"Фирма" - читать интересную книгу автора (Рыбин Алексей)

4

Кудрявцев пил уже четвертые сутки подряд.

Подобное приключалось с ним довольно редко, он не любил проводить время подобным образом, и потом, когда запой прекращался, ему было стыдно, жаль потраченного впустую времени. Тем не менее «провалы» иногда случались.

Последнее время Роман Альфредович совсем, что называется, «зашился». Нигде и ни с кем он не мог отдохнуть, расслабиться, забыть о работе. И в своих собственных клубах, и в чужих — все приставали с деловыми разговорами, и, как ни неприятно было Роману вести эти беседы, отказать во внимании Кудрявцев не мог — люди были не того калибра, чтобы просто отвернуться и уйти.

Достаточно влиятельными были эти люди, если не сказать — могущественными. И, что самое паршивое, люди эти были нужны Роману гораздо больше, чем он им. Приходилось слушать, отвечать на вопросы, думать, решать проблемы, строить планы, а порой и выкручиваться из муторных, двусмысленных ситуаций.

Двусмысленности возникали часто. Сложные финансовые операции, которые проводил Кудрявцев, порой начинали буксовать в ямах обычной российской необязательности, и вся стройная система его бизнеса принималась шататься, что вызывало законное беспокойство персонажей, участвовавших в передаче, получении и умножении денежных сумм, идущих от Кудрявцева либо к Кудрявцеву, а то и просто через него…

Роман продолжал заниматься торговлей антиквариатом, которая положила начало его состоянию. Он считал себя неплохим специалистом в этой области. На Арбате ему принадлежал один из салонов старинной мебели, но это было так, для туристов. Настоящих ценностей там никогда не бывало. Крупные покупки или продажи Роман осуществлял только со своей постоянной клиентурой и делал это вне стен официального магазина, без кассовых аппаратов и без всякой отчетности перед налоговой инспекцией или, упаси боже, полицией.

Среди клиентов Романа Альфредовича были видные политики, деятели искусства, просто очень богатые люди, и эту область бизнеса Кудрявцев рассматривал как своего рода хобби. Он отдыхал, выполняя заказ какого-нибудь «депутата из рабочих», которого миллионы телезрителей знали как оголтелого коммуниста, истово пропагандирующего отмену частной собственности, твердую зарплату и фиксированные цены, а на самом деле этот «рабочий депутат» был тонким ценителем изящных искусств и обладателем очень неплохой коллекции изделий Фаберже, икон и живописи «мирискусников».

Труднее было с ресторанами. Роман Альфредович владел несколькими действительно дорогими, фешенебельными клубами, которые славились своей кухней и обслуживанием. Они приносили не бог весть какой, но стабильный доход, однако возни с ними было значительно больше, чем предполагал Кудрявцев, когда только начинал ресторанный бизнес.

Поскольку репутация Кудрявцева как человека изысканного, обладающего тонким вкусом и при этом настоящего раблезианца была в Москве очень высока, да и на рекламу своих заведений он не скупился, клиентура, состоявшая на первых порах из тех, кто уже был связан с Романом по линии антиквариата, предъявляла вполне определенные требования.

Народ этот был искушенный, поездивший по свету, весьма состоятельный и привыкший ни в чем себе не отказывать. Для того чтобы их не разочаровать, нужно было дотягивать уровень ресторанов до европейских, и не просто европейских, а очень хороших европейских, что при качестве отечественных продуктов и отечественном же образе мышления официантов, поваров, посудомоек, уборщиц, гардеробщиков, охранников и всех остальных работников было чрезвычайно сложно.

Шеф-поваров Роман Альфредович выписывал из-за границы. Он брал их по контракту и платил очень щедро. Для официантов были устроены специальные курсы, особую подготовку проходил и весь остальной персонал клубов, при которых работали знаменитые в узких кругах богатых гурманов рестораны Кудрявцева.

Дело было само по себе хлопотное, однако еще более тяжелой ношей легла на плечи Романа «тема», без которой не обходился ни один из ночных клубов столицы, а именно — наркотики.

Кудрявцев был человеком широких взглядов и полагал, что не упадет в обморок при виде обторчавшегося подростка на лестничной площадке. Однако судьба устроила так, что именно такого паренька он обнаружил возле двери своей городской квартиры.

Дом, в котором жил Кудрявцев, был добротный, дорогой, на Кутузовском проспекте. Мало того, что подъезд оборудован сейфовой дверью, так еще и милиционер во дворе, в стеклянной будочке, и консьерж в холле возле лифта. Поэтому появление на лестнице, на пятом этаже сталинской девятиэтажки, грязного, словно из помойки вытащенного паренька было для Кудрявцева чуть ли не мистическим откровением.

Роман Альфредович вышел из лифта и увидел… Сначала он подумал, что увидел кучу грязного тряпья, неизвестно кем и зачем наваленного среди облицованных мраморными плитками стен. Но потом, уже идя к своей двери и беззлобно кляня неаккуратность жильцов, Кудрявцев понял, что это никакая не куча тряпок, а вполне живой человек, ребенок, и не просто ребенок, а подросток, которому впору находиться в реанимационном отделении больницы, но только не здесь, не на лестничной площадке, пусть даже очень чистой и со стенами, облицованными мрамором.

Паренек лежал на боку, подтянув к животу ноги. Рядом с ним валялись одноразовый шприц, спичечный коробок и бумажки — «чеки». Мальчишка тихо стонал, тело его подергивалось, он, казалось, хотел что-то сказать, но не мог или не понимал, к кому обратиться.

Кудрявцев наклонился над пареньком, взял его голову обеими руками и повернул к себе.

— Холодно, — лязгая зубами, сказал парень. — Холодно… Одеяло дайте, дяденька.

— Что? Какое одеяло?

— Одеяло. Мамочка… Где я? Холодно… Дайте, пожалуйста, чаю горячего…

— Вставай, друг, — сказал Кудрявцев. — Вставай, там разберемся, чаю тебе или еще чего.

— Не могу, — ответил парень, продолжая стучать зубами. — Не могу… Ноги…

— Что — ноги?

— Ноги отнялись… Где я?

Пареньку на вид было лет двенадцать.

Вавилов вздохнул, открыл дверь своей квартиры и вызвал «скорую».

Бригада приехала очень быстро — видимо, указанный адрес находился у диспетчера в каком-нибудь особом списке. Когда санитар вместе с врачом — молоденькой и очень симпатичной девчонкой — потащили паренька к лифту, тот начал орать так громко и страшно, что Кудрявцев вздрогнул.

— Что это с ним? — спросил он у девушки-врача.

— Героин, что же еще? — Девушка покачала головой.

— И часто такое у вас?

— Каждый день пачками.

— Серьезно?

— Какие уж тут шутки, — запихивая парня в лифт, пробурчал санитар.

— Да… В мое время народ все больше по алкоголю ударял. Тоже, кстати, страшная вещь, если меры не знать. Сколько у меня дружков померло от водки-то!…

— Да бросьте вы, — скривилась девушка, входя в лифт следом за санитаром. — Мы, если видим пьяную травму… или если там замерзает алкаш на улице… в общем, если нас вызывают по такому поводу, это в порядке вещей, знаете ли. По нынешним временам считается — «здоровый образ жизни». Так-то вот.

Лифт уехал, а Кудрявцев стал думать, как же попал сюда этот мальчишка, как ему удалось миновать все кордоны.

Он спустился вниз, спросил у консьержа, не отлучался ли тот, но отставной полковник даже рассердился — «как можно!»

Роман много повидал за свои сорок семь лет жизни, из которых больше половины можно было считать прожитыми «активно» — то есть в центре столичной светской «тусовки». Смертей, самых разных, он тоже видел немало — от алкоголя, от тех же наркотиков, от травм, полученных в уличных драках, смертей под колесами автомобилей или прямо в салонах авто. Кудрявцева давно уже не коробили кровь или увечья, он не испытывал брезгливой боязни при виде мечущихся в приступах белой горячки или наркотической «ломки» людей. Роман всегда считал, что ни алкоголь, ни наркотики не могут сломить человека, если внутри у него крепкий стержень, если человек имеет твердую жизненную позицию или поставил перед собой цель и стремится к ней.

Один спился, а другой — нет, хотя пили вместе и одинаково много. Один сторчался, а другой ходит и поплевывает, при этом вечерком в приятном обществе нюхает кокаин, но утром едет на работу в собственной машине.

Таких примеров у Кудрявцева было очень много, и он равнодушно слушал проповеди о социальной опасности наркомании и алкоголизма, однако вид скрюченного двенадцатилетнего пацана несколько пошатнул его уверенность в правильности собственной позиции. Нет-нет да и вспоминал Роман это дрожащее тело, это «одеяло» и «горячего чайку». Вспоминал и досадливо морщился, вздрагивал, когда видел на улице мальчишку, внешне похожего на того, с лестницы.

Кудрявцев с удовольствием не торговал бы в своих клубах наркотиками. Точнее, он и так ими не торговал, торговали другие, но делали это с его ведома и отстегивая Роману Альфредовичу немалые деньги.

Будь на то его воля, Кудрявцев в один день, в один час выгнал бы торговцев из баров и танцевальных залов, но… Но без этого в современной Москве было не обойтись.

Наркотики обладали не мистической, а вполне коммерческой силой, и последнее время они начали диктовать свои собственные законы. Конечно, многие заведения открывались специально под наркобизнес, находились под «крышами» группировок, специализирующихся в этой области, но, с другой стороны, те клубы, которые хотели работать «чисто», почему-то очень быстро прогорали, на них постоянно «наезжали» городские службы, пожарники, санэпидемстанции, налоговая полиция, учащались бандитские разборки, непонятно отчего по ночам там начинала собираться местная гопота — отморозки, которых никакая «крыша» не испугает. Вокруг и внутри таких клубов учащались драки, битье стекол и посуды, посещать эти заведения становилось небезопасно, и если они не закрывались сами собой — из-за нерентабельности, вызванной поборами властей и расходами на ликвидацию последствий бандитских разборок, — то в конце концов просто медленно умирали из-за недостатка клиентуры.

Мода на наркотики в Москве конца девяностых годов только нарастала. Клиенты Кудрявцева в большинстве своем были стабильными потребителями дорогих препаратов, и они расстраивались, если, придя отдохнуть и провести ночь в приятной обстановке, рассчитывая потратить деньги со вкусом и в собственное удовольствие, не получали того, чего хотели. А большинство из них привыкло получать желаемое сразу и без проблем.

Начиная работать в ночной шоу-индустрии столицы, Роман попал в «вилку» между бандитами, с большинством которых был давно и хорошо знаком, и своими деловыми партнерами, друзьями и потенциальными клиентами. Первые хотели зарабатывать на его территории, которую воспринимали как свою, ибо ночные клубы, равно как отели, казино и оздоровительные центры, традиционно считались вотчиной бандитских группировок. Вторые мягко давили на Кудрявцева, желая получить за свои деньги полный набор как привычных, так и еще не испробованных удовольствий, и Роман быстро понял, что без наркотиков его работа станет бессмысленной. Более того, он растеряет как минимум половину партнеров по бизнесу.

Но стоило ему пустить через свои клубы поток наркотиков, который вливался в столицу удивительно свободно и впитывался мегаполисом без остатка, как у Кудрявцева появились новые и очень полезные связи, новые знакомства, новые дела, бизнес пошел в гору пуще прежнего, и вообще все остались довольны — и респектабельные клиенты, и бандиты, и даже менты, которые, конечно, крутились вокруг заведений Романа.

С последними Роман не имел серьезных прямых связей. Конечно, у него были так называемые «страховочные варианты» — несколько хорошо знакомых оперов, свой адвокат, дорогой и широко известный в столице, — но Кудрявцев понимал: начнись на него серьезное давление со стороны властей, всего этого будет недостаточно, чтобы прикрыть себя с гарантией.

Среди близких знакомых Кудрявцева появились и люди, работающие в корпорации «ВВВ» — гиганте шоу-бизнеса. Продюсерский центр Владимира Владимировича Вавилова проводил крупные гастроли знаменитостей с мировым именем — таких, как Лучано Паваротти, Хулио Иглесиас и других, не менее известных по обе стороны океана. Все крупные западные рок-группы, решив поехать в Россию, неизбежно сталкивались с вавиловским центром — единственной фирмой среди множества российских промоутерских контор, которая могла обеспечить западный уровень гонораров, приема артистов и проведения концертов.

Кудрявцев и раньше имел дела с ребятами из «ВВВ», но его отношения и знакомства с ними были, скорее, заочные. По просьбе общих знакомых Роман помогал им достать что-то из антиквариата, консультировал дизайнеров, когда фирма переезжала в новый офис. Напрямую же он не сталкивался ни с кем из руководства могущественной корпорации, и уж тем более с самим Вавиловым.

Несмотря на то что они были ровесниками, выросли в одном городе и оба занимались бизнесом, пути их долгое время не пересекались. Роман с ранней юности принадлежал к кругу столичной «золотой молодежи» и немало времени провел в гусарских безумствах. Вавилов же не был плейбоем, все свое время он посвящал бизнесу, который требовал холодной, трезвой головы и абсолютной сосредоточенности.

Владимир Владимирович стал позволять себе некие послабления только тогда, когда его бизнес покатился по сверкающим рельсам очень больших денег, заработанных Вавиловым за много лет черной тяжелой работы, и процесс накопления и умножения капитала перестал требовать его личного участия. В число этих «послаблений» вошли и облетевшая всю деловую Москву история с носорогом, и ряд других событий, принесших Вавилову репутацию бесстрашного и рискового человека, с которым не просто выгодно иметь дела, но еще интересно и просто дружить.

Однако заводить новых друзей, когда тебе уже под пятьдесят, как-то не получалось, и Кудрявцев сошелся с Вавиловым на чисто деловой основе.

Собственно, виделись они редко, иногда созванивались, когда необходимо было принять решение по какой-то проблеме на самом высоком уровне, но большей частью контакты Кудрявцева с «ВВВ» осуществлялись через Артура Ваганяна, который, в отличие от могущественного шефа, занимавшегося общим руководством, напрямую имел дело с артистами.

Сотрудничество с Артуром, быстро переросшее в некое подобие дружбы, приносило плоды обеим сторонам.

Кудрявцеву нужны были хорошие программы для ночных шоу, то есть ему требовались классные артисты, а большинство звезд имело контракты именно с «ВВВ». Ваганян же хотел иметь постоянную «бронь» в ресторанах Кудрявцева и, кроме того, безопасный и солидный канал, из которого можно было черпать наркотики по приемлемым ценам.

Множество артистов, которых опекал Артур, либо периодически уходили в наркотрипы, либо постоянно сидели на дозе, и бороться с этим злом было совершенно бесполезно. Может быть, правоохранительные органы или специальные медицинские учреждения и могли добиться каких-то успехов в этой борьбе, но «отдавать» им звезд — значило поставить крест на карьере артиста, а следовательно, на прибыли фирмы.

Между прочим, основные деньги Артуру приносило сейчас именно это опекаемое множество, а вовсе не большие звезды, проверенные временем, любимые народом уже лет по пятнадцать-двадцать и до сих пор имеющие многодневные аншлаги.

Гастроли «монстров» были чрезвычайно дорогими, расходы на рекламу, оборудование, на обеспечение звезде приемлемых — по ее, звезды, мнению — условий отнимали у Артура массу подотчетных денег, не говоря уже о гонорарной части: здесь Ваганяну хотелось просто закрыть глаза и уши, ничего не видеть, не слышать и бежать без оглядки куда-нибудь подальше, прочь из кабинета, в котором происходил разговор с представителем звезды, отвечающим за ее финансы перед новым туром.

После того как подбивались итоги и расходы сопоставлялись с доходами, в результате порой получался круглый ноль. Иногда, конечно, случалась прибыль, но чаще, гораздо чаще — чистый минус, и не просто минус, а довольно ощутимый. Хотя, наверное, для такого гиганта, как «ВВВ», эти потери были сопоставимы с комариными укусами, не более того.

Как раз сегодня у Романа должна была состояться встреча с Артуром. Они договорились побеседовать в «Гамме», но Ваганян позвонил и попросил перенести свидание на вечер, а Кудрявцев, еще не вышедший из запоя, обрадовался — он чувствовал себя явно не в форме, чтобы вести очередные деловые переговоры. Впрочем, если честно, он и не хотел их вести.

Роман вообще не желал говорить о делах. Ни с кем. Работа в его ресторанах шла уже независимо от того, присутствовал он в своем рабочем кабинете или нет, — целые толпы администраторов и менеджеров выполняли свои функции точно и без сбоев. Система работала как большой и сложный прецизионный механизм. Единственное, что нужно было делать Роману, — это вовремя смазывать трущиеся детали и узлы механизма, а подобное «обслуживание» не требовало ни сил, ни больших затрат времени. Несколько телефонных звонков, две-три коротких встречи, передача денег, предназначенных для смазки, — и все.

Однако Артур очень настаивал на встрече. Он заявил, что у него серьезные проблемы, решение которых без непосредственного вмешательства Кудрявцева просто невозможно.

— Достали, — говорил Роман Толику Бояну, сидя на заднем сиденье такси. — Ты не представляешь, Толя, как они меня замучили. Вот я и решил… Сваливаю нахрен отсюда. Гори все синим огнем. В деньгах потеряю, конечно, но и хер с ними. Не в деньгах счастье, это я тебе точно могу сказать.

Таксист покосился на пассажира в зеркальце.

— Смотри, смотри, — крикнул Кудрявцев, заметив этот взгляд. — Вот он я! И еще раз говорю — все вы охуели! Деньги вам мозги свернули!

— Роман, успокойся, — бормотал Толик, поглядывая то на водителя, то на Кудрявцева. Боян не любил, когда Роман начинал, по его собственному выражению, «беспредельничать». «Надо же, — думал Толик, — солидный человек, а ведет себя как заправский „совок“. Напивается среди бела дня, орет на улице во все горло, материт окружающих…»

— Здесь, что ли? — недружелюбно спросил водитель, останавливая машину.

— Ага! Здесь! — крикнул Роман, протягивая деньги. Толик подумал, что пятьсот рублей совсем уж непотребная сумма за десять минут езды в такси, но не стал делать Кудрявцеву замечание, опасаясь новых громогласных тирад.

Роман, пошатываясь, вылез из машины и взял Толика за рукав.

— Сюда, — махнул он рукой в сторону лесенки, которая вела в подвал старого московского дома.

— А что там такое? — подозрительно спросил Толик.

— О! Классное место! В Москве, пожалуй, единственное осталось… С прежних времен.

Место, в которое Кудрявцев привел Толика, вовсе не показалось Бояну классным. Толя опасливо осмотрел темные стены, обшитые пластмассовыми плитами «под дерево», потрогал пальцем липкий стол — круглую мраморную плиту на высокой металлической ножке. Вокруг такого стола положено стоять, облокотившись на края столешницы, пить жидкое кислое пиво из кружки толстого мутного стекла и говорить о футболе, о бабах, о том, что на работе не дали отгул, и других реалиях жизни простого советского человека. Всего этого Боян на дух не переносил.

— Слушай, а чего мы здесь делаем? — спросил он своего старшего товарища, который в этом странном, чудом сохранившемся в центре Москвы пивном баре советского образца чувствовал себя как рыба в воде и рылся в кармане, собираясь, видимо, отбыть к стойке с двумя блестящими пивными кранами. У стойки толпилась небольшая очередь из мужчин в темной, бедной одежде. Лица у мужиков были красного цвета, в морщинах, некоторые — с синяками, иные — с глубокими шрамами.

— Тебе не нравится? — спросил Кудрявцев. — Ты чего? Это такое место! Памятное… Мы тут с Лековым знаешь как оттягивались? Еще в семидесятые. Как оно сохранилось до сих пор — просто не представляю… Память! Только здесь я чувствую себя молодым. Эх, Толька, сейчас пивка рванем… Ты не бойся, тут хорошо… Расслабься… Я быстро.

Кудрявцев пошел к стойке и встал в конец очереди, оставив Толика наедине с его страхами и тошнотой, которую Боян испытывал от одного только вида этой жуткой «пролетарской» пивной.

— Слышь, друг, дай три рубля.

Чья-то рука ударила Толика по плечу.

— А?

Боян повернулся и увидел перед собой парня в синем спортивном костюме явно турецкого производства. Длинные сальные волосы, маленькие глазки на потном лице… Эти глазки бегали по сторонам, то ли что-то выискивая, то ли просто не могли зафиксироваться хотя бы на миг.

— Три рубля?

— Чо, не русский, что ли? Братан, ты слышишь, або как?

— Сейчас…

Толик сунул руку в карман и понял, что ни копейки мелочи у него нет. Только пачка долларовых купюр.

— Нету у меня, — хмуро сказал Боян.

— Ладно парить-то, — буркнул парень и наклонился к Толику, обдав его густым пивным духом, смешанным с непереносимой вонью, изливающейся из широкого рта. С желудком у этого аборигена пивной было явно что-то не в порядке.

— Я не понял, брат, — произнес парень, дыша Толику прямо в лицо и пытаясь заглянуть в глаза. — Не понял тебя.

— Сейчас, — прошептал Боян, — сейчас подойдет…

— Кто?

— Ну сейчас, — снова сказал Толик, прикидывая, что если он ударит гопника коленом в пах и рванет отсюда, то на людной улице ему уже ничего не будет угрожать. Там народ, милиция. Там этот урод не посмеет на него наехать. Хотя…

Толик настолько редко попадал в подобные ситуации, настолько не был приспособлен к решению вопросов самозащиты, что даже не очень испугался. Он испытывал лишь отвратительное чувство полной беспомощности и стыда — ему казалось, что все посетители пивной отложили свои дела и смотрят в его сторону. При этом самым неприятным было то, что они были явно на стороне вонючего гопника.

— В чем проблема?

Толик с облегчением услышал голос Романа и обернулся, вынырнув из облака тяжелого смрада, исходившего от завсегдатая пивной.

— Что случилось, ребятки? — Роман стоял у стола, держа в руках четыре тяжелые кружки, наполненные бледно-желтым пивом с тоненькими полосками пены.

— Братан! Мы тут разговариваем, — сказал гопник, оттесняя Толика и надвигаясь на Кудрявцева.

— Слушай, ты, я тебе не братан, — вполне благодушно ответил Кудрявцев, ничуть не испугавшись. — А если хочешь называть меня братаном, будь другом, возьми банку водочки. Только хорошей, «Смирновской» там или какой еще… Сделаешь?

Кудрявцев уже протягивал парню две пятисотенных.

— Ну, чего мнешься? Вместе и хряпнем. Только гляди! Не обмани.

— Да ты чо, в натуре, мужик? Чтобы я кого кидал?

— Вот и славно, — пьяно улыбнулся Кудрявцев. — А мы с товарищем тебя здесь подождем.

Парень, взяв деньги, растворился в полумраке заведения, а Кудрявцев поднял кружку и тихонько стукнул ее о ту, что была ближе к Толику.

— Ну, давай! За наше прошлое! Оно ведь, прошлое-то, — самое лучшее, что у нас есть. Лучше уже ничего не будет! Давай, Толечка!

Боян послушно зацепил пальцами уродливую посудину и поднес ко рту. Запах тухлятины ударил в ноздри. На ободке кружки виднелся след красной губной помады. В горле Толика снова заклокотала тошнота.

— Не боись! Вперед!

Решив не спорить с пьяным Кудрявцевым, Толя зажмурился и, повернув кружку так, чтобы случайно не лизнуть помаду, сделал первый глоток.

Опьянел он довольно быстро. Пиво, которое казалось разбавленным и слабым и совершенно не походило на все сорта, перепробованные Толиком прежде, проявило себя довольно сильнодействующим алкогольным напитком.

Правда, Боян отдавал себе отчет и в том, что бутылка водки, из которой Роман подливал в кружки, тоже сыграла свою роль, но эта мысль растворилась в благодушии, которое вдруг охватило Толика. Настроение его неожиданно поднялось, и даже урод гопник, тоже очень быстро опьяневший и постоянно что-то бормотавший, не казался уже таким отвратительным.

Да и сама пивная перестала вызывать омерзение, которое Толя испытал при входе. Пивная как пивная. Ничего особенного…

Боян сделал еще глоток «ерша» и услышал слова Кудрявцева.

— Говно! Все говно! — говорил Роман. — Сваливаю я, Толька, надоело! Все лучшее, светлое — все это позади. Впереди — только мрак. Мрак и ужас. Мне это смерть Лекова открыла. Все. Эпоха наша кончилась.

— Наша — это чья?

Роман пристально посмотрел на Бояна, глотнул из своей кружки и сказал:

— Моя. Потому что ты, Толька, человек из другого времени. А жаль… Хороший ты парень…

— Почему же из другого?

— Потому. Все, что сейчас делается, ты воспринимаешь как должное. А я — нет.

— Да брось ты, Рома! Что ты такое несешь? При «совках», что ли, лучше было?

— Дурак ты, Толя. Извини, конечно. Ты просто еще молодой. Не понимаешь многого. И, прости меня, книг мало читал. Да не горюй, тебе все равно не понять. Лучше подумай, будешь мою квартиру покупать или нет?

— Квартиру?

— У меня мужик есть, — включился в беседу гопник. — Я могу через него хату продать. Надежный человек, реально.

— Отстань, — махнул рукой Роман. — Давай лучше вмажем.

Он выпил с гопником и даже чокнулся с ним.

— В общем, Толик, живи спокойно, занимайся своими делами, — продолжал Кудрявцев. — А то, что было у меня… Это все равно не повторится… Не могу я больше, Толя, такая тут тоска…

— Слушай, — решил перехватить инициативу Боян, — ты можешь мне встречу с Ренатой устроить?

— С кем? — переспросил Кудрявцев.

— С Ренатой.

— А… Суперзвезда… Ну, могу. А на кой черт тебе?…

— Я проект делаю для ВВ. Для Вавилова…

— Ой, не связывайся, Толя, я тебя умоляю… Вавиловские проекты… Меня от этого больше всего и тошнит… Я всю жизнь имел дело с произведениями искусства. Окружал себя прекрасной музыкой. Прекрасными людьми…

Пафос Романа Альфредовича вполне соответствовал его состоянию. Боян тоже сильно опьянел, поэтому воспринимал слова Кудрявцева вполне серьезно.

— А что изменилось-то, Рома?

— Изменилось? Все изменилось. Мы… Понимаешь, Толик, мы все жили по-разному… Но идея была одна… Переделать этот мир, сечешь? Каждый взялся за дело по-своему… Вот и переделали… Только не мы. А они…

— Кто — они?

— Мразь всякая. Которая и тогда была, и теперь… И не в демократии дело, Толька. Не в демократии и даже не в деньгах… Деньги, если хочешь знать, — зло!

— Точно, — снова влез совершенно уже пьяный гопник. — Точно! От них все беды. Вот у меня…

— Ты извини, Толик, что я так прямо говорю, — отмахнулся от гопника Роман. — Не считай меня идиотом…

— Да что ты! — Толик хлопнул друга по плечу. — Я никогда…

— Я знаю… — На глазах Кудрявцева выступили слезы. — Ты хороший парень… Но деньги и тебе мозги свернут… Если уже не свернули. Знаешь, в чем ваша главная ошибка?

— В чем?

— В том, что вы все взяли на вооружение эту мудацкую американскую поговорку. «Время — деньги». А между тем она не имеет ни малейшего отношения к действительности. Время и деньги — это абсолютно разные вещи. Разные философские категории. Их нельзя приравнивать друг к другу. Деньги могут существовать, условно говоря, ради времени, но никоим образом не наоборот. А вы все бросились гробить свое время ради денег. И оказались у разбитого корыта. Даже не в масштабе страны, в масштабе всего мира. Такой ужас, Толик, накатывает, такой мрак… Куда податься?… Вот присмотрел я себе домик на берегу океана, буду один жить, как можно дальше от этой ебаной цивилизации… Не могу больше…

— Ты что, в деревню собрался?

— Почти. Почти в деревню. Невозможно здесь… Всю жизнь стремишься к чему-то светлому, настоящему… А оглядишься по сторонам — вокруг одни монстры. И чем дальше, тем их больше, монстров-то. Нормальные же люди — кто помер, кто исчез, кто мутировал и в такого же монстра превратился. Леков, пожалуй, последний был. Последний настоящий живой человек.

— Ну, не знаю… Ты сам говорил, что он совсем с катушек слетел, превратился в законченного алкаша. Без мозгов, без понимания, как жить и что делать…

— Он знал. Он лучше нас знал. Василек говорил, что надо жить по-человечески, а не гнаться за башлями. На бабки ему было наплевать… А я не понимал… Не верил тогда… Только сейчас начинаю понимать.

— Что, хочешь так же, как он? Бухать по-черному?

Толик взял кружку и сделал еще глоток.

— А что? Кто сказал, что это неправильно? Здесь нормальному человеку больше и делать нечего, — ответил Кудрявцев. — А чем еще заниматься в этой стране, когда вокруг одно говно? Или бухать, или бежать отсюда подальше и там уже жить спокойно, по-настоящему… Здесь все ненастоящее, Толя… Музыка ненастоящая, кино ненастоящее… Литература умерла… Искусство… Искусство просто перестало существовать. Деньги сожрали все, Толя. Поэтому мне здесь делать нечего. Неинтересно.

— Брось, Рома, у тебя просто депрессуха, это пройдет. Ты расстроился, я понимаю…

— Ничего ты не понимаешь. Если бы хоть что-то понимал, ты бы в жизни не занимался тем, что делаешь сейчас…

— А что я делаю?

Толя посмотрел на свою полупустую кружку.

— Да вот твоя музыка… Ты сам-то осознаешь, Толя, что ты шарлатан? Как в живописи, так и в музыке. Эти твои ремиксы… Они что, имеют какое-то отношение к музыке? А твои картины — к живописи? Да никакого, Толя. Фальшивка…

— Ну, не знаю, — насупился Боян. — Бабки платят… Люди покупают. Значит, им нравится…

— Вот-вот. «Бабки платят»… И все! И ни хрена вам больше не надо. Завалили страну дерьмом выше крыш и сидите в этом дерьме. А из дерьма ничего не вырастет, потому что, кроме удобрений, желательно еще какие-то семена в поле бросить. Вы же все эти семена… все, какие только были… затаптываете, убиваете их…

— Рома. Я тебя не узнаю…

— Брось! Все ты узнаёшь и все понимаешь… Квартиру мою будешь брать?

— Наверное…

— Вот и думай об этом. А остальное не бери в голову. Ну, что вылупился? — неожиданно обратился Кудрявцев к парню в синем спортивном костюме, который внимал последним словам Романа с видимым интересом, даже придвинулся поближе.

— Чего? — переспросил парень.

— Что вылупился, говорю? А ну, пошел отсюда! Как вы мне все надоели, быдло вонючее!

— А-а…

Парень отставил свою кружку и расправил плечи:

— Ну-ка, пошли, козел, выйдем. Я тебе мозги сейчас вправлю, сука…

Толик увидел, как за спиной оскорбленного парня образовались еще трое таких же, как он, — грязноватых, пьяных и очень агрессивных на вид.

— Чего? — усмехнулся Кудрявцев. — Ты на кого лезешь, тварь?

После этого вопроса Роман получил быстрый и сильный удар кулаком в лоб и начал медленно падать назад. Двое из тех, что подошли к своему вонючему товарищу, очень прытко бросились к Кудрявцеву и, подхватив его под руки, повлекли к выходу. Толик почувствовал удар сбоку в живот. Его тоже схватили и потащили, почти понесли следом за Романом.

«Вот и допрыгались!» — Не успел Боян подумать это, как уже оказался на улице и понял, что все его мысли насчет того, что в центре Москвы им поможет милиция, придут на помощь люди, оказались тщетными и наивными.

Едва они вышли на тротуар, как тут же, повинуясь толчкам, пинкам и ударам своих провожатых, оказались в мрачной подворотне, сразу ведущей в следующую, за ней обнаружилась еще одна, и еще… Это был почти питерский лабиринт проходных дворов, каких в центре Москвы тоже немало. Но если в городе на Неве Толик прекрасно ориентировался в запутанных центральных кварталах и мог даже предугадать, оканчивается ли тоннель двора тупиком или имеет связь с улицей, то здесь он совершенно не понимал, как выбраться из сложившейся ситуации, в какую сторону бежать, даже если ему удастся выскользнуть из чужих грубых рук.

Их протащили еще несколько метров и толкнули за угол, к шеренге помойных баков. Кудрявцев едва не упал прямо в кучу мусора, но устоял на ногах, удержавшись за бурую металлическую крышку бака, на боковой стороне которого неровными буквами, яркой белой краской было написано таинственное слово «Пухто».

— Ну, Гена, чего будем с ними делать? — спросил один из тех, кто придерживал за рукав Толика. — Сразу упиздим, или?…

— Сразу, — сказал Гена, тот самый длинноволосый гопник, который бегал за водкой для Кудрявцева. — Эти пидоры мне с первой секунды не понравились. Суки.

Он шагнул к Роману, как-то игриво изогнулся всем телом, видимо, стараясь рассеять внимание противника, и ударил Кудрявцева ногой в пах.

Толик зажмурился и вдруг почувствовал, что хватка, сжимавшая его локоть, ослабла.

— Ах ты, тварь! — завопил кто-то совсем рядом. Толик понял, что кричит тот, который секунду назад держал его за руку, и открыл глаза.

Гена лежал на спине метрах в трех от Кудрявцева, а Роман стоял, потирая левой ладонью кулак правой руки, и ухмылялся.

— Что, гопота сраная, хотите биться? А ну, давай, кто следующий? Ты, козел?

Кудрявцев напружинился, приняв боевую стойку, но его качнуло, и он опять оперся о мусорный бак.

— Давай, давай, — повторил он, обращаясь к парням, которые стояли рядом с Толиком. — Не ссыте, пролетарские выблядки! Бей буржуев! Спасай Россию! Ну, иди сюда, гниль, иди…

— Сейчас, — спокойно ответил один из парней. — Сейчас, буржуй, не спеши.

Он сунул руку во внутренний карман кожаной куртки и вытащил нож.

— Сейчас, братан, все будет путем.

Стоящий слева от Романа маленький, тщедушный мужичок вдруг бросился Кудрявцеву в ноги — причем так быстро и грамотно, видимо, проделывая этот курбет не в первый раз, что Роман не успел правильно среагировать, потерял равновесие и полетел вперед, прямо на блестящее лезвие ножа.

«Хана, — механически отметил Толик. — Вот и все…»

Кудрявцев действительно упал вперед. Но почему-то мимо руки, сжимающей нож, мимо страшного бандита, который собирался его зарезать. Роман просто шлепнулся на асфальт, быстро встал, помогая себе руками, и развернулся, чтобы отразить атаку.

Однако никакой атаки не последовало.

Толику показалось, что он сходит, вернее, уже сошел с ума, настолько неожиданной и неправдоподобной была представшая его глазам картина.

Трое бандитов в разных позах корчились на асфальте. Тот, что бросился Роману под ноги, так и лежал на животе под мусорным баком. Он странно сучил ногами, словно собираясь встать, но руками себе почему-то не помогал. Мужик с ножом стоял на коленях и медленно валился на бок, опираясь одной рукой на асфальт, а другой теребя ворот рубашки под кожанкой. Третий — в толстом свитере — валялся на боку, прижимая обе руки к груди.

Роман стоял чуть поодаль над валявшимся на асфальте Геной, а из подворотни во двор выходили двое мужчин в одинаковых черных пальто.

«Жарко же, — не к месту подумал Толик. — В пальто ведь жарко. Чего это они…»

Тут он заметил, что оба мужчины держат в руках пистолеты с очень длинными стволами.

«Глушители», — отметил про себя Боян.

Не дойдя до Толика метров пять, мужчины разделились. Один из них шагнул к Роману и, не поднимая руки, направил ствол в сторону головы лежавшего Гены. Пистолет дважды глухо щелкнул, и Гена, лицо которого мгновенно стало темно-красным, замер навеки. Второй проделал ту же операцию с тремя бандитами, копошившимися возле металлического «Пухто».

— Быстро! — сказал один из стрелявших, страшный в своей уверенности. Пистолеты обоих уже исчезли в недрах черных одеяний.

«Вот зачем им пальто, — очень спокойно подумал Толик, увлекаемый руками новых, гораздо более ужасных и непредсказуемых конвоиров. — Понятно, понятно…»

Страха не было. Бояна охватило полное равнодушие, накатила апатия такой силы, какой, кажется, он не испытывал никогда в жизни. Следом второй мужчина вел шатающегося и чертыхающегося Романа. Толя вдруг подумал, что ему совершенно наплевать на Кудрявцева. И на мертвых хулиганов, судя по всему, совершенно случайно нарвавшихся на пули молчаливых и невесть откуда взявшихся киллеров, тоже наплевать. И ему нет никакого дела до того, куда направляется черный «Мерседес», в который его впихнули вместе с Романом…