"Милая Венера" - читать интересную книгу автора (Брук Касандра)

ДЕКАБРЬ

Отель «Ганимед»

Галаксиди

Греция

1 декабря

Милая Джейнис!

Ты как будто пришла в себя даже чересчур быстро, моя бесстыжая шлюшка. Вот и отлично. Это только пара строчек между двумя джинами с тоником (в саду отеля 1 декабря, представляешь?), чтобы сообщить тебе, что, поскольку в ближайшее время ты НЕ намерена прибыть ко мне на носилках, я все-таки решила отправиться сюда (божественное место — рекомендую) на пару дней, как исходный пункт для исследования Дельф.

Подробности, когда вернусь в Афины. Но, безусловно, больше я на тебя советов тратить не стану.

У Пирса почечуй. Романтично, не правда ли?

С во-от такой любовью.

Рут.

Речное Подворье 1

6 декабря

Миленькая-премиленькая Рут!

Я в жутком состоянии. Черт, почему тебя здесь нет, чтобы помочь мне, чтобы не дать мне сойти с ума. Собственно, я куда спокойнее, чем была, и попытаюсь сохранить самую холодную невозмутимость и рассказать тебе что и как.

В понедельник получаю письмо от Гарри из Бухареста, Как хороший журналист он пишет хорошие письма, даже слишком хорошие — я начинаю побаиваться его литературных улещиваний. Как и положено, письмо меня взбудоражило: Гарри ведь точно знает, на какие синяки нажать и какими конфетками подманить. Битье кулаком в свою грешную грудь — вся беда в том, что наши отношения заставляют его чувствовать себя отвергнутым. Затем парочка шпилек по поводу моей фригидности (у меня на этот счет ни малейших воспоминаний) и под конец слезливые заверения, что дело с Амандой было просто «одним срывом», а любит он исключительно меня, давай попробуем еще раз.

Я совсем размякла — сидела за столом с завтраком и плакала. Будь это правдой! Как бы было чудесно НЕ подвергаться пакостности развода, обойтись без адвокатов, раздела имущества («Это твоя картина или моя?»), без того, чтобы объяснять Клайву, без нескончаемых телефонных звонков («Нет, боюсь, Гарри тут нет»). И перспектива остаться одной и страх остаться одной. Эти. шесть месяцев одиночества были невыносимы — я была живой только наполовину, а остальное онемело — и думать, что так будет до конца жизни.

Стареть и седеть В ОДИНОЧЕСТВЕ!

Не знаю, сколько времени я так просидела. Смогу ли я сойтись с ним снова? Господи, ну зачем он написал! Все мои силы, так тщательно мной собранные, валялись вокруг, разбитые вдребезги. У меня было ощущение, что я — разломанная кукла.

Тут зазвонил телефон. Нина. Я не совсем простила ее за бесчувственность в деле № 10, но утро было ясное, солнечное, а она предложила поиграть в теннис на общественном корте напротив. Я не была на корте целую вечность, но тенниса мне очень не хватало, да и в любом случае я нуждалась в чьем-то обществе и согласилась. По случаю зимы корты были пустые, и все оказалось чудесно. Нина играет лучше меня, но ей мешает ее фасад — когда она бежит к мячу, впечатление такое, что два бойскаута борются в мешке. Я не могла удержаться от смеха, и по-подлому старалась подавать мяч ей в ноги, в уверенности, что там ей его не увидеть. Но она все равно побила меня, хотя я чуть было не выиграла у нее сет, прежде чем пузыри на ладони и общая измотанность не взяли верх.

Когда мы возвращались, я ощущала себя розовощекой и пышущей здоровьем. И предложила играть регулярно. Нина согласилась и пригласила меня зайти выпить. Я поглядела на панно в кабинете Билла и испытала прилив гордости. Он от него в восторге, заверила меня Нина, и открыла бутылку «шардоннэ». Мы сели у ее окна на солнышке. Пара рюмок — и я поняла, что должна поговорить о Гарри. Ну и рассказала ей о письме — что Гарри сказал обо мне, что он сказал про Аманду, и о том, чтобы попытаться еще раз.

Не знаю, каких именно слов я от нее ждала.

Наверное, никаких. Просто, чтобы она слушала и сочувствовала, и позволила бы мне выговориться, пока я сама не найду ответа. Чувствую, опять на глаза навертываются слезы, и от вина даже хуже стало. Нина сидела невозмутимо в своем теннисном костюме, и, говоря, я вдруг начала обращать внимание на то, на се — ее толстые пальцы, сомкнутые на рюмке, родинка у нее на щеке, пятна пота под мышками. Прикинула, какой размер бюстгальтера она носит, и подумала, что я вообще без них обхожусь, и мне пришло в голову, что она может тоже думать как раз об этом. И я вдруг даже заподозрила, что она, возможно, лесбиянка — было что-то такое в ее взгляде. Правда, странно: говоришь о чем-то страшно важном, а в то же время думаешь совсем о другом… Или только я такая?

Тут я сообразила, что не меньше трех раз упомянула, что, по словам Гарри, дело с Амандой — один-единственный срыв и ничего больше. Ну почему я называю это «делом»? Потому что мне, не нравится думать о них в одной постели? Внезапно она меня перебила. «Послушай, — сказала она и налила нам обеим еще вина, — есть кое-что, о чем тебе, пожалуй, следует узнать». Я вся похолодела. В ее голосе было то же спокойствие, с каким она сказала мне, что с самого начала знала про Гарри и Аманду. «Он ей звонил и писал.

Так мне сказала Аманда, и это не очень похоже на один-единственный срыв». Наступила пауза — точно пропасть разверзлась — неужели все пробалтываются занюханной Нине обо всем? «Он пригласил ее приехать туда к нему, и они планируют проводить вместе праздники и уик-энды».

По-моему, я почувствовала бы себя лучше, если бы Нина меня обняла. Я этого хотела — я хотела заплакать по-детски, — но ничего подобного. Она просто сидела и прихлебывала вино. Мне хотелось спросить, как она может рассказывать мне такие вещи и даже не пытаться меня утешить.

Никак. Я оказалась в ловушке. Не могла же я просто встать и уйти. Или могла, но не ушла.

Наступило еще одно жуткое молчание. Я расплескала вино, и Нина пошла в кухню за тряпкой.

А я тем временем попыталась взять себя в руки. Теперь ведь я знала. Вот так. Я подумала о письме Гарри, которое пришло СЕГОДНЯ утром. Такое искреннее, просто донельзя. Это-то и есть самое скверное: он ведь писал все это с полной серьезностью. Я прежде не понимала, что самые опасные лжецы это те, которые верят собственной лжи.

Вернулась Нина и вытряхнула остатки вина в мою рюмку. У меня возникло ощущение, что я в больничной палате, и старшая сестра дает мне капли.

Тут я промямлила что-то вроде «а, ладно!».

Нина снова села у окна и уставилась в сад. Потом вдруг сказала: «Все ведь просто плотские наклонности, и ничего больше, верно?» Нет, ты веришь?

Плотские наклонности! Боже Великий! Я попыталась сказать, что, по-моему, вовсе не все — а доверие, обещания, верность слову, простая порядочность, не позволяющая предавать других людей, предавать свою жену?! Нет, ты не поверишь.

Нина засмеялась. Коротким таким пренебрежительным смешком. «Ты напрасно принимаешь все это так близко к сердцу, Джейнис, — продолжала она. — Это всего только секс. И ненадолго. С сексом всегда так. Он довольно скоро наскучивает. Тебе не кажется? А я так убедилась твердо».

Рут, я всегда считала себя мягкой и покладистой. Но с этим все. Я пришла в бешенство. «А я — нет! — заорала я на нее. — Я люблю, когда меня трахают, и хочу, чтобы меня и дальше трахали! И более того, если я заведу постоянного любовника, то не с тем, чтобы делиться им со шлюхой дальше по улице. Если я свободна, так буду, мать твою, трахаться с тем, кого выберу, но если у меня перед кем-то обязательства, то у меня перед ним обязательства. Я — его, и я хочу, чтобы он был мой».

Такое красноречие, можешь мне поверить! Я сама себе удивилась. Я знаю, с сутью ты не согласна, но все равно ты бы мной гордилась.

Но до конца было еще далеко. Нина откупорила еще бутылку. Лишнее, по-моему. «Послушай, ты же расстроилась», — вот все, что она сказала. Конечно, расстроилась, мать твою! Я была в ярости. И даже взвесила, не рассказать ли про Роберта и меня, как мы совокуплялись на полу Аманды; я знала, что это тут же дойдет до старой коровищи, и это меня подбодрило бы. Но, разумеется, это тут же дошло бы до Гарри, а мне нужно выглядеть в том направлении чистой до скрипа. Во всяком случае в ближайшее время. А потому я ничего не сказала и только молча бесилась.

Последнюю часть разговора я помню до боли ясно. После того как Нина с таким хладнокровием объявила меня «расстроенной», она указала, что, в сущности, мне не из-за чего тревожиться: с моей внешностью я без труда найду себе другого мужчину, если испытываю такую потребность. Черт! Я только что провела несколько самых мучительных недель в моей жизни, а она рассуждала так, словно речь шла об обмене старой машины на новую модель! Я ответила, признаюсь, не без ехидства, что для нее с такими сиськами это тоже, наверное, больших затруднений не составляет. И знаешь, что она сказала?

«Да, твоему Гарри они очень даже пришлись».

«Так и ты?..» — икнула я. Она выдержала паузу ровно настолько, чтобы убедить меня, что намерена солгать. «Собственно говоря, нет, — сказала она. — Я предпочитаю менее достижимых мужчин. В любом случае это не я».

Я почувствовала себя измордованной и ростом дюйма в два, не больше. «Очень мило с твоей стороны», — сказала я кисло. А она только посмотрела на меня, и я поняла, что она взвешивает какую-то мысль. Потом встала, но осталась стоять у окна. Я почувствовала себя совсем уж ничтожной и абсолютно несчастной. Что она теперь скажет? Что еще она может сказать? Ждать мне пришлось недолго. Она откашлялась, как оратор в конце банкета. «Ты думаешь, я черствая, так ведь? Но мне очень тяжело, Джейнис, знать то, чего ты не знаешь, хотя, думается, должна бы узнать, потому что все остальные знают». Я снова оледенела внутри. «Твой Гарри подъезжал практически к каждой женщине на нашей улице. Это же не только Аманда. Но и Лотти в № 9. И несомненно, жена Роджера в № 5, алкоголичка. Жена Кортенея. Я. Только Богу известно, сколько из бесчисленных сексбомбочек Кевина ему удалось перехватить. Его, видимо, заводят женщины с формами». Оледенела, не оледенела, а от этого все равно стало больно. «Не знаю, скольких он оттрахал. Вероятно, не так уж и много. Ну и наконец он обрел Аманду. В целом неплохой рекорд для такого короткого срока. Мне кажется, тебе без него будет лучше, как по-твоему?»

У меня даже не хватило сил спросить: «Откуда ты все это знаешь?» Хуже минуты в моей жизни не было. Нина буквально дотащила меня домой чуть не на руках.

Ах, Гарри, понимаешь ли ты, чего лишил себя?

Я любила тебя и хотела провести с тобой всю мою жизнь. Вот все, чего я хотела. Я думала о том, как мы будем вместе стареть. Держаться за руки с приближением темноты. Думала умереть с тобой. Неужели действительно было слишком уж много просить, чтобы и ты чувствовал ко мне то же? Зачем ты женился на мне, если знал, что не можешь? И зачем ты вернулся? Зачем тебе надо было мучить меня?

Рут, я чувствую себя брошенной, униженной, и не знаю, что делать. Ненавижу Гарри, и ненавижу это место — эту улицу с ее алчностью, пошлостью и привилегированными циниками. Я чувствую себя обманутой, выпачканной, приземленной. Всех их на!

Гарри и остальных. Знаешь, я, наверное, выкину что-нибудь неслыханное, чтобы отплатить ему, отплатить им всем. А потом уеду и начну жизнь заново.

Не подскажешь ли чего-нибудь?

С любовью из недр мусорной кучи.

Джейнис.

Речное Подворье 1

7 декабря

Милый Клайв!

Грустная новость — папуля не сможет приехать на Рождество. Дня два назад я получила от него весточку: оказывается, его обязанности ему никак не позволят. Нам придется просто устроить супер-Рождество вдвоем. Я раздобуду огромную елку — одну из тех, которые не засыпают ковер иголками в первые же пять минут. И мы украсим ее, как только ты приедешь из Эксмура.

Я опять играю в теннис — с Ниной, которая живет дальше по улице. Все тело болит, на ладони пузыри — ну просто умираю. Если продержится хорошая погода, почему бы нам с тобой не сыграть сет-другой. Поможет утрясти рождественский пудинг (который, кстати, я только что приготовила). Корты примыкают к кладбищу, так что если я вдруг перекинусь, что может быть удобнее?

Юла, котенок, растет быстро и проказничает все больше. Любит качаться на папулином халате за дверью спальни и вытаскивает из него длиннющие нитки. Не понимаю, почему он не взял его с собой в Бухарест, но, может, он подобрал себе что-нибудь другое, чтобы согреваться.

Увидимся на следующей неделе, сынуленька, и замечательно прокатимся на запад. Нам о стольком надо поговорить. Как зовут твоего друга? Мне нужно это знать на случай, если его мама позвонит проверить, не изменилось ли что-нибудь.

А может, и ты позвонишь мне, если представится случай?

Рада, что с футболом все хорошо. И с пением.

Я люблю рождественские песни. Может, пойдем вместе петь их под соседскими окнами?

Со всей моей любовью.

Мамуля.

ЛОНДОН W4 11 ч 00 мин 7 ДЕКАБРЯ

ТЕЛЕГРАММА: БЛЕЙКМОР

ОТЕЛЬ ТРАНСИЛЬВАНИЯ БУХАРЕСТ

РУМЫНИЯ

ЗАВРАВШИЙСЯ СУКИН СЫН ИДИ ТЫ НА ТОЧКА

ПРОЩАЙ ТОЧКА ДЖЕЙНИС

Дамаскину 69

Неаполис

Афины

12 декабря

Милая Джейнис.

Собиралась написать тебе длинное письмо о Дельфах, но твое письмо внушило мне ощущение, что дельфийские щели могут больше отвечать моменту, чем изречения оракула. Извини за похабство, но, как ты совершенно справедливо указала, женщины с возрастом становятся вульгарнее (а мужчины напыщеннее, чем Пирс, благодарение Богу, не страдает — иногда он зануден, но напыщенным не бывает никогда).

Твое письмо — это такой вопль души, моя миленькая, что я испытала всю глубину твоей боли и хотела сесть на первый же самолет, чтобы быть с тобой, держать тебя за руку. Что делать? Ну, о Гарри Блейкморе, НТН, Бухарест, говорить больше нечего, ведь верно? Он тот мужчина, который легко убеждает себя, будто может совмещать и то и это, и неукоснительно остается и без того и без этого; после чего бьет себя в грудь, пока у всех от сотрясения штаны не сваливаются, виня себя до конца своих дней. «Она была слишком хороша для меня». Вот именно! Конечно, ты должна смириться с возможностью, что Ах-махн-дах как раз такая стервозина, какая ему требуется, и не исключено, что они будут купаться в семейном счастье. Но пусть тебя это больше не трогает: он абсолютно не тот, кто тебе нужен.

Итак, Гарри покидает сцену — и что теперь?

От твоего письма веет местью, и Бог свидетель, я, более чем за. Судя по тому, как ты описываешь свою улочку, это мать (извини!) тех лицемерных экивоков, которые я особенно презираю. Респектабельность напоказ, коварство исподтишка. От женщин требуется крепко держать себя в руках, of мужчин держать член крепким (ну, вот я опять!). Никому не положено нарушать социальный этос, и законы джунглей замаскированы безупречными садиками. Даже несчастье половинчато, и никто ничего не принимает близко к сердцу — все это куда менее важно, чем дорогостоящее образование для детей и ежемесячные поставки Общества ценителей вина. Как я поживаю?

Разбрызгиваюсь понемножку, но, пожалуй, кое-что попадает, куда следует.

Ну, полагаю, ты соберешь вещи и уедешь. Найди себе что-нибудь не столь клаустрофобичное — место, где всем наплевать на всех остальных. Или, как ты упомянула, выкинь что-нибудь неслыханное. Учти, я не очень-то себе это представляю — разве что моя боттичеллиевская Венера отрастила коготки со времени нашей последней встречи.

Естественно, переспать со всеми мужчинами на вашей улице наиболее отвечало бы ситуации — докажи, что ты не трусиха и способна противостоять всему, лежа на спине! Мне всегда казалось, что было бы остроумно проделать что-нибудь в таком роде — в приличной (или неприличной!) степени потрясти устои; возможно, заключить с кем-нибудь пари. Дай-ка сообразить, какое пари?

Что я могу поставить на кон достойного? Одно из моих наследмест на Уимблдон, ну как? Впрочем, вряд ли это тебе подходит, ты слишком уж паинька — хотя, конечно, начало ты уже положила.

Осталось всего восемь.

Шучу, шучу. Честно, я считаю, что тебе следует послушаться меня: запереться на зиму в одиночке, а потом приехать сюда весной и расслабиться. Я гарантирую, что сделаю тебя королевой бала.

В любом случае подбодрись, если сумеешь, и обязательно проведи Рождество как можно приятнее. Здесь посол строит тошнотворные планы, чтобы ваш Мессия пожалел, что вообще появился на свет. Как нечестивая еврейка я припоминаю все правоверные предлоги, чтобы не оказаться включенной в них. Пирс подумывает о молниеносном обращении в другую веру и штудирует Талмуд.

С любовью в безделии.

Рут.

ЛОНДОН W4 10 ч 00 мин 17 ДЕКАБРЯ

ТЕЛЕГРАММА: РУТ КОНВЕЙ

ДАМАСКИНУ 69 НЕАПОЛИС АФИНЫ

ГРЕЦИЯ

ПАРИ ПРИНЯТО ТОЧКА УВИДИМСЯ УИМБЛДОНСКОМ КОРТЕ ТОЧКА

ЛЮБОВЬЮ ДЖЕЙНИС

Отель «Пять Портов»

Рай

Восточный Сассекс

26 декабря

Дорогой Пирс!

Как видишь, я попал в рай, хотя вместо блаженства тут скорее «можно обрести „болезнь легионеров“ от здешней еды.

Можешь с полным правом спросить, что я, собственно, здесь делаю; практически все рождественские праздники я задавал себе тот же вопрос.

Ответ: „Рекомендуется Британским управлением по туризму, полное обеспечение празднования Рождества“. Им следовало бы добавить: „Бойкотируемые мужья ничем не обеспечиваются“. Пока — семейные оргии с хлопушками, а также танцы щечка К щечке лысеющих шутов гороховых. Мне отвели столик в углу для рождественского обеда и местный представитель „секуритате“ потребовал, чтобы я водрузил на голову бумажный колпак. Ломоть индейки был провялен на солнце и подан под нефтяным соусом, но я сносно развлекся бутылкой „моргона“ и несколькими рюмками арманьяка и отошел ко сну под звуки блевания за соседней дверью. Сегодня стоит оглушающая тишина похмелья, и, сидя под дружеским сиянием моей сороковаттной лампочки, я поддерживаю свой дух мыслью, что нахожусь всего лишь в каких-то двадцати восьми волнующих милях от Истбурна.

Впрочем, очень приятный город Рай. Хоть ложись и умирай.

Попал я сюда потому, что Дж, показала мне красную карточку. Видимо, я сильно ошибся, не приняв мое изгнание всерьез — когда я позвонил из Хитроу, она сказала, что вызовет полицию, если я попробую войти в дом. Что-то в ее голосе убедило меня поверить ей. А потом я отправился в город на поезде, и вот я здесь с маленькой машиной, взятой напрокат, несварением желудка и бумажным колпаком. Завтра, слава Всевышнему, снова в Бухарест, веселый город — и бодрящие новогодние сообщения из больницы для страдающих СПИДом.

Я пытался разобраться в началах и концах этой дурацкой путаницы. Я знаю, что всецело виноват и все прочее, и, конечно, мне никак не следовало врать Дж, про Аманду. И все-таки не пускать человека в его собственный дом на Рождество, отлучать его в праздники от семьи — это уж немножко-множко, как по-твоему? Держу пари, Рут никогда бы с тобой так не поступила, и не пытайся убеждать меня, будто ты не заслужил этого сполна. В Джейнис прячется стальная добродетельность, не желающая считаться с тем, как складывалась жизнь последние двенадцать лет. Правда та, что я надорвал нутро, чтобы что-то заработать, рыл землю носом в жутчайших местах без намека на домашний уют. Рисковал шеей в войнах, брал интервью у террористов, осыпался угрозами беспощадной расправы со мной и подцеплял ужасающие болезни. А что все это время делала Джейнис? Тетешкала своего младенчика, флиртовала с покупкой и продажей антикварных изделий, написала три панно и много играла в теннис.

Теперь она восседает в доме, который купил я, а мне приходится платить по закладной и хлопать хлопушками в отеле „Парадизо“. И все потому лишь, что я немножко пофлиртовал кое с кем из соседок, а потом потрахался с той, которая сама себя предложила и просто напрашивалась. Более того, через шесть месяцев, когда Джейнис наконец снизойдет до того, что разрешит мне приползти обратно, она, держу пари на что хочешь, тут же заявит — категорично и с гордостью, — что, в отличие от меня, она ни с кем ничего за все время моего отсутствия. Облачится в свою порядочность, как в броню, и будет это словно ложиться в постель с Жанной д'Арк.

Извини за кислое письмо, но мне необходимо было излиться. Пожалуй, мне следовало послушаться своего первого порыва и не пытаться вернуться, а уехать куда-нибудь, где слыхом про Рождество не слыхали. Скажем, в Шри-Ланку или в Марракеш. Опасаюсь только, что каждый человек захватывает Рождество с собой, и нет такого места, где не звенели бы бубенцы саней.

Кроме того, у меня странно щемило сердце.

Мне хотелось быть в Англии, в одной стране с Дж, и К. Я представил себе, как Клайв проснулся вчера утром в неслыханно ранний час, чтобы поскорее заглянуть в свой чулок, и мне стало больно при мысли, что я не был Санта-Клаусом, набившим его подарками. И я подумал о Джейнис, совсем одной, как я сейчас совсем один.

Сожаления. Сожаления. О том, что могло бы быть. А теперь Аманда грозится приехать на Новый год. А мне этого, как посмотрю, совсем не хочется. Желания угасают, а в Бухаресте нет ничего, чтобы их подогреть. Однако надеюсь, что Рождество в посольстве было столь же праздничным, как тут. Пиши в Бухарест, буде возникнет такое желание. После Рая, можешь мне поверить, даже Омск сойдет за Манхэттен.

Твой в бумажном колпаке, Гарри.

Дамаскину 69

Неаполис

Афины

27 декабря

Милая Джейнис!

Кто ты, по-твоему? Цирцея?

Если ты серьезно, то, полагаю, я должна тебе поверить; но во всяком случае это НЕ уравновешенная миниатюрная блондинка, мне знакомая.

Должна ли я быть назидательной, тетушкоподобной и предостеречь тебя против… чего? Вот именно! Такая злокозненная и восхитительная мысль — до чего же я умна, раз она пришла мне в голову.

И да, пари принято при условии, что а) я могу положиться, что не будешь мне лгать, и б) ты будешь посылать мне полные отчеты о всех и каждом из них — с мельчайшими деталями. Сколько их,» собственно? Еще восемь! И учти: никаких подмен! Я не потерплю, чтобы ты увильнула от какого-нибудь кособрюхого торговца утилем, у которого разит изо рта, если тебе представится случай пополнить искомое число каким-нибудь Адонисом, приехавшим погостить. Далее, нам надо выработать условия — например, французский поцелуй под веткой остролиста НЕ в счет — даже на полочка. Как и быстренькое тискание за сервантом с напитками. Я слишком благовоспитанная леди, чтобы в подробностях описать действия, подразумеваемые выражением «переспать», однако, надеюсь, лжеистолкования исключены. На одну великодушную уступку я готова пойти и не стану настаивать на оргазме: их так легко подделать, да и вообще не всем твоим жертвам они могут оказаться под силу.

Как видишь, я не намерена продешевить. Уимблдонские наследместа на земле не валяются, а ребе наставляли меня не впустую. Шолом! А также A 1'attaque![6] С нетерпением ожидаю реляций с театра военных действий.

Теперь о делах более серьезных. Милая, как прошло Рождество? Сумела ли ты объяснить Клайву? И очень ли сильно он расстроился? Я так тебе сочувствую. Захлопнуть дверь перед Гарри! Это требовало незаурядного мужества. Когда ты звонила, то была совершенно вне себя, но поступила ты абсолютно как следовало. Он просто бесчувственный сукин сын. И послушай: с какой стати тебе забивать свою красивую головку мыслями о том, не пришлось ли ему провести Рождество в ночлежном доме. В публичном, было бы вероятнее запуская лапы в рождественские чулки.

Туда ему и дорога!

Наше Рождество. Ну, что бы такое тебе хотелось узнать? Пирс вел себя безупречно на приеме у посла. А я нет. Совершенно очевидно, что миссис Конвей не такое уж подспорье в дипломатической карьере, и по мнению Пирса, первым его назначением как посла, будет какая-нибудь фундаменталистская адская дыра, где женщин кутают в покрывала, а на ночь запирают. Я обещала, что в таком случае начну бракоразводный процесс, а он и не возражал, сославшись на то, что в любом случае его обеспечат гаремом.

В остальном Рождество было тихим. Пирс подарил мне великолепное опаловое колье, изготовленное каким-то его знакомым умельцем. Утверждает, что оно мне идет, но оно щекочет мне ложбинку у выреза. Я подарила ему Геродота в издании Общества «Фолиант», так что на время ему будет чем заняться. Вчера по случаю второго дня Рождества мы пошли в один приятный ресторанчик неподалеку от Башни Ветров. Это мой любимый район Афин (вернее, единственный район Афин, который я нахожу терпимым), и Пирс доказал мне, что есть греческие вина, которые стоит пить. Так что это должно повысить качество жизни на чердаке первого секретаря посольства, не повышая, надеюсь, мои шансы вновь получить приглашение в резиденцию посла.

А теперь мне пора. Тебя же, моя Цирцея, ожидает работа. Ирландцы устраивают дипломатическую вечерушку, да смилуется над нами Небо.

С любовью и держась за дерево.

Рут.