"Письма 1886-1917" - читать интересную книгу автора (Станиславский Константин Сергеевич)
Константин Сергеевич Станиславский К. С. Станиславский Содержание Письма К. С. Станиславского Письма 1886 – 1917 1*. H. К. Шлезингеру 2*. Е. В. Алексеевой 3*. Е. В. Алексеевой 4*. Е. В. Алексеевой 5*. К. К. Альбрехту 6*. Н. К. Шлезингеру 7* Н. К. Шлезингеру 8*. К. К. Альбрехту 9*. И. Н. Львову 10*. Н. К. Шлезингеру 11*. С. М. Третьякову 12*. Е. В. Алексеевой 13. З. С. Соколовой 14. З. С. Соколовой 15*. С. В. Флерову 16*. Н. К. Шлезингеру 17*. В. Д. Поленову 18*. Н. К. Шлезингеру 19. З. С. и К. К. Соколовым 20*. А. Г. Достоевской 21* А. Г. Достоевской 22*. Из письма к С. В. и Е. В. Алексеевым 23*. О. Т. Перевощиковой 24. Л. Н. Толстому 21 января 1891 графу Льву Николаевичу Толстому. 25*. Н. К. Шлезингеру 26. Д. В. Григоровичу Дмитрию Васильевичу Григоровичу 27*. С. В. и Е. В. Алексеевым 28*. Из письма к Б. С. Алексееву 29. В. В. Королеву и Ф. Н. Щербачеву Владимир Васильевич и Федор Николаевич! 30*. Н. А. Попову 31*. Н. А. Попову 32*. Н. А. Попову 33*. В. В. Королеву 34*. Н. А. Попову 35*. Г. Н. Федотовой 36*. А. П. Ленскому 19 февраля 1895 37*. Н. А. Попову на рисунках сделайте надпись: Послать поскорее по следующему адресу: Купил кое-что для "Отелло". Вам привезу удивительную обувь и шляпу для Родриго1 . Побывайте, пожалуйста, в клубе и черкните, хорошо ли устроено электричество. Можно еще успеть исправить в случае нужды. Если опоздаете послать рисунок ног (для того чтобы видеть их кривизну, т. е. имеют ли они форму буквы О, или X), придется посылать [трико] прямо и платить пошлину, в противном случае – захвачу с собой. France Biarritz Франция Биарриц M-eur С. Alexeeff Сентябрь 1895 Добрейший Николай Александрович! Разосланы ли роли "Отелло" и "Фомы"? Пожалуйста, эти две пьесы немедленно разошлите по получении этого письма, так как чуть ли не в день приезда придется начать репетиции одной из этих пьес. Некоторые роли в этих пьесах еще не назначены в оставленном Вам расписании. Брабанцио – Калужский, Людовико – Голубков, Монтано – Левитский, Герольд -? (Вот ей-то, т. е. Самаровой, надо бы свезти на дом роль и от имени Общества просить взять ее. В противном случае она может отказаться, а другой Эмилии я не вижу в Общ-ве)1 . Пелагея Кузьмин. (или Праск. Ильин.) – Пуаре, (с специальным письмом – что "Фома" возобновляется с ограниченным количеством репетиций, поэтому посещение всех репетиций без исключения обязательно). Отребьев (Обноскин) – Прокофьев II, Ягодкин (Ежевикин) – если откажется Винокуров, послать Прокофьеву I (он же и может переговорить с Винокуровым). Остальные роли известны. Ради бога, к моему приезду разошлите роли, иначе будет кавардак, который отзовется на всем сезоне. 1895 Добрейший Александр Акимович! По-моему, выясняется, что Кипр был долгое время во владычестве турок, и потому отчего бы не придать постройкам восточный характер? Спасибо за карточку – моими заведует Маруся. Многоуважаемый Владимир Васильевич! Размеры сцены и особенно кулис настолько малы для толпы из 70 человек, которая фигурирует на сцене, что уместить ее и представить отдаленный шум оказывалось невозможным до тех пор, пока сегодня нам не открыли гостиную не только для склада бутафории, но и для закулисных массовых сцен. Сразу все, что не выходило раньше, пошло безукоризненно. Умоляю устроить так, чтобы на все спектакли и репетиции нам разрешили трубить и шуметь в этой гостиной, иначе я ничего не могу сделать с толпой, которая не только не может играть за кулисами при упомянутых условиях, но там нельзя передвигаться, для того чтобы солистам быть вовремя на своих местах. Я знаю, что своей просьбой вношу беспорядок в клубскую жизнь, но уверяю Вас, что я решаюсь на это по крайней необходимости. Без этого условия ставить "Отелло" по срепетованной планировке – немыслимо. Умоляю еще раз перенести на вечера репетиций всех спектаклей игральную комнату наверх. Я не бог, чтобы делать чудеса, а мало-мальски сносная постановка при той тесноте, которая портит все дело за кулисами, была бы чудом. С совершенным почтением 30 января 1896 Глубокоуважаемый Лев Николаевич! С совершенным и глубоким почтением 42*. M. В. Лентовскому После вчерашней репетиции я считаю своей обязанностью заблаговременно, для избежания всяких недоразумений, предупредить Вас и Христофора Иосифовича1 о нижеследующем. Если я, забывая серьезную болезнь жены и дочери, приношу свой посильный труд Вашему новому театру, то я делаю это ради создания серьезного дела, которое и служит мне оправданием в глазах семьи. Однако, если Вы, в свою очередь, инициатор и душа Вашего театра, не захотите принести ему маленькой жертвы,- конечно, ничего из наших стараний и хлопот не выйдет. Ввиду сказанного позвольте мне сохранить за собой право, на случай повторения такой репетиции, как вчера, удалиться из театра до окончания репетиции и совершенно устраниться от всякого участия в постановке "Ганнеле", сняв свое имя и имя Общества с афиши 2 . …Вчера проснулся по случаю праздника в 12 часов. Пустой дом – куда деваться? Думал, думал… поехал к Медведевой1 . Просидел с 2 до 8 часов. Обедал, чай пил и все шесть часов проговорил, конечно, о театре. Медведева была необыкновенно в духе. Все выпытывала, почему ты больна, не потому ли, что ревнуешь меня к театру. Я удивился, откуда она знает! Оказывается, что у нее с мужем всю жизнь была та же история. Прости, может, я сделал глупость, но я признался, что часть твоей болезни происходит оттого, что ты меня не видишь. Вот Медведева понимает мое состояние артиста и мужа и сознает, насколько трудно совместить эти две должности; она понимает эту двойственность, живущую в артисте. Любовь к женщине – одно, а любовь к театру – другое. Совсем два разных чувства, одно не уничтожает другого. По-моему, она очень хорошо говорила, и я решил по твоем возвращении посоветоваться именно с ней. Мне думается, что именно она поймет и тебя, как женщина, и меня, как артистка. Все время почему-то она говорила на тему, что я обязан сделать что-нибудь для театра, что мое имя должно быть в истории. Она давно это твердит в Малом театре, и после "Ганнеле" Ленский стал ее поддерживать2 . Не знаю, для чего она это говорила, но мне показалось, что она как будто догадывается о моем намерении или охлаждении к театру. Пишу на следующий день утром, за утренним чаем. …Опять приглашали ставить "Принцессу Грезу"4 – отказался вторично. Об этом, впрочем, не жалею, так как выйдет гадость. Откупился от Яворской декорациею из "Отелло". Думал, что Добровольский отыщет ее в сарае и перевезет в театр и обратно. Оказалось же, что Добровольский уехал из Москвы и некому искать декорацию по сараям. Спектакль же назначен на воскресенье, и я не знаю, что мне делать. Все это меня злит еще больше. 44. Из письма к М. П. Лилиной Сегодня праздник, завтра также. Что я буду делать? Уж, разреши мне переговорить с Вансяцким и мечтать и составлять разные проекты… Все равно они не осуществятся1 . Я сознаюсь, что это слабость, но, ей-богу, делать нечего. Читать невозможно. Прежде в доме было слишком уныло и пусто – теперь, с приездом детей, шум и гам. Дома усидеть невозможно. С фабрики поехал к Михайловой2 . Она раза три заезжала ко мне, вероятно, нужны деньги за флаги. Я рассчитался с ней и пообедал у нее, оттуда поехал смотреть "Принцессу Грезу". Много видел на свете, но такой мерзости видеть не приходилось. Яворской, вероятно, для своих рекламных целей надо было заманить меня в уборную, поэтому она напустила на меня своих приживалок, которые после каждого акта пренахально тащили меня за кулисы, но я вспомнил твой совет и тоже пренахально увернулся. После спектакля на лестнице встретил Суворина. Он потащил меня в буфет, и там проговорили – о театре, конечно. Театр уже потушили, заперли, а мы все разговаривали. Услыхав, что Суворин в театре, Яворская и прочая компания с огарками прибежали в фойе и стали тащить к себе на квартиру (она живет при театре). И тут я устоял, с несвойственной мне холодностью отказался, а старика утащили. Похвали же меня за успехи! Вернулся домой около 12 часов… Ялта, 30 сентября 96 Я поднял на ноги всех сторожей, всех полицейских и провозился с этим делом до 11 час, но без результата. Какова же была моя радость, когда на следующий день я получил свою книгу… 29 ноября 96 Сегодня я переговорил со всеми относительно Вашего предложения. Выяснилось следующее. Итак, пока обещаем Вам только 2 "Акосты" и 2 "Польского". Никаких доходов и никаких расходов Общество на себя не принимает, точно так же как и риска в этом деле, так что театр Парадиз 2 должен быть снят на Ваш риск и счет. Для бутафории Общества должна быть отведена достаточная по размерам комната с хорошим замком. Все народные сцены должны итти по mise en scene нашего Общества. Вот, приблизительно, те условия, которые выяснило мне правление. От себя буду просить Вас, по возможности, подчистить уборные (особенно дамские) и отопить их, так как, если начнутся простуды, это дурно отзовется на деле. Телеграмма 48*. О. Т. Перевощиковой Теперь 10 час. вечера, я сижу у себя в комнате, открытая дверь на балкончик, лунная ночь, тепло, но не очень. Маруся в двух шагах от гостиницы у Шейкевичей. Вот отличная минута, чтобы написать Вам письмо, за которое я уже неоднократно принимался, но, увы, каждый раз мне мешали. Вероятно, Вы никогда не получали писем на бумаге такого формата, нужды нет, по крайней мере больше места для писания, и под руками нет более подходящей к письму бумаги, уж не взыщите. Хотите знать общее впечатление мое от путешествия? Оно не из удачных, и виной тому – одна погода. Благоприятствуй она нам, мы бы прекрасно отдохнули. Здесь, около Etoile {Площадь Этуаль.}* – не Париж. Это скорее людное дачное место. Пользуясь всеми удобствами городской жизни, мы в то же время дышим свежим воздухом и наслаждаемся природой. Смотря по настроению, мы можем по выходе из гостиницы повернуть налево, т. е. затереться в веренице экипажей и пешеходов и через несколько минут очутиться в самом водовороте парижской суеты; стоит повернуть направо – и полная противоположность: тишина, юная, только что появившаяся на свет зелень, словом… желанный и полный отдых. Чего бы, кажется, лучше, но, увы, – благодаря погоде приходилось пока всегда направляться налево, так как направо все это время было слишком холодно. (Не угодно ли! Только что расписался – приехала Маруся. Начались рассказы, и едва ли сегодня допишется это письмо.) Самое интересное для Вас – поправляется ли она. Да, она посвежела, но не настолько, чтобы довезти свежесть до Москвы. Она зато бодрее духом и, что самое важное, перестала говорить о своем сердце. Этим, я думаю, мы обязаны Бушару. Он был даже удивлен, что я привез Марусю к нему. "Mais elle n'a rien" {Но она же совершенно здорова (франц.). }, неоднократно восклицал он. И даже засмеялся, когда я его спросил, не желает ли он поговорить со мною с глазу на глаз, чтобы досказать то, чего он, быть может, не хотел высказать при жене. "Вы заставите меня повторять то же самое, что я говорил в присутствии Вашей супруги", – были его последние слова. Ту же самую фразу могу сказать и я теперь, так как описание дальнейших визитов Бушара явилось бы повторением письма Маруси, и потому обхожу молчанием главнейшую, лечебную и самую для Вас интересную часть нашего путешествия. Почему, спросите Вы, сидим мы в Париже, несмотря на отвратительную погоду, и не спускаемся на юг. О! На это причин более чем достаточно. Во-первых, судя по газетам, и там не очень-то тепло; во-вторых, переехав на юг Франции, было бы грешно не заехать к мамане, но в этом случае мы бы попали в обстановку красноворотского дома, и уж лучше было бы и полезнее – возвращаться домой. Последнего мы не делаем потому, что Маруся только что отдохнула от длинного переезда и немедленное возвращение на родину могло бы только переутомить ее. Наконец, мы все-таки надеемся на мало-мальски сносную погоду, и теперь, кажется, молитвы наши услышаны – сегодня был сносный осенний день, и мы долго гуляли в Булонском лесу. Скажите Софье Александровне, что я очень жалею, что ей не пришлось помолиться в театре; жаль, что она не могла убедиться, что мистерия, исполненная мало-мальски талантливыми людьми, имеет гораздо более прав на сочувствие и существование, чем бессмысленное ломание и хриплые орания пьяных и лохматых дьяконов и выживших из ума от старости попов. Скажите ей, что она предпочла бы чудные декорации, написанные вдохновенной кистью лучших французских художников, уродливым образам, намазанным малярами, а это "Отче наш", изложенное в чудных ростановских стихах и шопотом произносимое Сарой среди всхлипываний публики, – это художественно в высшей степени, это до слез трогает. Моя мечта теперь – поставить эту пьесу… хоть в частном доме. Пусть те люди, которые потеряли способность молиться в церквах, придут вдохновляться к нам в театр. Одним словом, идя в театр, я боялся, что пьеса и особенно Христос на сцене покажутся оскорбительными в изображении француза, а к удивлению оказалось, что даже несколько аффектированный и лишенный простоты Христос заставил меня молиться так, как я давно не молился в церквах, несмотря на их стройное пение, несмотря на орание дьяконов, блеск иконостасов, лампады, фимиамы, коленопреклонение, земные поклоны и проч. фарисейства. В противовес этому чудному настроению, не мешает рассказать вечер в Montmartre. Нас повел туда Шейкевич… там есть три кабачка: "Le ciel", "Le cabaret du neant" и "Cabaret du diable" {"Небо ", "Кабаре небытия", "Кабаре дьявола" (франц.). }. Поцелуйте покрепче мою милую дочку Кирюльку, пусть она за меня обнимет Игоречка. Скажите, пожалуйста, ей, что я потому редко пишу ей, что хочу хорошенько отдохнуть, так как в Москве мне приходится уж очень много писать на фабрике. Зато когда я приеду, то на словах расскажу ей все, что видел. Елизавете Георгиевне, Елене Ивановне, няне, Дуняше, Егору, Маланье, Варе и пр. всем поклоны. Крепко целую Вас и благодарю за Ваши хлопоты о внучатах. 49*. В. В. Лужскому Вернулся и очень желаю с Вами повидаться. Напишите, как бы это устроить. Надо переговорить о многом. Не соберетесь ли Вы с Переттой Александровной к нам? Жду письма. Увлечен двумя пьесами и между прочим "Сорванным колоколом". Вам придется играть там лягушку – чудная роль? Поу,' читесь летом кричать по-лягушечьи. Необходимо! Из уважения к большому таланту И. П. Киселевского не могу отказать ему в просьбе: дать ему пьесу "Фома" для исполнения ее на провинциальных сценах при условии его участия в ней. Последнее я добавляю от себя, вверяя, таким образом, судьбу пьесы "Фома" в провинции г. И. П. Киселевскому. Право же постановка пьесы исключительно при его участии, в моих глазах, достаточно гарантирует ее от плохого исполнения как главных, так и второстепенных ролей. Мне, как переделывателю, принадлежит скромный и кропотливый труд по сохранению как духа, так и языка бессмертного произведения Достоевского при переделке его повести для сцены. Если означенный мой труд имеет какие-нибудь достоинства, то они заключаются в том, что за исключением некоторых сцен, очень немногих, удалось сохранить целиком язык ее автора и оставить почти нетронутыми отношения действующих лиц между собой и события в последовательном порядке самой повести. Ввиду этого эта пьеса могла бы быть по справедливости названа пьесой Достоевского. Между тем цензура разрешила ее под условием, чтобы имени ее настоящего автора не было на афише. В цензурованном экземпляре значится: пьеса К. С. Станиславского. Конечно, при исполнении ее на афишах был вычеркнут мой псевдоним, и я не сомневаюсь, что и Вы, уважаемый Иван Платоныч, позаботитесь о том, чтобы на афишах провинциальных театров моей фамилии и псевдонима не выставляли, так как в противном случае я был бы справедливо осужден в ужасном преступлении: присвоении себе творений великого писателя, а это обвинение было бы незаслуженным мною наказанием за мои посильные и скромные труды переделывателя. Пока я не буду достаточно убежден в том, что повесть не искажена мной при переделке, я бы не хотел, чтобы пьеса получила широкое распространение в провинции, а потому ограничиваю его предоставлением Вам права исключительной ее постановки и при Вашем участии. Другими словами: оставляя за собой право постановки пьесы на столичных сценах, предоставляю Вам судьбу ее в провинции. Могущий получаться авторский гонорар пожертвован мною для престарелых артистов, куда и прошу Вас направлять от моего имени выручаемые деньги с пересылкой квитанций, получаемых при взносе означенных денег, – мне. 51. Вл. И. Немировичу-Данченко Получил Ваше письмо1 только сегодня и сейчас же сажусь за ответ, но, ввиду завтрашнего праздника, у меня не будет оказии послать письмо ранее понедельника, 21 июля. Куда же, спрашивается, направлять его, в Ялту или в Павловку? Пошлю в Павловку, это вернее. Вы дали мне хороший пример: писать карандашом – это и скорее, и удобнее, и легче, особенно в такую жару, которая установилась и не покидает нас по сегодня. Итак, разрешите мне и на будущее время переписываться с Вами по деловым вопросам карандашом. Теперь к делу. Прежде всего отвечу по пунктам на Ваше письмо. 2 . Что касается письма Кошеверова3 , то это, действительно, радостная и отрадная новость; приходится верить тому, что это человек и серьезный и желающий работать. Остается только пожелать, чтобы он привел в исполнение свой план и переселился в Москву. Если он талантлив, то нельзя не согласиться с тем, что следует пользоваться его предложением и всячески стараться держать его поближе к себе. Как же облегчить его материальное положение? Я мог бы выхлопотать в Обществе – взять его на этот сезон на 100 р. жалованья или на разовую плату по 25 руб. Это оказало бы ему некоторую поддержку. При участии в спектаклях Общества он бы имел хорошую практику и мог бы хорошо и не спеша подготовить несколько ролей (при более чем достаточном количестве репетиций). Не сомневаюсь, что при этой несложной для настоящего актера работе у него останется достаточно времени, чтобы заниматься с Вами. Впрочем, к этому вопросу я вернусь еще ниже, пока же поясню только, что я определяю цифру 100 р. на следующем основании: 1) на эту цифру весной Общество искало любовника из новичков, так что этот расход находился в смете нашего Общества на предстоящий сезон; 2) Вы пишете, что Кошеверов пошел бы в наше дело и на 1200 р. в год. Конечно, при этом жалованье играет значительную роль условие годовой службы, каковой пока я бы не мог ему предложить, но раз что он собирался в Москву для занятий с Вами и отказался от всякой службы и получения гонорара, а может быть, даже предполагал, что ему придется внести плату за обучение в Филармоническом обществе, то мое предложение, по сравнению с той картиной, которую он себе рисовал, может показаться ему и интересным и заманчивым. Я мог бы обещать ему две роли, интересные для Москвы, а именно: Христа в "Ганнеле" и Генриха в "Потонувшем колоколе" (последняя в очередь со мной). Намечаются еще следующие роли: Глумов, Рыков ("Самоуправцы"), граф Орсино (в "12-й ночи" – может быть), Клавдио ("Много шума" – может быть), некоторые роли в новых пьесах наступающего сезона. Обыкновенно в зиму мы ставим до 10 пьес. 4 . Помню его на маленьких ролях у Корша, но впечатление у меня осталось настолько невыгодное для него, что теперь я не могу себе представить, каким чудом тот робкий, вульгарный актерик сделался знаменитым трагиком Шуваловым. Судя по Вашему письму, у Вас о нем сохранились совсем другие воспоминания, и я готов и рад бы Вам верить, так как такой актер действительно необходим нашему делу. Не придавайте моим впечатлениям о Шувалове большого значения; я сам сознал, что эти впечатления могут быть ошибочны. В последние годы я сам интересовался им и расспрашивал о нем как провинциальных актеров, так и некоторых знакомых, жителей провинциальных городов. Мнения, слышанные мною, довольно схожи между собой. Говорят, что он большой труженик, отличный репертуарный актер, может играть хоть каждый день, очень приличный актер, с выдержкой, но без темперамента; как товарища кто хвалит его, кто нет… Я с ним не знаком, но усиленно наблюдал за ним на съезде 5 . Мне показалось, что он актерски пошловат, и я несколько утвердился в этом мнении после его глупого и бестактного поведения во время заседаний: он в сотрудничестве Шмитгофа дурил и мальчишничал совершенно не вовремя и малоостроумно. Внешность его, казалось бы, мало обещает на сцене. Повторяю, все это лишь впечатления, которые могут бесследно рассеяться и совершенно измениться после первого же появления артиста на сцене, поэтому желательно и даже необходимо съездить во время сезона, т. е. зимой, и посмотреть его в нескольких ролях. Не будет ли он играть в октябре где-нибудь между Москвой и Севастополем? Я бы мог остановиться и посмотреть его по пути из Крыма. Если я говорил о Рощине6 , то только за неимением ничего лучшего. Это единственный из известных мне любовников, обладающий каким-то обаянием, хотя весьма и весьма незначительным. Мне по крайней мере он бывал симпатичен на сцене. А это качество теперь, и особенно в любовниках, очень редкое. Кроме того, несколько лет Рощин просит передать мне, что он желал бы служить в нашем Обществе, так как он ищет и тоскует по серьезной постановке художественно-театрального дела. Насколько он искренен в данном случае, судить не берусь и теперь объясняю только, почему при разговоре с Вами я упомянул о Рощине. Я охотно верю, что при месячной эксплуатации провинциального города летом можно взять на круг до 450 р., но при составлении сметы осторожнее забыть об этом – составлять бюджет на более скромную цифру. […] На вопрос: могут ли светские наши дамы участвовать в деле на положении актрис – готов почти с уверенностью сказать: "да". Впрочем, спрошу и поговорю об этом обстоятельно. Теперь, ответивши на все Ваши вопросы, позволю себе, в свою очередь, закинуть Вам несколько мыслей. Сейчас встретил на станции Лентовскую. Не пугайтесь, насколько мне известно, эта дама представляет полную противоположность своему брату, и если последний не разбил еще всех зеркал в Москве, то только потому, что он побаивается сестры. Она в оперетке была недурной актрисой и только, но я ее видел в драме и в одноактных комедиях, как-то: "Слава богу, стол накрыт", названия другой пьесы не помню. Несмотря на то что она не первой молодости, она была во всех этих пьесах мила, симпатична и бесспорно талантлива. Отношением же к делу она меня поразила. Я готов назвать это отношение идеальным. В таком деле, как наше, требования ее будут более чем скромны. Жизнь она ведет теперь почти отшельническую. Имейте ее в виду и подумайте, не пригодится ли она отчасти как тонкая, изящная водевильная актриса (их совсем нет), отчасти как исполнительница ролей в мужском костюме (отлично носит его), отчасти как ingenue dramatique. 13 , с 22 по 15 ноября – театр свободен, с 15 ноября по 1 декабря играет Коклен, с 1 по 12 декабря театр свободен, с 12 по 22 декабря играет труппа Лессинг-театра. С 22 декабря и на все праздники театр свободен. Далее, тоже с промежутками, играют Матковский, Зонненталь14 и прочие. Он предлагает нашему Обществу свой театр в указанное выше свободное от гастролей время; условия – самые выгодные для Общества; согласен вести дело или за свой риск, или предоставляет инициативу Обществу. Казалось бы на первый взгляд, что тут таится какая-то немецкая штука (Schvindel {надувательство (нем.). }), слишком он уступчив, слишком условия выгодны, уж не ловит ли он нас… Но он мне дал довольно понятные объяснения, а именно: заставлять чередоваться одну серию гастролей с другой без перерывов – опасно для дела. Можно надоесть публике. Кого же, спрашивается, я приглашу в промежутках – труппу Черепановаl5 , или малороссов, или заурядную, наскоро составленную опереточную труппу? – Другого выбора нет. Но эти временные антрепризы и невыгодны и испортят реноме театра, так [как] гастрольная система интересует только чистую публику. Вот почему я предпочитаю без всякого дохода для себя предоставить Вам театр, так как Вы привлечете ко мне ту публику, которую я желаю приучить к своему театру, и с помощью Вашего Общества я придам всему делу приличную физиономию. Так рассуждает Шульц, и мне кажется, что в его словах можно найти правду. Он, между прочим, жаждет поставить с нами "Потонувший колокол" и "Ганнеле". Наше Общество хотело ставить эти пьесы, и задержка была только в миниатюрности сцены Охотничьего клуба. Очень может быть, что параллельно со спектаклями Охотничьего клуба мы будем изображать Гауптмана у Парадиза (или в "Интернациональном театре", как его назовут с нынешнего года). Подумайте, не здесь ли начало нашего дела. Не заручиться ли такими актерами, как Петровская и Кошеверов. Для того чтобы сплотить их с ядром уже существующей у нас в Обществе труппы. Не воспользоваться ли тем, что мы получаем недурной театр без обязательств давать ежедневные спектакли, что мы можем показать несколько прекрасно срепетированных и поставленных пьес в течение одной зимы и тем самым убить трех зайцев сразу: 1) увеличить ядро труппы двумя весьма важными членами ее, а именно – любовником и драматической актрисой, которых можно будет, ввиду вместимости театра, оплатить прилично; 2) заготовить некоторый репертуар постановки пьес на сцене Охотничьего клуба – для летних поездок; 3) показать всей Москве, что мы можем хорошо обставлять и играть пьесы. Мне думается, что Москву убедит такой способ больше, чем наши успехи в глухой провинции, о которых публика будет только читать краткие сообщения в газетах и, не видя самих спектаклей, быть может, отнесется к ним недоверчиво. В провинции-то они имели успех, скажет Москва, a у нас – еще вопрос…16 . По этому вопросу жду Ваших извещений в самом скором времени, так как через 10 дней я должен дать окончательный ответ Шульцу. Даже, если можно, телеграфируйте, – я могу его в случае надобности затянуть немного, чтобы иметь время списаться с Вами. Если Петровская так талантлива, лучше удержать ее здесь и не давать ей возможности испортиться в провинции. Драматическая актриса – это не шутка! Пока кончаю, устал, да и поздно, третий час ночи. Жена Вам кланяется и вместе со мной просит Вас не забывать нас при проезде через Москву. Низкий поклон Вашей супруге. В Москве пробуду безвыездно до первых чисел сентября. В сентябре мы едем в Ялту. Москва, 20 июля. Позвольте обратиться к Вам по-русски, это даст мне возможность более пространно и свободно поговорить с Вами. Прежде всего позвольте вместе с Вами порадоваться Вашему прибавлению семьи и пожелать Вашей дочке здоровья и счастья, а Вам и Вашей уважаемой супруге – растить ее себе на радость и утешение под старость. Согласен с Вами, что и я провалил роль Отелло, но буду спорить против одного Вашего замечания, а именно: что мы играли и ставили пьесу не в традициях Шекспира. Я обожаю его и потому считаю своей обязанностью заступиться за него. Мое мнение таково: традиции Шекспира выражены им самим в монологе Гамлета с актерами. Эти традиции должны быть святы каждому актеру. Я преклоняюсь перед французами за их традицию, которая, к слову сказать, перешла теперь в простую, неинтересную рутину в области легкой комедии и драмы. Но традиция их в трагедии… что может быть ужаснее ее, что общего между нею и словами Гамлета? Французы называют свою манеру игры традицией, и именно так, т. е. в этих отживших условностях, играет Гамлета Муне-Сюлли 2 . Откуда пришли к нам эти традиции? Говорят: так играл Тальма… 3 . Но разве кто-нибудь из нас его помнит? Я не сомневаюсь, что, быть может, он и кричал, но крик его был следствием громадного артистического темперамента. Он кричал потому, что сила его выразительности была настолько велика, что и голос его сам собою, так сказать, пропорционально его темпераменту рос и расширялся. Я не слышу крика у Сальвини потому, что голос его есть правдивое и естественное следствие его темперамента. Но когда крошечный Муне-Сюлли надувается и кричит изо всей мочи, чтоб тем поднять свои нервы и нервы зрителей, я невольно вспоминаю басню о лягушке и быке и говорю: "как жаль, что этот громадный талант изуродован фальшивыми традициями, созданными не гениями, а бездарными людьми", – и это действительно так: гений вдохновляется правдой, красотой, самой жизнью, а бездарности нужна ширма для прикрытия своего убогого таланта и фантазии, для этого он и придумал традиции. Теперь напридумали так много традиций и разных правил, что Шекспир непонятен для простой публики, а Мольер совершенно перестал быть смешным. Кому он обязан этим? Я утверждаю, что традициям. 1) "Если ты будешь кричать, как многие из наших актеров, так это мне будет так же приятно, как если бы стихи мои распевал разносчик" (акт III, сцена II). 3) "Особенно обращай внимание на то, чтобы не переступать за границу естественного. Все, что манерно, изысканно, противоречит намерению театра, цель которого – отражать в себе природу: добро, зло, правду; время и люди должны себя видеть в нем, как в зеркале". Сравните все сказанное с тем, что делает Муне-Сюлли, и Вы должны сознаться, что он заблуждается в своих ложных традициях точно так же, как заблуждаются все современные толкователи Шекспира. По отношению к последнему произошла громадная ошибка, непонятное недоразумение. Вспомните: современник Шекспира Бен Джонсон (дядя Джон), тоже театральный писатель, проповедовал слово в слово то, что теперь хотят присвоить Шекспиру. Но ведь последний с ним никогда не соглашался. Это Бен Джонсон, а не Шекспир любил пафос, вычурность, картинность и ложнотеатральный эффект или, вернее, героизм. Он смеялся над Шекспиром за то, что последний имел пристрастие к бытовым характерам. Шекспир же во всякой своей пьесе увлекался характерностью роли, но благодаря своему сверхъестественному таланту он настолько ярко обрисовывал своих героев, что они получали значение общечеловеческое. Если Островского в наше время называют бытописателем, то Шекспир был таковым в свое время. Понятно, что я не сравниваю эти два таланта, а говорю только, что по своим взглядам на искусство они несколько сходны, недаром Гамлет говорит во втором акте, в сцене с актерами: Наконец, сама переделка пьесы "Гамлет", как ее играет Муне-Сюлли, не есть ли это красноречивое доказательство непонимания духа Шекспира? Словом, чем проще относиться к гению, тем он доступнее и понятнее. Гений должен быть прост, это одно из главных его достоинств. Итак, с одной стороны, у нас есть какие-то, неизвестно кем придуманные, традиции, а с другой – гениальные слова самого Шекспира о драматическом искусстве. Кому верить: ученым Гервинусам и компании или самому Вильяму? Как хотите, но я верю последнему и убежденно говорю: все традиции, несходные со словами самого гения, – глупости, и надо поскорее о них забыть. "Традиции уже тем велики, что они помогают маленькому актеру порядочно исполнять Мольера". Этими словами Вы жестоко осуждаете традиции Мольера. Я, например, видел Коклена-младшего 6 в Москве в "Скупом" ("L'Avare") в исполнении очень и очень плохой труппы, и ту же пьесу я только что видел в Comedie с Leloire7 (кажется, так его фамилия) в заглавной роли. И что же – никакой разницы. Кто бы ни играл по традициям Мольера – все одинаково скучны. Играет ли Тартюфа Коклен-старший 8 или Febure – никакой разницы. Да, вы правы, бездарный актер не портит роли, играя по традициям Мольера. Однако не забудьте, что благодаря тем же традициям гениальный актер ничего не возвышает в роли. Почему? Потому что при существовании традиций ему нечего творить, так как все уже без него предусмотрено традицией, – ему остается только копировать своих бездарных предшественников. Гений не может играть по заказу, по раз навсегда установленной мерке, он должен творить, а для этого нужен простор для его фантазии и творчества. Артисты Comedie в ролях Мольера не живые люди, а манекены. Вот почему самый лучший Тартюф, которого я видел, это был наш русский актер Ленский, он не играл по традициям, а создавал роль и был интересен 9 . Мейнингенская труппа, игравшая в Москве Мольера, имела в этих пьесах большой успех, тогда как все французские труппы проваливались в этих пьесах, начиная с Коклена-старшего и кончая Кокленом-младшим. Последний красноречиво доказал это в нынешнем году. Публика нашла, что он противен своим кривляньем, а он ли не играет по традициям Мольера? Он не возбуждал абсолютно никакого смеха, и публика не ходила в театр на Мольера… у мейнингенцев же публика умирала со смеху и переполняла театр в дни пьес Мольера10 . А ведь немцы не мастера смешить. Чем это объяснить? Французы играли по традициям, устарелым, отжившим традициям, и Мольер становился у них скучный и монотонным. Немцы как умели, но творили – и получалась жизнь и смех. Я сам от души смеялся у немцев и ни разу не улыбнулся у Коклена. 53*. В. П. Буренин Многоуважаемый Виктор Петрович! Ввиду всего сказанного я прошу Вашего разрешения повидаться с Пчельниковым и выяснить с ним вопрос о постановке "Потонувшего колокола". Если ответ окажется утвердительным, то я вместе с Вами порадуюсь тому, что Малый театр побалует нас в будущем сезоне хоть одной интересной пьесой. К сожалению же, судя по слышанным мною отзывам о пьесе из уст артистов Малого театра, ответ может быть отрицательный, или же пьеса будет принята в принципе для сезона 98 и 99 гг. В последнем случае будет очень досадно, если Москва благодаря медлительности Пчельникова не увидит хорошей пьесы, хотя бы в исполнении наших артистов. Готовый к услугам и уважающий Вас Москва, по Садовой у Красных ворот, д. Е. В. Алексеевой. Константину Сергеевичу Алексееву. 19/VIII-97 Наконец мне удалось видеть Марию Владимировну Петровскую-Роксанову1 . В один из праздников получаю от секретаря нашего Общества г. Шенберга телеграмму о том, что вечером того же дня Петровская играет, чуть ли не в последний раз в этом сезоне, роль Маши в пьесе "Старые годы". Жара, духота, а дорога длинная от нас до Кускова, к тому же приходилось ночевать в Москве, в неубранном доме. Перспектива неприятная. Зачем мне ее смотреть? – рассуждал я сам с собой. – Она законтрактована на будущий сезон, и Владимир Иванович сомневается в своих письмах: полезно ли ей будет остаться в Москве?… Если же, прослужив год в провинции, она с истрепанными нервами и провинциальной манерой игры вернется к нам – едва ли она сохранит свежесть своего таланта и будет интересна новому делу. Так рассуждал я сам с собой, раздумывая, ехать мне или нет. Решил ехать только для того, чтобы не упрекать себя после… Благодаря расписанию поездов я мог попасть в Кусково к 9 часам (спектакль же начинался в 8 1/2 часов). Нижегородский поезд, по каким-то необъяснимым причинам, опоздал отходом на целый час, и я, утомленный и рассерженный, добрался до театра к 10 часам вечера, т. е. к концу 2-го акта. В довершение всех несчастий Роксанова была в этот вечер больна и не в ударе. Все эти условия вместе взятые, быть может, мешают мне составить правильное понятие об игре артистки. Прежде всего я обратил внимание на акцент артистки (вероятно, польский). К концу спектакля я привык к нему. Голос в первых актах мне показался слабым, лицо и внешность несколько вульгарными. Отсутствие репетиций и руководителя сказывалось на каждом шагу в неловких поворотах, переходах, уходах, в неумении слушать суфлера и маскировании незнания роли, вернее, нетвердости в роли (думаю, что это не недостаток, а большое качество), в нервных подергиваниях рук при подъеме тона и пр. и пр. После первых актов я, не скрою этого, был разочарован, тем более что присущего ей темперамента она в этот вечер не выказала. Мне показалось в начале спектакля, что г-жа Роксанова артистка еще не сформировавшаяся и без выдающихся данных. Странное дело, – однако к концу спектакля она завладела моей симпатией. Думаю, что у нее есть je ne sais quoi {нечто неопределимое (франц.). }, которое притягивает к ней симпатию и внимание зрителя. У нее есть обаяние. Это большое достоинство. 2 . Забранные ею деньги вперед она возвратит ему. Контракта, как оказалось, нет. Однако словесное обещание существует. Я бы не решился хлопотать о том, чтобы способствовать артистке, тем более начинающей, нарушать свое словесное обещание. Но, во-первых, в данном случае просят Незлобина возвратить данное Роксановой обещание ввиду веских, по моему мнению, уважительных причин. Первая из них – это здоровье. Я нахожу, что вид у Марии Владимировны далеко не блестящий; во-вторых, ее нервность, скажу даже истеричность, не допускает такой сверхъестественной работы, которая ее ждет. Она давала слово Незлобину тогда, когда еще не испробовала практически своих сил, теперь же она поняла, что она не вынесет того, что ее ожидает, и действует так из чувства самосохранения. При таких условиях, мне бы казалось, я с спокойной совестью могу обратиться к Вам с просьбой: похлопотать, если Вы найдете правильными мои доводы, перед Незлобиным о возвращении Марии Владимировне данного ею обещания. Если Незлобии не исполнит Вашей просьбы – что делать – печальная судьба Марии Владимировны решена. Я пишу это с некоторым пафосом, но в то же время и искренно, так как от души жалею молодую артистку. Кроме того, мне кажется, что из нее может выработаться нечто оригинальное и интересное. Мария Владимировна высказывала мне, между прочим, свои опасения о том положении, которое она займет в Обществе в качестве платной артистки. Я понял, что она более всего боится Желябужской, о характере которой, вероятно, она что-нибудь слышала. Я не сомневаюсь, что все члены Общества отнесутся к ней самым лучшим образом, если сама Мария Владимировна не даст повода к другим, худшим отношениям. Конечно, я не могу поручиться, что Мария Федоровна не скажет ей какой-нибудь шпильки, чего я от нее не жду, так как в последний год она вела себя отлично по отношению к товарищам. Если это случится в моем присутствии, то в качестве режиссера я, конечно, должен буду вступиться за более правую. Дальнейшие же отношения артисток будут зависеть от их такта. Еще несколько слов о Шульце. Я обратился к Вам, получив это предложение, прежде всего чтобы слышать Ваше мнение: не здесь ли начало нашего дела. Я узнал теперь Ваше мнение, до некоторой степени. Польза от этих спектаклей та, что мы, будущие деятели нового дела, покажем публике несколько интересных спектаклей, и большая публика, а не горсть посетителей Охотничьего клуба, скажет (если это не увлечение с моей стороны, конечно) то же, что говорит теперь публика Охотничьего клуба, а именно: "Вам бы начать настоящее театральное дело". Если я и наше Общество заслуживаем внимания со стороны публики, если это не простое увлечение с нашей стороны, следует показать себя публике для того, чтобы она знала, кто те лица, которые в скором времени обратятся к ней за материальной помощью. Вас знает большая публика, меня знает только немногочисленная горсть посещающих наши спектакли. Познакомить Общество с большой публикой – это удовольствие дорогое и сопряженное с большим риском. В данном случае нам представляется показаться публике без всякого для себя риска… Мне кажется это соблазнительным и полезным для будущего дела. Прибавьте к этому включение в труппу драматической актрисы и любовника, ведь это большое обогащение труппы. Далее: скажите по совести, решитесь ли Вы отдать акционерному обществу такое частное предприятие, которое и в художественном отношении уже заслужило доверие публики, а в материальном отношении обошлось на первых порах без помощи акционеров? Хватит ли у Вас самоотвержения отдать такое дело акционерам в тот самый момент, когда Вы, посеяв зерна, готовы пожинать созревшие плоды? В этот момент Вы будете рассуждать так же, как и теперь? отдать наше детище в чужие руки, отдать в такое дело, где акционеры будут эксплуатировать наше художественное творение ради материальной наживы? отдать в такое дело, из которого, благодаря интриге, нас, создателей дела, могут выгнать? отдать те барыши, которых мы добились после крупного риска нашим личным состоянием? Признаюсь Вам откровенно, у меня не хватит гражданского мужества на этот геройский подвиг. Акционерное дело необходимо нам в самом начале, в момент риска, как поддержка материальная; то же акционерное общество необходимо и после нашей смерти, для продолжения дела по установленным нами традициям. Вот почему, мне кажется, неблагоразумно начинать дело частной антрепризой. На днях узнал, что Мамонтов написал устав общедоступного оперно-драматического театра и хочет подавать его в министерство. Конечно, я не замедлил свидеться с ним, якобы случайно. На днях он обещался прислать мне этот устав. Как видно, акционерное общество – это злоба дня. Пока кончаю. Надо ехать на поезд, осталось 5 минут. Не успею перечитать письмо, иначе оно уйдет только завтра и не застанет Вас в имении. Многоуважаемый Иоасаф Александрович! В пятницу я должен проехать с художниками в Ростов, Ярославль, Троицу и Углич, чтобы познакомиться с русской стариной 2 . Вернусь я только во вторник. Если после этого дня мне повезет, я увижу Вас на сцене, в противном случае мне придется отложить знакомство с Вашими силами до начала репетиций, какового времени я жду с большим нетерпением. За справками в Пушкине можно обращаться к режиссеру Александру Акимовичу Шенбергу (Пушкино, главное шоссе, дача Долгорукова). До скорого свидания. 1/VI 98 Многоуважаемый Владимир Иванович, Вот мои доклад о том, что происходит у нас. 2) Декорационная мастерская доставила много хлопот. Все оказалось разобранным. Пришлось взять дачу Купчинской (за 300 рублей). Однако в ней едва можно расстелить одно полотно. Необходимо устроить полати – второй этаж. К этой работе приступили (около 200 рублей). С 17 июня Симов приступает к работе4 . 4) По расчету оказалось более выгодным взять хорошего бутафора, чем заказывать вещи на стороне. Найден и взят самый лучший в России бутафор (очень дельный человек), который за 50 рублей в месяц наделает нам много прекрасных вещей. Эту статью расхода я считаю экономией, а не увеличением сметы. 6) Почти все макеты для "Царя Федора" готовы. Ничего оригинальнее, красивее этого я не видывал. Теперь я спокоен и могу поручиться, что такой настоящей русской старины в России еще не видывали. Это настоящая старина, а не та, которую выдумали в Малом театре. 8) С радостью отмечаю, что Шенберг – большой работник, а Симов талантливый человек. 10) Нашли способ производить настоящие русские материи (масляными красками, по трафарету). Жена Геннерта берется исполнять эту работу. 12) Читал с Савицкой 7 роль Антигоны. Пришел в восторг от ее голоса и темперамента. Если удастся сделать из нее гречанку – будет очень хорошо. 14) Шидловской также недоволен – продолжает ломаться, но, кажется, это происходит от домашних неурядиц. 16) Ответы на Ваши соображения: 17) "Счастье Греты"12 не знаю совершенно и не могу ее найти. 19) "Между делом"14 … Я знаю пьесу. Может быть, ее стоит играть, но постановка ее обойдется больших денег. Без постановки, боюсь, пьеса будет скучна. Переговорим при свидании, так как теперь все равно нет времени на ней останавливаться, пока главные пьесы сезона не кончены. 21) Несомненно, что какой-то актер нужен. Чарский!!! Порядочный, умный, но и безжизненный человек. 22) "Меншиков"17 … Не знаю пьесы… Эпоха заманчивая, но… Знаете, что слышишь почти со всех сторон: наш театр хорош своим репертуаром. "Антигона", "Федор", "Шейлок", "Ганнеле" дают ему свою физиономию, и эти пьесы интересны и солидны. На эту физиономию театра обращено уже внимание, и с нашим репертуаром сопоставляют шелапутинский18 , где играют какие-то никому не ведомые пьесы и "Царя Бориса" обставляют старьем. Не потерять бы нам своей физиономии постановкой "Меншикова", "Между делом" и пр. Может быть, Вы и правы, без таких пьес репертуар будет скучен для массы. Говорю все это потому, что пришла в голову эта мысль. Рядом с "Шейлоком" и "Антигоной" начнем читать роли "Федора". Это необходимо для всех: режиссеров (окончательно установить планировки и проверить их), декораторов (утвердить и проверить планы декораций), костюмеров (чтобы знать, кому какие костюмы шить) и бутафоров. Вы правы: не проверив актеров, нельзя распределять роли. Для этого-то и надо поскорее приступить к "Федору". 25) Пьеса Мюссе называется "С любовью не шутят". Кажется, это та самая, о которой Вы пишете ("On ne badine pas avec l'amour"). 27) Вивьен совершенно не нужна. Если не Шидловская, то Тульпе сыграет Шуберт на разовых (это лучше, чем Вивьен для этой именно роли). Пишите скорее Ваше мнение. Пьесу надо репетировать, так как Желябужская уезжает в августе. Низкий поклон уважаемой Екатерине Николаевне23 от меня и жены. Жена шлет свое почтение. Матери лучше. 26/VI 98 по Вашему примеру, ввиду жары, пишу карандашом. Вот что у нас делается. Вот мое мнение о труппе. Дарский. На первой считке прочел роль в своем (так называемом) толковании и убил меня и всех1 . Знаете, кто такой Дарский в провинции: это прародитель Петрова2 , это тот образец, к которому тянется последний. Ничего нелепее, ничего антихудожественнее этого я не знаю. Нельзя даже по такому чтению судить о данных артиста, когда он голос заменяет свистом и шипом, темперамент – уродливыми гримасами и произношением, в котором трещат в ушах буквы рррр… ххх… щ… ц… ч… и проч. Я не спал две ночи. Он так разозлил меня, что нервы у меня поднялись на считке, и я, ударившись в противоположную сторону, стал читать роль в реальном (более, чем нужно) тоне. Результат получился благоприятный. Другие актеры, а с ними и Дарский, почувствовали правдивость моей передачи. Я знаю, что после этого чтения (его провала) Дарский очень страдал нравственно. Первое время он спорил, больше с другими, чем со мной. Он утверждал, что это упрощение роли, что нельзя снимать с пьедестала вековые образы… Он особенно терзал Шенберга, отстаивая на его репетициях каждое свое завывание, но под шумок работал, вероятно, усиленно в моем направлении… Бедный, он похудел, пожелтел, стал отчаиваться, но… одна удачная фраза, просто сказанная, затянула его в другое направление, и теперь – это не прежний Дарский. Это ученик, который не только без меня, но и без Александра Акимовича3 боится ступить шаг на сцене. Более трудолюбивого, внимательного, работящего актера я не знаю. Он является на каждую репетицию (где он и не занят). Следит за каждым замечанием другим и, несмотря на внутреннюю боль самолюбия перед молодежью, учится с азов. Он уже восстановил потерянную было в глазах других артистов веру в него, молодец! Я им очень доволен. Успеет ли он завладеть совершенно новой для него манерой игры – трудно сказать; успеет ли он овладеть манерой настолько, чтобы явиться в ней творцом, а не простым подражателем?… трудно сказать. Но я ручаюсь, что все, кто видел Дарского в провинции, не узнают его Шейлока. Мне удалось так изломать, так исказить его прежнего Шейлока, что он его уже не восстановит. Одна забота, чтобы он поменьше умничал и разучивал роль дома. У него необыкновенная и вредная привычка все размечать, обо всякой мелочи задумываться. Ум на первом плане, а чувство заглушается. Я думаю, что избрал верную методу с ним. Я его заставил почти перереальничать… пусть он забудет свои идеальные образы. Потом найдем середину. Темперамент (когда он его не сушит) – несомненный. Может ли он играть что-нибудь, кроме Шейлока? – Да… Он будет отличный характерный актер. У него есть характерность. Надо только развить мимику (лицо застывает в двух-трех выражениях). Сократить жесты… Акосту он никогда играть не будет, но де Сильву, Акибу – сыграет отлично. В "Отелло" он – Яго, в "Гамлете" – Полоний, в "Самоуправцах" – шут, в "Бесприданнице" – Карандышев. Думаю, что (если я не ошибаюсь) работы в нашем деле найдется ему больше, чем мы предполагаем. Он славный малый, недалекий, и отлично рисует. О нем после. Как актер он безнадежен для меня (даже исправника в "Самоуправцах" читает очень скверно). Может быть, Вы присмотритесь и поймете, с какого конца подойти. Я не могу понять, за что ему платят деньги в провинции. Должно быть, что-нибудь да есть, хотя бы в бытовых ролях, что ли? – не понимаю. 4) Недоброво (Алеева) - милая, порядочная, бесстрастная (пока) птичка. Лиризм Джессики выражается в отчеканивании стихов. Темперамент в переторапливании. Но в ней нет ничего тривиального (это огромное достоинство). Все бледно, неумело. Это Шереметьевская без ее красоты. Ей нельзя играть Джессику (придется заменить ее), но какой-нибудь водевиль или комедийку, где ей придется щебетать и топать ножкой, играть можно. Может быть, она не развязалась. (На последней репетиции Александр Акимович так к ней пристал, что она разревелась и потом заиграла гораздо лучше.) Может быть, она дойдет до обморока и тогда сделается актрисой. Подожду высказываться о ней определенно4 . Савицкая - восхитительная барыня. Выйдет толк. Знаю ее по считкам, так как меня пока не пускают на "Антигону", только в воскресенье буду ее просматривать.Книппер. Ее проучили в Кунцеве, и она не может дождаться своей очереди, т. е. репетиций. Читала Ирину на общих тонах, но роль пойдет.Шидловская - одумалась, помирилась с Желябужской (водой не разольешь) и опять стала прежней. Загорелась… Она очень серьезно, по-моему, больна нервами.Самарова прислала телеграмму, что служит. Явится к 1 июля с/г.Москвин… Какой милый… Уж у него кишки вылезают от старания. Он лишь местами вульгарен в нобиле, но это стушуется (Саларино). (Чудно читает подьячего в "Самоуправцах" 6 .)Тихомиров. Пресимпатичный и серьезный актер. Переживает большие нравственные страдания, и потому с ним я особенно нежен и осторожен. Он талантлив и с темпераментом, но ради мнимых традиций, ради тонкости игры все смягчает, все стушевывает и боится выйти из шаблона. Копается в мелочах, а общего настроения не признает. Он стремится выразить какую-то тонкость, все толкует: как он понимает роль, для чего он делает тот или другой нюанс, и трусит малейшей смелости. Вот его впечатление о наших репетициях: "Я совершенно спутан, – говорит он, – мне все кажется, что все играют так резко, грубо…" И вместе с тем первый смеется, если мне удается сделать удачное указание артистам. Он показал себя в четырех ролях: страж ("Антигона"), Дож (передан временно), Девочкин в "Самоуправцах" (тоже) и Иван Петрович в "Гувернере". Во всех четырех ролях мне пришлось (с болью душевной) не согласиться с его толкованием. Александр Акимович уверяет, что в "Антигоне" он набрался уже смелости. В моих пьесах не могу сказать, чтобы это было так. Все это меня нисколько не смущает. Напротив, я жду, что он увлечется и ударится в крайность, а именно: начнет говорить так просто, что всем станет скучно, будет показывать, ради смелости, только одну спину. В моей практике часто случались такие перерождения.Ланской. Глуп, но славный малый. Совсем петербургская штучка. Если он омосквичится – беда, тогда он мне напомнит хорошенькую японку в современном платье, настолько ему не пойдет московский "спинджак" мешком. Дорогой он прокутился отчаянно, но собрал последние силы и в первый день явился во всем блеске, с иголочки. Показывал свой гардероб, позировал. Теперь немного обносился. Я, например, заметил, что свою чудную сорочку он что-то долго не меняет, но тем не менее – занял хорошую комнату, ездит на извозчиках. Если он не удержится у нас, то потому, что не за кем ухаживать – все верные жены или строгой нравственности девицы. Но я влюблен в его тон, манеры и дорожу им, как дорожат негром в модном ресторане… для шика! Повторяю, он славный малый… добродушен… ни разу не слыхал, чтобы он хвалил себя в какой-нибудь роли. На сцене трус отчаянный… Но с ним я оправлюсь… он у меня совсем в руках… благоговеет и боится как огня. Когда его расшевелишь, он очень заразительно смеется. Драмы боится как огня и проклинает Аполлонского, который навязал ему какой-то ужасный слащавый и фальшивый тон8 . Играет Грациано (будет нобиле настоящий), Володю ("Гувернер" – недурно), Рыкова (такого гвардейца на русской сцене не скоро увидишь). В драматических сценах возмущается немного по-петербургски, и это мне ужасно нравится и, представьте, это очень в пользу пьесы, т. е. мельчает его роман с княгиней и оправдываем[ся] поведение Платона9 .Шенберг. Работает вовсю и без устали. Очень доволен… Что будет дальше?Красовский. Лижет мне руки… При удобном случае льстит… Кажется, сконфужен, но боится это показать. За наказание получил протоколиста и управителя в "Шейлоке" и "Самоуправцах". Как он ни вульгарен, но он царь – в сравнении с Андреевым – на днях придется передать ему роль последнего.Суфлер - приличен, но, кажется, суфлирует неважно (это даже хорошо, чтобы учили роли).Общее настроение – очень повышенное. Все необычно для актеров. Общежитие (дача, которую, на свой страх, для товарищей наняли Шенберг и Бурджалов. Чудная дача, очень симпатичное общежитие), премиленькое, чистенькое здание театра. Хороший тон. Серьезные репетиции и главное – неведомая им до сих пор манера игры и работы. Вот, например, мнение Москвина: "Когда мне давали Саларино и я прочел роль – мне стало скучно, а теперь это самая любимая, но и самая трудная роль". Первые репетиции вызвали большие прения в общежитии. Было решено, что это не театр, а университет. Ланской кричал, что за три года в школе он слышал и вынес меньше, чем на одной репетиции (конечно, это не очень рекомендует петербургскую школу). Словом, молодежь удивлена… и все испуганы немного и боятся новой для них работы. Порядок на репетиции сам собой устроился образцовый (и хорошо, что без лишнего педантизма и генеральства), товарищеский. Если бы не дежурные – у нас был бы полный хаос, так как первое время мы жили даже без прислуги (взятый Кузнецов скрылся в день открытия). Дежурные мели комнаты, ставили самовары, накрывали столы – и все это очень старательно, может быть, потому, что я был первым дежурным и все это проделал очень тщательно. Словом, общий тон хороший. Репетиции, ввиду того что все новые лица, идут туго (хотя их было уже около 22). "Антигона" вся прочтена по ролям. Мизансцена сделана, и репетируют на сцене целиком."Самоуправцы" прочтены. Мизансцена сделана первых трех актов.Перехожу к последнему и самому главному. Вишневский. Увы!- он нам нужен до зарезу, и больше всех мне как режиссеру и актеру. Без него "Шейлок" не пойдет (если не закабалять Калужского). Без него все мои силы и время уйдут на "Федора". […] По-моему, с Вишневским надо покончить теперь же, но до 20 июля молчать. Надо выслать ему все роли. […]1) Верю Вашему знанию публики, верю и литературному чутью и боюсь вмешиваться в вопрос репертуара. Я часто ошибался в выборе пьес. Если писал свои соображения о "Между делом", то только для Вашего сведения. Буду читать и думать о пьесах. 3) Очень люблю "Укрощение строптивой", но зачем трогать Южина. Он хороший человек и артист, а главное, получится отвратительный тон конкуренции – это будет отзываться театральной гнилью ("Шейлок", "Укрощение"). Хотя жаль. Для Книппер чудная роль. Можно попросить не ставить пьесы, так как Лешковская играет ее ужасно15 . 5) Москвин – Федор – это очень интересно17 . 7) Артем – Голубь-отец? Уж очень я сроднился с этой богатырской парочкой: Зонов и Грибунин 19 . Мой сердечный привет Екатерине Николаевне. Жена просит передать ей и Вам свое почтение. Нет возможности перечитать все письмо, уж очень я расписался, воспользовавшись свободным вечером. Не взыщите за ошибки, описки, помарки и стиль. До вторника буду сильно занят репетициями. Многоуважаемый Владимир Иванович! 1) "Шейлока", "Антигоны", "Гувернера", "Самоуправцев", "Ганнеле"1 , "Федора" (еще одной пьесы для Пушкина: какой? Легче всего "Бесприданница"). 2) Итак, для репетиций пока мы обойдемся без Вас. Что может запутаться – это хозяйственная сторона, так как она совсем еще не поставлена: Манасевич не только абсолютно ничего не делает – он [поручает] другим даже мелкие покупки, не следит за отчетностью и сам путается в счетах (это может оказаться очень убыточным). Его надо как можно скорее гнать. Между тем без Вас я связан – не могу ничего предпринять. Разрешите мне поскорее переговорить с Судьбининым (с Рындзюнским я не кончал) – по общему мнению, он подойдет к этому делу, хотя бы временно, до Вашего возвращения. При всем искреннем желании у меня не хватает времени, чтобы вести хозяйственную часть, так как, с одной стороны, репетиции, с другой – декорации, портные, бутафоры, выбор материи, закупка всех мелочей для "Федора" и "Шейлока"- все лежит на мне, и надо торопиться. 4) Сегодня, как я слышал, актеры пишут Вам петицию о том, чтобы их служба считалась с 15 июня, и о том, чтобы Якубенкам, Грибуниным и пр. делался вычет, так как они отдуваются теперь за них 3 . 6) При переписках происходят недоразумения и задержки. От многих назначений ролей Вы бы отказались, если бы узнали ближе актеров, поэтому не будьте в претензии, если в этом случае я буду делать без Вашего согласия некоторые изменения. Это прямо необходимо, чтобы не задержать дела. Вот несколько примеров: вместо Артема в "Шейлоке" роль отдана Чупрову, вместо последнего – Бурджалову. Если бы не такое распределение, не пришлось бы репетировать их сцены и они сидели бы без дела, кроме того, я бы не имел случая познакомиться с данными Чупрова. 8) Роль матери в "Ганнеле" даю Желябужской, так как, не зная Книппер (у которой голос слишком низок), боюсь, что она не сладит с фокусами с крыльями, превращениями и пр. Желябужская же (она должна была играть роль в первой постановке) создана для всяких фокусов и сентиментальной красоты. 10) Мейерхольд попал и в "Самоуправцев", так как без него нельзя было бы репетировать пьесу, так как не хватало актеров 4 . 12) Свое мнение о Вишневском я высказал в заказном письме. Если вы с ним согласны – кончайте, вызвав его в Ялту или письменно. Но пусть пока он молчит и напишет: куда ему высылать роли (или лучше не высылать, а то он их начитает неверно). Кстати: Мейерхольд боится за бытовой (а не общий) тон в Курюкове. Хочу попробовать Чупрова (он большой молодец). Роль Андреева передал в "Шейлоке" Красовскому. Теперь не перечитываю – простите. Многоуважаемый Владимир Иванович. Итак, Пушкино опустело!…1 Отчасти я рад… пусть актеры разбредутся по Москве. Будет меньше ссор и пересудов. Передайте Москвину, что я сердечно за него радуюсь и благодарен Вашему чутью, угадавшему настоящего исполнителя для этой роли, и Вашей работе, создавшей нам, бог даст, будущую знаменитость нашего театра2 . Как бы хорошо, если бы Вы поскорее принялись с Москвиным за последний акт, боюсь, что к моему возвращению (самое горячее время) он не сживется с ролью, а тогда трудно будет найти время, чтобы работать с ним. Радуюсь и за Волохову… Мария Александровна ленива и, обыкновенно, показывает себя на генеральной репетиции. Вот почему бывают и промахи. Неужели Раевская начинает дышать!… Ах, уж этот мне Ланской3 !… Боюсь я за него… Женится, пойдут дети, пожалуй, не хватит денег на костюмы, тогда он погиб… Если его свадьба официальная, поздравьте его от меня и пожелайте всего лучшего. спасение - в нашем деле. Его спасение в том, что он сорок раз плохо сыграет Андрея Шуйского, что на этих тридцати разах он прислушается к человеческому тону и забудет свои животные звуки. Пусть он поверит нам, что тот Рубикон, через который мы его хотим перевезти на своих плечах, не так страшен. Пусть он только не сопротивляется. Напомните ему мои слова: Москва – странный город; кто сразу одержит здесь победу (если я не ошибаюсь, Вы мне это говорили), тот удержится недолго. Надо в Москве начать с небольшого и завоевывать публику постепенно. Пусть Дарский отвыкнет от некоторых своих недостатков, и ему откроется ряд ролей. Он энергичен и умеет работать. Он успеет в этом скоро, только бы сознал необходимость. Я еще раз без всякого колебания утверждаю: три, пять провинциальных сезонов… и Дарский будет невыносимее и комичнее Петрова. Через три года ему начнут шикать, а через пять лет он принужден будет уйти со сцены. Тогда он будет неисправим, а теперь, может быть, он встанет на рельсы. Нельзя ли ему намекнуть еще [на] одну вещь: режиссер только тогда может приносить пользу актеру, когда он уверен, что его работа не пропадет даром. Если Дарский себя поставит у нас так, что мы на каждом шагу будем ожидать его ухода, едва ли это придаст нам много энергии и охоты давать ему хорошие роли и портить на репетициях с ним свои нервы. Как бы он не охладил нас к себе, как это сделала Шидловская, под влиянием которой он, кажется, находится. Однако довольно о нем. Я так распространился о Дарском потому, что вхожу в его положение и искренно его жалею. Думаю, что все, что мы делаем, – это для его пользы. Плачу о некоторых неожиданных вымарках "Федора", а еще более об ужасных вставках. Ведь можно же исправить гениальное произведение цензора?… Это мне напоминает: лавировали корабли, да не вылавировали… Реплика перед этим: Не верится, чтобы от сердца". "Ф_е_д_о_р. Царица, говори, что ж ты молчишь?" Далее Ирина продолжает так: "Дивлюся я, что князь Иван Петрович…" и т. д. Это "одно" напоминает стихи в "Московском листке"8 . По-моему, лучше пусть испортится толстовский стих, чем он исправится цензором. "На выходе, кто с жалобой, кто с просьбой, Этот стих – неверны ударения. Как-нибудь изменить, например: "А здесь я рад их видеть. Тебе их вздорных жалоб не избыть". Конец 3-й картины с выборными – не понял по Вашему письму и ничего не могу сказать теперь. Согласен с Вами, что "Царь всея Руси, Федор Иоаннович, прости"… – можно сказать даже еще нецензурнее, чем у Толстого. Я решительно отказываюсь понимать: кто вычеркивал пьесу – столько глупостей и неожиданностей10 . Что до меня, то я поздравляю Судьбинина с такой женой, а Вас – с ее приездом. Больше всего меня беспокоит портниха. Где ее добыть – честную и порядочную? Например: я привезу много начатых вышивок для "Федора" (жена не может сделать всего, поэтому она только начинает, для того чтобы дать образец и чтобы по этому начатому образцу кто-нибудь кончал). Вещей будет много. Кто заправит это дело?… Без портнихи трудно – кто присмотрит и сбережет костюмы от губительной руки костюмеров? Кто сохранит в целости музейные вещи и другие хорошие костюмы – Мария Петровна Григорьева?13 Не поспеет, да и мало она опытна, хотя очень старательна. Больше писать нельзя, лошади уезжают. Жена шлет Вам свой поклон. Не откажитесь передать Екатерине Николаевне мой низкий поклон и поздравление с приездом. 60. Вл. И. Немировичу-Данченко 10 сентября 1898 Многоуважаемый Владимир Иванович! Повторяю: я сам не пойму, хороша или никуда не годна планировка "Чайки". Я понимаю пока только, что пьеса талантлива, интересна, но с какого конца к ней подходить – не знаю. Подошел наобум, поэтому делайте с планировкой что хотите2 . Вместе с этим письмом отсылаю и четвертый акт. Ваше замечание о том, чтобы в первом акте, во время представления пьесы Треплева, второстепенные роли не убивали главных, я понимаю вполне и соглашаюсь с ним. Вопрос, как этого достигнуть… Я по своей привычке раскрыл каждому действующему лицу более широкий рисунок роли. Когда актеры им овладевают, я начинаю стушевывать ненужное и выделять более важное. Я поступал так потому, что всегда боялся, что актеры зададутся слишком мелким, неинтересным рисунком, а ведь по такой канве всегда выходят кукольные банальные фигурки. Если Фессинг и Снигирев будут играть у нас (это приятно), следует возобновить "Ольгушку" для клуба5 . А Мадаев? Я изъявлял уже свою радость по поводу приглашения Тарасова… Симов сдал 6 декораций. Не объявить ли Геннерту7 , что на следующий день [после] моего приезда назначается генеральная репетиция для декораций и костюмов, т. е. все одевают костюмы. Декорации (готовые) устанавливаются. Актеры выходят на сцену – показывают костюмы. Режиссеры делают замечания и поправки. О!… Вот непредвиденный расход… этот оркестр! Нельзя ли их за ту же сумму как-нибудь эксплуатировать? Будет ли музыка в антрактах? Мне представляется, что "Ганнеле" придется ставить раньше, чем мы предполагали, и, конечно, она пойдет скорее, чем, например, "Антигона". Хорошо бы, если бы ученики Филармонии поскорее принялись за разучивание хоров. Не знаю, я как-то плохо рассчитываю на аккуратность школьников – не запастись… {Часть страницы вырвана в подлиннике. – Ред. } ли нотами (вторые голосовые экземпляры) и не передать ли их для просмотра Васильеву (содержатель хора) – на всякий случай? Очень благодарю также и за набросок Дорна…11 . Ох, как я его боюсь! После Вашего письма еще более. Уж очень велики и ответственны требования к этой на первый взгляд незначительной роли. Спокойствие – это, пожалуй, у меня выйдет… но умен, мягок, добр, красив, элегантен – уж очень много достоинств и оттенков, при малом количестве слов и действия… Это меня пугает. Больше же всего я боюсь остаться в этой роли самим собой, со своими индивидуальными свойствами, боюсь играть эту роль на своих, общих тонах… У меня [на]ввертывался какой-то тон, [ориг]инальный как будто бы… {Часть страницы вырвана в подлиннике. То же и дальше.- Ред. } ожиревшего, провинциального, постаревшего Дон Жуана, [го]ворящего тенором и когда-то местного любимца-певца, но этот господин уже потерял свою элегантность, за исключением Треплева и Нины – относится ко всем легко, с некоторым сарказмом. Тот мог балансировать на качалке, а Ваш Дорн, конечно, не может этого сделать… 12 . Теперь ухожу от этого тона и ищу новый… Что-то будет, боюсь!… Я поправляюсь не очень хорошо, по крайней мере пока не толстею. По весам (может быть, они врут) – сбавил здесь 2 фунта. Отчего?… не знаю… Когда высыпаюсь, чувствую себя хорошо, но не всегда это удается благодаря невозможному шуму, который производят дети с раннего утра. Погода здесь все время плохая и холодная… Жена тоже чувствует себя не очень хорошо. Еще не вошли в норму. Сегодня получили телеграмму, что дядя жены брата, у которого я теперь нахожусь, умирает. Она уезжает, оставляя детей жене. Теперь я остаюсь единственный мужчина в доме. Ввиду этого до их возвращения, т.е. до 16-го, 17-го, мне не удастся уехать – ничего?… 17-го я, наверное, уеду и буду в Москве 19-го утром… Не взыщете?… Я думаю, что первые четыре дня в театре пройдут в выметании… Раньше четырех дней не войти в театр. [Если] Вы найдете необходимым, [чтобы] я приехал раньше, – телеграфируйте, приеду. Прилагаю записку [мо]их вопросов, которые пришли мне в голову. Собственно говоря, посылаемый мною счет не есть тот оправдательный документ, который желателен бухгалтерии: ей нужен документ из магазинов, где покупались вещи, но… не на все статьи я мог иметь документы, так, например, все старинные вещи, купленные у старьевщика, не могут иметь счетов, так как продавцы их не умеют даже писать. Предметы для вышивания, купленные не в магазинах, а по лавочкам, у Троицы, на базаре и проч., тоже не имеют счетов. Кружева, купленные у странствующих торговок-евреек, перевозка мебели (возчик из Тарасовки, мужик) и прочие расходы тоже не могут иметь счетов. В чем грешен – это в покупках, сделанных у Яковлева (бусы) и у Сапожникова (материи). На эти статьи я должен был иметь документы (если необходимо, я их добуду). Грешен – в квитанции телеграммы Вишневскому. Я долго хранил ее, не зная, куда ее сунуть, чтобы не затерять. Куда-то ее положил, но теперь не вспомню. По приезде в Москву поищу. Вышло так, что у меня, вероятно, открыт счет по книгам, куда записывается все, что следует с меня и мне. Вот почему я представляю счет, но на нем не подписываюсь, что деньги получил сполна, так как по этим статьям денег я не получал. Когда я вернусь в Москву, мы заключим мой счет, разочтемся, и тогда я подпишу этот счет в получении по нем денег. Напоминаю Вам о некоторых спешных делах, а именно: а) в "Федоре" для Клешнина – Артема; в) в "Ганнеле" для Матерна; 2) Думаю и о Калужском, но тут ничего придумать не могу. Хотелось бы очень иметь дублера для Мароккского. 4) Заказать корону для Ирины ему же. 6) Купить 10-12 шпаг у Ингинен или у Этинера в Москве (хотя если шпаги есть в Москве, то лучше их купить при мне, я знаю в них толк). Ни докончить, ни перечитать письма не успею, сейчас уезжают. 61. Из письма к М. П. Лилиной 62. Из письма к М. П. Лилиной 63. Из письма к М. П. Лилиной Я уехал из театра совсем бодрый, особенно когда мне рассказали о восторгах Суворина и Чехова2 . Приехал домой, поспал и вечером поехал смотреть декорации "Федора", которые ставились в последний раз, так как на полторы недели электричество останавливается для ремонта. Не все декорации одинаково великолепны, но все интересны и хороши. За исключением двух картин, весь "Федор" готов, с мебелью, бутафорией и пр. Так что теперь на генеральной репетиции не придется, кажется, мытариться, как раньше. Костюмы заказаны; говорят, тоже готовы. Завтра будет примерка. Разными разговорами и надеждами актеров, тем, что на два спектакля уже расписаны все билеты, меня очень успокоили, и я вернулся домой бодрым. В двенадцать часов был в кровати, до часу почитал нарочно какую-то книгу и моментально заснул. Сегодня проснулся в десять часов бодрым; около дела, кажется, буду себя чувствовать бодрее, чем в Андреевке. Думаю, будет так: пока не пройдет первый спектакль, волнения будут. Будут и суматохи, но значительно меньше, чем в Охотничьем клубе. Когда мы свалим эти громадины – "Федора", "Шейлока" и "Ганнеле", – все пойдет как по маслу. Так мне кажется. Глубокоуважаемый Савва Иванович! Будут шероховатости, которые нам предстоит исправлять. Ввиду этого публика на репетицию не допускается. Помогите нам исправить те ошибки, которые неизбежно вкрадись в столь сложную постановку, какой является "Царь Федор". 12 окт. 98 Многоуважаемый Савва Иванович! От души пожалел я, что Вы не были на репетиции, и еще больше пожалел, что за отсутствием места Вы не присутствовали на открытии. Отчего Вы не послали мне карточки? Вы же знаете, что для Вас всегда найдется место в нашем театре! Еще раз искренно благодарю Вас и с большим нетерпением ожидаю свидания с Вами сегодня, для того чтоб услышать Ваше откровенное мнение о спектакле. 66*. А. П. Ленскому Пользуюсь первым свободным вечером со дня открытия Художественного общедоступного театра, для того чтобы написать это письмо, и усердно прошу Вас передать его содержание всем молодым артистам "Нового театра", приславшим в день открытия нашего театра приветственную телеграмму, которая всех нас искренно тронула1 . С совершенным и глубоким почтением 152 Многоуважаемый Василий Ильич! В ответ на мою телеграмму я получил извещение, что на второй неделе поста меня вызовут в Петербург; в самом скором времени я должен буду побывать и в Харькове – по театральным делам; много дела накопилось и в конторе, на фабриках, в попечительстве и пр. Я не сомневаюсь, что Вы поверите искренности моих уверений в том, что я отказываюсь от Вашего предложения с большой грустью, тем более что я принадлежу к одним из горячих поклонников Вашего таланта. P. S. Вчера я выехал из дома очень рано и вернулся очень поздно (около 3-х часов ночи). Вот почему я распечатал пакет Ваш ночью и только сейчас мог дать Вам ответ. 68*. В. В. Котляревской Милостивая государыня! Еще раз благодарю Вас и пользуюсь случаем, чтобы уверить Вас в совершенном почтении. 69*. И. А. Прокофьеву До сих пор я не мог выбрать времени для того, чтобы заехать к Вам и поблагодарить Вас, как председателя правления Московского Общества искусства и литературы, за оказанную мне честь: избрание меня в почетные члены нашего симпатичного дела. Не откажитесь взять на себя труд и передать всем лицам, почтившим меня своим избранием, мою искреннюю благодарность и примите уверения в совершенном и глубоком почтении к Вам готового к услугам и глубоко уважающего Вас 70. А. П. Чехову Глубокоуважаемый Антон Павлович! Приношу Вам искреннюю благодарность за присылку книг Ваших повестей и романов. Я зачитываюсь ими теперь на свободе и уж проглотил добрую половину, остальная часть заготовлена для Волги. Готовый к услугам и глубоко уважающий Вас Многоуважаемая Ольга Леонардовна! Если б я знал больше Вас, а Вы меня, я бы решился высказаться прямо по поводу роли Ганны, теперь же боюсь это сделать, и вот по какой причине. Пользуюсь случаем, чтобы сообщить Вам некоторые мои соображения по поводу роли Елены в "Дяде Ване". Светскость Ролей Аркадиной и Елены, их темперамент дают возможность исполнительнице, до некоторой степени, повториться. Это нежелательно… 2 . Для большей разницы между обоими образами я бы придал Елене – конечно, в спокойных местах – большую неподвижность, тягучесть, лень, сдержанность и светскость и, в то же время, еще сильнее оттенил бы ее темперамент… Забрасываю Вам для проверки эту мысль, которая пришла мне после последней репетиции. Настойчиво ищу Вам роль. Но если бы Вы знали, как это трудно! Есть чудная роль в "Столпах общества" Ибсена, но подобно Аркадиной – немолодая3 . Это нежелательно – раньше времени играть два года подряд роли, неподходящие Вам по годам. Буду искать, насколько хватит времени. Не откажитесь передать мое почтение Вашему брату. 72*. Е. В. Алексеевой Милая маманя, Здесь, в Виши, все стараются быть аристократами или казаться англичанами, а это мало идет к ним. Рядом со мной за table d'hote {совместная трапеза в гостинице, пансионе (франц.). } сидит г-н префект. Это совсем опереточная фигура, он от важности не кланяется, а только моргает глазами и буквально подает только два пальца. Вчера на спектакле какой-то плохонькой приезжей труппы (в первый раз пошел в театр) мне опять пришлось сидеть с ним. Едва прослушав первый акт глупейшей пьесы "La dame de chez Maxime" {"Дама от Максима" (франц.). }со всеми каламбурами, штучками и остротами, которые я слышал 10 лет назад, я решил не возвращаться в театр. Выбрав самую отчаянную кокотку, я передал ей свой билет, предупредив, что рядом с ней будет сидеть очень богатый господин; не знаю, что там было, но сегодня префект на меня сердито и презрительно поглядывал во время завтрака. Вот какими глупостями забавляешься от скуки. Сказать, что мне нечего делать здесь, было бы неправдой. Я ужасно занят, с утра и до вечера, но все ужасно скучными делами. Вставать надо в 7 час. (это ли не возмутительно!). В 8 – душ. Кладут меня, раба божьего, на мягкий стол, поливают вонючей водой, а двое жидких французиков кулаками трут все тело. Потом поливают сногсшибательной струей воды больные части тела. Не могу сказать, чтоб это было интересно и занимательно. После душа потеешь и идешь менять сорочку. Потом четверть часа ходить, дальше бежать к источнику ("Hopital") пить воду, потом полчаса ходить, потом опять к тому же источнику, потом полчаса ходить, наконец к другому источнику (Source "Chomel" – для катара горла и носа). Длинный коридор, уставленный плевательницами, и толпа народа плюет, харкает, сморкается. Посморкавшись и поплевавши, бежишь завтракать, так как до этого времени куска не было в горле; конечно, оттоптав себе ноги по колена, ешь с аппетитом. Кормят, правда, очень хорошо. После завтрака кофе в кафе, и еле доплетешься до постели. Не успел отдохнуть и заняться кое-чем, как уж время идти опять два раза пить воды, плеваться и проч., потом обед, час-другой поболтаешься, и спать. Вот моя жизнь. Не дождусь, когда кончу. Если хочешь доставить мне большое удовольствие, напиши, что уместится на четверти этого листа. Мысленно крепко тебя целую, благословляю. Суббота 17/29 Я получил два твоих милых письма и ужасно благодарю тебя за них, но только в том случае, если они писаны не позднее 12 час. ночи, в противном же случае – только лишний раз жалею о том, как ты мало бережешь себя для нас всех, твоих детей, внучат и будущих правнучков, наконец, для самой себя. К сожалению, я не уверен в том, что письмо было писано не ночью, а посему на будущее время, если ты мне хочешь доставить настоящее, ничем не отравленное удовольствие, пиши письма на половинке этого листа, по крайней мере я буду сознавать, что если я и отнял у тебя частичку твоей ночи, то самую маленькую. Спасибо за сообщение относительно Феодосии. Думаю, что мы туда не попадем не по случаю карантина, а потому, что Маруся1 мне пишет, как плохо она переносит жару. Решено так. Из Виши, с остановками в Швейцарии, Вене, я еду в Харьков, а там видно будет, как решит Маруся. Уехать же отсюда – это истинное наслаждение. Боже мой, какая тоска и полнейшее разочарование французами. Они даже не мошенники, это слишком крупно для них. Они просто мелкие жулики, карманники, бог с ними. Едва ли я вернусь сюда во второй раз. Воды хороши, но прославленное их устройство душей – это пуф, реклама. Массируют здесь какие-то мужики, и если бы я не делал в Москве массаж, то теперь не было бы никакой пользы. Я их учу, как нужно меня массировать, и обращаюсь с ними, как с извозчиками. Вдруг ни с того ни с сего обдадут тебя кипятком, а то холодной водой, и ничего сделать нельзя, чтобы избежать этих сюрпризов, так как так мило устроены души. Как ни плохо у нас на Кавказе, но думаю, что не хуже, чем здесь, так как хуже трудно и придумать. За массажем тут нет никакого присмотра, ни одного доктора, ни одного надсмотрщика, и прислуга распущена ужасно. Одно хорошо, что, сидя здесь, начинаешь больше ценить свое, а потому на будущий год, если потребуется, еду на Кавказ. Была ли Нюша у Калужского, или он у нее?2 74*. Е. В. Алексеевой Дорогая маманя, Как я тебе писал, лечение мое идет недурно, хотя со вчерашнего дня я начинаю уже чувствовать некоторое утомление. Однако, слава богу, скоро все кончится. Мне осталось только шесть душей. В будущий понедельник я кончаю. Вторник – отдыхаю. Потом, по требованию доктора, перед путешествием еду в Швейцарию. Доктор желает, чтоб я пробыл 10 дней, но я этого сделать не могу и потому посижу там, чтобы передохнуть, два дня. Оттуда в Вену (Hotel "Metropole"), потом в Будапешт (вероятно, один день пробуду) и уж дальше не знаю маршрута. Конечный пункт – это Харьков. Там мы встретимся с Марусей, если за эти дни она не решит окончательно поездку в Ялту. В Феодосии, по газетам, все-таки карантин и нет никакой тени. С нетерпением жду возвращения в Москву, так как Запад со своей ложной культурой, рисовкой и ломаньем, со всеми признаками вырождения меня ужасно нервит. Нет… теперь очередь за нами, за славянами, мы будем диктовать правила. Ну, прощай, милая мамочка. Поцелуй всех братьев и сестер. Остальным поклоны. 23 июля 99, Виши Благодарю Вас очень за Ваше милое и интересное письмо, которое я получил чуть не за день до отъезда в Виши. Здесь был занят корреспонденцией с Владимиром Ивановичем по спешным вопросам, с семьей, планировками сцены Замоскворечья1 и только теперь освобождаю секунду, чтобы написать Вам. Простите за задержку. Послана она в конверте, по почте, заказным (квитанция заказного письма No 794 – на печати написано в квитанции (3-е/2 aout. 99 Vichy, Allier). Вот в чем будет отличие от "Яузы", от "Акосты" и проч.2 . Разумеется, все это должно быть жизненно и правдиво. Имейте в виду, что колеса без спиц (нужно было бы сани, но – рисунка их не добудешь). В Малороссии сохранились такие экипажи. Одновременно с Замоскворечьем скорее знакомьте их с "Геншелем" и "Акостой", хоть начерно3 . Сейчас же с получением письма вызовите Соловьева4 , и пусть он соберет статистов и прочтет им все пьесы (уходит много времени на то, чтобы статист отдал себе отчет в том, что он делает). Не зная пьесы, статистам трудно понять, что от них требуется. Хорошо бы, если бы перед началом репетиций Влад. Ив. почитал бы Годунова с Вишневским5 , а то за лето он наготовил много сюрпризов. Я могу вернуться в Москву даже 20 августа, это самый короткий срок курса моего лечения. Возвратясь раньше этого времени, может развиться малокровие, которого я очень боюсь при дьявольской сезонной работе. Мое отсутствие может вызвать ропот в труппе, поэтому в ответ на их ропот имейте в виду следующие доводы. Тут доктор потребовал немедленного моего отъезда за границу, и только к 20 августа могу кончить лечение. Без этого лечения, по словам доктора, я бы не провел и половины сезона. Таким образом, это является необходимостью. На самом же деле, считая 20 дней, которые я проработал в июне, я догоняю в августе, так что мой отдых не превышает двух месяцев. Этот срок мне решительно необходим, чтобы иметь силы работать так, как я работаю. В нынешнем же году, благодаря Грозному, от меня потребуется еще гораздо больше силы. Разочек, другой пробегите "Бесприданницу". Куда еду отсюда – не знаю еще, тогда напишу. Чувствую себя недурно в смысле нервов, но утомлен лечением. Не истратьтесь весь сразу. Ну, прощайте, милый Александр Акимович, целую Вас и от души желаю успеха. Всем нашим поклон. В. В. целую. Воскресенье Как живете, отдохнули ли, как Ваш брат, успокоились ли после Вашего горя? Вот вопросы, которые интересуют меня. Если хотите узнать кое-что обо мне, спросите мое письмо у Александра Акимовича1 . По-моему, роли распределяются так: Слуга – Артем. Приказчик (купчик) – Грибунин. Француз – Андреев. Человек с собакой – Москвин (Тихомиров). Извозчик – Смирнов. Следует сильно сократить… {Верх второго листа оборван. – Ред. }. Мой поклон уважаемой Перетте Александровне, детишкам… {Верх третьего листа оборван. – Ред.} Ну, будьте здоровы, от души желаю успеха. Крепко целую Вас. Милый Александр Акимович! 1) Гул и тряс нищих. 3) Быстрое и все ожесточающееся вступление старика, ратника, опального и пр. 5) Усиливать крик до высокой ноты по выходе бунтующих из ворот на ту сторону. 7) Поскорее и погорячее "караул" лабазника и быстрые входы городовых. 9) Пугание толпы (без паузы). Выламывание двери и падение ее (забыл). 78*. А. П. Чехову 30 сентября 1899 После молитвы перед открытием второго сезона встали прекрасные воспоминания прошлого, вновь живы прежние восторги. Вся труппа единодушно потребовала послать привет дорогому другу нашего театра с пожеланием поскорее видеть его среди нас. Милый Владимир Иванович. Итак, я готов на всякие жертвы, но на одно я не соглашусь ни под каким условием. Я не могу играть глупой роли. Теперь же я близок к тому. Морозов и Вы не можете или не хотите спеться2 . Как видно, начнутся ссоры и недоразумения, а я буду стоять посередине и принимать удары. Нет, этого нельзя, да и нервы мои не выдержат этого. Без Вас я в этом деле оставаться не хочу, так как мы вместе его начали, вместе и должны вести. Признавая за Вами, как и за всяким человеком, недостатки, я в то же время очень ценю в Вас и многие хорошие стороны, горячо ценю в Вас и хорошее отношение ко мне и к моей работе. Без Морозова (тем более с Осиповым и К0 ) я в этом деле оставаться не могу – ни в каком случае. Почему? Потому что ценю хорошие стороны Морозова. Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни. Наконец, потому, что такого именно человека я жду с самого начала моей театральной деятельности3 (как ждал и Вас). Нам ворожит бабушка, и если при таком ее баловстве мы не можем или не умеем устроиться, то все равно из дела ровно ничего не выйдет. Не забудьте, что у меня нет денег, что я семейный человек и что я не имею более права рисковать этой стороной моего благосостояния. С Осиповым я рискую очень (Вы – нет, а я – да). Я не верю в их порядочность, в порядочность же Морозова я слепо верю. Я ему верю настолько, что никаких письменных условий заключать с ним не хочу, ибо считаю их лишними, не советую и Вам делать это, так как знаю по практике, что такие условия ведут только к ссоре. Если два лица, движимые одной общей целью, не могут столковаться на словах, то чему же может помочь тут бумага. Я не буду также, на будущее время, играть двойную игру: потихоньку от Вас мирить Морозова с Немировичем и наоборот. Если ссора неизбежна, пусть она произойдет поскорее, пусть падает дело тогда, когда о нем будут сожалеть, пусть еще раз мы, русские, докажем, что мы – гнилая нация, что у нас личное я, мелкое самолюбие разрушает всякие благие начинания. В нашем деле это будет доказано более чем убедительно, так как в истории театра всех стран не найдется столь блестящей страницы, какую написали мы за два года. Если это случится, я плюну на театр и на искусство и пойду крутить золотую нитку на фабрике. Чорт с ним, с таким искусством! За последнее время моей головой распоряжались малоэкономно, и она отказывается служить, а мне еще нужно сочинить 3-й акт, самый трудный в пьесе5 . От "Пестрых рассказов" (в которые я уверовал больше чем когда-либо) я отказываюсь и ставить их не буду6 . Их умышленно тормозят, и никто им не сочувствует. Надо употребить слишком много энергии, чтобы они пошли, у меня ее нет, а для материальной стороны дела – рассказы не нужны. Докончим сезон и без них. Будет несправедливо, если Вы припишете этот отказ самолюбию или чему другому. Даю Вам слово, что поступаю так ради пользы дела, чтобы иметь силы докончить сезон. Заключаю эту часть письма скорбным восклицанием… Ваше письмо… это начало конца. Еще просьба: до тех пор пока не будет сдана пьеса "Сердце не камень", не будем много говорить об этом прискорбном деле, так как одна волнительная фраза лишает меня сна на целую ночь, а сон мне нужен очень, особенно теперь. В заключение от всего сердца желаю, чтобы мы все оценили по достоинству тот редкий клад, который дала нам судьба, чтобы мы вовремя поняли, какие богатства сулит нам этот клад, и забыли бы все то мелкое, благодаря которому мы рискуем выпустить клад из рук. Со своей стороны, несмотря на ослабшую энергию, я готов принести делу те жертвы, которые ему нужны и которые я имею право приносить. То глупое положение, в которое я могу встать по отношению к Морозову и Вам, я не считаю никакой жертвой, так как оно не спасет, а только погубит дело и взвалит все незаслуженные мною последствия на мои (исключительно) плечи. 80. Л. Н. Толстому 21 февраля 1900 Во время последней дружеской беседы тружеников Художественного общедоступного театра по окончании сезона1 мы не могли не вспомнить лучшие вечера нашего существования, те вечера, когда театр был осчастливлен присутствием величайшего мирового писателя 2 . 81. С. В. Флерову Сергей Васильевич! Теперь выяснилось, что раньше воскресенья я к Вам не попаду. Простите меня великодушно. Я не могу, к сожалению, ехать с ними, так как везу семью с собой. Я с семьей едем во вторник (страстная) с курьерским, Калужский с семьей – в понедельник, Владимир Иванович – в воскресенье и т. д. Итак, в воскресенье постараюсь непременно заехать к Вам, а пока прошу Вас передать мое почтение Вашей супруге и дочерям 82. С. В. Флерову Вторую неделю собираюсь к Вам, но не могу выбрать свободного часа, до такой степени я занят. Не мудрено: мне приходится теперь подгонять запущенные за время театрального сезона фабричные дела и составлять постановки на весь будущий сезон. Понедельник, вторник, среду и четверг пасхи играем в Севастополе: "Дядю Ваню", "Одиноких", "Эдду Габлер" и "Чайку". В пятницу едем в Ялту и с воскресенья фоминой играем там 6 спектаклей. Из Ялты, без остановки, возвращаемся в Москву кончать репетиции "Снегурки"2 . Остаюсь в надежде, что молодая компания и весеннее солнце согреют Ваше юное еще сердце и Вы соблазнитесь нашим предложением: составить нам компанию. Суббота Ялта Завоевывать столичную публику не пришлось в Ялте. Она уже знакома с нами или по газетам, или по Москве. Не извещал Вас о последующих спектаклях, чтоб не повторять одного и того же. Слава богу, мы имели успех в Ялте, но сознаюсь, что публика в Севастополе гораздо интереснее. Жена, я, дети шлют Вам и Вере Сергеевне низкий поклон. от искренно преданного Вам и уважающего 84. С. В. Флерову Многоуважаемый Сергей Васильевич! Подтверждаю еще раз, что после первого спектакля в Ялте я послал телеграмму в театр и 4 или 5 копий с нее разным лицам, в числе которых была копия и на Ваше имя. За исключением Вашей копии, все другие получены своевременно. Не были ли Вы в это время на даче?… Мы очень счастливы и гордимся, что Вы соскучились о нас, тем более что это чувство мы испытываем обоюдно. После этого времени позвольте нам воспользоваться Вашим любезным приглашением. К Желябужским я еду сейчас, чтоб прощаться с ними. Завтра они уезжают в Крым. Артем и Мейерхольд уехали уже из Москвы в отпуск, Москвин пока в Москве, но, если не ошибаюсь, 1 июня уезжает на гастроли к Бородаю играть четыре спектакля "Федора"2 . Телеграмму пришлем своевременно. Я первый подписываюсь под тем, что в спектаклях гениального Сальвини нет нужды хлопотать о постановке, потому что гений его покроет все… А когда Южин играет Отелло, задаю я вопрос, следует подумать об общем впечатлении от пьесы?… Думаю, что да, так как, по отзывам, тот же Южин, которым так гордится Федотов, сильно портил впечатление такому гению, как Сальвини. Если Нелидов, подобно всем другим, не понял еще, что мы стремимся дать хорошую постановку в своем театре не ради роскоши и внешней красоты пьесы, а исключительно для пояснения, более наглядного изображения внутреннего содержания пьесы и мысли ее автора; если, повторяю я, Нелидов не понял этого и упорствует в устарелых, рутинных способах игры Малого театра, называя традициями то, что есть просто обветшалость; если он не видит, что такой прием сушит таланты очень крупных артистов, то надежда, возлагаемая мною на Нелидова, падает, так как он не понял главного, т. е. самой сути дела. Мой низкий поклон Вашей уважаемой супруге и симпатичным дочерям. Желаю Вам здоровья. Я предполагаю при поездке к Вам соединить очень приятное с полезным. Хотелось бы осмотреть Останкинский дворец, так как там можно найти хорошие мотивы для новой пьесы Чехова6 . Быть может, Вы окажете в этом деле содействие, если у Вас есть какие-нибудь связи с управляющим этого чудного имения. 85. Из письма к М. П. Лилиной Представь себе, Пушкино, только населенное больными купцами, мещанами, армейскими офицерами. Представь себе, что в Пушкине улицы не мощеные, а пыль не темная, как у нас, а белая. Еще разница: там дачи довольно грязные, а здесь ужасно грязные. Там иногда видишь смеющиеся лица, здесь их совсем нет, там иногда слышны людские голоса, а здесь давящая тишина. Смело скажу, что во всех Ессентуках сегодня смеялся один человек, и это был – я. Знаешь, когда я так расхохотался? Когда открыл сундук и увидел в нем белые штаны и пиджак от Дюшара. Ничего нет смешнее, как человек в белых брюках, ходящий по улицам Ессентуков. Во что я буду здесь одеваться при наличии моего столичного гардероба? Это вопрос. Завтра поеду в Кисловодск и посмотрю, что делается там… При осмотре квартир (все переполнено) напал на одну из своих московских поклонниц. Она усиленно убеждала меня поселиться в том доме, где живет она, но и дом-то самый скверный, да и поклонница не очень… Она все мне рассказывала, что при такой игре, как наша, необходимо летом лечиться. Должно быть, и я нервный, и жена у меня нервная, и дети нервные, и все, кто меня окружает, тоже и т. д. Ужасно смотреть, как мы играем, а каково самому стоять на сцене и т. д. По дороге я узнал, во-первых, что доктор Зернов живет в Ессентуках и, во-вторых, что Кисловодск дальше Ессентуков. Пришлось спрыгнуть из вагона и направляться прямо к Зернову. Конечно, он не советует пить "Ессентуки" в Кисловодске или ездить сюда, но мы посмотрим и обсудим завтра, во время разговора с ним. Сегодня он не мог принять меня, так как весь день у него расписан. Знакомых не встретил ни души… Вечером ходил по парку. Зашел смотреть, как дети бегают на гигантских шагах. Вот один, маленький клоп, занес ногу в петлю, а другой, большой верзила, в это время толкнул его. Вижу, клоп висит на веревке и летит прямо головой о столб. Я подбежал, повел рыдающего ребенка к ручью и долго смачивал ему голову, доказывая верзиле, как он глупо поступил. Словом, провел вечер с пользой, ухаживая за раненым и способствуя просвещению на Дальнем Востоке. Расскажи это Кирюльке и Игоречку – это поучительно. Хотел ехать в Кисловодск, но устал, возясь с квартирами; поеду завтра утром, чтобы достать твою телеграмму. Мой адрес пока: Ессентуки, гостиница Вигбалова. Ну, прощай, уже 8 1/2 час., пора спать. Знай, что как здесь ни скверно, а все лучше, чем в Виши. Все жалуются на здешнюю почту, говорят, она неаккуратна… … Итак, я в Кисловодске. Не волнуйся, все приставания я отпарировал, даже и самого Форкатти, который необычайно любезен – прислал мне почетный билет и пр. Тут существует обычай: летучая почта. Сидишь в ресторане, подходит мальчик, передает тебе письмо. Я получил такое письмо от компании москвичей, которые приветствуют меня и благодарят за московские наслаждения в нашем театре. Детишкам буду писать отдельно, а пока наговори им много хорошего от меня… …Вчера не писал, было много всякого глупого дела: всякие исследования, анализы, потом был у Зернова… Искал, квартиру и наконец нанял бывшую комнату доктора Богданова в доме Войновой, завтракал у Зернова и долго просидел там за разговором, ухаживал за его belle soeur (M. A. Богушевской, женой профессора), среднего интереса. Брал ванну, пил кумыс и вечером поехал в Кисловодск. Там актеры, обычный разговор; мельком видел свою бывшую пассию, обменялись только поклонами. Да, забыл рассказать, что третьего дня вечером приехала труппа Форкатти в Ессентуки. Спектакля я не смотрел, конечно, но после спектакля пил с артистами чай. Актеры малоинтересные. Вот и все, что было в нашей однообразной жизни. 88. С. В. Флерову Глубокоуважаемый Сергей Васильевич! "Ти курица", – шепчет ей гимназист. Девица сердито посмотрела на него и выпустила целый запас каких-то звуков, похожих на скрип летучей мыши: вероятно, это армянский язык. Гимназист начал было громко хохотать, но сейчас же задушил в себе смех. Но вот два дня, как я уже здесь. Я освоился с этой тишиной и сам не разговариваю ни с кем, никогда не смеюсь и только в виде отдыха пишу симпатичным для меня людям. Разговаривать я езжу в Кисловодск. Там, действительно, разговор иной. Все это очень хорошо для лечения (т. е. я говорю про Ессентуки), если б не было так скучно. Благодарю Вас, жму крепко Вашу руку… Теперь признаюсь Вам, что здесь совсем не так плохо, как казалось первые дни. Я нашел отличный стол, квартиру и приятное общество. Скучаю только о жене и детях. Когда я познакомился с здешней интеллигенцией, меня закидали вопросами: читали Вы фельетоны С. В. Васильева?…- Нет,- отвечал я, не менее сконфуженно и робко, чем пишу это слово теперь… Далее следовал целый поток удивлений и восклицаний. Сегодня я бросился искать по всему городу газеты, но, увы, может ли кавказский газетчик понять, что такое "Московские ведомости" и "понедельники" С. В. Васильева?1 Мой поклон Вашей уважаемой супруге и Вашим дочерям. Что, Вера Сергеевна 2 еще не разлюбила нас? Простите, что так экономлю бумагу. Теперь вечер, и все лавки заперты. У меня в распоряжении только эти два листа. Ялта – до востребования (после 30 июля). …Приходится писать через день, так много дел. Каждый час нужно что-нибудь делать: пять раз по бутылке кумыса, один раз ванна и один раз вода. Сегодня меня осматривал Зернов. Сердце, желудок и селезенка вошли в норму, а печень еще немного увеличена. Зернов говорит, что Крым и море мне полезнее, чем Кисловодск, и что, по моим описаниям, тебе лучше в Крыму, не говоря уже о детях. По-моему, в Кисловодске сыровато, и сырее, чем здесь. Да! Самое важное! Получил наконец и 1-е, 2-е и 5-е твои письма. Сегодня у меня был день чтения писем. Боюсь тебе советовать издали, но, кажется, в Любимовке ты не отдохнешь, и это меня мучает. Эти проклятые вышиванья. Я очень люблю искусство, очень хочу, чтобы удалась "Снегурочка", очень ценю тебя как художницу1 , но если успех пьесы приобретается ценой твоего здоровья – бог с ним, с успехом. Раздавай работу больше другим, сама делай поменьше. Что же делать – если не успеем, обойдемся тем, что есть. Ложись пораньше, а то и я нарушу обещание, которое пока держу, за исключением двух дней.
13. З. С. Соколовой Лето - осень 1888
Москва
Зинавиха! Пишу тебе совершенно откровенно, почему я бы желал участия вашего в наших спектаклях.
1) Из всех артисток-любительниц, которых я перевидал, я знаю только тебя как очень талантливую, умеющую играть не тривиально, а грациозно, могущую справиться с ответственной ролью, умеющую поддержать тон и давать его тем лицам, с которыми ты играешь. Другой актрисы с этими достоинствами ни у нас, нигде нет. То же скажу и о Костеньке1 .
2) Участие ваше в первом спектакле важно для меня (кроме того, что вы хорошие исполнители) и в смысле рекламы. Ты не знаешь, насколько наши домашние спектакли популярны. Лица, которые не были в наших спектаклях, слышали о нас и знают нас всех по именам. Например, Васильев – критик, Гольцев, который спрашивал про "Микадо"2 , Котов. Далее. Наша обстановка и роскошь настолько всем известны, что мое имя, как заведующего сценой, заставляет ожидать чего-то чудесного. Теперь представь, что наша труппа, настолько популярная (особенно среди артистов Малого театра, которые у нас членами), почти полным своим составом с первого же спектакля войдет в наше Общество и пополнится серьезными и избранными артистами. Вся та масса публики, которая перебывала у нас, будет в Обществе, и плюс те лица, которые слыхали о нас, но не могли пробраться в наш дом. Алекс. Влад. будет нашим всегдашним гостем, за ней потянутся Мамонтовы, Якунчиковы, Третьяковы, Сапожниковы, Кукины, Ценкеры, Штекеры 3 и т. д. и т. д.
3) Наши спектакли у Красных ворот более не повторятся – разве не жаль из-за этого бросать столь хорошее, полезное и любимое дело, в котором мы сумели достичь блестящих результатов? Мы можем составить свою маленькую труппу, и я обещаюсь, что буду играть только с ней и нигде больше. В эту труппу войдут некоторые незнакомые лица. Но ведь и Костенька был когда-то нам незнаком, и мы дичились его. Вот эта труппа. Зина (драматические роли), Нюша (grande dame и на роли героинь александровских пьес)4 . Панечка и Перевощикова (ingenue). Алянчикова и Юлия Конст. (старухи). Федотов, Слевицкий (самаринские роли). Костенька, Алекс. Павл., Котов и Вансяцкий (который был у меня и будет играть) – комики и простаки. Юша (натаскивать на решимовские роли). Куманин – хлыщей, я – драматические роли. Остаются в резерве еще Погожев (бывший директор театров), Третьяков, Шенберги. Труппа хоть куда. Люди порядочные, относящиеся серьезно и не тривиальные любители5 . Остальное доскажу при свидании.
Твой Костя
Зинавиха, если сегодня не приедете, не беда – тем более что из дам никого не будет, Перевощикова приезжает из Петербурга завтра, Алянчикова – в понедельник. Напиши, во всяком случае, сегодня, будете вы играть или нет – мне надо дать ответ вечером.
Костя
Еще забыл: если вы будете играть во втором спектакле, это уже не то. Надо начать с места в карьер. О первом спектакле будут много говорить, а не о втором. Кроме того, наше дело поставлено так, что если мы с первого раза сумеем показать публике все наши силы – дело пойдет, если же нет – первый спектакль провалит все дело.