"Огненный герцог" - читать интересную книгу автора (Розенберг Джоэл)

Глава 15 Огненный Герцог

Карин Рельке Торсен давно, как она считала, разучилась паниковать. Не то чтобы она от рождения была к этому склонна…

Это передавалось с кровью. Когда отцу отрезало комбайном два пальца, он как ни в чем не бывало пошел в дом и, прихватив телефон на длинном проводе, направился в ванную, чтобы позвонить доку Шерву оттуда и не капать зря кровью на пол.

Мать однажды утром обнаружила в курятнике двух чужаков: одного, как до сих пор выражалась мать, черномазого, а второго, ни слова не знавшего по-английски, — и просто пригласила их к завтраку. Она не стала подымать шум, спокойно разбудила отца и, пока чужаки мылись, снесла вниз старый армейский пистолет 45-го калибра, убедилась, что магазин полон и патрон в патроннике, и спрятала оружие в ящичек, где хранилось столовое серебро, недалеко от отцовского стула. Отцу, разумеется, не понадобилось стрелять в чужаков; вместо этого он взял Ториана с Осией в батраки.

Однажды ночью, когда Карин училась в старших классах, Свен Хансен дал ей понять на заднем сиденье старого «шевроле», что на сей раз не собирается довольствоваться поцелуями и тисканьем, и Карин, оставив попытки высвободить свои запястья из хватки огромных сильных рук, откинулась на спинку и спокойно, хладнокровно объяснила Свену, что если он сейчас не остановится, у него будут проблемы. Свен остановился, и Карин так и не понадобилось выяснять на опыте, получится ли у нее откусить ему член; тем дело и кончилось, и они со Свеном даже до известной степени подружились — когда он женился на Сэнди.

Она справилась. Как велось у них в роду. Это дело техники. Изучаешь ситуацию, рассматриваешь наличествующие возможности и поступаешь в соответствии с ними. Кричать, вопить и рвать себе волосы на голове имеет смысл только тогда, когда вы пришли к выводу, что это наилучший выход из положения. Пока Карин не случалось принимать такого решения. Всегда находился другой выход.

Прожив два года в Макалестере, Карин поняла, что хочет остаться в Хардвуде, где она знает всех и каждого, и не переезжать в большой город, как поступали многие другие. Хардвуд подходил ей тютелька в тютельку; она любила посидеть с Сэнди Хансен, болтая о чем-нибудь или ни о чем, любила заказывать по каталогу рисунки для вышивки с Минни Хансен. Она любила побеседовать со старым Томом Норвальдом, когда шла на почту отправить посылку, а на обратном пути зайти в лавку за фунтом бекона, нарезанным тонкими, как бумага, лепестками, как резал только Вики Теглунд.

Она хотела остаться в Хардвуде, но не хотела вести пустую жизнь, как слишком многие в городе. Еще она любила Ториана и хотела его. Даже когда Карин забеременела — наконец, поскольку согласовывать менструальные циклы с каникулами и свиданиями с Торианом оказалось труднее, чем ей думалось, она просто-напросто заявила Ториану, что собирается, пока не родила, окончить колледж, а затем вернуться домой и растить ребенка. А Ториан может либо жениться на ней и предоставить ей вести денежные дела семьи, либо вытащить из своей потайной заначки достаточное количество золотых монет, чтобы Карин могла содержать и себя, и ребенка. В обоих случаях проблемы не предвиделось.

Конечно, Ториан предпочел жениться, на что Карин и рассчитывала.

И Осия ничего не сказал, только понимающе улыбнулся, на что так же рассчитывала Карин.

Пара фунтов золотых слитков домашнего производства обернулись толстой пачкой купюр, которую Карин превратила сначала в несколько акций, а затем в изрядное количество акций. А вскоре, когда коммерческие операции Карин стали приносить солидный доход, они купили старый дом Халворенов и зажили идеальной, с точки зрения Карин, жизнью. Оперировать акциями и опционами оказалось не очень-то трудно — при условии, что вы не слишком жадны, не боитесь работы и не закрываете глаза на свои ошибки. Карин не была жадной; работа ее не пугала; не ошибается только тот, кто ничего не делает.

В конце концов, все это приносило Карин радость. Все без исключения. Растить ребенка было удовольствием, словно, бегая туда-сюда, ухаживаешь за садом прямо на ходу. Сад и огород, в свою очередь, всегда приносят положительные эмоции — если знаешь, что не останешься без еды, даже оставшись без урожая. Домашнее хозяйство тоже не в тягость, поскольку обязанности делятся на троих взрослых, в доме водятся деньги и нет нужды скупиться и экономить на мелочах. Мать собирала обмылки, чтобы сварить из них еще один кусок мыла, а Карин просто их выкидывала.

Она опасалась, что ради такого образа жизни Хардвуд придется покинуть, но город пришелся ей впору.

И потом, у нее был Ториан. Удивительно уживчивый, поразительно энергичный в постели даже после стольких лет брака — и постоянно озадаченный и озадачивающий, когда речь шла о жизни во второй половине двадцатого века. Он удивлял тем, чего желал и чего не желал, тем, что мог сделать, и тем, чего не мог. Наедине с женой он был откровенен до грубости, пока речь не заходила о его собственном прошлом; он просто не считал нужным общаться на эту тему, и Карин пришлось оставить расспросы. Ториан, если его попросить, мог с успехом неделю заменять Карин на кухне, без звука заправлял за собой постель и стирал, но ни под каким соусом не соглашался заниматься уборкой полов где бы то ни было в доме, разве что в амбаре. За исключением тех немногих случаев, когда Торри делал нечто по-настоящему опасное, например, играл, едва начав ходить, с выдвижным ящиком, где хранились ножи, Ториан не поднимал на ребенка руку, однако добился того, чтобы сын научился не только спортивному, но и боевому фехтованию.

Что ж, теперь ясен смысл этого странного требования. Безумные истории Осии, которые всегда начинались так, как если бы они были сказками, обернулись правдой. Ториан и впрямь оказался чем-то вроде профессионального поединщика, и он попал в беду, освободив Осию — и похитив эти самые золотые монеты с незнакомым лицом на аверсе. А теперь все они попали в беду.

Да, Карин было страшно: нападение Сынов напугало ее сильнее всего, что она испытала в своей жизни, но Ториан появился прежде, чем Сыны успели утащить ее, и даже с ножом у горла он все уладил.

Ее Ториан всегда справлялся с неприятностями.

Карин Торсен откинулась назад и улыбнулась мужу, который сидел в экипаже и наискосок от нее. Ехавший с ними охранник не хотел, чтобы супруги размещались друг против друга, и был достаточно умен, чтобы не садиться рядом с Торианом, поскольку тот, даже скованный, добрался бы до солдата. Но со скрученными спереди запястьями, со скованными лодыжками, привязанными к толстой латунной скобе в полу экипажа, он не мог лягаться; тонкая проволока, обвивавшая шею, тоже была прикручена к скобе над его головой. Если бы пленник попытался встать с сиденья, он бы сам себя удушил.

Ториан ободряюще улыбнулся в ответ.

Экипаж повернул, и за окном снова не стало видно дороги. Карин показалось, что они висят в воздухе над уступом.

Однако на сей раз за поворотом открылся Город.

Было похоже на то, что Фалиас высечен из верхней части горного кряжа ремесленником-исполином, который просто взял и срезал все ненужное. Шпили и башенки возносились высоко, но не выше, чем вздымался бы неровный горный хребет. Стены с пробитыми в них окнами смотрелись вырезанными в склоне уступами: их опоясывали валы и балюстрады или окружали небольшие, отлого понижавшиеся дворики, которые служили крышами нижним этажам.

Карин ожидала увидеть нечто строгое унылого серого цвета, однако Город сиял зеленью и золотом. Отдельные дворики скрывались в тени огромных деревьев или хитроумно устроенных садов; дворики нижних уровней были просто огородами или золотящимися пшеничными полями, которые, несмотря на высокогорье и террасообразный вид, напомнили Карин поля вокруг Хардвуда.

Впереди и вверху показались врата из толстых дубовых брусьев: нефритово-зеленая патина покрывала их латунные части. Проход за воротами был вырублен в самой горе.

Ториан улыбнулся жене.

— Это нечто, не правда ли? — произнес он на берсмале и сразу перешел на английский: — Если мне представится возможность, я сбегу один, а потом вернусь за тобой, не отчаивайся, — проговорил он, подняв связанные запястья с таким видом, будто указывал на что-то за окном.

— Вам надлежит молчать, — произнес страж на берсмале. — Успеете наговориться с Его Пылкостью.

Охранник был человек немаленький, крупнее Ториана, и носил черно-алую форму Дома. Однако его единственным оружием была короткая дубинка с рукояткой, обмотанной кожей. Кто бы ни был здесь главным, Бранден дель Бранден или Херольф, он знал, что делает.

«Только дайте моему Ториану меч, — подумала Карин, — и он вам покажет».

Но нет, это неправда. Ториан — человек, а не природный катаклизм. Он прибьет этого громилу на ходу и проложит себе дорогу через дюжину — а то и больше — таких же. Но сейчас их больше дюжины, и у них луки…

Карин сделала над собой усилие, чтобы не выпрямиться.

— Делай, что должен, — сказала она.

Бранден дель Бранден уже вылез из своего экипажа и шел к воротам. Сбоку в косяк была вделана латунная дощечка, неуместно яркая и сияющая. Длинный дверной молоток покоился в стенной выемке. Бранден взял его и, осторожно взмахнув им раз, другой, третий, сильно ударил в дощечку.

Бум-м-м-м… Казалось, звук отдается эхом внутри горы. Бум-м-м-м…

Из-за зубцов надвратного парапета змеился дымок, донося до Карин запах, напомнивший ей, как это ни глупо, картофель фри. Она пожала плечами.

Над парапетом возникло чье-то лицо. Человек что-то невнятно сказал Брандену дель Брандену, который ответил словом и жестом.

Ворота разошлись, бесшумно повернувшись на невидимых петлях, и процессия проследовала внутрь.

Они оказались во дворе — за недостатком более подходящего слова — размером с футбольное поле: здесь воняло лошадиной мочой и навозом. Однако Карин нашла эти запахи успокоительными.

Понятно, откуда пахнет лошадями: прорезанная в горе высокая арка служила входом в конюшни, а узкий проход, вдоль которого поверху тянулись зубчатые парапеты и в который с трудом прошли бы трое в ряд, вел в сам город. Солдаты за парапетами сильно усложнили бы задачу армии вторжения, даже если это был бы единственный рубеж обороны.

Все здесь казалось знакомым, хотя Карин не могла вспомнить, где она видела это или где прочла. Откуда она знает, что проход несколько раз повернет, а затем, расширившись, плавно изогнется, и что и повороты, и изгиб готовят немало сюрпризов захватчику?

Карин покачала головой. Ладно, пустяки.

Во дворе их ожидали солдаты в уже знакомой черно-алой форме Дома Пламени, каждый из которых щеголял парой нарукавных повязок, украшенных изображением пламени, которые Карин тоже уже где-то видела, но никак не могла вспомнить, где именно.

За окном экипажа возникло чье-то лицо.

— Ториан дель Ториан, клянусь бородой моей матери! — открывая дверь экипажа, громыхнул здоровенный толстяк. Его белозубая улыбка казалась прогалиной в окладистой чернильно-черной бороде, весьма нуждавшейся в стрижке.

— Хо, Ивар дель Хивал! — откликнулся Ториан. — Как поживаешь?

— Не жалуюсь! — ответил Ивар. Улыбка его сделалась еще шире. — Жаловаться небезопасно. Я вижу, с тобой тоже все неплохо — разве что в поясе ты стал потолще, чем я помню.

— Может статься.

— Хотя чья бы корова мычала, а моя бы помалкивала. — И Ивар дель Хивал похлопал себя по обширному брюшку. — Ты не молод, но запястье у тебя по-прежнему быстрое, да?

Ториан пожал плечами.

— Тоже может быть. Поглядим.

И он улыбнулся. Карин никогда прежде не видела, чтобы ее муж так улыбался — дружески, но с оттенком угрозы.

— Наверняка! — Ивар предложил руку Карин, и та, по кивку Ториана, приняла ее. — Вы будете жена моего старого друга? — спросил он, открывая шире дверь экипажа.

Карин кивнула, спускаясь на землю. Торри и Мэгги уже вышли из своего экипажа; Бранден дель Бранден с небольшим отрядом конвоировал их к следующим воротам.

— Я Карин Торсен, — представилась она. — А вы, значит, его добрый друг Ивар дель Хивал?

У толстяка оказалась крепкая, мозолистая ладонь фехтовальщика, но руку Карин он сжимал очень осторожно.

— Я польщен. — Ториан сверкнул глазами, и Ивар дель Хивал выпустил руку Карин. — Так, значит, он говорил обо мне?

Вообще-то нет. Но какой смысл признаваться в этом здесь и сейчас?

— Конечно же.

Ивар дель Хивал провел пальцами по бороде.

— Что ж, тогда, надо думать, мы с вами отлично поладим. Могу ли я претендовать на честь сопровождать вас к Его Пылкости? Герцог предвкушает встречу с вами. — Он оглядел одежду Карин. — После того, конечно, как мы позаботимся о том, чтобы вы могли умыться и переодеться; Его Пылкость не терпит отступления от установленных формальностей.

— Вы говорите так, будто мы здесь в гостях, — произнесла Карин. — Как будто нас не похитили и не приволокли сюда под угрозой смерти.

Ивар дель Хивал на мгновение прикусил нижнюю губу, размышляя.

— Да, в самом деле. — Он положил ладонь Карин на свое предплечье и похлопал по ней. — Не доверяйтесь моим словам; я человек очаровательный, но ненадежный.

— Почему-то я так не думаю, — заметила Карин. — Подозреваю, что ваша надежность легко перещеголяет ваше очарование. А я нахожу вас очаровательным.

Ивар дель Хивал усмехнулся:

— Неужели я буду спорить с дамой!

Оттого, что Торри все время хмурил брови, у него заныл лоб. Проход, который вел в Город, казался ему почему-то очень знакомым, хотя он никак не мог вспомнить, с какой стати. Рассказывая о Городах и Войне Городов, Дядя Осия никогда не входил в детали, значит, дело не в этом.

Все так странно. Он, Торри, не единственный, кому Город кажется знакомым. Мать, под руку с толстым бородатым типом, тоже что-то почувствовала, но их вели слишком далеко друг от друга, и мать с сыном не могли обменяться впечатлениями.

Это сделано нарочно?

Бранден дель Бранден заметил, что Торри пытается что-то сказать матери одними губами, и его лицо потемнело.

— Что, строите планы? — Он постучал по стене перчаткой с металлическими накладками на костяшках. — Позволю себе усомниться в том, что это подходящее место, разве что вам известен неведомый мне Скрытый Путь. — Бранден дель Бранден улыбнулся. — Если так, вы окажете величайшее одолжение, показав его мне, даже пытаясь совершить побег.

— Здесь нет… — Торри прикусил язык. Нет, в главном проходе не может быть потайных ходов; это противоречило бы его назначению. Все не так просто: скажем, потайная дверь в комнату Торри не противоречит назначению комнаты для гостей, поскольку достаточно запереть дверь с любой стороны, чтобы остаться в одиночестве. Ведь функция «личных апартаментов», как выражался Осия, в том и состоит, чтобы предоставлять человеку возможность побыть одному. Но идея запирающегося прохода в гостевую вовсе не расходится с назначением этой комнаты, а, напротив, отвечает самой ее сути.

Мэгги нахмурилась. «Что такое?» — спросила она одними губами.

Торри покачал головой. Потом. Есть во всем этом нечто важное.

До сих пор коридор вел под открытым небом, и все, кто шел по нему, были уязвимы для атакующих сверху, из-за зубцов парапета. Однако теперь переход превратился в туннель, освещенный светильниками, что висели на довольно толстой серебристой трубе, которая уходила внутрь. Интересно, что надо сделать, чтобы из трубы брызнуло в туннель горящее масло, сжигая кислород и поджаривая захватчиков… Торри не думал, можно ли это сделать; он думал, как именно это сделать.

Решительно все здесь выглядело знакомым.

Юноша заранее знал, что за следующим поворотом откроется просторный широкий туннель, который изгибается достаточно круто, чтобы Торри — или нападающие — не могли видеть дальше чем на несколько шагов, но не настолько, чтобы трое человек, идущих в ряд, мешали друг другу.

Наконец переход вывел на просторную, мощенную булыжником площадь. Ее окаймляли растущие в кадках искривленные дубки у которых был такой вид, будто им сотни лет, хотя высотой деревца были едва в дюжину футов.

Торри прищурился: дубки показались ему покрытыми листвой воинами-карликами, застывшими в бессменном карауле.

С дальней стороны площади уходили наверх две лестницы: одна широкая, с протяженными пролетами и низкими ступенями — она вела на следующую площадь; другая, узкая и крутая, поднималась по зеленому склону к замку на вершине.

Они выбрали вторую.

Начинало припекать, но под лиственным пологом воздух был прохладен и влажен. Несмотря на это, Торри вспотел, стараясь поспеть за стражниками, пока все они поднимались по лестницам, останавливаясь на мгновение на каждой площадке, прежде чем повернуть и начать карабкаться по следующему пролету.

Впереди, отделенные от Торри троицей стражей, отец и мать держались бодро, и Мэгги лишь слегка запыхалась.

Торри улыбнулся девушке.

— Ничего, — сказал он на берсмале, — верх уже скоро.

Ивар дель Хивал нахмурился.

— Как видится, отец немало успел тебе рассказать о Городе. Или о Городах вообще?

Торри пожал плечами.

— Я просто прикинул высоту зданий и считал ступеньки.

Это не отец. Это Осия — его стиль, его вкус определили устройство Фалиаса. Дощечка у двери дома Торсенов была выполнена в том же ключе, что и плита на внешних воротах Города; изгибающиеся туннели напоминали плавную кривую проходов в загоны, которые отец и дядя Осия построили Эриксонам: упершись в угол, свиньи могут повернуть обратно, но по изгибающемуся коридору побегут как миленькие.

Пролеты лестницы, карабкавшейся по склону холма, становились все короче и короче, совсем как у той странного вида лесенки, которую дядя Осия помог построить Эйнару Аалбергу на силосной башне. Дизайн, конечно, непривычный, зато уставшему от подъема человеку до следующей площадки приходится одолевать все меньше и меньше ступенек.

Как раз там, где Торри и ожидал, последняя лестничная площадка оборвалась резким поворотом, еще дюжина ступенек привела их к узкой веранде с древней каменной оградой, поросшей мхом и увитой плющом. Старинная двойная дубовая дверь была открыта настежь, за ней виднелся темный проход внутрь.

— Этот коридор ведет в темницу, да? — спросил Торри. Ивар дель Хивал ухмыльнулся, но Бранден дель Бранден на мгновение поджал губы.

— Хотел бы я того, Ториан дель Ториан-младший, однако вряд ли можно счесть преступником сына изменника или того, кто убил человека на дуэли.

В дверях их встретили трое вестри во главе с до смешного тощим человеком лет пятидесяти, как решил Торри; его худобу лишь подчеркивали короткие штаны и черные чулки, хотя украшенный золотом, по колено длиной черный камзол (плащ?). Вообще-то это одеяние больше всего походило на крашеный лабораторный халат и придавало ему достоинство.

Незнакомец согнул правую руку впереди себя и поклонился.

— По приказу Его Пылкости мы рады видеть вас в Фалиасе. Я Джамед дель Бруно, клаффварер Его Пылкости, — произнес он.

Мэгги наморщила лоб.

— Ну, клаффварер, — сказал Торри. — Хранитель ключей, ключник, мажордом.

Джамед дель Бруно фыркнул.

— Позвольте сопроводить вас в Зеленую комнату; Его Пылкость встретится с вами после трапезы, а до того момента, — тут он снова фыркнул, — многое надлежит сделать.

Для тюрьмы неплохо. Зеленая комната оказалась апартаментами высоко в юго-восточной башне основной твердыни: расходящийся лучами холл вел к спальням и в огромную комнату в изгибе внешней стены.

Низкие стулья и непривычного вида ложе располагались полукругом напротив камина на каждой стороне комнаты, но большую часть внешней стены занимало высокое изогнутое окно — от пола почти до потолка. В Городе стояли башни и повыше, но не на этой стороне; насколько видел Торри, лишь отдаленный горный пик вздымался на ту же высоту, что и башня.

— Гориас, — заметил отец. — Дом Камня.

Внизу лежали возделанные земли, они походили на лоскутное одеяло зеленого и бурого цветов, брошенное поверх покатых холмов. По другую сторону обширной долины тянулся очередной горный хребет или, возможно, тот же самый, в котором был высечен город; земельные угодья Срединного Доминиона выглядели выемкой в горном массиве, оставшейся после того, как Господь Бог зачерпнул отсюда ковшиком.

Торри фыркнул. Какая же это тюрьма? Разбил окно, спустил веревку — и ищи ветра в поле! Попасть в город — задача, может, и не из простых, а вот для того, чтобы выбраться из него, достаточно найти, куда привязать веревку. Слез вниз, и иди куда хочешь.

Но куда именно?

Отец стоял у него за плечом.

— Нет, ничего не выйдет. — Он постучал костяшками по поверхности окна — звук получился странный. — Какой-то кристалл… Этим стеклам много тысяч лет.

Отец снял пряжку с ремня, который держал в руках, и показал Торри ее внутреннюю сторону: заточена. Ничего удивительного, еще одна хитрость дяди Осии.

Отец провел острием по поверхности окна. Никакого скрежета металла о стекло: пряжка просто скользила.

— Нет, это не выход, — сказал отец и, вздохнув, положил руку на плечо Торри. — И не все препятствия видны глазу. Имей в виду: с нами пойдут мать и Мэгги, а они не могут бежать так же быстро, как мы с тобой, и даже нам с тобой не уйти от Сынов, которые, несомненно, стерегут стены по приказу Его Пылкости. — Отец на мгновение умолк, словно ему в голову пришла какая-то мысль, затем покачал головой. — Кроме того, есть и иные соображения.

Торри нахмурился.

— У стен, конечно, могут быть уши, но сомневаюсь, чтобы эти уши понимали английский.

Кончики губ у отца приподнялись.

— Да ну, а откуда же ты знаешь берсмаль?

— Это все, очевидно, дядя Осия, — сказал Торри. — Эх, жалко, что он не выучил меня французскому, — ухмыльнулся он. — Меньше проблем было бы в школе.

Отец покачал головой:

— За пределами Тир-На-Ног дар языков так легко не передается. Иначе мне не пришлось бы с такими муками осваивать английский.

И тут до Торри дошло. Все эти разговоры про Ториана Изменника совершенно не относятся к сути дела. Конечно, отец предал Гильдию, и Гильдия числила его в розыске; да, если он украл деньги Дома, Дом желает, чтобы отец за это ответил.

Но гоняться за ним по Скрытым Путям, да еще столько времени? Неужели отец такая важная шишка?

Странный темнокожий человек с даром языков — вот кто им нужен. Странный человек, который строит так, как строят Древнейшие, который знает Скрытые Пути Города лучше кого бы то ни было.

Да, возможно, дело в Осии.

— Это все из-за него? Потому что он знает Скрытые Пути?

Отец на мгновение сжал челюсти.

—Ш-ш.

И добавил одними губами:

— Ни слова больше.

Торри услышал шаги за спиной: Джамед дель Бруно и еще троица слуг-вестри, каждый со стопкой сложенной одежды.

— Я взял на себя смелость отправить госпожу Ингар и госпожу Хилье прислуживать вашим дамам, — произнес ключник. — И сам принес вам одежду; ванная и слуги готовы. Его Пылкость уже сел за стол.

— А нас, значит, подадут на десерт? — спросил Торри по-английски, не особенно удивившись, когда Джамед дель Бруно успел кивнуть, прежде чем спохватился.

— Боюсь, у вас есть время только для короткого омовения, господа; Его Пылкость не любит ждать.

Торри возненавидел Огненного Герцога с первого взгляда. Хотя какая разница?

Дело не в том, что Его Пылкость поперек себя шире; Торри ничего не имел против людей с лишним весом. Старый друг аарстедовского деда, Боб Адамс, был толст, как евнух в гареме, и не менее ворчлив, но это не смущало Торри. Просто Боб такой. Преподаватель Торри, мистер Бане, был в обхвате не меньше Огненного Герцога, однако этому милому и доброму человеку приходилось только чуть-чуть подбелить бороду, чтобы на Новый год изображать Санта Клауса в детской больнице.

Дело в глазах. В глазах Его Пылкости, конечно: две холодные темные дырки на поросячьей физиономии, ни следа человечности или сочувствия, лишь воля и разум. Да и тех чересчур.

Интересно, подумал Торри, а кого видит перед собой Огненный Герцог? Торри казалось, что они с отцом выглядят весьма впечатляюще. Быстро обтершись губкой — пока тройка вестри подгоняла под них одежду, — Торсены облачились в сверкающие белизной рубашки, черные кожаные жилеты и черные же хлопковые штаны. Рукава рубашек, узкие в запястье, расширялись к плечам и совершенно не стесняли движений. Жилеты из черной кожи, с серебряными пряжками и украшениями, спускались ниже талии, на бедре — кожаная полоска, чтобы удерживать на месте пояс с мечом, хотя мужчин попросили — вежливо — оставить оружие в комнате.

Наряды, в которые одели мать и Мэгги, напомнили Торри индийские сари, только эти платья по-разному обворачивались вокруг тела. Тонкая черно-синяя материя окутывала мать, оставляя открытыми плечи. Ниспадавшая слева почти до самого пола ткань была приподнята на правом бедре и сколота чем-то вроде огромной брошки в форме серебряного краба — все это смотрелось как вырез высотой до середины бедра. Красновато-пурпурный шелк закрывал лишь одно плечо Мэгги (покрытое веснушками), как лента, обвивался сначала вокруг груди девушки, а затем — вокруг бедер, так что сквозь единственный слой полупрозрачной ткани просвечивали ребра и верхняя часть живота. Платье было не длиннее мини-юбки.

Пока пленных вели по коридорам, немало голов обернулось им вслед, и не потому, думал Торри, что они с отцом выглядят столь импозантно.

— Я вижу, — сказал Огненный Герцог, — что у вас было время освежиться.

— За что мы, конечно, весьма благодарны Вашей Пылкости, — произнес отец.

Для встречи с ними Огненный Герцог выбрал комнату, которую Джамед дель Бруно назвал тронной, хотя Торри она показалась похожей на рабочий кабинет: на одной стене книжные полки, а на большом пюпитре лежат свернутые в рулоны карты. Другую стену целиком занимал гобелен, который изображал чересчур мускулистого мечника, стоявшего над трупом некой человекоподобной твари, а третья стена походила на решето: столько в ней было вырезано ячеек. Одни ячейки выложены бархатом, другие скрыты за дверцами. Торри побился бы об заклад: во всех трех стенах открываются потайные входы и выходы. Юноша немедленно перевел глаза наверх, на резной потолок, в тень висевших над головами ламп — наверняка там тоже есть тайная дверь. Да еще и пол: под квадратами паркета могут скрываться люки-ловушки или проходы.

Легко — для человека своего веса — поднявшись с огромного деревянного стула (наверняка под кожаной обивкой сиденья и спинки скрываются подушки), герцог встал у еще одного высокого, от пола до потолка, окна, широко расставив ноги и сложив руки за спиной.

— Ториан дель Ториан. — Голос герцога оказался ниже, чем ожидал Торри, но был в нем какой-то странный призвук, словно слух не улавливал самых верхних и нижних обертонов. — Старший… — Слова раскатисто слетали с его темно-красных губ, которые на мгновение поджались. — Давно мы не виделись. Благодарю вас и ваших спутников за то, что вы приняли мое приглашение.

Отец улыбнулся, но Торри понял, что это пустая формальность.

— Что вы, Ваша Пылкость. Исходившее от ваших псов приглашение было весьма настоятельным, и я не мог противиться.

Дичь какая-то. Все они четверо — пленники, у них есть основания бояться стоящего перед ними человека, в особенности у отца, который лучше остальных понимает, что именно им грозит, однако сейчас отец выпрямил спину больше обычного (хотя напряжения в нем не чувствуется) и перенес вес на подушечки пальцев — как танцор. Просто Джонни Карсон, читающий монолог, подумал Торри. Он взглянул на мать: она тоже обратила внимание на странное поведение отца.

Что бы ни ждало впереди, отец был готов ко всему.

Огненный Герцог медленно кивнул:

— Да, верно. И я попросил Херольфа и Сынов сторожить наши стены — я ожидаю гостей.

— В самом деле?

— Ваше появление наделало много шуму, ведь новости редко приходят в Срединный Доминион. Без вас было скучно. Я жду ответа на несколько… — он мгновение поколебался, — пустяковых вызовов, которые я отправил. А возможно, у нас будут и иные гости.

Отец покачал головой:

— Вряд ли.

— Я придерживаюсь иного мнения, — сказал Огненный Герцог. — Мне тут пташка напела, что наш общий знакомый тоже вернулся в Тир-На-Ног, и я подозреваю, что он поклялся… — кисть Его Пылкости подергалась туда-сюда, словно хвост выброшенной на берег рыбы, — заботиться о благополучии вашей семьи. Но я могу ошибаться. Ко всему прочему, я, кажется… ссудил вам двести двадцать три золотые марки, и, полагаю, вы не прочь их отработать. Я взял на себя смелость назначить несколько поединков…

— Станар дель Брунден?

Огненный Герцог улыбнулся.

— И он тоже. У нас с Его Твердостью возникли разногласия, и я хочу, чтобы они решились в мою пользу. Боюсь, поединки до первой крови, в которых бился Родик дель Ренальд, ничего мне не дали. Возможно, сражение будет до второй крови. А возможно, и…

Отец кивнул:

— Как пожелаете.

Торри шагнул вперед:

— Минуточку, постойте…

Торри так и не успел понять, что случилось с гобеленом: если бы его просто отдернули, он бы заметил это, хотя бы краем глаза, — однако, так или иначе, гобелен исчез. В алькове, прежде скрытом за гобеленом, обнаружились трое людей с непреклонным выражением лица, одетые в форму Дома Пламени: двое направили арбалеты на Торри, третий целит в кого-то еще, вероятно, в отца.

— Ториан! Ни шагу! — Голос отца прозвучал пронзительно; сам отец неподвижно стоял на месте.

Кисть Огненного Герцога застыла в воздухе, словно опусти он руку — и начнется бойня.

— Есть и другие варианты, Ториан дель Ториан-старший, — произнес он, глядя на отца, а не на Торри. — Вы можете бросить мне вызов из-за этих денег, позволив мне выбрать защитника. Тогда, если я выиграю, вы будете должны мне в два раза больше. Как бы у меня не возникло желания заставить отрабатывать эти деньги вашу жену — на спине, в борделе в Нижнем Городе, по два байса за раз. — Огненный Герцог широко усмехнулся. — Длинная выстроится очередь, принимая во внимание все обстоятельства.

— Я уже принял ваши условия, Ваша Пылкость, — произнес отец ровным голосом. — Неприкрытые угрозы вам мало что дадут.

— Да, согласились. Согласятся и они. А насчет угроз… Малый прибыток — все равно прибыток, Ториан дель Ториан. Разве плохая мысль — напомнить вам, на будущее, насколько… ненадежно ваше положение?

Медленно, осторожно Огненный Герцог опустил руку. Лучники не шевельнулись — словно искусно сделанные статуи.

Затем Его Пылкость тяжело опустился на кресло.

— Но, как видно, вы согласны. В таком случае вам и вашим спутникам разрешается гулять по городу; я пригласил Брандена дель Брандена сопровождать Ториана дель Ториана-младшего и его даму, и Ивара дель Хивала — сопровождать лично вас с супругой. — Он тонко улыбнулся. — Еще я попросил Херольфа приглядывать за вами. — Улыбка исчезла. — Можете идти.

Из апартаментов Огненного Герцога пленники вышли в длинный широкий зал; каменный пол здесь сиял почти как зеркало, в котором отражался длинный ряд светильников, свисавших с высокого потолка. В дальнем конце зала на возвышении стоял подозрительно широкий трон. В помещении никого не было, за исключением отражавшихся в зеркале пола Ивара дель Хивала и Брандена дель Брандена, которые дружески беседовали, стоя посредине зала.

Бранден дель Бранден сменил свою черно-огненную форму на менее роскошную тунику и штаны кремового цвета, вокруг шеи повязан узкий шелковый шарф — можно сказать, лента, — тоже кремовый. Из этой цветовой гаммы выбивался лишь весьма обыкновенного вида черный кожаный пояс для оружия, тесно прилегавший к бедрам.

Ивар дель Хивал переливался всеми цветами радуги: от чернильно-фиолетового левого рукава через густо-синий и небесно-голубой на плече в лесную зелень, насыщенно-лимонный желтый, непривычно тусклый оранжевый к кроваво-красному на правом рукаве — как будто его ранили в запястье.

Оба они контрастировали между собой: объемистый и похожий на медведя Ивар дель Хивал и худой Бранден дель Бранден, который, как сказал бы Торри, смахивал на хорька. Только это сравнение намекало на пронырливость или низость, что не вязалось с высокомерием Брандена дель Брандена.

— Завтра на Ясеневой площади на закате состоится празднество, — произнес Бранден дель Бранден, ведя всех сначала на террасу, а затем к лестнице, которая спускалась на нижерасположенный дворик. — Лорд Сенсевер дель Сенсевер велел мне пригласить вас.

У стены трое детишек стучали мечом по земле. Трудно было понять, мальчики это или девочки или и те, и другие вперемежку; все стрижены на один манер и одеты одинаково: в хлопковые рубашки поверх коротких штанишек.

Торри не разобрал слов песенки, которую пели дети, но там было что-то про небо, которое «всеми правит».

— Я полагал, — начал отец, — что мы несколько дней побудем у себя. Путешествие было дол…

— Надеюсь, вы передумаете. — Бранден дель Бранден улыбнулся, а Ивар дель Хивал нахмурился. — Лорд Сенсевер дель Сенсевер очень настаивал. Видите ли, все просто предвкушают встречу с вами. Собирались прийти ваши старые друзья, и я был бы весьма рад, если бы Исключительная Мэгги или Необычайная Карин оказали мне честь, позволив сопроводить их на празднество. У меня есть право на этот знак благодарности, раз уж я привез вас в Город. — Бранден дель Бранден приподнял бровь. — Ходит слух, что сам распорядитель дуэлей почтит завтрашний прием своим присутствием.

Последнее, кажется, ошеломило отца.

— Я и не предполагал, что он в Городе.

— Его известили о вашем возвращении, так что завтра вы скорее всего его увидите. Или в ближайшие несколько дней. — Бранден дель Бранден широко улыбнулся. — Ивар дель Хивал проводит вас в ваши покои. И завтра, если позволите, мы с ним придем за вами, сопроводить на празднество — скажем, в тринадцатом часу вечера.

Отец кивнул.

Бранден дель Бранден обернулся к Торри.

— Вне всяких сомнений, Ториан дель Ториан-младший, если вы пожелаете остаться у себя, я не стану…

— Я пойду, — сказал Торри.

— Прекрасно.

«Небо всеми правит», — распевали ребятишки под стук мяча.

Торри злился на своих спутников, которые молчали всю дорогу вниз по террасам к подножию башни, а потом весь путь наверх, в комнаты. Он попробовал завести разговор, но никто его не поддержал. Мать с отцом заперлись у себя, и Мэгги, сославшись на головную боль, вскоре последовала их примеру.

— Доброго вам дня, юный Ториан дель Ториан, — сказал Ивар дель Хивал. — Увидимся позже, мне надо заняться собственными семейными делами.

Толстяк небрежно, по-дружески, поклонился и вышел вон.

Торри лег на низкое ложе, стоявшее у широкого окна, и сложил руки на груди. Проклятие, ему пришлось согласиться. Отцовский защитник…

Через минуту он встал и подошел к стойке с тренировочными клинками у дальней стены, выбрал саблю, которая была малость подлиннее и потяжелее, чем ему бы того хотелось, но вполне сгодилась бы, если бы не тупой наконечник и затупленная режущая кромка.

Торри потянулся, затем попробовал проделать простые связки.

Хоть это получается.

Совершенно необходимо держать в форме и мозги, и тело. Отцу придется отвечать на вызовы; так почему бы не взять на себя хоть какие-то поединки? Пусть даже отец и замечательный фехтовальщик, он уже не тот, что в юности. Огненный Герцог не приказал его казнить, а сделал своим защитником, что означало смерть от тысячи ран — вместо одной-единственной.

Торри не слышал, как отворилась дверь, но когда он обернулся, отец уже был за его спиной.

— Ты намерен лично справиться со всеми шакалами?

Торри попытался прочесть выражение его лица. Удивленное? Нет. Скорее скептическое… Понятно, отец, как всегда, держит свои чувства под контролем. Торри никогда не видел, чтобы отец сорвался. И вряд ли с подобным явлением столкнулся кто-то еще. Отец не такой.

— Ну, кому-то же надо этим заниматься, — произнес Торри.

— Ох… И ты думаешь, что справишься со всеми?

На отце были только шорты. Волосы на груди не скрывали белых шрамов, которые, казалось, проступали более четко, чем обычно, в особенности длинный шрам на правом боку. Оба колена тоже были исчерчены короткими шрамами, длиной с дюйм или меньше.

Торри видел отцовские шрамы сотни раз, но как-то никогда не обращал на них внимания. То были шрамы, полученные на дуэли, однако то ли никто не целил отцу в ребра, то ли — что более вероятно — отец успешно корпус защищал, пусть даже ценой раны в руку или ногу.

— Я у тебя спрашиваю, Торри: ты собираешься справиться со всеми?

— Разве это невозможно?

— Возможно, — согласился отец, беря в руки клинок со стойки, — но маловероятно. Хотя за последние несколько лет ты и бился в тренировочных поединках больше, чем я за всю свою жизнь, однако ты всего лишь раз сражался всерьез.

— У меня получилось.

— Победить глупца, который собирался убить тебя, а не пустить кровь, — да, получилось, — сказал отец. — Это как выйти с рапирой на шпажиста. Сомневаюсь, что он повторит подобную ошибку.

— Он покойник.

— Нет, я не про этого придурка коадъютанта. Я про того, кто стоял за его спиной. Скорее всего Его Пылкость. А может, кто-то еще. Временами политические интриги в Срединном Доминионе напоминают запутанный клубок: надо очень хорошо помнить, сколь проста в своей основе здешняя политика.

Он несколько раз рубанул воздух, затем встал в позицию. Торри последовал его примеру.

— И что же в основе?

— Все зависит от того, как ты себя держишь. Если некий Дом слишком о себе возомнил, остальные Дома идут и ровняют его с землей — подобная судьба в свое время постигла Безымянный Дом. Но если держаться приниженно, то тебя уничтожат, как случилось с Древними.

Кончики клинков соприкоснулись на верхнем уровне: отец пытался играть остриями, чтобы потом оторваться от клинка Торри и атаковать на нижнем уровне. Торри парировал, но не наступал: слова отца интересовали его сильнее, нежели очередной тренировочный поединок.

— Однажды я изрядно попортил кое-кому крови, — продолжал отец. — Дело того стоило, я думаю, тем не менее… Короче, разреши мне самому платить по счетам. Я знаю, какой монетой платить, а ты нет.

Теперь отец атаковал по-настоящему, и Торри предоставил думать за себя запястью.

Он фехтовал не так, как Йен и прочие: у них мышцами правил разум, который постоянно контролировал, в какой позиции ты стоишь, бьешься ли на верхней или на нижней линии, отступаешь или атакуешь… А для Торри все его движения, все его ощущения сливались в единый образ, несводимый к своим составляющим. В ответ на низкий выпад противника ваш клинок сам уходит вниз; противник отступает — значит клинок движется вперед, чтобы не терять связи, либо пиши пропало. Фехтует запястье, пока разум как бы парит, не думая, а просто существуя.

Острие у отца ушло слишком низко, и ему пришлось поспешно вскинуть клинок, чтобы отразить атаку на верхней линии, но Торри сначала отвел свое оружие, потом сделал низкий выпад, целя в бедро, а затем, отступая, отбил отцовский клинок.

Отец опустил оружие и вскинул руку, чтобы удержать Торри от продолжения поединка.

— Вот ровно об этом я и говорил. Чего ты добился? Ты ранил меня в бедро. Для поединка до первой крови это то, что надо, но, уверяю тебя, Его Пылкость не уступит и дюйма земли и не поступится и малой толикой своей чести из-за одной-единственной раны Ториана дель Ториана, старшего или младшего. Если бы я двигался чуть быстрее, я ударил бы тебя в грудь. Или в горло: один укол — и все кончено.

Душ, хоть и холодный, доставил Торри массу удовольствия. Дверь в конце холла открывалась в проход, к другой двери, за которой находилась небольшая комнатка, где следовало оставить одежду, прежде чем идти мыться. Дневной свет проникал сюда с улицы через глубокие, диаметром с кулак, отверстия в правой стене, однако расположение этих отверстий заставило Торри нахмуриться. Здесь что-то не то: ведь световоды должны идти параллельно внешней стене, а не перпендикулярно. Из мебели в комнатке были лишь две деревянные скамейки; Торри поставил одну на другую и залез на верхнюю, чтобы рассмотреть отверстия.

А-а… В футе от выходного отверстия, в изогнутом под углом в девяносто градусов световоде размещалось зеркало. Вот почему кажется, будто световая шахта прямая, хотя на самом деле она поворачивает. И, возможно, не раз, прибавил Торри. Откуда ему знать, а вдруг и вправду световод изгибается туда-сюда раз двадцать и в каждом колене — по зеркалу, установленному под надлежащим углом?

Он сел на скамейку, разделся догола и, следуя инструкциям вестри, оставил свою одежду и меч на скамейке рядом с на удивление толстым и притом не махровым полотенцем, а затем пошел в умывальню, прихватив с собой старомодного вида щетку на длинной ручке и кусок похожего на воск мыла, которое благоухало грейпфрутом и медом.

Подковообразный коридор привел его в собственно душевую.

Освещенную солнцем нишу вытесали в наружной стене башни, откуда открывался вид на окрестности. Снаружи умывальню ограждала решетка, по которой вились виноградные лозы в полном цвету — на фоне треугольных листьев пестрели крохотные алые цветочки. Вода из горного источника тонкой струйкой текла откуда-то сверху в здоровенный железный сосуд, подвешенный на стене так, что его можно было наклонить, если дернуть за цепь, продетую в приваренное к сосуду ушко. Из полного до краев сосуда вода лилась вниз через V-образный носик и, стекая по наклонному полу, уходила в слив.

Торри быстро намылился с головы до пят под тонкой струйкой, затем дернул за цепь, и сосуд опрокинулся, окатив юношу ледяной водой.

Зубы у него так и застучали, но никогда в жизни он не чувствовал себя таким чистым.

Торри уже почти закончил одеваться и возился с крючками, которые были вместо пуговиц на его рубашке, когда в раздевалку вошла Мэгги, прикрыв за собой дверь.

В белом, до колен длиной, прямом платье, в руках девушка несла стопку сложенной одежды и с полдюжины полотенец.

— Бимбур сказал, что ты уже должен был помыться, — произнесла она едва ли не ледяным тоном.

— Бимбур? — Торри понял, что это кто-то из цвергов, но ему и в голову не пришло узнать их имена.

— Неандер… то есть вестри, который убирается в комнатах. Он сказал, что ты пошел в душ и скоро вернешься.

Да что это с Мэгги… ох, совсем забыл. Может, их попытки показать всем, что они в ссоре, и не дали пока результата (а может, и не дадут), но почему бы не продолжать в том же духе? Кроме всего прочего, вряд ли тогда кто-нибудь станет охотиться на Мэгги, чтобы добраться до Торри.

Да, надо продолжать притворяться. Хотя никто не может их увидеть — стены и дверь здесь крепкие и толстые, — их вполне могут подслушать. Почему бы световоду с тем же успехом не проводить и звук?

— Сейчас уйду, — сказал Торри как мог сердито. — Минутку потерпишь?

— Спасибо, — холодно откликнулась Мэгги, тепло улыбнувшись. Она села рядом с Торри и произнесла ему на ухо: — Думаю, нам позволят прогуляться по городу, но мне не хочется идти одной.

И Мэгги подставила Торри свое ухо.

— И что тебе надо от меня? Чтобы я тебя везде с собой таскал? — прошептал он в ответ.

Мэгги улыбнулась и произнесла одними губами:

— Совершенно верно. Только будь осторожнее.

Торри ухмыльнулся.

— А что мне за это будет? — прошептал он.

— Я же говорю, — сказала Мэгги одними губами. — Будь осторожнее. — Ее пальцы коснулись пряжки ремня Торри. — А то пол твердый.

И Мэгги криво улыбнулась.

— Но…

— Чего только не найдешь в вещах первой необходимости. — И Мэгги показала Торри нечто напоминающее золотую монету. Потом согнула кружок пополам.

— Но я не хочу! — произнесла она: ее улыбка противоречила и тону, и словам. — Нет же!

Торри ухмыльнулся. Обычно «нет» и означает «нет», подумалось ему.

Но не когда Мэгги так улыбается и вертит презерватив в руках. А потом начинает расстилать по полу толстые полотенца.

Петляющий Путь змеился вверх-вниз по окраинам, огибая башни и площади: то тянулся вдоль подпорной стены, то, свернув в город, превращался в узкий проулок между зданиями или пересекал площадь. Тогда неровный, очень твердый камень, которым был вымощен Петляющий Путь, разительно контрастировал с гладкими плитами мрамора и других камней, которыми были выложены площади.

— Чего ты хмуришься?

Торри покачал головой:

— Не понимаю, зачем нужна такая мощная система обороны в самом городе…

Дорога неожиданно свернула вправо под прямым углом и вывела их на оживленную рыночную площадь. Точно так же как ветер развеивал запахи, какой-то трюк акустики не давал им услышать шум.

За прилавком, выстроенным у внешних стен, торговали крестьяне. Круглощекий продавец яблок, на мгновение прервав славословия своему товару, подхватил рубиново-красный плод размером с кулак и принялся протирать его о собственный — на удивление чистый — холщовый фартук. Рядом с ним торговец птицей, повесив на крюк свежеощипанную тушку, внимательно оглядывал живых цыплят в деревянных клетках, а еще дальше мельник аккуратно пересыпал совком красновато-бурую муку в небольшой мешочек, который затем быстро перетянул бечевкой.

Вестри и люди, по большей части в разнообразных одеждах Дома Пламени, толпились у прилавков.

На другом конце площади, подальше от шума и сутолоки, недалеко от вымощенной камнем дорожки, стоял ряд каменных столов. За одним из них сидели на каменных табуретах четыре молодые женщины, подкрепляясь содержимым нескольких блюд, которые наполняли слуги-вестри.

Торри кивнул в знак приветствия.

— Доброго вам дня, — сказала одна из девушек на берсмале голосом низким и мелодичным. Красноватым бликам в ее темных волосах вторили медные нити отделки короткого платья, из-под которого виднелись длинные, обутые в сандалии ноги. Торри решил было, что ей, как и ее подругам, лет двадцать или меньше, но об заклад бы биться не стал.

Молодой человек сложил руки на поясе и слегка поклонился: так делал дядя Осия, когда не успевал остановиться.

— И вам доброго дня, — произнес он. — Я…

— Ториан дель Ториан, — прервала его вторая, с загорелым до черноты лицом и белокурыми волосами, настолько светлыми, что они казались белыми.

— Младший, — добавила третья.

— Сын широко известного Ториана дель Ториана… — Вторая хотела еще что-то сказать, но ее прервали:

— Белиана! Как ты можешь!

— …старшего, я имела в виду, — докончила блондинка с деланно серьезным лицом. — Ты чем-то недовольна, Герин?

Та нахмурилась. Герин тоже была блондинкой, однако контраст цвета волос и цвета кожи был не столь разителен, как в случае с Белианой.

— Ладно. — Девушка прикоснулась наманикюренным ноготком ко лбу. — Я скорее недовольна собой: попалась на твою удочку и высказала беспочвенное обвинение.

Она подняла небольшой хрустальный бокал и благовоспитанно отпила из него густую жидкость медового цвета.

Белиана слегка приподняла уголок губ.

— Совершенно не представляю, о чем ты. — Мгновение они с Герин смотрели друг на друга, потом Герин нахмурилась и отвела глаза. Белиана повернулась к Торри. — О вас и ваших спутниках судачат по всему Городу, Ториан дель Ториан. Это, я полагаю, Мэгги, прозванная Исключительной? Наши имена Эмберли, Герин, Дортайа и Белиана, — представила она подруг и себя, указав на всех пальцем. — Мы ординарии Дома Пламени, а то бы в такой чудесный день мы не трудились бы в поте лица.

Торри подавил улыбку.

— Рад знакомству, — сказал он.

— Да уж, наверное, — встряла Эмберли. — Хотя наших поклонников тут нет, вы, порадовавшись знакомству, благополучно отправитесь своим путем, — фыркнула она. — Разве что вы задумали бросить Исключительную Мэгги и поухаживать за кем-то из нас.

Герин сморщила носик.

— Сомневаюсь, чтобы Деверин дель Ордейн потерпел нечто в этом роде, дорогая Эмберли.

— Ах, милая Герин, ты и не представляешь, насколько мне важно твое мнение относительно Деверина! — откликнулась Эмберли. — Не расскажешь ли чего-нибудь еще?

«Не выпить ли вам, а, киски? — мысленно вопросил Торри. — Как насчет блюдечка молока?»

Дортайа кашлянула, поднимаясь из-за стола.

— Очень приятно познакомиться, Ториан дель Ториан. Мэгги останется пока с нами, и мы присмотрим за тем, чтобы она вовремя вернулась в Зеленую комнату.

Мэгги вопросительно поглядела на Торри — тот пожал плечами. Кажется, никакой опасности тут нет, разве что риск наслушаться колкостей.

— Не возражаю. Эмберли хмыкнула.

— А вашего мнения, Ториан дель Ториан, никто и не спрашивает. Ступайте себе, если вам угодно, а то это уже становится неприлично. Разве что вы, милочка Мэгги, намерены сами отвергнуть наше общество.

— Ничего подобного. — Мэгги шагнула вперед. — Я была бы очень… рада присоединиться к вам.

— Садитесь же, — пригласила ее Герин, подняв руку и сделав какой-то знак пальцами, пробегавшему вдалеке слуге-вестри. — Будете жасминовый чай?

Торри нахмурился.

— Я не уверен, что…

— А вот я совершенно уверена, что Мэгги среди нас в полной безопасности, — фыркнула Эмберли, поднимаясь и беря Мэгги за руку.

— Увидимся завтра вечером, на приеме у лорда Сенсевера. — Не обращая внимания на Торри, Белиана подвела Мэгги к столу и усадила на свое собственное место. — Вот, прошу вас. Слуги сейчас вынесут еще табурет…

Все четверо холодно поглядели на Торри, Мэгги последовала примеру остальных девушек.

Он повернулся, пожал плечами и пошел восвояси.

Карин Торсен оперлась на перила, глядя на рыночную площадь внизу и следя за сыном.

— Они, кажется, неплохо сыграли свои роли, — заметила она.

Хотя, если начистоту, Торри и Мэгги зря разыграли спектакль — аудитория на него и внимания не обратила. Ну да ладно, ее мнения не спрашивают.

— Ничего, это хорошая практика, — задумчиво откликнулся Ториан, легонько прикоснувшись к локтю Карин, а затем положив ладонь на бедро жены. — Я бы не удивился, если бы ты оказалась права и никто ничего не заметил, — продолжал он, отвечая на оставшиеся невысказанными слова Карин. — Равно как не удивился бы и тому, что ты ошибаешься и кто-то за ними наблюдает весьма внимательно.

Интересно, лениво подумала Карин, как они ухитряются читать мысли друг друга? Может, Ториан догадался по ее движениям? Или по голосу? И откуда она знает, что прикосновение к локтю — призыв к осторожности, а прикосновение к бедру имеет целью ободрить ее?

Мать однажды сказала: «Когда проживешь с человеком достаточно долго, то не всегда понимаешь, где ты, а где он. Если повезло».

Может, дело в этом.

Ториан уронил руку.

— Это тупик, — сказал он. — Мы не можем оставаться здесь и служить приманкой для Осии…

— Для Орфинделя, — вмешалась Карин. — Я слышала это имя.

— …и я не могу бежать, оставив в заложниках тебя и Ториана. А его держат здесь ты и Мэгги. И возможно, я.

— Я не то чтобы беспомощна, — заметила Карин.

— Но ты не сумеешь в одиночку выбраться из Тир-На-Ног. Я смог бы найти дорогу домой, а у тебя не выйдет.

— Получается, что положение безнадежно, — сказала она с улыбкой, опровергавшей ее слова.

— Выход есть всегда. — Пальцы Ториана сжали пальцы жены. — Выход есть всегда, мин алсклинг. — И он поднес к губам руку Карин. — Если я не утратил ловкости и у нас хватит терпения.

— Ловкость? Терпение?

— Предоставь мне искать выход самому. Это мужское дело. Стратегия, политика и честь…

Карин ощетинилась.

— Я тебе не женщина из местных, ни на что не годная, кроме как думать о тряпках и… — она махнула рукой, — о чем они там еще думают.

Ториан улыбнулся.

— Это точно. Но женщин из местных не стоит считать ни на что не годными. Хотя они и талантливы по части тряпок и… прочего.

Карин склонила голову.

Ториан на мгновение поджал губы.

— Видишь там внизу малышку Мэгги — пьет чай в компании глупеньких капризных девчушек, которые просто сидят на свежем воздухе и наслаждаются цветочным чаем, пока все остальные вокруг занимаются делом?

Карин кивнула.

— Так вот, скорее всего эти девушки вовсе не столь просты, как оно кажется. Я полагаю, что они дочери принципиалов, высоких должностных лиц, которые предпочитают, чтобы их дочери жили в Городе — и не только ради охоты за женихами. Обрати внимание: со своего места им нетрудно наблюдать, как идет торговля почти на всем рынке. А когда кто-то из девушек встает, чтобы осмотреться, ей видна оставшаяся часть рынка. — Ториан широко улыбнулся. — Время от времени какой-нибудь свободный фермер пытается утаить от Доминиона положенное. Налогообложение — штука сложная, в документах не всегда легко разобраться.

— И задача девушек — помешать такому фермеру?

Ториан снова поджал губы.

— Вероятно, это простое совпадение, что тем фермерам, у которых бойко идет торговля, но которые жалуются на убытки, когда настает время платить налоги, наносит визит местный принципиал — обычно ординарий, хотя иногда и кадет Дома. Разумеется, приработки окрестных фермеров не всегда попадают в отчеты и облагаются налогом. Но я уверен: мало что ускользает от внимания этих вроде бы безмозглых девиц.

Внизу, за столом, одна из девушек достала покрытую инкрустацией небольшую деревянную шкатулочку и открыла ее. Внутри лежали какие-то мелкие предметы, которые Карин не смогла различить.

— Эта игра называется «прихоть», — пояснил Ториан. — Я никогда не мог понять, в чем ее смысл. А цель… надо определить, какие клеточки принадлежат твоим противникам и кому именно, причем пользуясь не вполне достоверной информацией.

Карин наморщила лоб.

— Что-то вроде покера?

Ториан равнодушно пожал плечами.

— Может быть.

Азартные игры его не интересовали. Шахматы — это да: они с Бобом Аарстедом, прихлебывая кофе, провели немало ночей над старой шахматной доской. А вот редкими предложениями присоединиться раз в две недели к партии в покер, которые время от времени делал Свен, Ториан так ни разу за много лет и не воспользовался.

Карин кивнула. Шахматы, а не покер; стратегия, а не деньги. Вот почему Ториан никогда не расспрашивал ее об игре на бирже.

— Так-так-так… Вот почему вам нужны девушки, которые умеют считать.

Ториан улыбнулся, положив руку на талию жены.

— Помимо всего прочего.

Руки Карин обвились вокруг мужа… и тут же она остановилась. Похоже, Ториан просто ее отвлекает.

— Ты до сих пор не сказал мне, что собираешься делать.

— Что я собираюсь делать… — Ториан на мгновение задумался. — Ничего особенного. Собираюсь остаться в живых и рассказать наконец, как провел все эти годы, а также признать, что Осия стал членом нашей семьи. Собираюсь показать, насколько хороший я фехтовальщик, — он похлопал по рукояти меча, — и побить всякого, кого выставят против меня другие Дома — причем с легкостью, подлинной или поддельной. А также доведу до сведения всех заинтересованных лиц, что я рано или поздно сработаю как отмычка к Орфинделю. Я выполню все, чего хочет Его Пылкость, — произнес Ториан, крепко сжав челюсти и почти не размыкая губ, — и тогда остальные Дома решат, что это слишком опасно, что Его Пылкость стал угрозой.

Карин нахмурилась.

— Но что они сделают?

Ториан привлек к себе жену.

— Иногда, — негромко прошептал он, — ты задаешь слишком много вопросов. Потерпи, Карин. Незачем торопиться.