ОБ ОРУЖИИ ХРИСТИАНСКОГО СЛУЖЕНИЯ

Главным среди того, что относится к наставлением в этой борьбе, я считаю как можно глубже понять и обдумать, какой род оружия к какому врагу следует лучше всего применять. Надо, чтобы оно у тебя всегда было наготове, дабы никогда самый злокозненный враг не смог напасть на тебя безоружного и неподготовленного. В ваших войнах нередко бывает передышка, когда враг уходит на зимние квартиры или когда наступает затишье. Пока мы ведем борьбу в этом обличье, нам, как говорится, ни на шаг нельзя отойти от оружия. Никогда нельзя покидать лагеря, никогда нельзя не быть на страже, потому что наш враг никогда не уходит. Более того, когда он спокоен, когда изображает бегство или затишье, тогда он готовит особенно большие козни; никогда не следует поступать осторожнее, чем кода он создает видимость мира, никогда не следует нам дрожать меньше, чем когда он открыто восстает на нас. Поэтому первая забота – о том, чтобы дух не был безоружным. Несчастное тело мы вооружаем, дабы не бояться нам разбойничьего меча, и не вооружим душу, дабы она была в безопасности? Враги вооружены, дабы погубить нас, а мы стыдимся поднять оружие, дабы не погибнуть? Они стоят на страже, дабы разрушить, а мы не стоим на страже, дабы таким образом уцелеть?

Но о христианском вооружении будет сказано особо в другом месте. Пока скажу в общем: тот, кому надлежит сражаться с теми семью племенами хананеян , хеттов, амореян, ферезеев, гергесеев, хевеев и иевусеев, т.е. со всей когортой пороков, из которых семь считаются смертельными, тот обязан готовить два вида оружия – молитву и знание (scientia). Павел, который повелевает беспрерывно молиться, хочет, чтобы мы были всегда вооружены. Чистая молитва ведет чувство на небо, словно в крепость, неприступную для врагов; знание укрепляет ум спасительными помыслами, так что не следует лишаться ни того ни другого:

Друг за друга держась, всегда и во всем они вместе.

Одно именно вымаливает, а другое внушает, о чем надлежит молиться. По словам Иакова, вера и надежа существуют, чтобы ты молился, «нимало не сомневаясь». Знание указывает, чего просить во имя Христово, т.е. спасительного. И сыны Зеведеевы услышали от Христа: «Не знаете, чего просите». Но молитва даже предпочтительнее, так как она соединяет с Богом; однако и знание не меннее необходимо. Я не знаю, сможешь ли ты достаточно безопасно проделать столь долгий и трудный путь изгнания из Египта без водительства тех двух – Моисея и Аарона? Аарон, верный обрядам, представляет собой образ молитвы. Моисей олицетворяет знание закона Однако подобно тому как знанию не следует быть немощным, так и молитве не пристало быть вялой. Моисей сражался с врагами силой молитвы, но подняв руки к небу. Как только он их опускает, Израиль терпит поражение. Может быть, когда ты молишься, то смотришь только за тем, сколько псалмов ты уже пробормотал, и считаешь добродетелью многословную молитву. В этом самая большая ошибка тех, кто еще не дорос до Писания и не обрел зрелости духа. Но слушай, чему нас учит у Матфея Христос, говоря: «А молясь, не говорите много, как поступают язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны. Поэтому не уподобляйтесь им. Ибо знает Отец ваш, что вам нужно, прежде, чем вы Его просите». И Павел пять слов, произнесенных с пониманием, предпочитает десяти тысячам слов, сказанных попусту. Моисей не издал ни звука, однако услышал: «Что ты взываешь ко мне?» Не громыхание уст, но преданность пылкого сердца достигает божественного слуха, как самый громкий голос. Поэтому возьми себе за обыкновение: как только нападет враг или станут тебя прельщать прочие пороки – укрепив сердце верой, обращайся к небу, откуда придет к тебе помощь. Но туда же протягивая и руки! Безопаснее всего быть верным благочестию, чтобы усердие твое было устремлено не на земные дела, а ко Христу.

Однако, чтобы умалять помощь знания, думай вот о чем: сначала было достаточно, чтобы Израиль убежал от врага, но он не осмеливался вызвать на бой амалекитян до тех пор, пока не стал крепче от манны небесной и от воды, бьющей их скалы. Подкрепившись этой трапезой, лучший воитель, тот самый Давид, без труда одолел всю вражескую когорту. Он сказал: «Ты приготовил пред мною стол против всех, которые мучают нас». Верь мне, дражайший брат мой, не существует столь сильного натиска врагов, а значит, столь могущественного искушения, которые не могло бы с легкостью притупить изучение Священного писания; не существует столь печальной неудачи, которую оно не сделало бы переносимой. Однако, чтобы не казалось, что я дерзкий толкователь (хотя я мог бы призвать на защиту великих людей), я спрашиваю, что лучше манны способно осенить знание тайного закона? Ведь в том, что она по своему происхождению появляется не из земли, а падает с неба, ты видишь разницу между человеческим писанием и божественным. Ведь все Священное писание вдохновлено Богом и исходит от Бога-Творца. А то, что принижено, это приземленность речи, которая под почти убогими словами скрывает огромные тайны. Как понятно! Нет ни одного человеческого учения, не испорченного какой-либо чернотой ошибок; только учение Христово совершенно белоснежно, ясно и чисто. То, в чем есть некоторая жестокость и шероховатость, выражает тайну под прикрытием букв. Вроде поверхности стручка: если кто-нибудь дотронется, то что может быть жестче и неприятнее? Те, которые говорили: «Этот язык грубый. Кто может его слушать?» – вкусили только оболочку манны. Докопайся до смысла духовного – нет ничего слаще, ничего сочнее! Манна значит для евреев больше. Что? То, что она прекрасно согласуется с божественным Писанием, в котором нет ничего пустого, ни единой йоты, недостойной исследования, недостойной восхищения, недостойной вопроса: «Что это?» Святой Дух обычно называет знание божественного закона водой. Ты читаешь о водах обновления, которыми прославил себя Давид; ты читаешь о водах, которые мудрость изливает на начала всех путей; ты читаешь о том тайном потоке, вступив в который Иезекииль не мог перейти его вброд, ты читаешь о колодцах, которые вырыл Авраам, которые были засыпаны филистимлянами, а Исаак восстановил их снова; ты читаешь о двенадцати источниках, у которых отдыхали израильтяне, утомленные сорокадневным переходом. И в Евангелии ты читаешь о колодце, у которого сидел Христос, усталый от перехода, ты читаешь о водах Силоя, к которым Он посылает слепого, чтобы тот обрел зрение. Читаешь о воде, налитой в таз для омовения ног апостолов. Но я не стану перечислять по отдельности. В Писании, полном тайн, часто упоминаются колодцы, источники, реки только для того, чтобы побудить нас тщательно исследовать неявный смысл. Ведь что такое вода, скрытая в артериях земли, как не тайна, прикрытая словом? Что такое вода, бьющая ключом, как не тайна добытая и объясненная? Разве нельзя назвать потоком то, что очень широко распространяется для поучения слушателей?

Поэтому если ты полностью посвятишь себя изучению Писания, если будешь денно и нощно размышлять о законе Божьем, то не бойся ни дневного, ни ночного страха – ты будешь крепок и готов к любому нападению врага. Однако, я не отвергал бы, что неопытному воину следует сначала подготовиться к этой военной службе, изучить сочинения языческих поэтов и философов. Если кто притронется к ним в юности и запомнит мимоходом, он не потеряет времени да и не состарится, как у скал с Сиренами. Ибо к этим занятиям божественный Василий зовет молодых людей, которых наставляет христианским нравам, и наш Августин призывает к музам своего Лиценция. И Иероним не досадует на любимую пленницу. Киприана славят за то, что он египетской добычей обогатил храм Господа. Но мне не хотелось бы, чтобы вместе с сочинениями язычников ты впитывал их нравы. Вообще же ты и там найдешь очень много полезного для правильной жизни, и не следует отвергать того, в чем хорошо наставляет языческий автор, подобно тому как и Моисей не отверг совета тестя своего Пофора. Эти сочинения лепят и оживляют детский разум и удивительным образом подготавливают к познанию божественных Писаний, врываться в которые с немытыми руками и ногами – своего рода святотатство. Иероним осуждает бесстыдство тех людей, которые, только что отойдя от светских занятий, осмеливаются толковать божественные Писания; гораздо бесстыднее поступают те, которые осмеливаются на то же самое, даже не отведав их. Однако подобно тому как невелик прок от божественного Писания, если ты станешь упрямиться и настаивать на букве, так немного пользы принесет и поэзия Гомера с Вергилием, если ты будешь думать, что вся она аллегорична. Это станет отрицать лишь тот, кто только отведал учености древних, коснулся ее губами. Непристойных поэтов я советовал бы вообще не трогать или, конечно, не слишком углубляться в них, если, разумеется, ты не поймешь, что описанное заставляет скорее бояться пороков и, воздерживаясь от гнусностей, сильнее любить достойное. Их философов я бы предпочел, чтобы ты следовал платоникам, потому что они и многими своими предложениями, и самими особенностями речи стоят ближе всего к профетическому и евангельскому стилю.

Короче говоря, полезно прикоснуться ко всем языческим сочинениям, по крайней мере, как я сказал: в соответствующие годы, умеренно, осторожно и с выбором, кроме того, бегло и попутно, не останавливаясь на них, и, наконец,

– а это главное – если все это приводит ко Христу. Ведь для чистых все – чистое, а для нечистых, наоборот, ни в чем нет чистоты. Тебе не вменят в позор, если ты по примеру Соломона кормишь дома шестьдесят цариц, восемьдесят сожительниц и несчетное количество юных легкомысленных язычниц, если только ты всему предпочитаешь божественную мудрость, она для тебя одна-единственная, твоя краса, твоя голубка. И израильтянин, пленившись внешним видом, любит чужестранку и варварку, но подстриженные волосы и обрезанные ногти сделают из чужеземки израильтянку. Осия приводит блудницу, но детей от нее воспитывает не для себя, а для Господа Саваофа, и святой блуд пророка увеличивает семью Господа. После того как евреи покинули Египет, некоторое время они жили тем, что сыпалось с неба, но это была пища временная, ее не могло хватить для столь долгого пути. Поэтому, отвергнув ее, тебе надо как можно больше спешить к манне мудрости небесной, которая досыта накормит тебя и будет вдохновлять до тех пор, пока ты как победитель не достигнешь той обещанной награды, которую никогда не потеряешь.

Но между тебе надлежит помнить и помнить, что толковать божественные книги следует не иначе как с мытыми руками, т.е. имея в высшей степени чистую душу, чтобы по твоей оплошности лекарство не превратилось в яд и манна не сгнила, если ты не овладеешь страстями. С тобой может произойти, как с тем Озой, который не побоялся коснуться нечистыми руками наклонившегося ковчега, и за это нечестивое дело его поразила внезапная смерть. Главное, чтобы ты достойно думал об этих книгах. Знай, что тайны чистые – а они таковы и есть – исходят из сокровенной глубины божественного духа. Если ты благочестиво, с почтительностью, смиренно приблизившись к ним, ты почувствуешь, как тебя вдохновляет воля Божья, поражает, овладевает тобой, неизъяснимо преображает тебя. Ты увидишь радости счастливого жениха, увидишь состояние богатейшего Соломона, увидишь скрытые сокровища вечной мудрости. Однако бойся и не вторгайся в покой бесстыдно; низок вход – смотри, как бы не стукнуться головой и не отскочить тебе назад. Более того, думай так: все, что видишь глазами и трогаешь руками, менее истинно, чем то, что ты там читаешь. Небо и земля погибнут, а из слов божественных не погибнет ни единой йоты, ни единого знака, и все свершится. Люди лгут и заблуждаются; истина Божья не обманывает и не обманывается.

Из толкователей божественного Писания более всего выбирай тех, которые дальше всего отходят от буквы. После Павла такого рода прежде всего Ориген, Амвросий, Иероним, Августин. Ведь я вижу, что новейшие теологи весьма охотно цепляются за буквы и на всякие хитрые тонкости затрачивают больше труда, чем на раскрытие тайн, – будто бы Павел, действительно, не говорил, что наш закон – духовный. Я, например, слышал, что некоторые до такой степени ублажают себя жалкими человеческими объяснениями, что отвергают толкования древних как бредни. Скот придал им столько уверенности, что они, никогда не читая Священных писаний, полагают себя, однако, самостоятельными теологами. Говорят они о чрезвычайных тонкостях или говорят достойно Святого Духа – пусть об этом судят другие! Если ты предпочитаешь быть крепче духом, а не подготовленнее для спора, если ты больше ищешь пищу духовную, чем щекотку для ума, то лучше всего разверни древних, у которых благочестие явственнее, просвещенность богаче и древнее, а речь не бессильна, не грязна и толкование больше соответствует священным тайнам. Конечно, я не хотел сказать, что отвергаю новейших теологов, но предпочитаю более полезное и подходящее к твоему намерению.

Ведь Божественный дух имеет свой язык и свои образы, которые ты должен прежде всего изучить посредством тщательного наблюдения. Божественная мудрость лепечет с нами, как заботливая мать приспосабливает слова к нашей детскости. Младенцам во Христе она протягивает молоко, слабым – зелень. Ты же торопись мужать и готовься к твердой пище. Она опускается до твоей низости, но ты, наоборот, подымайся до ее высоты. Чудовищно навсегда остаться ребенком, слишком трусливо не переставать быть слабым. Размышление над одним стихом удовлетворит больше, насытит больше, если ты, разбив скорлупу, извлечешь зерно, чем когда ты пропоешь все псалмы до последней буквы. Я столь усердно напоминая об этом, потому что мне хорошо известно, что заблуждение это захватило не только души простого народа, но и тех, кто своим облачением и званием заявляет о совершенной богобоязненности, чтобы думали, будто высшее благочестие заключается единственно только в ежедневном повторении возможно большего числа едва ли не буквально понятых псалмов. Я думаю, что причина этого не в чем ином, как в том, что монашеское благочестие до такой степени повсеместно охладело, истощилось, исчезло, утратилось, так как монахи старятся на понимании буквы и не трудятся над постижением духовного смысла Писаний. Они не слышат Христа, провозглашающего в Евангелии: «Плоть не приносит никакой пользы, дух животворит», а также Павла, подкрепляющего Учителя: «Буква убивает, дух животворит». И – «Мы знаем, что закон – духовный, а не плотский». И еще: «О духовном надобно судить духовно» Некогда Отец духовный хотел, чтобы Ему молились на горе, а теперь – в духе. Впрочем, я не презираю слабость тех людей, которые по скудости ума делают то единственное, что они могут, в простой и чистой вере произнося священные псалмы. Мало того, подобно тому, как в магических заклинаниях есть много слов, непонятных тем, кто их произносит, в действенность которых, однако же, верят, так следует думать, что и божественные слова, хотя и малопонятные, однако же способны помочь тем, которые их произносят и слушают с искренней верой и чистым сердцем; ангелов же, которые присутствуют и все понимают, приглашают оказать поддержку. Действительно, ведь и Павел не презирает ни тех, которые поют псалмы в духе, ни тех, которые болтают языком, но призывает стремиться к лучшим дарам. Если кому не удается выкарабкаться по вине природы, а не души, то пусть он не мешает тем, которые пытаются достичь более высокого. И по словам Павла: кто ест, пусть не унижает того, кто не ест, а кто не ест, пусть не осуждает того, кто ест. Я ни в коем случае не хотел бы, чтобы ты, наделенный столь счастливым дарованием, погряз в пустых буквах; тебе следует стремиться к скрытому смыслу и подкреплять неустанные усилия частыми молитвами, пока не откроет тебе книгу за семью печатями Тот, Кто имеет ключ Давидов, Кто замыкает; никто не откроет тайн Отца, которые никто не знает, кроме Сына и того, кому Сын пожелает приоткрыть их.

Но к чему скатывается наша речь? Мне хотелось предписать тебе образ жизни, а не занятий. Впрочем, мы уклонились в эту сторону, потому что пытаемся показать тебе удобное средство, с помощью которого ты должен будешь добыть оружие для своей новой военной службы. Итак, вернемся к наставлению! Если ты из языческих книг возьмешь самое лучшее и, как пчела, облетая все сады древних, минуешь ядовитый сок, а высосешь только спасительный и благородный, то возвратишь свою душу жизни всеобщей, которую и называют этической, намного более вооруженной. Разумеется, и у их Паллады есть свое оружие, которым ни в коем случае не следует пренебрегать. Но знай, что вся истина, где бы ты с ней не сталкивался, Христова. Но это божественное и, по словам поэтов, Вулканово снаряжение нельзя пробить никакой стрелой, если только она не из арсенала Священных писаний. В него сложил Давид, наш полководец, все военное снаряжение для своих воинов, чтобы они сражались им лицом к лицу и издали с необрезанными филистимлянами. Это оружие, даже если бы оно было, не защищало ни Гомерова Ахилла, ни Вергилиева Энея. Одного из них позорно победил гнев, а другого – любовь. Не случайно сказано, что его ковали не в человеческих мастерских, а в тех, которыми владеют вместе Вулкан и Минерва. Ибо поэты-ваятели делают Минерву богиней искусства и мудрости, а Вулкана – богом огня. Я только думаю, что это действительно происходит, если огонь божественной любви так укрепляет взлелеянный разум благородными искусствами, что

Пускай весь мир, распавшись, рухнет – Чуждого страха сразят обломки.

Но раньше следует отбросить оружие гордого Саула, в котором больше бремени, чем пользы: когда Давид собирался бороться с Голиафом, оно отягощало его, а не помогало. Затем надо собрать на берегу бурлящего Священного писания пять камешков (это, пожалуй, пять слов Павла, которые он говорит со значением), а потом взять в правую руку пращу. Только это оружие и поражает единственного нашего врага – отца гордыни – сатану. Каким образом победил его, наконец, Господь наш – Иисус Христос? Разве не отвечает Он искусителю словами из Священного писания так, будто бы пробивает лоб камнями, которые несет бурный поток? Хочешь узнать об оружии христианской Паллады? Он говорит: «И возьмет оружие – ревность Свою – и вооружит тварь для отмщения врагам. Наденет вместо брони справедливость, возьмет вместо шлема правый суд. Примет несокрушимый щит – справедливость, строгий гнев сделает копьем». И у Исайи ты читаешь: «Одет Он справедливостью, как броней, и шлем спасения на главе Его. Одет Он в облачения мести и покрыт словно плащом ревности». Если хочешь войти в арсенал Павла, полководца не из робких, – несомненно, найдешь и там: «Оружие нашей военной службы не плотское, но сильное Богом – для разрушения твердыни; им ниспровергаем замыслы и всякую высоту, воздымающую против замысла Божьего». Ты найдешь оружие Божье, с помощью которого сможешь противостоять в злой день. Ты найдешь оружие справедливости справа и слева, ты найдешь сбоку защиту – истину и броню справедливости, щит веры, которым ты сможешь уничтожить все огненные стрелы зла. Ты найдешь и шлем спасения, и меч духовный, который есть слово Божье. Если кто будет тщательно прикрыт всем этим и укреплен, тот, наконец, сможет без страха произнести то вдохновенное изречение Павла: «Кто же отделит нас от любви Божьей? Скорбь ли, теснота ли голод или нагота, опасность, горение или меч?» Смотри, скольких врагов, страшных для всех, он считает ничем! Но послушай нечто. Еще более сильной. Потому что за этим следуют слова: «Но все это мы одолеваем с помощью Того, Кто возлюбил нас. Ведь я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни начальники, ни силы, ни настоящее, ни будущее, ни храбрость, ни высота, ни глубина, никакая иная тварь не могут отделить нас от любви Божьей, которая есть в Иисусе Христе». О счастливая уверенность, которую оружие света дало Павлу, т.е. маленькому человеку, каковой называет себя даже отбросами этого мира. Если ты всем сердцем обратишься к священным писаниям, они защитят тебя таким оружием, что тебе не надо будет никаких наших наставлений.

Но так как ты хочешь этого, дабы не показалось, что мы отказываем тебе в услуге, мы выковали Оружие, т.е. своего рода маленький меч, который ты никогда не выпускал бы из рук – ни на пиру, ни в спальне, чтобы даже тогда, когда ты вынужден будешь заниматься мирскими делами и тебе будет тяжело носить с собой это оружие справедливости, ты, однако, не допустил бы, чтобы враг в любой момент из засады мог напасть на тебя, совсем безоружного. Пусть бы ты, по крайней мере, не раскаивался в том, что носишь с собой этот маленький меч, который и носить необременительно, и для защиты он небесполезен. Он, конечно, крошечный, однако, если ты будешь умело пользоваться им как маленьким щитом веры, ты легко отразишь стремительный натиск врага, не получив ни одной стремительной раны. Но уже настало время попытаться нам показать тебе, как им пользоваться; если ты тщательно подготовишься к исполнению, я буду уверен, что Христос, наш военачальник, тебя, ликующего победителя, из этого гарнизона переведет в свой град Иерусалим, где нет вовсе никакого грохота войны, но есть вечный мир и совершенное спокойствие. Между тем вся надежда на спасение заключена в этом мече.

НАЧАЛО МУДРОСТИ – ПОЗНАНИЕ САМОГО СЕБЯ; О ДВОЯКОЙ МУДРОСТИ – ИСТИННОЙ И ЛОЖНОЙ

Поэтому покой – это высшее благо; ревнители мира сего направляют к нему все свои старания, однако покой этот, как было сказано, ложный. Философы ложно обещали его последователям своих учений. Ведь только один Христос дарует его, а мир сей не может дать покоя. Для того чтобы прийти к нему, существует один способ, а именно вести войну с нами самими, жестоко сражаться со своими пороками. Ведь против этих врагов с неумолимой ненавистью выступает Бог – наш покой, по своей природе Он – сама добродетель, отец и творец всех добродетелей. Но стоики, наихрабрейшие утвердители добродетели, именуют глупостью скопище всякого рода пороков; в наших сочинениях это называется злобой (malitia). Полную честность во всем они и мы именуем мудростью. Но разве мудрость в соответствии с изречением побеждает злобу? Отец и князь злобы – властитель тьмы Белиал; всякий, кто следует за ним, блуждая в ночи, поспешает в ночь вечную. Иисус Христос, наоборот, творец мудрости и сама мудрость, свет истинный, который один рассеивает ночь мирской глупости, Он, сияние отчей славы, по свидетельству Павла, возродив нас в себе, стал для нас искуплением, оправданием и мудростью. Павел сказал: «Мы проповедуем Христа распятого, для иудеев – соблазн, для язычников – безумие; для самих же призванных иудеев и греков – Христа, Божью силу и Божью премудрость». По Его примеру и мы сможем одержать победу над вражеской злобой, если только станем мудрее из-за Того, в Ком будет наша победа. Согласись с этим, презрев мудрость мира сего, которая под наилживейшим именем нахваливает себя глупцам, – ведь по словам Павла, у Бога нет большей глупости, чем земная мудрость, которую должен забыть тот, кто действительно желает быть мудрым. Он говорит: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, пусть станет глупым, чтобы оказаться мудрым». Ведь мудрость этого мира – это глупость у Бога. И немного выше: «Ибо написано там: „Погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну“. Где мудрец? Где книжник? Где совопросник мира сего? Не сделал ли Бог мудрость мира сего глупостью?».

Не сомневаюсь, что уже теперь тебе ненавистны эти глупые мудрецы и слепые поводыри слепых, кричащие, что ты сбился, обезумел, стал безрассудным, так как склоняешься к Христу. Они всего лишь называются христианами, в основном же насмешники и противники учения Христова. Смотрит, как бы не подействовала на тебя их болтовня! Их несчастная слепота скорее достойна оплакивания, чем подражания. Что это за превратный вид мудрости – понимать в делах ничтожных, быть ловким и хитрым лишь в позоре, а в том, что единственно только относится к нашему спасению, разуметь не больше скотины? Павел хочет, чтобы мы были мудрыми, на добро, на зло же – простаками. Они знают, как поступать неправедно, а творить добро не умеют. И если один велеречивый греческий поэт писал:

Кто же не смыслит и сам ничего и чужого совета К сердцу не хочет принять – совсем человек бесполезный,

Не расположить ли, наконец, в этом ряду тех, которые сами глупы наипозорнейшим образом, однако же не перестают приводить в смятение, высмеивать, запугивать тех, которые уже образумились? Разве не осмеют насмешника? «Живущий на небесах посмеется над ними, и Господь станет глумиться над ними». Ты читаешь в Книге Премудрости: «Они увидят и уничтожат его, но Господь посмеется над ними». Смеяться над нечестивыми почти похвально, но, конечно, достославно стать ревнителями Главы нашего и апостолов. И конечно, следует бояться быть осмеянным Богом. «Я тоже, – говорит премудрость, – посмеюсь над вашей погибелью и порадуюсь, когда придет тот, кого вы боялись». Разумеется, поздно уже скажут пробудившиеся: «Это те, которые были у нас в осмеянии и в притче поругания». Мы, безумные, полагали их жизнь безумной и конец бесчестным. «Мудрость эта животная, – как говорит Иаков, – бесовская», враждебная Богу. Конец ее – погибель, потому что за ней по пятам всегда следует смертоносная гордыня; за гордыней – слепота души, за слепотою – тирания страстей, за тиранией страстей – общая жатва пороков и разнузданность любого прегрешения. За этой разнузданностью следует привычка, за привычкой – наинесчастнейшее оцепенение души, которое приводит к тому, что люди лишаются понимания зла. Оцепеневших охватывает смерть тела, за которой наступает вторая смерть. Ты видишь, что мирская мудрость – мать величайшего зла.

О Христовой же мудрости, которую мир сей считают глупостью, ты читаешь: «Одновременно с нею пришли ко мне все блага и через ее руки неисчислимые богатства. Я радовался всему, потому что предваряла их эта мудрость, и я не знал, что она – мать всех благ». Ведь ее сопровождают скромность и кротость. Кротость дает нам способность воспринять божественный дух. Ведь любит покоиться на смиренном и кротком Тот, Кто одновременно наполняет наше сердце семеричной благодатью; только после этого пустит ростки тот счастливый посев всех добродетелей с блаженными плодами, из которых главный – радость внутренняя. Радость тайная, радость, известная только тем, кого она коснулась. Она не исчезнет в конце и не пропадет вместе с мирскими радостями, а соединится в радость вечную. Ее, брат мой, по наставлению Иакова следует просить у Бога пылкими молитвами и по совету одного мудреца стараться добыть как сокровище из вен священного писания.

Считай, что начало этой мудрости в познании самого себя. Древность верили, что это изречение появилось с неба, великим учителям оно до такой степени нравилось, что они думали, будто в нем кратко выражена вся сила мудрости. Но это изречение не имело бы для нас веса, если бы оно не сходилось с нашим Писанием. Тот тайный возлюбленный в песни грозит своей невесте и велит, чтобы она ушла, если она сама не знает себя: «Если ты не знаешь себя, о прекраснейшая из женщин, то ступай отсюда, иди по следам своих стад». Поэтому пусть никто необдуманно не берет на себя столь важное дело, как познание самого себя. Я не ведаю, знает ли кто-либо полностью свое тело и состояние духа? Павел, которому удалось узнать тайны третьего неба, тем не менее не отважился судить о себе самом. Он отважился бы, если бы достаточно знал себя. Если же человек столь духовный, который судит обо всем, но о нем никто не должен судить, настолько мало был себе понятен, то на что надеемся мы, плотские? С другой стороны, кажется, что совершенно бесполезен воин, который недостаточно знает собственные войска и отряды врагов. Ведь человек воюет не с человеком, а с самим собой, и как раз из собственного нашего нутра нападает на нас все время вражеский строй, вроде того, как рассказывают поэты о земнородных братьях. И настолько тонко различие между врагом и другом, что существует огромная опасность, как бы мы, недостаточно осторожные, недруга не приняли за друга, или не навредили бы другу вместо врага. Тот знаменитый полководец останавливает даже ангела света, говоря: «Ты наш или наших врагов?» Поэтому, так как ты сам предпринял войну с самим собой, первая надежда на победу заключается в том, чтобы ты узнал себя как можно лучше; и я хочу представить тебе, как на картине, некий твой образ, дабы ты хорошо узнал себя вдоль и поперек.