3

«Семья». Это слово часто употреблялось «Битлз» и их окружением. Оно постоянно, зачастую бессознательно мелькало в их разговорах, да и сейчас продолжает присутствовать. Как понятие это слово означает «семью «Битлз», в которую люди или входили, или нет.

Пол Маккартни, чья юность была трагически омрачена смертью матери, очень привержен этому понятию. Он постоянно вспоминает детство и атмосферу надежности семьи, и эти воспоминания играют определяющую роль в его настоящей жизни. В то яркое десятилетие его жизни, когда он вышел из-под родительской опеки, но еще не завел собственную семью и не стал отцом, семьей Маккартни были «Битлз», и особенно Джон Леннон. Их дружба стала еще сильней перед лицом пугающего и греховного Гамбурга.

Из Ньюхейвена «Битлз» переправились на пароме в Хук-ван-Холланд, а дальше на потрепанном зеленом фургоне «Остин», принадлежащем Аллану Уильямсу, отправились в Гамбург, куда и прибыли 17 августа 1960 года. По дороге они исключили из своего названия слово «силвер», и уже в этот же вечер как «Битлз» выступали на маленькой сцене гамбургского клуба «Индра». Все участники ансамбля выглядели усталыми, голодными и напуганными - ведь они совсем еще были юнцами, впервые уехали по-настоящему далеко от дома, впервые вообще были за границей. Пятеро мальчишек из Ливерпуля, не знавших ни слова по-немецки, были встречены публикой довольно прохладно.

Условия проживания оказались ужасными, в их распоряжении была комната, в которой стояли две кровати и софа, и два маленьких грязных закутка размером 8x6 футов (2,5x1,8 м). Эти помещения находились в задней части порнографического кинотеатра «Бемби», которым владел Кошмидер. Умываться приходилось в туалете кинотеатра. Иногда постоянные посетители кинотеатра предпочитали справлять нужду в том помещении, где спали «Битлз». Кабальный контракт, который они подписали, предусматривал, что они будут выступать семь дней в неделю, получая при этом по тридцать марок каждый.

Клуб «Индра» располагался в тесном, старом и грязном помещении, недавно превращенном в стриптиз-клуб. Посетители, в основном пьяницы и проститутки, были равнодушны к музыке, и «Битлз» не удавалось поднять их настроение. Имевшие уже достаточный опыт небольших выступлений в провинциальных танцзалах перед толпой подростков, они совершенно не были подготовлены к выступлениям перед уставшими от жизни обитателями квартала, где были сосредоточены публичные дома. Леннон вспоминал: «В Ливерпуле мы обычно давали часовые концерты и всегда играли одни и те же лучшие вещи. В Гамбурге мы были вынуждены играть в течение восьми часов, и надо было искать какой-то выход».

Однако найти выход было не так-то легко, а ситуация еще более осложнилась, когда Кошмидер перевел их выступать в более крупный клуб «Кайзеркеллер», так как спустя шесть недель он вынужден был закрыть клуб «Индра» из-за жалоб жителей соседних домов, возражавших против бит-клуба. Неопытные ребята, столкнувшись с публикой, состоящей из торговцев наркотиками и вооруженных головорезов, упали духом. Их бесцветные выступления встречали, по словам Леннона, «довольно холодный прием» со стороны публики, и это поставило под сомнение продление ангажемента.

«Derry and the Seniors» - другая ливерпульская группа, которая в это время выступала в «Кайзеркеллере», не оказала им никакой поддержки. Они свысока смотрели на «Битлз» и считали их, как говорило старшее поколение, «второсортным гаражным ансамблем». И именно Уильямсу, который продолжал находиться в Гамбурге и следил за получением своих десяти процентов, удалось устроить тот кавардак, который по ночам возникал на большой, не брезгующей ничем сцене «Кайзеркеллера». В один из октябрьских вечеров он, потеряв терпение, крикнул им: «Ребята, сделайте шоу!» Этот призыв был услышан как «больше шума», и клуб огласился дикими воплями, что подхлестнуло музыкантов, в особенности Леннона. Он начал прыгать на сцене, как сумасшедший, иногда изображая судороги, а иногда копируя хромого Джина Винсента, у которого нога была повреждена в результате несчастного случая с мотоциклом. Леннон вскидывал вверх правую руку и кричал: «Зиг хайль!», что было запрещено в Германии, ходил по сцене гусиным шагом и кричал публике: «Нацисты!»

Публике это понравилось. «Кайзеркеллер» отнюдь не был клубом, где собирались, чтобы попить чаю и потанцевать. Собирался там вульгарный и шумный народ, но драки были более кровавыми, чем в танцзалах Ливерпуля, где играли «Битлз». В то время Гамбург являлся европейским центром контрабанды оружия и был очень опасным городом, а Репербан был самым опасным районом этого города. При приеме официантов на работу оценивалось их умение обращаться с дубинкой и пружинным ножом. Леннон называл их убийцами, на площадке для танцев регулярно валялись полумертвые тела.

Именно там «Битлз» проверили свои способности. Пол Маккартни говорит: «Я считаю, что если ансамбль может играть в пивной, то это хороший ансамбль». Гамбургские пивные погребки как раз и были таким местом. Ив течение последующих двух лет во время нескольких визитов в Гамбург «Битлз» действительно встречали как хороший ансамбль.

Леннон говорил: «Чтобы заставить немцев приходить к нам и развлекать их иногда по двенадцать часов, надо было действительно много трудиться. Мы никогда бы не добились такого прогресса, оставаясь дома». Пит Бест вспоминает: «В конце концов, мы играли без всяких ограничений. Это была свобода музыки, и мы играли так, как хотели, как, нам казалось, должны играть».

Сначала у ансамбля было очень мало контактов с публикой вне сцены. По-немецки они знали всего несколько слов и совсем не стремились изучать язык или заводить друзей среди немцев. «Они все были придурковатыми», - отмечал Леннон, поэтому участники ансамбля общались только друг с другом. Позднее их навестили Синтия и Дороти Роне - белокурая студентка художественного колледжа, которая встречалась с Полом и на которой он одно время собирался жениться. Группа «Derry and the Seniors» уехала домой, и на ее место приехала «Rory Storm and the Hurricanes», ударником в которой был Ричард Старки, называвший себя Ринго Старром. Участники ансамблей подружились и составили «семью» ливерпульцев в эмиграции, и, как во всех семьях, у них случались споры и скандалы.

Особенно склонен к этому был Маккартни. Он часто ругался с Харрисоном, спорил с Ленноном по поводу лидерства в группе, что в конечном итоге стало предвестником более серьезных грядущих конфликтов. Однако больше всего от приступов его дурного настроения страдал Сатклифф. Поездка в Гамбург не улучшила их отношений. Леннон вспоминал: «Пол всегда придирался к нему».

Однажды их антипатия друг к другу вылилась в драку на сцене. Художник Сатклифф, никогда не страдавший такой ксенофобией, как другие, вскоре завел себе подругу - загадочную и очаровательную помощницу фотографа Астрид Кирхгер, у которой была спальня в черных тонах. («У меня сейчас период увлечения Жаном Кокто», - объяснила она ошеломленным участникам ансамбля. Имя Кокто не упоминалось в доме на Фортлин-Роуд.) Астрид не очень интересовалась Маккартни. Однажды она сказала с хорошо продуманной сдержанностью: «Я поняла, что Пол трудно сходится с людьми». Она говорила, что с подозрением относилась к его обаянию: «Меня настораживало, что кто-то все время может быть таким привлекательным». Сейчас Астрид вообще не желает говорить о нем.

Привлекательность Маккартни не всегда была ярко выраженной. Когда Астрид приходила в клуб, Сатклифф подходил к микрофону и нежным голосом исполнял для нее хит Пресли «Love Me Tender», что вызывало доброжелательные насмешки со стороны других участников ансамбля. Однажды Пол высказал что-то, не слишком приятное. Пит Бест вспоминал: «Пол сказал что-то, что рассердило Стюарта, который повернулся и ударил Пола, а потом повалил его на сцену. Мы разняли их, Стюарт был в бешенстве». Со временем мир восстановили и противники успокоились, единство ансамбля скрыло остатки антагонизма. И несмотря на длительную неприязнь между Маккартни и Астрид, она осталась в «семье» и стала одной из тех, кто повлиял на развитие «Битлз».

Сатклифф познакомился с Астрид через ее приятеля, молодого художника-дизайнера Клауса Формана, который как-то забрел в «Кайзеркеллер» после ссоры с Астрид. Его покорила грохочущая музыка «Битлз» и их необычный пижонский вид. «Я не мог оторвать от них глаз», - вспоминал он. Клаус снова и снова заходил в клуб и однажды пришел с Астрид. Несмотря на черную спальню, Астрид была типичной представительницей благополучного среднего класса, но ей понравилась вульгарная атмосфера «Кайзеркеллера». Как и Формана, ее покорили «Битлз». «Меня всегда приводили в восхищение пижоны, а тут передо мной их было сразу пять. Я просто сидела с открытым ртом». Астрид с первого взгляда влюбилась в Сатклиффа.

«Битлз», преодолевая свои антигерманские предубеждения, тоже заинтересовались спокойным, непринужденным артистическим стилем Формана, Астрид и их друзей, которых они стали приводить с собой в клуб. В Германии в это время был очень распространен экзистенциализм, и эта компания была лидером этого движения в Гамбурге. Они со смыслом рассуждали о жизни, зачесывали волосы вперед, одевались в черное и были не похожи ни на кого из тех, кто окружал «Битлз». Леннон называл их «экзи» - от экзистенциализма. Любознательный Маккартни, вдохновленный их примером, прочитал основополагающий роман битников «На дороге» Джека Керуака. В перерывах выступлений все вместе выпивали, объясняясь на общечеловеческом языке знаков и жестов. Сатклифф и Астрид, используя дополнительно для общения немецко-английский словарь, вскоре стали любовниками.

Влияние, которое Астрид и «экзи» оказали на «Битлз», имело впоследствии поистине мировое значение. По правде говоря, у «Битлз» было мало чего совсем оригинального - философия их представляла собой немецкое понимание американского движения битников, прическа с зачесанными вперед волосами пришла из Парижа, пиджаки без воротников - от Пьера Кардена. Но когда все это было приложено к группе молодых ребят, говоривших с акцентом, которых никто не слышал за пределами Ливерпуля, когда все это было подано на музыкальный рынок вкупе с гениальным песенным творчеством Леннона и Маккартни, то результат оказался феноменальным.

По словам Артура Кестлера, «различные элементы, будучи собранными вместе, осуществляют процесс создания». В случае с «Битлз» это было истинной правдой. Маккартни, который всегда делал быстрые социальные, обобщения, замечал: «Эпоха королевы Елизаветы I ассоциируется с Ролли, а эпоха Елизаветы II - с «Битлз». И в этом заслуга музыки».

Экзистенциализм как популярное движение, противоположное философии избранных Сартра, в те времена находил свое музыкальное выражение в современном джазе. «Битлз» не любили джаз. «Мы были против джаза, джаз никому ничего не давал», - говорил Леннон. Однако им нравился стиль «экзи», и они стали считать его своим. Привнося этот стиль в грохочущий рок-н-ролл, смешивая Керуака с Литтл Ричардом, «Битлз» вытащили экзистенциализм из стен университетов и колледжей и превратили его в массовое движение, достигшее своего апогея в конце 60-х годов, в период движения хиппи «Власть цветам». Но в те бурные гамбургские дни, конечно, ни Леннон, ни Маккартни даже не представляли себе грядущих последствий, они просто каждый вечер по двенадцать часов выступали перед шумной публикой.

Маккартни всегда был честолюбив и считал, что ансамблю нужно уехать в другое место, желательно подальше от скандальной гамбургской публики. Насколько он иногда мог быть замкнутым в личной жизни, настолько обаятельным, улыбающимся и доступным - на сцене, поэтому среди поклонников ансамбля Пол считался наиболее популярным его участником. Астрид говорила: «Он всегда что-то говорил на сцене, объявлял песни и раздавал автографы. Уже тогда у него проявлялись задатки импресарио». «Пол - единственный из них, кто всегда волновался о будущем и спрашивал: «Что мы будем делать?» - вспоминал Бест.

Однако в мире «экзи» Репербан будущее было неопределенным и могло зависеть от необузданного нрава бандитов, вооруженных ножами и пистолетами, поэтому надо было играть и заботиться только о себе. Чтобы выжить в этом Дантовом аду, «Битлз» прибегли к помощи местных проституток, таблеток и алкоголя.

Если выступление ансамбля нравилось публике, то клиенты присылали для них выпивку прямо на сцену. «Спойте «Hound Dog» за два ящика пива», - кричал кто-нибудь из публики, и они пели. Пили они много, а иногда слишком много. Бест вспоминал, как после одной из пьянок Харрисон блевал с кровати на пол, усугубляя и без того ужасающую грязь их спального помещения.

В качестве химического противодействия алкоголю и под предлогом того, что это помогает им выдерживать ночные выступления, «Битлз» стали употреблять таблетки. «Немцы говорили, что можно поддерживать бодрое состояние, принимая таблетки для похудения. Мы так и делали», - говорил Леннон. Первым поставщиком таблеток стала Роза, работавшая в туалете клуба «Индра». Таблетки хранились у нее в коробке из-под леденцов, и она всегда с готовностью их предлагала. Сначала они принимали «прелюдин», а потом перешли к «пурпурным сердцам» и «черным бомбардировщикам». «Это был единственный способ выдержать все это», - уверял Леннон.

И вскоре «Битлз» (за исключением Пита Беста, который всегда держался в сторонке) стали глотать эти таблетки горстями. Они утверждали, что никогда не испытывали зависимости от этих таблеток, но это было началом их знакомства с наркотиками. Употребление таблеток в таких количествах в сочетании с алкоголем часто приводило к тому, что языки у «Битлз» заплетались, они спотыкались на сцене, а иногда и падали с нее.

Поведение Леннона никогда не отличалось скромностью, а под воздействием таких потенциально смертельных коктейлей стало еще хуже. Будучи как-то без денег и под воздействием большой дозы таблеток, он попытался обчистить пьяного матроса. В другой раз он появился на сцене голый, с сиденьем от унитаза на шее. Говорят, что он однажды помочился из окна на проходивших мимо монахинь, но Маккартни не подтверждает эту историю. О тех днях ходит еще много различных баек.

Об употреблении таблеток вспоминает и менеджер Спенсер Мейсон. Впервые он познакомился с Ринго, когда работал затейником в летнем лагере «Батлин» в Северном Уэльсе, а Ринго был ударником группы «Rory Storm’s Hurricanes», выступавшей в этом лагере. В начале бума бит-музыки Мейсон стал антрепренером другой ливерпульской группы «The Mojos», которая тоже выступала в Гамбурге и в составе которой одно время был Льюис Коллинз, ставший впоследствии актером и снявшийся в «Профессионалах». Мейсон говорит: «Все принимали таблетки. Они слегка поднимали тонус и отбивали аппетит, к тому же все группы вынуждены были ограничивать себя в пище. Но таблетки в определенной степени нарушали психику, а Леннона приводили в неистовство. Однажды он купил на рынке поросенка и гулял по Гамбургу, держа его на поводке». Правда, знакомство поросенка с «Битлз» оказалось недолгим. В стороне от Репербан находился отель «Феникс», в котором иногда останавливался Аллан Уильямс. Леннон завел туда поросенка и выбросил его из окна верхнего этажа. Мейсон вспоминал: «Леннон был не в себе и кричал: «Смотрите, летящий поросенок!». Конечно же, поросенок разбился.

По словам Мейсона, «Маккартни был гораздо спокойнее. Вне сцены он вел себя крайне сдержанно, почти вежливо». Но не настолько вежливо, чтобы отказать себе в общении с женщинами, которые составляли суть Репербан. Тот же Мейсон говорил, что любимым напитком Пола был шнапс с фантой, которым он запивал «голубенькие» таблетки. Это была умопомрачительная смесь, но, похоже, она не сказывалась отрицательно на сексуальной активности «Битлз». Позже, оправдывая их, Брайан Эпстайн скажет, что они были молоды, достигли половой зрелости, а жизнь на Репербан в этом плане можно было сравнить с тем, как если бы их запустили в кондитерский магазин. «Женщин можно было иметь сколько угодно», - говорил Мейсон, а Бест вспоминал: «У нас было много девушек».

Подобные случайные связи со свободными от работы проститутками, девицами легкого поведения, старыми, молодыми, за сценой, в подъездах не могли обойтись без заболеваний, и «Битлз» приобрели опыт венерических инфекций. Для определения диагноза приглашали Аллана Уильямса, который вскоре получил прозвище «маленький доктор-сифилис». «Битлз» встречались с ним в баре «Гретель и Альфонс», который стал постоянным местом встречи заезжих английских ансамблей. Там Уильямс отводил их в туалет и осматривал на предмет «опухолей в паху и выделений из члена», а также спрашивал, не больно ли им мочиться. Если симптомы соответствовали «тому, о чем я читал», он отправлял их в клинику сделать укол пенициллина. Но проходило немного времени, и кто-нибудь снова заболевал. Питер Браун вспоминал: «Только по возвращении из Гамбурга венерологу удалось окончательно вылечить их».

Уильямс был более щепетилен в выборе партнерш, но не настолько осторожен, чтобы избежать неприятного приключения, в которое его втравил Маккартни (по крайней мере, он ничего не предпринял, чтобы избежать его). Однажды вечером Уильямс зашел в пивной бар, где Маккартни, Мейсон и еще несколько человек сидели и выпивали. С ним было существо, которое Мейсон описал как «очень привлекательная шлюха» - в туфлях на высоком каблуке, в облегающем платье с низким декольте.

Маккартни знал спутницу Уильямса и понимал, чем все может закончиться, но, решив позлить Уильямса, Пол стал приставать к ней и отстал только тогда, когда Уильямс начал злиться. Пол поздравил его с хорошим выбором и пожелал удачи. Когда Уильямс с подругой вышли из бара, чтобы отправиться в отель, Пол разразился диким смехом. Он все еще продолжал хихикать, когда спустя час Уильямс ворвался в бар с криком: «Это мужчина!»

Но даже в этом угаре Маккартни как-то находил время и, что еще более примечательно, энергию, чтобы заниматься сочинением песен. После полудня, в перерыве между очередными любовными утехами и подготовкой к выходу на сцену, он играл мелодии на любом подвернувшемся под руку пианино. «I’ll Follow the Sun» - одна из композиций, следы создания которой ведут в Гамбург.

Бест вспоминал: «Пытаясь произвести впечатление на публику, он говорил: «Послушайте, я написал песню, что вы о ней думаете?» При этом он получал маловразумительные ответы. Они пели стандартные песни в стиле рок, такие, как «Long Tall Sally» Литтл Ричарда, «Roll Over Beethoven» Чака Берри, «Match Box» Карла Перкинса и «Dizzy Miss Lizzie» Ларри Уильямса, которые составляли костяк их репертуара, и за возможность их услышать клиенты платили деньги. Во время всех поездок «Битлз» в Гамбург в течение последующих двух лет они исполняли не более шести композиций Леннона - Маккартни, да и те были малозаметны.

Однако когда «Битлз» четыре месяца спустя вернулись в Ливерпуль, оказалось, что их сценическое мастерство, исполнительская манера и способность самобытной интерпретации значительно возросли. Они не планировали возвращаться так рано, но были вынуждены сделать это под угрозой репатриации. В конце октября открылся конкурирующий клуб под названием «Горячая десятка». Его владелец Петер Экхорн решил потеснить Кошмидера и стал переманивать от него всех, кого мог. Главный вышибала, бывший боксер по имени Хорст Фашер, о котором ходили слухи, что он убил в драке человека, перешел к Экхорну, то же самое сделала и Роза, прихватив с собой свою коробку из под леденцов с таблетками. Затем Экхорну удалось переманить Тони Шеридана - главного английского певца в «Кайзеркеллере», репутация звезды, которого подкреплялась тем фактом, что у него вышло несколько пластинок и он выступал в передаче «Oh Boy!». Битлз подружились с ним и вскоре аккомпанировали ему в импровизированных выступлениях в «Горячей десятке»

Это было неосторожным шагом со стороны Битлз. Бывший цирковой клоун Кошмидер, хотя и был маленького роста, вполне мог постоять за себя и подобное покушение на его бизнес отнюдь не вызвало у него радости. Вскоре между конкурентами разгорелась борьба, и одной из первых жертв этой борьбы стали «Битлз». Кошмидер живо заинтересовался судьбой ансамбля и предложил им переехать в Западный Берлин. Когда он обнаружил, что они намерены перейти в «Горячую десятку», Кошмидер аннулировал односторонний контракт, и теперь «Битлз» не имели права выступать где-либо в радиусе 25 миль от «Кайзеркеллера» без его специального разрешения.

Затем в полицию поступило сообщение, что Джорджу Харрисону только семнадцать и он слишком молод, чтобы вообще находиться по вечерам на Репербан. Харрисону было предложено покинуть пределы Западной Германии, что он со слезами и сделал спустя двадцать четыре часа. Остальные продолжали выступать в «Кайзеркеллере» с месячным уведомлением, но в соответствии с предложением Экхорна строили планы окончательного перемещения в «Горячую десятку». Кошмидер предупредил их, что если они сделают это, то уже никогда не смогут выступать в Германии. И это не было пустой угрозой. Владельцы клубов таких районов, как Репербан, всегда отличались жесткостью при заключении контрактов. Спенсер Мейсон вспоминает, как видел возле соседнего клуба «Блю Петер» мертвого человека: «Он лежал там долгое время, и никто не осмеливался подходить к нему». Здесь была вотчина Кошмидера, жившая по собственным законам. Бест говорил: «Он мог бы переломать нам ноги или, того хуже, вообще убить - это было в его власти».

Чувствуя себя под защитой Экхорна, «Битлз» решили перебраться из кинотеатра «Бемби» на чердак, расположенный над «Горячей десяткой». Леннону удалось перейти незамеченным, Маккартни же и Бест оказались не столь удачливы. Когда они пришли за своей одеждой и установкой Беста, то обнаружили, что в их закутке не работает освещение.

Бест вспоминал: «Единственное, что попалось нам под руку, чтобы осветить помещение, были презервативы. Мы прикрепили их на стенку и подожгли. Презервативы вспыхнули и задымили, но нам было достаточно этого света, чтобы собрать вещи». Через несколько часов Маккартни и Беста арестовали и отвели в полицейский участок, где им предъявили выдвинутое против них Кошмидером обвинение в попытке поджога кинотеатра. На следующий день им предложили покинуть Германию, и они улетели вечерним самолетом. Вскоре за ними последовали Леннон и Сатклифф.

Грязный и жутко голодный Маккартни вернулся на Фортлин-Роуд. Те четыре месяца, которые Пол провел вне дома и без денег, он вынужден был питаться кукурузными хлопьями, и лишь иногда ему удавалось выклянчить дешевый обед у англичанина-управляющего в клубе моряков. Майкл так описывал возвращение блудного сына: «У этого изнуренного скелета, который когда-то был моим братом, лодыжки оказались тоньше и белее, чем ершики, которыми папа чистил свою трубу».

Заботами отца с помощью домашней пищи и рыбьего жира, который Пол, по словам Майкла, «ежедневно принимал после обеда», тело было восстановлено, но гораздо больше времени потребовалось, чтобы вернуть к жизни его дух. Тяжелая и изнурительная жизнь в Гамбурге закончилась унизительной депортацией, и только спустя несколько недель после возвращения домой «Битлз» снова собрались вместе.

По настоянию отца Пол записался на биржу труда и начал работать: сначала в посылочной фирме, а потом в компании «Масси энд Коггинз», где он наматывал электрические катушки за семь фунтов в неделю. Из-за его длинных волос приятели по работе называли его «Мантовани». В это время ансамбль собрался снова. Пол вспоминал: «Я не знал, стоило ли мне все время посвящать ансамблю… Мне вполне нравилось быть рабочим». Компанию устраивало, что он имеет образование и что добросовестно относится к работе. Ему дали понять, что при таком отношении к делу он сможет добиться руководящей должности. Возможно, что благодаря своей. честности и трудолюбию он и сделал бы карьеру в этой области, но, как вспоминает Джим Маккартни, «работа не интересовала его по-настоящему, он делал это просто из уважения ко мне». Через два месяца Пол уволился и вновь стал играть рок-н-ролл.

И в этот раз у Маккартни была причина для оптимизма. Спустя два дня после Рождества 1960 года «Битлз» выступали в танцевальном зале «Лизерленд Таун-холл». Реакция публики была неистовой; когда Пол заиграл «Long Tall Sally», все непроизвольно бросились к сцене. Четыре месяца неустанных тренировок в Гамбурге превратили не более чем средний, местного значения ансамбль в мощную рок-группу. «Тогда мы впервые подумали, что играем хорошо», - сказал Леннон.

В тот период в рок-музыке, когда-то дикой и необузданной, наблюдалась депрессия. Бадди Холли погиб в авиационной катастрофе, Эдди Кокрэн - в автомобильной. Чаку Берри грозила тюрьма за провоз через границу штата проститутки-индианки, что являлось нарушением закона. Литтл Ричард стал священником, а Джерри Ли Льюис женился на тринадцатилетней девочке («но мы-то, деревенские ребята, знали, что ей только двенадцать», - вспоминал Джонни Кэш), которая к тому же оказалась его двоюродной сестрой, и подобное сочетание возраста и родственных отношений оборвало его карьеру. Пресли вернулся из армии, стал сниматься в фильмах и петь баллады (Леннон говорил, что армия загубила Пресли задолго до того, как наркотики окончательно добили его). Армия, закон и смерть снова грубо усмиряли южан, как век назад - конфедератов. Повсюду пестрели щиты рекламой зубной пасты, названия которой не отличались разнообразием: «Джонни» или «Бобби».

Британская индустрия развлечений следовала американскому образцу. Передачу «Oh Boy!» сняли и заменили более прозаической «Boy Meets Girl». Вместо ревущих рок-н-роллов типа «Mean Streak» Клифф Ричард пел теперь муторные баллады типа «Living Doll». Две из десяти лучших пластинок года принадлежали четырнадцатилетней школьнице по имени Элен Шапиро, носившей прическу «паж». Группа «Shadows», которая аккомпанировала Ричарду, установила стандарт чистенького, тщательно отрепетированного, cлаженного сценического искусства.

Однако подобные музыкальные новшества не имели успеха в шумном ночном мире Репербан, и затянутые в черную кожу «Битлз» продолжали играть, вовсю притопывая ногами, что заводило публику «Лизерленд Таун-холл».

«Публика совсем ошалела», - вспоминал Бест. Ошалел и импресарио Брайан Келли, который по настоятельному совету матери Беста, подписал с «Битлз» контракт на тридцать пять последующих выступлений. Мона Бест, жена ведущего ливерпульского импресарио боксеров, начала проявлять повышенный собственнический интерес к «Битлз». Она называла их «группа моего сына» и, оттеснив на задний план Уильямса, проявила большую энергию в подборе контрактов для «Битлз». Клуб «Касбах», который размещался в подвале ее дома, стал их штаб-квартирой. Именно там они познакомились с другом Пита Нилом Аспинолом, который вскоре оставил карьеру общественного бухгалтера и присоединился к «семье» в качестве «дорожного менеджера», а впоследствии стал директором фирмы «Эппл».

Именно Мона устроила «Битлз» первый ангажемент в клубе «Каверн». Помогал ей в этом Боб Вулер, который сначала был ведущим программы в «Лизерленд Таун-холл», а потом перешел работать в старый, переделанный из овощного склада в центре города клуб, которому суждено было стать самым знаменитым бит-клубом в мире.

Вулер вместе с публикой был покорен выступлением «Битлз» в «Лизерленд Таун-холл». Летом в одном из музыкальных журналов он опубликовал статью, в которой писал: «Они ворвались на сцену тогда, когда она была изнежена такими личностями, как Клифф Ричард, и когда из музыки исчезли напор и экспрессия, которые будоражили эмоции. «Битлз» взорвали эту пресытившуюся сцену, их музыка опять стала вызывать буйную реакцию слушателей». Мона попросила Вулера, а тот в свою очередь уговорил владельца «Каверн» Рея Макфолла взять «Битлз» на работу.

Первый их дебют в клубе «Каверн» состоялся в январе 1961 года, платили им тогда всего лишь по пятнадцать фунтов. Вскоре «Битлз» стали ведущей группой клуба. Они продолжали выступать в «Каверн» до августа 1963 года, получая в то время уже по 300 фунтов. За эти два года они появлялись на сцене «Каверн» 274 раза и стали самой популярной группой в Ливерпуле, а также свидетелями создания первого клуба поклонников «Битлз».

«В «Каверн» можно было показать себя и вдоволь поиграть», - вспоминал Вик Хьюз, ударник группы «The Blackwells», которая выступала в «Каверн» одновременно с «Битлз». Потом Хьюз аккомпанировал Шейну Фентону, впоследствии ставшему Алвином Стардастом. Затем он ушел из шоу-бизнеса, переехал в Шотландию, где в настоящее время владеет магазином ковров. Хьюз говорит: «В «Каверн» частенько приходили антрепренеры, он был витриной Ливерпуля». Причем очень грязной витриной. «Это был настоящий притон», - вспоминала мать Джорджа Харрисона. Сырость, грязь, табачный смог, в воздухе витали запахи «Вулвортс» [Вулвортс - магазины, специализирующиеся на продаже дешевых товаров], но «Битлз» все это нравилось.

Хьюз говорит: «Они понимали свое превосходство, так как действительно были хороши. Леннон был простым, доступным парнем даже на пути к вершине славы. Маккартни же понимал, что талантлив, и знал, чего стоит. Пол был суперзвездой еще до того, как стал ею».

Выступления в «Каверн» не давали каких-либо очевидных преимуществ. «Битлз», как и другие ансамбли, выступавшие там, вынуждены были привозить с собой собственные инструменты, загружая их в багажник старенького фургона, купленного Аспинолом за восемьдесят фунтов (за это Аспинолу платили 5 шиллингов). Хьюз вспоминает: «Пока инструменты после выступления загружали в фургон, все хорошенькие девушки расходились с кем-нибудь из публики». Иногда Маккартни оставался в клубе на ночь, пил теплую кока-колу и развлекался с какой-нибудь подружкой в тесной костюмерной за сценой, а рано утром садился на автобус N 86 и ехал домой на Фортлин-Роуд. Репутацию Пола как суперзвезды рок-н-ролла слегка подрывал его отец, который частенько заходил в клуб во время ленча и кормил сына сосисками.

Джим Маккартни продолжал проявлять отцовскую заботу о здоровье и благополучии сына. Ему не нравился клуб «Каверн». «Там должны доплачивать за вредность», - говорил он, но понимал при этом, что молодежи нравится этот шум, дискомфорт и то, что его младший сын Майкл называл «крутым, тяжелым рок-н-роллом, от которого вытягивались шеи». И все замечания отца редко долетали до деревянной, высотой в два фута сцены под промокшим потолком. Джим пытался кричать сыну, чтобы тот, придя домой, включил обогреватель и обсох, но его слова тонули в шуме рукоплесканий беснующейся молодежи. А кроме того, в хорошую неделю Пол теперь зарабатывал больше отца.

Отношение Пола к отцу обусловлено его личными качествами, и Пол всегда считал себя послушным сыном. Но тогда он был молод, и, вопреки советам отца, ему казалось более привлекательным зарабатывать на жизнь рок-н-роллом, чем наматывать электрические катушки. Это был период, когда Маккартни искал себя. Его поведение на сцене внешне стало более изысканным. Пол стал исполнять баллады. Майкл Маккартни вспоминает: «Пол вместе с девушками и несколькими музыкантами спел песню из бродвейского шоу 1957 года «The Music Man», которая называлась «Till There Was You». На-фоне шумного рок-н-ролла это была необычная, ориентированная на старшее поколение мелодичная песня». Пол также вспомнил старый хит Джуди Гарланда «Over the Rainbow», к очевидному неудовольствию Леннона, который предпочитал более жесткую музыку.

Несмотря на такие отклонения, взаимопонимание между Ленноном и Маккартни становилось все более тесным, а имевшие место стычки на сцене всегда заканчивались смехом. Но если споры были серьезными и со стороны Леннона дело доходило до непристойных ругательств, то именно Маккартни всегда делал первый шаг к примирению, чтобы разрядить обстановку.

Синтия Леннон вспоминает: «Уже в том раннем возрасте у Пола замечались дипломатические способности, что помогало ему предотвращать потенциально взрывоопасные ситуации». Но, конечно, не в тех случаях, когда он сам их провоцировал, как это бывало в отношениях с Сатклиффом. По словам брата, Пол «здорово соображал», он уверенно чувствовал себя в спорных ситуациях и всегда оборачивал их себе на пользу даже в жесткой атмосфере ливерпульских танцзалов, где они продолжали играть параллельно с выступлениями в «Каверн». И чем больше раздражался Леннон, тем более утонченным дипломатом становился Маккартни.

Пол утверждает: «Я нормально сносил язвительные выпады в мой адрес. Если у меня было довольно плохое настроение, то я старался не показывать этого. Я не всегда был обаятельным, а Джон не всегда язвительным. Но кому-то проще связывать песню «Helter Skelter» с Чарльзом Мейсоном [Чарльз Мейсон и его «семья» - безжалостные убийцы Шарон Тейт, заявившие, что на это убийство их вдохновили стихи песни «Helter-Skelter»], нежели со мной, который написал ее. А Джон слишком часто зазнавался». Однако Пол соглашается, что «элемент соперничества между Ленноном и Маккартни принес огромный положительный результат». Этот результат как раз основывается не на их сходстве, а на их различиях: Маккартни - всегда улыбающийся, элегантный, пользующийся успехом у женщин, Леннон навевающий мрачные мысли (Майкл Маккартни назвал его ‘«зверь в клетке»). Леннон - это бесконечная импровизация, Маккартни - приверженность традициям.

И если в результате подобной несхожести открывались новые качества или обстоятельства, то они научились с выгодой их использовать в своих целях. Это соперничество позволило им здорово преуспеть. Оно не помешало им извлекать выгоду из остальных участников ансамбля, в особенности из Пита Беста, которого ни Леннон, ни Маккартни не любили. Сатклифф развлекал Леннона и придавал надлежащее звучание его идеям («по правде говоря, я зависел от него», - говорил Леннон). Харрисон, играя на соло-гитаре, занимал прочное положение в ансамбле, а позиция Беста была более уязвимой. Когда «Битлз» отправлялись в Гамбург, Леннон сказал, что им нужен «зрелый ударник», а Бест до сих пор считался зеленой порослью в этом саду. Но, несмотря на отрицательные мнения о нем, они были более чем рады позволить Питу и его матери предоставить «Битлз» в качестве штаб-квартиры клуб «Касбах» и заняться организацией их контрактов. А когда «Битлз» решили вновь вернуться в Гамбург, именно Мона и Пит Бест писали бесконечные письма германским властям, в которых умоляли отменить решение о депортации и обещали, что на сей раз «Битлз» действительно будут вести себя надлежащим образом.

После того как Экхорн заплатил 158 марок за депортацию Маккартни и Беста (потом он вычел эти деньги из их заработка), разрешение на въезд в Германию наконец было получено, и 27 марта 1961 года «Битлз» вновь вернулись в этот греховный город. Это был их второй из пяти визитов в порт на Балтике, и каждый раз они выступали все в более престижных клубах. В этот раз это была «Горячая десятка», а впоследствии совершенно новый клуб «Звезда». За свои выступления они по-прежнему получали не слишком много (Экхорн платил каждому всего по 35 марок в день), но для них это не имело значения.

Насколько удалось подсчитать, «Битлз» провели на сценах Гамбурга 998 часов, это был неоценимый опыт, процесс становления. Он сплотил их в единое целое, дал жизненно важную уверенность для самовыражения. Кроме того, он дал им то, чего не мог дать Ливерпуль, а именно - стиль.

Создателем их имиджа была Астрид, а проводником ее идей стал Сатклифф. Она одела его в черную кожу, сначала в пиджак, а затем в длинную куртку и узкие брюки. Джон и Джордж немедленно последовали его примеру, а чтобы убедить Пола, понадобилось немного больше времени. Он и тогда, как и сейчас, очень бережно относился к своим деньгам, поэтому через некоторое время остальные участники ансамбля силком привели его в магазин и сказали продавцу: «Этот парень хочет такую же куртку, как у нас, только сорокового размера».

Следующим шагом была прическа. Астрид вымыла своему любовнику голову, подрезала волосы и зачесала их вперед на французский манер. Когда Сатклифф с новой прической вернулся в клуб, все покатились со смеху, но вскоре примеру Сатклиффа последовал Джордж. Пол попробовал было носить такую прическу, но вскоре вернулся к привычной «пижонской» челке, потому что, как писал официальный биограф «Битлз» Хантер Дейвис, «на это еще не решился Джон».

Следующим новшеством стал пиджак без воротника, который Астрид сшила Сатклиффу по модели Кардена. По крайней мере, в первое время этот пиджак не понравился остальным участникам ансамбля. «Стюарт, на тебе же мамина кофта», - шутили они. Астрид придумала им и образ для фотографий, она фотографировала их в глубоко контрастных черно-белых тонах. Но и в этом не было особой изобретательности, как и в большинстве того, что делали «экзи». Эти фотографии они скопировали из фильма, который десять лет назад шел в Голливуде, хотя в них чувствовалась мастерская интерпретация, ухватившая имидж ранних «Битлз». Возможно, «экзи» и не были оригинальны, но они внесли что-то свежее, более современное в тот избитый, напомаженный юношеский образ, который «Битлз» привезли с собой из танцевальных залов Ливерпуля.

Однако жизнь их протекала довольно скучно. Кроме дурачества вокруг причесок и одежды да нескольких сотен изнурительных часов на сцене в их карьере не произошло никаких реальных сдвигов.

Стюарт Сатклифф ушел из ансамбля, поступил в гамбургский художественный колледж и собирался жениться на Астрид. Его уход произошел к великой радости Маккартни, который оставил ритм-гитару и пианино и полностью переключился на бас-гитару. Отношения между ними так никогда и не наладились, и Пол относил это целиком на счет музыкальной некомпетентности Сатклиффа. Маккартни говорил: «Любому было понятно, что он не умеет играть. Он убирал звук усилителя и просто создавал какой-то басовый шум. Большей частью он даже не знал, в какой тональности мы играем».

Услуги Аллана Уильямса были отвергнуты, об этом ему в письме сообщил Сатклифф как раз перед уходом из ансамбля. На самом же деле для «Битлз» это не имело никакого значения. Несмотря на его последующие заявления, что он тот самый человек, который порвал с «Битлз», Уильямс всегда был не более чем театральным агентом, а всю практическую деятельность осуществляла Мона Бест.

Джон получил в наследство от тетки из Эдинбурга 40 фунтов, и они с Полом поехали отдохнуть в Париж. Там они случайно встретили одного из «экзи», Юргена Воллмера, который уговорил их постоянно носить прическу, названную впоследствии прической «битлз» (хотя родилась она в Латинском квартале Парижа). По пути домой в Ливерпуль Пол и Джон зашли в обувной магазин на Ковент-Гарден и купили ботинки на каблуках, которые уже вошли в моду в Лондоне, (потом их стали называть ботинки «битлз»).

Уже к статусе профессионалов «Битлз» подписали контракт на запись пластинок. Их пригласила фирма «Полидор» - дочернее предприятие крупной компании «Дойче грамофон». «Битлз» аккомпанировали Тони Шеридану при исполнении трех песен: рок-варианта песен «My Bonnie Lies over the Ocean» и «When the Saints Go Marching in» и баллады Шеридана «Why» («Can’t You Love Me Again»). Леннону была предоставлена возможность продемонстрировать свои вокальные данные, и он исполнил быстрый вариант старой песни Эдди Кантона «Ain’t She Sweet» - пародия на группу Клиффа Ричарда, которую «Битлз» ни во что не ставили, но чей соло-гитарист Хэнк Марвин мог переиграть Харрисона с закрытыми глазами (Нил Янг говорит, что Марвин был одним из лучших рок-гитаристов).

Но это был довольно призрачный успех. Они получили в качестве гонорара по 300 марок каждый и никаких доходов от продажи. На пластинках даже стояло другое название ансамбля. Название «Битлз» было слишком созвучно с «пидлз», что на местном сленге означало «пенис», поэтому на пластинках их назвали «Бич бойз». Пластинка с песнями «My Bonnie» и «The Saints» стала хитом в Германии, но «Битлз» от этого не намного полегчало. Они имели успех в Ливерпуле и в Гамбурге. Ну и что из этого? В Манчестере, Ньюкастле и Западном Берлине было «много популярных групп, а кто слышал о них за пределами их вотчины? Рок-индустрия полностью зиждется на пластинках и известности, а то и другое было еще далеко от «Битлз».

Даже Маккартни, успокоенного собственным талантом и не страдавшего недостатком самоуверенности, начали одолевать сомнения. Подавленный Леннон писал Сатклиффу: «Что-то должно произойти, но где это что-то?» 9 ноября 1961 года это чудо появилось в образе молодого человека в отлично сшитом костюме, выпускника частной средней школы. Его звали Брайан Эпстайн. «Битлз» были близки к тому, чтобы заполучить богатого дядюшку, в котором они так нуждались.