"Легенда о Велесе" - читать интересную книгу автора (Романова Галина Львовна)

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Словно вода, прорвавшая ненавистную плотину, Велес шел по Пеклу, сметая все на своем пути. Как и Перун, он отлично знал, где находятся покои Волхова, но, лучше Сварожича разбираясь в путанице ходов и пещер, выбрал кратчайший путь. Его тяжелые сапоги грохотали по камням, блики света от потревоженных факелов отражались в глазах, плащ уродливой тенью метался за спиной. Загнанный жеребец в поводу шел за хозяином, изо всех сил стараясь не отстать.

Память услужливо подсказывала дорогу — расположения пещер не меняются веками — и Велес в два счета отыскал сердце Пекленской цитадели. Покои князя Волхова могли находиться только тут. Велес решительным быстрым шагом шел на встречу с князем, и встречные пекленцы, люди и нежить равно, спешили убраться с его дороги. Если на Перуна, проникшего к ним верхом на Ящере, не обращали внимания по иной причине — Ящер — подземный житель и имел полное право здесь находиться, и не важно, кто у него в попутчиках — то в сторону Велеса опасались смотреть по другому поводу. Хоть любой и мог за версту признать в нем гостя сверху, но от его фигуры, искаженной в напряжении морды и, главное, от рогов исходила такая сила и уверенность, что все сразу понимали: он имеет право быть там, где захочет.

Охранники у входа в покои князя вскинули было копья при его приближении, но Велес даже не посмотрел на них. Оставив коня на пороге, он с двуручным мечом за плечами и каким-то загадочным мешком в руках прошел внутрь.

Огромный мрачный зал был пуст и холоден. Несколько факелов с трудом разгоняли мрак по углам, сбивая его в причудливые тени. Ни единая живая душа — если души могут быть у нежити — не тревожила его, и Велес невольно почувствовал благодарность к обстоятельствам, что позволили ему побыть наедине с воспоминаниями.

Когда-то здесь находились покои самого Скипера — в глубине зала еще оставался помост от Установки — величайшего изобретения в мире, связывающего воедино разум и все процессы, происходящие на планете. Рядом с помостом на стене висели останки Скипера — череп и клешни. Подойдя вплотную, Велес, запрокинув голову, вгляделся в пустые глазницы того, кто хотел отсюда править миром, диктовать рекам, куда им течь, дождям — когда и где выпадать, а людям — что и как делать. Скипера останавливали дважды, но будь у него еще один шанс, он мог бы начать все сначала.

От размышлений Велеса отвлек стук быстрых шагов по камням — в зале каждый, даже самый тихий звук рождал эхо. Гость стремительно обернулся, вскидывая руку к мечу, но не донес ее, узнав Волхова.

Пекленский князь приостановился, тоже узнав чуть не погубившего его много лет назад Велеса. Сын Скипера ничуть не переменился — только стал стройнее и суше, да с лица сошел загар, и оно по бледности ничем не отличалось отлип природных уроженцев подземелий. Черные пронзительные глаза его сверкнули тревогой и гневом. — Погоди, — остановил его Велес прежде, чем тот сделал хоть движение, — я пришел не как враг, хотя и не был никогда твоим другом… Но ты сам отлично знаешь, почему я здесь!

Узкое лицо Волхова смягчилось.

— Ты о походе на Кощея? — уточнил он и коротко кивнул: — Да, мне доложили о каком-то всаднике с севера и упомянули, что он здорово похож на того, кто когда-то начал мятеж… Думал, за двадцать лет тебя тут успели забыть?

— Меня тут помнят, и даже слишком хорошо, — согласился Велес, — и я бы никогда не явился сюда сам — разве я похож на выжившего из ума?

— Этого у тебя, насколько я помню, всегда было вдосталь, — сдержанно вставил Волхов.

Велес только дернул щекой.

— Со стороны виднее… Я бы по своей воле не явился в Пекло, но моему другу, который, несмотря ни на что, считает меня таковым — понадобилась помощь. Он звал меня, и я пришел, чтобы выполнить свой долг. Мой друг спасен, и я покидаю Пекло. Больше я сюда не вернусь — если не позовут снова. Но прежде чем уйти, я хотел бы поблагодарить тебя, князь…

— За что? — искренне удивился Волхов.

— Прости того, кто это сделал, но мне передали, что Перун искал меня и просил у тебя моей головы. Ты не оказал ему помощи…

Волхов сжал кулаки, и от него невидимыми упругими волнами стала исходить колдовская сила — он был готов сразиться с Велесом силой магии. Ставшие еще глубже глаза полыхнули пламенем.

— Но я также не окажу помощи тебе! — звенящим голосом воскликнул он, — И ты напрасно надеешься, что я…

— Я знаю. — Велес склонил рога. — И я не прошу у тебя подмоги — я рассчитываю сам справиться с Перуном, это наше с ним дело. Но если бы ты помог ему…

Волхов честно старался успокоиться и взять себя в руки.

— Я не помог ему потому, что был занят другим, — гордо сказал он. — Для меня важнее война, и если кто-то может мне помочь, то будет пользоваться моей благосклонностью, но только до тех пор, пока мне нужен. Это единственное, что я могу и хочу сказать тебе, пытавшемуся убить меня!

— Я не ждал иного, — спокойно отозвался Велес, — но я не верю, что сейчас, когда я стал тебе не нужен, ты велишь кликнуть охрану или предупредить Перуна, что я здесь. Ты не можешь этого сделать!

Волхов пристально, оценивающе окинул долгим взглядом массивную фигуру Велеса, ставшую только тяжелее с годами, и вдруг по-мальчишески фыркнул, восхищенно крутнув головой.

— Ты знал это! — воскликнул он. — Чувствовал или… Впрочем, ты же чародей, тебе это ведомо!..

— Я знал только одно — с годами у большинства людей притупляется чувство ненависти к врагу, особенно если он оставил мысли о мести. Месть и ненависть без подпитки быстро сгорают, как и любая страсть. Мы не были личными врагами, я действовал по приказу, а потому и наша вражда не должна была длиться вечно. И сегодня я пришел поблагодарить тебя за то, что не помешал исполнить мой долг.

— Поэтому я и не стал помогать Перуну, — согласился Волхов, — но он еще здесь. И если он обнаружит тебя…

— Понял! Я постою за себя… А теперь прими от меня кое-что в дар!

Волхов подался вперед. От него опять волнами стала исходить враждебность, но Велес чувствовал, что князь заинтересован. Велес скинул с плеча мешок и швырнул его к ногам Волхова.

— Что это? — спросил тот.

— Полотно, — коротко отмолвил Велес и в двух словах поведал его историю. — Возможно, оно пригодится тебе или твоим детям — мало ли что случится!

— А ты? — Князь осторожно потрогал мешок ногой.

— Я теперь не боюсь никого и ничего. — Велес презрительно вскинул рога. — У меня есть причина быть уверенным в себе… Спасибо тебе еще раз, князь Пекла! Не знаю, захочешь ли ты считать себя моим другом, но уж врагом-то тебе точно не стать. Поступай с Перуном как знаешь, а я ухожу!

Он неожиданно почтительно поклонился Волхову и, развернувшись на пятках, широким тяжелым шагом направился вон.

Волхов, мимо которого он прошел к выходу, едва не задев, хотел было что-то сказать, но только пожал плечами и еще раз посмотрел на мешок у своих ног.

Велес не верил пекленскому князю и поэтому спешил покинуть Пекло, пока его не выдали. Далеко не все забыли мятеж — по дороге к князю изгнанник несколько раз ловил на себе подозрительно внимательные и недоверчивые взгляды. Стоит кому-нибудь напрячь память, и всем станет ясно — Велес, утопивший в крови сопротивление пекленцев и лично погубивший много народа, жив и здоров. На мстительный удар исподтишка решиться мог каждый, и Велес, вскочив на коня, кратчайшей дорогой поспешил убраться подобру-поздорову. Волхов сказал, что не станет помогать, но и мешать не будет. Все произойдет как бы без его ведома, он ни при чем, он чист.

На поверхности в долине Даждя и его спутников уже не было. Они наверняка уехали раньше, но Велес не стал тратить время и искать следы. Его путь лежал прямехонько на север — к заждавшейся вестей Живе. Возможно, он даже явится туда раньше Даждя и предупредит женщину о его возвращении. А там — Дива, дети… Даждь, если сдержит обещание, сможет растолковать Перуну, кто прав, кто виноват. Если Жива поедет с Велесом, он согласится на изгнание, но может уехать и один — при условии, что ему будет позволено иногда видеть сыновей…

Легкое ядовитое шипение разогретого воздуха заставило сначала коня шарахнуться на всем скаку в сторону, вскидывая задом. Слегка пахнуло паленым — что-то обожгло жеребцу шерсть. Еще не обернувшись, Велес содрогнулся: неужели сыскал?

Нахлестнув плохо слушающего коня, он оглянулся на скаку и почувствовал бессильную ярость и разочарование. Позади него темно-синими с черными гранями силуэтами, ярко выделяющимися на фоне высокого весеннего неба, возвышались кряжи Пекленских гор. В невесомом чистом воздухе все было видно далеко и четко, и в седловине точно позади себя Велес разглядел крошечный силуэт всадника. В поднятой кверху руке его что-то ярко блеснуло, как маленькое солнышко. Всадник тронул коня, и тот начал меняться, увеличиваясь и распахивая перепончатые крылья. Искра блеснула ярче, и издалека донесся глухой, рокочущий удар грома.

Жеребец Велеса из гнедого успел превратиться в рыже-чалого от потеков пота и клочьев пены, висевших на его боках. Вытянув шею так, что голова чуть не касалась земли, он нес хозяина тяжелым скоком. В синих глазах его застыла почти человеческая обреченность, но и такое же упорство — не даться врагу живым.

Враг мчался по пятам, и его конь был так же свеж, как и в начале погони. Там, где жеребец Велеса тратил время и силы, преодолевая очередную, невесть откуда взявшуюся преграду, он летел вперед, будто не замечая их. Его неистовый всадник то и дело подгонял своего скакуна.

Повинуясь приказу Перуна и своему собственному азарту, Ящер прибавил было еще ходу, расправляя крылья. Чтобы принять свой настоящий облик крылатого зверя, ему нужно было остановиться ненадолго или перейти на более быстрый галоп. Но едва он прибавил ходу, как заволновалась сама земля. Судорога прошла по ней, заставила изогнуться дугой равнины, подпрыгнуть холмы и поколебаться незыблемые твердыни Пекла. Плеснула на берег вода из речки, с хрустом сломался холм и рассыпался, как свежеиспеченный хлеб, выворотив дерево с корнями. Примерившийся перескочить через этот холм, крылатый жеребец пошатнулся на бегу и приостановился, выравнивая ход.

Перун яростно полоснул плетью по боку коня.

— Урод проклятый! — выругался он. — Ну, попадись мне только! Что ты встал, Ящер? Вперед!

Перепрыгнув через искореженный холм, жеребец, все увеличивая скорость, поскакал вниз. Там, куда он стремился, на дне долины в вечернем тумане маячил силуэт всадника. Осадив загнанного коня, он вскинул руку, махнул ею, словно перечеркивая воздух — и новая судорога сотрясла горы. Мчавшийся во весь опор Ящер был вынужден опять сбавить ход, пропуская камень, который вырвался из своего гнезда в земле и стремительно догонял их. Еще чуть-чуть — и он зацепил бы задние ноги бурого коня.

Выругавшись, Перун встал в стременах, поднимая меч. На скаку в тумане прицелиться в двигающуюся цель трудно, но шаровая молния, вырвавшись из меча, взвилась в воздух. Она опоздала всего на несколько секунд и взорвалась снопом искр у хвоста гнедого коня. Тот завизжал.

— Я достал его! Достал! — победно закричал Перун, толкая Ящера. — Смотри!

— Вижу!

— Скорей за ним, пока он не опомнился…

Всадник в долине так рванул на себя повод коня, что тот от боли забыл об ожогах. Пришпорив его, беглец наугад черканул ладонью по воздуху. Где-то в недрах земли родился зловещий гул, волной достиг поверхности, и бурый жеребец едва успел сесть на задние ноги — перед его мордой разверзлась пропасть. Она зияла как ужасная гниющая рана, края ее дрожали, словно на живом теле.

Перун вскинул меч — и целое облако искр устремилось вдогонку за беглецом.

— Его надо уничтожить! — вскипел он. — Видишь, что он делает?

— Не слепой! — рявкнул Ящер.

— Так чего ты ждешь, мешок с кишками? — Перун злился все больше и больше. — Неужели мы позволим ему уйти?

— Я не могу набрать скорости, — отрезал Ящер. Окинув взглядом ширину трещины, он примерился и перепрыгнул через нее. — Ты же видишь — стоит мне прибавить ходу, как что-то мешает… Я не могу на такой скорости оторваться от земли! А остановиться и спокойно изменить облик…

— Только не останавливаться! — рявкнул Перун, — Он успеет уйти!

— Ты сам все понял. У нас есть только один выход — взять его измором. Конь его вынослив не в пример прочим, но Велес слабее меня. Если он не применит чары и не наложит на своего коня заклятья, через два-три дня непрерывной погони его жеребец падет, и тогда…

Он нарочно замолчал, давая Перуну понять, что иного выхода у него нет. Зверь очень удивился, когда Сварожич согласился с ним. Но на самом деле у Ящера была своя тайная мысль — за два-три дня не только устанет и падет жеребец Велеса, сам Перун к концу погони станет иным, и тогда посмотрим, кто кого.

Словно связанные одной веревкой, два коня мчались к северо-западу, прочь от Пекленских гор. Расстояние между ними то сокращалось, то увеличивалось. Но погоня ни разу не потеряла следа своей жертвы.

Весна в тот год наступила необычно рано. Наутро после ночного пожара зарядил проливной дождь, продолжавшийся целых три дня, а едва он закончился, с южных полей и от низин потек туман. Он съел остатки снега, не уничтоженные дождем, и выглянула бурая, истомленная долгой зимой земля. Вскоре после этого опять зарядили дожди, но уже несколько дней, как прекратились и они. Земля успела подсохнуть под ласковым теплом солнца, и везде, где только можно, сквозь бурые комья прошлогодней травы и перепрелой листвы полезла молодая травка, и вскоре уже весело сверкали глазки первых весенних цветов. На деревьях набухали почки, с треском ломался на реках лед, кое-где начиналось половодье. С каждым днем становилось все теплее и теплее, и солнце все дольше задерживалось на небе, словно радуясь началу нового года. Мир старался поскорее уничтожить любые напоминания о зиме и той трагедии, что случилась в последние ее дни в замке патриарха Сварга.

Но Диву не радовало это великолепие природы. Не находя себе места, металась она по своим покоям. В день родов Диву перенесли в милые ее сердцу комнаты, где она жила до встречи с Перуном — в Девичью башню. Ни у кого не поднялась рука снова запереть женщину с новорожденным ребенком в темнице. Теперь вся башня от чердака до подвала принадлежала ей — как вскоре узнала Дива, Жива уехала отсюда несколько дней назад и не спешила возвращаться. Это огорчило женщину — Жива, пожалуй, сейчас была единственной, кого она хотела видеть.

Жена Перуна не считалась больше узницей — она могла выходить из комнат, и. никто при этом не следил, куда и зачем она отправилась. К ней то и дело заходили гости — чем-то помочь, рассказать о последних событиях в замке или просто посмотреть, как она постепенно приходит в себя. Стривер и Мера забегали каждый день и просиживали подолгу. Несколько раз приходили леди Лада и патриарх Сварг. Примчался как-то раз Смаргл — несколько минут молча оглядывал комнату, в которой жила жена его брата и, так и не сказав ничего серьезного, повернулся и ушел.

Диву сейчас все это только раздражало и беспричинно злило. Каждый новый день она встречала чуть ли не со слезами на глазах, а провожала с радостной мыслью, что он ушел и больше никогда не вернется. Ей все меньше хотелось жить, особенно когда она думала о будущем.

Боль от потери сыновей не утихала, а с каждым днем становилась все невыносимее. Ночами она подолгу лежала без сна, пряча лицо в мокрую от слез подушку, и, затаив дыхание, прислушивалась к шорохам ночи. Ей все казалось, что души умерших мальчиков летают над ней и окликают мать. В самый первый день, как только Дива набралась достаточно сил, чтобы выйти, она пришла на пепелище. Там уже убрали остатки кузни и собирались делать пристройку к Девичьей башне. Некоторое время Дива бродила среди куч строительного мусора в тщетной надежде найти что-то, принадлежавшее ее сыновьям, и только соединенные усилия Меры и Стривера заставили ее наконец-то покинуть пепелище.

Единственной ниточкой, удерживающей ее на свете, стал последний ребенок — девочка, родившаяся раньше срока в страшные часы смерти ее старших братьев. Малышка росла на удивление слабой и болезненной. Она даже не плакала, как все нормальные дети, а попискивала тихо и тонко, словно потерявшийся щенок. Глядя на ее сморщенное розовое личико, Дива всякий раз замирала от ужаса, представляя, что будет с ребенком, когда вернется Перун и узнает, кого на сей раз родила жена. У него, несомненно, не дрогнет рука умертвить и дочку, особенно такую, единственного оставшегося в живых ребенка. Малышка, как назло, родилась с черными волосами, и это пугало Диву, поскольку грива Велеса была черной. Перун ни за что не поверит словам жены, уже запятнавшей свою честь. Даже если не захочет, ему придется покарать ее еще раз, а большего, кажется, она не вынесет. Дива знала, что Перуна нет в замке — он уехал давно, в ту страшную ночь, когда еще не до конца догорела кузня, и не собирался говорить, когда вернется. Каждый день Дива с тревогой ждала его возвращения и радовалась, что он до сих пор еще не появляется. Она была готова молиться всем богам. Чтобы с ним случилось несчастье в дальней, земле и он остался бы там навсегда, убитый или сломленный чарами злого колдуна, превращенный в послушного раба, не смеющего даже подумать о севере и ожидающей его там жене. Как бы спокойно она жила без него одна, предаваясь горю.

Однако жизнь не стояла на месте. Мысли о возвращении мужа и той каре, которая, несомненно, ее ожидает, сводили Диву с ума. Она боялась доверить кому бы то ни было, даже самой себе, все те тайные мысли, что сжирали ее, и лишь одно становилось понятным — она должна что-то делать. И поскорее, пока еще есть время, пока она свободна и Перун, представлявшийся ей теперь чудовищем, не вернулся в замок.

Решение пришло совершенно неожиданно. Отдыхая в лучах весеннего солнца, Дива внезапно заметила в небе над башнями два силуэта. Приглядевшись, она узнала Стривера и Меру, кружащих в вышине. Супруги парили в теплых потоках воздуха, наслаждаясь полетом и обществом друг друга. При виде этой счастливой пары слезы навернулись на глаза Дивы, и она, заломив руки, с завистью и болью смотрела на них. Ей казалось, что она слышит их голоса и веселый смех, и неожиданно Диву, словно молния в ночи, озарила мысль о том, что она должна делать, чтобы навсегда избавиться от ужаса, не оставлявшего ее все эти дни. Женщина бросилась в свои покои.

С тех пор как она вышла замуж за Перуна, белые лебединые крылья, подарок Стривера, так и валялись в одной из ее комнат, забытые всеми, но целые и невредимые. Дива не знала, что произошло с ними за эти годы, и сейчас она с трепетом, осторожно, боясь сделать лишний шаг, открыла дверь в заветную комнату.

Беглого осмотра было достаточно, чтобы понять, что крылья совершенно целы и хоть сейчас готовы выдержать любой перелет. Уверенность в этом придала Диве решительности и сил. Теперь оставалось только одно — чтобы никто не мог ей помешать.

Дива начала собираться. Все, что ей нужно было, это небольшой запас пищи и ее ребенок. Она была готова в считанные минуты, надо только дождаться заката. Но день и так клонился к вечеру, и ожидание, занятое мыслями о том, все ли собрано и куда ей отправиться, оказалось коротким.

В те минуты, когда солнце коснулось краем горизонта и замок понемногу стал отходить ко сну, Дива осторожно выбралась на парапет, покинув башню. Спрятавшись за уступ стены, где ее не могла увидеть стража, она теплым платком привязала к груди корзинку, в которой мирно спала девочка. Потом надела крылья, проверив, крепко ли они держатся на плечах. Она плохо представляла, куда полетит, и знала лишь, что это будет достаточно уединенное место, где ее не смогут обнаружить в течение нескольких лет, чтобы девочка могла подрасти и потом постоять за себя. Может быть, там, куда приведет ее судьба, она сможет найти нового мужа, который с пониманием отнесется к ее прошлому и поможет забыть и Перуна, и Велеса, и погибших детей, позволит начать жить заново. Она знала точно — что бы ни случилось, в замок она больше не вернется. Лучше уж погибнуть, бросившись в море.

Белое оперение лебединых крыльев ярко выделялось в вечернем полумраке и Дива долго не решалась броситься с уступа, опасаясь, как бы стража ее не заметила и не подняла тревоги раньше времени. Кроме того, она так долго не поднималась в воздух, что успела забыть все уроки Стривера.

Набрав полную грудь воздуха и доверившись судьбе, Дива распахнула крылья и бросилась вниз.

Судьба улыбнулась ей — не успела беглянка испугаться стремительно приближающейся земли, как ветер, налетевший сбоку, толкнул ее, принял на себя и поднял высоко, почти до самой крепостной стены, и отнес в сторону от дороги и замка, к морю. Оказавшись над морской гладью, Дива неожиданно успокоилась и отдалась на волю ветра.

В первые минуты полета ее не заметили, а потом, когда она пролетела первую версту и, следуя всем изгибам береговой линии, повернула прочь, в глубь материка, она поняла, что теперь ее никто не достанет. Радостный смех вырвался у нее из груди. Раскинув крылья, подставив разгоряченное лицо бьющему в лицо ветру, Дива впервые за долгое время улыбалась, смеялась, плакала от счастья и что-то кричала, путаясь в словах.

Она не знала, куда летит. Ей было совершенно все равно, что там, впереди, какая земля лежит перед нею. Она не вглядывалась в быстро темнеющий воздух, она была свободна и могла лететь куда захочет. Пройдет слишком много времени, прежде чем ее хватятся — вся ночь и часть утра. Как надеялась беглянка, она успеет спрятаться так хорошо, чтобы ее не нашли ни друзья, ни враги.

Преследуемый Перуном, Велес уходил на запад — другого пути у него не было. Его измученный, опавший с тела жеребец устал бороться с необычайно выносливым соперником, который то и дело возникал то справа, то слева, преследуя его с неотвратимостью судьбы.

И теперь впереди мрачной черной стеной вставали Дикие Леса. Веками стояли они, грозные и неприступные, наглухо закрывшись от всего мира. Какая жизнь бродила под их кронами, какие дела вершились там, в чащах, кто населял их — оставалось загадкой. Их обходили стороной, и даже сейчас, когда смерть висела за плечами, Велес чувствовал страх, против воли направляя коня навстречу неизвестности.

Много лет миновало с той поры, когда они с Даждем, еще юные, веселые, по-отрочески наивные, уверенные, что весь мир лежит перед ними и нет на свете преграды, способной их остановить, впервые пускались в далекий путь, и то у них вдвоем не хватило смелости, чтобы нарушить невидимую границу между жизнью внешнего мира и Дикими Лесами. Там бродили твари, давно исчезнувшие в других землях, там таилась жизнь, враждебная всему, даже самой себе. Ступать туда означало смерть еще более верную, чем от копья Перуна. Но Велес хотел жить.

Леса вокруг становились все глуше и глуше. Дубы и буки, сплетаясь ветвями, образовывали сплошную стену. Лучи солнца не пробивались сквозь кроны. Копыта усталого коня глухо и гулко стучали по твердой, как камень, земле. Тишина, словно туман, поднималась навстречу — тишина, не сулившая ничего, кроме опасности.

Неожиданно впереди разверзнулось урочище — черное, как ночь, и глубокое, как пропасть. Корявые ветки полусухих, лишенных листьев кустов, торчащие из него, напоминали костлявые лапы-руки нежити, готовые схватить и уничтожить любого. За урочищем начинались Дикие Леса, мир смерти.

Еще не поздно было повернуть назад и попытаться спастись другим путем, но отступать Велесу было некуда. Стена дубов расступилась перед изгнанником и сомкнулась за его спиной, отделяя его от внешнего мира.

Не первый день продолжался его путь по Диким Лесам. Конь с расчетливой осторожностью ступал по твердой земле, усеянной толстым ковром слипшихся от времени, опавших листьев и мелких веточек. Толстые стволы деревьев почти не оставляли никакого просвета между собой, образуя такой плотный покров, что сквозь него не просачивалось к земле ни капли солнечного света, ни дождя. Узловатые корни деревьев оплетали камни. Казалось, что это огромные пещеры, низкие своды которых поддерживаются колоннами старых стволов. Это был мир, где дерево превращалось от времени в камень, а камень становился деревом. Неизвестно, какие бури должны прошуметь, какие катаклизмы должны сотрясти землю, чтобы исчез этот первозданный лес. Он появился здесь за века до того, как родился Велес, и должен был исчезнуть через века после его смерти.

Лес на первый взгляд выглядел мертвым, но на самом деле он был жив и полон жизни. И эта жизнь чуяла Велеса и шла по его пятам.

Изгнанник знал это. Тишину леса время от времени нарушали далекие протяжные голоса — какие-то звери двигались позади и по бокам от него, перекликаясь унылыми голосами: плачем и воем, наводящим тоску. Останавливаясь на привал, Велес видел поблизости силуэты тварей, напоминающих то поджарых крупных волков, то мелких лисиц, то огромных ящериц. Порой прямо перед мордой его коня садилась большая птица, но тут же улетала, хлопая крыльями, прежде чем ее удавалось как следует рассмотреть. Твари боялись всадника, чуя его нечеловеческую природу, и близко не подходили, однако продолжали странное преследование.

В темноте Дикого Леса нельзя было различить смены дня и ночи, а потому Велес не знал, как давно они вышли на его след и по чьему приказу идут за ним. Он не знал, что привлекает их больше всего — то ли его конь и он сам, то ли туша какого-то зверя, которого он ухитрился добыть в самом начале пути. Разделанная, она висела на задней луке седла, будоража нюх обитателей Леса.

Костер похрустывал ветками. Полупрозрачный дым клубами поднимался к переплетенным веткам и уходил в сторону, растворяясь в темноте. Жеребец жался к одному из толстых стволов, гораздо лучше хозяина чуя бродящих во мраке тварей.

Велес сидел на выступающем корне и не отрываясь смотрел на огонь. Он уже давно понял, что заплутал, но никак не мог решить, в какую сторону отправиться.

Его постоянная «свита» бродила поблизости, и он мог слышать легкий шорох и иногда тяжелое дыхание, когда кто-то из зверей, осмелев, подкрадывался совсем близко. Тихое завывание и визги тварей давно уже стали привычным фоном, далеко и четко слышимым в тишине.

Неожиданно мрак вечной ночи расколол многоголосый шум и рев. Жеребец завизжал, ссаживаясь назад и не зная, куда бежать. Велес вскочил на ноги. Ему показалось, что мир лишился рассудка. Быстрым движением он выхватил меч и крутнулся на пятках, в любую минуту ожидая нападения.

Вой приближался, разрастаясь. Казалось, все волки мира собрались вокруг поляны и теперь шли на приступ, подбадривая себя нескончаемыми воплями.

Вдруг вой стих так же внезапно, как и начался. Ничего не понимавший Велес осторожно оглядывался и не сразу в наступившей, почти мертвой тишине расслышал приближавшиеся новые звуки, напоминавшие нежный перезвон колокольчиков и журчание ручейка. Внезапно до его слуха донесся легкий перецок копыт — какая-то лошадь или олень несся прямо в его сторону.

Завывания продолжались, но где-то вдалеке, и Велес подумал, что волки учуяли и погнали другую жертву, а он здесь ни при чем. Но не успел он обернуться, как перед ним из чащи возникла высокая тонконогая белая лошадь с развевающейся гривой. Она вылетела на свет костра внезапно и замерла как статуя, клоня вниз маленькую головку на красивой шее.

И жеребец, и Велес с одинаковым изумлением уставились на неожиданную гостью. Но еще больше изгнанника поразила не лошадь, а всадница. На спине лошади, боком, опираясь о круп руками и поджав босые ножки, сидела юная девушка, почти ребенок.

Она была в длинной рубахе без рукавов, окрашенной соком травы. Подол был чуть надорван, позволяя видеть исцарапанные ножки. Лохматая светлая коса девушки свешивалась на маленькую грудку. На ее детском личике горели большие светлые глаза. Девочка с недетской твердостью окинула взглядом поляну и остановила взгляд на Велесе. Под ее взглядом он почувствовал слабость. Опустив меч, он сделал попытку шагнуть к девочке, но остановился, удержанный взором ее глаз — настолько чужим и холодным он был. Сквозь эту холодность и отчужденность не сразу пробился слабый огонек любопытства.

Маленькие губки девочки чуть дрогнули — она хотела что-то сказать, но раздумала. Поерзав на спине лошади, она протянула руку, пошевелила пальцами, и кобыла ее легкой тенью растворилась в лесу. Ничто не шевельнулось на поляне — даже костер не дрогнул, когда через него перелетела белая лошадь.

Велес долго еще потом раздумывал и спрашивал себя — не померещилось ли ему это странное видение.

Густой первозданный лес внезапно расступился, отхлынув в стороны и открывая большую поляну. Окружавшие ее дубы образовали ровный и довольно просторный круг — их протянутые к середине ветки не могли переплестись в потолок, как в других местах, и днем сюда заглядывало солнце.

В самой середине поляны на небольшой насыпи возвышался огромный древний дуб, вольно расправивший сучья. Вершина его, казалось, поднималась выше крон девственного леса — не случайно остальные деревья не осмеливались расти поблизости. Половина сучьев его была сухая. Лишенные коры, они торчали в разные стороны, словно руки слепца.

Под каждым суком был врыт в землю деревянный столб, сверху донизу покрытый стершимися от времени знаками. Вокруг каждого столба земля была покрыта слоем золы и пепла, а снизу они почернели и обуглились. Точно такие же следы кострищ тянулись по краю поляны.

На голых сучьях качалось несколько трупов — людей, волков, медведей, даже какая-то птица. Все тела давным-давно высохли и наполовину истлели. Кости с трудом скреплялись между собой темной подсохшей кожей и остатками плоти.

Мрак, окружавший поляну, стал понемногу рассеиваться — то тут, тот там в чаще леса замелькали огоньки, приближавшиеся к дубу со всех сторон. Но это не были глаза хищников — по мере того как они подходили, становилось ясно, что это факелы, которые несут люди.

Двигаясь совершенно бесшумно, высокие сгорбленные фигуры в плащах, скрывавших головы и руки, перепоясанные полосками шкур, медленно выходили на поляну. Ступая легко, словно тени, они заполняли ее всю. Среди них стали попадаться и другие люди — воины, одетые в шкуры и выделанные кожи, вооруженные дубинами, копьями и грубо сработанными бронзовыми мечами. Некоторые несли живую дичь, вязанки хвороста, другие тащили пленников — те были крепко связаны сыромятными ремнями так, что не могли пошевелить и пальцем. В основном это были мужчины, но мелькнуло и несколько женских лиц.

Все воины были как на подбор — среднего роста, широкоплечие, кряжистые, со взлохмаченными светлыми волосами, заросшие бородами по самые глаза. Повинуясь незаметным взглядам и знакам людей с факелами, они по одному подходили к столбам и складывали свою ношу на землю. Те, кто несли хворост, оставались на месте, прочие отступали к краю поляны, подняв оружие. Пленников сносили к дубу и вповалку складывали на землю у его корней.

По краю поляны, куда отошли воины, один за другим загорались костры. Поляна оказалась словно в огненно-дымовом кольце, и тогда сгорбленные фигуры с факелами наконец ожили. Не поднимая голов и не глядя по сторонам, они плавно выстроились в цепь и двинулись кольцом в обход дуба, мерно притопывая ногами на каждый третий шаг. Замершие у кольца огня воины во все глаза жадно смотрели на действо. Двигаясь сонно, как зачарованные, они вдруг начали бить концами копий по земле, создавая мерный глухой ритм, сливавшийся с ритмом шагов людей под дубом. Те успели сделать два полных круга, прежде чем откуда-то зазвучала странная песня, исполняемая тихими гнусавыми голосами:

Хаат, гтаат, паннай, паай!

Поп-а-лорри, шэнни, шай!

Эннем, меннем, леннем, ло,

Банне, панне, маннэ, мо!

Ритм песни постепенно ускорялся — все быстрее стучали воины копьями по земле, тоже начиная пританцовывать, все стремительнее кружили фигуры с факелами. Их круг разбился на несколько групп — каждая обособилась и исполняла свой танец. Некоторые воины, подбадривая себя криками, скакали на месте.

Неожиданно бешеный танец прекратился. Люди с факелами разом остановились и отпрянули в стороны, в мгновение ока восстановив идеально ровный круг. Обратившись лицами к дубу, они в едином порыве вскинули факелы вверх. При этом накидки упали с некоторых из них, открыв узкие бледные лица мужчин без возраста и без единого волоска на щеках. Их впалые щеки заливал пот, они тяжело дышали открытыми ртами и не все сразу смогли в наступившей тишине подхватить новый запев — протяжный и тихий, похожий на волчий вой.

От первых же согласных звуков напева на поляне стали происходить странные вещи. Костры, образовавшие кольцо, разом притухли, и сизый дым клубами потек низко над землей. Зато кучи хвороста у столбов, на которых была сложена дичь, сами собой вспыхнули и занялись веселым ярким пламенем. Связанные жертвенные животные забились, завопили, сгорая заживо. На лицах многих пленников, которых пока не тронули, отразился ужас — ветви старого дуба, подчиняясь колдовскому напеву, зашевелились, качаясь и клонясь к земле. Высоко в кроне что-то зарокотало на разные голоса, налетел ветер. Он разметал дым, который заполнил поляну, описал почти полный круг, собирая клубы вместе, и ненадолго закрыл от взоров присутствующих основание дуба. Когда же ветер наконец утих, стали гаснуть один за другим костры около столбов. Замигали и начали гаснуть огни вокруг поляны. Только факелы в руках поющих колдунов продолжали ровно гореть, отгоняя тени в чащу.

Сизый дым постепенно оседал, растворяясь в воздухе. Пленники, сваленные в кучу у корней дуба, задохнулись в нем и потеряли сознание. Высокие фигуры колдунов нарочно скрывали основание дерева от чужих взглядов, и когда они раздались в стороны, весьма немногие воины сдержались, чтобы не разразиться криками почтения и страха.

В стволе дуба открылась узкая длинная щель с обугленными краями. Из нее появился человек.