"Убьем в себе Додолу" - читать интересную книгу автора (Романецкий Николай)

16. ВЗГЛЯД В БЫЛОЕ: ВЕК 75, ЛЕТО 91, СЕРПЕНЬ

Колокольчик зазвенел, когда напряженка схлынула. Запланированные начальством дела были вскрыты, а новых почему-то не привозили. Наверное, родной город вымер. Или, наконец, уснул.

Впрочем, Репня на это не надеялся и потому помчался открывать.

Это оказался вовсе не дежурный фаэтон. В конус, выхваченный из мрака газовым фонарем, вступила женщина. Репня удивленно смотрел на нее: он был готов дать голову на отсечение, что еще секунду назад в радиусе десяти метров от него не было ни единого человеческого существа. Во всяком случае он никого не заметил. Одета незнакомка была довольно-таки небрежно, на голове простенькая шляпка, лицо под вуалью, подол темной верхней юбки изрядно запылен — явно шла пешком. И издалека.

— Вам кого, сударыня?

— Вас, сударь.

Голос с хрипотцой показался неожиданно знакомым, но кому он мог принадлежать, Репня не имел ни малейшего понятия. К тому же ему показалось, что хрипотца была нарочитой.

— Прошу! — Заинтригованный Репня отступил в сторону.

Незнакомка на секунду замерла на низеньких ступеньках, но Репня готов был поклясться, что по сторонам она не оглядывалась. Потом уверенно шагнула внутрь.

— Слушаю вас…

Гостья не ответила. Подошла к выкрашенной белым двери в прозекторскую, замерла, постояла секунду, как на крыльце, и направилась к кабинету дежурного.

Еще более заинтригованный Репня двинулся за ней. В нем уже зрела догадка.

Гостья открыла дверь, шагнула через порог и, подняв вуаль, обернулась к вошедшему следом Репне.

Он не отшатнулся. Догадка оказалась верной: перед ним стояла мать Ясна. Но сердце заколотилось.

Она молча смотрела на него — знакомые красивые глаза, знакомый подбородок с ямочкой. Вот токмо от глаз разбегались к вискам незнакомые морщинки — все-таки ей было уже далеко за сорок, буде не все пятьдесят.

— Узнали?

Репня лишь сглотнул.

— Не ждали?

— Ждал, — сказал Репня внезапно осипшим голосом. — Очень давно. И очень ждал…

Мать Ясна кивнула без улыбки:

— Понимаю. Но вы должны были справиться сами. И с обрушившимися на вас переменами, и с внезапной любовью.

— А с чего это вы взяли, что я был в вас влюблен?

Хотел произнести эти слова гордо, с вызовом, но голос внезапно задрожал, и получилось так, словно протявкал нашкодивший щенок.

— Вы ведь были не первый. — Мать Ясна по-прежнему не улыбалась, и Репня был ей за это благодарен. — И далеко не последний… Может быть, предложите мне чаю?

Репня, отрывисто покашляв, справился с голосом:

— Предлагаю.

— А я не отказываюсь. — Мать Ясна сняла шляпку с вуалью, повертела в руках. — Куда бы это деть?

Волосы у нее по-прежнему были коротко постриженными, но кое-где их уже слегка присыпало пеплом седины.

Репня отобрал у нее шляпку, убрал в шкаф у двери.

— Присаживайтесь!

Она присела, но не к столу, а на кушетку у стены, откинулась на спинку:

— У-ух! Устала я…

Репня пожал плечами и пошел набирать воду в чайник. Сердце по-прежнему колотилось, аки сумасшедшее. Как же он ее, оказывается, все-таки ненавидит!..

Когда он вернулся, мать Ясна по-прежнему сидела на кушетке, разглядывала кабинет. Репня снял с газовой горелки кипятильник для инструментов (он кипятил инструменты даже для работы с трупами: привычка — великая сила!), зажег газ и поставил на треногу чайник. Мать Ясна внимательно следила за его манипуляциями.

— Как вы все-таки стали непохожи на того мальчугана! — сказала она, когда он сел за стол.

Репня покусал нижнюю губу:

— Надо отметить, к этому приложили немало усилий. В том числе и вы.

Она вздохнула:

— Да, я знаю. Но такова жизнь… Вы же должны понимать. Лишь в условиях жесткого самоограничения человек сохраняет Талант.

— Понимание не приносит облегчения тем, кому вы сломали жизнь. — Репня стиснул персты. — Зачем вы учили меня пять лет? Чтобы потом выбросить за ненадобностью?

— Но ведь нет иного пути. Было бы гораздо хуже, если бы вас учили десять лет. Да еще вручили бы вам в руки судьбу других людей. А потом какая-нибудь шлюшка сделала бы с вами то же, что и я. Только вам было бы уже гораздо труднее приспособиться к жизни.

— А может быть, те несколько лет, что я прожил бы волшебником, стоили бы всего моего нынешнего существования!

Мать Ясна покачала головой:

— Вы рассуждаете по-детски. Впрочем, со своей точки зрения вы правы… Но меня оправдывает то, что я жалела вас. — Она снова вздохнула.

— Ведь в какой-то степени вы все были моими детьми.

— Детьми! — Репня возмущенно фыркнул. — Дети приносят женщине боль, а мы приносили вам наслаждение. Дети из колодца выходят, а мы в ваш колодец входили.

Лицо ее вдруг скривилось.

— Если вам будет легче от оскорблений, что ж, продолжайте… — Она низко склонила голову и закрыла руками лицо.

Потрясенный Репня молчал: уж чего-чего, а плачущей мать Ясну он себе представить ввек не мог. Уж проще вообразить стоящую под цветущей вишней снежную бабу!

Всхлипывания не прекращались. Репня неуверенно поерзал на стуле и наконец не выдержал — встал, подошел к кушетке, коснулся ладонью тронутых серебром волос.

Мать Ясна словно только этого и ждала — вскочила, спрятала у него на груди залитое слезами лицо. Репня непроизвольно погладил ее по спине. И вдруг вернулось то самое, давным-давно выброшенное из памяти, вроде бы убитое ненавистью и беспорядочными связями, но, оказывается, все-таки выжившее. И не менее могучее, чем тогда.

— Я ведь любила вас, мой мальчик, — произнесла сквозь всхлипывания мать Ясна.

Вы любили каждого из нас, хотел сказать Репня. Для того, чтобы своей любовью погубить.

Но не сказал. Слова уже были лишними, в дело вступили персты, судорожно расстегивающие пуговицы на ее темной кофточке. Она подняла заплаканные глаза, вопросительно посмотрела на него. И он не выдержал, слизнул языком с ее щек соленые дорожки. Дорожки эти привели к ее губам. Губы были все те же — мягкие и теплые, и перси были те же — упругие и гладкие, да и вся она была та же. Наверное, поэтому сделала с ним то же, что и пятнадцать лет назад. Правда, разодрать одежду на себе она не позволила, сама скинула со все еще гибкого стана многочисленные юбки. Зато, хотя он был уже на полном взводе, немного с ним поиграла. И как в тот давний день добилась своего: он с рычанием опрокинул ее на кушетку, расплющив своей тяжестью белые перси, с рычанием вошел в нее и с рычанием забился на извечно желанном теле.

И только, перестав содрогаться в оргазме, обнаружил, что кожа на ее тонкой шее и над персями тоже испещрена тонкими, аки ниточка, незнакомыми морщинками. Но противно ему не стало. Ведь былая ненависть к ней ушла. Он снова был пятнадцатилетним уверенным в себе подростком, снова до жути любил свою первую женщину и снова понимал, что прошел испытание Додолой.

Однако об этом, кроме Репни, знал лишь клокотавший на горелке чайник.

Потом они сели пить чай. То ли от чая, то ли от пережитого соития мать Ясна раскраснелась, морщинки на ее лице разгладились, глаза заискрились — перед Репней сидела если и не девчонка, то почти молодая женщина.

— Значит, теперь вы работаете здесь? — спросила мать Ясна, снова оглядев кабинет.

— Нет, — сказал Репня. — Работаю я в земской больнице ассистентом хирурга. А здесь токмо прирабатываю в вечернее и, если требуется, в ночное время. Кому-то ведь надо и трупы резать.

— Неужели вам не хватает основного заработка. Врачи в больницах имеют хорошо оплачиваемую практику.

Репня хотел сказать, что холостому мужчине требуется гораздо больше денег, чем находящейся на обеспечении казны волшебнице. Но не сказал: ему показалось, что эта часть его жизни не касается никого, даже матери Ясны. Ему вдруг захотелось, чтобы зазвонил входной колокольчик, чтобы потребовалось открыть приемный люк. А потом взять в руки скальпель. Не должно здесь быть этого чаепития — в нем есть что-то неправильное, то, чего в жизни не бывает: жизнь, как бы мы ни надеялись, далека от содержания эротических юношеских снов.

Колокольчик не зазвонил. А мать Ясна продолжала свои расспросы.

— Вы ведь не женаты, насколько мне известно?

— Не женат.

Репне вдруг показалось, что это не просто праздный интерес. С какой стати вообще мать Ясна явилась сюда? Что ей от него нужно?

— В вас борются два духа, мой мальчик, дух Семаргла, с его отвращением к женщинам, и дух Перуна. Отсюда и все сложности. Мне очень жаль, что вам не удалось обуздать в себе Семаргла. Его дух при исчезнувшем Таланте — лишь генератор неизбежных бед.

— Зачем вы мне это говорите? — спросил Репня, стиснув персты. — Зачем вы явились сюда?!

Его любовь к матери Ясне стремительно улетучивалась. Он снова увидел, что перед ним сидит стареющая женщина, которой почему-то пожелалось сексуальных приключений со своим бывшим воспитанником. С одним из бывших… Неужели ей это не надоело? Ведь вся ее жизнь была сплошным сексуальным приключением. В котором ломались хрупкие жизни ее юных любовников…

Мать Ясна встала, подошла к нему, по-хозяйски погладила по голове. Репня, не удержавшись, резким движением оттолкнул ее руку.

— Ну-ну, мой мальчик… Успокойтесь. Вы слишком агрессивны в обращении с женщиной!

И тут Репня вспомнил, что, когда он лежал на теле этой старухи, у него не было ни малейшего желания бить ее. Неужели он излечился от своей болезни? Или это Ясна его излечила?.. Впрочем, ведь она же волшебница.

Он вдруг обнаружил, что впервые подумал о ней просто как об «Ясне». Без добавочного словечка «мать». Ведь матерью она ни для него, ни для любого другого из словен не являлась. И пусть секс не лишал ее, в отличие от всех прочих волшебниц, Таланта, но ведь ребенка родить она все-таки побоялась! Ему показалось, что она чего-то ждет от своего бывшего воспитанника, но чего, он не знал, а спросить боялся.

— Значит, вы желаете знать, зачем я захотела с вами встретиться? — В голосе Ясны зазвучали резкие металлические нотки. — Все очень просто, мой мальчик, все очень просто… Вам ведь известно, какие задачи возложило на меня государство. И я должна решать эти задачи… К сожалению, в последнее время мне стали надоедать пятнадцатилетние ничего не умеющие юнцы. Вот я и решила воспользоваться помощью опытного, знающего толк в сексе мужчины. И должна сказать, вы полностью вылечили меня. Я опять чувствую в себе дух Додолы.

Репня вспыхнул. Ясна снова, как и пятнадцать лет назад, обвела его вокруг перста. Он-то подумал, что она тоже вспоминает тот памятный день, а она… Какой же он осел! Как он мог подумать, что эта, с позволения сказать, женщина может чувствовать хоть что-то, похожее на любовь! Всю свою жизнь она ломала души неокрепших пацанов, и дальше будет заниматься тем же, покудова ее тело будет манить юнцов, не познавших еще более молодых женщин.

В нем с новой силой вспыхнула ненависть. Эта женщина воспользовалась им, как своего рода массажером. Сама, являясь машиной по естественному отбору среди начинающих волшебников, она и его сделала машиной. И ведь решилась же, сучка, на такое! Не стала искать любовника на стороне — пришла к тому, кто уже был ею однажды сокрушен.

— Я благодарна вам за помощь, мой мальчик! Вы были на высоте. А теперь мне пора.

Репня стал медленно подниматься из-за стола:

— Ну нет!.. Вы думаете, я позволю вам снова ломать жизнь мальчишек? Как бы не так! — Он загородил своим телом дверь.

Ясна фыркнула, неторопливо направилась к шкафу, взяла свою шляпку. Потом смерила Репню с ног до головы презрительным взглядом, подошла вплотную и прошипела:

— Чем же вы собираетесь помешать мне, вы, бесталанный щенок, способный лишь на то, чтобы резать мертвечину? Я получила от вас все, что желала. Прочь с дороги!

Он уложил ее на пол одним ударом, и удар этот был страшен. Однако она не потеряла сознания, приподнялась на локтях, пытаясь сесть, и прохрипела:

— Щенок бесталанный…

На этот раз он ударил Ясну в челюсть ногой, вогнав все остальные слова, которыми она хотела его одарить, ей обратно в глотку.

Остальное проходило как бы за пределами его сознания. Он рычал, но ему казалось, что рычит совсем не он, а кто-то другой, и не здесь, а далеко-далеко. Он наносил по трепыхающемуся на полу телу удар за ударом, но ему виделось, что эти удары наносят все несостоявшиеся волшебники, и это в них во всех живет неотвязная мысль: «Убью стерву!» Как ни странно, но судорожные движения забиваемой насмерть женщины не были защитой. Она даже не пыталась прикрыть руками голову. Она лежала на спине и неотрывно смотрела на своего мучителя, даже не зажмуриваясь, когда на нее обрушивался очередной удар. Потом ее губы сделали попытку произнести какую-то фразу, и, наверное, произнесли, но избивающая ее банда так и не расслышала какую, а повторить Ясна не успела — очередной удар сотни ног пришелся стерве в висок и стал смертельным.

Стихло рычание многочисленных глоток. Наступила звенящая тишина, и Репня с удивлением обнаружил, что он тут один. Он да лежащее на полу тело. Лицо Ясны превратилось в сплошной синячище, и из этого месива выглядывали остановившиеся глаза, в которых навсегда застыло странное ощущение — словно перед смертью ее посетило озарение, и она поняла, что это расплата за содеянное.

Репня помотал головой. Его вдруг заколотила мелкая дрожь — он наконец осознал, что такое натворил.

И если бы сейчас раздался звук колокольчика, Репня бы тоже расценил его, как расплату за содеянное. И пошел бы открывать дверь, и равнодушно выслушал бы ахи и охи, и не подумал бы сопротивляться, когда за ним явились стражники.

Но Мокоши было угодно, чтобы колокольчик не зазвонил.

Репня помаленьку пришел в себя. В кабинете по-прежнему висела звенящая тишина. За стеной в прозекторской лежали мертвые тела. Перед ним тоже лежало мертвое тело. Мертвецы в морге — это нормально, скорее лишним был тут он, живой. Но мертвые не должны лежать в кабинете, здесь люди отдыхают, заполняют документы, пьют чай и занимаются любовью. Иногда.

Репня снова взглянул в лицо убитой им женщины. Это оказалось непростым делом, и он удивился: уж ему-то вздрагивать от такой картины!..

Все было прекрасно. Пожалуй, даже хорошо знакомые с Ясной люди не опознали бы сейчас лежащий перед ним труп. И аура наверняка уже погасла. Значит, так тому и быть! Вот токмо содержимое ее сумочки… Он оглянулся. Впрочем, нет, сумочки с нею не было, это он помнит точно. Тогда карманы!

Он обшарил тело. Правый карман пуст, в наперсеннике токмо то, чему там и положено находиться. Впрочем, он ведь уже лазил туда сегодня. Как давно это было! И как будто не с ним вовсе!

Конверт он нашел в левом кармане. Обычный белый конверт, с маркой княжеской почты. Надпись: «Репне Бондарю». Он было начал вскрывать конверт, но опомнился — ведь в любой момент фаэтон мог привезти очередного мертвеца. Схватился за начинающий остывать труп, поднял на руки. Какой же все-таки она была легкой, даже опосля смерти!.. Перенес тело в приемную, положил на стол, вернулся в кабинет, проверил, нет ли на полу крови.

Крови не было — сам того не желая, он бил аккуратно, не нанеся никаких серьезных внешних повреждений. Синяки и неглубокие ссадины не в счет — с них много крови не бывает. Но пол вымыл. У-у-уф! Все остальное может и подождать несколько минут. Снять с мертвой одежду, сложить тряпки в сборник да заполнить документы. Он оформит ее как неизвестную бродяжку. Мало ли таких привозят в морг, уж ему ли не знать! Так безвестными и хоронят, если родственники не находятся. А у Ясны родственников нет. Ее, правда, будет искать вся Колдовская Дружина вкупе со стражей и министерством безопасности… Что ж, пусть ищут, все равно ее никто не узнает — мертвый волшебник ничем не отличается от мертвого простого человека. А что касается санитаров, якобы привезших тело, — заполним документацию неразборчиво. Ну накажут за небрежность, но доказать злой умысел никто не сможет.

Он сел за стол, вскрыл конверт.

«Мой мальчик! — гласило послание. — Раз вы читаете эти строки, то все уже закончено. Я мертва. Значит, мой замысел претворен в жизнь. Простите за то, что я избрала вас орудием своего самоубийства, но боги запрещают человеку лишать себя жизни собственными руками. Простите меня и за все остальное, за все зло, что я вам принесла. Если бы я понимала это раньше!.. Если бы я была женщиной!.. Нет, я была в первую очередь членом Колдовской Дружины, да еще с таким удивительным неуничтожаемым Талантом. Но вы нашли способ его уничтожить, и я еще раз благодарю вас за это. К сожалению, я слишком поздно поняла, что женщина лишь тогда может быть счастливой, когда рядом с нею ее дети. Увы, природа обделила меня способностью рожать, а своим школьным воспитанникам я не столько помогала взлетать в небо, сколько подрезала им крылья. Тем, же кто взлетал, я и вовсе была не нужна. Потому я и пришла сегодня к вам. Хоть на несколько минут, но я была вам нужна. Пусть даже не я, а мое тело. Если все пройдет по моему плану, вам нечего бояться. Я оставила в школе записку, что слагаю с себя обязанности члена Колдовской Дружины, но понимая, что, в силу определенных причин, мою отставку не примут, предпочитаю исчезнуть. Оформите случай со мной, как смерть неизвестной при неясных обстоятельствах. Я попытаюсь наложить на себя перед смертью отвращающее интерес заклятье, и к моему телу отнесутся равнодушно. Постараюсь наложить заклятье и на вас — чтобы в вашей ауре не было следов совершенного убийства. Так что если вы не привлечете к себе когда-либо внимание волшебников, работающих на стражу, то легко избежите наказания. А я буду уверена, что моя смерть предотвратит чью-нибудь предстоящую гибель. Не удивляйтесь — я давно знаю, что вы способны на это. Потому я и прилагала в школе все усилия, чтобы вы не прошли испытания Додолой. Если бы вы стали волшебником, ваша душа привела бы вас в объятия Ночи. Но насчет своей ауры вы станете уверены токмо опосля того, как встретитесь с кем-нибудь из сильных волшебников — а вдруг вы убили меня слишком быстро, и я не успела наложить на вас полное заклятье… Это моя маленькая месть вам за совершенное убийство — побудьте немного в неведении относительно вашей дальнейшей судьбы. Все-таки убийство должно быть наказано — пусть хотя бы и таким образом. Надеюсь, боги простят меня. Ясна».

Перед подписью стояло слово «мать», но оно было зачеркнуто.

О Сварожичи, подумал Репня. Как же мне все это сразу не пришло в голову?! Почему меня не озаботило то, что я убиваю волшебницу безо всякого сопротивления с ее стороны?! Да она бы одним движением бровей перевела мою агрессивность на меня самого. Воистину она меня знала.

Она знала его. Все получилось шито-крыто. Ее тело действительно не привлекло к себе внимания. Колдовская Дружина искала свою сестру где угодно, токмо не в моргах. А когда начала искать в моргах, было уже поздно: тело избитой неизвестной женщины давно лежало под слоем земли на Савинском погосте, в его дальнем углу, где хоронили нищих и бродяг.

Но она знала его гораздо лучше, чем он сам. Он избегал волшебников высокой квалификации в течение месяца опосля совершенного убийства. Весь этот месяц он жил в страхе разоблачения. За эту пытку он убил бы ее еще раз. Увы, теперь она была уже вне его досягаемости.

Через месяц он случайно встретился со Светозаром Смородой. Это был волшебник достаточно высокой квалификации, чтобы обнаружить в ауре беседующего с ним человека линии состоявшегося убийцы. Не обнаружил — Ясна успела.

И нет худа без добра. Тело Ясны действительно излечило его. Ему больше не требовалось для удовлетворения избивать своих любовниц. Но во второй раз он жениться все равно не стал.