"Гастролёр" - читать интересную книгу автора (Трахтенберг Роман)

Возвращение Орфея

У льва в лесу сперли косяк. Он собрал всех зверей и говорит: – Значит, так. Или найдите, кто украл, или с завтрашнего дня в лесу начнется беспредел. Буду выбирать по две зверюшки и съедать! Собрались звери на совет: надо что-то делать. Ведь неизвестно, с кого лев завтра начнет. Видят, летит орел: – Мы с тобой одной крови! – закричали они. – Помоги нам. Посмотри сверху, кого нахлобучило? – Хорошо! Летит орел дальше и видит, навстречу летит ворона… кверху пузом! – Слышь, ворона, ты случаем не видела, кто у льва косяк стырил? – Подумаешь – косяк! Тут Землю кто-то спиздил!

Разбудил меня какой-то странный гул. Да ещё тело затекло от сна в одном положении. Попытка перевернуться и лечь на живот почему-то не удалась. С трудом разлепил один глаз. Второй от ужаса распахнулся сам. «…Мать! Мать! Мать!» – пронеслось в голове. За круглым окошком мирно соседствовали… величественные тяжелые облака. То ли рай, то ли ад. То ли закат, то ли рассвет происходил в той части Земли, где летел САМОЛЁТ. САМОЛЁТ, в котором, как оказалось, находился и я. Все небо было разноцветно-жёлто-оранжево-голубым и тёмно-синим до черноты.

Оторвавшись от неожиданной картины, я с хрустом попытался повернуть затекшую шею вправо. И понял, что сижу все в том же салоне бизнес-класса, вот только немца с респиратором не было. Может, вышел в сортир?

Закостеневшим пальцем я тыркнул в кнопку вызова стюардессы. Она появилась моментально. Шоколадная кожа и синяя форма усилили ощущение дежа вю: все это я уже точно видел. К тому же стюардесса притащила мне бутылку пива. А Я ЕЁ ТОЛЬКО СОБРАЛСЯ ЗАКАЗАТЬ! Значит, заказал до того, как уснул. Возможно, я не выходил из самолета, и все мне приснилось? Нубия, море, король, государственные перевороты, перепуганный Витёк, Юлий и его ракушки – всего лишь длинный и четкий сон: да мало ли что привидится сознанию, «убитому» алкоголем и наркотиками? Тем более что и одет я в тот самый концертный костюм и штиблеты, в которых ездил на вечеринку к нашим русским миллионерам. Только куда же тогда меня все ещё несет самолет?!

И я решил пошарить по карманам в поисках билетов. Но… при виде своих рук оцепенел. Загорелая до коричневого цвета кожа и на ней белесые волоски, явно выгоревшие на палящем солнце. Так никогда не загоришь в северных широтах. Значит, море не приснилось! Соленая капля скатилась по виску. Я вытер пот и не обнаружил своей шевелюры! Мать, мать, мать! И принялся активнее шарить по карманам; в левом скрытном карманчике лежали отложенные на билет домой две тысячи долларов, а остальные карманы оказались набиты непонятными бумажками. С виду деньги, но я таких в Нубии – если она и была – не видел! Потому, вываливая их прямо на пол, отчаянно искал билет. Ага! Вот он! «Россия, Москва».

ЛЕЧУ ДОМОЙ!!!

И я запрыгал в кресле… А ещё, кажется, махал руками и ногами, что-то пел или орал, у меня начался приступ безумной радости, как в детстве, если бы мне сказали, что ближайший месяц я могу больше не ходить в школу. Я бы валялся на полу, дрыгал ногами и визжал, довольный, как слон с ватрушкой. Прибежавшие на крик стюардессы не поняли коей реакции и пытались меня успокоить. Причем – хотя и был я в ударе – все же заметил, как загорались их томные чёрно-белые глаза от вида бумажек. Значит, все-таки деньги. Проверить предположение можно лишь одним путем – дав стюардессе. И я одарил одну красной бумажкой.

– О-о-о, сенкью, сэр, – вспыхнула она от счастья. – Сенкью вэри матч!

Чтобы никого не обидеть, дал двум другим по такой же. Они тоже благодарили, хотя и смылись достаточно быстро, видимо, опасаясь, что мой приступ безумия кончится, и я передумаю.

А самолёт шёл на посадку в Шереметьево. Внизу раскинулась освобождающаяся от снега Москва. Я смотрел на нее в немом обожании, ещё не думая о том, поменяют ли мне нубийские бумажки.

Какая разница. Я в России! Все проблемы разрешаться сами собой. ЗДЕСЬ ДОМ!!!


***

…Выйдя, я понял состояние человека, который готов расцеловать землю. Я тоже хотел!…Но меня могли принять за сумасшедшего. Я был готов расцеловать и водителя трапа… к счастью, передумал. Но зато радостно кинулся целовать двух блондинок в форме, стоящих у выхода из багажного отделения… но они с профессиональной ловкостью увернулись.

– Вы забыли ваш багаж, господин Трахтенберг, – заметила одна. – Вернитесь в зал.

БАГАЖ!!! Но я продал все вещи, подарки купить не успел, да и не в том состоянии улетал. Я оглянулся на багажную ленту – по ней, словно в замедленном фильме ужасов, преследуя меня, плыл мой чемодан. Кошмар снова накрывал: что, если в Нубии в качестве подарка туда наложили длинных и вкусных косяков? А куда теперь бежать: сорвать с чемодана бумажку, где сказано, чей он, так чёртовы блондинки уже видели мой билет и пришпиленную к нему багажную квитанцию, которую я в радостном безумии не заметил. Нет, не стану скрываться! Я устал: меня могли съесть мурены и акулы, я мог утонуть, не найти работу и попасть в тюрьму за долги, так черт с ним – пусть теперь примут за наркоторговца. От тюрьмы и от сумы не зарекайся…

На ватных ногах подошел к чемодану и потянул его. Тот не сдвинулся с места. Ни фига себе наложили! Я дернул баул со всей силы. Он упал вниз, и только тогда удалось поставить его на колеса. Дальнейший путь был мне известен, если проберусь мимо двух ищеек, сразу в сортир, и там, запершись в кабинке, все проверю…Ищейки спокойно пропустили, видимо, опасаясь, что опять поцелую, и я, радостный, рванул к толчкам. Нашел свободную кабинку, кое-как впихнул багаж и втиснулся сам. Точнее, пришлось запрыгнуть ногами на унитаз. Места рядом не нашлось. Снял для начала мешавший пиджак, повесил на гвоздик и потихоньку стал открывать молнию… а там чьи-то волосы, голова. Господи, помоги! ТРУП?!

Сейчас-сейчас, оторву багажную квитанцию с номером пассажира, сотру все отпечатки. Интересно, у блондинок-ищеек хорошая память? Я уже начал застегивать чемодан, но тут смекнул: а что, если там остались какие-нибудь вещи, которые меня выдадут? Все-таки придется совершить подвиг и расстегнуть молнию до конца. Конечно, тело потом с трудом снова впихнется в узкий гробик, но, увы…

И тут труп хихикнул!.. Я чуть не грохнулся с фаянсового друга (благо было некуда) и не обосрался (ведь штаны-то я не снял, а других нет). Возблагодарив Всевышнего за подаренную выдержку, я наклонился к телу ближе. Тело принадлежало Витьку. Лицо блаженно улыбалось во сне, а на майке виднелись зелёные крошки волшебной травы…

– КРЕТИН!!! – заорал я, выпуская из себя весь страх и пережитый стресс, и шлепнул его по роже. Потом ещё раз. И ещё…

Витюха полуоткрыл мутные счастливые глаза.

«Интересно, где он нашел косяк крепче того, что я выкурил во дворце?» – совсем не к месту подумалось мне. – Может, и лучше, что нашёл. Как иначе перенес бы перелет в чемодане? Итак, поди, весь затёк?» – и потащил его опухшее тело из короба наверх. Держаться на ногах Витёк не мог и потому одной рукой оперся на дверную защелку. Она жалко скрипнула и развалилась. С грохотом мы выпали наружу! Точнее, Витёк повалился на пол туалета и увлек за собой меня. Окружающие, приличные граждане, в ужасе отшатнулись! На Витьке были рваная майка, короткие шорты и сланцы. На мне – блестящие брюки, манишка, манжеты и лаковые штиблеты! Не хочу даже думать, какое мы произвели впечатление. Нет, просто категорически отказываюсь рассказывать об этом!

Что дальше? Я долго мочил его голову холодной водой под краном, а он матерился и лягался. В туалет никто не заходил. Хотя сами себе мы казались очень мирными.

Наконец Витёк немного пришел в себя. Он уже мог стоять, что-то внятно отвечать, правда, с лица все ещё не сходила блаженная улыбка идиота. «Лети-лети, лепесток. Через север на восток, через запад, через юг; залети к дедушке в Тверь и к бабушке в Житомир… Только, пожалуйста, отпусти нас, волшебная трава», – приговаривал я как заклинание, а вслух поинтересовался у него:

– Как мы поедем в Питер?

– А где мы сейчас? – в свою очередь уточнил он.

– В Москве, идиот! У тебя есть документы?!

Витёк кивнул, потом икнул, затем наклонился и во время поклона слегка въехал головой в стену, но таки совершил невероятный подвиг. Достал из носка свернутый в четыре раза собственный паспорт! Это означало, что мы могли, не выходя на зимние улицы, тут же купить билет на самолет до дома! И я решил оттащить его к кассам. Правда, майка на нем была мокрая, да к тому же он стал страшно икать от холода. Ничего не оставалось, как надеть на него собственный пиджак. Так мы и пошли к кассам: Витёк в пиджаке и трусах и я в блестящих брючках, манишке и манжетах. Милиционеры оглядывались на нас, но наш загорелый до негритянской черноты вид вводил их в заблуждение: иностранцы, наверное, чокнутые – летят из одной жаркой страны в другую. И вместо того, чтобы задержать нас и проверить, только заискивающе улыбались по советской привычке. И не пройди мы весь аэропорт в таком виде, никогда бы не поверили, что такое возможно. Тем не менее, мы благополучно обменяли доллары на рубли и купили билеты. Более того, зашли в местный магазин и сумели тепло приодеться.

Уже в самолете, напоенный литрами чая и кофе, Витюха пришел в себя и рассказал, как он попал в чемодан. Зная, что я бегаю по чиновникам, пытаясь выехать, он волновался только об одном: как бы не оставил его на чужбине, где он порядком успел напакостить. Он перебежками возвращался с пляжа, где ночевал в песчаной норке, в тот самый момент, когда артиста вместе с чемоданом сажали в лимузин. Витёк тормознул, чтобы разглядеть всю картину издалека и оценить её опасность или прибыльность. Но так и не оценил. Вид я тогда имел наряженный, но напряженный. Взгляд – решительный и готовый не только к успеху… но и к провалу. Витёк, умеющий жопой чувствовать опасность, заметался. Бросился в отель, но там никто толком ничего ему не объяснил. Сказали лишь, что еду выступать к королю, а потом, вроде, отваливаю домой безо всяких виз.

«А МЕНЯ?» – охренев от услышанного, он кинулся было собирать свой чемодан, но, опасаясь засады, решил все бросить. К тому же, уходя, надо всем дать на чай, со всеми проститься, это отнимет драгоценное время и деньги, которых жалко. В аэропорту он и прождал меня несколько страшных часов. Когда же решил, что остался совсем один в чужой стране, где его ждет тюрьма, – неожиданно появился я. Меня ввели под руки двое граждан в одинаковых ботинках, третий нес чемодан. Витёк кинулся ко мне, типа «пришел проводить друга», но «друг» на него никак не среагировал. Зато граждане, мило улыбаясь, рассказали, что выступление во дворце прошло очень успешно. И особенно я потряс всех, играя на анекдоты. Они начинали рассказывать, а я заканчивал. То, что чужак знает арабские анекдоты, привело короля и свиту в необычайный восторг! Как и то, что я один выкурил косячок, обычно рассчитанный на роту! И теперь тело «редкого таланта» отправляют в Россию бизнес-классом, который весь выкуплен для него одного, чтобы «поклонники» не беспокоили.

Витёк сначала обрадовался услышанному, а потом занервничал и заметался. Как привести укуренное тело «своего подшефного» в чувство и сказать, что он тоже не хочет здесь оставаться, непонятно. И он принялся доказывать провожатым-телохранителям, что является моим продюсером; рассказал им историю про Хасана и про то, где учился их король и т. д. И что все организовал именно Витёк, что одному ему здесь делать нечего, и раз бизнес-класс свободен, он бы тоже…

– О, король благодарит и вас, – заулыбались телохранители и… выдали ему косяк. – Ваши документы в порядке, вы можете вылететь любым рейсом домой.

Сказать, что у него маловато денег, оказалось практически невозможно. Ничего себе продюсер! Витёк готов был удавиться. Но перед смертью решил выкурить последнюю сигарету. Остальное помнит смутно… Однако в какой-то момент все же осознал, что мой чемодан никто осматривать не будет. Служащие расступались перед королевскими стражами, не обращая внимания даже на прилипшего к ним европейца в трусах и майке. Когда багаж бросили на тележку, с которой должны погрузить в самолет, Витюха понял, что судьба дает ему шанс. В грузовом отсеке никто не охраняет вещи. Конечно, если бы он не курил, то не решился бы на такую авантюру, грозившую смертью от переохлаждения, но теперь она казалась ему ужасно веселой. Тем более что, открыв чемодан и увидев, что тот пуст и словно приготовлен именно для побега, горе-продюсер ещё раз убедился – это судьба! Добив «пятку», он залез вовнутрь…

– Ну, ты даешь! – изумился я. Что ещё можно сказать по такому поводу? Говорят, Бог бережет пьяных и убогих…


***

Родные оторопели, когда я появился на пороге. Красивый, загорелый, подтянутый и с чемоданом подарков (купленных в городском аэропорту)… Опускаю подробности встречи и все, что пришлось сочинять на ходу для родных: не пугать же их правдой.

– Тебе звонили не раз, – сообщила мама, накладывая поесть. – Какой-то Иван Израильевич. Очень хочет тебя к себе на день рождения пригласить, оставил свой номер. Перезвонишь?

– Хто?! – поинтересовался я с полным ртом, пережёвывая котлеты и макароны, от вкуса которых отвык за последние месяцы. Теперь они казались изысканной пищей. – Иван Израильевич?!!! – и даже забыл про котлеты. Тот самый?! И ещё на день рождения зовет?!…Нет, ещё несколько месяцев назад, услышав такую новость, писал бы кипятком от счастья, но сейчас одно это имя привело меня в ужас: «ННННЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ТТТТТ!!!!!»


P.S.  Через несколько дней я всё-таки пришёл в себя и позвонил Ивану Израильевичу, правда, на всякий случай порвал перед вечеринкой свой загранпаспорт. А что, собственно, случилось плохого? Я освоил новую профессию, заработал пару тысяч долларов дайвингом и целый мешок неизвестных нубийских денег на концерте. «Неизвестных», потому что они были новые, их напечатали, едва король снова пришел к власти. В России эти купюры не принимают, говорят, ненадёжные: что, если монарх снова увлечётся какой-нибудь тёлкой из демократической страны и изменит политический строй своей родины? Тогда деньги напечатают новые, а обменять старые можно будет только в Нубии. Так что получается, задаром я отдал придворным свои шмотки.

Поэтому Витёк и получил с меня двадцать процентов от концертного гонорара (не оклеивать же ими туалет?!), но, узнав, что потратить барыш можно только в Нубии, тут же вернулся туда (хоть где-то быть богатым человеком). Говорят, купил там небольшой отель и чувствует себя хозяином жизни. Может, как-нибудь навещу его…


Санкт-Петербург, 1995 год