"Опасный мужчина" - читать интересную книгу автора (Роджерс Розмари)

Глава 8

Тори села в кровати и нахмурилась. Отец с кем-то спорил — кажется, с женщиной. Их голоса нарушили ее дневной отдых. Сначала Тори думала, что они снятся ей. Потом голоса стали более громкими, и она поняла, что ошиблась. Поднявшись с кровати, она подошла к открытым дверям, которые вели в патио.

Голоса доносились из сада, начинавшегося за каменной стеной с железной калиткой. Тори вышла босиком во дворик и направилась по прохладным камням к стене; голоса зазвучали более отчетливо.

— Говорю тебе, — резким тоном произнесла женщина, — я этого не допущу.

Тон отца был другим — холодным, неумолимым; Тори еще никогда не слышала, чтобы он говорил так с кем-то.

— У тебя нет выбора. Советую тебе смириться.

— Это отвратительно!

Тори подошла ближе к раскачавшейся виноградной лозе. Когда девушка коснулась листьев, имевших форму сердечка, они зашуршали, щекоча ее щеку. Тори прислонилась к стене. В голосе женщины проскальзывали нотки едва сдерживаемого возмущения; он показался девушке знакомым. Если бы только Тори могла заглянуть за стену или если бы они прошли мимо железной калитки, она бы узнала, с кем спорит отец…

— Отвратительно это или нет, но таким образом я увеличу мой капитал в три раза. Что тут такого особенного? — с сарказмом в голосе произнес отец. — Ты должна знать, что так поступали с незапамятных времен. К тому же я никогда бы не причинил ей вреда.

— Это неправда, ты думаешь только о себе. Так было всегда… Возможно, моя жизнь закончена, но ее — нет. Клянусь, я помешаю тебе, если смогу.

Тори услышала приглушенный звук, потом кто-то ахнул, девушка не расслышала несколько произнесенных слов и попыталась справиться с охватившим ее страхом. Этот голос был таким знакомым. Она должна увидеть, узнать…

— Донья Витория! — Тори повернулась с прижатой ко рту ладонью. В открытых дверях дома, слегка нахмурившись, стояла тетя Бенита. — Тебе нездоровится?

— Нет-нет. — Девушка неуверенно отошла от стены. — Со мной все в порядке.

— Ты такая бледная. Ты все еще думаешь о своей поездке в город на прошлой неделе? Да. Тебе не следовало так поступать, и Мануэля строго отчитали за то, что он допустил это. Благовоспитанная девушка никогда не покидает свой дом без дуэньи. Твоя глупая служанка — весьма неподходящая замена, и я не могу понять, почему ты поступила так легкомысленно. Вероятно, дон Патрисио еще отругает тебя. Ты так рисковала! — Переведя дыхание, тетя Бенита смягчила тон. — Ты уже наказана тем, что лошадь понесла, поэтому я больше не стану говорить об этом. Полагаю, в следующий раз, собираясь на прогулку, ты прежде подумаешь.

Тори объяснила свое подавленное состояние тем, что лошадь вышла из повиновения и понесла. Она запретила Пабло раскрывать истинную причину. Она не хотела выслушивать поучения или терять право на прогулки за пределами асиенды. Вспомнив разыгравшуюся на площади сцену, Тори согласилась с тетей Бенитой — она и так достаточно наказана.

— А теперь пойдем, — сказала тетя Бенита, — ты должна отдохнуть, потому что папа пригласил к обеду гостей. — Помолчав, женщина слегка нахмурилась. — Донья Палома снова заболела и не сможет присутствовать, так что сегодня хозяйкой будешь ты. Какое платье ты наденешь? Я не могу отыскать твою никчемную служанку — она, верно, кокетничает с молодыми людьми. Ты хочешь, чтобы я помогла тебе выбрать платье?

Тори не удивилась тому, что мать будет отсутствовать. Палома редко участвовала в официальных мероприятиях и даже семейных трапезах. Было бы гораздо удобнее, если бы Диего вернулся из Лос-Анджелеса, но его ждали лишь через несколько дней. Тори удалось улыбнуться.

— Нет, спасибо, тетя Бенита, я сама выберу подходящее платье. Кто к нам придет?

Тетя Бенита пожала плечами:

— Точно не знаю. Твой папа упомянул дона Луиса, но мне не известно, ждем ли мы кого-то еще. Ты помнишь дона Луиса и донью Долорес?

— И их несносного сына Рафаэля. К сожалению, да. Я чувствую, что у меня скоро заболит голова, — раздраженно сказала девушка. — Неужели папа забыл, что я всегда не выносила Рафаэля? Он был таким противным мальчишкой. А у его сестры Марии нет ни одной собственной мысли, она вечно повторяет чужие мнения…

— Люди меняются со временем, — миролюбиво заметила тетя Бенита. — Ты изменилась, и Рафаэль с Марией, несомненно, тоже. Все на свете меняется, nina, хотя мы не всегда хотим этого.

Пожилая женщина казалась опечаленной, и Тори сменила тему — спросила тетю Бениту насчет фиесты. Дуэнья подняла руки вверх.

— О, нам предстоит столько сделать за оставшиеся несколько недель, сюда приедет масса гостей. Большая часть гостевых коттеджей не использовалась так давно, что требует ремонта, но предпринимает ли Рамон что-нибудь? Нет, он слишком обленился. Он вечно твердит, что на нем лежит забота о доне Патрисио, и не замечает паутины и плесени на шторах.

Тори вполуха слушала ворчание тети Бениты, думая о происшедшей в саду сцене. Женский голос был очень знакомым, однако она не могла вспомнить, кому он принадлежал. Разговор шел на испанском языке; у ее отца остался легкий акцент, но речь женщины была безупречной. Кастильский говор с чистыми протяжными звуками отличался от отцовского, как день от ночи.

— …и теперь мы принимаем здесь как гостя этого человека, который кажется опасным. Он приходит и уходит, когда ему вздумается. Ох, не нравится мне это.

Тете Бените удалось привлечь внимание Тори этими словами. Повернувшись, девушка посмотрела на дуэнью:

— Кто кажется опасным?

Тетя Бенита пожала плечами:

— Я не знаю, как его зовут, даже если мне и говорили это. Твой папа познакомился с ним несколько лет назад во время деловой поездки. Конечно, дон Патрисио пригласил его заехать в Буэна-Висту, если он окажется в Калифорнии. Сейчас они обсуждают покупку земли, а я должна проследить за тем, чтобы с ним обходились вежливо, потому что он, в конце концов, наш гость…

— Тогда почему я не видела его, если он наш гость? — перебила Тори пожилую женщину.

— Он приходил сюда два раза, это было на прошлой неделе, потом отправился в горы посмотреть землю, которую продает дон Патрисио. И вообще здесь он должен находиться в коттедже для гостей — одинокому мужчине нельзя останавливаться в доме, где живет дочь хозяина. Это выглядит неприлично. — Тетя Бенита обеспокоено подалась вперед, понизив голос. — Меня тревожит, что ему дозволено расхаживать поздней ночью по асиенде, когда все спят. Это еще не все. Хотя я не из тех, кто вмешивается в чужие дела, мне не нравится, как поглядывают на него служанки. Особенно эта Росита. Хм. Она питает слабость к мужчинам и однажды угодит в беду, попомни мои слова. Но когда я пыталась сказать об этом твоему отцу, он лишь улыбнулся и ответил, что Росита молода и красива и ей, конечно, нравятся мужчины, потому что она сама им нравится. Я знаю, у молодых людей есть определенные… потребности, но позволять, даже поощрять такие вещи — грех. Даже Диего… однако мне не следует это говорить…

— Росита — та самая Росита, моя ровесница?

— Да, та самая.

Тори подумала о столкновении в саду, когда Кинкейд решил, что ее отправили к нему. Вероятно, он должен был встретиться с Роситой. И если он был гостем отца, это объясняло, почему он с такой легкостью расхаживал в тот вечер по саду и никто его не остановил. Также теперь становилось понятным, почему он не боялся пастухов.

Девушка нахмурилась и посмотрела на тетю Бениту, которая подошла к дверям, ведущим в патио.

— Этот гость — он высокий и темноволосый? Красивый? — спросила девушка, и тетя Бенита повернулась с легким удивлением на лице.

— Да. Пожалуй, он довольно красив, но… похож на злодея, если ты меня понимаешь. Я знаю одно — из-за него по вечерам мне страшно заглядывать в темные уголки.

Тори лукаво улыбнулась.

— Ты даже не представляешь, как мудра, — пробормотала девушка.

Позже, когда тетя Бенита ушла и Тори стала в одиночестве ожидать, когда Колетт поможет ей одеться к обеду, она подумала о сходстве между мужчиной из сада и убийцей с площади. Он произносил слова любви и угрозы одним и тем же негромким хрипловатым голосом так, словно они мало что для него значили. Вероятно, так оно и было. Он убийца, кровожадный дикарь и еще бог знает кто.

«О Господи, я позволила ему целовать и касаться меня, дотрагивалась до него голыми ногами. Как это унизительно! Хуже всего то, что я почему-то до сих пор не могу забыть свои ощущения».

Раздраженная Тори не хотела думать о нем, вспоминать, как выглядел в вечерней темноте этот дьявольски красивый человек с янтарными глазами волка. Она мечтала забыть его грубые и — да, она признавала это — волнующие поцелуи. Последнее обстоятельство беспокоило ее особенно сильно, потому что, она знала, он заметил ее реакцию — смятение и капитуляцию. Да, тетя Бенита права — этот человек действительно опасен.

Обед, который состоялся днем ранее, был не слишком приятным. Дон Луис поглядывал на Тори, словно оценивал ее, и она рано вышла из-за стола, сославшись на головную боль. Тори знала, что папа недоволен, но ей не было до этого дела. Девушку больше огорчило то, что дон Луис завтра вновь придет к ним на обед со всей своей семьей.

У нее возникло неприятное подозрение — похоже, папины приглашения были связаны не только с деловыми переговорами; Патрисио и дон Луис преднамеренно восхищались вслух Рафаэлем. Она ведь помнит его, да? Он превратился в такого красивого мужчину! Он станет прекрасным супругом для молодой женщины, сделает ее жизнь счастливой…

Тори вздохнула. Радость и ликование, которые охватили ее при возвращении домой, стали рассеиваться, как туман на побережье.

Утренний ветер врывался в ее комнату через открытые двери, принося кисло-сладкий аромат апельсинов и лимонов, зревших в саду асиенды. Как жаль, что давнишние воспоминания имеют обыкновение внезапно возвращаться, подумала Тори, стоя у дверей и глядя на тенистый дворик. Виноградные листья-сердечки закрывали каменную стену, карабкались на железную калитку, слегка дрожа на ветру. Они казались такими беззащитными и недолговечными. Как и все на свете.

Прислонившись к дверному косяку, Тори с тоской подумала о пляже, о царившем там спокойствии. В детстве она и Диего проводили счастливые часы на узкой песчаной полосе среди дюн, прятались за большими черными камнями, воображали, будто это замки или драконы, а выброшенная на берег сплавная древесина — кости драконов. Безмятежные дни. «Но зачем мне печалиться? — подумала Тори, выпрямляясь. — Пляж находится недалеко от винных погребов, которые и в это время года хранят приятную прохладу. Я надену крестьянскую юбку и блузку, никто меня не заметит…»

Выскользнув из дома, Тори пошла вдоль ограды, пробралась через виноградник и сад к краю асиенды. Она двигалась медленно, чтобы не привлечь к себе ничье внимание и избежать нежелательного общества дуэньи. Тори задыхалась от постоянной опеки слуг, ей хотелось побыть в одиночестве, подумать о разных вещах, о том, как она сообщит отцу о Питере. Он должен наконец узнать, но для этого требовался подходящий момент. Рассказать ему будет не так легко, как она по наивности думала до приезда в Буэна-Висту. Отец казался прежним, но на самом деле он изменился. Стал каким-то… другим. Между ними образовалась невидимая стена, дистанция, которой раньше не было.

Да, теперь она взрослая, у нее свои взгляды и потребности, и отцу придется понять, что она готова к вступлению в брак. Его, вероятно, разочарует, что ее избранник находится так далеко, но ведь она отсутствовала почти десять лет и отец не слишком скучал по ней. Да, она должна напомнить ему, что уже не маленькая девочка и вправе сама принимать решения.

Рев прибоя стал более громким, пахнущий водорослями и солью ветер трепал юбку. Узкая дорога тянулась вниз от высоких утесов среди мокрых черных скал, изъеденных ветром и морем. Глубокая колея свидетельствовала о том, что здесь часто проезжали груженые телеги. Тори начала спускаться по крутому серпантину. Грохот волн оглушал девушку, пенистые брызги падали на отшлифованные океаном камни, увлажняли волосы и одежду.

Слева поднималась длинная гряда известняка высотой с двухэтажный дом; на ее вершине росли скрученные ветром деревья, а ниже чернели уходящие в глубь пещеры. Кое-где в камнях были высечены ступени для людей, которые выгружали с телег тяжелые винные бочки и убирали их в темные прохладные хранилища. На расстоянии в несколько ярдов от входа в пещеры начинался крутой обрыв, под которым тянулась узкая песчаная полоса, заваленная сплавным лесом. От нее иногда отплывали лодки. Доставлять вино в порт Монтерея таким способом было легче, чем на подводах, и Патрик Райен уже много лет поступал именно так.

Тори спустилась по крутой дороге к воде. Густой туман, резавший глаза, заставил девушку часто моргать. Океан волновался, огромные волны неистово накатывались на песок. Тори так и не научилась плавать. Диего заманивал ее в воду, смеялся над ней, когда она стояла на берегу, злясь на себя за то, что боится принять его вызов. Страх перед грозным бескрайним океаном останавливал девушку.

Однако она уже повзрослела, и хотя по-прежнему не умела плавать, но теперь могла ходить по воде — прежде Тори боялась делать даже это. Она села на огромное, отбеленное солнцем и морем бревно, чтобы снять обувь. Потом стянула с ног чулки и спрятала их в засыпанные песком туфли. Слава Богу, на ней были только легкая верхняя и нижняя юбки, а корсет отсутствовал. Здесь Тори дышалось легче, чем в Бостоне, где девушку заставляли надевать на себя мешавшие ей вещи. Засунув подол юбки за ярко-красный пояс, Тори медленно направилась к воде. Ветер трепал ее волосы и одежду. Девушка дрожала от страха; черный океан казался таинственным, могущественным, способным уничтожить ее. Когда Тори плыла на пароходе из Бостона, один человек упал за борт, и злые волны мгновенно заглушили крики несчастного, поглотили его. Люди, поспешившие ему на помощь в маленькой шлюпке, вернулись подавленные и молчаливые. Все произошло очень быстро: еще секунду назад он стоял, прислонившись к оснастке и чему-то улыбаясь, а в следующий миг с негромким криком упал в бушующие волны.

Возможно, с ней случится нечто подобное: она вспыхнет, как падающая звезда, и тотчас уйдет в небытие, будет забыта всеми. Тори поежилась.

Ее ступни глубоко зарывались в мокрый песок; холодная липкая жижа хлюпала между пальцами; на щиколотках оставались мелкие клочья пены. Тори двигалась вперед, раскинув руки в стороны для равновесия, словно шла по канату, натянутому над пропастью, — подобный аттракцион она видела на ярмарке в Массачусетсе.

Опьяненная ласками прохладных волн, которые поднимались выше колен, мочили юбку и бедра, Тори на мгновение замерла, позволила могучему океану загипнотизировать ее. Волосы падали на плечи и глаза, мешая видеть; они хлестали по лицу, как жалящий кнут возничего.

Потом ноги девушки заскользили, и она вышла из оцепенения; отчаянно бьющееся сердце почти заглушало грохот волн, накатывающихся на черные скалы; осмелев, она сделала шаг, потом еще один, и вот уже вода поднялась до талии. Тори перевела дыхание. Справиться со страхом не составило большого труда. Раньше она боялась океана, но сейчас позволила воде бурлить вокруг нее. Чего она ждала раньше?

Тори чувствовала себя дерзкой и всемогущей победительницей.

Устав бороться с океаном, противостоять непрерывно накатывающимся волнам, она зашагала к берегу и увидела человека, сидящего на сучковатом бревне. Фигура мужчины, темневшая на фоне отбеленной древесины, показалась знакомой. Сердце Тори снова отчаянно застучало. Это был он — человек из сада, Ник Кинкейд. Он ждал ее.

— Рождение Венеры, — улыбаясь сказал Кинкейд, когда Тори приблизилась к нему. — Тебе не хватает только морской раковины. Боттичелли остался бы доволен.

— На мне слишком много одежды, чтобы я могла позировать для этой картины. — Она посмотрела на него прищурившись. — Что вы здесь делаете? Я думала, вы уже в тюрьме или висите на дубе.

Он пожал плечами:

— В городе скучно. Я решил, что морской воздух освежит меня.

Она подняла бровь:

— Несомненно, он полезнее тюремного.

— Совершенно верно. Кто-то из ваших знакомых отмотал срок?

Он смеялся над ней! Тори слегка прищурилась, изучая Кинкейда. Ничто в его облике не напоминало о том, что на прошлой неделе он убил человека. И все же Тори не знала, чего ей ожидать. Может быть, на нем лежала печать Каина? Но даже она, вероятно, не испортила бы его красоты. Сейчас, при ярком солнечном свете, Тори видела, что он был очень красив и казался пугающе знакомым.

В нем было нечто интригующее, жесткое, опасное. Он, как океан, нес в себе соблазн, вызов.

Она обвела Кинкейда пристальным взглядом, как бы оценивая, и заметила в его глазах насмешливый интерес. Склонив голову набок, Тори рассмотрела белоснежную рубашку, черную кожаную куртку, облегающие брюки, потом опустила взгляд к высоким сапогам. Негромко фыркнув, словно увиденное разочаровало ее, она слегка пожала плечами.

— Если я расскажу то, что мне известно, вас перестанут принимать в Буэна-Висте.

— И ты сделаешь это?

Он скривил губы в раздражающей улыбке, словно радушный прием на асиенде ничего для него не значил.

— Возможно. Если это меня позабавит.

— О! Тебя легко позабавить?

— Иногда.

Она посмотрела на него и наклонила голову, чтобы выжать соленую воду из волос. На песке возле ее ног образовалась маленькая лужица. Почему в его присутствии у нее замирало дыхание, словно она плыла под водой? Он был настоящим зверем, она видела, как он безжалостно убил человека. Даже находиться рядом с ним на безлюдном пляже, где их окружали лишь ветер, море и небо, было опасно. Тори казалось, что она стоит на краю обрыва; один неверный шаг, и она полетит вниз, как человек, упавший за борт и исчезнувший в пучине.

Она невольно мчалась очертя голову к опасности, будучи не в силах остановиться, справиться с радостным возбуждением, которое заставляло ее дразнить Кинкейда, дергать тигра за хвост, проверять, удастся ли ей остаться целой и невредимой.

Ее юбка пропиталась морской водой, ткань прилипла к ногам и округлым бедрам, но наиболее притягательно выглядела грудь. Намокшая блузка стала почти прозрачной, и даже тонкая сорочка не смогла скрыть соблазнительных полушарий и темных сосков. Кинкейд опустил свой взгляд, который был направлен на лицо девушки, и, хотя его глаза оставались ленивыми и полуприкрытыми, Тори знала, куда смотрит этот человек. Ее охватило непонятное смятение; вместо испуга она испытывала ликование, расправляла воображаемые крылья своей женственности, демонстрировала их во всем великолепии.

Это напоминало брачный танец павлинов. Прищуренные глаза Кинкейда горели; Тори смотрела на него невозмутимо, не пытаясь спрятаться, как бы бросая вызов.

Выпрямив свое мускулистое тело, он встал с бревна. Смуглое лицо Кинкейда и напряженная поза выдавали охватившую его страсть; он протянул руки вперед и положил девушке на плечи.

— Если ты снова хочешь поиграть, — тихо произнес он, и его слова почти утонули в шуме волн, — предупреждаю тебя: на этот раз правила устанавливаю я.

Она на мгновение растерялась, потом вспомнила вечер в саду, когда он принял ее за кокетливую и дразнящую служанку. Ситуация становилась опасной — ей, Тори, следовало непринужденно улыбнуться и ответить, что она не намерена играть по его правилам, что она не служанка, которой велели ублажить гостя.

Но она потеряла голову, находясь так близко от этого человека, руки которого заскользили по ее плечам, обхватили груди, обожгли холодную влажную кожу. Жар медленно растекался по жилам, отнимая способность сдерживать возбуждение, вызванное прикосновением его пальцев к соскам.

Она должна его остановить… она остановит его через мгновение, но сейчас ей было так хорошо. Его пальцы дразнили Тори, они играли ее набухшим соском… Нет, Господи, неужели это его рот? Горячие, влажные, волнующие губы Кинкейда обхватывают твердый малиновый бугорок.

И вдруг Тори ощутила прохладу — он раздвинул ее мокрую блузку, обнажил тело и заскользил по нему языком, заставив девушку застонать. Она смутилась, снова подумала о том, что должна остановить его — обязательно должна остановить, — но внезапно он поднял ее на руки и, говоря о том, как она красива, понес по песку к скале, под которой ветер колыхал прибрежную траву. Потом бережно опустил Тори на мягкое ложе и придавил ее своим крепким мускулистым телом…

Этот уголок был тенистым и уютным; неподалеку океан выводил свою ритмичную мелодию, поглощавшую все звуки и протесты Тори. Ей даже казалось, что она вовсе не произносила их. Все происходящее напоминало сон, одна картинка плавно сменялась другой: Тори видела прохладную ласковую траву, горячее и твердое тело Кинкейда…

Она закрыла глаза; горячие губы мужчины согревали ее замерзшее тело. Наконец она перестала дрожать. Тори поняла, что отвечает на его поцелуи, подняла руки, чтобы обнять его за плечи, тихо вздохнула, когда он запустил пальцы в ее волосы. Кинкейд принялся целовать Тори неистово, настойчиво, требовательно.

Когда он приподнял голову, она увидела, что его взгляд блуждает по ее лицу. Смущенная Тори потянулась к нему, желая новых поцелуев, стремясь вернуть порожденный им жар. Он схватил ее за руку, сжал своими сильными пальцами.

— Я даже не знаю, как тебя зовут, крошка.

Тори мечтательно улыбнулась.

— Венера, — прошептала она и прижала его голову к своей, запустив пальцы в его жесткие темные волосы.

Тихо усмехнувшись, он вытянул свое длинное тело. Руки Кинкейда блуждали по груди Тори, вдоль всего ее влажного тела, поглаживая его через намокшие блузку и юбку.

Не отрывая своих губ от губ Тори, он осторожно убрал ее руки со своей шеи, и вдруг девушка оказалась совершенно обнаженной. Ее мокрая одежда лежала рядом на песке. Дрожащая — но не от холода — Тори посмотрела на Кинкейда, стиснула его руки, прикусила нижнюю губу и затрепетала всем телом.

— Полегче, Венера, — пробормотал он, улыбаясь и слегка приподнял девушку.

Она закрыла глаза, внезапно испугавшись и поняв, что они зашли слишком далеко. Тори охватила предательская слабость. Она хотела запротестовать, остановить его, но ничего не вышло.

Он снова навалился на Тори, принялся изучать губами ее шею, приблизился к темно-розовым соскам. Когда он коснулся языком соска, она вздрогнула, вскрикнула, прогнулась, ее руки взлетели вверх и уперлись в его грудь. Он просунул руку между ее ног, слегка раздвинул их и принялся гладить чувствительную кожу бедер.

Глаза Тори были закрыты, но она знала, что он не снял с себя одежду. Она чувствовала, как его брюки трутся о ее обнаженные ноги. Внезапно она ощутила, что его пальцы прикоснулись к шелковистому треугольнику. Шепча слова любви и страсти, которые Тори воспринимала с трудом, потому что никогда их не слышала, Ник проник пальцем внутрь девушки, заставил ее вздрогнуть и закричать.

— Нет! О Боже, что ты…

— Тихо, — произнес он, быстро закрыв ее рот своей рукой и забормотав успокаивающие слова, словно она была испуганным ребенком; через мгновение Тори почувствовала, как Кинкейд пытается войти в нее. Он подался вперед, и боль стала почти невыносимой. Тори вцепилась пальцами ему в спину, стиснув ткань рубашки, инстинктивно прогнулась.

Следующее движение Ника было резким и внезапным, Тори не ожидала его. Острая боль пронзила тело девушки. Она закричала. Ник немного приподнялся, посмотрел на Тори в полумраке скалистого укрытия и произнес:

— Девственница, Венера?

Она испуганно взглянула на него, устыдившись своей неопытности; спустя мгновение он покачал головой и пробормотал что-то о невероятном везении. Тори задыхалась, жадно ловила ртом воздух, а Ник целовал ее, пока она не расслабилась. Их пальцы сплелись, он развел ее руки в стороны, прижал к мягкой траве и начал медленно двигаться. Поначалу Тори испытывала легкую боль, потом ощущения стали более приятными. К ней вернулось возбуждение, внезапно уничтоженное болью. Движение океана сливалось внутри ее с движениями Ника, которые нарастали, захватывали, и, наконец, по телу Тори стала растекаться незнакомая горячая волна. Задыхающейся девушке вдруг показалось, что она тонет в теплых волнах, наступила восхитительная расслабленность.

Тело Ника напряглось, он застонал, замер и обессилено лег на нее. Она обняла его; все случившееся так потрясло Тори, что она не могла вымолвить ни слова. Беспокойное, неистовое желание, мучившее ее, наконец растаяло. Да, она получила то, что хотела.

Потом она позволила ему вымыть себя краем рубашки, который он намочил в океане. Все происходило точно во сне. Тори ахала, когда холодная мокрая ткань прикасалась к ее коже. Ник помог ей надеть юбку и блузку, поискал чулки и туфли, заботливо очистил их от песка.

— Где ты живешь, Венера?

Она подняла голову, изумленно поморгала, еще не придя в себя окончательно. Реальность возвращалась медленно, но изрезанные куски головоломки постепенно соединялись в единую картинку — Тори осознала, что произошло. Проглотив слюну, она сумела улыбнуться.

— Конечно, в морской раковине.

Зловеще красивый Люцифер в маске соблазнителя усмехнулся. На самом деле соблазнительницей была она. Иезавель. Господи, те бостонские гарпии были правы. Она действительно цыганка, необузданная язычница. Что бы сказала тетя Кэтрин, если бы узнала правду? И, Господи, Питер.

Ник с кошачьей грацией поднялся с земли и протянул руку Тори, помогая ей встать.

— Проводить тебя до дома? Ты нетвердо стоишь на ногах, Венера.

— Нет. Пожалуйста, не надо, со мной все в порядке. Я не знаю, что… почему… нет, правда. Со мной все в порядке.

Он внимательно посмотрел на Тори, но она старательно отводила взгляд, потому что была готова расплакаться и боялась, что он заметит это. Все должно было произойти иначе. Где те прекрасные чувства, которым положено появляться после такого события, меняющего всю жизнь? Она показалась себе глупой. Неистовые, восхитительные ощущения, захватившие ее недавно, уже исчезли, уступив место опустошенности.

— Ты говоришь так, словно с тобой не все в порядке. Я отведу тебя домой.

— Нет!

Столь категоричный отказ заставил Ника пристально посмотреть на девушку.

— Я понимаю.

— Нет, не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Она сделала глубокий вдох и вяло улыбнулась.

— Дело совсем не в том, о чем ты подумал. Пожалуйста, не оскорбляй меня, — добавила она, когда он сунул руку в карман куртки, словно собираясь достать оттуда монету.

Она попятилась назад, едва не упала, потом повернулась и побежала по петляющей дороге, которая тянулась от берега к обрыву. Слезы ослепляли девушку. Ей уже не вернуться к прежней жизни. Никогда. Все изменилось раз и навсегда за какой-то час, за один миг слабости.

Она хотела знать, будет ли сожалеть об этом завтра.