"Князь света (Lord of Light)" - читать интересную книгу автора (Желязны Роджер)

Глава 4

Адский Колодец лежит на вершине мира и ведет вниз, к его корням.

Он, вероятно, так же стар, как и сам мир; а если и нет, то выглядит таким.

Он начинается с двери. Это громадная, из закаленного металла дверь, воздвигнутая Первыми, тяжелая, как грех, втрое выше человека и в половину этого расстояния шириной. Она в полный локоть толщиной, на ней медное кольцо размером с голову, сложная давящая пластина замка и надпись, говорящая, примерно, следующее: «Уходи. Здесь тебе не место. Если попробуешь войти – пропадешь, а также будешь проклят. Если тебе каким-то образом удастся войти – не жалуйся, что тебя не предупреждали, и не докучай нам своими предсмертными молитвами». Подписано: «Боги».

Вход расположен близ пика очень высокой горы, называемой Шенна, в центре района очень высоких гор, называемых Ратнагарис. В этом месте на земле всегда лежит снег и радуга поднимается как мех на спинах сосулек, висящих на замерзших шапках утесов. Воздух здесь острый как меч. Небо сверкает, как кошачий глаз.

Очень немногие ноги когда-то ходили по тропе, ведущей к Адскому Колодцу. Те, кто посещал это место, в основном приходили только взглянуть, существует ли дверь на самом деле; вернувшись домой и рассказывая о виденной ими двери, они обычно подвергались насмешкам.

Разговоры насчет пластины замка свидетельствовали, что кто-то действительно нашел вход. Однако, оборудование, достаточное, чтобы осилить громадную дверь, нельзя было транспортировать или правильно установить: тропа к Адскому Колодцу в последних трехстах футах ее подъема была в ширину меньше десяти дюймов, а на том месте, которое осталось от некогда широкого уступа против двери, едва ли поместилось бы в ряд шесть человек.

Говорили, что Пенналал Мудрый, обострив свой мозг медитацией и аскетизмом, предугадал действия, открывающие замок, и вошел в Адский Колодец. После того он был известен как Пенналал Безумный.

Пик, называемый Шенна, который держит огромную дверь, находится в пяти днях ходьбы от небольшой деревушки далекого северного королевства Мальва. Сама эта горная деревня, ближайшая к Шенне, не имеет названия и населена свирепыми и независимыми людьми, у которых нет особого желания, чтобы их городок был нанесен на карту и в налоговые списки раджи. О радже достаточно сказать, что он средних лет, умный, довольно крепкий, не слишком религиозный и сказочно богатый. Богат он потому, что налагает на своих подданных высокие налоги. Когда подданные начинают жаловаться и шептаться о мятеже, идущем по королевству, он объявляет войну соседнему королевству и удваивает налог. Если война идет плохо, он казнит нескольких генералов и велит своему министру заключить договор о мире; если же, по счастью, она идет хорошо, он накладывает дань за какое-нибудь оскорбление, бывшее причиной всего дела. Обычно же война кончается перемирием, и подданные, озлобленные военными действиями, примиряются с высоким налогом.

Зовут раджу Видегха, у него много детей. Он любит грак-птиц, которых можно выучить петь непристойные песни, змей, которых он время от времени кормит грак-птицами, не могущими держать мелодию, и игры в кости. Детей он не очень любит.

Адский Колодец начинается с громадной двери высоко в горах самого северного угла королевства Видегхи, дальше которого больше нет королевств.

Он начинается там и по спирали ввинчивается вниз, через сердце горы Шенна, пробиваясь, как штопор, по многочисленным пещерам, не известным людям, и тянет далеко под грядой Ратнагарис глубочайшие переходы все вниз и вниз, к корням мира.

К этой двери пришел путник.

Он был просто одет и путешествовал один, и, казалось, точно знал, куда он идет и что делает.

Он карабкался по тропе на Шенну, прокладывая себе путь по ее мрачному лицу.

Ему потребовалась большая часть утра, чтобы достичь цели – двери.

Остановившись перед ней, он немного отдохнул, выпил воды из фляги, вытер рот тыльной стороной руки и улыбнулся.

Затем он сел, прислонившись к двери спиной, и поел. Закончив, он бросил листья, в которые была завернута еда, и смотрел, как они падают, покачиваясь из стороны в сторону на воздушных течениях, пока они не скрылись из виду. Он набил трубку и закурил.

Отдохнув, он встал и снова посмотрел на дверь.

Рука его легла на закрывавшую пластину и медленно двинула ее серией резких жестов. Когда его рука отпустила пластину, за дверью раздался мелодичный звук.

Затем он взялся за кольцо и потянул; его плечевые мускулы напряглись.

Дверь поддалась, сначала медленно, потом быстрее. Он отступил в сторону и распахнул дверь, отведя ее за уступ.

На внутренней поверхности двери было второе кольцо, вдвое больше первого. Он схватил кольцо, когда оно проходило мимо него, и затормозил пятками, чтобы дверь не отлетела слишком далеко.

Из отверстия за его спиной шел поток теплого воздуха.

Подтащив дверь, чтобы она снова закрылась за ним, он остановился и зажег один из маленьких факелов, которые принес с собой. Затем он пошел по коридору, расширявшемуся по мере его продвижения.

Пол начал резко спускаться, и после сотни шагов потолок стал таким высоким, что его не было видно.

После двухсот шагов путник остановился на краю колодца.

Теперь его окружала тьма, простреленная огнем его факела. Стены исчезли – кроме одной, позади и справа. Пол кончался на небольшом расстоянии от него.

За краем было что-то вроде бездонной шахты. Он ничего не видел там, но знал, что она приблизительно круглая по форме; он знал также, что по мере углубления она расширяется по окружности.

Он стал спускаться вниз по выступу, идущему винтом вокруг стены колодца. Из глубины поднимались потоки теплого воздуха. Этот выступ был явно искусственного происхождения. Это чувствовалось, несмотря на его крутизну. Он был опасным и очень узким; во многих местах он треснул, и на нем накопились камни. Но его ровный спиральный спуск доказывал, что его существование имело цель и систему.

Он осторожно шел по этому выступу. Слева от него была стена, а справа – пустота.

Когда протекло, казалось, полтора столетия, он увидел далеко внизу крошечный мерцающий огонек, висевший в воздухе.

Однако, кривизна стены постепенно отклоняла его путь, так что этот огонек больше не висел в пространстве, а лежал внизу и чуть справа.

Еще один изгиб выступа поставил этот свет прямо впереди.

Когда он миновал нишу в стене, где скрывался огонек, он услышал голос в своем мозгу, выкрикивающий:

– Освободи меня, Мастер, и я положу весь мир к твоим ногам!

Но он поспешил дальше, даже не взглянув на почти-лицо в отверстии.

Теперь стало больше видимого света, плывущего по океану мрака, что лежал под ногами путника.

Стена продолжала расширяться и была полна ярким мерцанием вроде пламени, но не пламени, полна фигурами, лицами, полузабытыми образами. И от каждой шел крик:

– Освободи меня! Освободи меня!

Но он не останавливался.

Наконец он спустился на дно колодца и пошел через трещины в каменном полу. Он достиг противоположной стены, где плясало огромное оранжевое пламя.

При его приближении огонь стал вишнево-красным, а когда он остановился перед ним, огонь стал голубым с сапфировой сердцевиной. Он поднимался на высоту удвоенного человеческого роста, пульсировал, изгибался. От него исходили маленькие язычки, тянулись к путнику, но втягивались обратно, как бы натолкнувшись на невидимый барьер.

Во время спуска путник прошел мимо такого количества огней, что потерял им счет. Он знал также, что еще больше их сокрыто в пещерах, которые открывались в дно колодца.

Каждый огонек, мимо которого он проходил на своем пути, обращался к нему, используя собственные манеры общения, так что слова в его голове звучали как барабаны, слова угрожающие, умоляющие, обещающие. Но от этого голубого слепящего огня, который был больше всех других, никакого послания не пришло. В его яркой сердцевине не крутилось, не изгибалось ни одной фигуры. Это было пламя, пламенем оно и оставалось.

Путник зажег новый факел и закрепил его между двумя камнями.

– Итак, Ненавистный, ты вернулся!

Слова упали на него, как удар кнута. Укрепившись сам, он повернулся лицом к голубому пламени и сказал:

– Тебя звали Тарака?

– Тот, кто привязал меня здесь, должен знать, как меня звали, пришли слова. – Не думай, о Сиддхарта, что в другом теле ты неузнаваем. Я смотрю на волны энергии – твое настоящее существо – а не на плоть, что маскирует их.

– Понятно.

– Ты пришел насмехаться надо мной в моей темнице?

– Разве я насмехался над тобой в дни Связывания?

– Нет.

– Я делал то, что должен был сделать, чтобы сохранить свою расу. Люди ослабели и уменьшились в числе. Твой род напал на них и собирался уничтожить.

– Ты украл у нас мир, Сиддхарта. Ты приковал нас здесь.

– Может быть, есть способ как-то возместить это.

– Чего ты хочешь?

– Союзничества.

– Ты хочешь заставить нас участвовать в твоей борьбе?

– Именно.

– А когда она кончится, ты снова свяжешь нас?

– Нет, если мы заранее выработаем какое-то соглашение.

– Скажи мне свои условия, – сказало пламя.

– В прежние времена ваш народ ходил, видимый и невидимый, по улицам Небесного Города.

– Это права.

– Теперь город укреплен гораздо лучше.

– В каком смысле?

– Вишну-Хранитель и Яма-Дхарма, Бог Смерти, закрыли все небо, а не только Город, как было в старину, каким-то, как говорят, непроницаемым куполом.

– Нет такой вещи – непроницаемый купол.

– Я говорю только то, что слышал.

– В Город есть множество путей, Господин Сиддхарта.

– И ты найдешь их все для меня?

– Это будет ценой за мою свободу?

– За твою личную свободу, да.

– А как другие из моего рода?

– Если их тоже освободить, вы все должны будете помочь мне осадить Город и взять его.

– Освободи нас, и Небо падет!

– Ты говоришь и за других?

– Я – Тарака. Я говорю за всех.

– Какую гарантию ты дашь, Тарака, что этот договор будет выполнен?

– Мое слово! Поклянусь чем захочешь.

– Легкость в клятве – не самое надежное качество договаривающегося. И твоя сила является также твоей слабостью в любом договоре вообще. Ты так силен, что не можешь дать другому власть контролировать себя. Ты не можешь поклясться богами. Ты чтишь только одну вещь – игорный долг, а здесь не место для игры.

– У тебя есть власть контролировать нас.

– Индивидуально – возможно. Но не коллективно.

– Это трудная проблема, – сказал Тарака. – Я отдал бы все, что имею, за свободу, но я имею только силу, чистую энергию, которую, в сущности, нельзя передать. Я, по правде говоря, не знаю, как дать тебе удовлетворительную гарантию, но сдержу свое обещание. На твоем месте я бы, конечно, не поверил.

– Есть кое-что в качестве дилеммы. Я освобожу тебя сейчас – одного, чтобы ты посетил Полюс и сделал разведку защиты Неба. В твое отсутствие я рассмотрю проблему глубже. Ты сделаешь так же, и, возможно, когда ты вернешься, мы устроим подходящую договоренность.

– Согласен! Освободи меня от этой участи!

– Тогда помни мою силу, Тарака. Как я развязываю, так могу и связать.

Пламя отошло от стены.

Оно свернулось в огненный шар и взвилось над стеной, как комета. Оно горело, как маленькое солнце, освещая темноту; поднимаясь, оно меняло цвета, так что камни сверкали то призрачно, то приятно.

Затем оно повисло над головой того, кого звали Сиддхартой, и послало вниз, на него взволнованные слова:

– Ты не представляешь, как я рад чувствовать свою силу свободной. Я хотел бы еще раз испытать твою мощь.

Человек пожал плечами.

Огненный шар сжался. Съеживаясь, он стал ярче и медленно опустился на пол.

Он лежал, дрожа, как лепесток гигантского цветка; затем медленно потянулся через пол Адского Колодца и вернулся в нишу.

– Ты удовлетворен? – спросил Сиддхарта.

– Да, – через некоторое время пришел ответ. – Твоя сила не ослабла, Связующий. Освободи меня снова.

– Мне надоел этот спорт, Тарака. Я, пожалуй, оставлю тебя как есть и поищу помощи в другом месте.

– Нет! Я обещал тебе! Чего тебе еще надо?

– Мне нужно отсутствие спора между нами. Либо ты служишь мне в этом деле, либо нет. Только и всего. Выбирай и будь верен своему выбору… и своему слову.

– Прекрасно. Освободи меня, я побываю в Небе на его ледяных горах и сообщу тебе о его слабостях.

– Тогда иди!

На этот раз пламя возникло более медленно. Оно качалось перед ним, приняв грубо-человеческие контуры.

– В чем твоя сила, Сиддхарта? Как ты делаешь то, что делаешь?

– Можешь назвать это энергоуправлением, – сказал Сиддхарта. – Мысль над энергией. Это определение не хуже всякого другого. Но как бы ты ни назвал эту силу, не старайся встретиться с ней снова. Я могу этим убить тебя, хотя никакое оружие на тебя не действует. А теперь отправляйся!

Тарака исчез, как горящая ветка, опущенная в воду, а Сиддхарта остался среди камней, его факел освещал тьму вокруг него.

Он спал, и его мозг наполнялся бормотанием голосов – обещающих, искушающих, умоляющих. Видения богатства и роскоши плыли перед его глазами. Изумительные гаремы проходили перед ним, банкетные столы стояли у его ног. Ароматы мускуса и магнолии и голубоватая дымка горящего ладана, смягчающая душу, обволакивала его. Он шел среди цветов, сопровождаемый светлоглазыми девушками, которые улыбались и несли чаши с вином; серебряный голос пел ему, и нечеловеческие создания танцевали на поверхности озера…

– Освободи нас, освободи нас, – пели они.

Но он улыбался и смотрел, но ничего не делал.

Постепенно мольбы и молитвы и обещания сменились хором проклятий и угроз. Бронированные скелеты с наколотыми на мечи младенцами наступали на него. Вокруг него появлялись шахты, откуда вырывались огни с запахом серы.

Змея свешивалась с ветки перед его лицом и плевалась ядом. Дождь пауков и жаб падал на него.

– Освободи нас, или агонии не будет конца! – кричали голоса.

– Если вы будете упорствовать, – сказал он, – Сиддхарта очень рассердится, и вы лишитесь единственного шанса на освобождение, какой у вас еще есть.

Затем все стихло; он опустошил свой мозг и задремал.

Он два раза поел там, в пещере, потом опять спал.

Позднее вернулся Тарака в виде птицы с громадными когтями и сообщил:

– Создания моей породы могут пройти через вентиляционные отверстия, но люди не могут. Внутри горы много лифтов. В более крупных клетках легко может подняться сразу много людей. Лифты, конечно, охраняются. Но если перебить стражу и отключить сигналы тревоги, то подняться можно. И бывает такое время, когда сам купол открыт в разных местах, чтобы впускать и выпускать летательные аппараты.

– Отлично, – сказал Сиддхарта. – В нескольких неделях пути отсюда у меня есть королевство. На моем месте много лет сидит регент, но если я вернусь, я могу собрать армию. По земле идут теперь новые религии. Теперь люди меньше думают о богах, чем раньше.

– Ты хочешь разграбить Небо?

– Да, я хочу открыть миру его сокровища.

– Это мне нравится. Победа нелегкая, но с армией людей и с армией моего народа мы сумеем это сделать. Освободи мой народ сейчас, чтобы мы могли начать.

– Наверное, проще будет поверить тебе, – сказал Сиддхарта. – Так что, давай начнем. – И он пошел по дну Адского Колодца к первому глубокому туннелю, идущему вниз.

В этот день он освободил шестьдесят пять демонов, наполнив пещеры их цветом, движением и светом. В воздухе звучали их мощные радостные крики и шум, с которым они кружились вокруг Адского Колодца, все время меняя форму и радуясь своему освобождению.

Затем один принял форму летающей змеи и бросился на Сиддхарту, вытянув когти. На секунду все внимание Сиддхарты сосредоточилось на демоне.

Демон издал короткий крик, отлетел в сторону и рассыпался потоком голубовато-белых искр.

Затем искры погасли, и демон исчез окончательно.

В пещере стояла тишина, огоньки пульсировали и прижимались к стенам.

Сиддхарта направил свое внимание на самую большую точку света – Тараку.

– Не для того ли этот демон атаковал меня, чтобы проверить мою силу? – спросил он. – Посмотреть, могу ли я убить, как я тебе говорил?

Тарака приблизился и повис перед ним.

– Он напал не по моему приказу. Я чувствую, что он наполовину спятил в своем заключении.

Сиддхарта пожал плечами.

– Некоторое время развлекайтесь, как хотите, а я отдохну, – сказал он и ушел в маленькую пещеру.

Он вернулся на дно колодца, лег на свое одеяло и уснул.

Он увидел сон.

Он бежал.

Его тень ложилась перед ним и росла по мере того, как он бежал по ней.

Она росла до тех пор, пока стала уже не его тенью, а гротескным контуром.

Внезапно он понял, что его тень покрылась тенью его преследователя: покрылась, переполнилась, затопилась.

На миг он впал в страшную панику там, на неизвестной равнине, через которую он пронесся.

Он знал, что отныне она стала его собственной тенью.

Смерть, преследовавшая его, больше не была за его спиной.

Он знал, что был своей собственной смертью.

Сознавая, что он в конце концов схватится с самим собой, он громко захохотал, хотя испытывал желание завопить.

Проснувшись, он обнаружил, что идет.

Он поднимался по изогнутому выступу стены Адского Колодца.

Он шел мимо плененных огней. И снова каждый из них кричал ему:

– Освободите нас, Мастера!

И край льда, который был его мозгом, медленно начал таять.

Мастера.

Во множественном числе. Не в единственном.

Они говорили – мастера.

И тогда он понял, что идет не один.

Ни вокруг него, ни под ним не было ни одного танцующего, мерцающего образа.

Те, кто был пленен, так и остались плененными. Те, кого он освободил, исчезли.

Теперь он поднимался по высокой стене Адского Колодца. Ни один факел не освещал его путь, но он все-таки видел.

Он видел детали скалистого выступа как бы в лунном свете.

Он знал, что его глаза неспособны на такой подвиг.

И к нему обращались во множественном числе.

И его тело двигалось, но не по его воле.

Он старался остановиться, не двигаться, но продолжал идти по выступу.

И тут его губы задвигались, выговаривая слова:

– Я вижу, ты проснулся. Доброе утро!

В его мозгу сам собой сформулировался вопрос, и ответ немедленно последовал через его же собственный рот:

– Да. И каково же тебе самому оказаться связанным, Связующий, в своем же собственном теле?

Сиддхарта сформулировал другую мысль:

– Не думаю, чтобы кто-нибудь из твоей породы способен взять контроль надо мной против моей воли, даже когда я сплю.

– Честно говоря, – сказал демон, – я не могу. Но я имел в своем распоряжении объединенную силу многих из моего народа. Похоже, попытка оказалась стоящей.

– А другие? Где они?

– Ушли. Бродят по миру, пока я их не позову.

– А как насчет тех, которые еще связаны? Ты не дождался, чтобы я освободил их тоже?

– Какое мне дело до остальных? Я теперь свободен и снова в теле. Что мне нужно?

– Значит, твое обещание помочь мне ничего не стоит?

– Почему же, – ответил демон, – мы вернемся к этому вопросу, скажем, через месяц или около того. Мне пришла идея… Я чувствую, что война с богами будет отличной вещью, но сначала я хочу на некоторое время предаться радостям плоти. Чего тебе скупиться на небольшие развлечения для меня после столетий скуки и пленения, причиненных мне тобой?

– Должен сознаться, я не хочу, чтобы ты пользовался для этого моей особой.

– Как бы то ни было, тебе пока придется смириться с этим. Ты ведь тоже будешь радоваться тому, чему радуюсь я, так почему бы тебе не взять лучшее из этого?

– Ты утверждаешь, что намерен воевать с богами?

– Да. Жаль, что я не подумал об этом сам в прежние времена. Тогда, наверное, мы никогда не были бы связаны. Возможно, что в этом мире не осталось бы ни людей, ни богов. Хотя мы никогда не были склонны действовать сообща. Независимость духа естественно сопровождает независимость личности. Каждый сражался за себя в общем конфликте с человеческим родом. Правда, я вождь – благодаря факту, что я старше, сильнее и умнее других. Они идут ко мне за советом, они служат мне, когда я прикажу. Но я никогда не приказывал им в сражениях. Но в дальнейшем буду. Новизна покажется разнообразием после монотонности.

– Я бы советовал тебе не ждать, потому что «дальнейшего» не будет, Тарака.

– Почему не будет?

– Когда я шел в Адский Колодец, гнев богов роился и жужжал за моей спиной. А теперь в мир выпущены шестьдесят шесть демонов. Их присутствие будет обнаружено очень скоро. Боги поймут, кто это сделал, и выступят против нас. Элемент неожиданности пропадет.

– В древности мы бились с богами…

– Теперь не те времена, Тарака. Теперь боги стали сильнее, много сильнее. Вы очень долго были связаны, и их мощь за столетия увеличилась.

Даже если бы ты командовал первой в истории армией Ракшей и послал их помогать в битве мощной армии людей, и то финал был бы неопределенным.

Отсрочка погубит все.

– Я не хочу, чтобы ты говорил мне такое, Сиддхарта, потому что это тревожит меня.

– Именно это я и имел в виду. Как ты ни силен, но, если ты встретишь Бога в Красном, он выпьет твою жизнь своими глазами. Он придет сюда, на Ратнагарис, потому что он идет за мной. Освобождение демонов направит его, как указательный столб. Он может привести с собой и других. Их может оказаться больше, чем вас.

Демон не ответил. Они достигли вершины колодца, и Тарака прошел двести шагов до двери, которая теперь стояла открытой. Он перешагнул на уступ и посмотрел вниз.

– Ты сомневаешься в силе Ракши, о Связующий? – спросил он. – Смотри!

Он шагнул за край.

Они не упали.

Они плыли, как листья, которые он бросил – давно ли это было?

Вниз.

Они приземлились на тропу, на полпути вниз с горы, называемой Шенна.

– Я не только занял твою нервную систему, – сказал Тарака, – но я распространился по всему твоему телу и обернул его в энергию моего существа. Так что пришли мне своего Бога в Красном, кто пьет жизнь глазами. Я хотел бы встретиться с ним.

– Хоть ты и можешь ходить по воздуху, – сказал Сиддхарта, – но тут ты говоришь опрометчиво.

– Принц Видегха держит свой двор недалеко отсюда, в Паламайдсу, сказал Тарака. – Я посетил его, когда возвращался с Неба. Как я понимаю, он обожает игру. Значит мы идем туда.

– А если Бог Смерти придет и вступит в игру?

– Пусть его! – закричал демон. – Ты перестал развлекать меня, Связующий. Уходи спать!

Настала небольшая темнота и великая тишина, растущая и давящая.

Последующие дни были яркими фрагментами.

Они приходили к нему обрывками разговора или песни, цветными видами галерей, комнат, садов. А однажды он увидел себя в башне, где люди висели на дыбах, и услышал собственный смех.

Между этими фрагментами приходили сны и полусны. Они освещались огнями, сопровождались кровью и слезами. В затемненном бесконечном соборе он кидал кости, которые были между солнцем и планетами. Метеоры рассыпались огнем над его головой, кометы вычерчивали сияющие дуги на своде черного стекла. Затем приходили вспышки радости сквозь страх, и он понимал, что это в основном радость другого, но частично и его тоже. Страх же был только его.

Когда Тарака выпивал слишком много вина или лежал, запыхавшись на своем широком низком ложе в гареме, захват украденного им тела несколько ослабевал, но измученный мозг Сиддхарты был слаб, а его тело было либо утомленным, либо пьяным, и он понимал, что еще не настало время для состязания в мастерстве с демоном-хозяином.

Случалось, он видел, но не глазами тела, когда-то принадлежавшего ему, а как видел демон – во всех направлениях, и сдирал плоть и кость с тех, мимо кого проходил, чтобы видеть пламя их сущности, окрашенное цветами и тенями их страстей, вспыхивающее скупостью и вожделением или завистью, пронзенное жадностью или голодом, тлеющее ненавистью, ослабевшее от страха или боли. Для него ад был местом многоцветным, иногда только смягченным холодным голубым сиянием ученого интеллекта, белым светом умирающего монаха, розовым ореолом благородной дамы, попавшейся ему на глаза, и танцующими простыми красками играющих детей.

Он ходил по высоким залам и обширным галереям королевского дворца Паламайдсу, который он выиграл. Принц Видегха лежал в цепях в собственной башне. Его подданные не знали, что теперь на троне сидит демон. Все, казалось, шло так же, как и всегда.

Сиддхарта видел себя едущим на слоне по улицам города. Всем городским женщинам было приказано стоять перед дверями их жилищ. Он выбирал тех, кто ему нравился, и отправлял в свой гарем. Сиддхарта с внезапным шоком осознал, что помогает выбирать, спорит с Таракой о достоинствах той или иной матроны, девушки или леди. Он соприкоснулся с вожделением демона-хозяина, и оно стало его собственным. И сознавая это, он впал в сильное возбуждение. И не всегда только по воле демона его рука поднимала к губам чашу с вином, или хватала кнут в башне. Он приходил в сознание на больший промежуток времени и с некоторым ужасом замечал, что в нем, как в каждом человеке, сидит демон, соответствующий ему.

Они стояли на балконе над садом. Одним жестом Тараки сад был преображен: цветы стали черными, в деревьях и бассейнах стали жить ящероподобные создания, крича и летая в сумерках. Благовония и ароматы, ранее наполнявшие воздух, стали гуще и вызывали отвращение. По земле тянулся, извиваясь как змея, дым.

На жизнь Сиддхарты было три покушения. Последнюю попытку сделал капитан дворцовой стражи. Но клинок в его руке обернулся змеей. Она ударила в лицо капитана, выбила глаза и наполнила его вены ядом, так что он почернел, распух и умер, умоляя о глотке воды.

Сиддхарта обдумывал способы демона и в этот момент ударил.

Его сила снова стала расти, медленно, с того дня в Адском Колодце, когда он в последний раз владел ею. Странно независимая от мозга его тела, как однажды говорил ему Яма, сила поворачивалась медленно, как цевочное кольцо, в центре пространства, которое было Сиддхартой.

Это вращение теперь ускорилось, и Сиддхарта швырнул эту силу против другой силы.

Тарака закричал, и контрудар чистой энергии вернулся к Сиддхарте, как копье.

Он сумел частично отклонить удар, поглотить часть этой силы, однако, его существа коснулись боль и беспорядок.

Он не стал задерживаться на боли, а ударил снова, как копьеносец бьет в темное логово страшного зверя.

И снова услышал крик, сорвавшийся с его губ.

Затем демон воздвиг черные стены против силы Сиддхарты. Но под бешеной атакой эти стены падали одни за другой.

– О, человек многих тел, – сказал Тарака, – неужели тебе жалко оставить меня на несколько дней в этом теле? Это ведь не то тело, в котором ты родился, и ты тоже занял его на время. Почему ты думаешь, что мое прикосновение замарает его? В один прекрасный день ты возьмешь себе тело, нетронутое мной. Почему же ты рассматриваешь мое присутствие как скверну, как болезнь? Не потому ли, что в тебе самом есть нечто похожее на меня? Не потому ли, что ты тоже познал наслаждение на манер Ракши, испытывал удовольствие от причиняемой тобой боли? То, что ты выбирал, ты выбирал по своей воле. Не потому ли? Потому что ты тоже знаешь эти вещи и желаешь их, но носишь человеческое проклятие, называемое виной, грехом?

Если так, я смеюсь над твоем слабостью, Связующий! И я все равно возьму верх над тобой!

– Как раз потому, что я есть я, демон, – сказал Сиддхарта, швыряя ему обратно его энергию, – потому что я человек, который время от времени стремится к чему-то большему, чем брюхо и фаллос. Я не святой буддист, как обо мне думают, и не герой легенд. Я человек, познавший страх и время от времени чувствующий свою вину. Но главным образом, я человек, который должен сделать одно дело, и ты сейчас заграждаешь мне путь. Но ты унаследовал мое проклятие, независимо от того, буду ли я победителем или побежденным. Твоя судьба, Тарака, уже изменена. Это проклятие Будды – ты никогда не будешь таким, каким был.

И в этот день они простояли на балконе в промокшей от пота одежде.

Они стояли, как статуя, пока солнце не ушло с неба и золотой след не разделил чашу ночи. Над садовой стеной поднялась луна, потом к ней присоединилась другая.

– Что это за проклятие Будды? – спрашивал Тарака снова и снова. Но Сиддхарта не отвечал.

Из далекого храма пришел монотонный бой барабанов, каркали садовые существа, кричали птицы, рой насекомых спускался на Сиддхарту, питался и улетал прочь.

Затем как град звезд, прилетели на крыльях ночи освобожденные из Адского Колодца и выпущенные в мир другие демоны.

Они пришли на зов Тараки, чтобы добавить к его силе свою.

Тарака стал как бы смерчем, прибоем, штормом молний.

Сиддхарта чувствовал, что его сметает титаническая лавина, раздавливает, расплющивает, заваливает сверху…

Последнее, что он сознавал – это смех в его горле.

Скоро ли он пришел в себя – он не знал. На этот раз дело шло медленно, и когда он проснулся, слугами во дворце были демоны.

Когда с него спали последние анестезирующие оковы умственной усталости, вокруг него творилось нечто странное.

Гротескные пирушки продолжались. Они устраивались в башнях, где демоны оживляли тела своих жертв и занимали их. Творились темны чудеса, вроде рощи изогнутых деревьев, растущих из мраморных плит самого тронного зала – рощи, где люди спали без пробуждения и кричали, когда старые кошмары уступали место новым. Но во дворце появились еще и другие странности.

Тарака больше не веселился.

– Что это за проклятие Будды, – спросил он снова, когда почувствовал, что присутствие Сиддхарты снова давит на него.

Сиддхарта не ответил.

– Я чувствую, – продолжал Тарака, – что скоро отдам тебе обратно твое тело. Я устал от этого спорта, от этого дворца. Мне все надоело, и я думаю, что близок день, когда мы начнем войну с Небом. Что ты на это скажешь, Связующий? Я же говорил, что сдержу слово.

Сиддхарта не ответил.

– Моя радость уменьшается с каждым днем. Ты знаешь, почему это, Сиддхарта? Не скажешь ли, почему ко мне приходят странные ощущения, угнетают меня в самые сильные моменты, ослабляют меня и отталкивают прочь как раз тогда, когда я мог бы ликовать, мог быть полным радости? Это и есть проклятие Будды?

– Да, – сказал Сиддхарта.

– Тогда сними свое проклятие, Связующий, и я уйду в тот же день. Я отдам тебе обратно твою плотскую одежду. Я снова жажду холода, чистого ветра высот! Ты освободишь меня сейчас?

– Слишком поздно, глава Ракшасов. Ты сам навлек на себя это.

– Что именно? Как ты связал меня на этот раз?

– Помнишь, когда мы стояли на балконе, ты насмехался надо мной? Ты говорил, что я тоже получал удовольствие от зла, которое ты делал. Ты был прав, потому что все люди имеют в себе и темное, и светлое одновременно. У человека множество частей, он не чистое, яркое пламя, каким был когда-то ты. Его разум часто воюет с эмоциями, а его воля – с желаниями. Его идеалы отличаются от его окружения, и он следует им, он глубоко сознает утрату старого; но если он не следует этим идеалам, он ощущает боль, отказавшись от новой, благородной мечты. Что бы он ни делал, все представляет собой одновременно выигрыш и потерю, приход и уход. И он всегда скорбит об ушедшем и в какой-то мере боится нового. Разум противится традиции. Эмоции противятся ограничениям, которые накладывают на человека окружающие его люди. И всегда из этих разногласий встает то, что ты в насмешку назвал проклятием человека – грех, вина!

Пойми теперь, что, поскольку мы существовали в одном теле, и я участвовал в твоих делах не всегда против своей воли, дорога, по которой мы шли, не была той, где все движение идет в одном направлении. Как ты исказил мою волю своими делами, так исказилась и твоя воля от моего отвращения к некоторым твоим деяниям. Ты познал то, что называется грехом, и он всегда будет падать тенью на то, что ты ешь и пьешь. Вот почему твоя радость разрушена. Вот почему ты теперь хочешь улететь. Но это не даст тебе ничего: чувство вины пойдет за тобой через весь мир. Оно поднимется с тобой в области холодных, чистых ветров. Оно будет преследовать тебя, куда бы ты ни пошел. Это и есть проклятие Будды.

Тарака закрыл лицо руками.

– Остается только плакать, – сказал он через некоторое время.

Сиддхарта не ответил.

– Будь ты проклят, Сиддхарта, – сказал Тарака, – ты снова связал меня и ввел в еще более страшную темницу, чем Адский Колодец!

– Ты сам себя связал. Ты нарушил наш договор. А я держал его.

– Люди страдают, когда нарушают договор с демонами, – сказал Тарака, – но Ракшасы доселе никогда не страдали.

Сиддхарта не ответил.

На следующее утро, когда он сел завтракать, раздались удары в дверь его комнат.

– Кто смеет? – закричал он.

Дверь с грохотом распахнулась, петли вылетели из стены, засов переломился, как щепка.

В комнату упал Ракша – голова рогатого тигра на плечах обезьяны, ноги с громадными копытами, руки с когтями. Из его рта шел дым, когда он сначала стал прозрачным, затем снова обрел полную видимость, снова растаял и опять возник. С его когтей что-то капало – но не кровь, а на груди был обширный ожог. Воздух наполнился запахом паленой шерсти и горелой плоти.

– Мастер! – кричал он. – Пришел чужеземец и просит у тебя аудиенции.

– И тебе не удалось убедить его, что я недоступен?

– Господин, множество людей-стражников напало на него, но он сделал жест… он махнул им рукой, и вспыхнул свет такой яркий, что даже Ракша не мог смотреть на него. Секунда – и все стражники исчезли, словно их никогда не было… А в стене, перед которой они стояли, громадная дыра… И ни одного камешка не упало, гладкая, чистая дыра.

– А затем ты напал на него?

– На него кинулось много Ракшасов, но вокруг него было что-то, отталкивающее нас. Он снова сделал жест, и трое наших исчезли в свете, который он им швырнул… Я не получил полной силы этого света, меня только задело слегка. И он послал меня с поручением… Я больше не могу удерживать себя в форме…

И с этими словами он исчез, и там, где лежало это существо, повис огненный шар. Теперь его слова шли прямо в мозг.

– Он приказал тебе немедленно принять его. И еще он сказал, что разрушит этот дворец.

– А те трое, которых он сжег, обрели собственную форму?

– Нет, – ответил Ракша. – Их больше нет…

– Опиши мне этого чужака! – приказал Сиддхарта, с трудом выдавливая слова из собственных губ.

– Он очень высокий, – сказал демон, – в черных брюках и сапогах. А до талии какая-то странная одежда, вроде перчатки без всяких швов. Она натянута только на правую руку, идет вверх, через плечи, обертывает шею и всю голову туго и гладко. Видна только нижняя часть лица, потому что на глазах его большие черные очки, наполовину выступающие по сторонам лица.

На поясе у него короткие ножны из такого же белого материала, как и одежда, но в них не кинжал, а жезл. Под тканью одежды, там, где она перекрещивается на плечах и поднимается к затылку, заметен горб, как будто там лежит небольшой сверток.

– Господин Агни! – сказал Сиддхарта. – Ты описал Бога Огня!

– Ага, наверное, так, – сказал Ракша. – Я заглянул под его плоть и увидел цвета его сущности. Там пламя, похожее на сердцевину солнца. Если существует Бог Огня, то это он и есть.

– Теперь мы должны бежать, сказал Сиддхарта, – потому что здесь будет великое пожарище. Мы не можем бороться с этим существом, так что давай побыстрее убираться.

– Я не боюсь богов, – сказал Тарака, – и хочу проверить его силу.

– Тебе не одолеть Бога Огня, – сказал Сиддхарта. – Его огненный жезл непобедим. Он дан ему Богом Смерти.

– Тогда я выхвачу у него жезл и поверну против него.

– Никто не может взять жезл: ослепнет и потеряет руку. Поэтому Агни и носит эту необычную одежду. Давай не будем тратить время.

– Я должен сам увидеть, – сказал Тарака. – Должен.

– Не бери на себя новую вину, потому что ты флиртуешь с самоуничтожением.

– Вина? – сказал Тарака. – Эта хилая грызущая мозг крыса, о которой ты мне говорил? Нет, не вина, Связующий. Когда-то я был самым мощным, если не считать тебя, но в мире поднялись новые силы. В старые времена боги не были так сильны, и если теперь они действительно усилились, то их силу следует проверить – на мне самом! Это в моей природе – биться со всякой новой силой и либо победить ее, либо быть связанным ею. Я должен изведать силу Бога Агни и победить его.

– Но ведь нас двое в этом теле!

– Да, это верно… Если тело будет уничтожено, я возьму тебя с собой, обещаю. Я уже укрепил твое пламя по образцу нашего рода. Если это тело умрет, ты будешь продолжать жить как Ракша. Наш народ когда-то тоже носил тело, и я помню искусство укрепления пламени, чтобы оно горело независимо от тела. И я сделал это для тебя, так что ты не бойся.

– Премного благодарен.

– Теперь давай нападем на огонь и вымочим его!

Они вышли из королевских комнат и спустились по лестнице. Глубоко внизу, в башне, пленный принц Видегха всхлипывал во сне.

Они появились из двери за драпировкой позади трона. Откинув эти драпировки, они увидели, что громадный зал был пуст, если не считать спящих в темной роще и человека, стоявшего среди зала; на его обнаженной руке лежала белая рука, и в пальцах этой одетой в белую перчатку руки был зажат жезл.

– Видишь, как он стоит? – спросил Сиддхарта. – Он уверен в своей мощи, и не напрасно. Он – Агни из Локапалас. Он видит самый далекий горизонт, будто он у него на кончиках пальцев. И может туда дотянуться.

Он, говорят, однажды ночью сделал своим жезлом зарубки на лунах.

Стоит ему прикоснуться основанием жезла к контакту внутри этой перчатки – и с ослепляющей яркостью выскочит Мировое Пламя, уничтожая материю и рассеивая энергию, находящуюся в ней. Еще не поздно убежать…

– Агни! – закричал его рот. – Ты просил аудиенции у того, кто правит здесь?

Черные очки повернулись к нему. Губы Агни скривились в улыбке, которая разложилась на слова:

– Я так и думал, что найду тебя здесь, – сказал он своим гнусавым, пронзительным голосом. – Ты отбросил всю святость, которую тебе приписывают? Как мне тебя называть – Сиддхартой, Татагатхой, Махасаматманом или просто Сэмом?

– Ты дурак, – ответил Сиддхарта. – Тот, кого ты знал как Связующего Демонов и под всеми прочими именами – теперь сам связан. Ты имеешь честь обращаться к Тараке Ракше, Господину Адского Колодца!

Щелчок – и очки стали красными.

– Да, я ощущаю истину твоих слов, – ответил Агни. – Я вижу клетку, захваченную демоном. Интересно. И он, без сомнения мешает. – Он пожал плечами и добавил:

– Но я могу уничтожить и обоих.

– Ты так думаешь? – осведомился Тарака, подняв обе руки.

Раздался грохот, и тут же из пола поднялся черный лес, поглотивший того, кто стоял там; черные ветви согнулись над полом. Грохот продолжался, и пол осел на несколько дюймов. Наверху раздался треск камня. Вниз посыпались пыль и гравий.

Вылетела слепящая стрела света – и деревья исчезли; на полу остались пеньки и чернеющие угли.

Со скрипом и громким треском обрушился потолок.

Отступив за дверь позади трона, они увидели фигуру, все еще стоявшую в центре зала; она подняла над головой жезл и описала им крошечный круг.

Вверх полетел конус света, расплавляя все, чего касался. Губы Агни по-прежнему улыбались, когда громадные камни падали вниз, но никак не рядом с ним.

Грохот продолжался. Затрещал пол, стены начали падать.

Они захлопнули дверь. У Сэма закружилась голова, когда окно, только что бывшее в дальнем конце коридора, пронеслось мимо него.

Они летели вверх, через небо, и звенящее, булькающее ощущение наполнило Сэма, как будто он стал жидкостью, через которую пропустили ток.

Глядя назад зрением демона, который мог видеть во всех направлениях, Сэм увидел Паламайдсу уже так далеко, что его, казалось, можно было обрамить и повесить на стену, как картину. На высоком холме в центре города дворец Видегхи обрушился, и гигантские вспышки света, как стрелы молний, пущенные в обратную сторону, вылетали в небо из развалин.

– Вот тебе ответ, Тарака, – сказал Сиддхарта. – Полетишь обратно и снова будешь проверять его силу?

– Я должен узнать, – ответил демон.

– Позволь мне предупредить тебя еще раз. Я не шутил, когда сказал, что он может видеть самый дальний горизонт. Если он скоро освободится и поглядит в этом направлении, он заметит нас. Не думаю, что ты можешь лететь быстрее света, так что советую тебе лететь ниже и пользоваться землей для укрытия.

– Я сделаю нас невидимыми, Сэм.

– Глаза Агни видят глубже в красном и дальше в фиолетовом, чем люди.

Они стали быстро терять высоту. Сэм увидел перед останками дворца Видегхи на серном холме облако пыли.

С быстротой урагана они неслись далеко на север, пока, наконец, горы Ратнагарис не оказались под ними. Подлетев к горе Шенна, они проплыли мимо ее пика и приземлились на уступе перед открытым входом в Адский Колодец.

Они шагнули внутрь и закрыли за собой дверь.

– Преследование будет продолжаться, – сказал Сэм, – и даже Адский Колодец не устоит против него.

– Они, видимо, уверены в собственной мощи, раз послали только одного, – сказал Тарака.

– Ты считаешь, что эта уверенность не оправдана?

– Нет, – сказал Тарака. – А как насчет Существа в Красном, о котором ты говорил, что он выпивает жизнь глазами? Ты не думаешь, что следовало послать не Агни, а Господина Яму?

– Да, – сказал Сэм, когда они двинулись к колодцу, – я уверен, что он пошел бы, и я чувствую, что он этого хочет. Когда мы виделись в последний раз, я причинил ему кое-какие неприятности. Я чувствую, что он будет охотиться за мной всюду. Кто знает, может, он уже лежит в засаде на дне Адского Колодца.

Они дошли до края колодца и ступили на выступ.

– Он не ждет там, – возразил Тарака. – Если бы кто-нибудь, кроме Ракши, прошел этим путем, со мной уже вошли бы в контакт ожидающие связанные.

– Он придет, – сказал Сэм. – А когда Красный пойдет в Адский Колодец, его никто не остановит.

– Но многие будут пытаться, – сказал Тарака. – Вот первый.

Первый огонь появился в виду, в нише рядом с выступом.

Проходя мимо, Сэм освободил его, и он взвился в воздух, как яркая птица, и по спирали пошел вниз.

Шаг за шагом они спускались, и из каждой ниши выскакивал огонек и улетал. Некоторые, по приказу Тараки, поднялись и исчезли за краем колодца, за мощной дверью, на другой стороне которой были написаны слова богов.

Дойдя до дна колодца, Тарака сказал:

– Давай освободим и тех, кто заперт в пещерах.

Они прошли через проходы в глубокие пещеры и освободили запертых там демонов.

Затем, через какое-то время – через какое, сам Сэм не мог сказать все демоны были освобождены.

Ракша собрал их в пещере. Они стояли в великих фалангах пламени, и их крики слились в одну звенящую ноту, которая каталась и билась в голове Сэма, пока он не понял, к своему изумлению, что они поют.

– Да, – сказал Тарака, – они поют впервые за много веков.

Сэм слушал вибрацию в своем черепе, стараясь схватить что-то значимое в свисте и вспышках, и ощутил это как аккомпанемент к словам, более привычным его мозгу:

Мы – легионы Адского Колодца, Осужденные, изгнанные создания падшего огня. Мы – раса, погубленная человеком, И мы прокляли человека. Забудем его имя!

Этот мир был нашим до прихода богов, До появления человеческой расы.

И когда люди и боги исчезнут, Этот мир снова будет нашим.

Горы обрушатся, океаны высохнут, Луны исчезнут с неба, Мост Богов упадет, И в один день умрет всякое дыхание.

Но мы, из Адского Колодца, возьмем верх, Когда падут люди и боги.

Легионы осужденных не умрут. Мы ждем, и мы поднимемся снова!

Сэма охватила дрожь, когда они пели снова и снова, рассказывая о своей былой славе, уверенные в своей способности пережить любые обстоятельства, встретить любую силу космическим дзюдо удара, рывка и долгого ожидания, следит за тем, чтобы все, чего они не одобряют, повернуло свою силу против себя же и пропало. В этот момент он почти готов был поверить, что вся их песня – правда, и что когда-нибудь только одни Ракшасы заполнят мертвый мир.

Затем он переключился мыслями на другие дела и отогнал от себя это настроение. Но на следующий день, и даже через несколько лет оно иногда возвращалось, чтобы портить его усилия, насмехаться над его радостью, заставлять его задумываться, сознавать свою вину, чувствовать печаль и унижение.

Через некоторое время один из улетевших демонов вернулся и спустился в колодец. Он повис в воздухе и сообщил, что видел. Пока он рассказывал, его пламя приняло форму креста тау.

– Колесница такой формы, – сказал он, – пронеслась через небо и упала в долину за Южным пиком.

– Связующий, ты знаешь этот корабль? – спросил Тарака.

– Я слышал, это описание и раньше, – сказал Сэм. – Это громовая колесница Бога Шивы. Опиши тех, кто в ней был, – обратился он к демону.

– Там было четверо, Господин.

– Четверо?

– Да. Там был тот, кого ты называл Агни, Бог Огня. Другой с бычьими рогами на полированном шлеме; броня его похожа на старинную бронзу, но это не бронза; она сделана как бы из множества змей, и когда он двигается, она вроде бы ничего не весит. В одной руке его сверкающий трезубец, но щита перед собой он не несет.

– Это Шива, – сказал Сэм.

– И с ним еще двое, в красном, и взгляд у них темный. Один молчит, но время от времени бросает взгляд на женщину рядом с ним, слева. Она прекрасна видом и волосами, и ее броня красная, как у него. Глаза ее – как море, а улыбающиеся губы цвета человеческой крови. На шее ее ожерелье из черепов. При ней лук, а за поясом короткий меч. В руках она держит странный инструмент, вроде черного скипетра с серебряным черепом на конце; череп этот также и колесо.

– Эти двое – Яма и Кали, – сказал Сэм. – Теперь слушай меня, Тарака, могущественнейший из Ракшасов, я скажу тебе, что надвигается на нас. Силу Агни ты хорошо знаешь, о Красном я тебе уже говорил. Та, что идет слева от Смерти, тоже выпивает взглядом жизнь. Ее скипетр-колесо вопит, как трубы, сигнализирующие окончание Йоги, и всякий, кто появится перед его плачем, падает и теряет сознание. Она много страшнее своего Господина, а он безжалостен и непобедим. Тот, что с трезубцем – сам Бог Разрушения. Это правда, что Яма – Король Смерти, а Агни – Повелитель Пламени, но сила Шивы – это сила хаоса. Его сила отделяет один атом от другого, разрушает формы всех вещей, на которых он направит ее. Против этих четверых вся освобожденная мощь Адского Колодца не может выстоять, так что давай немедленно покинем это место, потому что они наверняка идут сюда.

– Разве я не обещал тебе, Связующий, помогать тебе в битве с богами?

– Да, но я говорил тебе о неожиданном нападении. А теперь они приняли свой Аспект и подняли свои Атрибуты. Даже не высаживая громовую колесницу, они могут решить, что Шенна не будет больше существовать, и тогда вместо этой горы на севере Ратнагарис появится глубокий кратер. Мы должны улететь, а сражаться с ними будем в другой раз.

– Ты помнишь проклятие Будды? – спросил Тарака. – Помнишь, как ты поучал меня насчет вины, Сиддхарта? Я помню и чувствую, что должен дать тебе эту победу. Я кое-что должен тебе за твои страдания, и я в уплату отдам этих богов в твои руки.

– Нет! Это ты сделаешь в другой раз, если вообще хочешь служить мне!

А сейчас послужи мне тем, что унеси меня отсюда подальше и побыстрее!

– Ты боишься этой схватки, Господин Сиддхарта?

– Да, боюсь! Потому что это безрассудно! Как там в вашей песне: «Мы ждем, мы ждем, чтобы подняться снова»? Где же терпение Ракшасов? Вы говорите, что будете ждать, пока океаны высохнут и горы обвалятся, и луны исчезнут с неба – а ты не можешь подождать, пока я назову время и место битвы! Я знаю этих богов куда лучше, чем ты, потому что когда-то сам был одним из них. Не делай этого необдуманного шага сейчас. Если хочешь послужить мне – избавь меня от этой встречи!

– Прекрасно. Я выслушал тебя, Сиддхарта. Твои слова тронули меня, Сэм. Но я должен испытать их силу. Я вышлю против них несколько Ракшей. А мы с тобой уйдем далеко вниз, к корням мира. Там мы будем ожидать рапорта о победе. Если же Ракши каким-то образом проиграют стычку, тогда я унесу тебя далеко отсюда и верну тебе твое тело. Я хочу поносить его еще несколько часов, чтобы вкусить твои страсти в этой битве.

Сэм наклонил голову.

– Аминь, – сказал он и с ощущением звона и бульканья понял, что его подняли с пола и понесли по обширным пещерам, которых никто из людей не видел.

Пока они неслись из одной пещеры в другую под туннелями, ущельями и стенами, через лабиринты, гроты и каменные коридоры, Сэм пустил свой мозг по течению, назад по путям памяти. Он думал о временах своего недавнего пастырства, когда он пытался привить учение Гаутамы к стволу религии, которая правила миром. Он думал о странном человеке – Сугате, руки которого несли и смерть, и благословение. Через много лет их имена всплывут вновь, и дела их, вероятно, смешаются. Он жил достаточно долго и знал, как время перемешивает котлы легенд. Теперь Сэм знал, что Сугата был настоящим Буддой. Учение, которое Сэм, пусть притворно, предлагал, привлекло этого истинно верующего человека, который каким-то образом добился просветления, запал в мозг людей своей святостью, а затем добровольно погиб в руках самой Смерти. Татагатха и Сугата будут частью одной легенды, и Татагатха будет сиять в свете, исходящем от его ученика.

Только один Дхамма переживет века. Затем мысли Сэма перекинулись на битву в Зале Кармы и к машинам, все еще хранящимся в тайном месте. Он подумал о бесчисленных переселениях души, которым он подвергался до сих пор, о битвах, в которых он участвовал, о женщинах, которых любил за прошедшие века; он думал о мире, каким он должен быть, и каким был, и почему. И его охватила ярость против богов. Он думал о тех днях, когда горсточка их сражалась с Ракшами, Гандхарвами и Морским Народом, с демонами Катапутны и Матерями Страшного Жара, с Дакшини и Претами, со Скандасами и Пизакасами, и победила, вырвала мир из хаоса и построила первый человеческий город. Он видел, как этот город прошел все стадии, через которые может пройти город, пока не оказался населенным теми, что сами могли превратиться в богов, приняв на себя Аспект, усиливающий их тела, укрепляющий волю и дотягивающий силу их желаний до Атрибутов, что падают, как магическая сила, на тех, против кого повернуты. Он думал об этом городе и об этих богах, и он знал их красоту и справедливость, их уродство и несправедливость. Он думал о их пышности и красках, контрастирующих с остальным миром, и плакал от ярости, ибо знал, что никогда не почувствует ни настоящей правоты, ни настоящей ошибочности в противостоянии этому. Вот почему он ждал так долго и ничего не предпринимал. А теперь, будет ли у него победа или поражение, удача или провал, будет ли в результате всех его действий смерть или продолжение мечты о городе – все равно тяжесть вины останется с ним.

Они ждали в темноте.

Они ждали долго и молча. Время тянулось, как старик, взбирающийся на холм.

Они стояли на выступе, окружавшем черный водоем, и ждали.

– Услышим ли мы?

– Возможно. А может, нет.

– Что мы будем делать?

– Что ты имеешь в виду?

– Если они вообще не придут? Долго ли мы будем ждать здесь?

– Они придут с пением.

– Надеюсь.

Но не было ни пения, ни движения. Вокруг них было безмолвие времени, не имеющего предметов, которые можно изнашивать.

– Сколько времени мы ждем?

– Не знаю. Долго.

– Чувствую, что дело плохо.

– Может, ты и прав. Не подняться ли нам на несколько уровней и проверить? Или мне сразу же отнести тебя на свободу?

– Давай подождем еще.

– Ладно.

И снова тишина.

– Что это?

– Что?

– Звук.

– Я ничего не слышу, а мы пользуемся одними ушами.

– Не телесными ушами… Вот опять!

– Я ничего не слышу, Тарака.

– Звук продолжается. Похоже на визг, но он не прерывается.

– Далеко?

– Да, порядочно. Послушай моим способом.

– Да! Я уверен, что это скипетр Кали. Значит, сражение продолжается.

Агни взглянул на колесницу и поднял жезл.

Ничего не случилось.

Агни постоял, направив жезл, затем опустил его, потряс. Снова поднял.

Но пламя опять не вышло.

Он закинул левую руку за шею и что-то поправил. Пока он это делал, из жезла выскочил свет и прожег глубокую дыру в земле рядом с ним.

Агни снова направил жезл.

Ничего.

Тогда он побежал к кораблю.

– Электрическое управление? – спросил Тарака.

– Да.

Сэм нажал на рычаг, настроил шкалу. Вокруг поднялся рев. Он нажал другую кнопку, и в задней части корабля послышался треск. Он двинул циферблат, но тут к люку подошел Агни.

Вспышка огня и звон металла.

Сэм встал с сиденья и вышел из кабины в коридор.

Агни вошел и указал на жезл.

– Не двигаться! Сэм! Демон! – крикнул он, перекрывая рев машин; его очки стали красными, и он улыбнулся. – Демон, не двигайся, иначе сгоришь вместе со своим хозяином!

Сэм кинулся на него. Агни упал, потому что не ожидал нападения.

– Короткое замыкание, а? – сказал Сэм, хватая Агни за горло. – Или пятна на солнце? – И он ударил Агни в висок.

Агни завалился на бок, и Сэм нанес ему последний удар ребром ладони над ключицей.

Он отшвырнул ногой жезл в коридор, но, подойдя к люку, понял, что уже поздно.

– Уходи теперь, Тарака, – сказал он. – Здесь моя битва. Ты больше ничего не сможешь сделать.

– Я обещал тебе свою помощь.

– Теперь ты не можешь помочь. Уходи, пока еще можешь.

– Ну, раз ты хочешь… Но я хочу сказать тебе одну вещь…

– Брось! В следующий раз, когда я буду по соседству…

– Связующий, эта та вещь, которой я научился от тебя. Мне очень жаль… Прости меня… я…

Страшное дерганье, ощущение скручивания тела и мозга, когда смертельный взгляд Ямы упал на Сэма и проник глубже в его сущность.

Кали тоже смотрела в его глаза, подняв свой воющий скипетр. Это было как подъем одной тени и падение другой.

– Прощай, Связующий, – пронеслось в его мозгу.

Затем завизжал череп.

Сэм почувствовал, что падает.

Вибрация.

В его голове и всюду вокруг него.

Он проснулся в вибрации. Он чувствовал, что боль окутала его, как бинтом.

На запястьях и лодыжках цепи.

Он полусидел на полу маленького помещения. В дверях сидел и курил Красный.

Яма кивнул ему, но ничего не сказал.

– Почему я еще жив? – спросил его Сэм.

– Ты жив, чтобы принять назначение, сделанное много лет тому назад в Махартхе, – сказал Яма. – Брама очень желает снова увидеть тебя.

– Но я не очень желаю видеть Браму.

– После стольких лет это заметно.

– Я вижу, ты благополучно выбрался из песка.

Яма улыбнулся.

– Ты опасный мужик, – сказал он.

– Знаю. Я практик.

– Однако я попортил тебе дело.

– К несчастью, да.

– Возможно, тебе удастся возместить свои потери. Мы на полпути к Небу.

– Ты думаешь, у меня есть шанс?

– Пожалуй. Времена меняются. Брама, может быть, станет на этой неделе снисходительным богом.

– Мой бывший лекарь говорил мне, что надо указывать крайние случаи.

Яма пожал плечами.

– А что с демоном? – спросил Сэм. – С тем, что был со мной?

– Я коснулся его, – сказал Яма. – Крепко. Не знаю, покончил я с ним или просто сбросил. Но ты насчет этого не беспокойся: я обрызгал тебя демонским репеллентом. Если этот демон все еще жив, то пройдет много времени, прежде чем он оправится от нашего контакта. Если вообще оправится. Как это вышло в первый раз? Я думаю, что ты иммунен против демонского захвата.

– Я тоже так думал. А что за демонский репеллент?

– Я нашел химическое вещество, безвредное для нас, но против которого не может устоять ни одно энергетическое существо.

– Полезная вещь. Вот бы пользоваться им в дни связывания!

– Да. Мы применили его в Адском Колодце.

– Это было настоящее побоище, насколько я мог видеть.

– Да, – сказал Яма. – А на что это похоже – захват демоном? Каково ощущение, когда чужая воля довлеет над тобой?

– Очень странное, – сказал Сэм, – и пугающее, но одновременно воспитывающее.

– В каком смысле?

– Первоначально это был их мир. Мы его у них отняли. И их же возненавидели. Для них мы – демоны.

– На что похоже это ощущение?

– Что твоя воля захвачена другой? Ты должен это знать.

Улыбка Ямы исчезла, но затем вернулась снова.

– Ты хочешь, чтобы я ударил тебя, не так ли, Будда? Это дало бы тебе чувство превосходства. К несчастью, я не садист и не сделаю этого.

Сэм засмеялся.

– Тебя задело, Смерть.

Некоторое время они сидели молча.

– Не поделишься со мной сигаретой?

Яма зажег сигарету и протянул Сэму.

– Как выглядит сейчас Первая База?

– Ты вряд ли ее узнаешь, – сказал Яма. – Если бы в данный момент все там умерли, она останется идеальной еще десять тысяч лет. Цветы будут цвести, музыка – играть, фонтаны будут рябить по длине спектра. В садовых павильонах будет стоять горячая еда. Сам по себе город бессмертен.

– Подходящее жилище, я полагаю, для тех, кто называет себя богом.

– Называет? – переспросил Яма. – Ты ошибаешься, Сэм. Божественность не только название; это условие существования. Бог не потому бог, что он бессмертен – ведь даже последний работяга может получить непрерывность существования. И это не обусловленность Аспекта. Нет. Любой компетентный гипнотизер может играть с собственным обличьем. И дело не в подъеме Атрибута. Тоже нет. Я могу сконструировать машины более мощные и точные, чем любая способность, могущая развиться у человека. Быть богом – это качество бытия, способность быть самим собой в такой мере, что его страсти соответствуют силам вселенной, и те, кто смотрит на него, понимают это, даже не слыша имени. Один древний поэт сказал, что мир полон откликов и соответствий. Другой написал большую поэму об аде, где каждому уготована та мука, которая соответствует силам природы, управлявшими его жизнью.

Быть богом – значит быть способным осознать в себе то, что важно, а затем бить в одну точку, чтобы привести это важное в одну линию со всем существующим. Затем, за пределами морали, логики и эстетики, Бог есть ветер или огонь, море, горы, дождь, солнце или звезды, полет стрелы, конец дня, любовные объятья. Бог правит через свои преобладающие страсти. И те, кто смотрит на богов, говорят, даже не зная их имен: «Он – Огонь». «Она Танец». «Он – Разрушение». «Она – Любовь». Итак, отвечаю на твое замечание: они не называют себя богами; богами их называют все остальные, все, кто видит их.

– Итак, они играют это на своих фашистских банджо?

– Ты выбрал неудачное прилагательное.

– Все остальные ты уже использовал.

– Похоже, что наши мысли насчет этого никогда не сойдутся.

– Если кто-то спрашивает тебя, зачем ты угнетаешь мир, а ты отвечаешь кучей поэтического вздора – тогда, конечно, нет. Думаю, что тут мысли просто не могут сойтись.

– Тогда давай выберем другую тему для разговора.

– Однако, я видел тебя и сказал: «Он – Смерть».

Яма не ответил.

– Странная преобладающая страсть. Я слышал, что ты стал старым до того, как был молодым.

– Ты знаешь, что это правда.

– Ты был замечательным механиком и мастером оружия. Твоя юность сгорела во взрыве, и ты в тот же день стал стариком. Не в этот ли день смерть стала твоей главной страстью? Или это было раньше? Или позднее?

– Неважно, – сказал Яма.

– Почему ты служишь богам? Потому что веришь в то, что сказал мне, или потому, что ненавидишь большую часть человечества?

– Я не солгал тебе.

– Значит, Смерть – идеалист. Забавно.

– Вовсе нет.

– А может быть, Господин Яма, что ни одна из этих догадок не правильна? Что твоя главная страсть…

– Ты уже упоминал ее имя, – сказал Яма, – в такой же речи, и сравнивал ее с болезнью. Ты и тогда был не прав, и сейчас заблуждаешься. Я не хочу слушать эту проповедь еще раз и, поскольку я сейчас не в зыбучем песке, я и не буду слушать.

– Ладно, – сказал Сэм. – Но скажи, главные страсти богов когда-нибудь меняются?

Яма улыбнулся.

– Богиня танца была богом войны. Похоже, что все может меняться.

– Когда я умру реальной смертью, – сказал Сэм, – тогда я, наверное изменюсь. Но до того момента я буду ненавидеть Небо. Ненавидеть до последнего вздоха. Если Брама сожжет меня, я буду плевать в пламя. Если он меня задушит, я буду пытаться кусать его руки. Если он перережет мне глотку, может быть, его клинок заржавеет от моей крови. Это тоже – главная страсть?

– Ты – хороший бог материи, – сказал Яма.

– Хороший бог!

– Прежде чем что-то случится, – сказал Яма, – я получил заверение, что тебе позволят присутствовать на свадьбе.

– На свадьбе? Твоей и Кали? Скоро?

– Когда меньшая луна будет полной. Поэтому, что бы там Брама не решил, я, по крайней мере, могу поставить тебе выпивку, прежде, чем что-то произойдет.

– За это спасибо, бог смерти. Но я всегда считал, что свадеб на Небе не бывает.

– Эту традицию собираются ломать, – ответил Яма. – Нет более проклятой традиции.

– Тогда – желаю счастья.

Яма кивнул, зевнул и снова закурил.

– Кстати, – сказал Сэм, – какова последняя мода в небесных казнях? Я спрашиваю в чисто информативных целях.

– Казни в Небе не совершаются.