Родари ДжанниСиньор Притворуччи

Джанни Родари

Синьор Притворуччи

Синьор Притворуччи был ужасным неженкой. Нет, вы просто не можете себе представить, каким он был неженкой. Если по стене ползла сороконожка, он уже не мог спать и жаловался на шум, ну, а уж если Муравьишка нечаянно ронял на пол крупицу сахара, то он подскакивал как ужаленный и в страхе кричал:

- Караул! Землетрясение!

Само собой разумеется, он терпеть не мог детей, грозы и мотоциклеток. Но больше всего ему досаждала пыль, скрипевшая под ногами, поэтому он никогда не ходил, даже по комнате, а заставлял дюжего лакея носить себя на руках. Этого лакея звали Гульельмо, и Притворуччи целыми днями донимал его нотациями.

- Тише, Гульельмо! - пищал он. - Не скрипи тряпкой! Делай все тише, не то я не выдержу и разлечусь на куски!

Оттого что он никогда не ходил ни по земле, ни по комнате, он стал толстеть, и чем больше толстел, тем становился чувствительнее. Под конец его стали беспокоить даже мозоли на руках у Гульельмо.

- Да что же это такое, Гульельмо? - пищал он. - Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не смел носить меня голыми руками. Сию же минуту надень перчатки!

Гульельмо отдувался и с трудом натягивал на руки громадные перчатки, такие толстые и широкие, что они наверняка были бы широки даже гиппопотаму.

Между тем Притворуччи все толстел и толстел, и с каждым днем становился все тяжелее. Теперь даже зимой бедняга Гульельмо обливался потом, словно на дворе стояла июльская жара.

И вот однажды у него мелькнула мысль: "А что будет, если я сброшу синьора Притворуччи с нашего балкона?"

Случилось так, что как раз в этот день синьор Притворуччи нарядился в белый чесучовый костюм. И когда Гульельмо сбросил его с балкона, он угодил на то самое место, где незадолго до этого муха оставила свою точечку. Точечка еще не совсем засохла и испачкала синьору Притворуччи его белые брюки. Чтобы разглядеть пятнышко, которое осталось на брюках, понадобился бы самый сильный микроскоп, но синьор Притворуччи был таким неженкой, что тут же умер от огорчения.