ВЕСЕЛЫЕ СВАДЬБЫ ИГРАЮТ НА ФИДЖИ

Этого еще не бывало: Тосио проснулся от ярких солнечных лучей, ударивших в лицо. Обыкновенно его будил Джон за десять минут до рассвета. Вот он сейчас стоит на полированной полке для книг и как ни в чем не бывало улыбается своей вечной улыбкой, покачивая головой. Джон — универсал: он еще и часы, и каждый кивок его головы — секунда, ушедшая в вечность. Часы без стрелок в руках Джона показывали шесть часов двадцать минут.

Тосио уже вскочил, словно его подбросило пружинами, и первым делом раздвинул створки седзи — деревянные рамы, затянутые матовой бумагой, и в его жилище ворвался поток прохладного бриза. Седзи носили универсальный характер: выполняли функции стены, окна и дверей. Затем Тосио шагнул на зеленый пружинящий мат, покрывающий бетонную площадку перед домом, и стал проделывать гимнастические упражнения, недовольно поглядывая на Джона. Собственно, Джон здесь был ни при чем, он только преобразовывал электрические импульсы в звуковые колебания, которые получал от компьютера со второго этажа, и крохотную частичку своего электронного мозга уделял тому, чтобы человек, живший этажом ниже, не нарушал биоритмы, записанные в его генетических часах. Сегодня перед рассветом пришлось заменить целый блок в системе памяти, поэтому человек встал позже на пятнадцать минут. Компьютер ответит устами Джона, если его спросят о причине вопиющего нарушения распорядка дня, но человек уже вошел в ритм бодрствования, выполнил набор упражнений, заставивших кровь быстрее проникать в сокровенные уголки его сильного тела, вселяя в него бодрость и радость жизни. Осталось последнее из гимнастического ритуала — плавание, и он, разбежавшись, взлетел в воздух, описав плавную кривую, пробил упругую поверхность воды и уже плыл среди причудливого леса водорослей, кораллов, врезаясь в пестрые стаи рифовых рыбок; они его не боялись, давно убедившись, что это темное шумное существо не опасно.

Тосио плыл с открытыми глазами, любуясь пробуждением Лагуны. Солнечные лучи еще падали косо и, рассеиваясь в толще воды, создавали матовый полусвет. В чаще гигантских ламинарий таился полумрак, не менее опасный, чем кромешная ночная тьма; там еще вспыхивали голубые и зеленоватые огоньки креветок, крохотных кальмаров, осьминогов, а может быть, и чудовищ куда пострашней, поднявшихся из глубин на ночную охоту и запоздавших покинуть риф. Туда Тосио не подплывал. Он прошел метров двадцать, не погружаясь в глубину, шумно вынырнул на поверхность и поплыл, взбивая ногами бурун пены. Подплыв к нижней площадке бетонного трапа, он с ходу выскочил на нее и остановился, тяжело переводя дух. Ежедневно его утреннее купание проходило в обществе дельфинов, надежно его охранявших. Подплыв к трапу, он, не выходя из воды, по обыкновению, несколько минут разговаривал со своими друзьями, делился с ними планами на день. Вчера пришло распоряжение послать дельфинов на соседнюю тунцовую ферму, вокруг которой бродили белые акулы. Тосио, проделывая дыхательные упражнения, чувствовал себя одиноким; он так свыкся с шумной веселой семьей Матушки Симы. К тому же каждое утро он получал от нее на завтрак устриц, гигантских креветок, рыбу. «А сегодня у меня только что-то из консервов», — подумал он, поднимаясь по трапу.

Тосио ошибся: в холодильнике оказалось только несколько банок сока манго, а есть хотелось необыкновенно, он даже почувствовал болезненный спазм в желудке. Пришлось еще раз опуститься в Лагуну. Недалеко от причала, с южной стороны, находилась небольшая колония морских гребешков. Тосио взял сетку и электрический гарпун на тот случай, если подвернется небольшая рыба

— как раз на завтрак. Рыбу ему подстрелить не удалось: вокруг вертелась только мелочь вроде рифовых рыбок.

«Наверное, на сетке с прошлого раза осталась слизь и кровь от тунца», — подумал Тосио, наблюдая за осмелевшими рыбками-бабочками. Морские гребешки, как только на них ложилась тень или они ощущали движение воды, мгновенно сжимали створки раковин и, используя реактивную силу вытолкнутой воды, отлетали в разные стороны, поднимая песчаные облачка. Все же Тосио удалось сунуть в мешок пару гребешков — вполне достаточно для скромного завтрака, а Тосио ел мало. Но тут он заметил голотурию, притаившуюся среди ветвей кораллового куста, и потянулся к ней рукой. Морской червь, почувствовав опасность, применил единственную свою защиту — выбросил все свои внутренности; обыкновенно подводный хищник набрасывается на них и медленно погибает жалкой смертью — внутренности ядовиты. Такая операция не причиняет никакого вреда голотурии, внутренности вырастают снова. На этот раз враг оказался разборчивее: он, не посмотрев на приманку, сунул выпотрошенную голотурию в сетку.

Поднимаясь на поверхность, Тосио услышал характерное пощелкивание дельфина. «Должно быть, гость», — решил Тосио: он хорошо знал язык своих дельфинов, а этот, чувствовалось, попал в незнакомое место и осторожно прощупывал своим ультразвуковым локатором окрестности биостанции. Дельфин находился еще далеко, Тосио увидел его только через несколько минут после того, как поднялся на причал. Тосио приветствовал гостя, подняв руку. Дельфин подплыл к причалу и довольно внятно пожелал Тосио хорошего дня. Тосио не знал этого дельфина. У него была серебристая кожа и большие печальные глаза, изобличавшие преклонный возраст.

Тосио подошел к гидрофону и сказал:

— Рад приветствовать тебя, брат Моря. Вижу, ты приплыл издалека и тебе необходим отдых, будь дорогим гостем. Там, где ты находишься, есть лежанки с мягким покрытием, располагайся на любой из них. А пока извини меня, я должен себе приготовить завтрак. Хотя я сейчас принесу все необходимое к гидрофону, и мы сможем продолжить беседу. Меня звать Тосио.

— Имя мне твое известно.

— Кто же тебе его сообщил?

— Твой друг Костя.

— Ты был у него?

— Мы с ним охотились в Лагуне на мако.

— Когда?

— Вчера. И он пытался тебе сообщить об этом, я слышал, как он громко называл твое имя и был очень расстроен, что ты не отвечаешь…

— Опять этот Джон!

— Джон — думающая машина?

— Да, мой друг. Ты и об этом осведомлен?

— Костя сказал, что тебя вечно подводит проклятый Джон, и объяснил мне, что это за существо. Как велика сила вашего ума, позволяющая из мертвых вещей создавать живой разум! Костя сказал, что с тобой потеряна всякая связь и он скоро приплывет к тебе. Чтобы тебе легче было обращаться ко мне, знай: мое имя, данное людьми, — Хикару, а имя, нареченное моей матерью, — Солнечный Блик, но оно забыто давно, и теперь все зовут меня Хикару. Зови и ты меня так.

— Хикару! Так и я слышал о тебе.

— Меня знают многие.

Тосио бросил в кипящее пальмовое масло мускулы гребешка, снял сковородку с переносной газовой плитки, поставил на конфорку кофейник. Хикару не видел его — бетонный козырек причала закрывал Тосио, — он по звукам воссоздавал все действия человека.

— Извини, я схожу за кружкой и столом. Надеюсь, ты позавтракаешь со мной?

В ответ раздалось подобие смеха и голос:

— Хикару не пьет кофе. Он только съел макрель.

— Ну, а я выпью. Я сегодня нарушил порядок первой половины дня, и все потому, что так слепо доверился машине.

— То, что я приплыл к тебе, тоже мешает твоим занятиям, я знаю. Хотя вы, люди, сделали своими руками столько, что можно и остановиться. Побеждены Большие Звезды и крохотные водоросли. Они еще есть в Лагуне, но с каждым восходом солнца их становится все меньше; скоро они исчезнут совсем. Даже дети Великого Кальмара ушли в вечный мрак океана, где их жилище. Все уступает место человеку.

Голос механического переводчика звучал ровно, бесстрастно, и все же Тосио передавалось волнение Хикару, его восхищение перед мощью человека и его грусть, что он окончательно завоевывает и океан.

Тосио, проглотив своих моллюсков — они изрядно подгорели — и выпив чашку кофе с бисквитами, спустился к воде вымыть посуду. Хикару подплыл и, наблюдая за движениями его рук, говорил, хотя по выражению его физиономии этого сказать было нельзя, до того она казалась спокойной, неподвижно-улыбчивой. Хикару находился недалеко от гидрофона, и из стеклянной кабины на причале доносился жестковатый голос, запрограммированный в компьютере; на этот раз Джон хорошо справлялся с работой.

— Долгое время, — говорил Хикару, — многие движения твоих братьев и сестер казались мне лишенными смысла… — Хикару умолк и вопросительно уставился на Тосио.

Тосио улыбнулся, сидя на корточках; в одной руке он держал сковородку, в другой — белую фарфоровую кружку. Он ответил:

— Не все действия человека имели и имеют, как ты выражаешься, смысл. Иногда они приносят беду и человеку и его меньшим братьям.

— Слова твои глубоки, как впадина за Барьерным рифом. Люди Моря знают, что не так давно по берегам морей стояли странные сооружения, изрыгающие разноцветный туман, а в море по трубам бежала ядовитая вода. В то время много погибло Людей Моря и, я слышал, ушло раньше предназначенного срока множество твоих братьев. Слыхал ли ты об этом?

— Да, Хикару. Много неразумного совершили наши предки, и вот теперь мы исправляем их ошибки и, наверное, делаем новые, которые придется исправлять детям наших внуков.

Из дома послышался мелодичный звон и голос Джона:

— Тосио! Иди скорей, тебя ждут Костя, Ив, Вера, Антон и Наташа.

При упоминании Наташи у Тосио похолодело в груди, сердце томительно сжалось, и он, извинившись перед Хикару, взлетел по трапу, едва касаясь ступенек носками ног.

На экране видеофона он увидел милые его сердцу лица и сразу определил, что все они находятся в движении. Костя, Ив и Наташа летели на авиетке, а Вера и Антон мчались на катамаране. Увидев его, они радостно завопили, перебивая друг друга:

— Мы к тебе!

— Все!

— Где ты запропастился?

— Запрашивали аварийный отряд.

— К тебе летела санитарная машина…

— Не бойся, вернули.

— Все твой Джон?..

Авиетка уже подлетала. Ярко-желтая с черным, она четко выделялась на фоне серого облака. Наташа сидела за штурвалом. На авиетке не выключили видеофона, и Тосио видел ее сосредоточенное лицо. Аппарат застыл на высоте пятисот метров, затем стремительно ринулся, спускаясь по спирали. У Ива и Кости были блаженные лица школьников, совершающих каверзный поступок. Инструкция запрещала пилотам авиеток, автокаров и прочих машин подобного типа совершать рискованные трюки в воздухе.

Тосио помрачнел. Он не мог одобрить бессмысленный риск. При такой скорости машина могла врезаться в посадочную площадку на крыше лаборатории. Он замахал руками, закричал так пронзительно, что пролетавшая невдалеке чайка метнулась к самой воде. В это время авиетка выбросила закрылки и через минуту мягко опустилась на крышу.

На второй этаж и к посадочной площадке полукружием поднималась лестница, по ней спускались гости. Впереди шла Наташа в светлых шортах, короткой алой кофточке; такой же лентой она перевязала на затылке пучок своих рыжих волос. За ней спускался Костя с мешком за плечами, потом Ив. Тосио залюбовался своими друзьями. Все они улыбались, обволакивая Тосио своим расположением к нему и любовью. Наташа подошла к Тосио, сузив искрящиеся радостью зеленые глаза, неожиданно обняла и поцеловала. Затем сказала ошеломленному Тосио, не снимая рук с его плеч:

— Милый Тосик, как я рада тебя видеть! Прошла целая вечность, как мы охотились за пришельцами. Какое было время!

Тосио растерянно улыбался. К нему на помощь пришел Костя. Сбросив с плеча тяжелую ношу, он сказал:

— Это тебе компенсация за нервное потрясение.

— Компенсация за потрясение? Какое потрясение?

Все, кроме него, засмеялись. Костя сказал:

— Посмотрел бы ты на себя с высоты ста пятидесяти метров, как ты пытался остановить нас и какой при этом издал душераздирающий вопль.

— О да, я сильно испугался. Опускаться на такой скорости!

Наташа сказала, отступив от Тосио:

— Он прав, мальчики. Что, если бы не вышли закрылки?

Ив, пожимавший руку Тосио, сказал:

— Ты могла еще окунуть нас в Лагуну.

— И разбить «Колибри», — дополнил Костя.

— Нет, я надеялась на закрылки. Разве вы не наблюдали, как садятся птицы? Они тормозят всей площадью крыльев. — Она улыбнулась: — Ну стоит ли теперь толковать об этом? Все прекрасно в Лагуне. — Бросила взгляд в раскрытые настежь двери жилища Тосио. — О, он живет, как древний японец! Смотрите, у него совершенно пустая комната! Только циновки, столик да на стене акварель Фудзиямы.

— Ее написал мой отец. Фудзи видна из нашего окна. Мы живем в Камакура.

— Какая прелестная гора! — продолжала восхищаться Наташа. Она сбросила сандалии и перешагнула порог комнаты. — Да здесь прохладно, мальчики! — Она прилегла на татами. Рядом с ней расположились и молодые люди.

— У тебя прекрасный кондиционер, — сказал Ив. — А у меня уже два дня как сломался, и сейчас я довольствуюсь только вентилятором.

— Как хорошо, что вы посетили меня! — сказал Тосио, улыбаясь Наташе. — Просто необыкновенно хорошо, хотя день у меня начался неудачно.

— Знаем: Джон, — сказала Наташа, закрывая глаза, зевнула и, положив голову на ладошку, заснула.

Тосио встал, за ним поднялись Ив и Костя и на цыпочках вышли из комнаты. Тосио сдвинул рамы.

Ив сказал:

— Она всю ночь дежурила на Центральном посту.

Тосио укоризненно покачал головой:

— И вы дали ей вести машину?

Костя ухмыльнулся:

— Попробовал бы ты не дать.

— Конечно, она девушка необыкновенная, и ей трудно в чем-либо отказать.

Тосио привел друзей под тент с южной стороны здания, где стояли большой стол из пластика под дерево и с дюжину стульев. Друзья сели за стол и долго молчали, посматривая друг на друга. Они не виделись неделю, если не считать встреч у видеофона.

— Ну вот, — сказал Костя, — дня через два мы будем далеко-далеко. И хочется ехать, и жалко оставлять нашу Лагуну, дельфинов и все, с чем мы здесь сжились. Мне даже жаль пришельцев и тигровых звезд.

— Действительно, — Ив пожал плечами, — мне тоже гак не хочется расставаться со всем нашим неустроенным бытом, и почему-то особенно жаль, что больше долго не придется встречать восход солнца, стоя на причале, и с первыми лучами падать в пахучую горько-соленую воду, кишащую бесчисленными существами. Мы здесь, ребята, почувствовали себя неотъемлемой частью природы и детьми океана.

Тосио, улыбаясь, кивал, думая о Наташе. Он видел ее спящей на татами в беспомощной позе усталого ребенка. Он не слышал, что к нему обращается Ив:

— Да приди в себя. Что у тебя сегодня за блаженный вид? — Он хлопнул его по спине.

— Хорошо, ребята! Я сегодня счастлив. Так я никогда еще не был счастлив.

Костя с нежностью положил ему руку на плечо:

— Тосио, дружище, ты знаешь, как мы хотим тебе самого наилучшего, ты ведь философ и разбираешься в людях, особенно в женщинах.

Тосио покачал головой:

— В женщинах? Кто в них разбирается? Кто их может понять?

— Тогда я тебе должен сказать, что я разбираюсь в них лучше, чем в своих препаратах, увеличенных в три миллиона раз.

Ив спросил:

— Может быть, следует взять увеличение немного меньше?

— Пусть в миллион! И это дает мне основание сказать тебе: не обольщайся, Тосио!

Тосио опять кивнул и все с той же блаженной улыбкой сказал:

— «Жди худшего конца, и тем потеря станет незаметней», — сказал Лао Цзы, и он прав. И я согласен с тобой, Костя, и все же не могу погасить радость в себе.

— И не гаси ее! Да, ты прав, дружище! Зачем гасить в себе радость? Надо всеми силами создавать ее, удерживать. Ты прав, как всегда, Тосио-сенсей. Ты, конечно, не ждал нас сегодня. Мы свалились к тебе, как снег на голову, так говорят у нас в России.

— Удивительно верное изречение!

— О! Братцы! — Костя воздел руки, задев парусину тента. — Я бросил мешок с деликатесами на самом солнцепеке, надо убрать его в холодильник. — Он убежал, оставив Ива и Тосио.

Ив спросил:

— Ты, конечно, полетишь к своим старикам?

— Они меня заждались. Сколько тревог мы приносим родителям! С моей матушкой случился нервный припадок, когда она в «Хронике мировых событий» увидела меня в числе ловцов тигровых звезд.

— Я думаю, что наши дети станут вести себя так же.

— Ну конечно, Ив! Ты обязательно прилетай ко мне весной вместе с Костей, к цветению сакуры.

— Спасибо. Приеду и привезу Костю, хотя бы мне пришлось связать его.

Они замолчали, глядя на сверкающую поверхность воды. В отдалении плавал Хикару, наблюдая за всем, что делается возле лаборатории.

Тосио, о чем бы ни говорил, все время думал о Наташе. Через два дня он уедет и, по всей вероятности, никогда больше ее не встретит. Даже не сможет: у него не хватит сил вызвать ее по видеофону. Это последний день его счастья. И все-таки в нем теплилась слабая надежда.

— Ив, — робко позвал он друга.

— Да, Тосио.

— Ив! Ты много знаешь о ней. Скажи, какие у нее планы на будущее? Как у нее… там, на Центральном посту?

— Я знаю, Тосио, что тебя интересуют ее отношения с Пьером.

— Да, да. Ив.

— Тут все в порядке…

— Да? В порядке?

— Именно. Прошел слух, что они поженились, но это чья-то выдумка. Пьер давно женат, и у него четверо детей, и такой человек долга, как он, не смог бы изменить жене. Он принял в Наташе горячее участие, считая, что такая одаренная натура должна заняться только биологией.

— Так она свободна?

— Как утренний бриз. Кстати, она очень интересуется тобой.

— Ты это серьезно?

— Да, Тосио. Она знает, что ты давно неравнодушен к ней.

Тосио вскочил:

— Как! Кто мог об этом сказать? Я ни с кем не делился своими чувствами, даже с тобой!

— Дружище! Да ты сам бесконечное число раз объяснялся ей в любви, пусть безмолвно, но об этом говорили твои глаза. Как они загораются, сколько в них появляется нежности при виде ее!..

Тосио сел и схватился руками за голову:

— Неужели так заметно? И это при моем умении владеть своими чувствами!

— Представь себе, что вся Лагуна знает о твоем чувстве к Наташе Стоун.

— Непостижимо, Ив! — в отчаянии воскликнул Тосио.

— Я бы на твоем месте объяснился.

— Ты безумец, Ив! Давай оставим этот разговор.

— Оставим, если ты так хочешь, но ведь ты говорил, что человек должен, обязан добиваться истины, как бы она ни была горька.

— Все так, все так… Вот и Костя. Садись, Костя. Вы все сбили меня с ритма — вначале Джон, потом Хикару, потом вы все, — но ни слова. Я безмерно рад вам. Вы, наверное, голодны. Сейчас мы устроим пир. Попросим Хикару поймать тунца, сюда их много заплывает с соседней фермы.

Костя выпятил грудь:

— Предоставь все мне, и через пятнадцать минут у тебя будет тунец любой величины, а Хикару может присутствовать на охоте только в качестве ассистента.

— И я не прочь поохотиться в твоих дебрях, — сказал Ив.

— И я! — появилась Наташа, поправляя волосы. — После такого сна мне требуется теплая ванна величиной с Лагуну. Я страшно замерзла, мальчики! Не удивляйтесь. Кондиционер Тосио снизил температуру в его апартаментах до четырнадцати с половиной градусов.

— Не может быть! — воскликнул Тосио.

— Так сообщил твой Джон.

— О, этот Джон!

— Он у тебя прелесть. Что может быть скучней жизни без неожиданностей!

Костя воздел руки к небу:

— Слава богам! Они дарят их нам последнее время в избытке. Я иду за тунцом.

— Нет, погоди! — остановила его Наташа. — Мне надо переодеться к охоте. Какой мне прислали костюм! — Подмигнув, она метнулась вверх по лестнице к машине, где у нее лежал чемоданчик.

С крыши донесся ее голос:

— Тосик, приготовь мне маску и гарпун! Я вмиг.

Тосио, растерянно улыбаясь, кинулся исполнять приказание.

Костя сказал Иву:

— Мне его жаль. Она совершенно вскружила ему голову.

Ив усмехнулся загадочной улыбкой и пожал плечами:

— Может, не так все безнадежно.

— Ив?

— Да, Костя.

— Ты знаешь, насколько глубоко и тонко я разбираюсь в женской психологии.

— Ну как же.

— Без иронии. Тосио надо спасать, пока не поздно.

— Каким образом?

— Надо выработать программу. Предоставь это мне. Слышишь?

Наташа напевала, спускаясь по лестнице. Подошел катамаран. В нем, кроме Веры и Антона, находилась пестрая ватага студентов-практикантов. Они ехали на соседние фермы, Вера и Антон прихватили их с Центрального поста. Студенты высыпали на причал и с нескрываемым восхищением окружили Наташу Стоун. В ярком бикини, с гарпуном и маской в руках, она шла, расточая улыбки, к трапу, ведущему к воде. За ней торжественно следовали Тосио с Костей, вооруженные до зубов. Костя, кроме гарпуна, прихватил ампуломет, а Тосио — ружье для охоты на акул. Близ причала, лениво переваливаясь с боку на бок, в ожидании плавал Хикару.

Ив остался с Верой и Антоном под тентом. Вера всегда возвращала Ива к восторженным дням жизни на Плавающем острове. Она напоминала ему Биату, любовь к которой все еще тлела в его сердце. С Антоном они тесно сдружились после битвы с пришельцами. Его восхищал этот сильный, смелый человек, посвятивший свою жизнь завоеванию космоса. Антон последние дни проводил на Земле со своей невестой. На Лунном космодроме ждал его первый межпланетный корабль, готовый к полету на Марс.

Ив принес почти все консервированные соки, что нашлись у Тосио в холодильниках. Студенты набросились на них и мигом опустошили все банки и пакеты.

— Благодарим, нам, кажется, пора, — сказал высокий белобрысый студент; видимо, он был в группе за старшего. — Счастливо оставаться. Нам на семьсот восьмую.

Ив сказал:

— Это в пяти милях отсюда, держитесь вдоль берега. Если подниметесь на крышу, то увидите островок и белое здание биостанции.

— У нас есть карта побережья, — ответил белобрысый. — Спасибо за угощение.

— Я поеду с вами, — сказал Антон.

— Напрасно беспокоитесь, — обиделся студент, — у меня права вождения первого класса.

— Но кто нам вернет катамаран? — улыбаясь, спросил Антон.

— Я, конечно. Отвезу ребят на семьсот восьмой и на семьсот десятый и заеду за вами. Мне все равно надо побывать на Центральном, поговорить кое с кем. Я буду здесь через четыре часа. — Студент умоляюще посмотрел на Антона, в то же время стараясь сохранить на лице железное спокойствие.

Его друзья — пять девушек и трое юношей — напряженно молчали. И для них решался вопрос величайшей важности: доверит ли им этот человек корабль и позволит ли совершить самостоятельный рейс, пусть всего в двадцать миль, по величайшей лагуне, где еще недавно свирепствовали гигантские морские звезды и глубоководные кальмары.

Антон переглянулся с Ивом и сказал:

— Хорошо. Отправляйтесь одни. Катамаран оставьте на последней станции, мы прилетим за ним на авиетке. Счастливо, друзья!

Действительно счастливые друзья расселись в гондолах, кто-то включил проигрыватель, и под звуки там-тамов и дикое завывание труб кораблик отвалил от причала. Белобрысый студент, теперь он оказался в форменной фуражке с эмблемой капитана дальнего плавания, взял под козырек и перевел рычаг на «самый полный».

Вера сказала с улыбкой:

— Необыкновенно славные ребята, и как ты хорошо сделал, Антон, что доверил им катамаран! Теперь они на седьмом небе.

— Вспомнил свои студенческие годы, когда кажется, что ты мудростью стал выше профессоров и способен на все великие подвиги.

Возвращались подводные охотники. Первым показался из воды Хикару, за его спинной плавник держалась Наташа. Она откинула маску за спину и крикнула:

— Есть! Во какой! Тосио подстрелил. Я промазала, а Костя с Хикару были загонщиками.

Вынырнули Костя и Тосио. Поднялись по трапу, неся в сетке десятикилограммового тунца и множество крупных креветок.

Наташа побежала под душ и долго не возвращалась. За это время Тосио выпотрошил тунца и принялся священнодействовать у газовой плиты, стоявшей на причале. Костя с самым серьезным видом ассистировал ему. Он признавал, что в кулинарном искусстве уступает своему другу, и безропотно подчинялся каждому его жесту. К тому же Костя любил хорошо и обильно поесть. Часть тунца повар приказал отнести в холодильник — тунцовое филе будет подано на закуску в сыром виде, остальная часть подверглась сложной обработке и, снабженная специями, в большой жаровне тушилась на медленном огне. Тосио принялся за креветок. Костя отделял шейки, очищал их, повар готовил тесто, в которое их закатают и изжарят в пальмовом масле. Но были еще голотурии; кроме пойманной утром, сейчас прихватили со дна еще две штуки. Тосио намерен был приготовить их по-китайски — с овощами, креветками, курицей, консервированной ветчиной — и подать под острым соевым соусом.

— Отлично! Отлично! — повторял Костя и, преисполненный уважения, называл друга «Тосио-сенсей» и проявлял необыкновенную расторопность, носясь от холодильников к плите и обратно.

Поверх плавок Тосио приказал повязать ему полотенце, а на голову надеть белую лабораторную шапочку. И Костя облачился в такой же наряд и, спасая глаза от раскаленных брызг масла, надел защитные очки.

Выбрав свободную минуту, Костя забежал под тент и, смахивая пот со лба, сказал:

— Чудо что получается! Обед из десяти блюд, не считая десерта, две бутылки сухого вина, соки, бутылка пива… Какая жалость, что мы не захватили шампанского. Никто не думал, что получится такой дивный день.

Антон сказал:

— Есть и шампанское. У нас с Верой сегодня знаменательный день, вот мы и захватили пару бутылок.

— Костя! — позвал Тосио.

— Сейчас, сенсей!.. Извините! — И он побежал к плите.

Наташа с чемоданом в руке прошла в большую комнату Тосио. Там уже стоял накрытый стол, веяло прохладой. Через стенку доносились мужские голоса и смех. Вера сидела на татами, обхватив колени. При виде подруги она всплеснула руками.

— Натали! — только и смогла она сказать и стала, охая и ахая, разглядывать ее со всех сторон.

Наташа действительно преобразилась и еще больше похорошела. Она надела светло-зеленое платье из китайского шелка, ухитрилась сделать прическу, увенчав ее черепаховым гребнем. Платиновые серьги с большими изумрудами, окаймленные мелкими бриллиантами, необыкновенно шли к ее зеленым глазам и нежно порозовевшей коже лица без признаков косметики, только на левой щеке чернела бархатная мушка, имевшая какой-то тайный смысл в далеком XVII веке. Видно, Наташа где-то отыскала, что значит этот символ женского кокетства времен серенад и дуэлей. Вера перевела дух.

— Ты непостижима, Натка. В такой глуши — и так одеться! — Она невольно бросила взгляд на свои шортики и блузку, которая совсем недавно казалась ей такой нарядной, а сейчас словно полиняла, сникла перед лицом такой красоты и изящества.

Наташа раскрыла чемодан:

— Вот. Правда, выбор здесь небольшой, всего три платья. Размер у нас один. Они почти не помяты. Тебе пойдет это лиловое. И в коробочке есть рубиновое колье. Живо, а не то сейчас нагрянут мужчины. Чем они там занимаются?

— Видимо, тоже прихорашиваются. А я все забыла на Центральном посту. Не думала, что будет такой пышный прием.

Раздались шаги у дверей.

— К нам нельзя! — сказала Наташа.

— Но у нас пережарится тунец! — воскликнул Костя, и в его голосе прозвучал неподдельный испуг.

— Убавь огонь, — посоветовала Наташа.

— Но здесь нет зеркала, — сказала Вера, оглядывая комнату.

— Должно быть, в стенном шкафу, вот здесь, в углу. Ну конечно, как хитро запрятана ручка. — Она распахнула дверь, в обратную сторону которой было вделано большое зеркало. — Как будто ничего. Сойдет, — сказала она, мельком оглядев себя. — А я-то забыла о существовании этого зеркала и одевалась и причесывалась наверху, в лаборатории, перед оконными стеклами и шкафами. А ты, Вера, прелесть в этом платье и колье. Постои, а серьги! Какая я бестолковая, ведь есть и серьги. — Она порылась в шкатулке и извлекла из-под пуговиц, булавок, брошей серьги работы древних индийских ювелиров. Надень-ка. О! Очень и очень. Прими от меня все эти безделушки как свадебный подарок.

— Благодарю.

— Теперь, — сказала Наташа, — что-то надо сделать с твоей прической. У тебя такие чудесные волосы, что мудрить с ними нечего, надо только их чуть организовать. Не беспокойся, у меня здесь целый набор шпилек…

Костя несколько раз подходил к дверям, вздыхал, ворчал, пока его не уводили Ив и Тосио.

Через час с четвертью перед истомленными мужчинами наконец распахнулась дверь-окно. На пороге стояли преображенные Наташа и Вера. Платья из тончайшего шелка, драгоценности оттеняли их красоту. Они были босы, как индийские танцовщицы, и это придавало им еще больше прелести.

С минуту пораженные зрители хранили восторженное молчание, затем дружно зааплодировали, и Костя сказал:

— Из-за этого стоило подождать с обедом. Вы и так были прекрасны, но то, что вы сделали с собой за каких-то два часа, в состоянии выразить в стихах только один хозяин этой хижины, и то, боюсь, у него не хватит слов… Но боги всемогущие! Кажется, что-то подгорело! — И он бросился к плите.

Ив, Тосио и Антон остались недвижимы, любуясь девушками. Вера подошла к Антону, взяла его под руку, отвела к лестнице, спросила:

— Ну как? Действительно ничего?

— Еще как ничего!

— Но у меня нет туфель к платью.

Антон посмотрел на ее босую узкую ножку и, улыбаясь, ответил:

— Не нужно никаких туфель.

— Правда? А ты чувствуешь, какие духи? Только к этому платью.

— Нет, мне кажется, такой аромат присущ только тебе одной.

— О льстец!.. — Их голоса затихли, они зашли за дом.

— Ну, а кто мне подаст руку? — спросила Наташа и подошла к Тосио. — Ну, что ты молчишь? Предложи мне руку. Веди меня к столу. Пожалей Костю. Или я тебе не нравлюсь во всем этом?

Тосио удержал ее руку, готовую снять сережку.

— Постой, Наташа. Ты во всем этом необыкновенно хороша, я тебя такой не видел и в мечтах. Но знаешь, сегодня ты не должна быть так хороша, так красива…

— Понимаю: неприлично быть красивее невесты на ее помолвке? Да?

Тосио кивнул, смущенно улыбаясь.

— Милый! Ведь сегодня и наша помолвка, и я невеста, твоя невеста! Но дай же мне руку и веди к столу. Вот и Вера с Антоном. Нет, ты неправ, что я выгляжу лучше.

Тосио, сраженный счастьем, забыл, что он в набедренной повязке из полотенца, подал руку Наташе и повел ее в распахнутые настежь створки двери-окна.

Ив и Костя, стоя у плиты, смотрели им вслед. Костя прошептал:

— Странно, что рядом с такой красавицей наш полуголый Тосио, вернее, голый на девяносто процентов не выглядит ни смешным, ни нелепым. Смотри, как он подчеркивает ее женственность. Как он сам красив! И все же происходящее перед нашими глазами для меня непостижимо.

— Как непостижима женщина, — ответил Ив и продолжал: — Я давно заметил их странную любовь.

— Чем же странная? Любовь как любовь. Бери соусник, а я возьму жаровню. Шампанское в холодильнике?

— Да, Костя, в холодильнике.

— Чем же их любовь странная?.. Ты иди за мной и не запнись на пороге.

— Сам не запнись. А странная потому, что она протекала не по известным каналам. Наташа таила ее в себе, чтобы обрушить на Тосио, как лавину, вот так, как сегодня.

— Все-таки она подготовила его, — сказал Костя.

— Ах, сегодня?

— Да, утром. Я сразу понял, что здесь что-то назревает.

Навстречу им вышел Тосио.

— Приказано переодеться к столу, — прошептал он. — Несите, я быстро.

— А нам не надо, — сказал Костя: — Он ведь жених, а мы так, официанты на свадебном торжестве.

— Пока только на помолвке, — сказала Наташа. — Все равно, и вам следует надеть на себя хоть что-нибудь, так как и вам придется показаться на телеэкране как свидетелям. Ставьте ваше сгоревшее жаркое — и живо переодеваться.

Жаркое не подгорело, по выражению Кости, оно источало неповторимый букет, так же удался соус из трепангов и водорослей, огромным успехом пользовались маринады, икра морских ежей, салат из мидий, кальмаров и морской капусты, мраморное мясо сырого тунца, в хрустальной чаше благоухали ананасы, в глиняном запотевшем кувшине — сок манго.

— И много ли надо человеку! — сказал Костя, накладывая себе вторую порцию рыбы.

Поднимали стаканы за счастье, за успехи молодых, за дружбу. Костя взялся было открывать вторую бутылку шампанского, но Наташа остановила его:

— Подожди еще десять минут — ровно в пять нас примет мэр Лусинды, по телеку, конечно; он был так любезен, и наши родные тоже покажутся на экране.

Тосио попытался встать, сказав:

— Только я забыл о своих стариках.

— Не беспокойся, я с ними разговаривала еще утром и предупредила о нашей помолвке. Они ждут. У тебя милая и молодая мама и славный отец. Не делай удивленных глаз, я познакомилась с ними уже несколько месяцев назад и встречаюсь почти каждую неделю.

— И они мне ни слова!

— Я просила их помолчать некоторое время. Костя! Кажется, пора, открывай последнюю бутылку. А ты, Тосио, включи все светильники и заставь своего Джона поработать как следует.

Множество лиц заполнило большой экран телевизора, скрытого до этого в стене. Спутник связи, висевший над экватором, собрал родных и друзей виновников торжества со всех концов земли: из Японии, России, Англии, Америки, Австралии. Рядом с толстым мэром Лусинды находился торжественный Чаури Сингх. Мэр сказал, поднимая бокал:

— Поздравляю почетных граждан славного города Лусинды с важнейшим шагом в их жизни! Помолвка — это торжественная клятва верности. Я счастлив, что такой замечательный древний обычай воскрешается и в нашем городе. Обнимаю вас, пью за ваше счастье!

Зазвенели бокалы. Затем все столпились у экрана, чтобы принять поздравления. Минут десять в комнате стоял гул голосов, смех, слышались напутствия, пожелания счастья. Мать Тосио, действительно молодая еще женщина, не могла унять счастливые слезы, и они бежали по ее нежному лицу, она их не стирала, чтобы не испортить специальную косметику для позирования на телеэкране.

Затем экран медленно погас, смешав все лица и краски. Джон приглушил свет и сказал голосом Кости:

— Разрешите и мне поздравить молодых с их серьезным и рискованным шагом в жизни. Сожалею, что по ряду обстоятельств я не могу выпить с вами и обнять вас всей своей электроникой, поэтому поручаю эту приятную обязанность своему личному другу Косте. Привет! Привет! Привет! После чего объявляю танцы.

Довольный своей выдумкой. Костя расцеловал невест, пожал руки женихам, что он проделывал уже трижды.

Полилась тихая волнующая музыка. Костя взял Ива за руку, и они молча вышли на причал, подошли к стеклянной будке гидрофона. Ив сказал:

— Мы совсем забыли Хикару.

Он спустился к воде и похлопал по ней ладонью. Дельфин не подплыл, не отозвался.

— Уплыл, обиделся, — сказал Ив, поднимаясь снова на причал.

Из всех окон лился свет. Пары скользили по зеленому покрытию причала. К музыке примешивался монотонный плеск волн. В темной воде вспыхивали и гасли живые светильники.

Ив сказал:

— От чужого счастья почему-то становится грустно.

— Есть немного, — согласился Костя. — Все равно я рад за нашего Тосио. И надо же… — Он не договорил: внизу раздался вздох.

— Хикару! — радостно воскликнул Костя.

Они с Ивом спустились к воде.

— Мы подумали, что ты поплыл дальше, — сказал Ив.

— Уплыву завтра, когда покажется солнце. Я находился недалеко, я слышал, как ты звал меня, и тихо двигался, слушая музыку. Я люблю плеск необыкновенных звуков. Когда я слушаю, меня охватывает то радость, то горе. Музыка — самое большое волшебство человека. Знаю — свадьба. Мне приходилось бывать на свадьбах. На островах Фиджи я пил вино на свадьбе. Вино делает моложе и глупей, потом болит голова и не хочется ни есть, ни плавать, а только лежать на мягком песке. Я больше не буду пить вина.

— На Фиджи веселые свадьбы, — сказал Костя.

— Много огней, много шума, приятного шума. Там всем надевают венки из цветов. Мне также надевали венок, но он мешал плавать. Люди там танцуют всю ночь на берегу, дельфины — в лагуне. Там совсем другая музыка; она заставляет выпрыгивать из воды, ходить на хвосте, проделывать массу веселых вещей. Хорошие свадьбы на Фиджи.

— И у нас не хуже, — сказал Костя. — Хочешь, сейчас будет музыка, как на Фиджи?

— Нет. Эта музыка приятней, и мне уже не хочется ходить на хвосте. Мне хочется смотреть на звезды, как они медленно движутся по кругу, никогда не сбиваясь, не перегоняя друг друга. Мой друг Мокимото говорил мне, что звезды

— это такие же солнца, как наше, возле многих солнц есть планеты, а на планетах есть живые существа, и я думаю, что, может быть, там, далеко, также в море плавает такой же Хикару и тоже смотрит на небо и думает так же, как я.

— Костя, Ив! — позвала Наташа. — Где вы? Идите танцевать.

— Сейчас, идем, — покорно отозвался Ив. Костя сказал Хикару:

— И там такое же торжество, танцуют под неизвестную музыку, и кому-то весело, а кому-то немножко грустно…