"Кома" - читать интересную книгу автора (Кук Робин)

Понедельник, 23 февраля 7 часов 30 минут

Хотя Бостон и отличался непропорционально большим числом архитекторов, Бостонский Мемориальный Госпиталь не являлся шедевром архитектуры. Но его центральное здание обладало архитектурной привлекательностью. Оно было построено около ста лет назад из тщательно подогнанных друг к другу блоков коричневого камня. Само здание имело всего два этажа и было слишком маленьким, несообразным современным целям. Кроме этого, больничные палаты в нем были многоместными, большими и в настоящее время не использовались. Лишь дух самой истории медицины, казалось, насквозь пропитавший его стены и помещения, удерживал планировщиков и ремонтников от реконструкции.

Остальные многочисленные большие здания были иллюстрацией в стиле американской готики. Миллионы кирпичей, поддерживая друг друга, формировали ниши для пыльных окон и служили опорой для монотонно плоских крыш. Здания были снабжены покатыми подъездами, предназначенными для подвоза инвентаря и припасов. За исключением, может быть, нескольких исследовательских корпусов, построенных по удобным архитектурным проектам и с достаточными средствами, весь комплекс зданий был довольно уродлив.

Но немногие люди придавали значение внешнему виду корпусов. Общее впечатление от комплекса зданий было чем-то большим, чем суммой восприятия отдельных архитектурных уродств, и скрашивалось разнообразными эмоциями вызываемыми этим местом. Ведь здания не являлись просто зданиями. Они были известны как Бостонский Мемориальный госпиталь, заключающий в себе все тайны и чудеса современной медицины. Когда не сведущие в медицине люди приближались к Мемориалу, страх и возбуждение у них смешивались в двойственное чувство. Ну а для профессионалов Мемориал был Меккой современной академической медицины.

Окружение госпиталя также не прибавляло ему привлекательности. С одной стороны располагался клубок железнодорожных путей, ведущих к Северному вокзалу, и кружево скоростных эстакад, образовывающих стальные скульптурные формы. С другой стороны располагались кварталы современных застроек. Их вид наводил на мысль о прославленной коррупции Бостонского муниципалитета. Эти здания из-за скудности своего внешнего оформления напоминали жилища для бедных. Но, тем не менее, квартплата там была высока, и только обеспеченные люди могли позволить себе жить здесь. Фасад госпиталя выходил на угол Бостонской гавани, вода в которой напоминала черный кофе, перемешанный с канализационными стоками. Обособленно от госпиталя находилась цементная спортивная площадка, усыпанная порванными газетами.

К 7.30 утра этого дня все операционные в Мемориале жужжали от переполнявшей их деятельности. В интервале не более пяти минут двадцать один скальпель коснулся беззащитной человеческой кожи, и началась привычная рутина операций. Теперь судьба больных зависела от того, что будет или не будет сделано, что будет или не будет обнаружено в этих комнатах. Все это происходило с огромной скоростью, которая не должна была снижаться до двух-трех часов дня. К восьми-девяти вечера должны были функционировать только две операционные, и часто работа в них продолжалась до очередного марш-броска в 7.30 на следующее утро.

Роскошная тишина, царившая в комнате отдыха для хирургов, резко контрастировала с суматохой в оперблоке. В комнате отдыха находилось только два человека, так как обычно для хирургов перерыв на чашку кофе начинался только после девяти утра. Рядом с раковиной умывальника стоял мужчина болезненного вида, казавшийся значительно старше своих шестидесяти двух лет. Стараясь не притрагиваться к двадцати с лишним кофейным чашкам, оставленным своими владельцами на половину наполненными водой, он делал вид, что чистит раковину. Его звали Вальтерс, хотя не многие знали, имя это или фамилия. Его полное имя звучало как Честер П. Вальтерс, и уж вовсе никто, даже сам Вальтерс, не знал, что означает буква П. Он был служащим оперблока Мемориала с шестнадцати лет, и никто не отваживался уволить его, несмотря на то, что он почти ничего не делал. Он говорил, что у него плохое здоровье, и, действительно, выглядел он неважно. Его кожа отличалась пастозной бледностью, и каждые несколько минут он кашлял. При этом влажная мокрота клокотала в его бронхах, но он никогда не мог прокашляться. Это выглядело так, как будто он боялся потревожить сигарету, которая постоянно торчала в правом углу его рта. Половину времени он занимался тем, что вздергивал голову налево, чтобы дым сигареты не раздражал ему глаза.

Другим обитателем комнаты отдыха был хирург-ординатор Марк Г. Беллоуз. "Г" означало Гальперн – девичью фамилию его матери. Марк Беллоуз был занят тем, что старательно писал что-то в желтом блокноте. Кашель и сигарета Вальтерса безумно мешали Беллоузу, и он каждый раз вскидывал глаза, когда Вальтерс заходился в очередном приступе кашля. Для Беллоуза было совершенно непостижимо, как человек может причинять своему здоровью столько вреда и продолжать вести такой образ жизни. Сам Беллоуз никогда не курил. Для него было также непонятно, как Вальтерс мог продолжать работать в оперблоке несмотря на свой вид, характер и на то, что он ни черта не делал. Хирургическое отделение в Мемориале было венцом современной хирургии, и удостоиться чести состоять в его штате было, по мнению Беллоуза, то же, что сподобиться нирваны. Самому Беллоузу пришлось долго и с трудом добиваться ординатуры в Мемориале. И вот, в самом центре всего этого великолепия, находился, как говорил Беллоуз своим коллегам-ординаторам, этот упырь. Это было ни с чем не сравнимой насмешкой.

При обычных обстоятельствах Марк Беллоуз должен был бы находиться в одной из двадцати одной операционных, руководя или ассистируя какому-нибудь акту происходящего там членовредительства. Но 23 февраля он вносил фамилии пяти студентов медицинской школы в свой план работы. В настоящее время Беллоуз был прикреплен к Беард-5, что означало пятый этаж крыла Беард. Это был, вероятно, самый лучший способ ротации обязанностей у хирургов. И в качестве прикрепленного к Беард-5 ординатора Беллоуз в настоящее время также отвечал за работу в отделении интенсивной терапии, относящемуся к оперблоку.

Беллоуз, не глядя, протянул руку к соседнему столу и взял с него чашку с кофе. Он шумно отхлебнул кофе и вдруг внезапно поставил ее обратно. Марк подумал о своем коллеге ординаторе, который мог бы неплохо прочитать лекцию студентам, и быстро вписал его имя в блокнот. Перед ним на низком столике лежал список студентов. Он поднес его к глазам и вновь изучил имена пяти студентов: Джордж Найлз, Харви Гольдберг, Сьюзен Уилер, Джоффри Файрвизер III и Пол Карпин. Только два имени вызывали у него какие-то ассоциации. Имя Файрвизера заставило его улыбнуться и вызвало в его воображении образ избалованного стройного юноши в очках, рубашке от "Братьев Брукс" и с одной из самых длинных в Новой Англии родословных. Другое имя, Сьюзен Уилер, остановило его взгляд, так как Беллоуза вообще привлекали женщины. И он имел основания полагать, что, в свою очередь, также является привлекательным для женщин. В конце концов, он обладал атлетической фигурой и профессией врача. Социальные воззрения Беллоуза вовсе не были утонченными, скорее, они были наивными, как у большинства его коллег врачей. Глядя на имя Сьюзен Уилер, Беллоуз представлял, что особь женского пола среди его студентов хоть немного скрасит его существование в ближайший месяц. Но он не пытался нарисовать себе образ Сьюзен Уилер, так как трезвый голос рассудка говорил ему, что этого не стоит делать.

Марк Беллоуз работал в Мемориале уже два с половиной года. Его дела шли прекрасно, и он был уверен, что программа его обучения скоро завершится. Действительно, все выглядело так, как если бы у него были реальные шансы стать лучшим среди ординаторов, если и дальше все пойдет гладко. Ему поручили вести группу студентов, а это было хотя и хлопотным, но благоприятным знаком. Этот неожиданный для Марка поворот дела был результатом того, что Хью Кейзи заболел гепатитом. Хью Кейзи был одним из старших ординаторов, и в его обязанности входило проведение занятий с двумя группами студентов медицинской школы на протяжении года. Заболел он три недели назад. Сразу после этого Беллоузу было велено прийти в приемную доктора Говарда Старка. Поначалу Беллоуз не связал этот вызов к шефу отделения хирургии с болезнью Кейзи и лихорадочно пытался припомнить все свои возможные грехи, чтобы подготовиться к предполагаемому выговору. Но Старк оказался очень любезен и хвалил Беллоуза за его работу в последнее время. После неожиданно приятных слов Старк спросил, не хотел бы Беллоуз взять себе группу студентов, предназначенную для Кейзи. Честно говоря, Беллоуз предпочел бы отказаться от этого, если бы приказ не исходил от самого Старка, хотя и был облечен в форму предложения. В такой ситуации отказ стал бы для него профессиональным самоубийством, и Беллоуз осознавал это. Он понимал, что оскорбленный неподчинением Старк может отплатить ему, и поэтому согласился, выказав надлежащую степень энтузиазма.

И сейчас с помощью линейки Беллоуз заполнял первую страницу своего блокнота квадратиками со стороной примерно в два с половиной сантиметра. В дальнейшем он намеревался вписывать в них даты тех примерно тридцати дней, пока студенты останутся на его попечении. В каждом квадратике он выделял часть для первой половины дня и часть для второй. Он хотел утренние лекции читать сам, а лекции после полудня собирался предложить своему коллеге. Беллоуз хотел заранее составить план лекций, чтобы не было накладок и повторений.

Неделю назад Беллоузу исполнилось двадцать девять лет. Но по его внешнему виду было трудно догадаться о его возрасте. Его кожа была необычайно гладкой для мужчины, и он находился в превосходной физической форме. Практически каждый день он пробегал трусцой две-три мили. Единственным видимым подтверждением того, что ему уже почти тридцать, были чуть-чуть поредевшие волосы на макушке и уже немного отступившая линия волос на висках. Глаза у Беллоуза были голубые, а над ушами проступала еле различимая седина. У него было приятное лицо, и он был наделен завидным качеством располагать к себе людей. Большинству окружающих Марк Беллоуз нравился.

К Беард-5 были прикреплены еще два врача-интерна. В соответствии с новой терминологией их следовало называть ординаторами первого года, но Беллоуз и большинство остальных ординаторов продолжали называть их интернами. Это были Даниель Картрайт из университета Джона Гопкинса и Роберт Рейд из Йеля. Они стали интернами в прошлом июле и с тех пор прошли уже долгий путь. Но к этому февралю они оба начали испытывать знакомую всем интернам депрессию. С начала года прошло много времени, и чувство уникальности своей роли, как и ужас ответственности за свои действия у них уже изрядно притупились, а с другой стороны, до конца года, когда они заработают право сбросить груз еженощных вызовов, оставалось еще порядочно. Таким образом, они также требовали своей доли внимания со стороны Беллоуза. Картрайт в настоящее время работал в блоке интенсивной терапии, а Рейд – в оперблоке. Беллоуз решил использовать обоих для занятий со студентами. Картрайт преуспевал немножко больше и мог оказаться в этом смысле полезнее. Рейд был чернокожим и последнее время стал больше изводиться по поводу цвета своей кожи, чем по поводу своих обязанностей интерна. Этот симптом был тоже характерен для февральского уныния, но Беллоуз решил, что и по этой причине Картрайт скорее сможет помочь ему со студентами.

– Жуткая погода, – сказал Вальтерс, обращаясь к Беллоузу в довольно развязанной манере.

Вальтерс всегда так говорил, потому что для него любая погода была жуткой. Единственными климатическими условиями, при которых он мог бы почувствовать себя комфортно, были двадцать пять градусов тепла и тридцатипроцентная влажность воздуха. Тепло и сухой воздух благотворно влияли на больные бронхи Вальтерса. Но климат в Бостоне редко втискивался в столь строгие границы, и погода для Вальтерса всегда была гнусной.

– Угу, – неопределенно пробурчал Беллоуз, с трудом перенося свое внимание на происходящее вокруг него.

Большинство людей согласились бы с Вальтерсом по поводу погоды. Небо было обложено несущимися серыми тучами. Но Беллоуз вообще не думал о погоде. Внезапно он понял, что даже с удовольствием ждет своих студентов. Он решил, что, может быть, они помогут ему в его стажировке. И в этом случае время будет проведено не так уж и бездарно. В конце концов, рассуждая по-макиавеллевски, он должен стать на позиции Мемориала. Ведь конкуренция нынче жестокая.

– На самом деле, Вальтерс, это моя любимая погода, – сказал Беллоуз, поднимаясь со стула и не слишком благородно передразнивая кашель Вальтерса.

Сигарета Вальтерса дернулась в углу его рта, и он посмотрел на Беллоуза. Но прежде, чем он смог ответить, Беллоуз уже был за дверью комнаты отдыха. Он направлялся к своим пяти студентам. Сейчас он был убежден, что сможет обратить эту докуку в свою пользу.