"Певец меча" - читать интересную книгу автора (Робертсон Дженнифер)

2

Нет ничего прекраснее заката в пустыне. Я не мастер расписывать словами пейзажи, но часто вечерами, любуясь этим зрелищем, я мечтал научиться красиво говорить. Есть что-то очень достойное и умиротворенное в том, как солнце скользит вниз, скрываясь за сияющим острием горизонта и заставляя охровую и янтарную пустыню пылать великолепием всех оттенков медного, ярко-желтого, шафранового и киновари. Пустыня превращается в рай для красок, в ней собирается вся палитра богов, которая сильно отличается от той палитры, которую знала Дел, мира красок, созданного Бореал.

Закат. Ты сидишь и спокойно размышляешь о вечности мира. Мир существовал до тебя, ты живешь в нем, и он не исчезнет если ты умрешь.

Я остановил гнедого и замер, глядя на запад. Я знал, что моя спутница ощущает тоже, что и я — Дел молчала, не сводя глаз с уходящего за горизонт диска, и также соединилась душой с мировой гармонией и покоем. Нам с Дел не нужно было разговаривать, чтобы понять друг друга. То, что каждый из нас пережил в прошлом, заставило нас замкнуться в себе. Нам пришлось соприкоснуться с силами, выходящими за пределы человеческого контроля, и наше прошлое изменило нас: женщину и меня. Оба мы стали танцорами мечей — смертельно опасными, влюбленными в нашу профессию, до конца преданными ритуалам танца и нашему союзу, хотя до сих пор из-за собственного упрямства и боязни лишиться своей независимости, мы отрицаем, нашу взаимную привязанность. Вместо этого, выдумывая бесконечное количество смешных причин, мы предпочитаем объявлять себя неуязвимыми для обычного набора человеческих желаний, чувств и нужд.

При этом мы давно поняли, что не можем друг без друга, как не можем без танца.

Солнечный свет позолотил лицо Дел. Она откинула капюшон с головы и шелк растекся по плечам, открывая последним лучам волосы и лицо. Дел вся светилась: блеск старого золота мешался с матовым сиянием слоновой кости и белизной льда. В профиль она была безупречна, в анфас — просто изумительна. Я мысленно улыбнулся, подумав о постели, которая ждет нас в Харкихале. О настоящей кровати, а не о песке, на который в лучшем случае брошен чепрак. Нам еще ни разу не приходилось делить настоящую кровать — мы очень долго не могли пересечь Пенджу.

Но теперь смертоносная пустыня осталась позади. Мы выбрались из дюн и песка на сухую, холмистую, заросшую низкорослым кустарником землю, где господство Пенджи кончалось. Мир оживал. Здесь было гораздо прохладнее, чем в раскаленных, слепящих песках, от которых приходилось прятать в тень капюшона слезящиеся глаза.

Под копытами лошадей появилась низкая, пожелтевшая под солнцем поросль. Сквозь спекшуюся корку пробивали себе дорогу травы. Переплетенные ветви остро пахнущего кустарника стелились по земле паутиной, среди них блестели легкие, серебристо-серые иголки колючек. Над этим ковром поднимались кисточки высоких, пыльных трав и яркие огоньки хрупких цветов. Они качались на тонких стебельках, дрожа нежными лепестками, как флажки, до которых долетел порыв ветра.

Здесь в земле уже была вода. Здесь была жизнь. Выжить здесь было легче, чем в безводном море песка, именуемом Пенджа.

Харкихал. Он поднимается из пустыни как изъеденная песком скала, окруженная низкими холмами и серыми кирпичными стенами, чтобы спрятать свой мир от атак капризных самумов, несущихся на Север из Пенджи. На Юге у всех мест, где обитает человек, есть одна общая черта. Города, деревни и даже временные поселения, не говоря уже об оазисах, люди окружают кирпичными или каменными стенами, если поблизости нет скал, чтобы смертоносные песчаные бури, называемые самумами, не могли уничтожить то, что было построено тяжким трудом мужчин, женщин и детей. В Пендже без этого не выжить. Пескам вечно нужны жертвы, они полностью поглощают ничем не защищенные деревни и города, одинаково презирая проклятья и могущественных танзиров, и жалких нищих.

Я видел города, где ленивые обитатели забывали о стенах до того, что те начинали осыпаться. Самум разносил их за несколько часов, а потом ненасытный, все пожирающий ветер разносил дома и постройки. Я видел, как песок забивал колодцы и ключи, а каждая капля воды была у нас в Пендже драгоценностью. Я видел скелеты, обглоданные так, что на них не оставалось ни клочка плоти, и делали это не звери, а ветер, песок, жара. Так могли погибнуть лошадь, собака, коза. Мужчина, женщина, ребенок.

На Юге от людей, зверей, стихий не дождешься жалости. Каждый борется за себя и помощи ждать неоткуда. Никого и никогда не тронут мольбы о снисходительности или милосердии.

Если рядом случайно оказывается бог и слышит эти стоны, он торопливо затыкает уши и проходит мимо.

Дел вздохнула.

— Я думала, что буду возвращаться вместе с братом.

Эти несколько слов сказали очень много. Дел скрывала мысли и чувства как купец монету, выдавая каждую с явной неохотой в самые непредсказуемые моменты. Она неделями ничего не говорила о Джамайле, замкнувшись в вязкую топь своей боли, рожденной безрезультатным поиском.

Пять лет Дел тщательно готовила себя к тому, чтобы найти и освободить младшего брата, украденного налетчиками для продажи Южным работорговцам, которые знали настоящую цену голубых глаз и светлых волос Северян в стране смуглых людей. Пять лет она отдала занятиям с шодо — на языке Севера ан-кайдином — чтобы научиться ритуалам танца мечей, и в конце концов превратила себя в живое оружие с одной единственной целью — спасти Джамайла. Дел понимала, что даже на Севере месть считалась не женским делом, но кроме Делилы не осталось никого, кто мог бы получить кровный долг. Кроме нее никого не волновала смерть нескольких Северян. Налетчики лишили ее и родни, и невинности.

На первый взгляд бессмысленная попытка, но не для Дел, и она сумела найти Джамайла, но уже мало что можно было спасти.

Лишенный языка, изменившийся душой и телом за годы рабства, евнух с Севера уже не был тем десятилетним братом, с которым ее разлучили. Полумальчик-полумужчина, который мужчиной никогда уже не станет, как бы он этого ни хотел. И как бы этого ни хотела она. Джамайл, единственный брат Делилы, решил остаться на Юге с племенем дикарей, которых он успел полюбить.

Я поднял было руку, чтобы коснуться ее плеча, но наши лошади стояли слишком далеко. Пришлось просто кивнуть. Собираясь отвлечь ее от скорбных воспоминаний, я улыбнулся и пожал плечами.

— Зато ты привезешь меня.

Дел покосилась на меня, не соизволив даже повернуть голову в мою сторону.

— Вот уж счастье.

— Конечно счастье, — спокойно согласился я, предпочитая проигнорировать ее ехидный тон. — В конце концов, я — Песчаный Тигр.

— В конце концов, — она посмотрела на Север, — в Харкихале можно поесть. Нормально поесть и забыть о сушеной кумфе и финиках.

Я кивнул, сразу воспрянув духом.

— И вспомнить, что такое акиви.

— Не рассчитывай, что я потрачу хотя бы монету на выпивку.

— Ты надеешься заставить меня пить козье молоко?

Она смерила меня взглядом.

— По запаху они не отличаются. Так не все ли равно?

— Я буду пить молоко, а ты возьмешь меч Терона вместо Бореал и может тогда поймешь, каково мне, — я запнулся, заметив, как окаменело ее лицо, и только тут понял, что ляпнул. — Дел… Дел, прости, — в голове промелькнуло: «Аиды, и кто меня дернул за язык?». — Дел… ну извини меня.

Она побелела от гнева, и, шлепнув мерина по бокам, заставила его подлететь к моему гнедому. Дел кажется и не заметила, что жеребец прижал уши и оскалил зубы, пожелтевшие от Южной травы и зерна. Но я заметил. А потом сильная рука потянулась к моему запястью и крепко обхватила его. Так крепко, что удовольствия мне это не доставило.

— Никогда больше, — чеканя каждый слог, выговорила она, — никогда не поизноси ее имя вслух.

— Нет, конечно нет… Я все давно знаю. Я прекрасно понимаю и…

— Никогда, — повторила она и отпустила мою руку.

На запястье остались следы. Они пропали в считанные секунды, но легче мне от этого не стало. Такие промахи не скоро забываются. Это урок на всю жизнь.

Я пошевелил рукой, проверяя двигаются ли пальцы. Они двигались, хвала валхайлу. Дел сильная, но не до такой степени, чтобы сломать мне руку. Я чувствовал себя виноватым, но поведение Дел меня обидело.

— Прости, — повторил я, не находя больше слов.

Губы Дел сжались в тонкую линию. Ярость исказила правильные черты ее лица и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, насколько она рассержена.

— Ее имя свято, — голос Дел звенел от напряжения и хотя она пыталась говорить спокойно, я уловил испуг и отчаяние.

— Дел…

— Свято, Тигр, — она наконец-то глубоко вздохнула и я почувствовал, как напряжение покидает ее тело, уступая место откровенному гневу. — В имени заключена часть силы, магии… Если ты разгласишь ее имя остальным, ничего не останется. — Дел замолчала, тревожно вглядываясь в мое лицо. — Понимаешь? Все время, все годы, все силы… все жертвы превратятся в ничто…

— Дел, я знаю… знаю. Ты объясняла мне. Просто с языка сорвалось, — я пожал плечами, стараясь скрыть смущение. Я понимал, что этой оговоркой предал ее веру в меня и отчаянно искал себе оправдание. — Я обещаю, что больше никогда не произнесу ее имя.

— Если кто-то услышит его… другой Северянин, тренированный так же, как я, знающий, как вызывать магию, как уничтожить яватму… — она надолго замолчала, потом провела рукой по лицу и откинула растрепавшиеся светлые пряди. — У меня и так хватает неприятностей из-за кровного долга. Человек, которого пошлют за мной, может забрать мое мастерство, мою силу, мой клинок всего одним словом.

— Но я же знаю ее имя. Ты сама мне сказала.

— Сказала, — безжизненным голосом согласилась Дел, — потому что у меня не было выбора. Но ты Южанин, ты не владеешь магией, силой. Ты ничего не знаешь о яватме, не понимаешь, что это такое. Однако ты умеешь танцевать и помнишь, как она служила тебе, давая все, о чем ты просил.

— Но не так, как она служит тебе.

— Нет, конечно нет, — рассеянно нахмурившись, она покачала головой и шелк волос заструился по плечам. Последнее время она не заплетала волосы в косу и они свободно спадали ей на плечи и спину. — Существуют ритуалы… больше никто не может их знать. Только я, когда делаю меч своим, — она покосилась на рукоять моего меча, понимавшуюся над левым плечом. Рукоять выходила через прорезь в шве бурнуса, чтобы в момент опасности легко было вытащить оружие. Яватма Терона не могла сопротивляться мне после смерти хозяина. — Если бы Терон знал ее имя, он убил бы тебя… и меня тоже.

— …и убил бы твой меч, — кивнул я. — Я понимаю, Дел.

— Нет, — сказала она, — не понимаешь. Но я и не ждала, что ты поймешь. Еще рано. Пока… — внезапно она пожала плечами, видимо решив, что я еще не был готов выслушать ее, а потому и заканчивать не стоит. — Не имеет значения. Пока я не добиваюсь от тебя понимания. Ты просто должен знать, что никогда и никому нельзя говорить ее имя.

— Не говорить.

— Не говорить, Тигр.

Я кивнул и для верности повторил:

— Не говорить.

Она посмотрела мне в глаза так пристально, что захотелось отвернуться, но я этого не сделал. Я видел, как она искала на моем лице подтверждение того, что она может мне поверить, искала что-то, что убедило бы ее больше, чем слова. Мы с Дел прошли вместе через многое, мы делили жизнь, смерть, испытания. Между нами возникла не обычная привязанность и не простая страсть — хотя для двух людей и этого достаточно. Но теперь, глядя на Дел, я понял, что сейчас в мире для нее не было ничего важнее, чем мужчина, который сможет сдержать свое слово.

Она отвернулась и повернула мерина на Север, к Харкихалу. Больше она ничего не говорила ни о мече, ни о моем обещании хранить молчание, но я не сомневался, что мой промах не забыт. И никогда не забудется.

Аиды, я же не нарочно. Хотя в таких случаях извинения, даже если они от чистого сердца, не помогают. Что толку, если в круге убийца извинится перед своей жертвой?

Харкихал ничем не отличался от большинства городов Юга. На кирпичах, из которых были сложены стены, ограждающие город от ветра, остались отпечатки человеческих ладоней и вмятины пальцев. Трещины в древней стене жители заделывали кусками глины, чтобы не осталось и щели, через которую могли бы проникнуть в город ветер и песок. Но как не знает границ человеческая мысль, так и город нельзя ограничить стеной. Невзирая на постоянную угрозу самумов и обычных песчаных бурь, вдоль всей стены, как цыплята вокруг наседки, беспорядочно теснились палатки, прилавки и повозки.

Харкихал похож на другие пограничные города. Он служил и Северянам и Южанам одновременно, для него не существовало различия в нациях и он не стремился доказывать свою преданность ни той, ни другой стороне. Теоретически считавший Южным, сам город вспоминал об этом только когда изредка выплачивал дань стране, которую я считал своей родиной. Единственным правителем Харкихала были деньги.

Которых у нас с Дел не было. За несколько недель, прошедших с тех пор, как мы оставили Джамайла у Вашни в горах около Джулы, мы выигрывали по несколько монет, делая ставки, и подрабатывали то здесь, то там: помогали жадным торговцам Пенджи, которые потом попытались избавиться от нас не заплатив; спасли похищенного сына могущественного танзира, верного последователя религии Хамида, которая объявляет женщин низшими созданиями

— найденный нами «сын» оказался дочерью; сопровождали караван, переезжавший из одного домейна в другой; было еще несколько случайно подвернувшихся дел.

Ни одно из них, однако, не требовало ни особого мастерства во владении мечом, ни хитрости. Ни одно из них не добавило славы Песчаному Тигру, легендарному танцору меча Юга, чье мастерство в круге не мог превзойти ни один мужчина…

К несчастью, появилась женщина. И танцуя в круге она проявила такое умение, что знаменитый танцор меча бросил все свои дела и кинулся за ней. Дел не умела притворяться: она говорила прямо, откровенно, презирая Южные обычаи, которые отводили много времени на пустые разговоры. Время было главным врагом Дел.

Самый тяжелый отрезок пути мы преодолели. Пенджа осталась далеко позади. Перед нами, как только мы доедем до Харкихала, окажется Север.

Аиды, я ведь Южанин… Что я потерял на Севере?

Ничего. Не считая Дел, которая была слишком прочно связана со страной снега и баньши-бурь.

Слишком прочно связана с могущественной Северной магией.

Помрачнев от таких мыслей, я соскочил с жеребца перед кривобокой кирпичной кантиной с решеткой из тонких веток вместо крыши и привязал украшенный кисточками повод к кривому столбу, врытому в землю. Из кантины доносился хохот и веселые крики, женские и мужские. Я вдохнул острый запах травы хува, аромат тушеной баранины, вина и акиви.

И приторно-сладкий запах мочи. Жеребец, широко расставив ноги, поливал землю.

Выругавшись, я отпрыгнул в сторону, не желая забрызгать бурнус, и чуть не запутался в собственных сандалиях. Жеребец покосился на меня и сморщил гнедую морду с длинными, темными усами. А я снова затянул бесконечное молебствие неласковых лошадиных прозвищ.

Дел отвела мерина подальше от лужи, слезла и привязала повод к другому столбу. Машинально она подняла правую руку, слово собираясь вытащить меч, дважды потрогала рукоять, проверяя, легко ли оружие выходит из ножен, и удовлетворенно кивнула. Такое она проделывала несколько раз в день — привычка, которая вырабатывается у каждого танцора меча и разнится только исполнением.

Привычки есть у всех танцоров. Благодаря некоторым из них мы еще живы.

— Как я понимаю, ты хочешь уехать с рассветом, — я подождал, пока она догонит меня.

Она пожала плечами.

— Нам нужно многое купить в дорогу. Еду, одежду…

— Одежду! — я нахмурился. — Я, конечно, понимаю, что приятно переодеться во все новое, но зачем тратить деньги на то, что у нас и так есть?

Она откинула потертый красный полог у входа.

— Если ты собираешься ехать на Север в бурнусе и набедренной повязке и отморозить себе гехетти, дело твое. Я не хочу замерзнуть до смерти, — пригнувшись, она скользнула внутрь, забыв, как обычно, что для прохода мне требовалось места больше, чем большинству низкорослых Южан.

Я откинул полог, упавший перед моим носом, и мрачно последовал за ней. Уже на пороге я закашлялся: дым хувы витал под потолком кантины, перетекая из спиралей в зловонные, охряно-зеленые завитки. Хува — порок, к которому я питал отвращение, поскольку танцору в круге нужны физические силы и незатуманенные мозги. Как-то я сообщил об этом Дел, и она тут же напомнила мне, в каких количествах я пью акиви, добавив, что человек с желудком, наполненным акиви, умрет так же легко, как и тот, чья голова забита иллюзиями хувы.

(Надо отметить, что мы с Дел не всегда и не во всем сходимся во мнениях. Иногда мы придерживаемся крайне противоположных точек зрения).

Она прищурилась и рукой раздраженно разогнала дым перед лицом, высматривая свободный столик. И как обычно, когда Дел входит в кантину, (или в любое другое место, это не главное), все разговоры прервались. Потом послышались тихие комментарии и вопросы шепотом, сопровождавшие откровенное разглядывание.

Я вздохнул, пожалел, что со мной нет Разящего, оскалил зубы в ленивой дружеской ухмылке двум дюжинам людей, которые перевели взгляды с Дел на меня, размышляя, смогу ли я защитить Северную баску.

Я никогда не был самоуверенным человеком, но что во мне есть, того не отнять: я сильный, крепкий, быстрый. В моих движениях, внешности, взгляде, проскальзывает угроза — без этого в моей работе не обойтись. Бывают случаи, когда приходится выставлять напоказ все атрибуты моей профессии. Я не ухожу от драки и дерусь со смаком, но только если без боя не обойтись.

Я лениво обвел взглядом зал, позволяя любопытным рассмотреть меня. Так же лениво я провел рукой по шрамам на лице — шрамы глубокие, старые. Четыре четких следа от когтей, разодравших правую щеку до подбородка. Следы, которые ни с чем не спутать, оставленные зверем, которого многие считают мифическим: страшным песчаным тигром Пенджи, в честь которого я и получил свое имя.

Можно сказать, что эти шрамы — символы моего достоинства. Люди, которые слышали хоть что-то о танцорах мечей, знали обо мне.

(Не у каждого есть отметина на лице, по которой его сразу можно узнать. У меня она есть и мне это нравится. Экономит время).

— Все нормально, — тихо проговорила Дел. Наполовину предположение, наполовину приказ.

Я с признательностью прижал ладонь к сердцу.

— Сам я бы не догадался.

Она хмыкнула, снова разогнала дым и быстро пробралась по заполненному людьми проходу к небольшому столику в самом дальнем углу кантины.

Я последовал за Дел, не снимая с лица улыбку и глядя, как все в кантине пялятся на нее, даже местные потаскушки. Они кидали на Дел хмурые взгляды, кусали пухлые губы и сосредоточенно грызли ногти. Некоторые, обладавшие лучшей реакцией, быстро сообразили, что необходимо срочно отвлечь выбранных ими клиентов или те глаз не оторвут от Северянки.

Одна из потаскушек, сидевшая на колене тощего паренька, неуклюже вскочила на ноги, чуть не снеся при этом стол, и направилась ко мне, загородив собою Дел. Черноволосая, темнокожая, с карими глазами. Типичная Южанка: с хорошей фигурой и правильными чертами лица. Красавица в полном расцвете в свои шестнадцать или семнадцать лет. Еще немного и от этой красоты не останется и следа — пустыня высасывает свежесть из женщины задолго до тридцати.

— Бейло, — она улыбнулась, — бейло, поделишься вином с Яминой? — она обхватила меня за плечи, жадно лаская кожу сквозь тонкую ткань бурнуса. — Я могу достать хуву и ты увидишь чудесные сны.

— В этом я не сомневаюсь, — я обернулся и посмотрел на паренька, которого Ямина бросила. Черноволосый, голубоглазый, с тонкой темной полоской над верхней губой, он печально смотрел в нашу сторону. Он не разозлился и не собирался требовать возвращения служанки. Парень просто наблюдал за представлением, которое хоть как-то разбавило скучный вечер в кантине. Я порадовался, что в нем не заговорило оскорбленное мужское достоинство и он не полез выяснять отношения (что обычно кончалось кровью).

— У тебя уже есть с кем провести вечер, баска, и я тоже не один.

Ямина пожала смуглым плечиком, не обращая внимания на то, что платье сползло с плеча, обнажив молодую упругую грудь.

— Он мальчик, бейло, а ты мужчина.

Возразить было нечего.

— Баска, в другой раз, — я отодвинул ее с дороги и обнаружил, что Дел наблюдает за происходящим с веселой улыбкой.

А я-то по наивности полагал, что она будет ревновать.

Я отодвинул стул и присев, к своему неудовольствию почувствовал, как зашаталось подо мной ненадежное сооружение, явно собираясь развалиться. Я придвинул стул к стене, осторожно распределил свой вес на все четыре ножки и, подняв глаза, натолкнулся на кривую ухмылку Дел. Голубые глаза с интересом разглядывали застывшую за моей спиной Ямину, которая отвечала Дел таким же изучающим взглядом.

История повторяется. Я вздохнул.

— Баска…

— Вина? — поинтересовалась служанка. — Акиви? — она повела плечом, откинув на спину темные кудри. — Я честно зарабатываю себе на жизнь, бейло. Я не простая потаскушка.

До тех пор, пока не предложат хорошую цену. Я снова вздохнул и полез в тощий кошелек. Зазвенело несколько монет — хватит только на хороший обед и акиви.

Я с надеждой посмотрел на Дел. Она постучала пальцем по изрезанному, грязному столу, вздохнула и жестом подозвала служанку.

— Мясо, — приказала она, — и самое дешевое вино.

— Вино! — обиженно воскликнул я. — Добавь несколько медных монет и оно превратится в кувшин акиви.

— Вино, — непреклонно повторила Дел.

Служанка резко развернулась, взмахнув оборками юбки. Я понял, насколько низко пал в ее глазах.

Я подался вперед и уперся рукой в стол, чтобы стул не развалился.

— А на что ты собираешься покупать одежду, если у нас не хватает денег на нормальный обед?

— Я собираюсь купить одежду на деньги, которые мы не потратим бездумно на покупку всякой ерунды, — она помолчала и откинула с лица прядь волос. — Вроде акиви.

Сквозняком мне в лицо бросило завиток дыма хувы. Я раздраженно отогнал его.

— Для меня сейчас акиви — необходимость. Последние три или четыре недели в Пендже я хлебал только воду.

Ямина вернулась и грохнула на стол две деревянные миски с бараниной, две буханки черного хлеба и две старые деревянные кружки с медными ободками.

Дел ехидно улыбнулась.

— Теперь можешь хлебать вино.

Стоило бы на такое ответить, но я был слишком занят, пытаясь определить, чем же пахнет мясо в моей миске. Я не любитель баранины, но привыкнуть можно и к ней. Баран лучше, чем собака. И уж конечно лучше, чем кусок жареного песчаного тигра, который мне когда-то подло подсунула Дел.

Я вытащил нож, отпилил кусок черствого хлеба, поднял кружку и приготовился выяснить, на что будет похожа смесь баранины с вином у меня во рту.

Только приготовился. Дальше этого дело не пошло. Я увидел выражение лица Дел. Ее взгляд был прикован к кому-то из посетителей кантины.

Шок. Ярость. Подозрение. И холодный, пробудившийся гнев, который льдинками сверкал в ее глазах.

Клянусь безымянными богами валхайла, такого взгляда я не видел за всю свою жизнь. Ни у мужчины, ни у женщины.

Так не смотрят даже танцоры в круге.