"Голубоглазая богиня" - читать интересную книгу автора (Робертс Памела)

1

Гарри повернулся, открыл глаза, потянулся и зевнул. Взглянул на часы: половина седьмого.

Ну естественно, опять день прошел впустую. Да что там день — вся жизнь в этом жалком городишке проходит впустую. Ему уже почти двадцать девять, а он по-прежнему всего лишь репортер местной еженедельной газетенки, выходящей тиражом не более трех тысяч экземпляров в удачный подписной год. Такое издание в состоянии делать один-единственный человек, но он даже и до таких вершин не поднялся. Мистер Гэбсон — владелец не только газеты, но и самого большого так называемого супермаркета Эль-Дентро — оставил за собой обязанности главного и единственного редактора.

Да, старина Гарри, кто бы мог подумать шесть лет назад, что один из самых перспективных выпускников факультета журналистики Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе будет влачить полунищенское существование в провинциальном захолустье на самой границе с Мексикой.

Он потер руками горячее, покрытое потом лицо, тяжело вздохнул и потянулся к бутылке виски, стоящей тут же, на заваленном бумагами столе.

А впрочем… впрочем, что толку жалеть о том, что невозможно изменить? Уж такова, видно, твоя судьба, парень… Так что хватит ныть, выпей глоток-другой для поднятия духа и отправляйся на поиски развлечений.

Рабочий день окончен, и слава богу. Остается только кое-как убить вечер, и можно считать, что еще одни сутки канули в вечность, приблизив его на целых двадцать четыре часа к завершению скорбного жизненного пути — без любви, без друзей, без денег и без надежд на перемены к лучшему…

Как, Гарри Джодди, как ты дошел до такого? — спросил он себя, но не ответил, а вместо этого махнул рукой и сделал еще глоток из стакана. Какой смысл задавать в тысячу первый раз этот вопрос, когда и так прекрасно знаешь ответ? Сколько ни вспоминай, сколько ни сожалей, сколько ни терзай себя, а изменить прошлое невозможно.

Ах, Дженни, Дженни, как ты могла? Почему? Что тебя заставило? О, Дженни… За что отняла у меня все, даже меня самого?

Гарри застонал. Но не от боли, а от отчаяния. От того, что потерял… потерял что-то очень важное, жизненно важное… И не только возлюбленную… нет, конечно нет. От этого люди не страдают так подолгу. Он потерял веру — в себя, в женщин, более того, в саму возможность любви и счастья — настолько, что теперь уже и не желал повторения.

После ухода Дженни дело обстояло еще не так плохо. Гарри метался, орал, стонал, рыдал — это все было, да, и это было прекрасно. Потому что он чувствовал. Чувствовал!

Но часы медленно и неумолимо складывались в дни, дни — в недели, в месяцы…

После почти года страданий случилось самое страшное. Ему вдруг стало безразлично, где эта женщина, с кем она спит, кому говорит слова любви. Даже то, что его самого считает жалким импотентом. Боль исчезла, а на ее место заступило равнодушие — серое, невыразительное, томительно-скучное…

Поначалу Гарри вздохнул с облегчением, но вскоре понял, что, перестав страдать, перестал и жить. Яркие краски жизни сменились бесцветностью существования.

В таком состоянии он продолжал пребывать и по сию пору, лишь изредка, вот как сейчас, вспоминая, что бывает и по-другому, и испытывая приступы отчаяния.

Просидев, покачиваясь, несколько минут, Гарри все же сумел собрать достаточно сил, чтобы покинуть душное помещение и встретиться с не менее душным июльским вечером.

Оказавшись на улице, он огляделся по сторонам, решая, где проще и дешевле провести несколько часов, прежде чем вернуться в конуру, которую иронично называл «своими апартаментами», и погрузиться в черный провал сознания, именуемый сном, чтобы утром вынырнуть из него с тупой головной болью, пересохшим ртом и отвращением ко всему окружающему.

— Эй, Гарри, здорово! Как делишки? Что новенького?

Он обернулся и увидел своего лучшего и единственного на этот период времени друга Патрика Макферсона — известного по всему Эль-Дентро бездельника, сплетника и бабника, — машущего из окна машины.

— А, Пат, привет, — отозвался Гарри, пожимая протянутую руку. — Это ты мне скажи, что нового.

Макферсон усмехнулся.

— Да-а… для репортера ты не очень-то перегружен новостями.

— Новостями? — в свою очередь усмехнулся и Гарри. — Последней новостью в этой дыре была «трагическая» кончина пса мисс Терган, которого переехали посреди главной улицы три года назад.

— Ну-ну, к чему такой пессимизм? Поехали-ка со мной, я тебе кое-что покажу.

— Куда это, Пат? Если далеко…

— Эй, какая разница? Залезай ко мне, у меня временно даже кондиционер работает. Давай же, Гарри, не раздумывай. Все равно тебе больше делать нечего, — уговаривал Макферсон.

— Эх, Пат, — устраиваясь на широком удобном сиденье, с тоской произнес его собеседник, — и что это за жизнь, если единственному в городе репортеру нечего делать? И все к тому же об этом знают. Я до сих пор удивляюсь, кто раскупает эти экземпляры? Все равно там ни черта интересного нет…

— Да ладно тебе, не ной и не стони. Я тебе сейчас такое покажу!

— Это какое же? — с полным отсутствием интереса спросил Гарри. — Куда поедем?

— В одно заведение на Гранд-авеню.

— Это к Берту, что ли?

— Ага, точно.

— Ну, так я и знал… — устало вздохнул репортер. — Черт бы тебя побрал, Пат, ты что, думаешь, я голых баб не видал? А уж особенно таких, как у Берта. Дешевка… — И он с отвращением сплюнул в окно.

— Э-э, не скажи. Там позавчера такая цыпочка появилась, пальчики оближешь… — мечтательно протянул Патрик.

— Эх, парень, тебе только позавидовать можно. Уже давно четвертый десяток, а ты до сих пор на любую юбку бросаешься, словно тебе все еще пятнадцать.

— Не будь занудой, Джодди. Тебе что, никогда за девочку подержаться не хочется? Или у тебя другие интересы? Ты можешь прямо сказать мне, я человек широких взглядов. — И он многозначительно усмехнулся.

— Не дури, Пат, — обозлился Гарри. — Конечно, я не голубой. Просто воротит от всех этих… — Он махнул рукой и не закончил фразу, не зная, как в полной мере выразить свое презрение.

— С чего бы это, а? Между прочим, я так до сих пор и не знаю, ты был женат или…

— Бог миловал. А ведь мог бы, — не дослушав, ответил репортер, обтирая мокрое от пота лицо. — Слава богу, обошлось! А ты?

— Угу. Три раза.

— Черт, и как это тебя угораздило так вляпаться? — поразился Гарри.

— Ха! Да меня бабы обожают. Липнут как мухи на мед. Наверное, кудри мои им покоя не дают.

Гарри не выдержал и расхохотался. Наверное, впервые за последние пять лет. Потому что рыжие «кудри» Патрика Макферсона сейчас с трудом можно было отыскать даже при самом внимательном осмотре.

— Смейся-смейся, Господь покарает тебя за это, Джодди, вот увидишь. И ты ведь тоже не всегда молодым будешь, — с горечью заметил старший из приятелей.

— Да брось ты, Пат, — утирая слезы, отозвался младший. — Можно подумать, мужчину волосы красят. На тебя и сейчас любая внимание обратит, не то что на меня…

— Хм, естественно, нашел чем удивить! Бабы, они ж в первую очередь внимание к себе ценят. А от тебя им какой толк? Ты ведь и на стриптизе сидишь к сцене спиной.

Крыть было нечем, Патрик сказал совершенную правду. После расставания с Дженни он, Гарри, полностью потерял интерес к женщинам, не вступал в случайные, ни к чему не обязывающие связи и даже к услугам платных «жриц любви» не прибегал. Словно в одночасье монахом стал… или все же импотентом? Может, она права была? Хотя самому ему тогда так не казалось…

— Было бы кем интересоваться, — смущенно-воинственно огрызнулся «обвиняемый». — Назови мне хоть одну заслуживающую внимания девицу хоть у Берта, хоть у старушки Лены, хоть… Да где угодно в этой дыре!

Патрик был настроен не столь пессимистично, как его приятель. Он моментально предложил три или четыре имени, но Гарри в ответ лишь поморщился.

— Брось, Пат, не дури. Тебе любая кажется ничего, стоит ей только приподнять край юбки и подмигнуть. У меня более требовательный вкус.

— Требовательный вкус? — насмешливо передразнил Макферсон. — У тебя? Да у тебя вообще нет никакого вкуса. Впрочем… — Он запнулся и замолчал, словно его внезапно осенило. — Мы сейчас это проверим. Если уж и эта красуля, на которую мы едем взглянуть, тебя не расшевелит, стало быть, дело твое плохо, старина.

— Что значит «дело мое плохо»?

— Только то, что ты превратился в импотента, вот что это значит. Это случается. Неработающие органы, знаешь ли, отмирают.

Гарри возмутился:

— Брось, Пат, не пори чушь! Если мужчина не бросается на первую встречную, это еще не признак того, что у него не все в порядке с потенцией. Просто я ищу в женщине не секундного удовлетворения плотской страсти…

— Что?! — перебил его изумленный друг. — Господи, Гарри, да тебе жара, что ли, в голову ударила? Ты чего это заговорил как на сцене?

Джодди смутился и, наверное, даже покраснел бы, если бы давно не разучился это делать.

— Хм… не обращай внимания, Пат. Может, действительно перегрелся. Черт, уснул я не вовремя в этом проклятом офисе, башка так и гудит. Надо было пройтись…

— Да ладно, чего таскаться-то по самому пеклу? Сейчас сядем, пивка холодного выпьем, на девочек поглазеем, ты и придешь в себя. И… извини, если что не так. Пошутил неудачно. Ну, я имею в виду насчет твоих… как бы это сказать… мужских достоинств.

— Эй, Пат, все в порядке. Ты же не думаешь, что я всерьез способен на такую глупость? Обидеться на приятельскую шутку! — Гарри легонько стукнул Макферсона кулаком по плечу, подмигнул. — Не пропусти поворот, а то твои девчонки небось ждут не дождутся.

Возникшая на несколько мгновений напряженность разрядилась, и приятели закончили путь, перекидываясь шуточками…

— Пат, здорово, дружище! Как делишки? Гарри, Гарри, приятно повидать тебя! Вот уж редкий гость! Собираешь материал? Думаешь написать о нас? Отлично, отлично! Да где и искать материл для статьи, как не тут? Получишь Пулитцера — с тебя десять процентов. Проходите, парни, проходите. Вон за тот столик, прямо перед сценой. Сейчас вам пива принесут. За счет заведения, — приветливо встретил их Берт, сорокатрехлетний толстяк, известный по всему Эль-Дентро своим веселым, легким нравом и удивительным деловым чутьем, позволяющим ему не только держаться на плаву, но и процветать.

Они проследовали в указанном Бертом направлении и с заметным удовольствием уселись — Пат, потому что прямо перед ним расхаживала, вызывающе крутя задом, знойная красотка с роскошной голой грудью, Гарри, потому что от него не потребовалось никакого отклика.

Общение с шумным и суматошным Бертом всегда немного смущало его, ибо тот обычно не только не стеснялся задавать самые личные вопросы, но даже ожидал откровенных ответов на них. Гарри же категорически не желал делиться никакими подробностями своей жизни и никогда раньше этого не делал. Еще его приятели по факультету посмеивались над этой особенностью, так не соответствующей облику настоящего журналиста, но таков уж он есть и меняться не собирается. Ни сейчас, ни потом. Никого не касается, как и чем он…

— Эй, Гарри! Да Гарри же! — наконец-то достиг его сознания голос Пата. — Да что с тобой, парень? Совсем, что ли, чурбаном стал бесчувственным? Да ты посмотри только, какая девчонка!

Гарри лениво поднял глаза и окинул быстрым взглядом шикарную девицу лет двадцати пяти с силиконовым бюстом пятого размера, приличной талией и бесконечно длинными ногами, правда не идеальной формы, дерзко раскачивающую бедрами под лучами прожектора.

— Да, классная, — согласился он, во-первых, потому что девица и впрямь была ничего, а во-вторых, чтобы не обидеть друга, изо всех сил пытавшегося развлечь его.

Ну и что из того, если их представления об отдыхе и развлечениях не совсем совпадают? Патом двигало похвальное желание вывести его, Гарри, из состояния затянувшегося душевного отупения и оцепенения, так стоит ли упрекать его за это и тем более показывать, что методы, применяемые им, не самые эффективные?

— А вообще-то ты здорово придумал притащить меня сюда, — с деланным воодушевлением продолжил журналист, быстро схватил кружку, истекающую конденсатом, и сделал большой глоток.

Прохладная влага потекла в горло и быстро смыла противный осадок неискренности.

— Ага! Понял, что терял в жизни? — с торжеством отозвался Макферсон, не сводя, однако, восхищенно-жадного взора со сцены. — И это еще только цветочки. Вот погоди, когда появится новенькая, как-то ты тогда запоешь?

На какое-то время после этого Пат успокоился, и за их столиком воцарилось безмятежное дружелюбное молчание, лишь изредка прерываемое его призывами к Гарри обратить особое внимание на ту или иную особенно выдающуюся часть анатомии какой-нибудь из девиц.

Вечер тек относительно спокойно и незаметно, если не считать периодических громких призывов нетерпеливых клиентов подать пива или улюлюканья при появлении новой «танцовщицы». Каждый из друзей по-своему получал удовольствие и не очень-то обращал внимание на другого и всех остальных.

Ближе к десяти часам, однако, произошло событие, которое послужило переломным в судьбе Гарри Джодди, хотя ни он, ни Пат пока еще о том не догадывались.

В заведение с шумом и криками ввалилась большая компания — банда байкеров, держащих в страхе немалую территорию, во главе со своим бессменным вожаком Грязным Тедди. Кличка удивительно подходила ему как в прямом, так и в переносном смысле. Маленький, не больше пяти футов пяти дюймов роста, с неряшливой бороденкой и вечно грязными волосами, повязанными засаленной красной банданой, в майке, посеревшей от пыли и пота, и в потертых кожаных штанах, он самому себе казался сильным и неотразимым. А уважение банды и отвращение благопристойных граждан придавали ему еще больше уверенности в собственных могуществе и безнаказанности. Его манера говорить напоминала скорее фонтан зловонных испражнений, а не связную человеческую речь, принятую между цивилизованными существами.

Гарри Джодди презирал Грязного Тедди до глубины души и всегда старался держаться от него подальше. Но не от страха, как многие, а от отвращения. Чтобы не запачкаться…

Вот и сейчас он толкнул друга и сказал:

— Пойдем отсюда, Пат. Похоже, эти подонки собираются расположиться тут надолго.

— Да брось, Гарри, не дрейфь. Они же нас не трогают. А мы еще не видели самого главного…

— Ага, это точно, — ядовито заметил Джодди. — Мы пока не присутствовали при том, как они будут вливать в себя галлоны пива, орать и лапать девчонок, а потом обгадят все заведение и отвалят, предоставив Берту приводить все в порядок и заплатив за ущерб в лучшем случае двадцатку. И к твоему сведению, я не дрейфлю, как ты изысканно выразился. Просто мне противно быть в одном месте с подобными типами.

— Ох, Гарри, Гарри, что-то ты чересчур уж большой чистоплюй, — вздохнул Пат и язвительно продолжил: — Даже и не знаю, как это ты, с такой нежной и чувствительной душой, в журналистику подался. Как раз туда, где самое средоточие грязи и непристойности.

— Ну все, хватит! Мы с тобой уже неоднократно обсуждали твои взгляды на мою профессию. Ты лучше бы на себя обратил внимание, а то… — Тут он осекся, поняв, что еще немного, и наговорит лишнего, о чем завтра же непременно пожалеет. — Ладно, Пат, давай не будем ссориться.

— Ха! Еще чего! Мы и не ссоримся. Просто я хочу, чтобы ты увидел то, ради чего я тебя привел. Что касается Грязного Тедди, то, думаю, Берт если еще и не звонит шерифу, то скоро соберется. А в случае чего, тебе, глядишь, будет о чем написать.

Они остались за столиком. Шайка Грязного Тедди устроилась неподалеку и вела себя предсказанным образом. Но пока излишки спиртного еще не затуманили последние остатки их разума, они ограничивались лишь непристойными выкриками и жестами, не переходя к насильственным действиям.

Наиболее благоразумные из клиентов вскоре покинули заведение, но Пат с Гарри продолжали сидеть.

— Эй, парень, смотри, да смотри же, вот она, — сдавленно прошипел Макферсон, толкая приятеля под руку.

Гарри пролил пиво, выругался, поднял глаза и…

По освещенной мягким золотистым светом сцене шла, нет, выступала, нет, плыла… богиня, настоящая богиня.

Высокая, стройная, с длинной шеей и гордо вскинутой головой, она могла соперничать с любой из верховных богинь Олимпа. Копна белокурых волос, собранных высоко на затылке, рассыпалась вдруг золотым водопадом, окутав ее почти до бедер и вызвав у зрителей такой стон, что стены содрогнулись.

Гарри смотрел, позабыв закрыть рот, не понимая, спит он или бодрствует, не привиделось ли ему это потрясающее создание, не плод ли это воображения, разогретого выпитым за день и вечер и предыдущими выступлениями.

Но нет, она снова повернулась и одарила его взглядом пронзительных ярко-голубых глаз — холодным, полупрезрительным, полунасмешливым, приведшим его в чувство и вернувшим к действительности. И он услышал вопли, мяуканье, хрюканье и ржание, перемежающиеся всеми известными и неизвестными ему похабностями, лившимися со стороны шайки Грязного Тедди.

— Ах ты, шлюшка… Какие у тебя титьки… Дай-ка я тебя… Ишь ты… Иди-иди сюда, мы тебя тут по очереди вы…

И поверх всех голос самого Тедди:

— Иди, спляши у меня на коленках… даю сто баксов! Не хочешь? Ах ты… Двести баксов! Ах так… Ну я тебя… Иди, кому говорят, ты б…

Он встал со стула, харкнул на пол, вскарабкался на сцену и направился к белокурой богине. Этого уже Гарри снести не мог. Он вскочил, едва не опрокинув столик, и в мгновение ока оказался в центре событий — между красавицей и отвратительным чудовищем, тянущим к ней лапы и истекающим похотливой слюной.

— Вали отсюда, козел д… — прошипел Тедди, пытаясь оттолкнуть неизвестно откуда взявшуюся помеху.

На сцену уже лезли его дружки, размахивая цепями и ножами, но Гарри, как отважный рыцарь, грудью встал на защиту чести прекрасной дамы, ни на секунду не задумавшись о том, имеется ли она у стриптизерши, и если да, то нуждается ли в защите.

Последнее, что он запомнил, — это отвратительный звук, раздавшийся в тот момент, когда его кулак встретился с переносицей Грязного Тедди, и последовавший за этим душераздирающий вопль пострадавшего противника. Потом голова словно взорвалась и рассыпалась на тысячи разноцветных осколков…