"Голубоглазая богиня" - читать интересную книгу автора (Робертс Памела)

10

Весь следующий день Гарри не находил себе места. Он не то чтобы особенно размышлял или беспокоился о том, что принесет ему вечер. Просто бездумно бродил из комнаты в комнату, переставлял предметы, не замечая их, пока не очнулся около четырех часов и не вспомнил, что, кроме аппарата, у него ничего не готово для предстоящей работы.

Он быстро оделся и спустился в гараж. До ближайшего супермаркета было недалеко, но ему захотелось проветрить голову и немного прокатиться. Свернув с Орланд-авеню на боковую улочку, Гарри двинулся вперед, разглядывая проплывающие мимо него дома. В этой части города они были аккуратные, небольшие, в большинстве своем двухэтажные, со встроенными гаражами на две, а то и три машины, аккуратно подстриженными лужайками и небольшими бассейнами. От этого района веяло благополучием и благонадежностью, столь непривычными для него после почти пяти лет, проведенных в Эль-Дентро. И…

Гарри остановился, вышел из машины и остановился, облокотившись на ее горячую крышу. Глубоко вдохнул сухой, почти обжигающий воздух и немедленно пожалел об этом — трещины в ребрах еще давали себя знать при любой подобной попытке.

Так о чем это он думал? Ах да! О благополучии. Да, верно, он явно ощущал не только этот привкус, но и другой, знакомый, а потому и более тревожный — явный привкус скуки.

Как странно… как удивительно… В этих домах живут средние американцы — люди, достигшие определенного уровня благосостояния и гордящиеся этим. Они ежедневно отправляются в офис и проводят там по восемь часов, занимаясь чем-то мучительно-нудным, возвращаются домой, стригут и поливают газон — предмет своей гордости, потом окунаются в бассейн, за который предстоит расплачиваться еще пару-тройку лет, а после проводят время перед телевизором. А каждую вторую пятницу получают конверты с чеками, где проставлена четырехзначная сумма их двухнедельного жалованья… У некоторых есть жены и дети, у других» любовницы или любовники, жизнь их течет гладко и плавно, но так томительно однообразно, что даже челюсти сводит от тоски…

Гарри вздрогнул, ощутив, как по спине пробежал холодок — и это в тридцатипятиградусную жару! Жутковато. А ведь и он совсем недавно был почти в таком же положении, с той только небольшой разницей, что его конура ничем не напоминала эти особнячки, а жалованье было выражено всего тремя цифрами. Но и ему босс указывал, что надо делать, а что нет, и он просиживал штаны, отбывая необходимые часы, и он…

Гарри достал сигарету и закурил, осторожно втягивая дым, потом вернулся за руль и продолжил путь, преследуемый неспокойными мыслями о будущем, на время позабыв о настоящем.

Еще две, максимум три недели, и ребра его окончательно срастутся, и тогда ему, хочешь не хочешь, а придется решать, как жить дальше. И что же тогда делать? Отправляться по редакциям, и просить, может даже умолять дать ему работу, и в случае удачи — да-да, удачи! — превратиться в добропорядочного служащего, и униженно благодарить за это босса, шефа, патрона? Об этом ли он мечтал, поступая на факультет журналистики? Нет, тысячу, миллион раз нет! Ему казалось, что жизнь его будет насыщенной интересными событиями, важными встречами, возможно даже иногда опасностями — в общем, полной романтики.

Увы, пять лет, проведенные в редакции «Вестника», убедили его в обратном. И не надо говорить, что работа в крупной газете будет так уж сильно отличаться от того, что ему уже довелось попробовать. Ну, будет он писать о выборах мэра, или о крупном пожаре, или о зверском убийстве, или даже о коррупции местных властей — что от этого изменится? Принесет правду своим читателям… Но какую? Ту, что одобрит его редактор? Да и вообще, нуждаются ли они в правде? Или только в том, чтобы чуть-чуть пощекотать нервы после тяжелого дня?

И так каждый день неделя за неделей, месяц за месяцем до конца жизни… Быть высокооплачиваемым рабом… Получить кредит на двадцать лет, купить дом с газоном и дорогую машину и безропотно тянуть лямку, чтобы иметь возможность оплачивать их…

Но что же еще он может сделать? Что? Как не упустить выпавшую ему удачу? Ведь если разобраться и откинуть незначащие детали, то все, что началось в тот вечер у Берта, было колоссальной удачей. Возможно, единственным шансом вырваться из опутавшей его паутины безразличия, тоски и однообразного, бесцветного существования, когда не ждешь ничего, кроме его окончания… Так неужто он упустит его и позволит себе снова втянуться в монотонное существование посредственности, не помышляя о свободе?

Но как, как стать свободным? Ведь как бы там ни было, а бренное тело нуждается в хлебе насущном. И как добыть его, если отказываешься впрягаться в лямку, «великодушно» предоставляемую работодателем?

И тут ему на ум пришли полушутливые слова Лесли «когда получишь Пулитцеровскую премию»…

А что? В каждой шутке есть доля правды. Да-да, и еще она упоминала, что многие из журналистов предпочитают работать на себя. Да, Гарри знал, еще когда учился, двоих, что постоянно рыскали в поисках сенсации, любой сенсации, чтобы потом продать свои репортажи тому, кто больше заплатит. Но он почему-то сомневался, что ему это по силам, вернее по душе. А вот если… если…

Да нет, что за ерунда! Гарри отмахнулся от мелькнувшей мысли и сосредоточился на дороге. И увидел, что, сам того не замечая, оказался около небольшого частного парка. Табличка у ворот гласила:

В период с 20 мая по 15 октября вход разрешен с двенадцати до восемнадцати часов.

Гарри кинул взгляд на приборную доску, убедился, что до закрытия остается еще около получаса, решил немного размять ноги. И не пожалел об этом. Ему и в голову не приходило, что за кованой решеткой довольно-таки обычного вида скрывается настоящий оазис. Многочисленные клумбы со всевозможными благоухающими растениями, о существовании многих из которых он даже не подозревал, манили и словно бы приглашали присесть на скамейку и погрузиться в созерцание.

Гарри поддался искушению и просидел с четверть часа, вдыхая сладостные ароматы и слушая мерное жужжание насекомых, изредка перемежающееся криками каких-то птиц. Потом вспомнил, зачем покинул дом, поднялся и побрел по дорожке к выходу. Одна из клумб по левую руку привлекла его внимание своими мелкими, но удивительно нежными цветами со слабым, но пленительно-нежным запахом. И немедленно перед внутренним взором возник образ Лесли, окутанной белоснежным шелком и кружевом, столь же нежной и благоуханной, как эти создания. Гарри, ни на миг не задумавшись, уступил мгновенному импульсу и сорвал несколько цветов. Он был уверен, что они доставят ей удовольствие. Прекрасное для прекрасной.

И тут же услышал раздавшийся почти что над самым ухом голос:

— Так-так-так! И что это вы, мистер, себе позволяете, позвольте поинтересоваться?

Гарри вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял старик в желтом комбинезоне с тяпкой в правой руке… и свистком в левой. Более того, с явным намерением использовать последнее.

— О… я… — начал запинаясь Гарри, но замолчал, не зная, что сказать в свое оправдание.

— Вы в курсе, что это частное владение?

— Д-да… да, конечно, я видел табличку у входа, — придя наконец в себя, пробормотал молодой человек. — Послушайте, я не нарочно. Я… я задумался о своей девушке. Она такая… такая… Словом, эти цветы напомнили мне о ней… и я подумал… вернее, ни о чем я не подумал. Извините, пожалуйста, я заплачу, хорошо? — Гарри сунул руку в карман и вдруг вспомнил, что денег у него всего несколько долларов, необходимых для покупки пленки. — О боже, я прошу простить меня… но дело в том, что я… Господи, какое унижение… — Он уставился на свои ноги, не в силах продолжать.

Такого позора ему, пожалуй, еще не доводилось переживать.

— О девушке… — повторил за ним старик. — У меня тоже когда-то была девушка. И тоже похожая на эти цветы: такая же нежная, свежая и благоухающая…

В его словах и голосе прозвучала такая тоска, что Гарри решился посмотреть на него и увидел, как черные глаза садовника наполнились слезами.

— Что с ней случилось? — тихо спросил он.

С ней — ничего. Со мной случилось, — еле слышно произнес его собеседник и часто заморгал, но, увы, без желаемого результата. Крупные слезы поползли по щекам вниз, оставляя мокрые следы на покрытом толстым слоем пыли лице. — Мы долго встречались и собирались пожениться, когда ее заметил один мерзавец. Он пытался ухаживать, не оставлял ее в покое, преследовал буквально по пятам. Она сначала не говорила мне, знала, что я взбешусь, но он становился все более и более настойчивым. Она стала бояться выходить одна на улицу. Однажды вечером я повел ее в кино. Тот тип ждал нас у входа. С компанией своих приятелей… — Старик замолчал, полностью уйдя в воспоминания.

Гарри молча ждал продолжения, но садовник, казалось, забыл о его существовании. Он мог бы сейчас спокойно уйти, но что-то удерживало. Ему хотелось услышать продолжение.

— В драке я практически случайно пырнул одного из них ножом. Случайно не потому, что не собирался, — пояснил он, словно опасаясь, что Гарри осудит его за трусость, — а потому что нож предназначался другому, тому, главному негодяю. — Старик тяжело вздохнул и горестно покачал головой. — Она была так хороша, моя Рейчел…

— Что произошло потом?

— Процесс. Приговор. Пятнадцать лет. Я отсидел восемь. Она не дождалась. Вот и все, — отрывисто закончил садовник, словно уже успел пожалеть о своей внезапной откровенности. Потом грубовато буркнул: — Не обращайте внимания. И не бойтесь, я не рецидивист.

Да я и не думал ничего подобного, — поспешил заверить его Гарри и внезапно прибавил: — У вас слишком добрые глаза, чтобы считать вас убийцей.

Тот уныло хмыкнул.

— Приятно слышать. А вот она, видно, так не думала…

Они оба помолчали, потом садовник откашлялся и сказал:

— Ладно, идите, мистер, мне запирать пора. Извините, что время у вас отнял своей болтовней.

— А как же…

— Никак. Берите цветы, они же все равно уже сорваны, и отправляйтесь к вашей девушке. И не потеряйте ее, как я свою Рейчел.

— Спасибо. — Гарри протянул руку, и двое мужчин обменялись крепким и искренним рукопожатием.

Всю дорогу до супермаркета, а после до дома Гарри думал о рассказе старика-садовника. Он поднялся в квартиру и разыскал вазу для цветов, продолжая думать о том же. Потом поставил мясо тушиться на медленном огне и отправился в ванную принять душ, продолжая думать о том же. После переоделся в чистое белье и вернулся в кухню, по-прежнему думая о том же. И все еще думал, когда веселый голос Лесли ворвался в его мысли:

— Гарри, привет! Как ты сегодня провел день? Как ты себя чувствуешь? Ты не забыл, о чем мы договорились?

— Лес! Ну наконец-то! У меня все в порядке. Я купил пленку, наметил место, где можно устроить лучшее освещение. Обед почти готов. И чувствую я себя нормально.

— Нормально? — Она испытующе взглянула на него. — Совсем-совсем?

— Ну, конечно, еще побаливает, когда вдыхаю глубоко, но в остальном… Скажем, практически нормально.

— Пахнет божественно, — потянув носом, заявила Лесли, передавая Гарри охапку платьев в шуршащих прозрачных чехлах. — Брось, пожалуйста, на диван. Я быстро в душ. Буду готова через пять минут, хорошо? — И она упорхнула, легкая и беззаботная, как колибри.

А он отнес порученные ему вещи в указанное место, аккуратно разложил и принялся накрывать стол в гостиной. Первым, что он поставил на него, была ваза с цветами.

Лесли, вернувшись, как и обещала, в рекордно короткое для женщины время, немедленно заметила ее.

— Гарри, какая прелесть! — Она подбежала и уткнулась в букет носом, глубоко вдохнув тонкий аромат. — О, никакие духи не могут сравниться с этим… — мечтательно протянула девушка, зажмурив глаза от удовольствия.

— Нравится?

— Очень! Я даже не предполагала, что ты такой галантный кавалер, Гарри, — заявила она, подняла голову, обвела глазами стол и добавила: — Удивляюсь, как это тебе удалось дожить до такого возраста холостяком. Любая здравомыслящая женщина сразу поняла бы, что ты не мужчина, а клад.

Он фыркнул.

— Очевидно, мне попадались только дурочки.

Лесли весело расхохоталась.

— Ты смешной. И где же ты, между прочим, нашел такую прелесть?

— О, это целая история, романтичная, между прочим, — сообщил Гарри, раскладывая по тарелкам салат.

— Расскажи! — тут же потребовала она.

— Не сегодня. Не обижайся, но это довольно необычно, и я хочу кое-что обдумать. Расскажи лучше, как провела день.

Лесли принялась с воодушевлением описывать события, произошедшие в магазине, яркими красками рисуя портреты клиентов, — их в этот день было четверо, две девушки и одна пара.

— Рейчел сказала, что завтра не придет. Она собирается подольше поспать, потом проехать по редакциям, дать объявления о вакансии. Она сегодня пыталась уговорить меня остаться у нее постоянно, но я отказалась. Сказала, что мы можем задержаться на две, максимум натри недели. Не знаю, правильно или нет? — Она пытливо взглянула на Гарри, и он кивнул в ответ.

Слава богу, еще целых две недели с ней, а если повезет, то и все три! Это ли не счастье? К тому же пока они заняты каталогом, он не будет чувствовать себя паразитом, присосавшимся к ней. И за это время он сумеет обдумать свое будущее и попробовать сделать первые шаги в том направлении, о котором размышлял после сегодняшней встречи с садовником.

— Мне это подходит, даже больше чем просто подходит. Но, возможно, тебе захочется раньше продолжить путь? — вслух произнес он.

Нет-нет-нет, — тут же возразила Лесли. — Я с места не двинусь, пока не буду уверена, что твои ребра в полном порядке. И учти, не на основании простого осмотра. Тебе придется еще раз сделать рентген.

— Тебе бы сестрой милосердия быть, Лес, — усмехнулся Гарри, которому было более чем приятно ее внимание к его здоровью.

— Вот уж нет, — ответила она. — У меня сроду терпения на это не хватит.

— Ни за что не поверю. Ты столько со мной нянчишься… — возразил он.

— Так это с тобой, — тихо заметила Лесли и внимательно посмотрела ему в глаза. — Я ведь помню, что ты для меня сделал…

Он горько усмехнулся.

— Да-а, сделал, это точно. Заставил пуститься в бега, целыми днями сидеть за рулем, обслуживать постороннего тебе человека, теперь вот работать, чтобы прокормить его.

Она опустила вилку и твердо заявила:

— Гарри, я бы хотела, чтобы ты раз и навсегда прекратил эти разговоры. Мы оба прекрасно знаем, как обстоит дело на самом деле. Я по недомыслию взялась за работу, которая мне совершенно не подходит. Не потому, что не могу с ней справиться, а потому, что она мне неприятна. Я не отношусь к тем женщинам, которые наслаждаются вниманием десятков мужчин одновременно. И уж особенно таким, которое я получала, выступая в клубах. Я действительно, как и говорила тебе, владею некоторыми приемами самозащиты и могу постоять за себя, по крайней мере мне так кажется. Но ты, Гарри… — Она проглотила комок, застрявший в горле, и заставила себя продолжить: — Ты показал мне, что на свете еще существуют рыцари. Во что я, как подлинно современная девушка, не верила уже лет с десяти. Ты заставил меня поверить в то, что благородство еще не окончательно исчезло с лица земли, что умение делать деньги не самая главная добродетель в мужчине.

Гарри молча взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. Лесли сидела и смотрела на него широко раскрытыми и подозрительно поблескивающими глазами. Губы ее слегка приоткрылись, грудь высоко вздымалась. Она наслаждалась, желая, чтобы это мгновение длилось вечно, и в то же время ждала, нетерпеливо и жадно, того, что могло и, будь на то ее воля, должно было последовать за этим почтительным поцелуем. Воспоминания о том вечере, как она прижималась к нему всем телом, и о том, что ощутила в ответ, неотступно преследовали ее все эти дни, хотя Лесли и загнала их в самый отдаленный уголок сознания, поклявшись не форсировать события.

Если ему необходимо время, чтобы убедиться в том, как она ответит на его ласки, что ж… Все время мира в его распоряжении. Она «может и подождать. Только… только не так-то это просто — ждать, когда любишь.

Когда любишь? Да разве я люблю его? — испуганно пискнул внутренний голосок слабости. Но второй, принадлежащий сильной половине ее натуры, немедленно ответил: конечно. Надо смотреть правде в глаза. Я люблю его. Больше всего на свете люблю. Со всеми его слабостями и недостатками. Потому что он такой, какой я сейчас сказала: истинно благородный рыцарь. И потом… потом он волнует меня как мужчина… Я знаю, что так не годится, но самой-то себе ведь можно признаться…

Но почему же он так долго ждет, почему не решается? Неужели не чувствует, что я жду его? Или это из-за той женщины, которая бросила его?

— О, как же я ненавижу ее, — еле слышно выдохнула Лесли и тут же спохватилась.

Но Гарри расслышал, поднял голову и удивленно спросил:

— Кого, Лес? Кого ты ненавидишь?

Она отняла руку, спрятала ее под стол и, заставив себя успокоиться, сказала:

— Сама не понимаю, что несу. Не обращай внимания, Гарри, пожалуйста.

— Как скажешь. — И он пожал плечами, не понимая, как истолковать вырвавшиеся у нее слова. — Что ж, пожалуй, нам пора приступать к съемке. Уже почти девять. Давай доедать и начнем. А то ты завтра совсем не выспишься.

Они быстро покончили с ужином, отнесли посуду в кухню и оставили там до следующего дня.

Гарри собрал и зажег все имеющиеся лампы, а Лесли удалилась в спальню, откуда через несколько минут прокричала:

— Гарри, мне нужна твоя помощь! Зайди, пожалуйста!

Он повернулся в ту сторону, откуда донесся ее зов, судорожно сглотнул и обтер о джинсы моментально вспотевшие ладони. На цыпочках подобрался к закрытой двери, за которой находилась она, и прислушался, но единственное, что услышал, — это удары собственного сердца. Такие сильные, что они отдавались в ребрах и причиняли физическую боль. Поднял руку, намереваясь постучать, но не смог и уронил ее вниз.

— Да Гарри же!

Этого призыва он уже не мог ослушаться, отступил на несколько шагов и крикнул, делая вид, что только что услышал:

— Иду-иду! Я пленку заряжал!

Осторожно повернув ручку, он приотворил дверь и попытался заглянуть. Но Лесли словно угадала его смятение и сказала:

— Смелее. Я в благопристойном виде. Ну же, не бойся.

— Да я и не боюсь.

С этими словами Гарри вошел в спальню и замер на месте как соляной столб.

Лесли стояла к нему спиной, окутанная ярдами и ярдами белого атласа, из которого виднелся лишь небольшой клин ее нежной кожи. В руках она держала длинный шнурок из того же материала.

— Задача у тебя самая примитивная: зашнуровать корсет, потом затянуть посильнее. А уж затем сказать, какой парик мне лучше надеть — светлый или темный. Только и всего. Проще не придумаешь.

Гарри облизнул пересохшие губы, хотя и безуспешно, ибо язык был не менее сухим, и с трудом выдавил:

— Ничего себе примитивная. Да тут не меньше тридцати петелек с каждой стороны.

— Так и есть. Поэтому не мешкай и приступай. Там шесть платьев, и все с корсетами.

Он взял шнурок и попытался вдеть в первую петлю, но случайно коснулся спины Лесли и от волнения тут же его выронил. Смущенно засмеялся и пробормотал:

— И зачем только такие делают? Несомненно, это изобретение — плод женского коварства. Чтобы поиздеваться над женихом, которому придется все это расшнуровывать.

Лесли хихикнула в ответ.

— Интересная версия. Мне она и в голову не приходила. Впрочем, это естественно: женщины ведь менее романтичные создания, чем мужчины. Но, кроме шуток, корсет — самый простой способ заставить платье хорошо сидеть на любой фигуре.

Когда Гарри после десятиминутных усилий удалось справиться с этим многотрудным — по многим причинам — заданием, он облегченно вздохнул и едва не схватился за бок, но сдержался. Из предложенных его вниманию париков он лично выбрал бы темный, с волосами до плеч, поскольку светлый, с длинными, вызывал слишком яркие воспоминания об их первой встрече и Грязном Тедди, но не решился сказать ей прямо, чтобы не обидеть.

— Ну, не знаю. Опять-таки я же не профессионал. Как можно быть уверенным, что лучше выйдет на снимках? Давай сделаем в обоих, потом выберем…

Они разошлись по спальням в начале третьего, но Гарри удалось заснуть лишь к утру. В таком возбужденном состоянии он не был еще ни разу, ни после того как Дженни его бросила, несмотря на долгое воздержание, достойное монаха-отшельника, ни даже с ней…

А Лесли… что ж, Лесли улеглась в постель со счастливой улыбкой на губах. Ибо она прекрасно поняла, что ожиданию ее придет конец если и не завтра, то в самом ближайшем будущем…