"Белые птицы детства" - читать интересную книгу автора (Сукачев Вячеслав Викторович)

ЧАЛКА

Первого сентября все ребята ушли в школу, и Карысь остался один. Правда, не совсем уж и один, были ещё его сверстники: Колька Корнилов, Настька Лукина, Петька Паньшин, но, как полагал Карысь, они в счёт не шли. Разве могли они сравниться с Витькой Зориным или Васькой Хрущёвым? Нет, сравниться они с ними не могли, и потому с первого сентября Карысь остался один.

А уже подступала пора, когда листья, устав висеть на деревьях, начали медленно и плавно кружиться в воздухе, и падать на землю, и легонько шуршать иод ногами по утрам. И уже на озере, которое было когда-то Амуром, а теперь отделилось от него и стало большим озером с толстым камышом, всё чаще собирались в шумные стаи дикие утки, и отец по вечерам заряжал жёлтые патроны. Но особенно странное что-то творилось в тайге. Вначале на самых вершинах ближних сопок оделись в ярко-жёлтый наряд тоненькие осинки. Потом этот странный для тайги, огненный цвет начал спускаться всё ниже, и однажды утром, когда Карысь выбежал в огород, он с удивлением увидел, что но всей тайге занялись густо-красные, ярко-жёлтые и просто красные, жёлтые, оранжевые факелы. Среди сочной зелёной хвои эти факелы особенно сильно бросались в глаза, и Карысю казалось, что это какой-то невидимый волшебник раскрасил ночью деревья, как разукрашивают ёлку на Новый год. С малопонятным восторгом и удивлением смотрел он на изменившуюся тайгу, смотрел на реку, в которой теперь уже нельзя было купаться и над которой высоко в небе пролетали треугольники неизвестных Карысю птиц, и неожиданный восторг перед жизнью неведомой, но удивительно интересной, охватывал Карыся.

Он повертел головой, соображая, что бы такое необычное сделать сейчас, и вдруг увидел, что дед Плехеев выгоняет из конюшни лошадей. И ещё ни о чём не успев подумать, Карысь уже бежал через огород к конюшне.

Вначале дед Плехеев совсем не заметил Карыся, заворачивая лошадей к водопою. Но потом, когда Карысь взял прутик и начал помогать ему, бегая вокруг небольшого табунка коней, дед Плехеев, сидевший верхом на большой и круглой лошади, звали которую Чалка, весело сказал:

— Здорово, Карысь! Помогать пришёл?

— Да,— сдержанно ответил Карысь, глядя на деда снизу вверх.

— Это хорошо. А то, вишь, никак я тут один не управлюсь.— Дед Плехеев ткнул Чалку в бока ногами, дёрнул повод и нешибко поскакал заворачивать отбившуюся от табуна Лёльку, молодую и норовистую лошадь, за которой бегал маленький рыжий жеребёнок по имени Перстень. Отец дома говорил, что так его назвали за белую полоску на задней ноге. Карысь присмотрелся и действительно увидел на рыжей ноге жеребёнка узкую белую полоску. Он обрадовался этой полоске и побежал к Перстню, ласково прося его подождать.

— Перстень, Пе...ерстень,— звал Карысь, но жеребёнок проворно перебирал длинными ногами и ни за что не хотел отставать от матери.

Обиженно поджав губы, Карысь перестал бежать, а потом и совсем остановился. Он стоял на бугорке и смотрел, как спускаются лошади к воде, как всё быстрее они бегут, толкая друг друга круглыми боками, и как среди них совсем потерялся Перстень.

— И вовсе не красивый,—презрительно сказал Карысь,— весь рыжий, как Витька.

Он сел на бугорке и стал наблюдать, как шумно вбежали лошади в воду, как резко они там остановились и дружно опустили головы, отчего по воде побежало столько кружочков, сколько было лошадей. А рыжий жеребёнок, не захотев пить воду, уткнулся матери под живот и радостно замахал коротким пушистым хвостом.

Чалка тоже пила, и дед Плехеев, опустив повод, достал портсигар с тремя богатырями и закурил. Было хорошо видно, как поднимается над ним синяя струйка дыма и пропадает в прозрачном воздухе. Потом дед Плехеев закашлялся, и Чалка подняла голову, оглянулась на него и опять принялась пить, фыркая из широких ноздрей в воду.

Назад лошади возвращались потихоньку, и даже Лёлька больше никуда не бегала, а спокойно шла в середине табуна рядом со своим рыжим Перстнем. Лошади проходили мимо Карыся и легонько косились на него, а некоторые останавливались, удивлённо смотрели и, тряхнув головой, шли дальше.

Отчего-то Карысь загрустил и, подобрав прутик, стал ковырять землю.

— Ну, помощник, прокатиться хочешь? — неожиданно услышал Карысь голос деда Плехеева и, подняв голову, ещё ничего не понимая, но уже переполняясь тайным восторгом, с изумлённым недоверием спросил:

— Кто, я?

— Ну а кто же ещё у меня помощник? — дед Плехеев лукаво улыбнулся.

Карысь хорошо запомнил коварство деда Плехеева, который не утерпел и рассказал матери о том, что они ходили с Васькой в дальний лес, к тем далёким сопкам, куда, петляя и извиваясь, уходит манящая за собой дорога, и потому он осторожно спросил:

— А мне можно?

— А почему же это нельзя? Ты уже вон какой большой. Чай, на следующий год в школу пойдёшь, а?

— Пойду,— Карысь начал волноваться и тяжело дышать.

— Ну вот. Так что сидай на Чалку. Это тебе тоже ученьем будет.

Карысь мгновенно вскочил с земли, и чтобы показаться деду Плехееву ещё выше, подтянулся, почти на цыпочки встал, тревожно и радостно косясь на Чалку.

— Ну, гоп! — дед Плехеев подхватил Карыся под мышки, легко оторвал от земли, кинул вверх, и уже в следующее мгновение Карысь сидел верхом на лошади. По спине Чалки пробежали морщинки, как это бывает на воде, когда лёгким порывом промчится ветер, потом она стриганула острыми ушами и вопросительно покосилась на деда.

— Держись, Карысь! Голова-то не кружится?

Карысь замотал головой, потому что дыхание у него перехватило, сердце подобралось к самому горлу и стало трудно глотать. Он никогда не думал, что с лошади земля бывает так далеко, что у деда Плехеева совсем нет волос на макушке, а у Чалки тёплая спина.

Дед Плехеев пошёл вперёд и потянул за повод, Чалка тряхнула головой и тоже пошла, легонько покачиваясь под Карысём. Вцепившись обеими руками в гриву, крепко сжав ноги вокруг круглых боков, Карысь почти ничего не видел и не слышал, и жил только одной-единственной мыслью — не упасть. А, прямо надо сказать, для этого Карысю надо было делать немалые усилия. Чалка была лошадь широкой кости, к тому же и справной непомерно, имела хоть и плавный, но укачистый ход, и Карысю, сидевшему на её спине как на столе, удерживать себя в вертикальном положении было нелегко. Трудно ему приходилось ещё и потому, что покачиваться в такт лошадиного шага он не умел, да и не догадывался об этом, и сидел на Чалкиной спине старательно прямо, боясь оторвать взгляд от её постоянно двигающихся ушей.

Постепенно Карысь хоть и не освоился, но немного привык к своему рискованному положению и даже отважился оглядеться. И он увидел, что многие предметы, на которые раньше приходилось смотреть, задрав голову, теперь оказались значительно ниже его и выглядели совсем по-другому. Ну вот, например, дед Плехеев. Если раньше он казался недосягаемо высоким и сильным, как все мужчины, то сейчас Карысь видел, что дед Плехеев узок в плечах, сутул, что шея у него сзади красная и морщинистая, а вокруг макушки волосы стоят дыборком. Или вот молоканка, мимо которой проезжал теперь Карысь. Совсем низенькая, так что он смог увидеть на её крыше проржавевший бидон, обруч от колеса и маленькие кустики полыни, проросшие из пластов. На всё это Карысь смотрел с удивлением, однако же не забывая цепко держаться за гриву и стискивать ногами тёплые Чалкины бока.

— Нравится? — Дед Плехеев оглянулся и сильно сощурился, потому что за спиною у Карыся было огромное белое солнце, лишь недавно оторвавшееся от сопок и теперь спокойно катившееся по синему небу.

— Да! — Карысь засмеялся, влюблённо глядя на деда.

— А сам проехать не забоишься?

Карысю показалось, что дед коварно посмотрел на него.

— Н-нет,— не очень-то уверенно ответил Карысь, крепче хватаясь за гриву,— н-не забоюсь.

— Тогда держи.— Дед Плехеев остановился и протянул ему повод.

Карысь замешкался, не решаясь так вот сразу отпустить надёжную гриву и взять узенький ремешок повода, в котором не было решительно никакой прочности.

— Да ты смелее, Карысь, — подбодрил дед Плехеев,— и не сиди на лошади как кол, торчмя, а на спину немного откинься, на спину. Вот так вот, во, а ногами-то и цепляйся ей за бока. Ну, поехал. Но, Чалка!

И Чалка пошла, и теперь уже никого не было рядом, а только Чалка и он, Карысь, испуганный и счастливый. Лошади, далеко обогнавшие их, уже подходили к открытым воротам конюшни, где ждал их после водопоя привычный корм, своё стойло, и перед самыми воротами они не выдержали, припустили рысью, и первой, конечно же, припустила Лёлька. Чалка ничем не отличалась от лошадей, а потому тоже прибавила шаг, очень скоро перешедший в мелкую, тряскую рысцу. Карысь, не ожидавший такого подвоха, в первый же момент едва не свалился с лошади и, сразу же забыв про все советы деда Плехеева, вновь вцепился в гриву, бессильно подскакивая на широкой Чалкиной спине. Он чувствовал, как постепенно съезжает набок, но ничего не мог с этим поделать и покорно закрыл глаза.

Карысь не запомнил той секунды, когда он совершал первый в своей жизни полёт — с лошади на землю. Полёт этот был мгновенным, беспамятным, и когда он открыл глаза, всё уже было позади: и полёт, и удар о землю, и несколько кувырков через голову. Карысь открыл глаза и увидел над собою круглый живот Чалки. Живот был почти без шерсти, огромный, весь перепутанный толстыми жилами и почему-то показался Карысю похожим на бочку, в которой дома солили на зиму помидоры и огурцы. Вот только железных обручей не было.

— Живой, Карысь? — подбежал испуганный дед Плехеев, склоняясь над ним.

Карысь подумал, с удивлением вспомнил, что и в самом деле живой, засмеялся и счастливо ответил:

— Ага.

— Слава богу,— радостно улыбнулся и дед Плехеев,— а то ведь напужал совсем. Рухнул и лежишь. Ну, думаю, за такое дело Виктор Фёдорович с меня живого шкуру сдерёт. Однако, вставай, паря.

Карысь неохотно выбрался из-под лошади, пошоркал ладошкой запачканные колени, поднял голову и... с ужасом увидел Настьку Лукину. Она стояла совсем рядышком, возле молоканки, и презрительно смотрела на Карыся из-под длинной чёрной чёлочки. Карысь давно заметил, что всех людей любить нельзя, но вот Настьку в первую очередь. Она всегда умудрялась появляться в такие моменты, когда Карысю хотелось побыть одному. Конечно, теперь и думать было нечего о том, что никто не узнает о его падении. Оставалось только одно — презирать Настьку, и Карысь небрежно отвернулся.

Когда все лошади забежали в конюшню и дед Плехеев развёл их по стойлам, Карысь пошёл ещё раз посмотреть на Чалку. Теперь после езды верхом, и особенно после падения, она была для Карыся самой главной лошадью на земле. Самой сильной и хорошей лошадью.

Чалка, опустив голову в ясли, аппетитно хрумкала овсом, изредка переступая передними ногами с широкими серыми копытами. Карысь, словно впервые увидев её, с уважением решил, что это очень высокая и очень смелая лошадь. И что никто из ребят, разве только Витька, не смог бы проехать на ней верхом. Он подобрался поближе к яслям и, просунув руку между жердями, тихонько погладил Чалку по шее.

— Мы ещё будем кататься? — спросил он шёпотом и забрался рукой под гриву, где было очень тепло и немного потно.—Я уже больше не упаду,—пообещал Карысь серьёзно и с уважением посмотрел на широкую Чалкину спину, где совсем недавно сидел верхом.

Дед Плехеев чинил хомут в кладовой. Здесь было темновато, сильно пахло кожей и варом, который большим куском лежал под верстаком.

— Дедушка, я домой пошёл,— сообщил Карысь.

— В добрый час. Спасибо, помог мне. — Дед отложил хомут и принялся разматывать дратву и натирать её варом.

— До свидания.

— Будь здоров.

Карысь медлил, топтался в дверях, а потом спросил:

— Мы ещё поедем верхом?

Дед Плехеев с любопытством посмотрел на него из-под седых бровей, улыбнулся, отчего лицо его стало совсем старым и морщинистым, ответил:

— А как же, Карысь. Обязательно поедем. Приходи...

Карысь выбежал из конюшни, и его ослепило огромное солнце, которое было теперь в самой серёдке высокого неба. Дальняя тайга, наполнившись его светом, жарко пылала яркими красками. Амур издалека казался светло-синим, холодным и манящим. Воздух был чист и прозрачен, и далеко окрест виделось человеческому глазу. Это был один из тех редких дней, которые запоминаются надолго, который всплывёт вдруг в памяти через много-много лет с самыми мельчайшими подробностями и грустью отзовётся в человеке. Но Карысь, весело шагающий к дому, ещё не знает об этом.