"Джинн третьего класса" - читать интересную книгу автора (Уильямс Роберт)Глава 6. БАГДАДСКИЕ ФОКУСЫРыжий и его компания приближались. Алек не стал дожидаться, пока они подойдут вплотную, и стрелой метнулся к виадуку. У забора он лихорадочно отсчитал четырнадцатую планку справа. — Вон он! — крикнул Рыжий. — Ату его! Повесив сумку на шею и в шестьсот сорок шестой раз горько пожалев о том, что забыл дома волшебную банку, Алек в отчаянии сдвинул в сторону незакрепленную доску. Как дождевой червяк, спасающийся от воробья, он протиснулся в щель и распластался в траве около Танка. Снова раздались крики, и четырнадцатая планка изогнулась под напором Рыжего и его приятелей. Но Алек уже пришел в себя. Он сообразил, что сам Уоллес нипочем в дыру не пролезет. Другое дело его дружки — среди них, может, и найдется кто потоньше. Он-то и полезет первым, а остальные поднажмут и расширят проем. — Выходи, Боуден! Мы знаем, ты там, за забором! Сдавайся! Ты будешь уничтожен! Я же тебе говорил! — надрывался Рыжий. Алек промолчал. В траве он нащупал несколько кирпичей, остатки обвалившейся стены. Он попробовал поднять целый кусок кладки. Не вышло. Еще раз попробовал, и кирпичи поддались. Они рухнули Алеку на ногу, и он прикусил язык от боли. — Сдавайся, Боуден, — спокойно проговорил Рыжий. Ага, подумал Алек, пролезть они, значит, не могут. Но тут раздался треск — кто-то лупил по доскам ботинком так примерно сорок пятого размера. Алек вздохнул и подобрал с земли кирпич. Что бы сделал на его месте Абу Салем? Сказал бы: «Кирпич, кирпич, перелети через забор». Так Алек и поступил: он поднял кирпич, и, раньше чем ты, читатель, успел бы сказать ученое слово «трансфигурация», кирпич ухнул прямо в прогнувшуюся планку. Алек с удовольствием прислушался к воплям, которые издал один из дружков Рыжего, не успевший вовремя убрать пальцы. Но теперь выхода нет: домой придется идти через Танк. — Ладно, Рыжий, пошли. Мы с ним завтра в школе потолкуем. Алек подхватил портфель и побежал через заводской двор к каналу. Через пять минут он отыскал подходящую доску, починил мост, пришедший в негодность после вчерашней катастрофы, и вот он уже на другом берегу и бежит к дому. На полдороге, у огородов, он услышал стук колес: папин поезд въехал на виадук. Мама была в магазине. На кухонном столе она оставила записку: «Поставь чайник и загляни в кладовку». Там, на полке у двери, Алек обнаружил еще теплый сладкий овсяный пудинг. Он отрезал себе порядочный кусок и уже собирался за него приняться, когда в дом вошли папа и мама. Мама молчала, и Алек понял: что-то происходит. Рот у нее был крепко-накрепко сжат, и она — вопреки обыкновению — ни слова ему не сказала и даже не заставила заправить рубашку. Папа, тоже молча, начал заваривать чай. Но ведь папа вообще неразговорчив. Мама и двух слов не сказала, а Алек уже сообразил, в чем дело. — Алек, сынок, мне ужасно, жаль но через неделю, через две тебе придется переехать в чулан. А вещи свои ты будешь держать в сарае. Алек скорчил кислую физиономию. Он понимал, что это бесполезно, но все-таки попробовал протестовать: — Ну, ма, почему еще? — Том, Элен и малышка немного поживут с нами. Им пришлось съехать с квартиры. — А я тут при чем? Пусть Ким поживет в чулане! — АЛЕК! — закричала мама (она всегда кричит, когда сердится). — Ким старше тебя, и она уже сама зарабатывает! — Что я, виноват, что еще не работаю?! — Нет, конечно, нет, но постарайся все-таки, чтобы мы поменьше на тебя тратили. Ты за год загубил уже две пары кед. Ах, черт! Мама все знает! — Я себе новые куплю. — На какие это деньги? — Займу у Ким пятьдесят пенсов. — Ну, посмотрим. Открылась дверь, и в комнату влетела Ким, на ходу стаскивая с головы платок и сбрасывая туфли прямо в угол. — Что ты себе позволяешь? — возмутилась мама. Все признаки семейного скандала были налицо. Папа взял чашку и, не говоря ни слова, ушел в большую комнату. Алек выскользнул из кухни в коридор. Но тут он вспомнил про банку и, перепрыгивая через ступеньки, побежал наверх. Перепрыгивать через ступеньки, как настоящий взрослый, он научился всего неделю назад и страшно этим гордился. Войдя в комнату, он подошел к кровати, сорвал с нее подушку, и… ПОД ПОДУШКОЙ НИЧЕГО НЕ БЫЛО. Алек заметался по комнате, как муравей по муравейнику. В шкафу? Нет. На столе? Нет. В ящике? Нет! Нет! Пропала банка!!! Он отворил дверь. Как можно незаметнее спустился вниз. На кухне все было тихо. Мама, Ким и папа сидели за столом и обедали с таким видом, как будто ровным счетом ничего не случилось. — Попей чайку, Алек, — предложила мама. — Съешь копченой селедочки. Ты ведь ее любишь. Потом можешь взять еще кусочек пудинга. — Мам! — Что? — Где банка? — Какая банка? — Из-под пива. — Ты говоришь про ту ВОНЮЧУЮ БАНКУ, которую я утром нашла у тебя под подушкой? Ким взвизгнула от восторга: — Наш ребеночек вконец рехнулся! Скоро свои уши под подушку спрячет! — Не лезь, когда не спрашивают! — буркнул Алек. — Меня никто никогда ни о чем не спрашивает, — прыснула Ким. — Когда хочу, тогда и говорю. Алек смолчал и спросил у мамы: — Серьезно, ма, где банка? — Вполне серьезно, сынок. Она там, где ей самое место, — в мусорном баке. — НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! — ахнул Алек и подавился селедкой; он вскочил, отодвинул стул. — Пойдешь, когда допьешь чай. — Но… — Дадут мне сегодня спокойно поужинать? — спросил папа. Алек сел на место. — Мусорщики сегодня были? — Вообще-то должны были приехать, но в депо, кажется, забастовка. Вечно беспорядок! Ким фыркнула: — Если бы я была мусорщиком, бастовала бы всю жизнь. — Если бы ты была мусорщиком, ты бы убрала у себя в комнате, — осадила ее мама. — Можно встать из-за стола? — спросил Алек, запихивая в рот последний кусочек селедки. Не дожидаясь разрешения, он выбежал на задний двор. В фургоне все было тихо — следовательно, дед сидит где-нибудь в компании своих приятелей и доводит их до колик, изображая Чарли Чаплина и прибавляя от себя такие словечки, каких сам Чарли, может, и в жизни не слыхал. В углу двора стоял переполненный мусорный бак, а рядом возвышалась прикрытая мешковиной гора банок и бутылок. Алек бросился к этой куче и сорвал мешковину. Фасоль… горчица… консервированный компот… Ага, вот она. Алек поднял знакомую жестянку и вздрогнул, увидев внутри большую уховертку. Он вытряс уховертку из банки, невзирая на сопротивление, которое она оказала, не желая покидать уютную норку, и отправился домой. — Не смей держать эту гадость в комнате! — сказала мама. — Ну, ма! — И обязательно ее вымой. Она же валялась в мусорной куче! — Ее нельзя мыть. — Да ты что, Алек?! — удивилась мама, взяла банку и подошла к раковине. Она вымыла банку мылом, ополоснула кипятком и хорошенько встряхнула. Еще два раза промыв банку холодной водой и ошпарив горячей, она вернула ее Алеку, предварительно вытерев ее посудным полотенцем. Алек просто остолбенел от ужаса. Получив разрешение отнести банку в комнату, Алек поднялся наверх, сел на кровать и прошептал: — Салам алейкум, о Абу Салем! — Алейкум салам, о Алек! Алек облегченно вздохнул: — Все нормально? Джинн рассмеялся: — Достославная Шехерезада, чтобы сохранить красоту, купалась в молоке. А мне еще никогда не приходилось принимать такую освежающую ванну. Откуда взялась эта обильная пена? — От хозяйственного мыла. С тобой все в порядке, Абу? — Илхамдулила. Благодарение аллаху. Со мной, как ты изволишь говорить, все в порядке. Каковы твои пожелания? — Эх, Абу! Ты мне сегодня был нужен позарез! И Алек поведал джинну о всех несчастьях, приключившихся за день, после того как утром он оставил банку дома, и о том, как он нашел банку в мусорном баке. Абу пребывал в прекрасном расположении духа (чем немного раздражал Алека), пока речь не зашла об уроке истории и о том, как Волосатый Гаррис измывался над сочинением Алека про крестоносцев. — Клянусь бородою пророка! Эти истины поведал сам великий и премудрый Ибн Халдун! Как может возражать ему этот ничтожный червь? Скажи одно слово, и голова его слетит с плеч. Но нет! Давай лучше поразим его Великой Чесоткой, дабы он не знал ни минуты отдохновения, пока не согласится, что все описанное тобою — правда! Алек вздрогнул, представив себе Волосатого Гарриса, пораженного Великой Чесоткой, но Абу он ответил так: — Нет уж, пусть Волосатый Гаррис влачит свое жалкое существование. У меня есть для тебя дело поважнее. — Твое слово — закон, о Алек. — Не спеши, Абу. То, чего я желаю, можно будет сделать, только когда стемнеет. А теперь, как насчет шиш-кебаба? Пир устраивать не стоит, но немножко кебаба с хлебом не повредит. А я пока сделаю уроки. — Уроки? Алек объяснил: — Сегодня на английском мы читали рассказ. Теперь мне надо изложить его своими словами. — Веселый рассказ? — Не очень. Такой, знаешь ли, современный рассказ про то, как мама воспитывает ребенка, а потом про то, как ее сын начинает самостоятельную жизнь. — Увы, увы, бедное дитя! Но я, о Алек, знаю куда более занимательные истории. — Какие? — Про то, как прекрасная Шираз провела богатого старика, который хотел на ней жениться. Алек улыбнулся: — Рассказывай, Абу! Только говори помедленнее, чтобы я все успел записать. История оказалась страшно длинной. На то, чтобы записать ее, да притом закусывая кебабом, ушел весь вечер. Когда Алек смахнул со стола крошки и открыл окно, чтобы выветрился запах кебаба (а то еще мама пронюхает!), на дворе было совсем темно. Мама постучала — Алеку пора было спать. — Ну, Абу, пора, — сказал он, когда все в доме затихло и внизу выключили свет. — Твоя воля для меня закон! Алек рассказал Абу печальную историю про Тома, Элен и малышку, про чулан и про свое мрачное будущее. Абу только охал: — Ты желаешь, чтобы я построил для твоего брата и его семейства дворец? На это, боюсь, уйдет уйма времени. — Да что ты, Абу! Я просто хочу, чтобы наш дом стал больше! — Как это? — Ах, Абу, неужели при дворе Гаруна аль Рашида никогда не творили таких чудес? — Зачем чудеса, о Алек, когда есть рабы, которым нужно только приказать?.. — Да, действительно… Алек попробовал объяснить, чего он хочет, рисуя в воздухе чертежи и то и дело показывая пальцем во двор. Наконец Абу сказал: — Это доброе дело. Надо тебе помочь. Я на минутку отлучусь. Маасалаама. — Маасалаама, Абу. Несколько минут все было тихо. В окне виднелся на фоне ночного неба знакомый силуэт виадука. Внезапно стены задрожали. Потом они засияли загадочным зеленоватым светом и постепенно растаяли. Осталась одна кромешная тьма. — Эй, ты что там вытворяешь, Абу? — Минуточку, о Алек… — пропыхтел джинн. Потом в темноте вновь возникли очертания пола и стен, стремительно расходящихся в стороны. Снова показалось странное сияние, которое постепенно перешло в обычный электрический свет. Перед Алеком простиралась комната. Она уходила далеко-далеко, и стены ее были покрыты роскошными голубыми коврами. По обе стороны стояли диваны и кресла, а под шелковым балдахином возвышалась мягкая кровать. В глубине комнаты Алек увидел огромное окно. Да, Абу было чем гордиться: чудо, настоящее чудо, без глупостей, без обмана! Алек соскочил с кровати и босиком пробежался по новой комнате. Ноги утопали в мягких коврах. Он плюхнулся на пол, перекувырнулся, вскочил, прыгнул на роскошную кровать под балдахином и начал скакать на ней, как на батуте. Алека так и тянуло перепробовать все кресла и диваны! Потом он подбежал к окну и высунулся, чтобы полюбоваться на дом снаружи. Тут Алек услышал странный шум. Кто-то кричал: — На помощь! На помощь! Алек посмотрел вниз и в ужасе воскликнул: — Абу, сделай все, как было! Салам алейкум… Скорее же! — На помощь! На помощь! На дворе было темно, и Алек с большим трудом разобрал, в чем дело. Чудесная комната, сотворенная Абу, заполнила весь задний двор и не оставила места для фургончика. Он опрокинулся набок. Одно колесо бешено вращалось. Из окна высовывалась голова деда. Ночной ветерок разметал его седые волосы. Дед звал на помощь. — Абу-у! — взмолился Алек. — Что угодно тебе, о повелитель? — пыхтя, осведомился джинн. — Ну и наделали мы бед! Скорей верни все, как было, и поставь фургон на колеса. — Но я ведь с таким трудом растянул твою комнату! — Постарайся! Пожалуйста! Чтобы все было, как раньше! Дед там с ума сойдет от страха. — Твоя воля — закон, — обиженно ответил Абу. Раздался грохот, треск, скрип, и роскошная мебель, канделябры, широкое окно и сама комната исчезли так быстро, что Алеку показалось, будто он парит в воздухе. Потом он упал с таким грохотом, что вовсе потерял всякое соображение. Он огляделся. В одной пижаме он стоял у фургончика. Фургончик покоился на колесах. Открылась дверь, и на крыльцо вышел дед — в ночной рубашке, с зажженным фонариком. — Это ты, Алек? Ты что тут делаешь? Простудишься! Ну-ка, иди сюда! Дедушка протянул Алеку руку, и они вошли в фургон. Потом дед долго возился, пытаясь зажечь лампочку над койкой. — Похоже, парень, у нас с тобой сон тяжелый. Ты бродишь по двору в пижаме, а мне вот привиделось, будто фургон перевернулся и я зову на помощь. — Да ты и вправду звал на помощь! Поэтому я… — Алек прикусил язык. Ну как объяснить деду, что произошло?! — Хорошо еще, соседей не перебудили! — сказал дед и выглянул в окошко. — Ну, мама с папой ничего не слышали. Оно и понятно: они ведь спят в большой комнате. — Он потрепал Алека по голове. — Вот уж не думал, Алек, что ты по ночам гуляешь, — вздохнул дед и помолчал. — Оставайся-ка пока здесь. Если ты сейчас вернешься, всех перебудишь, разговоры начнутся… Ложись, парень, на мою койку, а я — здесь, в кресле, подремлю. Не волнуйся, мне и тут хорошо. Ложись. Алек лег. Простыни еще были теплыми, и его быстро сморило. Дед укрыл Алека одеялом и, выключив ночник, сел в кресло. Когда глаза Алека привыкли к темноте, он посмотрел на старика. — Дед! — Что тебе? — Спой что-нибудь. Дед ухмыльнулся, поерзал в кресле и откашлялся: Голос деда становился все тише и тише: Алек заснул. |
||||
|