"Джинн третьего класса" - читать интересную книгу автора (Уильямс Роберт)

Глава 2. СЛОН — БЕЗЗАБОТНЫЙ МОТЫЛЕК

По колено в грязи, Алек что есть сил хватался за траву, росшую на берегу. Он отпустил ручку портфеля, влез руками в крапиву, взвыл, отскочил назад и снова вцепился в пучок травы. На этот раз — правда, с великим трудом — ему удалось выкарабкаться. На берегу он присел, чтобы обдумать создавшееся положение. А создавшееся положение было ужасно. Левая штанина была облеплена жирным илом, носки и кеды промокли насквозь. Одежда издавала ужасающий запах. И тут Алек увидел, как его портфель неторопливо погружается в вонючие воды канала. Нагнувшись над водой, он еле успел его выловить. Трясина в знак протеста громко чавкнула.

Алек без труда очистил от грязи портфель и принялся за брюки. Тут дело пошло хуже. Правда, ряску он стер травой, но и через пять минут брюки были все в пятнах и страшно пахли тиной.

— Боуден, Боуден! — покачал головой Алек. — Куда же тебя занесло!

Делать нечего — надо возвращаться домой. Явится он, конечно, в самый неподходящий момент: папа будет сидеть, смотреть на всех исподлобья, и слова из него не вытянешь. Зато мама… мама слов не пожалеет, хотя смотреть тоже будет исподлобья. А сестрица Ким, как заявится со своей кондитерской фабрики, так и будет хихикать до одурения. Но выхода нет. Вперед, Боуден!

Алек подошел к забору, опять отсчитал нужную доску и еле-еле выбрался на другую сторону. Вот он и у подножия холма, на котором стоит его дом. Несмотря на теплый вечер, вокруг не было ни души. Из окон падал белесый свет телевизоров, раздавался звон посуды и прочие приятные звуки, какие обычно сопровождают мирное вечернее чаепитие.

Авось, подумал Алек, подходя к дому, удастся прошмыгнуть через парадную дверь и сразу наверх, к себе, чтобы не заходить на кухню и избежать торжественной встречи! Впрочем, он и сам понимал, что этот номер не пройдет. Парадную дверь открывали раз в тридцать лет — на свадьбу и на похороны, — так что войти, не постучав, не удастся. Придется идти через кухню. Алек взял себя в руки и вошел во двор.

— Алек, мальчуган!

Голос раздался с заднего двора, из белого в зеленую полоску прицепного домика на колесах. Колеса, впрочем, были только с одного бока — с другой стороны под фургончик были подложены кирпичи. Папа время от времени поговаривал, что надо бы его починить, да все никак руки не доходили.

Узкое окошко фургончика открылось, и в нем показалась большая розовая лысина, окаймленная взъерошенными седыми волосами.

— Алек, мальчуган! Что с тобой стряслось?

Алек с облегчением вздохнул:

— Ох, дед, как ты меня напугал…

— Еще бы! Ты небось думал, что тебя никто не заметит.

Алек кивнул.

Голова спряталась в фургоне. Затем открылась дверь, из нее показалась рука, поманила Алека, и Алек, краем глаза косясь на кухонную дверь, побежал к фургону. Дверь затворилась.

Внутри было жарко. Воздух был синим от табачного Дыма. Вонял примус. На нем грелся и уже начинал отливать красным маленький паяльник. Сквозь дымовую завесу Алек разглядел деда. Он сидел на койке, одетый в полосатую пижаму с вытершимися обшлагами. Дед улыбнулся Алеку, показав редкие зубы. На раскладном столике у кровати стояла тарелка, банка сардин, кувшин пива и лежал ломоть хлеба.

— Привет, дедуль! Чего ты паяешь? — спросил Алек, на мгновение позабыв о своих горестях.

— Я не паяю, дурачина, а подогреваю пиво с мускатным орехом, — ответил дед, схватил паяльник и ткнул его в кувшин с пивом.

Над кувшином поднялось облачко пара, и в спертом воздухе комнаты возник новый, странный запах.

— Попробуй, если хочешь, — предложил дед, но Алек поспешно отказался.

Дед осушил стакан и аккуратно утерся бумажной салфеткой, которую вытащил из рукава пижамы…

— Ну, мальчуган, давай мне твои панталоны. Я их почищу. Ты, видать, побывал в канале… Не спорь, не спорь. Скидывай кеды. Поставь их там, у огня. А я пока протру твою одежку метиловым спиртом.

— Но, дед… — запротестовал Алек.

— Пока мы тут с тобой управимся, как раз подойдет время, чтобы незаметно проскочить через кухню. Они все будут в большой комнате.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда, что у нас неприятности. Твой брат Том с женой и малышкой возвращаются к нам. Он работу потерял. У вас, значит, все теперь будет по-другому, и тебе придется освободить комнату.

Алек задрожал. Ей-богу, хуже дня еще не бывало. Он-то знает, чем это кончится. Том с семьей будет жить во второй спальне, Ким переедет в комнатушку Алека, а Алек — в чулан.

Те, кто считает, что чулан — это комната, где держат старые вещи, тряпки и коробки, ошибаются. Чулан — это собачья будка. Это конура над лестницей. Если туда поставить кровать, дверь не закроется. В чулане запросто можно тренировать водолазов. Всю жизнь Алек спал в чулане. А потом Том уехал. И теперь, о несчастье из несчастий, он, Алек, снова остается без спальни, возвращается назад, в эту клетку!

Тонкой, высохшей рукой дед взъерошил ему волосы.

— Ничего, мальчуган. Выше голову. Бывает и хуже. Давай-ка сюда штаны.

Алек протянул ему брюки и сидел на койке, пока дед, достав бутыль с древесным спиртом, оттирал одно пятно за другим. За работой старик вполголоса напевал:

Пока дед пел, скверное настроение мало-помалу улетучивалось.

Вдруг дед чихнул.

— Запах тут какой-то чудной, мальчуган.

Алек посмотрел на него с удивлением:

— Да ты смеешься, дед! У тебя в фургоне всегда чудной запах.

— Не-е-ет, мальчуган. Я знаю, что говорю… Господи, что с твоими кедами!

Дед бросил тряпку и кинулся к примусу, от которого несло гарью.

— Не может быть! — завопил Алек.

Но одна кеда уже прогорела насквозь, а другая дымилась. Дед еле успел спасти носки, но потерянного не вернешь… Не жизнь, а сплошное несчастье, подумал Алек.

— Не горюй, мальчуган. Я объясню матери, в чем дело, и куплю тебе новые, — сказал дед.

— Ни за что! — ответил Алек.

Не хватало еще, чтобы дед тратил пенсию на кеды.

— Я сам скажу маме. Может, Ким даст мне взаймы пятьдесят пенсов[3], и я куплю кеды сам.

— Ладно, мальчуган. Зато штаны теперь в полном порядке. Когда будешь их надевать, держись подальше от примуса, а то загоришься.

Алек быстро оделся, крикнул: «Приветик!» — и отправился на кухню, стараясь, чтобы обгорелая кеда была как можно менее заметной. Как и предсказывал дед, на кухне никого не было. Негромкие голоса раздавались из комнаты. Алек прокрался по коридору. Добраться бы до лестницы, и тогда…

— Алек?! — окликнула его мама. — Это ты?

— Ага, — пробурчал Алек.

— Сынок, мы заняты. В холодильнике помидоры и пирог с мясом. Поужинай сам.

— А можно у себя в комнате? — спросил Алек, не веря своему счастью.

— Только не сори.

Алек поднялся наверх с портфелем в одной руке и с тарелкой — в другой и облегченно вздохнул, только когда переступил порог своей комнаты. Комнатка у него была небольшая, но по сравнению с чуланом — настоящий дворец. Тут стояла кровать, старый письменный стол, который папа подобрал на свалке, стул и шкаф, полный всякой драгоценной дребедени. Вот перееду в чулан, и все придется держать в сарае, мрачно подумал Алек, уселся на кровати и принялся за пирог.

За едой он мысленно прикинул, как прошел день. Доверять свои мысли бумаге Алек не стал — такие вещи записывать рискованно. И вот что у него вышло:

1. Рыжий Уоллес грозился меня поколотить.

2. Рыжий Уоллес не пускает меня на Бонер-стрит.

3. Рыжий Уоллес может разузнать насчет Танка.

4. Сгорели кеды.

5. У меня месяц не будет карманных денег.

6. Переезжаю в чулан.

7. На меня точит зубы Монти Картрайт.

Про себя он еще раз повторил этот список. Ничего вроде не пропущено. Что может быть хуже неожиданного несчастья? Нет, все вроде бы вспомнил. Но вот вопрос: не слишком ли длинный получился список? Выходит, что один Рыжий Уоллес — целых три несчастья.

Вот именно, целых три несчастья.

Строго говоря, пункты 4 и 5 — это одно несчастье. Иными словами, не случись несчастье № 4, не было бы и № 5. Без кед жить трудно. Без карманных денег — невозможно.

А вот пункт 6 — настоящее несчастье. Оно, правда, еще не случилось, но ведь и первого, и второго, и третьего пока тоже не было. Несчастье № 7 Алек решил вычеркнуть из списка. После выговора на линейке все шло спокойно, а мистер Картрайт ничего не любит откладывать в долгий ящик. Итак, всего шесть или даже пять штук, если считать четвертое и пятое за одну беду. Значит, 5 : 0 в пользу несчастий. Удачи проигрывают «всухую».

Никогда еще такого не бывало с того черного дня, когда Алек забыл дома тетради и пять учителей оставили его после уроков на час — каждый! Он вспомнил тот день и посмотрел на портфель. Пожалуй, стоит еще разок пробежать сочинение про крестоносцев — завтра его сдавать. Он выложил книжки, и в тридцать четвертый раз за этот день его сердце замерло.

На обложке сочинения сидела огромная зеленая клякса. Алек открыл тетрадь. Что ни страница, все рисунки, вырезки и записи были заляпаны зеленой кашей. Все размыла вода Баглтаунского канала… Тина, наверно, попала в портфель через дырку в углу. Давно надо было зашить эту дырку.

Лет сто уйдет, чтобы разыскать все, что нужно, а потом написать заново. 6 : 0. Хоккейный счет. Было сегодня хоть что-нибудь, похожее на удачу? Алек задумался. Да, он ведь нашел на Бонер-стрит загадочную пустую банку! Можно бы ею заняться…

Боуден, сказал себе Алек, все равно тебе предстоят страдания. Отдохни. Что ни говори, завтра — катастрофа. А сегодня надо урвать что можно. Он соскочил с постели, переоделся в старый свитер и джинсы и спокойно открыл дверь. На лестнице он услышал голоса родителей, доносившиеся из гостиной. Ничего не стоит незаметно выскочить.

— Алек, это ты? — спросила мама.

— Ага. Пойду погуляю.

— А уроки?

— Мне одна история осталась. Вернусь и сделаю.

(Врать по-настоящему Алек так и не научился.)

— Как хочешь, но тогда останешься без телевизора.

— Нужен мне этот телевизор!

— Что это с нашим титаном мысли? — раздался насмешливый голос Ким.

Алек хотел было дать ей надлежащий отпор, но вспомнил, что придется еще просить у нее взаймы. Поэтому, крикнув: «Я скоро!» — он выскочил с заднего крыльца и пулей вылетел на улицу, да так быстро, что вы бы за это время не успели договорить до конца ученое слово «параллелепипед».

Придерживая рукой банку, спрятанную в карман джинсов, он сбежал вниз и миновал огороды. Как ни странно, в огороде копался дед в своем старом черном костюме. Алек помахал ему рукой и, не останавливаясь, побежал дальше, к высокому забору, огораживающему Танк. Если дед и заметил, как Алек пролез в дыру в заборе, то виду не подал.

За забором Алек на минуту остановился и, как всегда, обвел взглядом свои владения, поросшие сорной травой и кустарником. Заходящее солнце сверкало, отражаясь в уцелевших стеклах башенного крана. Поросшие плющом стены отбрасывали длинные тени. Алек направился к каналу, но тут вспомнил, что произошло по дороге домой. Придется пройти по порталу и влезть в кабину через окно.

Правда, сегодня не везет и отправляться Дорогой Славы рискованно, но времени на поиски новой доски для мостика у Алека не было. Он свернул направо и побежал к порталу.

Взобраться вверх по железной лестнице было не так уж трудно: настоящие трудности начались, когда Алек добрался до балки, по которой предстояло пройти на высоте 15 метров над каналом. Один неверный шаг — и поминай как звали. Самым надежным (но и самым медленным) способом было сесть на балку верхом и продвигаться вперед сантиметр за сантиметром. Самым быстрым (но и самым рискованным) — пройти по узкой балке, держа равновесие на манер канатоходца. Алек избрал средний путь: скорчившись в три погибели, он пополз по балке. На полдороге Алеку стало легче: тут, рядом, проходила балка соседнего крана.

И вот он на другой стороне! В кабину Алек влез через разбитое окно. Сперва он поставил ногу на рычаг, потом на барабан с намотанной на него цепью, спрыгнул на пол и огляделся. Здесь он чувствовал себя хозяином. Через разбитое пыльное стекло он посмотрел на канал. Потом взялся за рычаг и потянул.

Каждую субботу он чистил механизм и смазывал его маслом. Кран заработал: цепь с грохотом поползла по шкиву, укрепленному на конце стрелы, и поехала вниз. Алек нажал на тормоз, и цепь повисла над самой водой. Потом он наклонился к барабану, взялся за ручку и подтянул цепь наверх.

По-разному можно играть с цепью: можно вообразить, будто нагружаешь корабль или спасаешь команду с затонувшей подводной лодки, или добываешь сокровища из алмазного рудника, или меняешь защитные свинцовые экраны в атомном реакторе…

Алек уселся на стол и поглядел в окно. Теперь можно приняться за пивную банку и разгадать ее тайну.

— Вопрос не в том, Уотсон, почему банка пустая. Вопрос в том, почему она запечатана.

— Поразительно, Холмс…[4] то есть, простите, Боуден! Но где же разгадка?

— В банке! Давайте-ка откроем ее, молодой человек!

Алек вытащил банку и принялся ее разглядывать. Потом поднес ее к уху.

Потрясающе! Все тот же шум: не то кто-то сопит, не то храпит… С ума сойти! Алек тряхнул банку, и шум прекратился.

Он подцепил ногтем колечко на крышке банки и потянул. Кольцо не поддавалось. Тогда Алек соскочил со стола, поставил банку на пол и, прижав ее рукой, резко дернул.

Раздался свист. Из банки, как из реактивного самолета, вырвалась мощная воздушная струя, и прогремел голос:

— АЛЕК!