"Монах: время драконов" - читать интересную книгу автора (Ши Роберт)

Глава 8

Князь Сасаки-но Хоригава нанес Танико первый визит в день ее приезда в Хэйан Кё. Тетя Танико, Цогао, предупредила ее о его приходе, помогла ей помыться и одеться в лучшие наряды и украшения. Она вымыла и расчесала мягко блестящие черные волосы Танико, свисающие до талии. Все время Танико протестовала, стараясь не плакать и чувствуя себя настолько больной от потери Дзебу, как будто ей отрубили руку.

– Я провела в дороге двадцать дней. Вся вымоталась. Неужели князь не может подождать одну ночь, чтобы я отдохнула, прежде чем он увидит меня?

Тетя Цогао пожала плечами:

– Он сказал твоему дяде, что крайне занят государственными делами. Не забывай, он – советник императора. Кроме того, он ждал встречи с тобой очень долго. Тебе посчастливилось, что он такой нетерпеливый любовник!

Танико скорчила гримасу. Ее тетя добавила:

– А ему, конечно, посчастливилось получить такую прекрасную молодую женщину. Когда он увидит тебя, я уверена, он придет в еще большее нетерпение.

«Как мне это вынести? – думала Танико. – Раньше мне было дурно от мысли, что я проведу остаток жизни со старым кровососом. Но до встречи с Дзебу я не подозревала, что между мужчиной и женщиной может возникнуть подобная красота. Теперь, когда о ней знаю, как я могу посвятить свою жизнь чему-то меньшему?»

Еще несколько часов после того, как она оделась, Танико, ее тетя и две служанки ожидали прихода Хоригавы. Танико настояла, чтобы ей позволили писать в подголовной книге, несмотря на протесты тети, говорившей, что Танико запачкает пальцы чернилами. Танико объявила, что никогда в жизни ничего не пачкала чернилами. Она обещала, что прекратит писать, если тетя принесет ей какую-нибудь книгу, но те несколько книг, которые были в особняке, находились на половине Риуичи, а дядю тревожить не разрешалось. Поэтому Танико писала при свете свечи.

Наконец в саду послышалось какое-то движение. Цогао подскочила к шторам и выглянула.

– Это он. Это он! – зашептала она, знаком отослав служанок из комнаты. Перед Танико она установила высокую нарядную ширму с цветастым узором. На протяжении веков сохранялся столичный обычай для женщин благородного рождения: все время быть скрытыми от взора других мужчин, кроме их мужей и отцов. Они встречались с посетителями мужского пола, скрываясь за складными ширмами. Ширмы почитались настолько важной преградой, что, преодолев их, мужчина обычно уже не встречал больших трудностей и мог удовлетворить свое желание с женщиной, сидевшей за ними.

Цогао выхватила из рук Танико подголовную книгу и сунула ее в ящик подголовья, схватила чернильный камень, брусок и кисточку и поспешила из комнаты. Притворись, что спишь, – послышался из-за раздвижной двери ее голос.

Со стороны террасы раздались какие-то шорохи, занавеси внезапно поднялись, и в комнату вошел мужчина низкого роста с побеленным пудрой лицом. Его глаза выделялись, как два блестящих черных боба. Он склонил голову, чтобы не сбить набок высокий лакированный головной убор, свидетельствующий о ранге его владельца.

Забыв совет своей тети притвориться спящей, Танико смотрела сквозь ширму на своего будущего мужа. Лицо князя Хоригавы было маленьким и квадратным, оно напоминало Танико голову кузнечика. Завиток черной бороды украшал костлявый подбородок. Князь быстро обмахивал себя черно-белым веером, как будто вход в комнату потребовал от него значительных усилий.

– Ты здесь? – спросил он своим сухим, скрипучим голосом. Он говорил почти шепотом. «Не очень галантный язык для пришедшего ухаживать за девушкой князя», – подумала Танико. От его вида сердце ее провалилось куда-то глубоко вниз. Хоригава был непривлекательным, как она и предполагала. В его блестящих глазках не было ничего, кроме злобы и сухого расчета.

– Я здесь, ваше высочество, – тихо сказала она.

– А, очень хорошо, моя дорогая. Позволь мне войти за ширму, где я смогу тебя видеть и удобно устроиться!

Не дожидаясь ответа, он скользнул за ширму, сел рядом с ней и схватил девушку за руку. Она с трудом удержалась, чтобы не вырвать свою руку из пальцев, похожих на звериную лапу. «Неужели тетя оставила нас одних?»

Князь похлопал ее по руке.

– Пусть тебя не пугает моя стремительность, моя дорогая, – прошептал он и оскалился. Сначала ей показалось, что он совсем беззубый, потом она разглядела, что его зубы были выкрашены в черный цвет, как полагалось по обычаям императорского двора. Его ухмылка исчезла, когда князь, все еще крепко сжимая ее руку, стал рассматривать ее. Начиная с волос и лица, его глаза скользнули по кофте и многим слоям юбок и платьев. Он поджал губы, рассмотрев ее украшения и подбор цветов.

– Ты выглядишь достаточно удовлетворительно, как и говорили во время сватовства, – сказал он.

Потом жестом указал на кувшин с саке, который ее тетя оставила на жаровне вместе с двумя аккуратно стоящими по обе стороны от него чашками. Танико налила саке – сначала ему, потом себе. «Может быть, саке поможет?»

Холодные пальцы погладили ее по шее. Она не смогла удержаться и задрожала.

– Пойманная птичка дрожит! – пробормотал он, глубоко вздохнул и бросился на нее.

Танико слабо вскрикнула, когда он вцепился в ее кофту. Лицо его стало красным. Он казался почти безумным, когда запустил руки ей под юбки, одновременно пытаясь расстегнуть свой черный с золотыми пятнами халат. Танико как-то видела спаривающихся воробьев, и это возбужденное, неистовое нападение напомнило ей ту картину.

– Ваше высочество! – задыхаясь, зашептала она. – Такая торопливость не подобает столь высокой особе. – Вспомнив одну из книг матери, виденную в ее спальне, Танико добавила: – Умоляю, позвольте развернуть для вас радости моего тела в более неторопливой манере. Для неопытной девственницы чары такого прекрасного и знатного господина неотразимы, но не требуйте от меня столь быстрых действий.

– У тебя деревенские представления об искусстве любви, – прохрипел Хоригава. Он безжалостно срывал с нее одежды. В мерцающем свете свечи она мельком увидела его возбужденное тело. Ей стало дурно. Она плотно сомкнула глаза.

Танико напомнила себе, что не должна оказывать ему сопротивления. Обычай требовал, чтобы князь поступил с ней как ему того хочется. Не открывая глаз, она попыталась расслабиться. Она вспомнила, как Дзебу во время проведенной вместе ночи рассказывал ей многое о зиндзя и искусствах, в которых они совершенствуются. Он говорил, что они могут освобождать сознание от тела и совершать долгие мысленные путешествия, оставив позади физическую оболочку. Она заставила себя думать о великой белой горе Фудзи-яме, мимо которой они с Дзебу проезжали в самом начале путешествия из Камакуры. Этот безобразный маленький князь, несомненно, никогда не видел гору Фудзи.

Он причинял ей боль. Он не принимал во внимание ее чувства, не испытывал нежности к ее девственности. По его дыханию и резким, сильным движениям она поняла, что он обеспокоен только необходимостью собственного облегчения.

Ее прожгла боль. Она сжала зубы, но не смогла удержаться от громкого крика. Ощущение было таким, будто ее живот пронзили самурайским мечом.

Хоригава раскрыл глаза и оскалился, снова показав ей свои черненые зубы.

– Твои крики доставляют мне наслаждение! – прошептал он.

Он закинул назад голову, жилы на его тощей шее напряглись, его тело сотрясла короткая судорога. Затем, тяжело дыша, он перестал двигаться. Прижался к ее щеке бровью, покрытой холодным потом. Оттолкнулся от нее. Она чувствовала себя мокрой и грязной. Опустила вниз юбки, чтобы прикрыть себя. «Неужели мне придется провести всю ночь с этим человеком?»

Но было нечто еще более страшное. Ей придется провести с этим человеком всю жизнь. Будут бесчисленные ночи, похожие на эту. Отчаяние захлестнуло ее, ей хотелось плакать, но долг по отношению к семье не позволял ей показывать свои настоящие чувства этому маленькому, лежащему рядом с ней человеку.

– Было очень приятно, моя дорогая, – сказал Хоригава, скривив губы в фальшивой улыбке. – Прошло уже много времени с тех пор, когда я лежал с женщиной. Я просто был очень занят. Моя работа при дворе в эти тяжелые времена не позволяет мне предаваться удовольствиям. Но долго воздерживаться очень вредно для мужчины. Это приводит к дисгармонии сил инь и ян в мужском теле. Ты сделала для меня возможным возвращение к работе с новым рвением.

Танико почувствовала приступ любопытства.

– Я очень рада, что смогла помочь вам, ваше высочество. Ваша работа, видимо, действительно требует очень много сил. – Она добавила то, что требовало от нее хорошее воспитание: – Не могу представить, что такой физически сильный мужчина согласится долго воздерживаться.

– Совершенно верно, – самодовольно заявил Хоригава, приводя в порядок свои темные одежды. – И по этой причине я пришел к тебе сегодня, несмотря даже на то, как ты говорила, что работа требует много сил. У меня вызывает досаду то, что я не смогу остаться с тобой на всю ночь, но я вынужден сейчас уйти.

– Будете ли вы в безопасности на улице, ваше высочество? Я видела вчера драки и пожары в домах, и мне было страшно, – в действительности она не была так сильно напугана, но надеялась, что Хоригава прольет свет на происходящее в столице.

– Я ценю твою тревогу за меня, моя дорогая, но я в полной безопасности. Мой друг Согамори, министр Левых, обеспечил меня охраной самураев и для моего дома, и для меня самого, когда я выхожу из него. Эти беспорядки – результат действий мятежников, не желающих подчиниться воле императора. Но скоро они будут уничтожены, и для твоего страха не останется причин.

Танико знала, насколько бессмысленны обвинения Хоригавы, будто его противники подняли мятеж против императора. Все стороны в любой серьезной политической стычке заявляют, что исполняют волю императора, и обвиняют своих врагов в измене. В действительности, император сам не обладал реальной властью, и его волей являлась воля той фракции, которая контролировала его в данный момент.

Эти мятежники, ваше высочество, они из клана Муратомо? – спросила Танико. – Прошу простить мою деревенскую невежественность, но я не знаю этого.

От женщин не требуется знать все, моя дорогая – сказал Хоригава.

Танико с трудом поборола порыв бросить в него свечу. Вместо этого она сказала:

– Но я нахожу вас настолько интересным, ваше высочество, что не могу удержаться от вопросов о мире, в котором вы вращаетесь. – В действительности, только его связь с высшим светом и серьезные политические дела делали мысль о замужестве с ним терпимой.

– Чудесно сказано! – Хоригава поднялся на ноги. – В следующие свои визиты я объясню тебе все, что сможет охватить твой женский ум. Пока будь уверена, что мы делаем все необходимое для поддержания безопасности в государстве. Придется пролить еще много крови. Мы должны безжалостно разделаться с мятежниками. Мы должны быть свирепыми, как предки старого Ямато. Много, много голов упадет!..

Холод пронзил Танико. Она почувствовала, что в немощной оболочке этого высокомерного создания живет жажда крови, почти неестественная по своей силе. Как дочь самурая, она знала многих профессиональных воинов, но ни один из них не говорил с такой любовью о массовой резне, как этот образованный государственный чиновник.

Она положила ладонь на пол и поклонилась:

– Большая честь принимать ухаживания такого великого человека!

Завязав под подбородком шнур своего высокого головного убора, Хоригава повернулся и позволил Танико поднять занавеси, чтобы он смог выйти на террасу, а потом в сад, соблюдая таким образом ритуал секретности своего визита.

Когда он ушел, Танико повернулась и увидела, что ее тетя уже в комнате, с полотенцами и котлом горячей воды. Танико опустилась на колени и сжала лицо ладонями. Ее тело затряслось от мучительных рыданий. Тетя Цогао встала рядом с ней на колени и обняла ее.

– Для тебя это было так тяжело, дорогая?

– Тетя, я не могу этого вынести! Не могу!

Цогао похлопала ее по плечу:

– Ты должна! Твой отец приказал это. Твоей семье нужно это замужество. – Она погладила Танико по волосам. – Я знаю, это трудно. То, что ты должна делать, не может сравниться с тем, что пришлось делать мне. Я вышла замуж за человека, с которым мне было очень легко жить. Но ты, так как на твою долю выпали большие трудности, займешь более высокое положение.

– Я не могу. Я не хочу!

Цогао передвинулась так, что оказалась лицом к Танико. Ее обычно жизнерадостное лицо было ужасно серьезным.

– Ты самурайка! Твои чувства не имеют никакого значения. Если бы ты была мужчиной, то пошла бы на войну и умерла там. То, что ты приходишь в ужас при мысли о смерти, что ты хочешь жить, не имело бы никакого значения. Это было бы твоим долгом перед семьей. Разве у женщин меньше храбрости по сравнению с мужчинами? Мы тоже отдаем свои жизни, когда выходим замуж за того, кого нам укажут, вынашиваем детей, которые необходимы. Разве мать не учила тебя этому?

– Да, – едва слышно ответила Танико.

– Тогда никогда не забывай об этом. Если ты не можешь прожить свою жизнь как самурайка, не стоит жить совсем. А сейчас ложись, дорогая. Позволь мне вымыть тебя. Жалкий мужчина! Он должен был провести с тобой всю ночь и уйти только на рассвете. Каким любовником он себя считает? Ну, я полагаю, принимая во внимание его возраст и напряженную работу, на большее нечего рассчитывать. Он уже не горит огнем при виде женщины, да?

Закрыв глаза, благодарная, что Хоригава ушел от нее так быстро, Танико сказала:

– Мне от него не нужно ничего!

– Хорошо, моя дорогая. Довольствуйся тем, что имеешь. Это тоже в обычаях настоящего самурая.


Из подголовной книги Шимы Танико:

«Письмо моего будущего мужа на следующее утро было шаблонным и поверхностным, любовное стихотворение переписано прямо из „Кокинсу“. Князь, видимо, думает, что у нас в Камакуре нет книг. Даже моя тетя, не оставляющая попыток уговорить меня принять это замужество, скривилась, прочитав его послание. Но письмо и стихотворение означают, что он намерен продолжать ухаживать за мной, и именно этого хочет семья.

В эти мрачные дни самое большое удовольствие доставляют мне разговоры с Моко. Я убедила моих тетю и дядю, что Моко мастер плотницкого дела, которого я привезла из Камакуры по настоянию своего отца. Мой отец никогда не узнает об обмане. К счастью, есть много работы по ремонту дома, и каждый день, под предлогом необходимости отдать дальнейшие приказания, я узнаю новости, которые Моко приносит с улицы.

Самураи заполнили улицы Хэйан Кё, расхаживают со своими длинными мечами. Они пристают к людям и расспрашивают, поддерживают те Такаши или Муратомо. Такие расспросы часто приводят к драке и кровопролитию, хотя оба главы родов – Согамори у Такаши и Домей у Муратомо – заявляют, что сожалеют о беспорядках. Бунта худшего, чем в день моего приезда в город, не было.

Случилось так, что бунт в моей душе привел к бунту на улицах города.

К тому же была полная луна. Может, от этого что-то и зависело. Моко сказал, что Домей, по слухам, повторил старое изречение Конфуция: «Воин не может оставаться под одним небом с убийцей отца». Так как князь Хоригава является чуть ли не главным среди тех, кто ответственен за смерть отца Домея, вполне возможно, что я окажусь вдовой сразу после свадьбы.

Земли вокруг императорского дворца умышленно содержатся совсем безжизненными, но зимой некоторые растения расцветают, укрывшись под снегом».

Восьмой месяц, двадцать первый день,Год Дракона.

Через десять дней после первой ночи, проведенной Танико с князем, тетя предупредила ее о скором втором ночном визите.

Она едва сдержалась, чтобы не рассмеяться, когда маленький, похожий на паука мужчина выполнял ритуал тайного проникновения в ее спальню. Панели сбили его высокий головной убор с головы, оставив его свисать на шнурке с шеи.

Но в том, как он упал на нее, сперва задув свечу, чтобы лишить удовольствия любопытствующих членов семьи Шима, не было ничего смешного. В эту ночь его похоть была подкрашена жестокостью. Танико узнала, что он из тех людей, которые получают удовольствие, причиняя боль другим. Ни одна из маленьких пыток, которым подверг ее Хоригава, не оставила следа, но она была испугана и испытывала отвращение. «Он должен знать, – думала она, – что моя семья настоит на моем замужестве. Иначе он не стал бы ко мне так относиться».

Покинув ее изнуренное тело, Хоригава приказал ей зажечь свечу, чтобы он смог одеться. Смущенная пережитой омерзительной процедурой, Танико отвернула свое лицо, когда комната залилась желтым светом и мерцающими тенями.

Хоригава рассмеялся и сказал:

– Она подняла лютню, и я увидел только половину ее лица. – Он говорил по-китайски.

Узнав стихотворение, Танико ответила на том же языке:

– Музыка остановилась, но играющая не назвала своего имени. – Эта строка явилась утонченным выражением перенесенного ею стыда. Как и женщина в стихотворении Бо Цзюи, она чувствовала, что лучшие дни ее прошли, она спустилась на более низкую ступень.

Но Хоригава отреагировал, однако, не на строку, а на язык, на котором она была произнесена:

– Ты знаешь китайский?

Танико ответила ему на этом языке:

– Наша семья занимается торговлей. Мой отец позаботился о том, чтобы все члены семьи изучили предметы, которые могут быть полезными в этом ремесле. «Знания, – говорил он, – могут стать богатством».

Хоригава запахнул одежду вокруг своего хилого тела.

– Кто бы мог подумать, что почти девочка из провинции будет обладать таким ценным качеством! – он все еще говорил по-китайски. – Моя семья – это семья князей и ученых, и китайский язык был нашим вторым языком в течение веков. Ты можешь читать и писать?

– Еще лучше, чем разговаривать. – В действительности, она изумилась, что смогла поддержать разговор.

– Чудесно! Когда станешь моей женой, будешь служить еще и секретарем. Торговля с Китаем является огромным источником богатства для Такаши, и я, со своими знаниями всего китайского, скромно помогаю им в этом. По мере того как будет расти влияние господина Согамори, мы постараемся возродить более близкие отношения с Китаем, которыми наши правители пренебрегали очень давно и всем нам во вред. Связь с Китаем, которой я занимаюсь, очень щекотлива и требует секретности. Очень трудно найти слуг, достаточно образованных и к тому же заслуживающих доверия. Ты будешь мне очень полезна.

– Благодарю вас, ваше высочество, – ответила Танико, стараясь не скрипеть зубами.

Мысль о том, что Хоригава уже планирует ее будущее, приводила ее в ужас. Она попробовала напомнить себе, что многие женщины в Стране Восходящего Солнца имеют мужей таких же отвратительных, если не хуже. Это не помогло.

Как и раньше, Хоригава извинился, что не может провести с ней всю ночь, сославшись на неотложные государственные дела на пользу нации. После его ухода Танико сидела в темноте и тихо плакала. Отказаться от замужества, о котором распорядилась ее семья, было немыслимо. Но перспектива оказаться всю жизнь привязанной к Хоригаве наполняла ее таким отчаянием и ужасом, что она уже была готова убить себя, чтобы избавиться от этого.

Но еще не совсем. Даже в страдании она чувствовала глубокую веру в то, что ей хочется жить. И она была такой же сильной, как Хоригава, со временем ей удастся положить конец его гнусностям. Он был старше ее больше чем на сорок лет, а со временем будет становиться немощным и легко управляемым. А когда пробьет час, она избавится от него. Ей остается только терпеть, выполнять свой долг самурайки, как сказала тетя Цогао.

Перспектива работы с китайской корреспонденцией Хоригавы завораживала. То немногое, что она знала о Китае, было сведениями более чем столетней давности, преподанными ей и ее сестрам монахами. Как чудесно будет узнать, что происходит в Китае сейчас!


Через пять ночей явился посыльный князя Хоригавы, и Риуичи распорядился принести в спальню Танико рисовые лепешки для третьей ночи. После захода солнца официальная повозка князя, запряженная волами, подъехала к западным воротам имения Шима, и князь, безо всякой скрытности, одетый в обычный высокий головной убор и в алом с белым плаще, выглядящем более нарядно, чем черные с золотом одежды, которые он надевал в предыдущие визиты, прошел в освещенные ворота, тогда как семья Шима разглядывала его сквозь занавеси и панели.

Его действия с Танико были такими же краткими, как и при первых встречах. На этот раз, правда, в момент наивысшего наслаждения он укусил ее в грудь. Остались следы зубов, на которые он потом посматривал с удовлетворением.

Как и требовалось от нее, Танико высоко оценила его мужскую силу. В душе она трепетала. Теперь они связаны обязательствами. Она принадлежала ему. Именно визит третьей ночи с церемониальным ужином рисовыми лепешками скрепил их брачный союз. Все кончено, и сейчас, когда все произошло, она не видела для себя будущего. Она чувствовала себя тонущей в бездонном черном пруду. Она выполнила свой долг как самурайка, но не являлся ли он более легким для мужчины, который умирал один раз и быстро, чем для женщины, которая вынуждена понемногу умирать каждый день годы и годы?

Хоригава кивком подтвердил свое согласие с комплиментом:

– Тебе посчастливилось заполучить в мужья столичного высокорожденного мужчину. Подумай, какой несчастной ты была бы в объятиях грубого деревенщины, воняющего сырым рисом!

Вспомнив роль Хоригавы в казнях четыре года назад и его разговор о массовой резне, Танико подумала: «Я предпочла бы запах сырого риса запаху крови».

Хоригава вытащил из рукава одежды свиток:

– Это доклад, полученный мной от монаха из Китая. Я намереваюсь представить его господину Согамори. Ты переведешь его на наш язык и перепишешь лучшим своим почерком. Надеюсь, твой почерк достаточно хорош?

– Мой почерк многие хвалили, – сказала Танико, – но это, конечно, всего лишь слабые попытки бедной девочки, выросшей в сельском рыбацком поселке.

Сарказм ускользнул от Хоригавы.

– Господин Согамори очень влиятельный человек, несмотря на то что является всего лишь главой самурайского рода. Постарайся, чтобы иероглифы получились как можно более красивыми.

Танико положила свиток в ящик своего деревянного подголовья. Ей не терпелось остаться одной и прочитать письмо из Китая.

Хоригава съел с ней ритуальные лепешки, прославляя Изанами и Изанаги – прародителей всех ками и создателей небес и земли. Ей почти хотелось, чтобы ее лепешка была пропитана ядом. Потом Хоригава снял свой официальный головной убор и прилег, положив голову на деревянное подголовье, которое Танико поставила рядом со своим. Мановением руки он приказал ей задуть свечу.

Они спали в той же одежде, которую носили весь день, что было обычным. Лежали бок о бок в темноте на стеганых матах. Хоригава спал беспокойно, бормотал и стонал что-то, обуреваемый всю ночь страшными снами. Плохие сны могли предвещать Хоригаве несчастья в будущем. Такая возможность доставила ей радость, ибо единственной ее надеждой были мысли о том, что долго он не проживет. Быть может, ему досаждали духи тех, чьей казни он потребовал…

Большую часть ночи Танико не спала. Как и в первую ночь, проведенную с Хоригавой, она попыталась послать свое сознание в путешествие, на этот раз на гору Хигаши, где она провела ночь с Дзебу.


Утром семья Шима, под предводительством Риуичи, тети Цогао и их старшего сына, пятилетнего Мунетоки, ворвалась к ним с ожидаемыми криками радости и поздравлений. Проведя три ночи вместе и отведав священных лепешек, они официально считались мужем и женой. Танико, однако, останется в доме Шима, как предписывал обычай для людей их класса, а Хоригава будет навещать ее тогда, когда захочет наградить своей княжеской милостью. Танико надеялась, что похоть не будет часто овладевать им. Она же будет приходить в его дом, когда того потребуют церемониальные и светские дела.

Дядя и тетя Танико подняли по одной туфле Хоригавы каждый. Взяв сегодня вечером туфли в свою постель, они попытаются удержать Хоригаву рядом с Танико на долгие годы. Каждый знак, призванный сделать этот союз неразрывным, заставлял сердце Танико трепетать все безысходней.

Хоригава надменно передал Риуичи свиток:

– Это список гостей, которых я хотел бы пригласить на брачный пир. Вы устроите пир на тринадцатый день Девятого месяца, через четыре дня после Праздника Хризантем. Мои прорицатели сказали, что это последний благоприятный день на долгое время. – Он вытащил из рукава еще один список. – Я также составил перечень инструкций, в соответствии с которыми нужно провести этот пир. Совершенно необходимо, чтобы каждая деталь была верной и соответствующей моде. Я предпочитаю в таких делах не полагаться на мнение провинциальной семьи.

После ухода Хоригавы Риуичи пришел в ярость и разрыдался. Он был взбешен отношением князя к его семье и пришел в ужас от стоимости свадебного пира, который, по его мнению, съест все состояние семьи, если он последует инструкциям Хоригавы.

– Почему ты должна выходить замуж за эту пиявку? – закричал он на Танико.

Танико склонила голову, чтобы скрыть свое изумление.

– Простите меня, дядя! Мне очень жаль, что он причиняет вам такую боль. Отец приказал мне выйти за него замуж по причинам, которые казались ему мудрыми.

Риуичи затих.

– Мы ожидали, что этот союз будет полезным для нас. Но если бы мой почитаемый старший брат позволил мне заняться твоим сватовством, вместо того чтобы самому заниматься этим так издалека, – он внезапно улыбнулся, – ты тоже была бы более счастливой в результате. Ты слишком хорошая дочь, Танико, чтобы выдавать тебя за такого отвратительного человека.

– Я собираюсь добиться от этого большего, дядя. Я всегда хотела жить в столице, быть частью дел императорского двора. Мне никогда не хотелось жить как обычной женщине. Если Хоригава – это цена, которую я вынуждена заплатить за то, чтобы жить здесь, я согласна с этой ценой. Быть может, я добьюсь многого для себя, далее несмотря на того, за кого мой отец меня просватал.

Ее маленький двоюродный брат Мунетоки не отрываясь смотрел на нее, и его глаза блестели от восхищения.