Глава 16

Спокойный, защищенный, но однообразный мир Дорин Флайт превратился в сумасшедший дом, и не потому, что в жизни произошли какие-то глобальные перемены, а потому, что сместились все доныне незыблемые детали ее существования. Во-первых, Гилберт вернулся домой из банка, не предупредив ее, в середине дня, дрожащий и взволнованный, не разрешил ей вызвать доктора, хотя и признался, что чувствует себя плохо. Потом муж удалился в свой кабинет и оставался там несколько часов. Его присутствие в доме нарушило ее собственную жизнь, такую неспешную и упорядоченную. Она почувствовала, что не в состоянии, как обычно, пойти на прогулку, когда он страдает от какого-то приступа. Свекровь требовала, чтобы ей объяснили, что случилось, и тонко намекала, что Дорин плохо смотрит за своим мужем. Через некоторое время Гилберт вернулся на работу и приехал вечером домой с неожиданной новостью о том, что, опять же по непонятной ей причине, берет отпуск на несколько дней. Это было поразительно: его отпускные дни всегда были неизменны, как церковные праздники. Две недели в июне, когда они уезжали в один и тот же отель в Вестон-на-Маре, неделя в апреле и в начале ноября — для работы в саду, три дня весной, когда он участвовал в работе ежегодной конференции Общества истории морского флота. Этот распорядок был незыблем, словно увековечен в камне, как и все прочее в их существовании. Теперь он не просто дал трещину. Дорин чувствовала, что внезапно он рухнул, оставив после себя одни обломки. Нерешительные, робкие вопросы только все ухудшали: Гилберт, обычно такой спокойный и надежный, стал растерянным, злобно требовал, чтобы ему не докучали, а ее забота только раздражала его. Мать Гилберта все время дулась, бормоча жалобы и осуждая свою незадачливую невестку, придумывая самые ужасные объяснения поведению сына с почти радостным и одновременно мрачным удовлетворением.

— Его отец под конец жизни, — вспоминала она, — стал странным, и врачи решили, что это из-за опухоли… его собираются увольнять… он слишком много работает, и я предупреждала, что однажды он свихнется… теперь у них в банке компьютеры, а я только вчера читала, что от них идет какое-то излучение, которое меняет личность человека… Он всегда был чувствителен, и, я надеюсь, — свекровь не сводила глаз с невестки, — ты ничего не сделала такого, что бы расстроило его…

И пока душа его жены обливалась незримыми слезами, Гилберт Флайт, сидя один в своем кабинете, терзаемый страхом и гневом, испытывал всепоглощающую ненависть к тому, кто осмелился вмешаться в дела, его не касающиеся. Человек этот признался, что он не обладает официальным статусом. Но ведь должен существовать закон, запрещающий соваться в личную жизнь людей, что бы они ни совершили? Гилберта терзало желание… но какое? Жаловаться? Донести на него? А кому? И как он сможет это сделать без того, чтобы все не выплыло на поверхность? В сознании Флайта Мальтрейверс ассоциировался со своего рода миной, заложенной в самую основу его жизни. И эту мину нужно было обезвредить. Иначе придется жить в вечном страхе перед тем, что она взорвется. Его измученный ум способен был придумать лишь вариант избавления от этой бомбы — выход отчаянный, пугающий, но зато в конечном итоге позволяющий избежать опасности, которая неотвратимо приближалась.

Пухлые кучевые облака едва тащились по небу, и сладкие каштаны падали на траву с легким глухим звуком, когда порывы ветра налетали на развесистую крону Древа Лазаря. Днем дал о себе знать первый осенний холодок, и Мальтрейверс, почувствовав перемену погоды, натянул на себя спортивную куртку.

— Есть ли что-то еще, о чем мы не подумали? — спросил он жену.

— Полагаю, что нет. — Тэсс откинула назад длинные рыже-каштановые пряди волос, внезапно брошенные ветром ей в лицо. — Но ты должен лгать Стефану убедительно.

Мальтрейверс улыбнулся:

— Помнишь, что сказал Алекс Керр? «Репутация честного человека — лучшее оружие лжеца». Кроме того, то, что я собираюсь сказать ему, отчасти есть правда.

— Но только отчасти, — добавила Тэсс.

— Тогда будем надеяться, что этого окажется достаточно. — Он взглянул на часы церкви Святого Леонарда. — Они с Мишель скоро прибудут. Мы потихоньку улизнем и вернемся около шести. «Ворон» уже будет открыт в это время, и мы сможем застать их там.

Они проехали на юг от деревни и остановились там, где начинался подъем в горы. Пока шли по краю поля, ветер стал еще резче, и пришлось укрыться с подветренной стороны дуба, откуда можно было видеть весь Медмелтон как на ладони, находившийся более чем в миле от них внизу, в долине. Мазки желтых и белых стен, церковная башня, заслоняющие постройки деревья, сверкающая лента маленькой речушки. Место безмятежного покоя.

Вероника смотрела, как серый дым поднимался над костром, сложенным из сухих листьев. Это была обычная осенняя работа, которой ей внезапно захотелось заняться: она давала возможность уйти из дома и от Стефана. Он обманул ее насчет Гаса, и это было совершенно на него непохоже. Почему опять снова возник интерес к убийству Патрика Гэбриеля? Какой бы ни была причина, она понимала: муж не желает обсуждать ее с ней. Тем более что Вероника настойчиво заявляла, что все это ей малоинтересно, а он достаточно хорошо знал ее, чтобы убедиться в незыблемости установленных ею запретов. В нормальной ситуации ее бы это нисколько не трогало, но Вероника знала, что за невидимыми преградами, которые Мишель соорудила вокруг себя, что-то, несомненно, происходит. И пока она не сможет убедиться, что… Струя дыма коснулась лица, она заморгала, когда дым стал есть глаза.

В доме по соседству в окно кухни Урсула видела свою свояченицу. Уверенная в себе, исполненная достоинства Вероника была матерью и сейчас замужем за человеком, заботящимся о ней. У нее есть любимая работа. И нет чувства неполноценности, неудовлетворенности, она не испытывает мучений от собственной нерешительности. Ее не гложет чувство вины. Урсула взглянула на полуочищенную картофелину, которую держала в руке, и заплакала.

— Вот так. — Мальтрейверс, заканчивая рассказ, перешел почти на шепот. В «Вороне» было не так уж много людей, но при виде чужаков медмелтонцы держали ухо востро. Их появление всегда сопровождалось многозначительными подталкиваниями локтем, кивками и другими предостерегающими жестами. Тэсс достались особо заинтересованные взгляды, но, похоже, ее не узнали. — Я был прав насчет Милдред Томпсон.

— Проклятая. — Стефан содрогнулся. — Порочная! Подожди, я доберусь до нее!

— Нет! — резко возразил Мальтрейверс. — Милдред знает, что ее разоблачили, поэтому почти наверняка она отныне будет хорошо вести себя. Уверяю тебя, Мишель больше не станет иметь с ней никаких дел. Она поняла, какой была дурочкой. Мне жаль, что я вынужден открыть тебе глаза на ее отношения с Гэбриелем, но пойми — это дело прошлое, свершившийся факт.

— Я смогу это пережить, — пообещал Стефан. — Тут нет ничего хорошего, но она занимается этим уже давно. По крайней мере она не забеременела или?.. — На лице его возникла тревога: — Ведь у этого подонка не было СПИДа, нет?

— Он никогда бы не сказал, если бы и был. — Такая возможность не приходила в голову Мальтрейверсу. — Но это, конечно, было бы зафиксировано при медицинском освидетельствовании во время расследования убийства, и пресса не пропустила бы такой факт. Если это поможет тебе успокоиться, можешь попросить своего врача или медработника в школе сделать анализ. Но я бы не стал беспокоиться о том, чего, скорее всего, нет.

Стефан покрутил в руках стакан с остатками пива.

— А убийца?

— А что убийца? — Тэсс пристально смотрела, как Мальтрейверс медлил с ответом, зажигая сигарету.

— Мишель связалась с Милдред потому, что Гэбриель умер, но это никакого отношения не имело к тому, почему он умер. Лучшее, что ты можешь сделать, — это забыть об этом преступлении и сосредоточиться на Мишель, которая пережила очень трудное время. Девочка, возможно, и не признается, но она очень нуждается в помощи.

— Она ее не примет… А как насчет твоего предположения, что это сделал отец Мишель? — настаивал Стефан.

Мальтрейверс пожал плечами:

— Это всегда было не более чем предположение. Может быть, я слишком долго думал над этим, оттого у меня стали появляться нелепые идеи. И тут не обошлось без влияния Медмелтона — во всяком случае, на людей не местных. Но мы по-прежнему не знаем, кто он, этот убийца, поэтому доказать что-либо будет невозможно когда бы то ни было, и вообще… за каким чертом все это нужно?

— Ты имеешь в виду, Гас, что тебя не волнует, кто убил Гэбриеля?

— Честно говоря, нет, не волнует. Я не был так уж убит горем, когда услышал о смерти поэта, и заинтересовался этим только потому, что здесь могла быть обнаружена связь со всем, что творилось на церковном дворе. Теперь я уверен, что это не так. Убийство — дело полиции. И меня это не касается.

Стефан посмотрел на него неодобрительно.

— Значит, ты собираешься предать это дело забвению?

— Конечно.— В голосе Мальтрейверса звучало удивление. — Ты просил меня приехать сюда, потому что беспокоился за Мишель. Мне удалось разобраться с этим, и убийство здесь ни при чем. Если хочешь узнать подробности, найми частного детектива… Ну, еще по стаканчику?

— С меня, пожалуй, хватит. — Стефан поднялся было, но остановился. — Много ли из услышанного я могу рассказать Веронике?

— Это тебе решать, — сказал Мальтрейверс. — Но Вероника в любом случае может не придать этому значения. Ты говоришь, что и раньше, когда ты проявлял беспокойство о Мишель, она не обращала на это внимания. Возможно, она поступит так же и теперь. На твоем месте я бы просто успокоился и посмотрел, что будет дальше. Если Мишель начнет приходить в норму, ты можешь позабыть об этом навсегда. Если же нет — придется заставить Веронику выслушать тебя. Но это уже твои семейные проблемы, дружище.

— Да-да, конечно! — Стефан неожиданно улыбнулся: — Я хочу поблагодарить вас обоих, мне следует извиниться. Вы не ожидали, конечно, что ваш приезд в Медмелтон будет таким, каким он оказался.

Тэсс рассмеялась:

— Последний раз когда я была в Девоне, то прямо умирала со скуки целую неделю. На этот раз по крайней мере было хоть интересно.

Тэсс подождала, пока Стефан подойдет к бару, ее губы едва шевелились.

— Когда ты лжешь, твои глаза меняют цвет, — заметила она.

— Неужели? Мне этого не видно. Насколько это заметно?

— Мне — очень даже, — ответила она. — Но я знаю тебя лучше других.

Мальтрейверс посмотрел в сторону бара.

— Но хоть лгал-то я убедительно?

— О да, — заверила его Тэсс. — Неужели ты не заметил на его лице облегчения?

— Да, он… ах, десять минут восьмого.

— Прости?

— Сейчас десять минут восьмого. Только что вошел педантичный мистер Флайт. Не смотри на него — он от этого дергается.

Тэсс преодолела порыв оглянуться, ее глаза были прикованы к бару, пока Флайт не попал в поле ее зрения.

— Это тот, который с собакой? Он кажется безобидным.

— Все они таковы, но за их банальной скучной внешностью таятся самые разнообразные отвратительные комплексы. В припадке смелости, думаю, этот человечек стал бы совершенно невыносим.

В столовой своего пасторского домика Бернард Квэкс приканчивал остатки запеканки с мясом и картошкой, оставшейся от вчерашнего вечера. Он никогда не менял рецепт ее приготовления, которому научила его когда-то мать. Квэкс отнес пустую тарелку на кухню. Его домашняя жизнь, как жизнь всякого вдовца, была мало упорядочена. А к его скудному рациону иногда добавлялись блюда, приготовленные участливыми прихожанами. Именно с этого все и началось с Урсулой — адюльтер с запеканкой из баранины. Если бы она не пошла на это, он бы сам?.. Стряхивая воду с тарелки перед тем, как поставить ее на полку, он почувствовал угрызения совести — будто ищет для себя оправданий, старается возложить вину на нее. Он презирал себя за эту нечестность. С грехом нельзя примириться. Она была у него не первая, и, если бы не она, наверняка был бы кто-то другой.

Квэкс вытер руки и прошел в гостиную, чтобы достать из стола протокол заседания Комитета реставрационного фонда. Следующие два часа он будет уважаемым пастором и председателем собрания, и его тайная вина и мука покажутся дурным сном. Когда он проходил через церковный двор, на котором уже сгущалась темнота, дул сильный ветер, и ветки деревьев скрипели так, будто готовы были вот-вот обломиться.

Пальцы Гилберта Флайта стиснули стакан, когда смех Мальтрейверса перекрыл болтовню окружающих в «Вороне». Флайт намеренно не смотрел вокруг, пока стоял на своем обычном месте, но в зеркало за баром ему было видно, как Тэсс бросала взгляды в его сторону. На первый взгляд они могли показаться случайными, но совершенно очевидно были преднамеренными. Рассказал ли кому-нибудь Мальтрейверс о его признании и теперь издевался над ним за спиной? Это — был уверен Флайт, — презренный, наглый и жестокий человек, наслаждающийся собственной силой. Вернувшись в Лондон, он будет болтать всем знакомым о человеке, которого встретил в Медмелтоне и который попался в его ловушку. И они будут смеяться над Гилбертом Флайтом и над всем, чего он достиг: над его значительностью, его постом, размеренностью его жизни, его слабостями и беспомощностью. Эта женщина теперь улыбается, ее наманикюренные пальцы откидывают назад блестящие рыже-каштановые волосы, она бессознательно демонстрирует свою красоту, держа себя со своим спутником высокомерно и дерзко.

А ведь Флайт не беспомощен, они его недооценили, решив, что знают его, но ошиблись. Он не позволит им разрушить все, чем он обладает. Период паники пережит им, и теперь приходит понимание, что делать дальше… И он сделает это. Они думают, что смогли запугать его? Как бы не так! Ему нужен всего один шанс. Только минута, когда он…

— Как обычно, Гилберт?

— Простите?

Флайт дернулся, очнувшись от своих грез, когда хозяйка взяла его пустую кружку и снова стала наполнять ее.

— Ваша вторая пинта. И не говорите мне, что вам не хочется. Вы всегда пьете две.

— Да. Конечно. Спасибо.

Флайт вытащил из кармана куртки кожаный кошелек и протянул ей деньги. Обычная ситуация, возникавшая сотни раз и прежде, неожиданно напомнила ему о безопасности его существования среди этих людей, которые его знали и, он был убежден, уважали. Если Мальтрейверс пойдет в полицию, не будет больше вечеров в «Вороне», не будет педантичного подсчета очков на крикетных матчах, не будет сбора пожертвований в Святом Леонарде, ничего… ничего больше не будет. И его жизнь, сводившаяся, в сущности, к таким вот мелочам, показалась ему очень важной, и сохранение ее в дальнейшем стоило любого риска.

Гилберт Флайт знал, что ему делать. Он допил свою кружку, попрощался и ушел, тщательно обходя стол, за которым сидел Мальтрейверс. Выйдя на улицу, он заспешил вдоль луга к своему дому. Радуясь тому, что разыгравшаяся ночная непогода заставила людей сидеть по домам, он позвал Бобби в машину. Собака была озадачена, но послушно уселась на заднее сиденье. Оставив одно окно в машине открытым, Флайт поспешил к Святому Леонарду. Его план пока что состоял из отдельных фрагментов. Он пометался между могилами, пока не нашел тяжелую свинцовую вазу, где еще недавно стояли сухие цветы, но ветер подхватил и унес их, расшвырял в стороны. Потом Флайт присел за одно из надгробий, так, чтобы ему был виден «Ворон». Минут через пятнадцать появились у выхода Мальтрейверс, Тэсс и Стефан и направились к церкви. Гилберт Флайт убедит себя, что проблем с алиби не будет. Он ушел из пивной в обычное время, а Дорин была послушной женой. Он наверняка убедит ее дать показания, свидетельствующие о том, что вернулся домой на несколько минут позже и больше никуда не уходил. Все, что ему нужно было сделать, — это подловить Мальтрейверса на церковном дворе и дождаться своего шанса в темноте и неразберихе этой дикой ночи. Рука, вцепившаяся в вазу, почувствовал он, начала дрожать, когда три фигуры подошли к тропинке около брода. Он поглубже спрятался во мрак за могилой и, прежде чем крикнуть, облизал холодные пересохшие губы.

— Привет! — От страха крик замер в его горле, и он торопливо сглотнул, перед тем как крикнуть опять. — Привет! Вы здесь?

Мальтрейверс остановился.

— Что это было?

— Что? — эхом повторила Тэсс.

— Кто-то, по-моему, кричал.

— Я ничего не слышала. Это, наверное, ветер.

— Нет, это не ветер. Мне послышалось — «привет». Я думаю, это крикнули где-то близко.

Тэсс придержала пальто, потому что от порыва ветра воротник неожиданно хлопнул ее по лицу.

— Кто может быть на церковном дворе в такую ночь?

— Бог знает, но, я уверен, что… вот опять!

— Сейчас и я слышал, — подтвердил Стефан. — Это ведь не голос проклятой Милдред, правда?

— Не думаю, — сказал Мальтрейверс. — Может, это просто дети шалят.

— Тогда тем более стоит посмотреть, — мрачно заметил Стефан. — Среди них может быть Мишель.

— Хорошо, — согласился Мальтрейверс и повернулся к Тэсс: — А ты пойди и проверь, дома ли она.

— Зачем? — категорично задала вопрос Тэсс. — Там она или нет, все равно на церковном дворе кто-то есть. И я пойду с вами.

— Ладно. — Мальтрейверс понимал, что повода для спора нет. — Но не отходи никуда, на всякий случай будем держаться вместе.

Флайт позволил себе бросить быстрый взгляд поверх надгробия, потом опять съежился, увидев, как они двигаются группой за пределами церковной стены. Не надо троих! Только его! Чтобы он был один, в темноте, не зная, что должно произойти. Как Патрик Гэбриель. Может быть, они разделятся… Он услышал, как один из них что-то говорил, когда они подходили к воротам. Это была ситуация, которую он не контролировал, ему нужно было принимать решение мгновенно и не допустить ошибки. Он застонал от страха, потом вдруг выпрямился и выскочил из своего убежища.

— Кто это? — услышал он вслед.

Крик отнесло ветром, и Флайт побежал, огибая церковь и хныча от ужаса, когда вдруг услышал за спиной шаги бегущего человека. Пасторский дом и соседние дома отрезали ему путь к задней части церкви Святого Леонарда. Обрушиваясь на стены церкви, со всех сторон нарастала ярость ветра. Флайт добрался до кущи тисовых деревьев, высоких и толстых, где темнота была еще гуще. Он нырнул туда, наткнулся на какое-то надгробие цилиндрической формы и, передвигаясь на четвереньках, дополз до другого. Он задыхался, но его затуманенные от слез глаза машинально отметили древнюю надпись, высеченную на камне: «Святой памяти Томаса Смита, 1812 — 1902. И его дочери Фейс, умершей в 1845, в возрасте трех месяцев. И его жены Джейн, 1830 — 1913. Благослови их, живших в страхе Господнем». Флайт навострил уши, отчаянно стараясь под порывами ветра определить местонахождение преследователей.

— Где Тэсс? — с беспокойством спросил Мальтрейверс, когда они со Стефаном оказались позади церкви.

— Она побежала вокруг с другой стороны, должно быть, подумала, что, кто бы это ни был, он попытается увильнуть от нас, сделав полный круг.

— Дурочка… Тэсс! Тэсс! — В его голосе звучал неприкрытый ужас. — Мы должны найти ее, прежде чем займемся чем-то другим. Пошли!

Стефан последовал за ним, когда Мальтрейверс побежал к северному крылу церкви Святого Леонарда, продолжая звать Тэсс.

— Сюда! — Ее голос донесся от пасторского дома.

— Где ты? — кричал Мальтрейверс. — Мы тебя не видим.

— Я здесь! Около кустов. Я видела… — Опять неистово зашумел ветер, заглушив ее слова. Среди тисов Флайт с трудом подавил крик, когда почувствовал, что кто-то стоит в нескольких ярдах от его убежища.

— Стой там! — завопил Мальтрейверс. — Не двигайся!

Флайт услышал поспешные шаги и, как испуганное животное, заметался, готовый бежать в любом направлении, лишь бы избежать опасности. Он добрался до кустов куманики и понял, что за ними опять стена, рядом с которой проходила тропинка к коттеджу «Сумерки». Колючки впивались ему в руки и в лицо, но он продрался сквозь них, переполз через стену и упал в канаву. От удара он задохнулся и, лежа на земле, плакал от боли, испуганный и беспомощный. За всю свою жизнь в единый сумасшедший момент, движимый критической ситуацией, он поверил в свою смелость. Но сейчас его загнали в ловушку, и он был в состоянии только ждать, когда палачи обнаружат его. Гилберта Флайта, заместителя управляющего банком, члена клуба «Ротари», церковного старосту, биографа, начала бить дрожь, когда холодная вода в канаве стала просачиваться сквозь его одежду.

— Господи помилуй, я же просил тебя не отходить и быть с нами! — В надтреснутом голосе Мальтрейверса слышались одновременно и гнев и облегчение оттого, что наконец нашлась Тэсс.

— Со мной все в порядке. — Она нетерпеливо прервала его: — Кто-то бежал к этим кустам. А теперь он может быть уже где угодно.

— Как можно выбраться с кладбища? — спросил Стефана Мальтрейверс.

— Для этого нужно всего лишь взобраться на стену.

Мальтрейверс резко дернул головой, когда ветер хлестнул в лицо россыпью холодного дождя.

— Только этого нам не хватало. И все-таки давайте попробуем.

Еще несколько минут они отвели тщательным поискам, пока не прекратили их из-за усилившегося ливня.

— Никого здесь нет, — сказал Мальтрейверс. — А если и есть, то желаю ему здесь и оставаться. Давайте об этом забудем.

— Но кто бы это мог быть? — задался вопросом Стефан.

— Не знаю, и меня это не заботит. Судя по всему, похоже, это мужчина. Так что перестань беспокоиться насчет Мишель. Она, наверное, сейчас дома около камина, где и нам следовало бы быть.

Менее чем в десяти футах от места, где они стояли, Флайт с болью сдерживал тяжелое дыхание. Ситуация, похоже, не безнадежна: они не узнали его в темноте. Канава была слишком глубока, поэтому они не заметили его, проходя мимо… Он лежал очень тихо, вслушиваясь, как они поспешно идут по тропинке. Потом он заставил себя подождать еще немного, пока не удостоверился, что все уже вошли в дом, после чего осторожно выглянул наружу. Вопреки здравому смыслу он почувствовал, что одержал победу, обманул их и может возникнуть другая возможность, которую теперь он использует более удачно. Он уже доказал сам себе, что у него хватит смелости это сделать, теперь нужно только одно — тщательно подготовиться. Возможно, он сумеет… идя домой… Гилберт Флайт, приглушая чувство стыда и унижения, повторял себе, что в следующий раз… в следующий раз…

Мальтрейверс и Тэсс слышали, как часы на церкви Святого Леонарда пробили час и ветер, теперь уж вовсе безжалостный в своей ярости, завыл вокруг коттеджа «Сумерки».

— Как ты думаешь, кто это все-таки был? — спросила Тэсс.

— На церковном дворе? Бог знает. Возможно, кто-то собирался стащить свинцовые листы с крыши, хотя надо быть сумасшедшим, чтобы в такую ночь…

— Утром, возможно, мы узнаем больше.

— Может быть.

Некоторое время они лежали молча, потом Тэсс придвинулась к нему поближе, положила себе на грудь его руку.

— Так удобнее. Возможно, мы ошибаемся.

— Возможно, И если так, мы просто уедем домой и забудем обо всем. Если бы я умел молиться, я помолился бы об этом.