"Дом, который построил Джек" - читать интересную книгу автора (Асприн Роберт, Эванс Линда)

Глава 7

Охота кипела в крови у Джеймса Мейбрика жгучим огнем, потушить который могла только красная жижа на руках. Дикая ночь, моросящий дождь и пронизывающий холодный ветер обращались к бушующим у него в душе демонам. Они дразнили их, заигрывали с ними до тех пор, пока те не пустились босиком в пляс по адскому пламени. Она заплатит! Господом Богом клянусь, эта сука за все заплатит, она и ее сучий господин, оба! Весь Лондон знает теперь мою работу, и она дрожит от страха, когда люди говорят о делах сэра Джима. Скоро, скоро я дам ей то, что другим давал, шлюхам гадким… и мой нож напьется ее сучьей крови… Может, я возьму ее перед тем, как взрезать, и пусть ее сучий господин смотрит, а потом порежу обоих, будь они прокляты!

Джеймс Мейбрик воскресил в памяти лицо своей хорошенькой, глупой жены, которая снова и снова изменяла ему с тем дурнем, Брирли. Он вызвал воспоминания об ужасе на лице той жалкой проститутки из Манчестера и о еще более восхитительном ужасе Полли Николз и Энни Чапмен здесь, в Лондоне, представил себе этот ужас на пустом личике своей жены… и ухмыльнулся, глядя на то, как его наставник нагоняет уличную шлюху, избранную следующей жертвой Мейбрика. Кровь молотом стучала в висках.

Он усмехнулся себе в усы при мысли о столичной полиции. Как они вообще могут поймать кого-то, не говоря уж о нем, сэре Джиме и его личном божестве! Сильнодействующее снадобье, которое давал ему Лахли каждый раз, когда он приезжал в Лондон, делало Джеймса абсолютно непобедимым, сильным и таким уверенным в себе, каким никогда он не был за все пятьдесят лет жизни. Полицейские кретины, а этот Эбберлайн еще глупее прочих, так что куда им поймать Джеймса и его наставника, знакомых с этими улицами не хуже любой из крыс, что прячутся в сточных решетках. Столько констеблей да сыщиков, и все тратят время на то, чтобы найти, какого бы еврея инородного повесить!

Эта игра приводила его в восторг. Тот кожаный фартук, что он оставил в корыте рядом с Энни Чапмен, — отменная улика. Это послало идиотов из уайтчеплского отдела «Эйч» искать совсем не там, где нужно. Они ведь уже даже арестовали кого-то из-за этого славного фартука, правда! Грязного еврейского башмачника, на которого им так отчаянно хотелось повесить всю вину. Эх, жаль, у него оказалось алиби, да еще твердое. Ну да они и так бы недолго еще верили в его вину — после того, как других грязных потаскух постигнет кара, взрежет его славный, блестящий нож. Нет, они не стали бы держать мистера Пицера до бесконечности, уж не после сегодняшней ночи, это точно. Завтра весь Лондон будет трястись в страхе от того, что сделает он. Он и Джон Лахли. Один хитрый торговец хлопком из Ливерпуля и доктор оккультной медицины из Лондонского Сохо, они покажут всем, какие все дураки…

Дождь продолжал сыпаться с грязного неба, черного и холодного как зимняя копоть. Шлюха, за которой они шли вот уже скоро два часа, была грязной иноземкой. Лахли все про нее рассказал Мейбрику. Время от времени она ходила побираться в шведскую приходскую церковь, рассказывая людям байки про своих несуществующих мужа и детей. Якобы она потеряла их десять лет назад, когда пассажирский пароход «Принцесса Алиса» столкнулся на Темзе с грузовым «Байуэлл-Кастл». Тогда погибло несколько сотен человек. Ненавязчивые, но достаточно дотошные расспросы Лахли открыли, что настоящий муж этой сучки умер от сердечного приступа всего четыре года назад, в 1884 году, а вовсе не при знаменитом столкновении. Что же до детей, то их у нее не было вообще.

Единственное, что немного насторожило Мейбрика, — это племянник Лиз Страйд, точнее, покойного Джона Страйда. Этот племянник, как выяснилось, служил в чертовой полиции Столичного округа. Впрочем, это не особенно тревожило Джеймса. Племянничек явно не слишком заботился о своей тетке, раз она жила в Уайтчепле, прибиралась за евреями, стирала им белье и продавала себя любому мужчине, который соглашался на это. Надо бы не забыть оставить на улице какую-нибудь хитрую улику, указывающую на этих грязных евреев. Ничего, он постарается. Не забыл же он захватить свой мелок, верно?

Но он не будет писать ничего такого, пока его нож не напьется досыта.

Застав Кэтрин Эддоуз в момент ареста за пьяное поведение на улице, они потратили несколько часов, обходя паб за пабом следом за Страйд, и наконец нагнали ее на Сеттлз-стрит, у питейного заведения «Бриклейерс-Армз». Было уже около одиннадцати вечера. Увы, они обнаружили ее в обществе невысокого, хорошо одетого мужчины, которого она со смехом называла Ллевеллином. Валлиец! Менбрик, бросил взгляд на Лахли, который пристально наблюдал за этой парочкой из тени.

Потаскуха и ее валлиец стояли в дверях паба, ожидая, пока дождь стихнет хоть немного. Клиент вел себя нетерпеливо: он целовал ее и вообще держался как какой-нибудь матрос, а не респектабельный торговец, каковым, несомненно, являлся. Возможно, какой-нибудь торгаш из Кардиффа — приехал в Лондон по делу и слоняется по Ист-Энду, где мужчина может получить все, что захочет, за стакан дешевого джина.

Двое работяг, тоже прячась от дождя, заказали себе пива и с любопытством наблюдали за чудаками в дверях. Один узнал ее и толкнул второго локтем.

— Эй, Лиз, тащи своего дружка сюда, выпьем, а?

Высокая женщина со смехом оглянулась, потом шепнула что-то своему клиенту. Тот мотнул головой: его гораздо более занимали ее бедра под драповым пальто. Мужчина, пригласивший их, понимающе фыркнул. Его приятель тоже окликнул их, перекрикивая царивший в пабе шум.

— Держи ухо востро, Лиз, покуда этот Кожаный Фартук до тебя не добрался!

Ответом на это предостережение был дружный смех: спутник Лиз явно не принадлежал к евреям — выходцам из Восточной Европы. Он и в Лондоне-то наверняка был совсем недавно, так что не понял смысла шутки. Джеймс Мейбрик довольно ухмыльнулся в свой стакан пива. Кожаный Фартук, вот это и впрямь славная шутка вышла! А ведь откуда им знать, что Кожаный Фартук сидит аккурат здесь и смотрит на них, ждет, покуда этот ублюдок кончит свое дело, чтоб сэр Джим занялся своим. Правда, ее прелести мало волновали сэра Джима. Не за этим он сюда пришел. Сэр Джим может поиметь шлюху всякий раз, как захочет — для этого ему достаточно просто переспать со своей женой.

Вскоре после одиннадцати Лиз Страйд и ее нетерпеливый валлиец вышли из «Бриклейерс-Армз» в дождливую ночь и направились в укромное место, каковым оказалась темная лестница на Гульстон-стрит. Из своего укрытия у подножия лестницы Мейбрик слышал, как она просит мужчину прочитать ей письмо, что лежит у нее в кармане.

— Прочесть тебе письмо? — прохрипел он пока она задавала ему свой вопрос, он явно занимался своим делом. — Ты что, спятила?

— Оно на валлийском.

Мужчина фыркнул.

— Я не затем приехал в Лондон, чтобы читать чужие письма. Да к тому же читать по-валлийски могут только босяки. Боже правый, женщина, если валлиец хочет избавиться от несправедливости быть валлийцем, ему лучше забыть все, что есть в нем валлийского. К черту черный хлеб, к черту валлийский язык, к черту все. Бог мой, женщина, да не дергайся же, я еще не кончил!

Джеймс Мейбрик, низко нахлобучивший шляпу на лоб от дождя и ветра, снова улыбнулся в усы. Клиент Длинной Лиз не знал этого, но его неумение читать на родном языке только что спасло ему жизнь. Элизабет Страйд явно не слишком обрадовалась тому, что чувство неполноценности у валлийца превратило его еще в большего английского сноба, чем большинство англичан.

Когда она наконец спустилась с лестницы, лицо ее опасно раскраснелось, и настроение тоже явно было не из лучших.

— Ну спасибо, миленок, — буркнула она, сунув в карман несколько монет.

Валлиец с озадаченным видом смотрел ей вслед.

— И что им, черт подери, этим бабам, нужно? Ладно, ну ее, где там моя гостиница?

Он огляделся по сторонам, жмурясь от хлеставшего в лицо дождя, и быстрым шагом двинулся в западном направлении.

В том, что нужно было Элизабет Страйд, не оставалось никаких сомнений. На протяжении следующих тридцати минут Джеймс Мейбрик и его наставник тенью следовали за ней по всему Ист-Энду, от Уайтчепла через Уоппинг и на восток, в Поплар — злачный квартал портовых игорных домов и питейных заведений. Поговаривали, что в свое время Длинная Лиз и ее покойный муж держали там вполне даже процветающую кофейную лавку. Именно здесь Страйд подцепила клиента — матросика, который вывалился из паба в компании нескольких своих товарищей, распевая жалостную песню о том, как он тоскует по родному Кардиффу. За четверть часа до полуночи она и ее моряк, молодой человек в укороченном черном плаще и белой матросской шапочке, тащились по Бернер-стрит обратно в Уайтчепл, где они задержались в подворотне дома номер 64, чтобы переждать вновь усилившийся дождь. Случайный прохожий покосился на целующуюся парочку, но не заметил ни Мейбрика, ни Лахли, стоявших в тени на противоположной стороне дороги.

— Да от тебя ничего окромя молитв не услышишь! — рассмеялся матрос, и смех его раскатился по всей Бернер-стрит. Прохожий свернул на Фэйрклу-стрит и скрылся из вида, и он склонился к самому уху Лиз. — Ну а сейчас как насчет этого… самого? Дашь?

— Еще бы не дать, я и место укромное знаю. Тут, через улицу — Датфилдз-ярд, где раньше телеги делали. Там, миленок, в полночь никого не найти. Мистер Датфилд перенес свою мастерскую на Пинчин-стрит, а мешочная мануфактура на ночь закрыта. И там есть конюшня, сухая да пустая — телег-то нету.

— А!.. На слух здорово. Ну, давай, веди, ангел мой. Когда они показались из подворотни дома 64, штаны у матросика заметно топорщились спереди. Мейбрик сунул руку в карман, стиснул нож и задышал чаще. Датфилдз-ярд… Он знал это место. Лучше не придумать. Закрыто со всех сторон, только один вход, да и тот через узкий проулок длиной футов восемнадцать-двадцать. Он отгораживался от улицы деревянными воротами, по обе стороны от которых тянулись непрерывной цепочкой коттеджи рабочих с табачных фабрик, портных, и еще рабочий клуб, боковой фасад которого как раз выходил в проулок.

Там сейчас как раз проходил какой-то вечер. До Мейбрика доносились обрывки разговоров на полудюжине разных языков. Английском, русском, идише, французском, итальянском, еще каком-то славянском — должно быть, чешском или польском… Эти людишки со всей Европы собрались в этом задрипанном маленьком зале, чтобы разыгрывать здесь любительские спектакли или музыкальные концерты, не говоря уже о вздорных собраниях, на которые стекались все смутьяны Ист-Энда. Мейбрик презирал этих агитаторов с их бредовыми идеями насчет миссии рабочего класса и всего такого. Вот такие вот бунтовщики и разрушают Империю. Они да их шлюхи подрывают основы британской морали…

Элизабет Страйд, такая же инородка, как рабочие в клубе через улицу, развлекалась в Датфилдз-ярде. Интересно, читает ей сейчас ее матрос письмо или нет? Мейбрик погладил свой нож. Ему было наплевать на матроса, хотя и ему предстояло умереть, если он перевел письмо доктора Лахли этой поганой замарашке. Боже, ну они и развлекаются там! Он достал из кармана часы и вгляделся в циферблат в слабом свете окон рабочего клуба. Черт, уже почти половина первого! Он замерз, устал и промок, он протрясся в поезде из Ливерпуля целых пять мерзких часов, и им еще пришлось таскаться по всему этому проклятому Ист-Энду…

Скорее бы! Он раздраженно захлопнул крышку часов и резким движением сунул их в карман жилета. Нетерпение жгло его изнутри. Нынче вечером он уже готовился раз к удару, но из-за пьянства. Кэтрин Эддоуз все тогда сорвалось. Когда Страйд наконец показалась в воротах, Джеймс Мейбрик созрел для таких жестокостей, о каких раньше и не думал. Бог свидетель, как только Лахли получит свое письмо, он швырнет эту суку обратно в темный переулок, задушит ее, а потом будет кромсать, кромсать, пока не выплеснет всю злость…

— Жаль, что ничего не могу поделать с твоим письмом, милая, — говорил моряк, выходя вместе с ней на улицу. — Ну, имя-то я свое как-нибудь еще прочитаю, но не больше. В жизни в школу не ходил.

— Ну, ты-то в этом не виноват, — отвечала она, но голос у нее был при этом недовольный. Настроение у нее по сравнению с тем, что было после прощания с прошлым клиентом, явно не улучшилось. — Сдается мне, во всей Британии не найдется и одного валлийца, чтоб мог читать по-своему.

Моряк рассмеялся.

— Ну, раз так, поцелуй меня, и пойду-ка я, поищу своих, покуда они не забеспокоились.

Если бы Мейбрика не снедала жажда бить и резать, он расхохотался бы во весь голос. Бедная, грязная потаскуха: вот у нее в кармане лежит письмо, которое стоит королевских денег — буквально! — и она не может найти ни единой души, чтобы его перевести. Моряк смачно чмокнул ее на прощание и побрел в направлении Поплара и порта. Бурля от нетерпения, Мейбрик шагнул вперед, но тут же застыл, выругавшись про себя, когда молодой человек в темном плаще и охотничьей шапочке вышел из клуба, держа в руках завернутую в газету коробку размером примерно шесть на восемнадцать дюймов. Он шел быстро, и глаза его, судя по всему, не успели привыкнуть к темноте, поскольку он налетел прямо на Лиз.

— Ох, извините! — воскликнул он, с трудом удержав ее от падения. Произношение выдавало в нем иностранца.

— Ну вы меня и напугали, — выдохнула она, изобразив тем не менее на лице улыбку.

— Вы не ушиблись?

— Нет, ни капельки, правда. А вы, часом, не знаете здесь никого, кто бы читал по-валлийски?

Несмотря на явное удивление, молодой человек с сомнением покачал головой.

— Нет, боюсь, не знаю. Я сам — венгр, в Англии совсем недавно.

— О… Ну, раз так, может, проводите меня до дому, а? Это близко, а мне страшно, как этот маньяк разгуливает по улицам…

— Конечно, мадам.

Он проводил ее через улицу, как раз к месту, где прятался Мейбрик. Тот едва не сломал рукоять ножа, с такой силой он стиснул ее в кулаке, и вжался в темноту подъезда, в котором стоял. Боже правый, да неужели эта грязная шлюха даже на минуту не остается одна? Если она всю дорогу до своей ночлежки будет цепляться за этого чертова венгра, они так к ней и не подберутся! И тут новые шаги, простучавшие по булыжной мостовой, заставили Мейбрика вжаться в темноту еще глубже. Иисусе Христе, это же чертов констебль! С бешено колотящимся сердцем стоял он, окаменев, и смотрел на то, как констебль подходит к Страйд и ее венгру. Полицейский нахмурился и грозно пошевелил усами.

— Э, а ну давай, двигай отсюда, Лиз, нечего тебе здесь делать.

Лиз Страйд возмущенно вскинулась: алкоголь и усталость от ночных шатаний начали сказываться на ней.

— Не просила я джентльмена ничего такого! Он сам чуть не сбил меня, как из той двери вышел!

Венгр нервно помял в руках свою шапку, пробормотал что-то насчет дома и устремился по Бернер-стрит в направлении, противоположном тому, откуда появился констебль. Полисмен пожал плечами и двинулся дальше, оставив Страйд браниться ему вслед.

— Ну, на ночлег я по крайней мере набрала. Может, этот козел и не умеет читать, но уж денежки у него в кармане водятся, это точно. — Она вздохнула и побрела по Бернер-стрит, явно отказавшись на эту ночь от своих планов найти переводчика.

И наконец-то, Боже, наконец-то она осталась одна. Джон Лахли быстрым движением вынырнул из своего укрытия на противоположной стороне улицы и подошел к ней.

— Мадам? Я хотел сказать, мадам, я невольно подслушал ваш разговор. — Он говорил очень тихо, но Мейбрик, все чувства которого были напряжены как струна, слышал все до одного звуки вплоть до дыхания. — Вы говорили, вы ищете кого-нибудь, читающего по-валлийски?

Лиз Страйд удивленно застыла.

— По-валлийски? Ну да, искала. Он дотронулся до своей черной шапки и отвесил ей шутливый поклон.

— Так уж вышло, что я валлиец. Что там вы хотели прочитать?

В глазах ее вспыхнула жадность, и она потянулась к карману, но тут же тревожно застыла.

— Подслушали, говорите? — с опаской переспросила она. — И давно это вы слушали?

— Ну, мадам, совсем недолго. Ну, так вы хотите, чтобы я прочитал для вас это письмо или нет?

Она попятилась от него в сторону прохода в Датфилдз-ярд.

— Я не говорила, что это письмо.

Лицо Лахли вспыхнуло яростью. Ему так же не терпелось, как Мейбрику, возможно, даже больше — он-то ждал этого целых две недели, тогда как у Мейбрика были дела в Ливерпуле, и дети, и дом…

— Ну конечно же, письмо! Что еще это может быть? Ох, Бога ради, да давайте же сюда эту чертову штуку!

— Мне идти надо, меня вон в том пабе друг ждет, мне… Она сделала шаг в сторону, и терпение Лахли лопнуло. Он схватил ее за руку и потащил в переулок.

— Гони письмо, шлюха вонючая! — Она попыталась вырваться, и Лахли ударом сбил ее в грязь. Лиз успела негромко взвизгнуть, потом еще дважды. Она пыталась подняться на ноги, роясь зачем-то в кармане. Мейбрик с бешено бьющимся сердцем схватил свой нож и совсем было собрался выйти из укрытия, когда услышал приближающиеся шаги и шепотом выругался. Вместо ножа он достал свою трубку, раскурил ее трясущимися руками, и тут Лахли оглянулся.

— Липский! — вырвался у Лахли тревожный выкрик, заставивший приближавшегося невысокого, темного человечка обернуться. И так собиравшийся перейти на другую сторону улицы, чтобы избежать потасовки у ворот, бородатый мужчина, судя по одежде, еврей, засеменил ногами еще быстрее. Мейбрик шагнул к нему — новая помеха разъярила его до такой степени, что он готов был изрезать в клочки кого угодно, оказавшегося на его пути. Еврей бросился бежать, и Мейбрик побежал за ним. Так он преследовал его до самого железнодорожного моста, когда до него дошло наконец, что Лахли в Датфилдз-ярде уже отнимает свое письмо. Не за тем он, Мейбрик, приехал сюда, чтобы гоняться за проклятыми, мешающимися под ногами евреями, не для того он провел всю эту вонючую ночь под дождем.

Мейбрик развернулся и поспешил обратно в переулок. Лахли и правда уже достал из кармана потаскухи свое письмо. Он прижимал ее спиной к воротам, одной рукой сдавливая ей горло, чтобы она не могла вздохнуть, не то что закричать. Убийственная ярость исказила его лицо, а смертельный ужас — ее. Глаза ее выпучились при виде подбежавшего Мейбрика, и лицо осветилось отчаянной надеждой…

— Не на улице! — прошипел Мейбрик, остановившись. — Этот чертов констебль может вернуться в любую минуту! Оттащим ее в Датфилдз-ярд…

Подушив ее для верности еще немного, они отволокли Элизабет Страйд обратно в темноту. Она отбивалась из всех сил, что оставались в ее костлявом теле, и это сильно тормозило их. Задыхаясь, Лахли наконец швырнул ее спиной о кирпичную стену и прижал ее одной рукой за грудь, второй — за горло. На всякий случай Мейбрик зажимал ей рот рукой в перчатке: ее хрип мог привлечь внимание людей в зале, окна которого выходили во двор прямо над ними.

— Я хочу ее! — прошипел Мейбрик.

— Когда я с ней покончу, черт подери! — Голос Лахли срывался от злости и натуги. Она еще билась, но уже слабее; сознание покидало ее. Дрожа от желания, Мейбрик достал свой нож. Наконец она стихла, только в горле раздавался еще слабый хрип. Лахли уложил ее в грязь. — Надо сделать так, чтобы казалось, будто она зашла сюда трахаться, — пробормотал он едва слышным шепотом. Мейбрик слышал, как доктор шарит по ее карманам. — Ага… это здорово, пакетик «Качу»…

А… Мейбрик улыбнулся. Пилюли, которые сосут курильщики для свежего дыхания. Когда констебли найдут ее, они подумают, она достала их пожевать перед тем, как обслужить клиента. Им ни за что не догадаться, что ее задушили и зарезали ради письма, которое Лахли прятал в карман своего плаща. Вдруг Лахли выругался.

— Боже! Эта сучка носила в кармане нож! — Он выпрямился, держа в руке короткий, но, судя по виду, острый нож. В темноте Мейбрик мог разглядеть только блестящее лезвие. — Чертова сука! Ладно, — прошипел наконец доктор. — Она ваша. Только быстрее!

— Дайте мне ее нож! — прохрипел Мейбрик. Он взрежет ее же собственным вонючим ножом! Лахли передал нож, и Мейбрик склонился над телом. Какое наслаждение он испытал, когда первым ударом перерезал ей горло! Он взялся за ее юбки, чтобы взрезать ей живот…

…и ворота в конце переулка заскрипели, открываясь.

Конские копыта зацокали по булыжнику, направляясь прямо к ним. Мейбрик распрямился так быстро, что у него закружилась голова. Лахли схватил его за руку и потащил в глубь двора, к конюшне. Сердце Мейбрика вдруг сделалось тяжелым и неповоротливым от страха. Горячая кровь капала с его дрожавших рук. Во двор въезжала чья-то телега.

Боже праведный, нас же повесят из-за этой проклятой шлюхи!

Лошадь почти наступила на распластанное тело. В самый последний момент она фыркнула и дернулась в сторону, явно унюхав запах крови.

— Какой бес в тебя вселился? — буркнул мужской голос с хорошо заметным акцентом. — Вот я тебя кнутом… Э, да здесь на земле что-то… — Слышно было, как человек склонился с телеги и потыкал в темноту кнутовищем. — Кто это еще? Ты что, пьяна? Вставай, не мешай проезду… — Голос вдруг сделался неуверенным. — Может, ей худо? — Возчик соскочил с телеги и поспешил по переулку назад, на улицу. — Пойду, позову на помощь, принесу фонарь. Темно здесь, как…

Ох, Боже, он уходит!

— Живо! — прошипел ему на ухо голос Лахли. Мейбрик не стал дожидаться второго приглашения. На подгибающихся ногах они бесшумно выскользнули со двора. Слава Богу, Лахли догадался обувать башмаки на резиновой подошве, когда они начинали все это дело, иначе их шаги наверняка бы услышали. Ему до сих пор не верилось, что им удалось бежать. Он сунул оба ножа в карманы своего плаща, и они зашагали вниз по Бернер-стрит, пока кучер телеги стучался в дверь шумного рабочего клуба у них за спиной.

— Что там, Димшульц? — донесся до них мужской голос.

— Там, во дворе, какая-то женщина лежит. Достань фонарь…

Димшульц! Имя мгновенно всколыхнуло Мейбрика. Еще один вонючий еврей! Он выследит этого ублюдка, точно выследит! Перережет его проклятую глотку — как он посмел помешать им? Он едва горло ей успел перерезать, ничего больше, черт подрал!

— Держите руки в карманах! — прошипел Лахли. — Они у вас все в крови. Нам нужно как можно быстрее уйти в подземелье.

— Но я же даже выпотрошить ее не успел!

В глазах его наставника вспыхнула ярость.

— Плевать я, черт возьми, хотел на то, что вы успели или не успели! Псих несчастный, нас ведь едва не поймали! Четверти часа не пройдет, как весь Ист-Энд будет кишмя кишеть констеблями! — Лицо Лахли сделалось пепельно-серым.

— Я знаю, что нас чуть не поймали, черт подери! — прошипел в ответ Мейбрик, которого продолжала жечь неутоленная ненависть. — Но ведь не поймали, нет? И чертовы копы будут искать не нас двоих, а одного человека. Вонючего еврея-иноземца, разгуливающего в одиночку!

Лахли немного перевел дух; челюсть его, судорожно выдвинутая вперед от злости, вернулась в нормальное положение.

— Верно. Ладно, раз так, идем дальше, вдвоем. А что, уже дружкам принять нельзя, раз суббота-то? Хлопнули по маленькой, вот, идем добавить, а че, нельзя?

Мейбрик даже зажмурился от удивления. Такой точной имитации кокни ему слышать еще не доводилось.

— Боже праведный! Так вы и правда жили на этих улицах, да? А я-то, дурак, не верил…

— Конечно, жил, болван! — прошипел Лахли, немного убавив шаг. — Откуда, как вы думаете, я, дьявол подери, так хорошо знаю здешнюю канализацию?

— О, ну, я как-то не подумал…

— Заткнитесь, Джеймс, Бога ради, да заткнитесь же, черт подери!

Мейбрик хотел было возразить, но взгляд Лахли ясно говорил, что доктор не желает новых неприятностей, даже от него. Дальше он шагал молча. Кровь на его руках подсыхала и становилась липкой. Когда они проходили сточную канаву с застоявшейся в ней водой, он задержался, оглядел улицу в оба конца — пуста! — и, наклонившись, сполоснул руки и нож этой потаскухи. Лезвие было липким от крови его владелицы. Руки все еще дрожали немного, когда Мейбрик стряхнул с него грязную воду и сунул в другой карман, чтобы не путать со своим, более длинным ножом. Руки ему, правда, все равно пришлось спрятать в карманах из-за крови на белых манжетах.

— Надо как можно быстрее уйти из Уайтчепла, — буркнул Лахли, уверенно шагая на запад. — Забудьте пока и думать про свою квартиру в Миддлсексе. Если будет расследование, этот чертов еврей с Бернер-стрит в два счета опознает нас констеблям. Я хочу оказаться вне юрисдикции Столичного округа, и побыстрее.

Они шли уже по Коммершл-роуд и быстро приближались к тому месту, где она делает резкий поворот на север, чтобы стать Коммершл-стрит. Стоило им миновать Миддл-секс-стрит и Майнориз, пройти по Олдгейту — и они оказались бы в Лондонском Сити с его собственным лорд-мэром, собственными властями и — о да, улыбнулся Мейбрик, Лахли действительно голова! — собственной полицией. Проходя по темному, грязному переулку, они едва не споткнулись о пьяного, храпевшего в сточной канаве. Лахли задержался, огляделся по сторонам, потом нагнулся и отволок пьяного моряка глубже в переулок.

— Да не стойте вы столбом! Этот жалкий евреишка может описать нашу одежду!

Лахли уже снял с себя свой темный плащ и теперь стаскивал с пьяного матросскую куртку и грязную рубаху.

— Наденьте эту рубаху — у вас все манжеты в крови. Перспектива надевать нестираную матросскую рубаху мало прельщала Мейбрика, однако виселица прельщала его еще меньше. Он сорвал с себя окровавленную рубаху и поменял ее на матросскую. Себе Лахли взял куртку, бросив свой плащ на руки Мейбрику. Мейбрик облачился в него, а свой, тоже перепачканный кровью, накинул на тело пьянице. Когда они вновь вышли на свет, на Лахли красовалась серая шапка вместо брошенной черной, светло-серая куртка (пожалуй, немного великоватая для него) и красный шарф, на матросский манер повязанный на шею.

— Вы теперь совсем другой человек, — вполголоса заметил Мейбрик, критически разглядывая Лахли. — Как думаете, — добавил он задумчиво и даже немного огорченно, — эти проклятые констебли в Бишопсгейте могли уже освободить эту пьяную сучку, Эддоуз?

Лахли удивленно уставился на него, потом рассмеялся резким, режущим смехом.

— Великий Боже, да вам нравится ходить по краю, не так ли? Одна жена в Лондоне, другая жена и чертова служанка в Ливерпуле, каждую неделю вы глотаете мышьяка столько, сколько хватило бы, чтобы отравить весь Бетнел-Грин, и вы еще хотите идти в полицейский участок и спросить, достаточно ли протрезвела уличная потаскуха, арестованная за подражание пожарной сирене, чтобы ее можно было отпустить домой!

— Я всего только хочу, — буркнул Мейбрик, — получить то, чего не получил с той стервой в Датфилдз-ярде.

Лахли, душевное равновесие которого заметно поднялось после их почти волшебного побега и смены грима, снова рассмеялся, и смех его прозвучал дико и неприкаянно, под стать этой дождливой ночи.

— Ладно, будь я проклят, мы сходим и посмотрим! Ближе всего отсюда, — он огляделся по сторонам, — по Хаунд-здич от Олдгейта.

Поскольку они и так шли по Олдгейт-Хай-стрит, им хватило всего пары минут, чтобы добраться до самого Олдгейта, откуда они повернули на север по Хаундздич, уходя все дальше от расположенных к югу Майнориз. Часы на далекой пивоварне где-то в районе Брик-лейн пробили половину часа. Час тридцать ночи, а кровь бурлила, как бешеная: ужас от угрозы быть пойманными сменился какой-то дикой эйфорией. Свирепое возбуждение разливалось по жилам Мейбрика, горячее и электризующее, словно он только что принял дозу своего мышьяка. Бог свидетель, сэр Джим непобедим! Все, о чем он просит, — это всего-то наложить руки на ту, вторую обещанную ему сучку. Он искромсает ее изо всех сил, которые кипят в нем, порежет ее на куски и напишет какой-нибудь дурацкий стишок для этих пустоголовых идиотов из полиции Сити — пусть поломают голову. Его братец Майкл может сложить рифму из чего угодно, сидит себе в уютном кабинете на Сент-Джеймс да пописывает песенки, которые распевает вся эта чертова страна. Если Майкл может, сможет и он. Сочинит какой-нибудь смачный стишок, чтобы подразнить полицию. Может, состроит еще какую каверзу евреям. Вот это будет славное завершение славной ночки…

Невдалеке от Дюк-стрит из темного проулка показалась невысокая рыжеволосая женщина. Она шла сердитой походкой, бормоча что-то себе под нос. Свет газового фонаря на мгновение высветил темно-зеленую ситцевую юбку с тремя рядами оборок, и стало заметно, что она украшена желтыми цветами. Черная соломенная шляпка, отделанная зеленым и черным бархатом, опасно съехала набок. Женщина показалась Мейбрику знакомой. Очень знакомой. Где это он ее…

— …ублюдок жалкий, — бормотала она самой себе, не замечая их. — Дам, говорит, тебе целых два флорина, коли все получится! Откуда мне знать, что с его-то силами у него и за год ничего не выйдет… Чертовых полчаса на него потратила, и хоть бы два пенса за все труды! Надо, надо найти кого, кто прочтет это чертово Эннино письмо, ох, надо, вот тогда и денежки появятся. Газеты дадут мне ихнюю премию, как я и говорила смотрителю ночлежному, правду говорила, Господом Богом клянусь! А коль получу эту премию, ну, может, смогу Джона в нормальную больницу положить, не в лазарет фабричный…

Лахли крепко взял Мейбрика за запястье, удерживая на месте. И тут его как громом поразило: он узнал! Кэтрин Эддоуз! Безумное возбуждение охватило его с новой силой.

— Я заманю ее на Митрсквер, — прошипел Лахли. — В Сити…

Да, да, скорее! Руку его уже сводило желанием, когда он сжал рукоять своего любимого, длинного ножа. Мейбрик отступил назад, в темноту, оставив Лахли одного. Тот подошел к проститутке, которую они совсем еще недавно видели такой пьяной, что она и стояла с трудом. Несколько часов в тюрьме явно хорошо протрезвили ее. Отлично! Трезвая, она испугается еще сильнее.

— Привет, лапуля, — произнес Лахли голосом грубого моряка, как нельзя подходившим к его краденой куртке, шапке и шарфу. — Уж так приятно видеть такую, лапуля, как ты, одинокому парню, вдалеке от родного дома.

Кэтрин Эддоуз задержалась, медленно задрав голову, чтобы посмотреть Лахли в лицо. Росту в ней было всего пять футов, на целых семь дюймов ниже, чем мужчина, улыбавшийся ей сверху вниз.

— Ну, привет. Поздновато ты гуляешь, матросик: пабы-то все давно как закрыты, — с досадой вздохнула она. — Вот я тоже не прочь выпить, ан поздно.

— Ну, и то правда, залить горе я тебе не помогу, но тело — тело и без джина может порезвиться, верно говорю? — Лахли порылся в кармане и достал оттуда блестящую монету. — Глянь-кось, что у меня есть, а? Шестипенсовый, новенький — аж сияет весь.

Взгляд Кэтрин заметно прояснился, упершись в монету, которую Лахли держал двумя затянутыми в перчатку пальцами. Она улыбнулась и придвинулась ближе к нему, положив руку ему на грудь.

— Ну, и то верно, хорошенький шестипенсовый. И что может леди сделать, чтобы получить его?

Чуть дальше по Дюк-стрит, где у местного дома собраний, известного под названием «Империал-Клуб», горели огни, трое мужчин вышли в дождливую ночь и покосились в сторону Лахли и Эддоуз. Впрочем, ушли они в противоположном направлении, не мешая женщине и ее явному клиенту заниматься своими интимными делами. Джеймс Мейбрик улыбнулся им вслед из своего укрытия.

— Не пойти ли нам прогуляться немного? — предложил Лахли, свернув в ту же сторону, куда направлялись мужчины из «Империал-Клуба», но куда более неспешной походкой, чтобы дать тем троим уйти далеко вперед. — Там и найдем местечко поуютнее, а?

От ее негромкого хихиканья Мейбрик пришел в восторг. А когда она затянула какую-то песню, он и сам тихо рассмеялся про себя. Этой дуре-потаскухе осталось жить от силы десять минут, а она идет себе под ручку с человеком, который собирается убить ее, распевая так, будто ей не о чем беспокоиться. Мейбрик снова рассмеялся.

Ничего, очень скоро она свое получит.

После двух недель почти непрерывного сидения в седле, недосыпа и грязи Кит Карсон ощущал себя не в самой лучшей форме для общения с сенатором Джоном Кеддриком и половиной газетчиков северного полушария. Впрочем, его мнения на этот счет никто не спрашивал. Его уже ждали, стоило ему сквозь Врата Дикого Запада ступить на платформу станции. По пятам за ним шли гиды с телом Юлия и убитого туриста. Поднявшийся при их виде шум и визг был физически осязаем — ни дать ни взять стена шума.

— Джина! — прорвался сквозь этот хаос голос сенатора Кеддрика. Рискуя упасть с платформы, сенатор лез к ним через заградительные барьеры… — Джина! — Сотрудник «Путешествий во Времени» перехватил сенатора и удержал его на месте. На лице у того отразилась целая гамма разнообразных эмоций.

— Мистер Кеддрик, — обратился к несколько побледневшему политику Кит. — Это не ваша дочь. Ни одно, ни другое тело.

— Не моя дочь? — прохрипел заметно потрясенный Кеддрик. — Не моя дочь? Тогда где она? Почему она не с вами? — Внезапная ярость исказила черты сенатора. Он стряхнул удерживавшие его руки и угрожающе надвинулся на Кита. — Что делаете вы здесь, если вы ее не нашли? Объясните сейчас же!

— Ее с нами нет, потому что мы ее не нашли. Около барьеров и красных шнуров, огораживающих зону прибытия, толпились газетчики. С грохотом упала рогатка, и журналисты хлынули за барьеры, столкнувшись с возвращавшимися из тура туристами. Воцарился полнейший бедлам. Впрочем, когда Скитер Джексон, с трудом переставлявший ноги после нескольких суток езды верхом, шагнул сквозь Врата, туристы и гиды начали уже вытекать ручейками через контрольные пункты. Сид Кедермен и Паула Букер как раз ступили на платформу следом за Скитером, когда сенатор Кеддрик перевел гневный взгляд с пластиковых мешков с телами на своего изможденного детектива, а потом обратно на Кита.

— Не нашли? Почему не нашли?

— Потому, что у нас весьма серьезные основания полагать, что ваша дочь вообще не покидала ВВ-восемьдесят шесть сквозь Денверские Врата. Остальное я предпочел бы сказать после, когда у нас будет возможность поговорить в более узком кругу. — Кит повернулся к потрясенным служащим «Путешествий во Времени». — Может кто-нибудь известить Ронишу Аззан, что нам необходимо встретиться с ней? Спасибо. Нет, мне очень жаль, но пока никаких иных комментариев.

Он протолкался сквозь толпу орущих журналистов и потрясенных туристов, направился было к лифту в кабинет Булла, но тут же решил, что не может рисковать, захватив с собой весь свой отряд, — он живо представил себе, в какой это может вылиться фейерверк. Поэтому он протолкался сквозь хаос Приграничного Города обратно.

— Паула, брысь отсюда. Кедермен, идите со Скитером к Конни Логан. Займитесь экипировкой для Британских.

— Слушаюсь, босс!

— Верно придумано, Кит.

Скитер испарился так стремительно, что газетчики так и остались с разинутыми ртами стоять в вакууме. Паула воспользовалась их замешательством, чтобы утащить Кедермена.

— Что происходит? — грозно спросил Кеддрик.

— Я все расскажу вам в кабинете управляющего станцией, — буркнул Кит.

— Но…

Кит оставил его стоять посреди беснующейся толпы газетчиков. В конце концов сенатор очнулся и, разогнав репортеров как косяк мелкой рыбешки, догнал Карсона. Дальше они шли вместе, но в сердитом молчании. У входа в лифт наверх Кит пропустил сенатора вперед, чтобы отсечь визжавшую толпу, наступавшую им на пятки, потом сам быстро вошел в кабину и тут же хлопнул рукой по кнопке верхнего этажа. Лифт взмыл вверх, в святилище этого беспокойного хозяйства. Когда двери лифта разошлись в стороны, Кит сразу увидел, насколько все здесь неспокойно. У одной из стеклянных стен, выстроившись наподобие декоративных изваяний, стояли с каменными лицами трое мужчин и одна женщина из Междувременного Суда в Гааге в сияющих медью мундирах. Нравилось это кому или нет, но инквизиторы из МВСГ уже прибыли.

Кит сдержал тяжелый вздох и шагнул в кабинет. Агенты МВСГ так и стояли каменными истуканами. Рониша Аззан, элегантная как всегда, казалась ужасно маленькой за необъятным столом Булла, отчего Кит вдруг почувствовал себя еще более старым, изможденным и грязным. Он поправил засаленный шейный платок, потом подошел к ближнему креслу и устало опустился в него. Даже усталость не помешала ему услышать скрип отодвигаемых кресел: что ни говори, а две недели верхом оставляют специфический аромат.

— С возвращением, Кит, — негромко приветствовала его Рониша Аззан. — Если можно, введи нас в курс дела.

Кит как мог кратко рассказал, что они обнаружили в городке золотоискателей. Когда он закончил, в кабинете воцарилась мертвая тишина. На лице сенатора Джона Кеддрика стремительно сменяли друг друга эмоции: потрясение, досада, нетерпение и, как ни странно, торжество. Потом лицо Кеддрика побагровело, когда ярость — или что-то очень к ней близкое — взяла верх над остальными эмоциями.

— Бенни Катлин? Вы что, хотите сказать, что впустую потратили целых две недели, гоняясь не за тем туристом? Когда мою дочь все это время прятали за вашими Богом проклятыми Британскими Вратами?

— Мы потратили их не впустую! — огрызнулся Кит. — Нам известно теперь гораздо больше, чем две недели назад, сенатор. Один из живущих на этой станции был убит за Денверскими Вратами! Мальчику едва семнадцать исполнилось, и пуля, которую он получил, предназначалась вашей дочери!

По крайней мере у Кеддрика хватило ума побледнеть. Некоторое время он сидел, тяжело дыша. Рониша Аззан устало откинулась на спинку кресла; уголки рта и ноздри ее посерели. Кит пожалел ее. Ему казалось, он с головы до ног такого же цвета. Вздохнув, Рониша встала из-за стола и налила три хорошие порции виски с содовой. Рука Кеддрика дрожала, принимая у нее стакан, так что он едва не плеснул его содержимым на свой дорогой костюм. Кит опростал свою порцию одним глотком.

— Спасибо, Ронни. Видит Бог, это как раз то, что мне нужно. Итак… Давайте решать, как выследить в Лондоне Бенни Катлина. Никто не сможет опознать Джину лучше доктора Паулы Букер, поскольку именно она сделала Джине новое лицо.

— Я хочу поговорить с этой вашей докторшей, — буркнул Кеддрик. — Я хочу знать, как выглядела моя девочка, когда попала на эту станцию, кто удерживал ее в плену, и почему ваша врачиха не доложила обо всем этом.

— Доктор Букер не доложила по той простой причине, что ей не о чем было докладывать. Ваша дочь явилась к ней добровольно, одна, назвавшись студенткой-дипломницей.

Паула имплантировала ей искусственные усы и бакенбарды. На следующий день после этого Паула ушла в отпуск и сама отправилась в Нижнее Время. Вам чертовски повезло, сенатор, что у нас вообще есть свидетели… Когда мы обнаружили доктора Букер, пытавшуюся выследить Армстро и его пленников, она и ее проводник как раз попали в засаду к местным бандитам. Если бы мы не подоспели вовремя, ее вполне могли хладнокровно убить.

Кеддрик испепелил его взглядом, сжав рот в тонкую белую линию.

— Какой прок от ваших свидетелей, если Джину могли уже убить в Лондоне? К вашему сведению, Карсон, если Бенни Катлин — действительно моя дочь, то ее там чуть не убили в первый же ее вечер. Дважды! А потом она исчезла, оставив за собой два трупа. А теперь вот вы еще говорите мне, что по ту сторону Денверских Врат убиты еще двое? Не говоря уже об известном международном террористе, который ушел с тремя заложниками — и вы даже не потрудились преследовать его? Бог мой, мистер, какая безответственность!

— Довольно! — Мощи легких у Кита пока еще хватало, чтобы его при необходимости услышали.

Кеддрик швырнул на пол свой стакан с остатками виски и стиснул кулаки.

— Не смейте разговаривать со мной таким тоном!

— Джентльмены! — рявкнула Рониша, разом сделавшись выше обоих. — Сенатор! Вы будете вести себя прилично или покинете это совещание! Вы поняли? Кит Карсон рисковал своей жизнью, не говоря уже о двух неделях полевой работы даром, забросив свои дела, — и все в поисках вашей дочери. На мой взгляд, вы обязаны принести мистеру Карсону очень серьезные извинения! Равно как оказывать ему помощь — отец вы, в конце концов, или нет? Вам бы плясать от радости, что он столько узнал — с учетом того, с чем ему пришлось там столкнуться!

Кеддрик явно не собирался плясать по какому-либо поводу, тем более от радости. Долгое, мучительно долгое мгновение он свирепо смотрел на Ронишу, потом перевел взгляд на Кита, очевидно, в ожидании дальнейших объяснений. Кит подумал, не выйти ли ему, но тут же ясно представил себе перспективу безработицы и жизни в Верхнем Времени.

— Возможно, — холодно произнес он, — вы, сенатор, скажете мне, что я должен был там делать? Провести следующие пять лет, прочесывая североамериканский континент в поисках Армстро? Тогда как у нас имеется хорошая зацепка касательно местонахождения вашей дочери? Проводники «Путешествий во Времени», которых мы оставили в Колорадо, продолжают поиски Армстро и его заложников, на что по ту сторону Врат Дикого Запада у них уйдут месяцы. Однако эта экспедиция имела своей целью поиски именно вашей дочери. И именно этим она и займется дальше. Мы найдем вашу дочь. В Лондоне. Ронни, что нового слышно из Сполдергейт-Хауса?

Рониша вздохнула.

— Нам известно, что Бенни Катлин попал в две перестрелки с человеческими жертвами — двое носильщиков убиты, а еще один кучер ранен. Малькольм, разумеется, последние две недели занят поисками, но ведь никто в Лондоне и не догадывался, что Бенни Катлин — это Джина Кеддрик.

— Мне кажется, — проворчал Кит, — что Джине удалось бежать. Из этого следует, что тем, кто занят поисками, придется разделиться. Одни будут искать Джину, другие — того, кто провел ее сквозь Врата, Мне жаль ищущих. У них уйдет куча времени на поиски в Лондоне двух различных целей, причем опередивших их на три недели.

— У них? — переспросил Кеддрик. — Что вы хотите сказать этим «у них»? Вы же руководите группой, Карсон! Я настаиваю, чтобы вы продолжали руководить операцией!

— Не могу, — коротко ответил Кит, вытирая пот со лба. — И это никак не связано ни с вашим отношением ко мне, ни с моими делами, так что не пытайтесь возражать. Я уже существовал в сентябре тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. Я просто затеню себя и мгновенно погибну, если попытаюсь ступить в Лондон на протяжении следующих шести месяцев. Поиски в Лондоне придется возглавить кому-то еще. Я предложил бы на эту роль Скитера Джексона, работающего в тесном контакте с Малькольмом Муром. Собственно, Скитер уже готовится.

— Эй, подождите минуту! Я наводил справки об этом вашем Джексоне. Это не только тот самый тип, который напал на меня у Главных. Я слышал о нем более чем достаточно, чтобы понять: я не желаю, чтобы поисками моей девочки руководил вор и мошенник!

Кит молча сосчитал до десяти.

— Скитер Джексон никого не надувает, сенатор. Я сам нанял его в качестве детектива моей гостиницы, и поверьте, я не взял бы на такую работу человека, которому не доверял бы всецело. Что же до так называемого нападения… — Кит придержал слова, готовые сорваться у него с языка. — Я хочу предупредить вас. Если вы выдвинете против него обвинение в нападении, я, черт возьми, не сомневаюсь, что он выдвинет против вас обвинение в уголовно наказуемом оскорблении действием.

Лицо Джона Кеддрика побелело как простыня.

Даже инквизиторы из МВСГ неуютно поерзали в своих креслах.

Когда сенатор, очнувшись, собрался было уже брызгать слюной. Кит перебил его.

— Не советую, если вы только не хотите получить прямо сейчас драку столетия. У нас имеется фото — и видеосъемка всего инцидента с начала до конца, сенатор. И лично я не допущу никакой личной мести против мистера Джексона, способной сорвать всю спасательную операцию. Буквально всеми позитивными результатами этой операции мы обязаны Скитеру Джексону, тогда как от вашего детектива не было абсолютно никакой пользы. Я говорил вам, что Сид Кедермен не готов к работе в Нижнем Времени, тогда как у Скитера Джексона уже имеется опыт работы по ту сторону Британских Врат. И он будет работать с Малькольмом Муром, который специализируется на лондонских турах. Джексон и Мур возглавят операцию в Лондоне, хотите вы этого или нет, сенатор. Вы ведь не хотите, чтобы вашу девочку убили, нет?

Обыкновенно насыщенный цвет лица Кеддрика приобрел оттенок старого воска. Он открыл рот, закрыл, снова открыл, но не смог выдавить из себя ни звука. Он покосился на инквизиторов из МВСГ, судорожно сглотнул и еще некоторое время сидел молча. Единственным звуком в помещении оставался чуть слышный шелест кондиционеров.

— Олл райт, — наконец выдавил из себя Кеддрик. Похоже, самообладание быстро возвращалось к нему, поскольку слабый хрип сменился злобным рычанием. — Но я не потерплю, чтобы меня унижали и мне угрожали, ясно?

Кит опасался, что, если останется в помещении, ляпнет что-нибудь такое, о чем будет жалеть вся станция. Поэтому он просто встал и направился к лифту.

— Идет. А теперь, с вашего позволения, у нас уйма дел до открытия Британских. И, мягко говоря, мне нужно принять душ и побриться, прежде чем делать хоть что-либо. И пива холодного.

Двери лифта затворились прежде, чем сенатор успел возразить что-то.

Спускаясь в Общий, к ожидавшей его толпе журналистов, Кит рассеянно думал о Марго, уже находившейся в Лондоне, и о бедном Юлии, ровеснике его внучки, лежавшем в морге с пулей в животе. Ему сделалось немного не по себе, когда он подумал, многие ли из участников этой охоты останутся в живых.