"Переменная звезда" - читать интересную книгу автора (Хайнлайн Роберт Ансон, Робинсон Спайдер)Глава 13Как только мы вошли в роскошное логово Мэтти, он сразу начал заваливать меня статистическими данными о Новой Бразилии. Обычно я предпочитаю смотреть на цифры на распечатках, а не на дисплее, но у Мэтти дисплеем служила целая стена, а эта стена по площади была больше двух стен в моей каюте. Поэтому я уселся в кресло – настолько удобное, что я его даже тихонько поблагодарил, стал маленькими глоточками пить великолепное виски и постигать знания. Новая Бразилия приблизительно такого же размера, как Марс, но из-за того, что железное ядро этой планеты меньше, она на двенадцать процентов менее плотная, и сила притяжения на ее поверхности составляет 0,33G, в то время как на Марсе сила притяжения равняется 0,38G. Планета находится на расстоянии более 1,1 астрономической единицы от своей звезды, но Иммега-714 немного ярче Солнца, поэтому на небе всегда выглядит яркой, хотя она на десять процентов дальше от Новой Бразилии, чем Солнце от Земли. Вот еще некоторые параметры для сравнения Новой Бразилии с Землей. Новая Бразилия Земля Новая Бразилия/ Земля Масса (1024 кг) 0,5648 5,9746 0,095 Объем (1010 км3) 16,318 108,321 0,151 Волюметрический радиус (км) 3390 6371 0,532 Средняя плотность (кг/м3) 3461 5515 0,628 Сила притяжения (м/с2). 3,26 9,8 0,333 Скорость убегания (км/с) 4,43 11,19 0,396 Расстояние от звезды (АЕ) 1,1 1 1,1 А вот, для сравнения, набор тех же самых параметров для Земли и другой, более или менее хорошо изученной планеты с примерно такой же силой притяжения. Марс Земля Марс/Земля Масса (102 кг) 0,64185 5,9746 0,107 Объем (1010 км3) 16,318 108,321 0,151 Волюметрический. радиус (км) 3390 6371 0,532 Средняя плотность (кг/м3) 3933 5515 0,713 Сила притяжения (м/с2) 3,71 9,8 0,379 Скорость убегания (км/с) 5,03 11,9 0,450 Расстояние от звезды (АЕ) 1,38-1,66 1 1,52 У Новой Бразилии – два спутника, очень похожих на спутники Марса. По этой причине и по причинам эмоционального и политического характера их совершенно нелогично решили тоже назвать Фобосом и Деймосом. – Какая разница? – спросил Мэтти, когда я заговорил об этом. – Вряд ли кто-то спутает их в разговоре с теми Фобосом и Деймосом, которые остались на восемьдесят пять световых лет позади. И очень скоро после прибытия все хорошо поймут, что эти две луны по крайней мере сильно отличаются по Всегда приятно подыграть человеку, который в восторге от того, чем занимается. – Почему же? – Потому что у Браво есть много такого, чего нет у Марса. Пара секунд – и я догадался, что "Браво" – это сокращенная англизированная версия названия "Новая Бразилия" (Brazil Nuovo). Так я впервые услышал это сокращение, но нисколько не сомневался, что слышу его не в последний раз. Через год так стали называть нашу будущую родину даже настоящие бразильцы, летевшие на борту "Шеффилда". – И что это? – спросил я. Мэтти подмигнул мне. – Вода. Тератонны воды. Фобос и Деймос, спутники Марса, создают приливной эффект, но на поверхности Марса слишком мало воды, чтобы этот эффект был заметен. На Браво мы встретим очень сложные приливы, и я думаю, там можно будет говорить не о "королевском" приливе, а об "императорском". Я задумался. – Значит, воздух там влажный. – Лучше пусть будет влажный. Единственное, почему мне не скучно было задавать этому человеку вопрос "Почему?", так это потому, что он всегда отвечал жутко интересно. Поэтому я снова задал этот вопрос. – Мы ожидаем – или хотя бы надеемся, что сможем там жить. Поэтому нам, вероятно, захочется много дышать. Видимо, ты заметил, что на этом корабле мы не везем с собой пятьсот пятьдесят дыхательных аппаратов марсианского типа и вдобавок – несколько тысяч запасных аппаратов для себя и наших потомков. Думаю, от тебя также не ускользнул и тот факт, что мы не проводим тренировок по пользованию этими аппаратами, не стараемся к ним привыкать. Если ты этого не заметил, то ты уж точно обратил внимание на то, что ты не пользуешься никакими дыхательными устройствами на верхней сельхозпалубе. Он умолк, но не сказал: "Подумай над этим хорошенько". А я все-таки задумался. Так… Атмосфера, пригодная для дыхания без нужды во вспомогательных средствах. Но при этом сила притяжения меньше, чем на Марсе и дома. Поэтому для достижения стандартного земного давления воздуха есть только две возможности. Атмосфера должна быть плотнее либо она должна быть более насыщена кислородом. Ладно. Возьмем Землю. Давление воздуха на ее поверхности таково, потому что тропосферный слой лежит на высоте около двенадцати километров. Чтобы создавалось такое же давление, нижние слои атмосферы Новой Бразилии должны простираться километров на тридцать шесть. Значит… – Да это местечко – ящик с динамитом! – воскликнул я. Мэтти беспечно пожал плечами. – Более сухие районы планеты – да. Там в воздухе чуть больше тридцати процентов кислорода. Вот взгляни-ка сюда. – Он сделал рукой шаманский пасс, орудуя каким-то виртуальным пультом, видимым только ему самому, и на дисплее возникли новые статистические данные. СОСТАВ АТМОСФЕРЫ Газ Браво Земля Кислород 30% 21% Азот 60% 78% Вода 4-8% 0-4% Углекислый газ 0,10% 0,04% Другие 1% 1% – Совершенно очевидно, что планета будет теплой и влажной – по человеческим стандартам. Это мир джунглей, очень похожий на бассейн Амазонки в Старой Бразилии на Земле, насколько я могу себе представить. Тамошняя флора, по всей видимости, фантастически лучше в плане фотосинтеза, чем наша. Но твоя догадка верна: тридцать процентов кислорода в атмосфере будут представлять собой сильнейшую пожароопасность. Подозреваю, что если какой-нибудь экспедиции в сухие районы Браво доведется встретиться с ударом молнии, сильно повезет тем, кто будет убит сразу. Вряд ли остальным удастся убежать от пламени. Бывают случаи, когда я больше радуюсь тому, что у меня яркое воображение. – Но в сырых местах недостатка не будет. Соленой воды на поверхности Браво не меньше, чем на Земле, – эти водные пространства занимают более половины поверхности планеты, а на Земле этот показатель составляет семьдесят процентов. На Браво три основных материка, более или менее равномерно распространенных по поверхности сферы, и на каждом из них обширные густые джунгли. По всем этим зарослям протекают полноводные реки – такие, как Амазонка и Конго на Земле. Есть еще несколько крупных островов размером с Австралию, а еще – ты уж меня прости за техническую терминологию – чертова куча мелких островов, от крошечных до более или менее приличных. – Ладно, это я понял. Чем дальше от берега моря, тем выше пожароопасность… но береговая линия здоровенная. Мэтти кивнул. – Наклон оси планеты – всего пятнадцать градусов. Сравни с Землей, где наклон оси – двадцать три целых и пять десятых градуса. Следовательно, имеются выраженные времена года… но выраженные менее четко, чем на Земле. Нет морозных зим. Нет полярных ледяных шапок. Это мне понравилось. Терпеть не могу носить стэнфилды – так по какой-то затерянной в веках причине в Канаде принято называть теплое нижнее белье. Мир без сугробов меня вполне устраивал. А раз там не было полярных шапок, значит, оставалось больше пригодной для обитания площади, образовывалась еще более продолжительная береговая линия. – А цикл дня и ночи… Вот тут я мог вставить словечко. – …почти такой же, как на Марсе, – радостно подхватил я. – Двадцать четыре часа и тридцать с чем-то минут. М-м-м… тридцать семь. – Наверняка именно такой цикл Зог уже применяет на верхней сельхозпалубе. Ну, фермерство на Браво пойдет еще лучше, чем в Зогландии. – Правда? Мэтти запустил показ изображений в режиме слайд-шоу. Изображения порой представляли собой фотографии, порой – короткие видеозаписи, и все они были потрясающие. – Как видишь, тут довольно оживленная тектоническая активность. Вулканические горные хребты. И это хорошо: атмосфера перемешивается. Вулканический пепел удобряет почву, горные недра хранят в себе полезные минералы и металлы, которые мы сможем добывать путем умеренных взрывных работ и отвалов, вместо того чтобы рыть глубокие шахты. Но, с крестьянской точки зрения, лучше всего будет погода: пожалуй, более устойчивого климата люди еще не встречали. Что, я уже целых семь минут не задал этот вопрос! – Почему он такой устойчивый, Мэтт? – Задумайся о географии. – Он улыбнулся. – Или, вернее говоря, а бравографии. – Я не буду. Лучше вы расскажите. – Благодарю. Взгляни на два основных материка. Все они расположены более или менее близко от экватора. Примерно на одинаковом расстоянии отстоят друг от друга. Каждый из них имеет бравографически привязанную зону, где заросли джунглей регулярно выбрасывают в атмосферу фонтаны влаги. Следовательно, картины климата тоже наделены бравографической привязкой, и погода будет бесконечно более стабильной и надежной, чем где бы то ни было в Солнечной системе. Я понял, что он имеет в виду, когда увидел планету в трехмерном изображении. Землю то и дело терзают душераздирающие катаклизмы типа "Эль-Ниньо", потому что комиссия, которая это придумала (наверняка это была комиссия), по необъяснимой причине забыла разместить обширный участок джунглей посреди Тихого океана, дабы "поставить на якорь" эту зону испарения. У Браво такой недостаток отсутствовал. – Значит, прогноз погоды стабильно будет звучать примерно так: "Небо серое, сплошная облачность"? "С утра дождь, который сменится вечерним дождем. Велика также вероятность дождя ночью"? – В общем да – что касается районов, примыкающих к экватору. К северу и югу от тропиков располагаются зоны с более умеренным климатом. На всех трех материках там растут хвойные леса. – Значит, большинство наших древних мифов сбывается. Мэтти радостно кивнул. – Но найдутся и другие, которые станут для нас историческими курьезами, над которыми придется поломать голову. На Земле обширные пустыни чаще всего располагаются к северу и к югу от влажных тропических лесов. Это Сахара, Калахари, Гоби, Сонорская пустыня[41], пустыни Патагонии[42]. Но на Браво, похоже, настоящих пустынь нет – благодаря более благоприятным климатическим условиям. – Я не против, – сказал я. – Никогда не видел пустыни, которая бы мне приглянулась. – О, а я видел! – горячо воскликнул Мэтти. – И я буду по ним скучать. Прекрасные места для астрономических наблюдений. Их я потеряю, но приобрету кое-что иное. Пустыни я Похоже, перспектива такой встречи его радовала. – Голодный Призрак? – Лесной пожар размером с провинцию. Название кое-что объясняло. При силе притяжения, равной одной третьей G, и редкостно стабильной биосфере, Браво должна быть планетой, где бурно процветает жизнь, деревья там должны достигать фантастической высоты, их кроны должны распластываться в вышине, дабы листве досталось побольше солнца. Но воздух, в котором существовали эти растения, почти на тридцать процентов состоит из кислорода, то есть кислорода в нем на пятьдесят процентов больше, чем нужно уважающей себя планете… и деревья этот процент постоянно поддерживают! Стоит только чему-нибудь подсохнуть при ровной погоде, стоит только слою почвы покрыть растительность, стоит только опавшей листве, хвое, сухим веткам мило превратиться в сухую растопку, стоит только обронить искру в очень плохом месте… – Тесла всемогущий, Мэтти! Да это же, наверное, стоит всех кругов ада! – Похуже будет, я так думаю. – Вот ведь паршивец – он все еще лучился искренней радостью. – Не скажу, чтобы те пожары, которые мне довелось повидать, были таким уж веселым развлечением, но там все и всегда держались настороже. Как только ты являлся в свою группу и занимал предписанное тебе место посреди моря огня, ты отлично понимал, какой у тебя будет адрес и почтовый индекс на ближайшие несколько квадриллионов вечностей. Но на Браво солнечного света больше, средняя температура воздуха выше, чем на Земле, поэтому… – …Поэтому там дуют – Иногда. А иногда – ураганы. Чаще всего – в тропических областях океанов. Но также над возвышенными плоскогорьями… где леса имеют склонность высыхать. – О, вот это нехорошо! Теперь я окончательно понял, насколько подходящее название выбрал Мэтти. Передо мной предстала яркая картина лесного пожара, бушующего на территории, по площади, скажем, равной центральной части Британской Колумбии… Огонь мечется и скачет повсюду с ураганной скоростью и поглощает биомассу, будто пьяный матрос жратву на пирушке. Языки пламени взмывают на высоту, на которой прежде только собирались грозовые тучи и летали метеозонды. И вправду – Голодный Призрак! Совсем как те голодные призраки, о которых я читал, поверхностно знакомясь с тибетской буддистской мифологией: духи алчно поглощали все, что попадется, но не могли насытиться, их голод и жажда не могли быть утолены. Проклятые души, обреченные на то, чтобы вечно жаждать желаемого и разрушать все, к чему они прикасались, и понимавшие, что это бессмысленно. Я задумался о том, есть ли у Голодного Призрака око, какое бывает у урагана, и долго ли проживешь, если окажешься внутри его. Можно ли хотя бы теоретически двигаться достаточно быстро и правильно, чтобы уцелеть внутри этого ока до тех пор, пока не истощится жуткий Голод Призрака? – Но все это будет сильно волновать только таких безумных исследователей, как я, которых хлебом не корми, а дай поискать приключений на свою голову, – с усмешкой проговорил Мэтти. – А вот фермеры, которые станут тихо и умно вести своё хозяйство, с другой стороны, видимо, окажутся очень счастливыми людьми в Саудаде. – Сау… как? – Так будет называться первый основанный нами город. Ты первый, кто услышал это название. – Как же вы можете быть в этом так уверены загодя? – Потому что у меня сильнейшее чувство, что город должен называться именно так, а на борту этого корабля нет более упрямого барана, чем я. – Невежливо спорить с хозяином. Повторите название еще раз и скажите мне, что оно означает. – – Вряд ли вы знаете эту песню. – Ты ее тоже не можешь знать, сынок. Если бы знал, ты бы знал и слово "саудаде". Оно португальское, а самая лучшая португальская музыка называется "фадо". И для фадо это такое же важное слово, как слово "соул" для блюза, или "кул" для джаза. И такое же трудное для интерпретации. Меня осенило. – Я знаю это слово. По крайней мере видел его на писанным. Я просто не знал, что оно так произносится. Оно означает… что-то вроде… – Самый лучший перевод на бейсик, какой я когда-либо слышал, – сказал Мэтти, – звучит так: "наличие отсутствия". – То, о чем знаешь, потому что его нет. Он кивнул. – И если задуматься, "таким словом можно очень хорошо описать то, благодаря чему движется наш корабль. – Вы понимаете принцип действия релятивистского двигателя, Мэтт? Он улыбнулся: – Ты мне льстишь. Я считаю так: есть причина верить, что там буквально ничего нет. Я пожал плечами: – Ну, вы даете. Прямо-таки ничего? Мэтти вежливо улыбнулся. – Я как-то раз спросил у Джорджа Р.: "Скажи мне честно и откровенно, чем вы там, братцы, в своей Дыре, занимаетесь?" Он огляделся по сторонам, наклонился ко мне и шепотом открыл секрет. Они привязывают к спине кошки тост и подбрасывают ее в воздух. Он замолчал. Ждал реакции. Я понимал, что в этом кроется шутка, и если я ее не почувствую, Мэтти выиграет в нашей веселой пикировке. Ну, ладно. Надо было как-то выкручиваться. – И как же это помогает нашему кораблю двигаться, уважаемый собеседник? – осведомился я, не желая смиряться с поражением. – А они, понимаешь ли, тост намазывают маслом. Свет забрезжил с опозданием. – А-а-а. Ну конечно! Бутерброд – …но кошка обязана приземляться на все четыре лапы. – Мэтти развел руками. – Что и требовалось доказать. Короче, там у них все время все крутится и вырабатывает энергию. Шутка была отличная. Я смиренно улыбнулся. – Все так просто, когда кто-то объяснит. Он ответил на мой укол: – Если отвечать на твой вопрос серьезно, то я признаюсь, что слово, которое наилучшим образом описывает мое понимание релятивизма, – это "саудаде". – Загадка веков, – сказал я, решив с ним согласиться. – Нет, – проговорил он с неожиданной, удивившей меня серьезностью. – Это не так. Это даже не загадка – А-а-а… Ну ладно, допустим. А что же тогда загадка веков, включая нынешний? – спросил я, не желая слишком обострять ситуацию. Мэтти нахмурился, отвел взгляд. – Парадокс Ферми[44], – ответил он. Я на секунду задумался. – О. Это, в смысле: "Куда все подевались?" Мэтти кивнул. – Теперь об этом больше никто не говорит. Мы знаем, что во вселенной способна зародиться жизнь, потому что она зародилась однажды – о чем мы знаем. Мы знаем, что жизнь способна эволюционировать, что разум живых существ может развиться до такой степени, что это позволит им покинуть свою звезду, потому что мы это сделали. Но, по определению, получается, что такое может случаться только раз в двенадцать миллиардов лет, если не реже. – Он скорчил такую гримасу, будто съел кусок лимона. – Но на мой вкус миф о сотворении мира в Книге Бытия выглядит более симпатично. – Но разве кое-кто не поставил точку в этом вопросе еще до наступления Темных Веков? – спросил я. – Уэбб[45], кажется? Он написал книгу, в которой были перечислены сорок девять возможных решений парадокса Ферми – и отверг эти решения одно за другим, оставив только пятидесятое, а именно – "мы одиноки". У Мэтти стал такой вид, будто он запил лимон молоком. – Уэбб был законченным идиотом. Его анализ основывался на том, что, если бы другая жизнь существовала, она не могла быть умнее его. Это было характерной ошибкой всего докризисного тысячелетия: люди считали, что им известно гораздо больше, чем они знали на самом деле. – Он закрыл глаза и потер веки. – То и дело, как волны эпидемий гриппа, возникала дебильная идея о том, что теперь-то уж известно почти все обо всем до мельчайших подробностей. При этом, однако, люди понятия не имели о том, что собой представляет молния, каким образом она работает. Не мог ли объяснить, почему влага поднимается внутри ствола дерева выше, чем на десять метров, – по идее, действие капилляров не способно протолкнуть ее дальше этой отметки. Через пятьдесят лет после расщепления атома люди вдруг впервые обратили внимание на то, что ураганы испускают гамма-лучи. Существовало несколько крупных, значительных явлений, которые они могли объяснить, и зачастую – весьма элегантно… снова и снова… им приходилось это делать, поскольку объяснения разваливались при первой же серьезной проверке данных. Явления вроде Тунгусского взрыва, вспышек гамма-лучей, или то, почему крыло самолета обладает подъемной силой, чем занимается девяносто процентов нашей ДНК… и тем не менее все были совершенно серьезно уверены в том, что в общих чертах они понимают вселенную, за исключением ряда мелочей порядка десятого знака после запятой. Порой им удавалось убедить себя в том, что компьютерные модели создают – И скоро дела в этом направлении пошли совсем худо. – Вот именно. Ученые заявляли о богоподобных знаниях, но ничего не могли родить. В конце концов дошло до того, что даже средний гражданин мог почувствовать, что они блефуют. Они могли разглагольствовать о том, что происходило буквально на протяжении нескольких дней после Сотворения Мира, не произнося при этом ни единого слова, которое бы что-то означало, от которого бы кому-то была польза. Они даже не желали обсуждать, что происходит, когда ты умираешь, не говоря уже о том, насколько случайно зарождение жизни. Неудивительно, что граждане решили обратиться к другому виду всезнайства, обставленному дармовым всемогуществом и всепрощением. Наука двадцатого века сама преподнесла мир Неемии Скаддеру на тарелочке с голубой каемочкой. Неудивительно, что некоторые люди предпочли "разумное конструирование" эволюции. Там хотя бы в смеси где-то присутствовал разум, к несчастью, его было немного. У меня слегка закружилась голова. – Извините, Мэтти, я что-то немного потерялся. Каков ваш ответ на эту загадку? Если разумная жизнь зародилась не один раз в этом уголке космоса, то куда же все подевались? Мэтти сделал очень глубокий вдох и задержал дыхание настолько, что я невольно вспомнил о дыхательных упражнениях, которыми пользовался в начале сеансов медитации. Я еще думал об этом, а Мэтти медленно выдохнул, его нахмуренный лоб разгладился, и сам он расслабился. Пошевелив рукой и тем самым поработав с виртуальным пультом, он сказал: – Авторитетные умы расходятся в оценках, но я готов побиться об заклад, что самое близкое к разумной форме жизни из тех, с кем мы встретимся на Браво, это плевозубый ленивец. На стене возникло изображение (я очень надеялся, что оно увеличенное) самого уродливого существа, какое я когда-либо в жизни видел. – Безусловно, трудно делать выводы о степени разумности на основании наблюдений с орбиты, – продолжал Мэтти. – Как только зонд удостоверяется в том, что данная форма жизни не представляет серьезной угрозы для человека, он переходит к наблюдению за другими существами, которые такую угрозу могут представлять. В этом смысле ленивец большого интереса у аппаратуры не вызвал. Мэтти явно был готов сменить тему, и я не возражал – он и так настолько щедро уделил мне время, а почему – мне было все равно. Мы погрузились в интересную дискуссию об экзотической фауне вроде кольцеобразных удавчиков, снипперов, блимпов и совершенно отвратительных реактивных слизней, которые отпугивают хищников, с такой страстью разбрызгивая свои фекалии, что сами при этом взлетают в воздух и пролетают большие расстояния. Мэтти сказал, что целая стая таких слизней, наверное, могла бы затянуть небо зеленоватой дымкой… Позднее, когда я кое-что прочел о плевозубых ленивцах, я уже был не так уверен в том, что в тот день Мэтти сменил тему разговора. Ленивец сидит высоко на каком-нибудь безумно высоченном дереве и с бесконечным терпением ждет, когда внизу появится нечто наподобие добычи. Затем самка (с того момента, как самец осуществляет функцию оплодотворения, ему остается удовольствоваться ролью пропитания для самки) плюется ядом из зуба – необычайно стремительно и точно. Яд действует быстро и долго, и у самки ленивца хватает времени неторопливо спуститься с дерева, схватить добычу и втащить на дерево, где затем она ее лениво поедает. Другими словами, эти твари отлично умеют прятаться, не рискуют и атакуют без предупреждения и жалости. Это припомнится мне потом. Начиная с какого-то момента все начало соединяться. Медитация улучшала мое настроение и восприятие, а без этого невозможны положительные перемены. Затем начали сказываться тренировки. Когда ты пребываешь в лучшей физической форме, ты и мыслишь лучше. Когда ты лучше мыслишь, медитация открывает тебе больше. Как только я стал больше знать о Браво, моя работа на сельхозпалубах стала более эффективной и наполнилась для меня новым смыслом. Довольно скоро я начал приобретать нечто такое, о недостатке чего прежде даже не догадывался: чувство, что я что-то значу, что я вношу свой вклад в общее дело, могу предложить другим что-то ощутимое. Вдобавок я кое-чему действительно научился, приобрел полезные навыки – я стал замечать, как новые условия меняют требования и способности растений, стал придумывать способы компенсации этих новых условий. Как-то раз Зог сказал мне – после того, как мне удалось вылечить грибковое заболевание растений, особо не задумываясь об этом, – что в данном случае я мыслил, как бравонианский овощ. Даже не знаю, льстили ли мне когда-нибудь больше. Со временем я уже мог смутно представить себе будущую жизнь на Новой Бразилии – терпимую и даже, пожалуй, приятную. Такую, в которой у меня могли быть и цель, и собственная ценность. Две луны в небе. Похожие на Каллисто, Европу и Ио на моем родном Ганимеде. Это было мне по душе. По моему скромному мнению, одна луна в небе – это скучновато. Кроме того, в небе над Новой Бразилией светила гигантская звезда класса А7, Иммега-713, переименованная таким образом вместо жутковатого названия вроде "альфа гамма Вол". (Правда, Соломону это на звание нравилось. Он говорил, что это отличное имечко для будущего братства.) Судя по тому, что рассказывал Мэтти, поскольку эта звезда находилась в сотне астрономических единиц от планеты, она имела всего четыре процента от той яркости, с какой светило для Земли наше Солнце – и все же яркость Иммеги-713 была в сто тысяч раз выше яркости нашей Луны. Так что по-настоящему темные ночи на Новой Бразилии могли случаться только во время плотной облачности или тогда, когда звезда А7 оказывалась по другую сторону от Волынки. Это мне тоже было по сердцу. Музыка, которую я теперь сочинял, стала лучше, сильнее и глубже. Музыка, которую я исполнял, наконец стала приближаться к тому идеалу, который я всегда слышал внутренним слухом. У меня улучшилось дыхание, голова стала более ясной, я стал намного полнее понимать, что играю. Моя музыкальная репутация на корабле не просто возросла. Я все больше и больше чувствовал, что она заслуженна. В общем, как я уже сказал, через какое-то время все начало срастаться. Я лучше себя чувствовал, поэтому все, что я делал, я делал лучше, и из-за этого чувствовал себя еще лучше, а из-за этого… Короче говоря, первый год полета мог бы стать для меня в целом необычайно счастливым и полезным. Если бы я не последовал Думаю, вы вряд ли сильно удивитесь, если узнаете, что Кэти стала первой девушкой, которой я назначил свидание. По крайней мере, никого из моих знакомых это ни капельки не удивило. Мне дали понять, что даже те люди, с которыми я никогда не встречался на борту "Шеффилда", о которых даже не слышал, были абсолютно уверены в том, что это произойдет на несколько недель раньше, чем произошло. Бог свидетель – Кэти нисколечко не удивилась моему предложению и имела милосердие согласиться в тот момент, когда я произнес еще не все заготовленные слова. А мне показалось, что даже не до конца я их выговаривал миллион лет. И почему она или я должны были удивляться? Теоретически, мы с ней были настолько идеальной парой, что даже если бы нам не понравилось, как мы пахнем (а этого не случилось), мы просто Любовь к угодьям Зога была еще одним звеном связи между нами, почти таким же важным, как музыка. Когда вместе с кем-то погружаешь руки в землю, это почти то же самое, что обнимать этого человека. И конечно, мы с Кэти были зрелыми и плодородными – парадокс, иносказательная невероятность которого точно отражает перипетии этого состояния. Потом оглядываешься на эту пору жизни и называешь ее золотой. А в то время, когда эту пору жизни проживаешь, это преисподняя, катящаяся на ржавых колесах. Отчасти проблема заключалась как раз в том, что мы настолько явно идеально подходили друг другу – ну просто хрестоматийно подходили. Настолько, что мы оба осознавали это с самого начала, настолько, что каждому из нас сразу захотелось взъерепениться из-за одного только упрямого нежелания признавать, что это так. И я, и Кэти прочли достаточно романтической литературы и посмотрели достаточно романтических фильмов, чтобы знать: если автор стремится соединить между собой героев, их задача – всячески этому сопротивляться. По крайней мере, как можно дольше. Глупая причина не любить, я понимаю… но разве есть для этого неглупые причины? Однако в абсолютно замкнутом и таком маленьком сообществе можно попробовать убежать, но спрятаться не удастся – навсегда не спрячешься. Впереди были двадцать лет. В конце концов спросишь у себя: "Почему бы не покончить с этим и не найти ответ?" Или, может быть, не так: "Почему бы не найти ответ и не покончить с этим?" Либо так, либо эдак, не важно. И это тоже было предсказуемо. Как я уже говорил, никто не удивился, когда я назначил Кэти свидание, включая и ее, никто не удивился слишком сильно, когда она ответила мне согласием – даже я сам. Я повел ее на спектакль – второе детище труппы Бута и Баскина, а потом мы отправились в "Рог изобилия". Пили ирландский кофе и разговаривали. Пять минут мы посвятили обсуждению пьесы Саймона, очень хорошо поставленной. Я довольно долго распространялся по поводу того, почему считаю такой замечательной игру исполнительницы главной роли, а потом завел собственный монолог минут на десять. Кэти терпеливо слушала. Я рассказал ей о Джинни – сначала о Джинни Гамильтон, а потом – о Джинни Конрад из клана Конрадов. Упомянул о своем отце, о том немногом, что помнил о матери, о том, как мне вдруг довелось оказаться в нищете и одиночестве, и еще о многом, из-за чего я стал перекати-полем. Этот разговор тоже можно было предсказать. С точки зрения того, какой из меня вышел собеседник, я, наверное, был стомиллиардным по счету засранцем со времен Адама, пытавшимся сказать женщине: мне приятно твое общество, но я – эмоциональный калека и не способен на длительные отношения, поэтому не возлагай на меня больших надежд. Женщины подобные излияния почему-то всегда выслушивают терпеливо. Но сомневаюсь, чтобы что-то из сказанного мной сильно удивило Кэти. Наверное, единственным на всем корабле, который хоть чему-то удивился за время этого свидания, был я сам. А удивился я тогда, когда наконец заткнулся, и Кэти смогла сообщить мне, что две недели назад состоялась ее помолвка с двумя милыми людьми. Она спросила не задумывался ли я о том, чтобы присоединиться к групповой или линейной семье? Потому что они хотели расширить свою семью. Приветствовалась бисексуальность, но на этом не настаивали. Не могу вспомнить, что я ответил. Наше свидание продлилось еще полтора часа. Герб с Бальвовацем установили, что я возвратился в каюту через два часа после того, как закончился спектакль, но я потом, убей меня бог, не мог вспомнить, как ни старался, о чем мы еще с Кэти говорили и чем занимались. |
||
|