"Белый свет" - читать интересную книгу автора (Рюкер Руди)

10. ЧТО ТАКОЕ МОЛОКО?

Лифтом управляла крупная креветка в голубой ливрее с латунными пуговицами. По крайней мере с виду это было похоже на креветку. Состоящий из сегментов хвост аккуратно подвернут, а сама креветка сидела в узорчатом ведерке, полном чего-то, напоминающего консоме.

Вместо кнопок в лифте был горизонтально расположенный рычаг, который креветка могла перемещать взад-вперед своими усиками-антеннами.

Мне все еще было любопытно, как люди помещались в этих низеньких комнатах в верхней части отеля, и я решил спросить.

– Я живу в первом номере… – начал я.

Меня перебил скрипучий голос креветки:

– Только не говорите этого коридорным! Из-за вас им пришлось всех переселять! – Он – это был он – повернул ко мне голову и посмотрел черным глазом-бусиной. – Ваш костюм похож на тараканью слюну, – заметил он через некоторое время. Лифт все еще не двинулся с места.

Мне стало довольно обидно. Я-то был уверен, что выгляжу шикарно.

– Как насчет прокатить меня наверх? – поинтересовался я.

– Без проблем, приятель.

В лифте была стеклянная дверь, и я смотрел на то, как мимо мелькают бесчисленные этажи.

– Почему потолок не становится ниже? – спросил я через некоторое время.

– Я почем знаю? – проскрипела креветка.

Мы неслись вверх все быстрее, и мне приходилось все время как бы переключать скорости в своем умственном механизме, чтобы уследить за мелькающими этажами. На многих из них я видел людей и какие-то существа – движущиеся существа – всевозможного вида. Нельзя быть чересчур разборчивым, если надо заселить алеф-нуль комнат. Но потолок, похоже, так и оставался на расстоянии десяти футов от пола.

– Наверное, имеется какой-то искажатель пространства, – полувопросительно сказал я креветке. – Что-то, заставляющее все уменьшаться в размерах при движении вверх.

– А что же будет на самом верху? – понимающе проверещала креветка. – Мы превратимся в Блонди и Дагвуда?

Я медленно покачал головой. Непохоже было, что мы когда-нибудь достигнем верха. У отеля не было ни крыши, ни последнего этажа. Интересно, что бы увидел человек, прыгнувший с парашютом над отелем? Я вспомнил, как моя рука застряла в бесконечно ветвящемся кусте перед отелем…

Вдруг все почернело. Я слышал, как где-то рядом смешливо фыркает креветка:

– Это самый верх, профессор. Не желаете ли выйти?

Я принялся шарить вокруг, но не мог нащупать стенок лифта. Что же исчезло – стенки или мое тело?

– Где мы? – По крайней мере голос у меня еще был.

– А как вы думаете, где мы?

– Ни.., нигде.

– Снова угадали, – весело пискнула креветка.

Я ощутил сильный толчок, и вновь появился свет, а мы помчались обратно вниз мимо алеф-нуля этажей отеля Гилберта.

Я был потрясен, и меня раздражала грубость креветки. Последней каплей было, когда он пощекотал мне ухо своим острым усом.

– Ты бы мне понравился гораздо больше, будь ты зажарен на вертеле с грибами и луком, – рявкнул я.

Остаток пути мы проехали в тишине.

Я вышел на этаже, расположенном над вестибюлем, и быстро нашел свою комнату. В ней были кровать, застеленная стеганым пуховым одеялом и муслиновым покрывалом, уютного вида кресло, элегантный письменный стол орехового дерева и умывальник. На полу лежал красно-синий восточный ковер, а на стенах висело несколько картин.

Я захлопнул за собой дверь и подошел к окну, выходящему на гору. Насколько я мог видеть, крутые луговые склоны простирались вверх, перемежаясь регулярными каменными поясами. Считая каменные полоски, я смог увидеть множество бесконечных отрезков. Бесконечное множество бесконечных отрезков и бесконечное множество бесконечных отрезков бесконечных отрезков. Карабкаться туда, пожалуй, потруднее, чем добраться до отеля.

Я прилег на кровать отдохнуть. Почти сразу же я провалился в сон без сновидений.

Через неопределенный промежуток времени я проснулся, как от толчка. Я был весь в поту, мысли путались. Звонил телефон, и я поднял трубку. Я услышал вежливый голос администратора:

– Профессор Гилберт пьет чай на террасе с несколькими коллегами. Может быть, вы пожелаете присоединиться. Стол номер 6270891.

Я поблагодарил его и повесил трубку. На террасу можно было пройти только через вестибюль. Я заметил сидящего на потолке Франкса и поспешил пройти мимо, пока он меня не увидел. Снаружи терраса выглядела вполне обычно со своей расположенной концентрическими окружностями полусотней столиков. Но теперь, находясь на террасе, я увидел, что все уменьшается в размерах по мере приближения к центру.., как оказалось, вокруг центра террасы размещалось алеф-нуль колец из столов.

Уже десятое от наружного края кольцо столиков выглядело набором игрушечной мебели, а жестикулирующие при разговоре посетители – заводными куклами.

Чтобы найти Гилберта, мне нужно было углубиться примерно на сотню тысяч рядов. К счастью, к центру вел свободный проход, так что я мог бежать.

Точно так же как в лифте, пространство искажалось, но его воздействия я не ощущал. Добравшись до столиков кукольного размера, я и сам стал размером с куклу, и все вокруг казалось нормальной величины. Я мчался по направлению к середине террасы, разглядывая странные существа, мимо которых я проносился.

За одним столиком резинового вида морковки поедали рагу из кролика. Я видел группу жидких созданий в ведрах, соединенных между собой соломинками для коктейля. Пучки перьев, клубки покрытых слизью щупальцев, облачка разноцветного газа. Я видел двух жаб, по очереди целиком заглатывающих друг друга. Одни существа представляли собой сгустки света, другие были похожи на листы бумаги. Некоторые замерли, уставившись в пустоту, но большинство было увлечено оживленной беседой. Очень многие чертили во время разговора какие-то узоры на скатерти, очевидно, чтобы облегчить взаимопонимание. Хотя мне судить было не по чему, они показались мне ужасно неуклюжей и несимпатичной толпой. Официанты со свистом проносились туда-сюда на роликовых коньках, доставляя тарелку за тарелкой из кухни, расположенной где-то в центре террасы.

На каждом столике стояла карточка с номером, и когда я достиг шестого миллиона, я немного сбавил скорость. Там было так много, так много созданий. Бесконечное повторение индивидуальных жизней начало действовать на меня подавляюще, малозначительность каждого из нас в отдельности ошеломляла. Мое зрение утратило четкость, и все существа на террасе начали сливаться в одно уродливое чудище. Я потерял равновесие и поскользнулся, сбив с ноги официанта.

Он был похож на гриб с трехлопастным пропеллером на верхушке, а на его толстую единственную ногу был надет роликовый конек. Он балансировал на пропеллере тарелкой с извивающимися червями, которые, складываясь пополам и распрямляясь, принялись расползаться во всех направлениях сразу. Гриб сердито зашипел и стал собирать разбросанные деликатесы, пока они не удрали.

Я извинился и продолжил свой путь, припоминая при этом, как выглядел Гилберт. Довольно скоро я заметил трех мужчин, сидевших за одним из столиков. Двое были в костюмах, а один без пиджака. С легким потрясением я осознал, что смотрю на Георга Кантора, Дэвида Гилберта и Альберта Эйнштейна. Один стул за их столиком пустовал. Я поспешил подойти, представился и попросил разрешения присоединиться.

Гилберт и Эйнштейн были поглощены оживленной и бесконечно сложной дискуссией и просто взглянули на меня. Но Кантор указал на свободный стул и налил мне чашку чаю.

– Я занимался теорией множеств, – сказал я ему, усевшись. – Меня интересует проблема континуума.

Он молча кивнул. Он был одет в серый костюм и белую рубашку со стоячим воротничком. Его взгляд был каким-то затравленным и несчастным. Он прихлебывал чай из чашки, смотрел на меня и молчал.

– Вы, наверное, очень счастливы оттого, что находитесь здесь со всеми этими бесконечностями, – немного льстиво сказал я.

– Я знал, что все будет именно так, – наконец вымолвил он.

– Наверное, подъем довольно долог? – сказал я, показав рукой на Гору Он.

– Это только начало второго класса чисел. За ней расположены все алефы. А за ними – Абсолют, Абсолютная Бесконечность, где.., где… – Он замолчал и уставился в небо.

Я молча ждал, когда Кантор завершит свое предложение. Тем временем Гилберт закончил разговор с Эйнштейном, и оба расхохотались. Он поднялся, чтобы уйти, и слегка кивнул мне.

– Мне нужно исполнить некоторые обязанности. Надеюсь, ваше пребывание здесь будет плодотворным в научном плане.

А потом Гилберт поспешил к возвышающемуся над нами отелю, становясь все больше и больше по мере удаления от центра террасы.

От замечания Гилберта о науке мне стало неуютно.

За последний год я пришел к болезненному пониманию того, что все, чего я мог бы когда-либо достичь в математике или физике, никогда и близко не сравнится по своему значению с работами Кантора, Гилберта или Эйнштейна.

Но я попытался сделать умный вид и снова обратился к Кантору:

– Здесь, наверное, проще заниматься математикой, потому что вы можете привлекать бесконечные доказательства. Взять, к примеру, теорию чисел…

– Вот вы и возьмите, – с неожиданной злостью ответил он. – Светила теории чисел брезгают применять мои бесконечности в качестве истинных чисел. Почему меня должны интересовать их близорукие несуразности?

Я решил сменить тему:

– Ну, эти.., существа.., здесь, наверное, серьезно относятся к бесконечности. Наверное, проводятся семинары и…

Кантор отмахнулся.

– Это туристический отель. Они живут в городах-свалках на Лицевой стороне и совершенно довольны полной конечностью всего. Время от времени они прибывают сюда по туннелю или морем. Большинство из них даже не знают, на что они смотрят. – Он взмахнул правой рукой. Рука оторвалась и улетела, кувыркаясь, высоко в небо. – Считайте, что меня нет, – сказал Кантор, вставая. – Но в гости заходите. Вы можете пригодиться. Я живу с одной дамой на Лицевой стороне неподалеку от алеф-первого туннеля. – Он взмахнул левой рукой. Она тоже оторвалась и со свистом унеслась в небо, как удачно брошенная деталь головоломки. Он весь напрягся, словно собираясь подтянуться на перекладине, затем вдруг превратился в шар белого света и ракетой взмыл вверх.

Я с минуту смотрел ему вслед. Наверное, этот фокус позволял достичь более высоких бесконечностей. Я осторожно потянул себя за руку, чтобы проверить, не оторвется ли она.

– У него исключительная техника, – сказал Эйнштейн, прервав мои мысли. Я почти забыл, что он тоже был там, и повернулся посмотреть на него. Лицо Эйнштейна так знакомо по фотографиям, что, сидя в действительности рядом с ним, я испытал сильнейшее чувство реальности. Его глубоко сидящие глаза словно смотрели сквозь меня. – Но вы сами тоже исключение, – сказал он через минуту. – Вы попали сюда, не умерев. Вы не были на Свалке. – Он жестом указал на понижающееся вдали море. – Я видел, как вы приземлились. Вы и чайка.

– Вообще-то это была женщина, – объяснил я. – Просто ей нравится выглядеть чайкой.

– Необыкновенно и исключительно, – повторил Эйнштейн. – Большинство душ прибывают на другую сторону… Лицевую. И у них нет возможности выбирать себе форму. Скажите, как вам это удалось?

– Я каким-то образом покинул свое тело. Я видел Иисуса, и он велел мне явиться сюда. Поскольку это бесконечно далеко, я использовал релятивистское замедление времени.

Эйнштейн кивнул.

– Это могло произвести эффект, если бы продолжалось неопределенно долго.

– Какой эффект? – спросил я, отхлебнув наконец свой чай.

– Превращения в компонент внеразмерной потери излучения. – Он заметил, что я его не понял, и перефразировал свою мысль:

– Если говорить поверхностно и неточно, все здесь состоит из света. Саймион – это обширная поверхность света, лежащая на грани, разделяющей пространство и антипространство. Эта сторона называется Изнанкой, а другая сторона поверхности называется Лицевой. Когда кто-нибудь умирает, это освобождает определенный энергетический импульс, ударяющий в Лицевую сторону и активизирующий какой-либо образ.

– На это обычно требуется много времени? Чтобы попасть сюда, когда человек умирает?

– Это может произойти моментально. В совершенно реальном смысле Саймион находится рядом с любой точкой обычной вселенной. Конечно, если оставаться в обычном пространстве, как это сделали вы, тогда он бесконечно далек. Но имеется внеразмерный короткий путь к Лицевой стороне. Вы сами много раз им пользовались.

– Позвольте кое-что уяснить. Так вы говорите, что Саймион – это большая плита света? Люди попадают сюда, превращаясь в свет?

Он сделал предостерегающий жест.

– Лучше называть это информационной структурой волнового типа в энергетической конфигурации Гилбертова пространства.

И тут официант поставил перед ним вазочку с ванильным мороженым. Эйнштейн начал есть, внимательно разглядывая каждую ложку.

Я прикидывал, как мне достичь более высоких бесконечностей. Я также пытался вообразить, как все это могло быть сделано из света.., мое тело, Гора, мороженое. И что он имел в виду, говоря, что я много раз бывал здесь раньше?

Эйнштейн отложил ложечку и снова заговорил:

– Позвольте я расскажу вам одну историю, которую я однажды рассказывал на одном чаепитии в Принстоне.

Хозяйка попросила меня объяснить теорию относительности в нескольких словах.

У него была добрая, но лукавая улыбка. Он откинулся в кресле и рассказал свою историю:

– Был у меня друг, слепой от рождения. Однажды мы отправились на прогулку за городом. Было жарко, и, пройдя пешком несколько миль, мы сели отдохнуть.

– Как мне хочется пить, – сказал я своему другу. – Хотел бы я выпить стакан холодного молока.

– Что такое молоко? – спросил мой друг.

– Молоко? Молоко – это белая жидкость, – Я знаю, что такое жидкость, – ответил мой друг. – Но что значит «белая»?

– Белый – это цвет лебединых перьев.

– Я знаю, что такое перья, но что такое «лебедь»?

– Лебедь – это большая птица с изогнутой шеей, – Это мне понятно, – ответил мой слепой друг. – Только вот что значит «изогнутый»?

– Вот, – сказал я, взяв его за руку и выпрямив ее. – "Сейчас рука прямая. – Потом я согнул его руку и прижал ее к его груди. – А сейчас твоя рука согнута.

– А! Теперь я знаю, что такое молоко.

Закончив свою речь, Эйнштейн взял меня за руку и несколько раз выпрямил и согнул ее. Было приятно ощущать его руки на себе.

Некоторое время я размышлял над этой историей.

Это был рассказ о сведении абстрактных идей к непосредственным ощущениям. Я попытался определить, какую же идею я хотел понять, что и к чему свести. За соседним столиком компания красно-оранжевых газонокосилок с треском и грохотом размахивала своими ножами, пока официант раскладывал на столе квадратный ярд трепещущего пурпурного дерна и ставил литровую банку машинного масла.

– Мне трудно сосредоточиться, – сказал я наконец.

Куда бы я ни посмотрел, повсюду взгляд натыкался на какое-нибудь нелепое чудище или причудливый овощ. – Здесь так людно и шумно.

– Это потому, что мы из вселенной с бесконечным множеством обитаемых звездных систем, – сказал Эйнштейн, пожав плечами. – А это один из очень немногих приличных отелей на Изнанке. – Он с непонятным упорством рассматривал свою ложечку. – Мне пора идти, – медленно сказал он, не поднимая глаз. – Назад на Лицевую сторону. Если бы я мог просто…

Вдруг его голос и внешность радикально изменились.

Было такое впечатление, что на мгновение он стал всеми людьми сразу. Его очертания размылись, и в то же время казалось, что он был четкой копией всех людей, которых я когда-либо знал. И при этом все эти знакомые лица смотрели на меня глазами Эйнштейна.

А потом он исчез во вспышке белого света.