"Право выжившего" - читать интересную книгу автора (Рясной Илья)

Глава шестая ПЕРВЫЕ ХЛОПОТЫ

— Это что? — в тот день, сразу по выходу из колонии озадаченно осведомился Гвоздь, разглядывая спрятавшийся в зелени деревьев за высоким забором двухэтажный кирпичный дом, украшенный бойницами, башенками, колоннами.

— Это твоя хата, — пояснил Матрос.

— На какие такие деньги ?

— Ухмыльнулся Матрос.

— Добрые люди деньги дают,

— Уважают Гвоздя. Ценят.

— Добрые, значит.

— Добрые, — Матрос распахнул металлическую катку.

— Дорого встало? — Гвоздь ступил на посыпанную гравием дорожку и огляделся. Бассейн, .беседка, скамейки, фонари, кажется, сворованные с какой-нибудь городской улицы.

— Не дороже денег. Прошу.

Гвоздь осмотрел все восемь просторных комнат, обставленных жутко безвкусно, но дорого . Резная мебель, аляповатые, в тяжелых рамах, картины, две неизвестно откуда стянутые статуи «ню», в каждом углу по иконе, как в церкви, в столовой — две (!) хрустальные люстры. Гвоздь устроился в кресле напротив керамического, украшенного затейливыми узорами, похожего на праздничный торт, камина.

— Ну как? — Матрос явно напрашивался на комплимент.

— Ты небось обставлял? — усмехнулся Гвоздь.

— Ага.

— Заметно.

— Душевно получилось, Гвоздь. Тут ханурики, дизайнеры эти, сперва возникали — то не то, се не се. Я им гонор-то сбил. Сделали, как сказал. А то забыли, кто баксы платит.

У Гвоздя было смешанное чувство. Тут было, конечно, неплохо. Этот дом — его дом, в нем есть какая-то магнетическая притягательность, с ней бороться невозможно. И вместе с тем давало о себе знать многолетнее тюремное воспитание. Вор в законе он или барыга? Это звание подразумевало определенный аскетизм, презрение к житейским благам и суете.

Законник не мог раньше иметь никакого имущества. Считалось, что на воле он лишь гость. Настоящий дом вора — тюрьма. Зараза роскоши поползла в этот суровый орден с Кавказа — еще в начале семидесятых годов. Тогда как раз пошла в гору теневая экономика, и воры включились в дележ пирога, пошли огромные деньги. А зачем они, если их не расходовать на красивую жизнь? «Мерседесы», огромные дома, видики, роскошная одежда, деликатесы, бесконечные рестораны, загулы — это стало нормой сначала для воров на Кавказе. А потом пришло и в Россию.

Лет двадцать назад Гвоздь был на похоронах вора в законе в Грузии. Уважаемого человека провожала в последний путь толпа, как на первомайской демонстрации. Кортеж машин, море цветов, венки — от родственников, от товарищей по ремеслу и, тайные, от местных власть придержащих, которые не могли по понятным причинам сами посетить похороны. Играл оркестр. Мальчики в строгих костюмах поддерживали под руки плачущих, одетых в черное вдову и дочерей безвременно ушедшего вора. Почтил похороны своим присутствием и главный пахан России, приехал из Ростовской области, где скромно проживал между отсидками. Пожилой, угрюмый, с изъеденным язвой желудком, синими от наколок руками, в сопровождении прихлебателей пахан, покачивая головой, обошел дом, осмотрел внимательно комнаты, лестницы из резного камня, старинную, с золотом, мебель, заваленные старинным фарфором горки. Посмотрел на рыбок, плещущихся в фонтанчике во дворе. И презрительно процедил:

— Он жил не как вор, а как князь. Повернулся и ушел. И тут же, как по волшебству, куда-то делись машины.

Исчезли строго одетые мальчики. Растворился оркестр.

И некому было тащить гроб…

Сейчас именно этот случай пришел на память Гвоздю.

— Чересчур богато. Не по совести, — покачал он головой угрюмо.

— Да ты что, Гвоздь?! — возмутился Матрос. — Сейчас все так живут. У меня такого дома нет. А тебе положен. Иначе не поймут.

— Кто не поймет?

— Да никто не поймет. Если ты пахан — хаза должна соответствовать. Нет у тебя такой хазы, значит, и цена тебе как пахану невысока.

Гвоздь недовольно вскинул бровь.

— Это не я так думаю, — поспешно поправился Матрос. — Это все так думают. Знаешь, поговорка в ходу: если ты такой умный, то почему такой бедный?

— Да?

— А чего. Сейчас только баксы в цене. Остальное — разговоры в пользу бедных… Дела, Гвоздь, крутые впереди.

— Какие?

— Сучье племя на место ставить…

У Матроса последний год состоял из черной череды проблем и поражений. И развести возникающие ситуации он был не в силах. Гвоздь, с его связями, жесткостью и авторитетом был для него спасательным крутом.

Гвоздя и Матроса связывали давние и крепкие нити. Ведь пятнадцать лет назад именно Гвоздь открыл это «молодое дарование» — Толю Дугина.

Кроме того, чтобы воровать или руководить братвой, уметь играть в карты и знать воровские законы, настоящий вор еще обязан неустанно заботиться о подрастающем поколении.

Эта задача всегда считалась одной из важнейших. Те, кто способствовал притоку молодежи, распространению традиций и идеологии воровского мира, пользовались всегда наибольшим авторитетом. Среди воров действительно было немало хороших педагогов. Для измотанных вечно пьяными родителями, семейными скандалами, недоедающих бесприютных детей из трудных семей они порой становились отцами родными. Многие искренне считали, что делают для своих подопечных благое дело и наставляют их на путь истинный. Но бросали они пацанов в адский водоворот, где те обречены были до смерти вращаться в заколдованном круге этапов, СИЗО, зон, воровских малин, все новых и новых лихих дел.

Живет рядом с вором отчаянный мальчишка, не вылезающий из детских комнат — не оставь его без внимания, прикинь, выйдет ли из него толк. Подкорми, присмотрись, подведи к делу, проверь. Глядишь, и придет вскоре на зону новый волченок с хорошей рекомендацией — мол, наш человек, программные цели и задачи «общества честных арестантов» разделяет. Именно так и попался на глаза Гвоздю, как раз находящемуся на воле между двумя отсидками, Матрос — тогда ему было пятнадцать, и приводов в милицию он имел не меньше, чем двоек в дневнике, а двоек у него было немало, ибо прилежностью в учебе он не отличался. У дворовой шантрапы он пользовался славой психа, в любой драке поражавшего бешеным безумием. Кличку Матрос он получил, потому что по малейшему поводу рывком рвал рубаху на груди.

Блатные премудрости Матрос впитывал от Гвоздя как губка. Вскоре он бойко рассуждал о том, что «сук и стукачей надо мочить» и готов был подписаться на что угодно.

В те годы воры занимались тем, чем и должны были заниматься — воровали. Гвоздь к работе относился добросовестно. Со своими помощниками он гастролировал по всему Союзу. Некоторые квартиры выпасали по два-три месяца, вели наружное наблюдение за хозяевами, определяя распорядок дня, тщательно разрабатывали планы. Народные артисты, заведующие торгами, ректоры институтов и цеховики — кто только не становился жертвами команды Гвоздя. Матрос тоже стал колесить вместе с паханом. Шел по проторенной дорожке. Стоял на стреме. Пас хозяев. Добывал информацию. Рос, мужал, как начинающий вор. Для продолжения образования пора было уже и на зону. Впрочем, Гвоздь порой задумывался, а не ошибся ли он в выборе крестника, на воспитание которого убито столько сил. Матрос был слишком нервным, агрессивным, нетерпеливым. С таким темпераментом хорошо гоп-стопничать, брать, нацепив чулок на лицо и зажав в потной руке ствол, квартиры, грабить людей на больших дорогах. Вор должен обладать терпением и стремиться взять не столько нахрапом и силой, сколько умом и знанием множества воровских премудростей.

Опасения Гвоздя оправдались, когда Матрос получил свой первый срок. Сел он не по благородной статье — за кражу, как рассчитывал пахан. И даже не за грабеж, что на худой конец сошло бы. Сел за вульгарную «хулиганку» — по двести шестой статье. С кем-то сцепился, кого-то подрезал, расколотил какую-то витрину — позор на седины учителя! Так что пришел в воспитательно-трудовую колонию Матрос бакланом — то есть осужденным за хулиганство.

После этого пути-дорожки пахана и воспитанника разошлись, хотя иногда и сходились в самых неожиданных местах. Из ВТК Матроса за дурной нрав перевели во взрослую колонию. Выйдя оттуда, получил новый срок — уже за грабеж. В пересыльной тюрьме встретился с Гвоздем. Матрос к тому времени стал «козырным фрайером», то есть человеком не последним. Следующий раз пересеклись в колонии строгого режима, куда Матроса перевели из другой зоны. Через два месяца Матрос вышел с малявой от пахана к братве в родном городе — в ней предписывалось оказать честному члену «общества» всяческое содействие. Это было в девяносто третьем году, и таким образом Матрос очутился в группировке «химмашевцев» под предводительством Володи Золотого.

Начинал Золотой с плешки у парка культуры и отдыха.

Было как раз время «полусухого закона» — водка и вино перекочевали с прилавков магазинов на спекулянтские пятачки.

Естественно, двинула туда и братва с требованием к спекулянтам: «Делитесь, фраера». Затем Золотой организовал подпольный водочный цех, успешно проработавший два года и так же успешно накрытый милицией. Впрочем, Золотого это не слишком расстроило. К тому времени он уже сколотил из отпетых уголовников, уличной шпаны и спортсменов района завода «Химмаш» приличную шайку, принялся за кооперативы, влез на рынок радиодеталей. С рекомендациями Гвоздя Матросу было обеспечено хорошее место в группировке. Он начал отвечать за девочек в районе площади у трех гостиниц — «Интуриста», «Юбилейной» и «Волны».

Спокойствия в городе не было. Звучали выстрелы и взрывы. Так за год до выхода из зоны Гвоздя подорвался в своем «Ниссане» Володя Золотой. Кто начинил его машину двумястами граммами тринитротолуола, так и осталось тайной.

Грешили на службу охраны одного из Московских банков, который Золотой решил кинуть.

Группировка «химмашовцев» начала трещать по швам. Пошла борьба за власть. Среди прочих на вершину пирамиды пытался влезть Матрос со своим приятелем Киборгом — чемпионом России по культуризму. Пока между противоборствующими силами поддерживалось равновесие, но довольно хрупкое. Дело шло к крови. Матрос был не дурак и понимал, что шансы на победу у него не особенно велики. А в случае проигрыша, учитывая «любовь» к нему конкурентов, перспективы проглядываются неважные — венки, похороны, постоянные свежие цветы на могиле и заверения покарать убийц в устах тех, кто этих же убийц и посылал. Тогда у Матроса возникла идея — призвать на правление Гвоздя.

Помимо внутренних противоречий были у «химма-шевцев» и серьезные разногласия с конкурирующими фирмами. Так в городе удавкой задушили и сбросили в пруд с бетонным кубиком на ногах воровского положенца Тему Дурака — постарались отмороженные из новых гангстеров, которые сперва убивают, а потом думают. И то, что за Тему Дурака перестреляли с полдюжины человек, положения не изменило.

Город стал пользоваться славой края беспредела. На смену воровским понятиям приходили законы джунглей. Кто только не стриг теперь купоны и не наводил свои порядки. Дзюдоисты и боксеры сколачивали свои команды. Уличная шантрапа, еще вчера бившая друг другу физиономии, чтобы «исходили по нашей улице», подалась в рэкет. Не отставали от них бывшие военные, сотрудники МВД, «афганцы» — эти с самого начала поставили себя круто, так что к ним лезть боялись все, даже самые отмороженные. Частные охранные структуры тоже все больше начали напоминать бандформирования. А что уж говорить о национальных общинах — дагестанских, азербайджанских, чеченских?! Всем хотелось урвать свой кусочек пирога, и желательно побольше. Можно откусить и от чужого куска — на то он и беспредел, чтобы не вспоминать о правилах и традициях. «Крыши», «кидки», финансовые аферы, дележ кредитов, уличный рэкет, а кроме того, привычные кражи и разбои, наркотики, торг оружием — чем только не занимался преступный мир в полу-торамиллионном городе. Жизнь кипела, как лава в просыпающемся вулкане.

Одним из заправил беспредела был Седой Амиран — двухметровый звероподобный детина. Он не поднялся высоко в иерархии воровской общины и промышлял в прошлом преимущественно разбоями, а то и наемными убийствами. Теперь он с готовностью плюнул на традиции и решил жить по своим понятиям. А понятия у него были поганые. Он подминал под себя конкурентов, несчитаясь ни с чьими интересами. Не давал людям работать, влезал на чужие территории, отказывался соблюдать правила бандитского общежития.

Еще когда был жив Золотой, Амирану приглянулась площадь у трех гостиниц. Однажды Матрос, обходя свои владения, обнаружил там новых девочек и «котов», которые и не думали платить налогов. Объясняли это тем, что работали на Седого Амирана. Так вспыхнула «война под красными фонарями», как ее прозвали потом. Больше всего в ней доставалось проституткам и сутенерам, меньше всего виноватым — их били, пытали, над ними издевались. Подрезали и нескольких бойцов, одного до смерти. И Золотой, и Амиран стояли на своем. Конец противостоянию жестко и эффективно положила милиция. Точнее, третье отделение милиции во главе с ее начальником. «На площадь никто не лезьте, точка теперь под нашим контролем», — заявили стражи порядка. Не понявших о чем идет речь бандитов быстро спровадили на нары. Побывал там и Матрос — правда, недолго, всего одну ночь, но достаточно неприятную. С ним говорил сам начальник отделения.

— Есть, браток, мафия чеченская. Есть солнцевская. Есть воровская, — объяснял майор. — Но это все щенки. Самая главная мафия наша, ментовская. И не дай бог тебе это проверить на своей шкуре.

Обалдевший, с трудом верящий своим ушам, Матрос проверять на своей шкуре эти заверения не стремился. С точки пришлось сниматься. Через год, правда, справедливость восторжествовала. РУОП и областной угрозыск накрыли третье отделение почти в полном составе и отправили туда же — на нары. Но буквально через два дня точку подмяли под себя казанцы.

Между тем отношения «химмашевцев» и группировки Амирана продолжали портиться. После смерти Золотого Амиран совсем обнаглел и положил глаз на чужие коммерческие структуры. Как правило, банди зарящиеся на какую-то фирму, заявляются туда и осведомляются, под кем она стоит. Убедился, что хозяин не водит за нос и действительно платит приличной команде, — отойди в сторону, не мешай коллегам по ремеслу делать деньги. Нахально лезть на чужие территории не принято даже в краю беспредела. Однако Амиран просто приходил и говорил — платите мне, а не кому-то. А потом следовали выстрелы, взрывы, пытки. Беря фирму под «протекторат», он вел себя совершенно не по джентльменски — по «кавказскому варианту» . Славяне берут двадцать пять процентов с прибыли и удовлетворяются этим. Кавказцы — обычно пятьдесят и более, при этом постепенно расставляют в конторе своих людей, а потом, как кукушата, выживают хозяев.

Однажды Амиран заявился в стоящее под химмашевцами МП «Елена», занимавшееся одним из самых выгодных ныне видов бизнеса — поставкой импортных продуктов. Предложил платить.

Хозяин отказался. Вечером трое кавказцев затолкали его в синий «Мерседес», отвезли в лес, долго били, закопали по грудь в землю, стреляли у уха из пистолета. И таким образом «убедили», что платить надо вовсе не Матросу, а Амирану.

— А если Матросу не нравится — стрелка на двенадцатом километре северо-западного шоссе.

В положенное время Матрос со своими парнями подкатил туда. Вскоре появилась вереница машин во главе с роскошным шестисотым «Мерседесом», принадлежащим Амирану. Разговор получился короткий. Кавказцы выскочили из машин, у них было три автомата. Полоснули очередью поверх голов.

— На землю, не то всех положим! — заорал Амиран. Мальчики Матроса возражать не стали. Позиция у них была невыигрышная. Да на такой расклад никто и не рассчитывал. На «стрелках» не принято размахивать оружием. «Стрелка» — это разговор, это выяснение позиций, расстановка акцентов.

Стрельба идет потом, если вопросы не утрясены. Остался стоять лишь Матрос, налившимися кровью глазами уставившийся на своего противника — затянутого в кожу мускулистого грузина, в черных очках.

— Сейчас вас всех, козлы, отпетушим, — заявил Ами-ран. — Сунетесь в «Елену» — гробы заказывайте. Ройте могилу. «Козел», «отпетушим» — для блатного оскорбления страшные. Матрос, не помня себя, сделал шаг навстречу Амирану. Но он был беспомощен: прямо в лицо смотрел зрачок автомата. В бессильной ярости Матрос выхватил финку и несколько раз полоснул себя по руке.

Потом взлетел на воздух офис «Альтаира» — находящейся под крышей Матроса фирмы. Амиран распоясался. Но начинать с ним войну пока возможностей не было. Не хватало ни авторитета, ни боевых возможностей. Амиран без труда в течение часа мог поставить под ружье сотню-другую отморозков…

Гвоздь внимательно выслушал рассказ. Надо же, как обнаглел Амиран за последнее время! В «обществе» уважения бывший гоп-стопник так и не заслужил, но имел поддержку у Гоги Колотого и еще у пары грузинских дворов в законе. Это одна из причин, почему он ведет себя так нагло.

— Подумаем, — кивнул Гвоздь, поглаживая Полосатика и глядя в мечущееся в камине пламя.

Переждав несколько дней, Гвоздь начал действовать.

— Зачем, Амиран, ребят обижаешь? Вон, Матрос жаловался, — сказал Гвоздь, подсаживаясь в ресторане «Золотой луч» за столик, где расположился Амиран с длинноногой крашеной деваицей.

— Матрос — Богом обиженный. Эта территория моя… Даже тебе, брат, не советую лезть. Тут все круто схвачено. Учти!

— Учту…

Держать ответ перед тремя «законниками», потребовавшими его в столицу для выяснения и разбора, Амиран отказался. Он совсем сорвался с катушек и посчитал, что является наместником самого Господа на земле.

Через неделю Амиран исчез, и больше никто его не видел.

В тот же день было расстреляно семеро центровых из его группировки. А потом начался дележ его наследства. И Гвоздь, к тому времени ставший лидером "химмашевцев ", принял в нем самое живое участие.