Рясной ИльяПятая жертва

Илья Рясной

Пятая жертва

Часть первая

ЗВОНОК С ТОГО СВЕТА

- В нем не осталось ни кровинки, - сказал старший следователь Московской городской прокуратуры, нагибаясь над трупом.

- Ни кровинки, - кивнул оперативник Московского уголовного розыска майор Кучер. - Потрудились над ним плотно.

Место происшествия освещали фары двух милицейских автомобилей. Народу собралось немало - эксперты, медик, милицейское начальство, дежурный следователь из межрайонной прокуратуры. Труп лежал на краю оврага в скрюченной позе, будто пытаясь защититься от жестоких ударов. Засверкали огни вспышек фотоаппаратов. Майор присел на колено, взял труп на плечо. Тот с готовностью перевалился на спину, разбросав руки.

- Наш клиент, - со странным удовлетворением кивнул Кучер.

- Наш, - согласился старший следователь. - Их ни с кем не спутаешь.

Действительно, их "клиента" с кем-то спутать было трудно. У их "клиентов" неизвестный злодей (или злодеи - следствию то неизвестно) выдирал сердца. А потом сцеживал кровь, притом тщательно, будто она представляла какую-то ценность.

Грудь убитого была обезображена страшной вывернутой Раной. Сердце выдрано. Как обычно...

-Четвертый по счету... Сколько он здесь лежит? - просил майор Кучер судебного медика.

-Холода были, - пожал медик плечами. - Наверное, дней пятнадцать.

- Пятнадцать, - задумчиво протянул майор Кучер - Все сходится...

- Не понимаю. Зачем все это? - с каким-то глухим надрывом произнес старший следователь, кивая в сторону трупа. - На выемку внутренних органов не похоже. Эксперты говорят, что сердца так не изымают. И кровь... Зачем?

- Кто проникнет в душу маньяка? - бросил Кучер.

- Если у них есть душа, - вздохнул старший следователь

- Душа-то есть у всех. Вопрос - какая у них душа. Что в этой душе, - взгляд майора на миг затуманился.

- Чужая душа - потемки, - брякнул невпопад старший следователь и заработал угрюмый взор Кучера.

- Это у нас - потемки... А у них - тьма.

- Хоть бы какая зацепка. Прошлые убийства были сработаны безукоризненно не за что нам ухватиться, - посетовал старший следователь. - Ну не за что!

- Преступник когда-нибудь, да ошибается.

- Ну и что нам делать, пока он не ошибется? - раздраженно спросил старший следователь.

- Ждать. Нового трупа. У нас - больше двух недель.

- Да уж. Раз в два месяца - новый труп. Восемь месяцев - четыре трупа, старший следователь показал четыре пальца. - Почему маньяк не делает никаких попыток скрыть тела?

- А ему хочется напомнить людям о себе, - произнес Кучер.

- Почему? - старший следователь передернул плечами.

- Чтобы боялись. Чтобы любую ночную тень принимали за его тень. Любой ночной шорох принимали за. его легкую поступь. Им нужен страх. Они питаются страхом так же, как мы "ножками Буша"...

* * *

Затарабанила автоматная очередь. Почему автоматная? Просто кто-то быстро стучал серебряным ножом по расставленным в ряд хрустальным бокалам...

- Черт, - прошептал Валдаев и заворочался в постели.

Наконец сообразил, кто он и где находится... Какие, к лешему, бокалы? Какой автомат? Это трезвонит у изголовья кровати радиотелефон "Сони". Хороший телефон. За двести баксов. Вот только звенит противно...

Телефон замолк.

Валдаев приоткрыл глаз. На стене зеленью мигали часы. Нервно пульсировали секунды. Полтретьего. Ночи или дня? Колера, ну конечно, ночи! Сейчас ночь прочь сомнения. И в полтретьего ночи какая-то косорукая сволочь ошиблась номером. Или на телефонной станции замкнули реле с ячейками.

Валдаев натянул на голову одеяло и повернулся на другой бок...

Дзинь - телефон отчаянно заголосил снова...

Сердце на миг сжалось в груди, а потом заколотилось сильнее. Трубку брать не хотелось. Но к четвертому звонку Валдаев уже протянул руку к трубке.

Спросонья он вяло произнес:

- Алло.

Ответом послужило молчание.

- Алло, - повторил он, чувствуя, что сердце колотится сильнее. Нет ответа.

- Алло! - в третий раз воскликнул он, уже более нервно.

Закапали тонкие гудки.

Валдаев сжал трубку, вздохнул и положил ее на аппарат. Прикрыл глаза. Сердце колотилось. Внутри стало как-то голодно. Ох, как теребят душу ночные звонки. Будто кто-то вторгается в твою обитель.

Спать, спать... Валдаев обхватил подушку. Растревоженный, он заснул только минут через сорок.

Дзинь...

Валдаев очнулся не сразу. Часы показывали четыре. Что же это делается?

На восьмой звонок он схватил трубку. - Совесть есть, а?

И опять тянучее молчание.

И опять гудки.

Может, что-то все-таки замкнуло на линии? Если бы.

Он ясно слышал чье-то дыхание. На душе стало гадко.

Четыре часа. Час быка. Час самоубийц. Самый тяжель час в сутки. Ночь готовится отступить перед рассветом выплескивает всю свою тоску на бодрствующие умы...

Сон испоганен. Его интимной приятственности как не бывало.

Валдаев, кряхтя, встал, отправился на кухню. Налил и фарфорового кувшина стакан кипяченой воды. С отвращением выпил - промочил немного горло. Закурил "Честерфильд". В пачке была последняя сигарета. С дымящейся сигаретой и пепельницей вернулся в комнату.

- Ну? - прошептал он как дурак телефону, думая, что тот зазвонит снова. Но тот молчал. Валдаев глубоко затянулся. Сигарета дрожала в пальцах

Ночь была осквернена. Будто его выкинули из теплой избушки на пронизывающий ветер. Кажется, что за подобными звонками скрывается нечто гораздо худшее, чем чья-то ошибка. Что некто с пустотой вместо лица протягивает свою холодную руку через провода в эту квартиру. И он, откуда-то с той, сумрачной, стороны бытия, имеет власть над его, Валдаева, страхами.

- Во дурак, - обозвал он себя и плюхнулся на диванчик, зарыл лицо в подушку.

Но сон объявил ему бойкот. Уговорить его удалось только под утро, когда ночная темень уже растворялась, как черный кофе, куда капнули сливок.

Когда Валдаев проснулся, в окно лились ласковые солнечные лучи. Они легко смывали все ночные страхи и сомнения. Ночь ушла. Сумеречная зона отступила.

Бритва со скрежетом поглощала щетину на щеках.

Валдаев терпеть не мог сам процесс бритья. Ему не нравилось как плавающие лезвия въедаются в щетину. Может, отрастить бороду?

- Морда, - вздохнув, прошептал он, глядя на свое отражение в зеркале в ванной.

Он давно утратил иллюзии по поводу собственной внешности и даже начал смиряться с ней. Лысина слишком рано отвоевала себе почти всю голову, и теперь на гладкой коже отражались солнечные лучи - зайчики можно пускать. В тридцать четыре года такое брюхо и такая лысина - это неприлично. А если бы бороду еще? С ней он вовсе станет похож на сельского батюшку.

По потолку пробежал отраженный солнечный блик. Стекло неторопливо ползущего по улице автомобиля поймало солнечный луч и бросило его на потолок.

Теплое апрельское утро. Понедельник. Начиналась новая неделя. Как всегда, суетная. И с привычной сумасшедшинкой. Обычная рабочая неделя корреспондента газеты для астрально продвинутых и космически повернутых "Запределье"...

* * *

- Во, получи, - главный редактор газеты "Запределье" Николай Николаевич Сомин двинул через свой редакторский полированный стол неряшливую толстую стопку писем.

- Это чего? - осведомился Валдаев.

- Редакционная почта, - с гордостью произнес главред. - На твою статью.

Писем было штук тридцать, что сегодня, при взлетевших почтовых расценках, общей апатии населения и профессирующем равнодушии к печатному и непечатному газетному слову, такая почта была уже событием.

-Это по интервью с "пантерой"? - спросил Валдаев, кинув беглый взор на первое письмо.

-С ней. Народ ждет продолжения, - главред взял лежащую на пепельнице дымящуюся курительную трубку и попыхтел ей.

-А надо? - спросил Валдаев.

-Чего насупился? Не хочется?

- Не хочется, - признался Валдаев, которому эта статья встала поперек горла.

- А придется... Интерес читателя надо подогревать. Читателя надо любить, завел главный старую песенку.

- Но странною любовью, - брякнул Валдаев.

- Читатель голосует за нас рублем, - Сомин строго посмотрел на своего подчиненного, и тот сник под этим cypовым взором старшего товарища по партии, в свое время н сквозь видевшим тех, кто шагает не в ногу с основной линией.

Сомин был страшным занудой. Полжизни он провел на руководящих должностях в журналах "Агитатор и пропагандист", "Молодой коммунист". И привык свято чтить генеральную линию. Просто раньше линия такая была - ликовать по поводу увеличения поголовья крупного рогатого скота и роста проката черных металлов. Теперь Сомина больше заботило увеличение в средней полосе России поголовья вампиров и ударный рост проката порнопродукции.

В журналистском деле Сомин ни бельмеса не понимал Стиль имел казенный и суконный. Даже статьи о ведьминых шабашах и астральных агрессорах у него выходили скучные, что-то в них неуловимо напоминало передовицы в "Молодом коммунисте". Но он был начальником. Свято следовал принципу - "я начальник - ты дурак, и наоборот". И пер по жизни асфальтоукладчиком, не имея привычки сворачивать хоть на сантиметр и обращать внимание н. писки и стоны кого-то, кто случайно попал под каток или хрустнул в шестеренках...

- В общем, линию понимаешь, - хлопнул ладонью по столу Сомин. - Материал к утру должен быть.

- К утру?

- Завтра загоняем в набор. В четверг выйдет. Иди работай, - главред пододвинул к себе красную папку и открыто демонстрируя, что разговор закончен.

Валдаев открыл "дипломат", загреб рукой, как ножом бульдозера, письма и свалил их внутрь. В спокойной обстановке бегло просмотрит их. Понавыдергивает несколько цитат для следующего материала.

Он вышел в длинный, зелено-обшарпанно-тусклый коридор, беспорядочно перегороженный старыми шкафами и ломанными стульями, заваленный кипами нереализованных газет и книг. Здесь царила обманчивая и неизменная атмосфера начинающегося ремонта. Здание некогда принадлежало государственному издательству, которое успешно превратилось в товарищество с ограниченной ответственностью, после чего на радостях те самые "товарищи с ограниченной ответственностью" выперли большинство редакторов, сократили число выпускаемых книг до вопиюще мизерных цифр и стали жить припеваючи, сдавая помещения частным издательствам, газетам и просто фирмам. На этаже "Запределье" занимало три кабинета.

В корреспондентской комнате уже царила Нонна - дородная дама с царской выправкой. От роду ей было лет сорок, хотя она никогда бы не призналась в этом. Сегодня на ней был пушистый желтый свитер, придававший еще больший объем ее телесам и делавший ее похожей на жирного птенца птицы Рух. На груди сияла здоровенная бляха, напоминающая звезду шерифа. Преподаватель московского института стали и сплавов, потом торговка гвоздиками и теперь титулованный экстрасенс, она подрабатывала по совместительству в "Запределье", писала какие-то мракобесные статьи типа "Влияние семян резеды и толченого мышиного помета на половую активность человеческих самцов в июне и августе предвисокосных лет". Сейчас она трудилась над заказной статьей - что-то вроде производственного очерка о школе ведьминского мастерства.

- Здравствуй, - сказал Валдаев.

- Привет, - Нонна отвлеклась от компьютера. - Дай сигарету.

Валдаев нехотя полез за пачкой. - Давай-давай, не жидись, - понукала Нонна.

Она всегда у кого-то что-то стреляла. У Валдаева - сигареты, поскольку знала, что он курит только "Честерфильд".

- Чего шеф от тебя хотел? - закурив, осведомилась она.

- Да про "пантеру" продолжение требует.

- Убогий материал, - бросила снисходительно Нонна. У нее большинство материалов были "убогие" - те, что не подпадали под разряд "полное дерьмо". - И наврал небось в нем с три короба.

- Не врал я ничего! - возмутился Валдаев.

- Рассказывай... А вообще жути ты там нагнал. Хвалю. -Она углубилась в свой текст. Пальцы ее с треском бегали по клавишам. Она будто бы сводила какие-то счеты с клавиатурой. За год она угробила их три штуки.

Валдаев нехотя вынул из "дипломата" электронную записную книжку, в которой скопились сотни имен и телефонов, притом он уже и не помнил, где и когда встречался с большинством этих людей.

Так, на "С"... "Степанов". "Семена". "Секс-панорама" "Суки"... Что за Суки? Японец, что ли? Так и не вспомнив. Валдаев вдавил пальцем кнопку, пролистнул дальше... Вот. "Сатанистка Наташа"... Надо звонить. Главред загорелся дурным энтузиазмом, а если он загорелся, то не отвяжется. Для него письма читателей это больное место. Если хоть одно пришло - начинается.

Валдаев пододвинул к себе аппарат и начал нащелкивать номер. Двойка постоянно западала, так что пришлось перебирать несколько раз.

- Вот гадина, - раздраженно воскликнул Валдаев.

Наконец в трубке послышались длинные гудки. "Ну, Наташа, хоть бы тебя не было", - молил он. Неохота ему было видеть эту даму во второй раз. Никак неохота.

Месяца полтора назад один из знакомых сказал, что познакомился с девчонкой, которая принадлежит к какой-то секте, и попросил:

- Напиши о них. Хочу сделать девочке на прощание приятное. Прославить, так сказать, в широких народных массах.

- Что за секта-то? - без энтузиазма осведомился Валдаев.

-Ну - знакомый замялся. - Они сатанисты.

- Сатане служат?

-Ну.

- Дикость, - хмыкнул Валдаев.

- Да чего дикого? Просто бесятся по молодости. Но в газете попугать народ можно...

Оказалось все именно так. Сатанисты были просто одубевшими от безделья, наркотиков, жаждущими острых ощущений пацанами и девчонками, которым до щенячьего визга нравится цеплять на грудь устрашающие амулеты и дружно балдеть от исполнения темных ритуалов. Это ведь не в Христовой церкви на службе стоять и слушать скучные проповеди, где только "не укради", "не прелюбодействуй" да "не жри наркотики". Сатанинская служба - это оргия, так что если ты прыщавый юнец и на тебя девки не глядят, и вообще ты себя стесняешься, айда - хоть на кладбище темной ночью, но с кем-нибудь что-то да получится. Да еще при луне. Полный кайф. Романтика. Круто!

Сатанистка Наташа оказалась воспитательницей детского сада лет двадцати от роду, достаточно симпатичная и крепкая телом. Роста в ней было не меньше метра восьмидесяти, плечи она имела широкие, как у пловчихи. Она бойко ознакомила его с постулатом, что Сатана и Бог являются равноправными силами, а потому какая разница, кому служить. То есть она впала в альбигойскую ересь. Циничная, нахальная, напористая, она пугала в своей агрессии, как все младое племя.

Стены тесной однокомнатной квартиры украшали плакаты модных тяжелороковых групп. На двери в ванную висел плакат известного альбома под названием "Число зверя" рок-группы "Iron Maiden". На письменном столе стоял Древний человеческий череп. На обоях в комнате был довольно мастерски нарисован тушью сидящий на троне козел с человеческим телом - сам дьявол.

Она долго и подробно рассказывала об оргиях на кладбище, притом в таких подробностях, что Валдаев краснел.

Тараторила она без умолку, как торговка на базаре, благо язык имела без костей. Нетрудно было понять, что в её речи восемьдесят процентов - откровенное вранье. Ее невежество в религии и науке было не меньше, чем тот апломб, с которым она рассуждала о вечных темах.

- Ну что, трахнемся, что ли? - лениво спросила она под конец, как спросили бы - не хочешь сигарету.

Пока он хлопал глазами и с ужасом осознавал, что сейчас скажет "да", она вдруг пожала плечами и бросила свысока (и откуда только у женщин берется такой тон - при общении с мужчинами и такие колкие слова):

- Да ну тебя. Кажется, мужик ты никакой! Так что не беспокойся за свою невинность, зайчик.

Валдаеву хотелось отбрить ее небрежной острой фразой вот только плохо, что все подобные фразы в таких случая куда-то предательски прятались и отвечать было нечего разве что базарить типа - сама коза.

- Можешь меня сфотографировать для своей газеты, -милостиво разрешила она.

- В каком виде? - набравшись наглости, осведомился он.

- Ну ты дурной, зайчик? Конечно, в каком надо. Она с электрическим треском стянула с себя футболку и продемонстрировала свое роскошное тело с полными грудями, на правой красовалась татуировка, изображавшая пантеру.

Эта татуированная девичья грудь и была вынесена на первую полосу газеты.

- Только лицо не надо, - предупредила она.

- Твои родители против? - хмыкнул Валдаев.

- Мои-то ископаемые давно заткнулись. Вот родители детсадовских спиногрызов маляву накатают...

Валдаев надеялся не увидеть больше воспитательницу.

Ему не хотелось возвращаться на места, где походя и небрежно роняли его достоинство. И вот это дурное задание Надежды не оправдались. Воспитательница сразу взяла трубку.

- Добрый день, Наташа. Это Валдаев из "Запределья"

- А, лысенький, здорово.

Ему показалось, что она пьяна.

- Статья - класс "экстра"! - проворковала она. - Наши забалдели, зайчик.

- Как насчет продолжения? - решив не обращать внимания на ее несносный тон, спросил Валдаев.

- Ага, понравилось, значит.

- Понравилось.

- Ну так заходи.

- Когда?

- А когда хочешь. Я девушка свободная. Так что двигай до моей хаты хоть сейчас, лысенький.

-Двигаю, - недовольно буркнул он, оскорбленный л им пренебрежительным обращением и злой на себя, что не ответил достойно.

Он повесил трубку. И сердце тревожно екнуло. И дело даже не в том, что у него не было желания видеть эту нахалку. Какое-то нехорошее предчувствие укололо. Неприятно многообещающ был тон сатанистки. И было что-то еще, чему Валдаев не мог найти определение, но что вызывало легкую дрожь...

* * *

Станция метро "Таганская" уныло и методично заглатывала и выплевывала людей, готовясь к близящемуся часу пик.

Наташа жила в районе станции "Выхино". То есть в шести остановках по прямой линии. Валдаев привычно растворился в человеческом потоке, попал в ритм метро. Через Двадцать минут он оказался в набитом людьми переходе на Выхино. Наверху прогремела электричка.

На площади все было обыденно - ларьки, динамики, орущие голосом Киркорова "Ой, мама, шика дам".

- Возьмите, - поношенная тетка вручила Валдаеву на выходе из метро бумажку, приглашающую на обучение китайскому языку за неделю. Малолетняя дивчина следом Чихнула рекламу магазина дубленок. Валдаеву было неловко обижать людей, и он всегда набирал полные руки бумажек, которые, впрочем, тут же транзитом отправлялись в мусорки.

Кодовый замок в подъезде не работал. Оно и неудивительно - кто-то в порыве неудержимой злобы вырвал мясом провода. Над подъездом вообще потрудились добросовестно. Наскальная живопись здесь процветала. С первого и скорее всего до последнего этажа стены были разрисованы и расписаны молодежной перепиской, преимущественно нецензурной, а также наркоманскими откровениями Местами же вообще были подпалены. Пахло здесь отвратительно - нечистотами и болотом. Здесь и было болото. Валдаев ощутил, как у него заломило в висках от тошнотной дисгармонии окружающего мира. Ничего удивительного что именно в таких болотах произрастают такие цветочки, как тот, к которому он сейчас направлялся.

Наташа открыла дверь. Она была в разрисованном драконами ярком халате до пят - явно китайского производства.

- Заходи, зайчик, - она втянула его за рукав. - Газеты со статьей принес?

- Принес пару.

- А то я зае..лась их покупать. Бабки небольшие, но свои. Я теперь безработная девушка.

-Как?

- Ты, котик, удружил.

- Это почему?

- Той фотографии спасибо. Родители спиногрызов телегу нацарапали, уроды радиоактивные. Коллективное письмо.

- Там же только грудь была. Как они определили?

- По груди один козел и определил, - она распахнула халат, продемонстрировав свою аппетитную грудь, ткнула с татуировку. - Запомнил, рожа...

-А... У тебя с ним...

- Ну и че? Все равно заложил, зараза. Брякнул, что ведьма за детьми ухаживает... А, плевать хотелось. Бабки та смешные.

- И как ты теперь? - Валдаеву стало неудобно. Его всегда удручало, когда результатом его статей становились чьи-то неприятности.

- Сейчас устраиваюсь. На крутые бабки. Не имей сто рублей, а имей тысячу. -Куда устраиваешься?

- В офис.

- И кем?

- Котик, много хочешь знать... Ладно, чего надо-то?

- Вот, - он выудил из "дипломата" пачку писем. - Это про тебя.

- Возмущаются?

- Еще как.

- Уроды.

Взор у нее был какой-то остекленевший.

- Ладно, спрашивай, - она плюхнулась на кушетку, так что халат открыл ее длинные ноги. Отшвырнула тапочек сорокового размера.

Валдаев вытащил диктофон и блокнот. Он никогда не полагался только на диктофон или авторучку. Диктофоны имеют обыкновение чудить в самые ответственные моменты, а авторучка бегает по бумаге порой непозволительно медленно.

Он с полчаса терзал Наташу вопросами. Врала она не менее самозабвенно, чем раньше. Хотя, может, где-то говорила и правду.

- Ну ты меня уже затрахал вопросами, - она зевнула, потянулась так, что грудь вывалилась из выреза, бесстыдно притягивая глаза. - Травку хочешь? кивнула она на пачку "Беломора".

- Марихуану?

- Ну не ромашку же.

- Нет, - с пугливой поспешностью воскликнул он. - Ну и дурак. - Она вдруг совершенно ясными глазами осмотрела на гостя, отыскала нужную сигарету и сунула её в зубы. Пригнулась, зашарила ладонью по замусоренному креслу. Нащупала желтую пластмассовую зажигалку. - Зайчик, забыла тебя предупредить в прошлый раз, - она замолчала, раскурила сигарету.

- О чем? - нетерпеливо спросил он.

- Ты плохо кончишь.

- Почему? - ему вдруг стало как-то прохладно от этих ее слов.

- Да так уж повелось. Все плохо кончают, кто пишет на эту тему.

- Что, убьют? - он попытался вложить в эти слова за ряд язвительности, но получилось это слабовато. Через тон кую оболочку насмешки слишком явственно проглядывал испуг, что не скрылось от собеседницы. Наташа улыбнулась понимающе.

- Зайчик, кому ты нужен?.. Просто на тебя ставят печать, - она плюнула на ладонь и шлепнула ей себя по голой коленке. - Вот так.

- Ты чего такое мелешь? - возмутился Валдаев.

- Сколько на Земле сапиенсов? Пять миллиардов на земле сапиенсов. Огромная вонючая куча. И ЕМУ не обязательно замечать каждую козявку. Но коли кто вторгся в ЕГО владения, то...

- То что?

- Попадаешь в его реестр... В реестр Князя Тьмы, -сигарета погасла, и Наташа снова начала раскуривать ее. -Дрянь, а не трава!

- И что с этим реестром?

- Судьба взбрыкивает, как бешеная кобыла.

- Как взбрыкивает?

- Начинаются вроде не связанные друг с другом происшествия. На тебя ополчается весь живой и неживой мир Происходят странные события. Появляются странные люди. И все хотят тебе зла, хотя и сами не знают, почему. И ты ощущаешь, что жопа твоя уже дымится. И что в душе разлад. Все рушится. И крыша едет...

- А у тебя? - воскликнул зло Валдаев. - Уж такие, как ты, должны быть в его реестре.

- Должны. Только я присягнула ЕМУ на верность. Так что меня не слопают за чаем.

- Вздор.

- Во-во. Все так говорят, - она улыбнулась - недобро, многообещающе, затянулась дымом марихуаны. - Ну чего, трахнемся все-таки? Заслужил.

- Нет, - выдавил он.

- Ну как хочешь, - она прикрыла глаза.

Когда он вышел из ее квартиры, то прислонился на лестничной площадке к холодной, исписанной матерными словами стене. Ноги подрагивали. И была унизительная слабость в коленках.

"Все наперекосяк. И крыша едет... О Господи..."

* * *

Возвращался домой он от Наташи, привычно попав в ритм общественного транспорта. Та же толкотня, те же люди... Но что-то изменилось. Слова сатанистки наполнили все вокруг тревогой и неясностью.

А потом...

Потом он проехал свою станцию.

Что особенного? Он мог задуматься и проехать свою станцию. Мог углубиться в газету и проехать свою станцию. Мог не суметь выбраться из толпы и проехать свою станцию. Но... Тут было нечто иное. Он просто выпал из времени на пять минут. Куда они делись? Наверное, никуда. Просто они стерлись из памяти.

Валдаев никогда не имел оснований гордиться хорошей памятью. Но чтобы вот так, внаглую, исчезли минуты. И без какого-либо урона для самочувствия. Он готов был поверить в мистику.

Придя домой, долго не мог сосредоточиться. Тараканами лезли в голову дурацкие мысли, а в сердце змеями вползали Дурные чувства. И где-то внутри мутно плескалось беспокойство.

Заставил себя усесться за "ноутбук" он только в десятом часу. И работа натужно поползла вперед, как "Запорожец" зажатый в заторе.

Статья о сатанистке обошлась Валдаеву в половину ночи. Материал получился вполне читабельным. Конечно главред чуть-чуть подувечит его. Есть такая неизлечимая болезнь - редакторский зуд, когда редактор считает нужным непременно что-то испортить и исковеркать в статье

Утром он проснулся с тяжелой, чугуном груженной головой. До одиннадцати часов пил кофе, в который отважился капнуть коньяку. А потом поплелся на работу.

- Ну и где тебя носит? - осведомился редактор, которого Валдаев оторвал от черкания материала Нонны.

- Статью творил, - зло отозвался Валдаев.

- И натворил?

- Ага, - Валдаев протянул главреду несколько листков с бледно отпечатанным на принтере текстом - картридж уже кончался, а новый купить было недосуг. Сомин взял статью привычным жестом - двумя пальцами, с плохо скрываемой брезгливостью, как берут грязное белье.

- Почитаем, - кивнул он, вытаскивая палаческий инструмент - свою любимую синюю каппилярную ручку. -Нет, ну кто так пишет, - ручка тут же проехалась по странице, оставляя на ней уродливую линию.

Валдаев вздохнул. Фраза была удачная, забойная и украшала текст. Но спорить с главредом - занятие бессмысленное и вредное как для здоровья, так и для материала.

- Я в город, - поспешно сказал Валдаев. Наблюдать, как уродуют материал, было выше его сил. - А вечером в "Прогрессор".

- Давай-давай, - механически кивнул Сомин, уже погрузившийся в свою работу и с довольным оскалом сосредоточившийся над текстом, как в инквизиторских застенках палач-энтузиаст сосредоточивается над телом пытаемой жертвы.

Валдаев пообедал в недорогом и вполне пристойном заведении из сети ресторанов "Елки-палки". Сидя в кафе он за чашкой чая начал листать новую московскую криминальную газетенку. "Маньяк на тропе войны" назывался материал. Раз в два месяца в одно и то же число людям вырезают сердца, а трупы выбрасывают на московских окраинах Бр-р. Мерзость. "Утка"? Не похоже. Вроде есть ссылки на конкретные места и время, на сотрудников МВД и прокуратуры. Когда просто бессовестно врут, используются другие приемы.

"Через две недели будет новая жертва. Кто она? Ею может стать любой. Даже вы", - на такой "оптимистической" ноте заканчивалась статья.

Валдаев передернул плечами. Две последних жертвы нашли совсем недалеко от его дома.

"Маньяк с виду обычный человек. Он может даже не помнить о своих деяниях. Однажды включается непонятный механизм, и наружу вырывается из глубин человеческой души умело прятавшийся там кровавый зверь", - перечитал Валдаев абзац. Его, привыкшего употреблять самое неудобоваримое информационное варево, неожиданно эта картина тронула. Он представил, каково это - жить и не знать, что твой мозг делит с тобой какое-то хищное существо, да еще являющееся частью твоего Я.

- Гиены пера, - прошептал он и раздраженно скомкал газету.

* * *

Клуб "Прогрессор" ежемесячно заседал на пятнадцатом этаже серого, стекла и бетона, высотного параллелепипеда с надписью "Молодая гвардия" у метро "Дмитровская".

Клуб родился при журнале "Вокруг света" на заре перестройки, когда сняли табу с публикаций на тему об аномальных явлениях и оторопевшему народу вдруг сразу стало ясно, что он окружен полтергейстами, черными колдунами, белыми ведьмами и серыми человечками с планеты Трон. С тех пор эффект новизны темы неизбежно стерся временем. Но обывательский интерес продолжал тлеть. Поэтому газетный бизнес на аномальщине продолжал приносить издателям стабильный доход, а заодно подкармливав Валдаева и его собратьев по перу.

Заседания "Прогрессора" с годами собирали все меньше народу, так что теперь любителям аномальщины хватало одного просторного кабинета. А бывали аншлаги собирался целый актовый зал, да еще в проходе люди стояли.

Валдаев немножко опоздал.

- Давай сюда, - прошептала Нонна.

Валдаев дивился на нее. Она умудрялась оказываться везде. Возникало ощущение, будто она выпущена с конвейера в нескольких экземплярах.

Он примостился рядом с ней, нацепив на себя маску ироничного стороннего наблюдателя. За длинным столе чинно сидели собравшиеся. В окно светило тяжелое закатное солнце, садящееся за серое нагромождение московских домов-коробок.

Набор присутствующих был стандартный. Несколько мужчин лет за пятьдесят о чем-то тихо перешептывались, что-то записывали, кивали в такт словам докладчика - это были ученые мужи, в большинстве увенчанные докторскими степенями и профессорскими званиями. Они искренне надеялись, что именно в области аномальщины науку ждет долгожданный прорыв к новым горизонтам. На другом конце стола кучковались ротозеи. Среди них был знакомый слесарь-сантехник, видевший в прошлом году летающую тарелку и клявшийся, что перед этим не пил ни грамма; три домохозяйки, пекущие астрологические прогнозы, как блины. Еще было несколько ребят из московского уфологического клуба - обычные технари, честно и безуспешно пытающиеся разобраться в тайнах неизведанного... А это что за чудо-юдо? Напротив гордо восседала худощавая дама лет тридцати пяти - сорока в синем свитере, на ее груди тяжело висела толстая золотая цепочка с массивным золотым кулоном. Она снисходительно-загадочно улыбалась.

Доклад делал плюгавенький, лысый (к удовольствию Валдаева, которому не улыбалось быть единственным лысым в этом собрании), одетый в потертый коричневый костюм живчик. Его шею удавкой терзал галстук, и он все время пытался ослабить узел, но это никак не удавалось. Живчик был профессором-химиком. Гоняя для убедительности воздух руками, он твердил что-то о необходимости исследования экстрасенсорных эффектов в химии.

- Экстрасенсы говорят о том, что через них протекает биоэнергия, что они видят ауру. Ну почему, почему мы должны всему верить? Если мы хотим научного подхода, так подайте критерии истинности. Где они? В этом главная задача - найти критерии! - горячо восклицал он, пытаясь зарядить остальных своим неуемным желанием отыскать - хоть под ногами, хоть на Луне - эти ускользающие критерии.

Кто-то соглашался, кто-то возражал, кто-то перебивал докладчика - публика на сборищах бывала заводная. Загадочная дама в свитере и в золоте молча заулыбалась еще более таинственно, считая, похоже, ниже своего достоинства вступать в дискуссию.

Потом пошли сообщения исследователей подмосковной аномальной зоны, где якобы НЛО шастают точно по расписанию, в отличие от рейсовых автобусов.

- Это все хорошо, но где критерии истинности ваших заявлений? - настойчиво встрял профессор-химик. - Где они?

Позже химик по тому же поводу сцепился с астрологами.

- Какие критерии? - возмутилась руководитель астрологической школы. Астрология - древнейшая наука. Она вобрала в себя мудрость тысячелетий!

- Алхимия - тоже древнейшая наука, - буркнул профессор.

- И незаслуженно забытая! - стояла на своем астролог. Теперь улыбка у дамы в свитере стала как у Джоконды. Так улыбаются, когда ухватили саму истину истин за хвост. И эта улыбка все больше отдавала презрением - кажется, не столь к выступающим, сколь к человеческому роду в принципе.

Когда началась бурная дискуссия об оценке информации получаемой контактерами, Валдаев начал строчить в блокноте. Здесь можно было что-то наскрести по неизменно интересующей народ теме - контактам с высшим разумом.

- Но где критерии истинности? - опять всколыхнулся профессор-химик.

И хай пошел по новому кругу.

Успокоились. Притихли. В тишине застучал мелок по грифельной доске, поползли из-под него длинные и непонятные формулы. Два бородача сцепились по поводу новой физической парадигмы. А химик все подзуживал их восклицаниями о критериях.

Дело близилось к концу, когда председательствующий объявил:

- Ну а сейчас небольшое выступление гражданки... - он запнулся, поглядев в свои записи. - Гражданки Пакиной

Туманно улыбающаяся дама с высокомерием аристократки голубых кровей, случайно оказавшейся в придорожной пивной, кивнула и резво ринулась с места в карьер:

- Я - Королева Космоса. Меня избрали на Галактической конференции.

Пауза. Слегка ошарашенные присутствующие уставились на Королеву.

- Несколько лет назад Галактическая конференция вышла на контакт со мной, продолжила дама. - Они убедились, что я наиболее продвинутый представитель земной цивилизации... Знаете, - вдруг беззаботно засмеялась она, - а в Космосе масса забавных вещей.

За последующие несколько минут Валдаев смог убедиться в этом. То, что людей завезли на Землю с других планет он слышал не раз. Но что на этих самых планетах растет пшеница с зернами, формой и размерами напоминающими батоны за три двадцать, поэтому в память о своей прошлом звездной жизни люди батоны пекут именно такие, - это впечатляло.

Дальше - больше. Атлантиду инопланетяне утопили. потому что атланты их совсем не уважали. Весь космос кишит разумными созданиями, как кухня в привокзальной столовке рыжими тараканами. Плохие инопланетяне принесли землянам вино, водку и матерные слова. А хорошие -- все остальное. Звездные братья по разуму готовы утопить в море и нас, как атлантов. Но они готовы и дать нам знания, невероятные супертехнологии, естественно, через Королеву Космоса. Одна трудность - у нас нет ангаров для их космических кораблей.

- Вот таких ангаров, - Королева протянула председательствующему несколько мятых тетрадных листов, на которых были коряво нарисованы какие-то сооружения, напоминающие металлические склады для хранения армейского имущества. - Они стоят недорого. Десять миллионов долларов каждый - не больше. Нужны деньги. И быстрее!

- А почему быстрее?

- А то нас утопят...

- Ага, - озадаченно кивнул председательствующий. На этот раз молчание затягивалось. Валдаеву вдруг стало стыдно, будто он сам нес всю эту околесицу. Люди вдруг начали присматриваться к своим соседям, будто боясь, не укусят ли те в раже. И тут вскочил химик.

- Это все, конечно, хорошо. Но где критерии истинности ваших заявлений?!

Все. Заседание превратилось в то, во что постоянно превращались заседания "Прогрессора", - в сумасшедший дом.

Закончились бдения в девять часов. Валдаев бросил диктофон в "дипломат", с удовлетворением отметив про себя, что записи на кассетах потянут статей эдак на пять. Даже Королева Космоса может пойти в дело - для какой-нибудь газетенки, в которой слово "репутация" считается труднопроизносимым и устаревшим.

Почти стемнело. Была та самая четкая, хрустальная, еще не до конца сформировавшаяся темень, когда все становится яснее - и звуки, и чувства. Валдаев и Нонна вышли из здания на улицу, жалко освещаемую слабыми, немощными фонарями. Он как джентльмен поддерживал женщину под руку, зная, что та плохо видит в темноте и вообще неважно ориентируется в пространстве - даром что экстрасенс.

Естественно, Нонна не заставила долго ждать и с готовностью споткнулась о рельс узкоколейки, едва не упав.

- Осторожнее! - воскликнул Валдаев, придерживая ее достаточно весомую фигуру.

- Ничего, ничего, - Нонна выпрямилась и качнулась прижимаясь к нему, потом потребовала: - Дай сигарету.

Валдаев протянул ей пачку "Честерфильда" и осведомился:

- Как тебе сегодняшние посиделки?

- Самонадеянные люди, которые лезут в проблемы в которых ничего не понимают.

- Это еще почему? - осведомился Валдаев.

- До них не доходит, что все вокруг нас - калейдоскоп отражений, - Нонна впадала в философию и, как обычно в таких случаях, начинала заговариваться.

- Объясни.

- Платона читай. Мы все - лишь отражения высшей реальности. Поэтому логику происходящего нам не познать. Мы видим лишь элементы, отражения. Мы пытаемся связать их сознанием, но оно не тот клей - которому склеить отражения.

- Умно.

- А то...

- Бред все это... Все бред, понимаешь. Зеленый бред.

- Слушай, Валера, ты мне что-то не нравишься сегодня. Ты какой-то разобранный больше чем обычно.

- Брось. Мне сегодня уже лапшу на уши вешали, что сам сатана на меня взор обратил.

- Ну-ка, ну-ка...

Валдаев в двух словах расписал ситуацию.

- А что, - кивнула Нонна. - Не такая уж и глупая у твоей сатанистки идея.

- И ты туда же, - неприязненно произнес Валдаев. - Ну и что мне теперь?

- Теперь? - Нонна задумалась, помолчала. - Жди событий, Валера.

* * *

- Осторожно, двери закрываются, - пропел из динамиков мелодичный голос.

Поезд тронулся. Начал набирать скорость и нырнул в темноту тоннеля. Внутри сложного, загадочного механизма московского метро опять что-то разладилось, и интервал между поездами растянулся аждо восьми минут, так что народу в вагон для этого времени набилось многовато.

Валдаев вздохнул, мысленно покраснел и уселся на сиденье, не по-джентльменски опередив женщину лет тридцати. Но так уж получается - ведь женщин в Москве несколько миллионов, а ноги всего две. И они гудят после того, как на этих самых двоих пришлось набегаться. И время поездки, если устроился на мягком сиденье, тянется куда быстрее, чем когда стоишь стоймя и о тебя бесцеремонно трутся чемоданами и частями тел. Особенно Валдаева раздражало, когда его обтирают и обтекают мягкие или жесткие тела попутчиков... Да, в метро быть джентльменом невозможно. Но совсем расстаться с джентльменскими предубеждениями Валдаев был не в силах. Поэтому установил для себя четкую градацию московских особей женского пола на две категории - тех, кому надо уступать место (это кому грянуло за пятьдесят или у кого на руках хнычущий ребенок), и тех, кто места недостоин, - все остальные. Надо только научиться полюбовно договариваться со своим стыдом. И учиться играть роли. Можно уткнуться носом в газету и делать вид, что не замечаешь пышущую здоровьем тетку с авоськами, чья поза - воплощенная укоризна. Можно прикрыть глаза и сделать вид, что ненароком задремал после того, как перетрудился на разгрузке вагонов. Можно просто насупиться и уставиться в одну точку, выражая всем видом - не подходи, укусит.

- Станция "Комсомольская", - проворковал голос из Динамика.

Это площадь трех вокзалов. Здесь обычно выходит много народу...

Действительно, полвагона вымело вместе с дамой, коварно стоявшей напротив Валдаева. Освободились места стало просторнее не только телу журналиста, но и его совести. И воздуху стало больше. Он не терпел толкотню и людей. Людей вообще развелось чересчур много.

Напротив Валдаева пышноволосая худая девушка с головой погрузилась в какую-то книженцию в мягкой обложке - похоже, один из романов серии "испепеляющая страсть". На ее лице царило выражение заинтересованности и озадаченности. Валдаев невольно залюбовался ею Нельзя сказать, что ее лицо было очень красивым, но оно было симпатичным, и, главное, было какое-то внутреннее очарование.

Валдаев любил глазеть в метро на девушек. А кто не любит? В Москве перебор красивых девушек. Но он со вздохом осознавал простую истину - все они не его. И никогда его не будут. Он не из тех, кто знакомится в транспорте. Прекрасно знал, какое это жалкое зрелище - он в роли троллейбусного Казановы.

На коленях девушки была большая сумка с чем-то квадратным, похоже, со стопкой книг. Сидела она под надписью: "ест детей и инвалидов". Есть старая народная забава - стирать отдельные буквы на надписях на стеклах в вагонах "места для пассажиров с детьми и инвалидов" и "не прислоняться", чтобы получалось нечто якобы смешное, "Не слоняться", "не слон я", "жир инвалидов" - и прочее в том же духе...

"Ну, посмотри на меня", - мысленно взмолился он.

Девушка, будто откликнувшись на этот беззвучный крик души, оторвала взор от книги. Огляделась. Столкнулась глазами с глазами Валдаева. И... слабая улыбка тронула ее губы.

Внутри у него будто что-то сладостно в ожидании запело. И тут же нота оборвалась, поскольку внутренний голос очень явственно произнес: "Дурак ты". Валдаев вздохнули стыдливо отвел взор. А когда снова посмотрел на девушку она уже плыла по волнам чьей-то фантазии в океане страстей дамского романа.

Поезд вырвался из темноты тоннеля в царство света на станции "Курская". Девушка поднялась и шагнула к дверям.

Тут все и произошло. Случайности - они правят порядком вещей порой куда тверже, чем закономерности. Поезд тормознул. Дородная тетка с сумкой на колесах, пытаясь держаться на ногах, резко качнулась. Сумка откатилась. Девушка споткнулась об нее, пролетела вперед и упала на пол. Глухо стукнулась об пол ее объемистая сумка, из нее вылетел тяжелый том "Литературных памятников". Девушка застонала.

Так как упала она совсем рядом с Валдаевым, тот устремился на помощь. Он подал руку и осведомился:

- Вы целы?

- Больно, - как-то обиженно произнесла девушка. Она начала привставать и вскрикнула, неудачно оперевшись о больную ногу.

Он помог ей усесться на сиденье.

- У, корова раззявистая, - заворчала тетка с сумкой на колесиках, хотя из них двоих если кто и был коровой, то явно не это пострадавшее от несовершенства грубого материального мира воздушное существо.

- Осторожно, двери закрываются, - пропел из динамиков женский голос.

Двери закрылись, и поезд снова тронулся с места, продолжая свой круговой, бесконечный путь по кольцу.

- Ну что же это, - шмыгнула носом девушка. От боли на ее глазах выступили слезы. Она обхватила ногу. - Не сломала, а? - обратилась она к Валдаеву. И тот пожалел, что окончил журфак, а не медицинский институт. Неплохо было бы сейчас, профессионально ощупав эту соблазнительную ногу, бросить: "Ничего особенного". И дать пару мудрых советов.

- Думаю, не сломали, - он почувствовал, что краснеет. и поделать с собой не мог ничего.

- Остановку проехала, - она снова всхлипнула, достала платок и вытерла слезы.

Поезд отмахал очередной перегон.

Девушка попыталась подняться с сиденья. Валдаев поддержал ее под локоть, мысленно осудив себя за то, что в его голове отнюдь не добродетельные мысли о сострадании куда более игривые мыслишки. Она покачнулась. Скривилась от боли.

- Вам далеко ехать? - спросил Валдаев.

- До метро "Семеновская", - девушка шмыгнула носом, и сердце Валдаева сдавило от нежной жалости.

- Давайте я вас провожу.

- Ну, если не затруднит, - неуверенно протянула она. Если бы она сказала, что ей надо куда-нибудь в Митино он бы сильно подумал, так ли уж нужно проявлять галантность. Но "Семеновская" - это совсем близко. Совсем не обременительно.

Он взял ее тяжелую, набитую увесистыми фолиантами сумку. Сумка была тяжелая, резала руку, и Валдаев с уважением подумал, что девушка вовсе не так хрупка, как казалось. Другой рукой он поддерживал девушку за локоть.

От метро нужно было ехать несколько остановок на автобусе - благо тот подошел быстро. Проблема была, чтобы помочь девушке забраться в салон, а потом выйти.

- Как ваша нога?

- Ничего, - тут она наступила на больную ногу и сдавленно вскрикнула.

- Больно? - с сочувствием спросил Валдаев.

- Ничего, выздоровлю. Одна нога длиннее другой будет, зато живая... Шучу.

- Я понимаю.

- Кстати, я Элла...

- Валера.

- Спасибо, Валера. Я не знаю, как бы добралась одна.

- Как вы столько книг тащили?

- "Литературные памятники". Средневековая классика. Подарок ко дню рождения.

- Ваш молодой человек обладает недурным вкусом.

- Уже не молодой... Это дядя подарил. Он немного зацикленный на этих памятниках. С детства меня пичкал замшелыми печатными древностями.

Валдаев перехватил поудобнее сумку. На пальцах остаюсь красные вмятины от ручки. Пройдет.

- Вот мой дом, - сказала Элла.

Дом был девятиэтажный, кирпичный, с продовольственным магазином внизу. Они поднялись на второй этаж. Остановились перед обшарпанной деревянной дверью.

- Вас, наверное, заждались, - сказал Валдаев.

-- Некому. Живу одна... Ну, спасибо, - она протянула ему руку для рукопожатия.

Он кивнул, пожал ее неуверенно. Все, прекрасный образ возник и растаял. И не будет никакого продолжения. Будет только горечь несбывшейся надежды, будет тщеславная гордость от джентльменского поступка. Как должен вести себя не такой тюфяк, а полноценный самец? Брякнуть: "А вы не угостите мужчину чашечкой кофе?" Или выдать какую другую пошлость? А потом - жаркий поцелуй, приветливо распахнувшаяся мягкая постель... Нет, такую девушку подобным наскоком не возьмешь. Впрочем, когда он общался с женщинами, ему всегда начинало казаться, что именно с ней нахрапом не выйдет. И стыдливо отчаливал в сторону. Чтобы через некоторое время выяснить, что у кого-то другого все выходит, и именно нахрапом, просто, без проблем...

- Очень приятно было познакомиться, - сказала она. И ему показалась, будто она ждет от него что-то еще.

- Элла, я могу позвонить и узнать, выжили вы?

- Ну конечно, - она полезла в сумку, вытащила белую с золотым тиснением визитку. - Остатки былой роскоши. Докризисной. Сделал шеф на работе нам визитки, а через неделю уволил.

- Возьмите мою, - в ответ он протянул свою визитку.

- О, журналист, - улыбнулась она, бегло взглянув на нее в слабом желтом свете лампы под потолком.

- Журналист.

- Ну, до встречи, журналист, - улыбнулась она и легонько коснулась пальцами его груди. От этого прикосновения сердце куда-то провалилось, а потом заколотилось, как перегретый мотор. Это был жест прощания... и обещания новых встреч...

Около автобусной остановки работал ларек. Около него сшивалась шумная компания подвыпивших злобных молокососов. Валдаеву стало неуютно от их оценивающих взглядов.

- Э, а закурить? - вопросил один из шпанят, отделившийся от компании.

Валдаев похлопал по карманам, вытащил пачку "Честер-фильда".

- У, круто, - причмокнул пацан, глядя на сигареты. - На всех, - сказал он, сграбастав штук пять сигарет. - Хорошие сигареты куришь, лысый...

Валдаев со вздохом подумал, что блюсти собственное достоинство в такой ситуации слишком дорого. Внутри было тошнотно. Он находился сейчас во власти настроения этой гоп-компании, которая могла отметелить его, убить.

Шпаненок залыбился криво, по-блатному, смачно харкнул на асфальт и отчалил к своим. Что-то сказал им, они дружно уставились на Валдаева и опять-таки дружно заржали. Они будто были одним злобным существом, название которому шобла.

Светлое настроение Валдаева, сложная гамма чувств в его душе - все было моментально изгажено. Будто черную кляксу посадили на белоснежное полотно. Ну что же, отметил Валдаев, мерзость и грязь города созданы для того, чтобы губить чувства. Нужно относиться к этому философски. Нужно ко всему относиться философски...

С облегчением он увидел поворачивающий автобус. Поднялся на ступеньку. Перевел дух. Но отпечаток пакостности остался.

Ночные улицы... Родное метро... Родная улица... Родной подъезд... Все, дома. Еще один бег по минному полю, а точнее, по ночной Москве, позади. Жив, и ладно.

Он перевел дух и закрыл за собой тяжелую металлическую дверь.

Зашел в прихожую. Скинул туфли. Шагнул в большую комнату. Включил свет. И застыл как вкопанный.

Что его насторожило? Вроде бы все в порядке. Все как было. Но...

Запах. Неуловимый. Где-то приятный. И вместе с тем затхлый. Откуда он? Показалось?

Да нет, не показалось... И еще Валдаев ощутил чье-то постороннее присутствие. Кто-то здесь был...

* * *

Понедельник у Валдаева выдался сумасшедший. С утра два часа он дожидался гонорара в "Мегаполис-экспрессе". Еще полдня общался с психованным исследователем Бермудского треугольника - как он его исследует, не выезжая из Москвы, было непонятно. Потом отправил два письма в Оренбургскую область; одно матери, другое - родному брату, председателю колхоза (или как они ныне называются). Затем выстоял очередь в сберкассу, через которую переводил алименты на свое чадо - обожаемого Левоньку. Правда, обожать его давали больше на расстоянии.

Около сберкассы это и произошло...

Было все именно так, как пишут в книгах, - будто в замедленном кино. Валдаев видел надвигающуюся на него безжалостную, сверкающую никелем и полировкой темно-синюю массу и понимал, что не успевает сделать ничего. Он сам попал в этот замедленный кинофильм и двигался тоже медленно. Зато мысли текли быстро. Сколько он их успел передумать за эти секунды?

Мир вдруг стал необычайно четким. Казалось, воздух наполнен электричеством, в нем было плотно упаковано напряжение. Картинка была ясная, яркая и воспринимаюсь отстраненно. В ней был он сам, двигающийся по проезжей части. Была в ней и мчащаяся на всех парах "БМВ". Мелькнул мимолетный образ - иномарка похожа на крылатую ракету, нашедшую свою цель. И эта цель - он. Никому не мешающий в жизни, тихий журналист желтой газеты "Запределье". Всколыхнулась обида от несправедливости всего происходящего. Почему он? За что? Что он сделал такого, чтобы эта синяя торпеда смяла его в лепешку?

Он ощущал себя жалким и беззащитным. Ему казалось что он лягушка, разложенная на столе для физиологических опытов, над которой невидимый экспериментатор занес скальпель. Скальпель вот только необычной формы - синяя машина марки "БМВ".

Вся Вселенная сжалась сейчас в этой точке. Все будущее, настоящее и прошлое схлопнулось здесь, на кусочке асфальта. Один краткий миг, которого могло и не быть. шагни он на проезжую часть, когда включился светофор, секундой позже. Тогда "БМВ", вырвавшийся на всех парах из-за троллейбуса, как сверхскоростной поезд, промчался бы мимо, ударив потоком воздуха. ан нет. Этот жалкий миг, один в бесконечной череде вот таких мгновений, вдруг оказался решающим. И его уже не поворотить назад...

Застыли льдом звуки. Обрушилась тишина. И в этой тишине шла к нему торжественно смерть, чтобы извлечь душу из раздавленного тела и отправить ее... куда?..

Звуки вернулись. Они ударили по ушам - многоголосье большого города, рев моторов, звон проехавшего трамвая Звуки обрушились водопадом.

Потом был удар...

Нет, это был не удар, а просто резкий толчок воздуха.

Тот самый - от разогнавшегося локомотива.

Да, смерть владела мигом, в котором схлопнулись прошлое и будущее. А жизнь владела двумя-тремя сантиметрами. Именно эти сантиметры отделили Валдаева от погибели. Ему казалось, что роскошный борт машины черканул по его куртке.

Водитель слегка вывернул руль. Он успел это сделать. Наддал еще газу. И "БМВ" мягко и стремительно унесся вдаль.

- Совсем чур потеряли! - крикнула вслед машине пожилая женщина. - Чтоб у тебя колеса отвалились.

- Бандиты натуральные, - поддакнул кто-то. - Им что по бетону, что по людям ездить!

Валдаева тронули за рукав.

- Как вы? - услышал он.

- А? - тупо произнес он. Голос был чужой, будто не его - Все нормально... Да, нормально...

Небольшая заминка в размеренном течении городской жизни. И опять все вошло в свою колею - текли потоки машин и пешеходов, мигали светофоры. Человеку кажется, что он что-то представляет в нем. А он лишь - часть потока: то ли пешеходного, то ли автомобильного...

Валдаев прислонился спиной к пыльной коробке светофора. Ребро железяки впилось ему в спину, но он, казалось, не замечал этого. Для пешеходов включился красный. И тут же новые протекторы стали трамбовать то место, где сейчас должно было бы валяться окровавленное тело. Его, Валдаева, тело.

Он шевельнул рукой. Не верилось, что если бы не чудо, это была бы рука трупа, и ей невозможно было бы шевельнуть. Все было бы чужое. Эта плоть была бы мертвой покинутой плотью.

Валдаев так и простоял минуты три. Внутри у него было пусто. Не было даже страшно. Просто было какое-то отупение. Его будто снаружи и изнутри выложили ватой. И даже холод и дрожь отступили.

Валдаев осторожно шагнул прямо на белую полоску, обозначающую переход. В том, чтобы пройтись именно по этим белым полоскам, он видел сейчас какой-то скрытый смысл. Ему это казалось важным - последствия шока.

Добравшись до квартиры, он, не раздеваясь, повалился на постель и уткнулся лицом в подушку.

Пролежал где-то с час. За окном уже темнело. Вата, окутавшая его тело, растворялась. И приходило понимание того, в какую пропасть он сегодня едва не рухнул.

Опять и опять вспыхивала перед глазами яркая, будто сочно напечатанная на кодаковской фотобумаге картина - участок дороги, по которой он должен был быть размазан. Сверкающая никелем и полировкой торпеда. За тонированными стеклами нельзя было ничего рассмотреть Человек за рулем был инкогнито. Тенью. И это роднило его с тем таинственным абонентом, который звонил ночью по телефону. Водитель - будто пришелец с того света.

Да нет. Какой такой пришелец. Обычный "новый русский" или коротко стриженный питекантроп с золотой цепью на груди, пистолетом за поясом. Одно из тех загадочных, наполненных изначальным злом существ, с которыми Валдаеву и иным ему подобным приходилось делить город как антилопа делит саванну с львами и шакалами.

Валдаев с горечью подумал - а переехала бы его "БМВ" так убийца навряд ли бы и пострадал. Откупился бы, отбрехался бы. И вряд ли бы сильно переживал - им это как раздавить клопа.

Он присел на диване. Щека его была мокрая от слез. Конечно, нельзя так распускать нюни. Но поделать он ничего с собой не мог. Ему было страшно жалко себя в этом мире

"Едешь ли в поезде, в автомобиле

Или гуляешь, хлебнувши винца.

При современном машинном обилии

Трудно по жизни дойти до конца".

В памяти всплыли эти строчки из Высоцкого. Валдаев слабо улыбнулся, в очередной раз убедившись, что у великого барда есть строчки на любой случай жизни. Стало немного легче.

Проснулся телефон. Валдаев сперва решил не брать трубку. Но потом хлопнул себя ладонью по щеке, возвращая к реальности. Протянул руку, нажал на кнопку громкоговорителя и отрывисто произнес:

- Алло!

- Ух, какой резкий, - донеслось из микрофона. Голос был женский.

- Это кто?

- Зайчик, - укоризненно произнесла она.

- Чего тебе? - грубо осведомился Валдаев.

- Ты сегодня такой крутой. Чего, пивной ларек грабанул?

- Ты чего несешь?

- Зайчик, я в разоре. Пятнадцать целковых отслюнявила за три номера твоего драного "Запределья" с твоей статьей!

- И как статья?

- Чума, зайчик. Молодец! Наши в экстазе...

- Я за них рад.

- Красиво все написано.

- Красиво врать журналисту не запретишь, - усмехнулся он. - Пускай твои приятели погордятся, что их такими крутыми считают...

- Зайчик, ты сегодня без соли гадюку съел?

- Гадюку? Меня чуть не сшибла машина какого-то идиота!

- Что, правда?

- Правда! Правда! - вдруг закричал он. - И звонки ночные - тоже правда! И что кошелек у меня украли - тоже правда! Все как сговорились...

Действительно, вчера в толкучке ему вспороли куртку - прямо на груди. Деньги не ахти какие, но куртку жалко. Да и противно - сил нет. Город опять прикоснулся к нему грязными лапами. А теперь эта машина.

- Во, а я что говорила, - обрадовалась Наташа. - Она! Черная полоса. На тебе ЕГО печать.

- Князя Тьмы?

- Ну так.

- Наташа, чего ты меня грузишь? - не слишком уверенно возразил Валдаев.

- Котик, это будет продолжаться...

- Рассказывай.

-Лысенький, смирись, что это каюк...

- Ну чего ты мелешь?

- Я тебя спасу. Тебе один путь - к нам...

- На дискотеки ходить, по кладбищу голышом бегать и стены исписывать матерными словами?

- Понимаешь, зайчик, сатанизм - это пирамида. Пирамида - это общий принцип любой приличной организации. Внизу низовые ячейки. Чем ты выше, тем у тебя больше уровень посвящения.

- Ага. И ты в самом низу.

- Ну, в общем... Но я стремлюсь выше.

- Все! Мне надо спать! Я завтра работаю!

- Ладно, ладно. Я тебе еще позвоню. Скоро тебе такой материальчик дам в твое "Запределье" вонючее, что тебе Нобелевскую премию отстегнут не глядя.

- За журналистику Нобелевку не дают.

- Жалко... Пока, зайчик. Смотри, чтобы крыша не съехала. Когда ОН обращает взор, крыша точно едет. Он хлопнул по кнопке телефона. Как ни странно, разговор, как бы тягостен он ни был, немножко встряхнул его.

Страх отступил. На его место пришло ощущение глубочайшего одиночества. Валдаев вдруг посмотрел на себя ее стороны. Маленький человек, затерявшийся в одной из каменных пещер гигантского дома. Ему стало зябко, хотя в квартире было тепло.

Взгляд упал на телефон. Валдаев вздохнул. И решился на то, на что не мог решиться все несколько дней.

Встал, подошел к столу. Взял лежащую на видном месте белую, тисненную золотом визитную карточку.

Рука, нащелкивавшая номер, вдруг стала плохо слушаться. Он подумал, что опять будет выглядеть идиотом. Будет опять у него тонкий, как у семерокозлятного волка после наковальни, голос. Будет путаться в словах.

Прочь сомнения! На пятый гудок он почти с облегчением подумал, что ее нет дома.

Но тут щелкнуло. Мелодичный голос произнес:

- Да, я вас слушаю.

Он набрал в грудь побольше воздуха, будто собираясь нырять на глубину, и выпустил часть его в виде двух слов.

- Здравствуйте, Элла.

Слова эти дались ему ох нелегко.

- Добрый вечер. А кто это?

- Валерий.

- Валерий?

- Да. Помните, помог вам добираться до дома, когда вы были ранены.

Он прижмурился, испугавшись, что она скажет что-то типа: "не помню", или "и что дальше", или что-то холодно-вежливое в стремлении отделаться побыстрее.

Но она доброжелательно произнесла:

- Помню. Мой спаситель.

- Сильно сказано.

- Вы мне очень помогли.

- Элла, - вдруг горячо произнес он. - Я сегодня чуть не погиб. Я один в пустой холодной, - тут он невольно приукрасил, - квартире.

Она молчала. Он на миг смутился, потом как в воду прыгнул:

- Мне бы хотелось увидеть вас.

- Сейчас? - удивилась она.

- Нет, конечно... Когда захотите.

Она ничего не ответила.

- Извините, Элла, за бестактность. Простите, я... - он начал оправдываться, умом понимая, что нет ничего более жалкого, чем оправдывающийся человек, но поделать с собой ничего не мог.

- Завтра, - оборвала она его блеяние. - Если можно, после пяти. Раньше я занята. - Когда и где, скажите. Она назначила место встречи.

- Спасибо, Элла, - произнес он.

Когда уже повесил трубку, сидел, смотря на аппарат. А ведь действительно жизнь полосата. Черные и белые полосы. мерные и белые...

Гнать надо в три шеи вечную неуверенность! Завтра он будет умен, весел, предупредителен... Ох, как ему хотелось верить, что будет все именно так.

* * *

На площади, как всегда, было полно народу. Конечная станция длиннющей ветки метро. Сюда съезжаются люди с обширных, разрастающихся с каждым днем окрестных микрорайонов. Все куда-то спешат, куда-то стремятся. У всех свои дела, своя жизнь. Но так угодно кому-то наверху, чтобы в этот момент именно эти люди собрались именно здесь на площади, перед стеклянным зданием метро, мазнули друг друга ничего не замечающими взорами, потолкались и разбрелись.

Толпа стирает индивидуальные черты. Валдаеву иногда люди московского часа "пик" казались бильярдными шарами. А сам город - огромным бильярдным полем, только покрытым не зеленым сукном, а серым асфальтом, по которому кто-то забавы ради катает миллионы этих шариков Шарики со стуком сталкиваются между собой на этом грязно-сером поле, некоторые счастливо попадают в свои лузы. некоторые катаются так, бесцельно, неизвестно куда и зачем. А иные разбиваются. На этом сером бильярдном поле сегодня так легко разбиться.

Уже в пяти метрах от автобусной остановки людей начинали цеплять лохотронщики - местные завсегдатаи, прирожденные мошенники, прорабы беспроигрышной лотереи

- Сыграйте, не пожалеете, - вцепился ему в рукав уркаганского вида детина, протягивая бумажку.

- Нет, спасибо, - как ошпаренный Валдаев рванулся в сторону, будто боясь, что детина не отпустит его.

- Припадочный фраер, - пожал тот плечами и устремился снова в толпу. Тут же зацепил какую-то женщину, и теперь за содержимое ее сумки можно не беспокоиться -все деньги оттуда перекочуют в карманы лохотронщиков.

Валдаев вздохнул. Его задевали подобные маленькие трагикомедии. Он ощутил, как начинают дрожать руки, засунул их поглубже в карманы легкой ветровки.

- Осторожнее можно?

- Простите, не видел...

- Чего встал, как столб...

- Посторонись, - слышалось вокруг.

Звуки улицы для Валдаева вдруг резко, будто сдвинулся в голове переключатель, стали посторонними и забарабанили градом по пустой черепушке.

Валдаев встряхнул резко головой, прогоняя неприятное ощущение. Он непроизвольно замедлил шаг и встал на пути у десятков "человекошариков", катящих ко входу в метро.

- Куда лезешь, дурило? - крикнул бородач, торгующий газетами, на чей лоток толкнули Валдаева так, что новенький покетбук "Горячее тело" упал на асфальт.

- Виноват, - Валдаев поднял покетбук, отряхнул его и положил на место.

Он встряхнулся, возвращая себе ясность мысли, и бодро устремился к дверям метро, которые, как сток в ванной, затягивали человеческую массу и пускали ее по бесконечным подземным коммуникациям.

Теперь главное отдаться во власть потока. Все на автомате. Опыт выживания в метро у москвича формируется с младых лет. Метро - это поле боя... Бросить в аппарат жетон. Проходя через турникет, внутренне напрячься - а вдруг железяка не сработает и прищемит что не положено. Потом - эскалатор. Его лента напоминает конвейер, подающий детали для дальнейшей обработки.

Платформа. Кто же не знает, что в час "пик" интервал - минута. Если больше - значит, на путях непорядок.

Вагон. Тут каждый закуток знаком, отстоян, отсижен, обтерт. Ты прекрасно знаешь, что на одном сиденье разметаются шесть человек. Если меньше - значит, кто-то слишком толстый или слишком наглый, что не хочет ужаться. Враг. Таких все остальные мимолетно ненавидят. В метро надо ужиматься. Метро - особый мир. Плотно упакованный. Мир несмертельных человеческих трудностей. У кого-то стягивает руку тяжелая сумка. Кто-то вспотел. У кого-то першит в горле, и он кашляет. А в углу - свободное пространство. Там обосновался бомж. Это право московского бомжа- сидеть в одиночестве почти на пустой скамейке в час "пик". Запах - их билет на проезд в первом классе.

Пересадка на кольцевую линию. Желанная для многих станция. Вагон утрамбовывал в себя на семи предыдущие станциях человекомассу, чтобы здесь разом извергнуть ее из своего брюха.

Валдаев в брошенной в едином порыве толпе рвется на перрон. Кого-то обтекает, кого-то прижимает. Ну, старикашка с клюкой, чего застыл? В душе вспыхивает раздражение, когда не попадающего в общий поток и не отвечающего общему ритму хочется отодвинуть в сторону, отпихнуть В метро все всегда стремятся вперед. И человекозатычка, тот, кто не успевает вовремя поворачиваться, - кто он? Враг.

Кольцевая линия. Опять вагон. Опять вечный бой - за места. Два вьетнамца плюхаются на мягкое вожделенное коричневое сиденье прямо перед кашляющей перекошенной старушкой. Может, это и китайцы. Говорят, желтолицые к старшим почтение испытывают. Нет, эти не из тех. кто кого-то уважает. Эти из тех, кто собак ест. Враги! В метро полно мимолетных врагов...

Вот и нужная остановка. Толпа опять стискивает Валдаева. Выносит на перрон. Сумкой под ребра, чем-то острым - под колено. Ух, тоже враги. Кто же с таким саквояжем в час "пик" едет? Саквояж занимает, как три человека.

Все, родная "Таганская". - Извините, вы выходите? - спрашивает Валдаев.

* * *

В кабинете Сомина собрались четверо корреспондентов, замредактора и ответственный секретарь. Все эти люди помимо "Запределья" выпускали еще пару дайджестов.

Главред проводил производственное совещание. Точнее - редакционную летучку. Это - святое. Школа "Молодого коммуниста".

- Ближе к читателю надо быть, - опять долдонил в своей привычной манере главред. - И приврать для красного словца не грех.

- Врать всегда грешно, - хмыкнул ответственный секретарь - молодой, нахальный, очкастый и острый на язык

Даже Сомин с ним особо не связывался - где сядешь, там слезешь. Больше главный оттачивал зубы на Валдаеве, но тот не обижался. У него судьба такая - на нем всегда точили зубы все кому не лень.

- И вот еще. Положение финансовое тяжелое, - давил главный. - Но я вижу, в последнее время корреспонденты сбавлять темп начали. Нет соревновательного момента.

- Передовое Красное знамя, - поддакнул ответсек.

- Неплохо было бы, - строго нахмурился главред. - В старой системе много полезного было. И доска почета не помешала бы.

- И гонорар, - поддакнул Валдаев, наступая на больную мозоль.

- Ну что за меркантильность такая? - укоризненно покачал головой главред. Помню, раньше мы за копейки работали, а о долларах и не слыхали. Но горды были профессией - доносить до людей правду жизни. Это почетно, кстати.

- Правду об астральных насильниках, - кивнул Валдаев. Иногда на него нападало желание поогрызаться.

- В общем, больше сдавать материалов, - шеф не обратил внимания на выпад.

- Только что пачку сдал, - напомнил Валдаев о материалах из "Прогрессора".

- Читал, - вздохнул бывший "молодой коммунист". - Вяловато, знаешь ли. Доклады ученых сухарей, узкоспециальные споры... Вот про Королеву Космоса свежо. Оригинально. Читателю интересно.

- Батюшки, - застонал Валдаев.

- Надо бы с ней интервью сделать, - задумчиво произнёс главред.

- С Королевой?! Вы серьезно?

- А я когда шутил?

- Да уж, - согласился Валдаев... Часы в тот день ползли медленно. Вредность есть такая у времени. Когда ты его торопишь, оно ползет медленно. Когда же хочешь задержать мгновение, оно пролетает со свистом, как пуля.

Почти весь рабочий день Валдаев проторчал на работе. Делал звонки, вычитывал материалы. Редактировал письма читателей типа "Моя бабка была колдуньей, а дед - упырем". Но голова была занята совершенно другим. Голова была занята Эллой.

Но вот наконец час приблизился. При определении места встречи они были не оригинальны. В четверть шестого у памятника Пушкину.

У выхода из метро он купил цветы и выбрал позицию недалеко от знаменитого как в культурных, так и в противоположных кругах памятника. Рядом скучающе слонялись московские проститутки, с тоской глядя на катящиеся по Тверской машины. Когда авто тормозили, девахи оживлялись. Еще больше девиц было напротив, у "Макдоналдса" - вместе с бригадиршами и "быками", охраняющими их покой. Раньше у памятника кишмя кишели панки, металлисты, голубые, но в последнее время они куда-то подевались.

- Не меня ждешь, мальчик? - подвалила одна из дам легкого поведения к Валдаеву.

- Нет, не похожа, - буркнул он.

- Ну, если твоя сучка продинамит, заходи.

Элла не продинамила. Она появилась минута в минуту.

- Это вам, - протянул он ей цветы.

- Очень романтично, - сказала она и взяла его под локоть.

* * *

Валдаев никогда не был любителем кабаков и баров. Для него ощутимо в их дымной сигаретной атмосфере сгущались грубая агрессия и похотливые устремления. Он не любил кабацкую публику - довольных собой и жизнь здоровяков с золотыми цепями, белокурых кукол в мини юбках. Правда, он не прочь был отведать хороший обед в ресторане и нередко позволял себе это - денег аномальная тематика на это пока давала.

Но не гулять же с дамой по реставрируемым московским улочкам и не кормить ее эскимо. Поэтому он сразу предложил ей зарулить в ближайший бар. И она с готовностью согласилась.

Что было в тот вечер? Подробности не слишком долго задержались в его памяти - что они заказывали в баре, какая музыка там звучала. Но зато он прекрасно помнил слова, которые говорил ей. Он даже помнил свои мысли и мог пройти по следам своих тогдашних душевных порывов.

С ней сразу все пошло легко. Не так часто Валдаев встречал людей, при общении с которыми он не терялся, не краснел, не изнывал от необходимости острить, вести умную беседу. В общем, людей, с которыми можно хорошо поговорить, а то и помолчать.

Они быстро и просто, без брудершафтов и прочих пошлостей, перешли на "ты". Через полчаса ему казалось, что Эллу он знает давным-давно. И как-то естественно, само собой, за бокалом легкого итальянского вина получилось то, что Валдаев так обожал, - душевное человеческое общение. Это большая роскошь в наше время - выкладывать про себя что-то свое личное в надежде на то, что это интересно собеседнику, в надежде на понимание, а то и на сочувствие. Это опасная тропа. Здесь слишком близка пропасть конфуза. Здесь по пятам идет вечный страх людей склада Валдаева - показаться дураком и слюнявым ничтожеством.

Элла была подкупающе искренна. И вместе с тем напориста. Она хотела знать все о собеседнике. Она относилась к людям, которые обожают ставить точки над "i", любят расставлять акценты. Поэтому разговор с ней немножко походил на допрос.

- Сам из Москвы? - спросила она.

- Если бы. Из глубинки. В Москву еще в детстве сослан. У бабушки жить.

- И бабушка?

- Она умерла.

- Извини... А что закончил?

- МГУ.

- А я медицинский, - Элла отхлебнула коктейль и поудобнее устроилась на мягком стуле, провела наманикюренным ногтем по расплескавшейся на полировке стола жидкости - получилась едва видимая прямая линия. - Три года назад.

- Ты больше на студентку похожа.

- Льстишь. Я уже старая дева, - улыбнулась она. - Знаешь, грезила клятвой Гиппократа. Врачебные подвиги манили. Это кому надо?

- Кому-то надо.

- Никому ничего не надо, - она махнула рукой. - Работала в поликлинике. Деньги - сам понимаешь, какие. Вспомнила, что владею английским без словаря. И компьютером. Устроилась в фирму. Повезло мне сильно.

- Денег много платили?

- Не в этом счастье... Шеф голубой попался.

-И...

- Не понимаешь? Ему девочки не нужны были. Так что я еще могла побыть романтичной барышней. Пока фирма не сгорела.

- А сейчас?

- Подрабатываю в одной клинике... А ты, значит, журналист.

- Он самый.

- Криминальная эротика?

- Инопланетные новости. Вести с фронтов борьбы с барабашками. Сообщения с передовых шабашей.

- Понятно. Шизуха.

- Верно. Как мой шеф говорит, шизуха, порнуха и чернуха - три кита современной журналистики.

- И что - с детства писал об этом?

- Нет. До тарелок в одной крупной газете был обозревателем по детскому воспитанию и по моральным проблемам семьи.

- Специалист?

- Да какой специалист? Ни шиша не понимал я в этих семейных проблемах. И в воспитании. Знаешь, моими статьями зачитывались старые ведьмы и молодые вертихвостки Я получал пачки писем от них, некоторые были исповедальные. Сперва отвечал, потом плюнул, зная, что от любимца публики до ее врага - один шаг.

- А теперь пишут?

- Еще как. Большей частью шизофреники, общающиеся с Сириусом посредством пейджера.

- В общем, жизнь у тебя содержательная, - улыбнулась Элла.

- Да вообще не жалуюсь, - он смутился, поняв, что опять начинает говорить лишнее.

- Ты не женат. Живешь в пустой квартире. Обожаешь порядок, - перечисляла Элла. - Правильно?

- Правильно.

- Разведен?

- Разведен, - вздохнул Валдаев.

- Жена убежала с "новым русским", прихватив дочку.

- Почти. Только не дочку, а сына. Что, на лице написано?

- Написано, - засмеялась она.

Он отвел глаза, внутренне зажавшись, но она положила свою узкую ладонь на его мягкую, давно не знавшую физической работы и редко державшую что-то тяжелее, чем авторучка, руку.

- Не обижайся, - от ее улыбки теперь исходило тепло. - Я не люблю боровов на "Фордах". Это нестандартно?

- Действительно.

- Надо идти против толпы. Хотя бы в душе...

В общем и целом вечер удался на славу. Они засиделись в баре. Потом шли по ночному, сверкающему огнями элитах магазинов столичному центру. В этом сверкании было что-то от сияния дорогих елочных игрушек. И Валдаев ощущал, будто вместе с Эллой оказался внутри такой игрушки - необычайно сложной, наполненной звуками, людьми. В городе сейчас не ощущалось обычной его враждебности. И настроение в этот прекрасный, теплый вечер у Валдаева было несвойственно ему приподнятое и вместе с тем привычно мечтательное. И внутри жило ожидание чуда. Но чуда не произошло.

- Спасибо за прекрасный вечер, - улыбнулась Элла дверей ее квартиры.

- Спасибо и тебе, - он замялся. В нем была надежд что она скажет - заходи. Но она сказала еще раз:

- Спасибо, Валера, - а потом добавила: - До свидания.

Он мысленно обругал себя болваном и набрал воздух чтобы напроситься на кофе. Но не напросился. Его воля теперь походила на муху, попавшую в клей. Эта воля трепыхнулась, пытаясь воспарить из этого клея неуверенности вершинам наглости, где все можно, где живут сила и самоуверенность и где просто и беззаботно овладевают женским расположением. Но его вновь ржавыми кандалами сковала мысль, которая посещала его обычно: с такой девушкой так не поступают.

- Мы еще увидимся, - мягко произнесла Элла и провела ладонью по его щеке, от чего сердце подпрыгнуло в его груди. - Как-нибудь, когда буду посвободнее, добавила она, и было ясно - сказано для того, чтобы показать: ловить, мальчик, тебе нечего.

- Да, обязательно, - сбиваясь, произнес он. - Да... Я позвоню.

Дверь захлопнулась, сразу отрезав его от праздника.

Он вздохнул и сбежал по лестнице вниз. Ладно, ничего, без особого успеха успокаивал он себя Главное, это был его вечер. Ему было хорошо. И не беда. что не было продолжения. Наоборот, постельная вторая серия все бы испортила. Перешагнув через эту грань, он бы сразу, как бывало не раз, утонул бы в тине взаимоотношений, взаимопретензий, постепенно связь стала бы тягостной. Элла сказала - еще увидимся. Вежливо, тактично ,таким тоном, который говорит о бессмысленности нового свидания. Ну и ладно. Он сказал - позвоню. И знал, что не позвонит. Ему не хочется слышать, как на той стороне провода зевают и вежливо что-то отвечают. Нет, проехали. Элла была еще одним прекрасным силуэтом, мелькнувшим окном мчащейся в неизвестном направлении по сумеречной дороге машины его судьбы. Силуэт, скрывшийся за поворотом. Лучше забыть, отбросить...

Забыть? Он знал, что воспоминания об этом вечере будут остро болеть еще не одну неделю. Да еще периодически напоминать о себе, долго-долго, постепенно затухая. Добираться на метро в этот поздний час у него не было ни сил, ни желания. Он поймал такси. Машина высадила о недалеко от дома.

Сверху накрапывал мелкий дождик. Апрель в этом году выдался дождливым.

Он наподдал ногой пустую банку из-под пепси-колы и неторопливо пошел в направлении собственного дома. Идти было метров сто.

Тут его чуть не сшиб вылетевший из-за поворота от улицы синий "Форд". Машина тормознула, обрызгала Валдаева водой из лужи. Водитель - бычешеий детина с раздавленным носом и лицом, выражающим злую целеустремленность, - приспустил стекло и рыкнул:

- Куда прешь, хрен лысый?

- Я, кстати, по своему двору иду, - полуоправдательно-полувозмущенно произнес Валдаев.

- Кого-кого ты на хер послал?

- Да брось ханурика, - сказал второй "добрый молодец" - размерами похлипче, с длинным носом и чубом, падающим чуть ли не на глаза. - Доходяга сам сдохнет. Живи, падла, - бычешеий наддал газу. Валдаев перевел дыхание. Его опять опустили на землю.

Показали, что все его внутренние переживания и терзания - далеко не весь мир. А весь мир - это если бы его отвозили сейчас по асфальту и переломали ребра тяжелыми башмаками стоимостью двести баксов. Если бы его отделали просто так, по прихоти двоих из сонма непостижимо нежити, с которыми он вынужден делить город.

- Твари, - прошептал он, пытаясь нормализовать дыхание.

И тут внутри все обмерло. Его огорошила мысль много стало таких вот типов и ситуаций. "ОН обратил тебя внимание", - вспомнил Валдаев слова сатанистки.

Нет, чушь все это!

- Чушь! - воскликнул он, самого себя пытаясь убедить в этом.

* * *

- Да будете вы прокляты до третьего колена! Да падет на вас ненависть всепрощающего Господа нашего!

Абонент на том конце провода тараторил пулеметом. понимая, что долго его слушать не будут. Свой злобный, отчаянный задор он должен был успеть выплеснуть на голову собеседника.

- Да изъедят вас язвы и...

Дослушивать Валдаев не стал. Бросил трубку. Натянуто улыбнулся.

- Чего там? - спросила Нонна.

- Да вот, прокляли нас, - пожал он плечами.

- Кто еще?

- Голубые братья.

- Это чья статья? Сергеева?

- Сергеева. Не нравится им, как он их описал. Его бы и проклинали, маньяки религиозные. Я при чем?

- Не бойся. Это не смертельно, - успокоила Нонна. - Но неприятно. Энергетический удар.

- И что?

- А ничего, - отмахнулась Нонна. - Три дня попринимаешь контрастный душ. И все как рукой снимет.

- А если не снимет?

- Тогда придешь ко мне, Я тебе за пару сеансов всё сниму. Кроме одежды, конечно, - улыбнулась она. В кабинет зашел ответственный секретарь.

- Во мужики и леди, новая газета. Еще типографской краской пахнет, - он с тяжелым стуком бросил на стол пачку газет. Это запас для архива, раздачи авторам и гостям. - Смотри, как тебя подали, - гордо кинул он Валдаеву. Тот взял газету и оторопел.

На первой полосе был коллаж - фотография красотки, то ли манекенщицы, то ли голливудской актриски, ее голову украшала шапка Мономаха, нога опиралась на земной шар. И аршинными буквами было написано: "Я знаю рецепт решения всех земных проблем", - утверждает Королева Космоса.

Валдаев открыл газету на материале о Королеве Космоса - той самой, которая на заседании. "Прогрессора" убеждала немедленно строить ангары для инопланетян и несла околесицу о зернах размером с булку. Статья распухла раза в полтора благодаря стараниям главного редактора. Всю иронию, весь сарказм, которые вложил Валдаев в материал, как волной смыло. Зато нанесло тяжелую, как печать райкома КПСС, категоричность, основательность, директивность. Выходило, что Королева Космоса настоящая. Весь маразм про ангары исчез, зато появилось безумные призывы обратить внимание на предлагаемые новейшие технологические решения, способные привести истерзанную криминалом страну к процветанию. Получилась чудовищная ахинея.

Пока Валдаев, скапливая ядовитую слюну, читал статью, главный редактор появился собственной персоной. В новом костюме, движения неторопливые. В руке дымящаяся трубка.

- Ну как, материал читаешь? - осведомился он.

- Уже прочитал, - буркнул автор.

- Доволен?

- Нормально.

-Материальчик-то жидковатенький был. Пришлось поработать с ним. Основательно поработать.

- Спасибо, - в это слово Валдаев попытался вложить иронии.

- Надо чутче к слову относиться, - сел Сомин на любимого конька. Грамотешки то у тебя, Валдаев, не хватает. Ох не хватает.

Валдаев стиснул зубы. В нем поднималась волна раздражения. Ему вдруг неудержимо захотелось закатить сцену разобрать, как именно главред "облагородил" материал. И кого грамотешки не хватает... А еще захотелось сделать что-то эдакое - например, шарахнуть компьютером об пол и кинуть в Сомина "дипломатом". Будто какая-то волна те кала Валдаева к действию...

Он замер, с ужасом понимая, что действительно толь что способен был на что-то подобное.

Он покрылся на миг потом. Каково это - когда в те рвется наружу другой человек?! Какой человек? Может монстр?

Валдаев закусил губу. В голове просветлело. Ох, да черт с ним, с материалом! Все равно вышел не под его фамилией а под псевдонимом.

- Нас тут голубые братья проклинали, - переведя дух с деланным спокойствием произнес он.

- Какие братья? - живо заинтересовался Сомин. Валдаев рассказал.

- В следующий номер отпор им - строк на сто. И по-наглее. Побесцеремоннее! - шеф прищелкнул пальцами.

- Сделаем, - вздохнул Валдаев.

- Читают нас люди. Авторитетом пользуемся. Даже звонят, - удовлетворенно закончил шеф. - Кстати, о сатанистке твоей опять письма пошли. Подумай, может, её как-то закрутить там, - он сделал замысловатое движение рукой с дымящейся трубкой.

- Как закрутить?

- Придумай что-то, - довольно заулыбался шеф, будто сообщая интимный секрет.

- Врать неприлично.

- Мы же живем в виртуальном мире, - встрял ответственный секретарь. - Все давно уже перестали понимать где вранье, а где правда.

- Во-во, - поддержал главред. - Так что не бойся.

- Не буду, - произнес Валдаев.

Главред затянулся из трубки, пустил дым и отбыл из кабинета. Не ушел, а отбыл - плавно, как пассажирский лайнер на волнах.

- Фактурный мужик, - негромко произнесла ему вслед Нонна.

- Да уж, - с отвращением произнес Валдаев.

- Одно плохо - мудак полный...

Нонна в выражениях никогда не стеснялась.

- Ладно, я поехал. Нужно гонорары собрать у конкурентов, - сказал Валдаев.

И отправился в путешествие по Москве за деньгами. За последние дни у него вышли две статьи в разных газетах, да еще за старые публикации обещали гонорар.

Добрался он до своего района часов в шесть вечера. Залгавшись о превратностях судьбы, он подходил к подъезду, и вдруг - резкий удар в спину. Валдаев покачнулся и быстро обернулся...

* * *

- У, нервный стал, - насмешливо произнесла она, потирая ладонь.

- Ты откуда? - Валдаев перевел дух.

- Из лесу, вестимо, - сказала сатанистка. - Тебя жду.

- Где ты мой адрес взяла?

- В редакции сказали. Главный редактор. - Во дурак.

- Ты что, зайчик, не рад? - Наташа прижалась к нему грудью. - Пригласил бы даму в дом.

- Уж тебя не пригласишь... Пошли.

Он провел ее в свою квартиру, кляня себя за слабоволие. Нужно было дать ей от ворот поворот, но, как всегда, он не умел никогда ни отказывать, ни гнать к чертям, когда это было надо. Такие люди созданы, чтобы на их шее с удобством комфортабельно, со вкусом ездить.

Наташа по-хозяйски, с ногами устроилась в любимом кресле Валдаева и осведомилась:

- Чай, кофе?

- Это ты предлагаешь? - спросил Валдаев, сдерживая раздражение.

- Спрашиваю, что ты мне предложишь.

- А что ты хочешь?

- Травки.

- Не, ну ты вообще...

- Ага, - довольно захохотала она. - У тебя жарко. Она стянула свитер, под которым ничего не было.

- За свою невинность не опасаюсь. Ты, зайчик, импотент.

Он опешил, не нашелся что ответить. Она, зевнув, потянулась, от чего груди заходили весьма соблазнительно, и велела:

- Тащи чай.

Валдаев нахмурился, опять хотел кинуть что-нибудь уничижительное. Но лишь отправился заваривать чай, раздумывая, что есть в комнате такого, что может по простоте душевной стянуть Наташа. Вроде, кроме "ноутбука" и дискет с материалами ничего ценного, что можно легко унести с собой, нет. Он вообще не терпел ценных вещей.

Он заварил в заварном чайнике английский чай, поставил его на поднос вместе с чайником "Мулинекс", извлек из холодильника варенье и печенье.

Наташа нежилась в кресле, так и не подумав натянуть свитер. Валдаев поставил поднос на столику кресла. Разлил чай по чашкам.

- Да, - кивнула Наташа, беря чашку. - Чай жидок. Зато хозяин русский.

- Сама придумала?

- Поговорка, лысенький. Поговорка... Вообще, ты правда русский?

- Правда.

- Из Москвы?

- В Оренбургской области родился.

- Лимитчик, - всплеснула сатанистка руками. - Отпад!

- Я с двенадцати лет в Москве, - вдруг обиделся на лимитчика Валдаев и с досадой подумал, что втягивается в идиотский разговор, начинает опять оправдываться. Он зло осведомился: - Тебе вообще чего?

- Пришла права заявить.

- Чего?

- Ты теперь за меня отвечаешь?

- Это еще что за новости?

- А то... Ославил меня на весь свет. Может, меня убьют теперь.

- Ты же сама напросилась! - возмутился он.

- А я по недомыслию, может. По наивности. Я девочка глупенькая, прошептала она, подалась к нему, встряхнув грудями, которые невольно приковывали взор Валдаева.

- Ты чего, серьезно?

- Насчет наивности?

- Насчет того, что убьют.

- Шучу... А может, и серьезно... Может, куда серьезнее, - она вдруг судорожно перевела дух. - Знаешь, как это бывает... Острый нож...

Она пригнулась к нему и провела острым ногтем - не больно, но чувствительно - по его шее.

- Такой красивый разрез. Главное, сделать умело. Тогда жертва не пикнет. И можно даже не забрызгаться, зайчик. Главное уметь. Отсюда и досюда. - Она снова повела ногтем от его уха, но он оттолкнул ее.

- Это все, что ты мне хотела сказать?

- Не все... А ты представляешь нож в своей руке, зайчик, который режет беззащитную шею от уха до уха?

- Не представляю!

- А зря. Мне кажется, ты способен. У тебя вот здесь, - на постучала себя по лбу с костяным звуком, - такие тараканы водятся... Мне кажется, ты еще сам себя плохо знаешь.

- Уж лучше, чем ты.

- Вопрос, - она покачала головой, неожиданно опят подалась вперед и прижалась к нему грудью.

И он ощутил, что теряет контроль над собой. Рука легла на эту грудь, губы встретились с ее губами. Он притянул ее к себе. Сжал посильнее в объятиях. Ее язык как жало скользнул в его рот. Голова у него закружилась. И все закружи лось. В сердце загорелся пламень.

Она резко оттолкнула его от себя.

- Лысенький, теперь я вижу, ты не импотент. Он ничего не ответил, переводя дух.

- Ты просто неудачник, - она натянула свитер так, что тот электрически затрещал. Поднялась легко, по-спортивному. Чмокнула его в лоб - он и не двинулся, будто бы статуей. - Пока, зайчик. Хлопнула дверь.

- Вот... - он запнулся, так и не подобрав ей достойного определения.

Он провел дрожащей рукой по щеке. Встал, прошелся по комнате... А пепельницу гостья все-таки сперла. Хорошая пепельница. Он ее стащил из отеля в Голландии...

* * *

- Валдаев. Я не могу дозвониться тебе уже три дня.

- Плохо звонишь.

- Все у тебя не как у людей, - это пошли упреки. Два года как развелись. А Лена все звонит и осыпает его упреками. И дело не в том, что она искренне верит в них. Просто ей нужно осыпать кого-то упреками, а на ее нового благоверного особо не наедешь. А вампирить, подпитываться от кого-то энергией надо - так уж Лена устроена. Ей все равно, как присасываться - по телефону, с глазу ли на глаз. После каждого такого разговора Валдаев чувствовал себя опустошенным.

Лена стала пилить его с первых дней замужества. Точнее, еще до такового. Ох, как быстро и профессионально она опутала его. Тогда он работал в центральной газете. имя примелькалось. Все говорили: Валдаев - талантливый реалист, у него есть будущее. И клюнула, студентка. Окрутила. Стала жить с ним поживать да биоэнергию попивать. Кроме биоэнергии, она не прочь была выпить и коньячку и мартини, притом к бутылке прикладывалась все чаще и тогда вообще становилась невозможной. Иногда она загуливала с мужчинами, при этом не особенно и таясь. Он все ей прощал, она ему не прощала ничего. И пилила-пилила. Иногда он пробовал огрызаться, получалось это беспомощно. Он слово - ему десять. И тогда оставалось только принимать позу оскорбленного достоинства, да испытывать жалость к себе, да медленно сползать в страшноватую, но вместе с тем сладостно-истомную депрессию.

Так Лена и довела бы его до дурдома, но, на счастье, она выкопала откуда-то неразговорчивого, небритого, тупого, крутого и самоуверенного типа, зашибающего деньгу на растомаживании грузов. Тот почему-то считает, что правит семьей, хотя на деле Лена вьет из него веревки. Вот только вампирить от него у нее не очень получается. Туша огромная, мозг с пятачок. Такую нервную систему динозавра на дурачка не возьмешь. Ребенка Лена забрала себе, не без оснований заявив: "Ты не знаешь, что с самим собой делать, не то что с Левонькой". И была по-своему права.

Теперь Левонька весь прилизанный, умненький, чистенький, с компьютером "Пентиум-300" и набором игр к нему, с диснеевскими мультиками в размере тридцати кассет, а на пальце - золотой перстень, и слоняется он между двумя папами.

Валдаеву это было досадно, но не более того. Он все еще задумывался, что способен жить только для себя, точно, выживать, да и то не очень умело. По большому счету н не способен отвечать ни за кого, даже за себя...

- Валдаев, ты небось зарос грязью в одиночестве, - Родолжала Лена топтаться на больных мозолях.

Почему-то она считала, что он обязательно зарастет грязью; хотя у него всегда был идеальный порядок. В прошлом порядок этот она непонятно почему считала исключительно своей заслугой.

- Ты обо мне заботишься, как родная мама.

- А кто о тебе еще позаботится? Небось опять обострение гастрита. Ешь всякую дрянь.

- Нет у меня обострения, - зло произнес он.

- Ага, - удовлетворенно произнесла Лена. Она привычно почувствовала, что он выходит из себя. - Эх, Валдаев нашел бы ты себе какую-нибудь бабенку попроще. Чтобы готовила тебе котлетки диетические и рубашки стирала.

- Обязательно.

- Тяжело тебе, конечно, найти будет...

- Дальше я уже слышал. Ты одна такая дура нашлась которая со мной больше двух дней смогла прожить. Я твою молодость погубил... Ничего, зато старость у тебя началась обеспеченная.

- Нахал, - возмутилась Лена.

Конечно, он передержал. Старость в двадцать семь годков - это сильно сказано.

- Ладно, у меня времени нет, - резко произнес Валдаев. - Что хотела сказать?

- Узнать, как...

- Узнала. Я тороплюсь.

- Это куда?

- У меня тут оргия.

- Ха. Кому другому расскажи, Валдаев.

- Расскажу... Пока.

Он положил трубку.

Настроение Лена умела портить отменно.

Сон не шел. Валдаев устроился на кухне. Там он пил чаи без сахара, окуная в него немецкое печенье, которое моментом впитывало влагу и размягчалось. Нужно было не пропустить момента, когда печенье начнет распадаться на куски и плавать в чае, - занятие это было в какой-то мере увлекательное.

Разделавшись с чаем, он вернулся в темную комнату, светили зеленью часы. Ноль пятьдесят. А сна все ни в одном глазу.

Он вздохнул, встал, подошел к окну.

Внизу мокрой шкурой, в которой отражались мертвецки белые фонари, уходила задавленная коробками родная улица Нади Улиевич. Кто такая эта Улиевич - Валдаев так и не удосужился узнать за свою жизнь, хотя, поговаривают, где-то висела доска с описаниями принесенной этой самой Надей пользы Отечеству. В бурное, отмеченное веселым безумием недавнее время, в разгар переименований, улицу хотели обозвать как встарь, когда здесь был подмосковный городишко, - Старая Грязнокопытинская, но чего-то у реформаторов не вышло.

- Одиннадцать, - вслух произнес он, пересчитав стоявшие на стоянке у "Бизона" машины.

Это уже вошло в привычку - каждый вечер считать количество шикарных автомашин около снискавшего всемосковскую дурную славу стриптиз-кафе "Черный бизон". В кафе этом кишела какая-то своя, загадочная жизнь. Она пугала Валдаева, как и многое из того, что происходит вокруг.

- Спать, спать, - прошептал он.

В ванной он тщательно почистил зубы. Сглотнул таблетку снотворного - иногда баловался. Снотворное было дорогое, немецкое, спасало от набрасывающейся на неделю-другую бессонницы.

Ему снилось, как он идет по веревке над какой-то грядой. Присмотревшись, понял, что гряда - из стеклянных рам. Ему было неприятно. Он всегда боялся высоты.

Один шаг. Другой. Ему очень нужно было дойти до конца.

Он сделал неверный шаг и рухнул вниз. Последнее, что он ощутил, как его тело болезненно впивается в рамы. И как лопается, разлетается, звенит стекло.

Очнулся он мигом. И понял, что куда-то летит. Но это было уже наяву.

Он больно ударился об пол. Его прижало к ковру. Хрустнуло что-то - это были заведенные за спину руки.

В комнате была полутьма. И тут резанул по глазам зажегшийся свет.

Он скосил глаз и увидел над собой склонившегося негра!

- Лежи, гад! - прикрикнул негр и так вдавил колено в спину Валдаева, что у того что-то хрустнуло там.

- Не убивайте, - жалобно выдавил Валдаев, голова которого начала проясняться, и все существо стало наполняться ужасом. - Прошу вас...

- Посмотрим, как вести себя будешь, - сказали с другой стороны. .

Сильные руки вздернули Валдаева и поставили на ноги...

* * *

Валдаев встряхнул головой. Наконец все происходящее сложилось в определенную картину. Негр оказался не негром, а здоровенным детиной в маске с прорезями для глаз и для рта. В руке он держал большой черный пистолет. И одет был в черный комбез. Рядом возвышался почти такой же шкаф, только габаритами чуть меньше. А перед Валдаевым, прищуренно смотря на него, стоял невысокий сухощавын мужчина в милицейской форме. Погоны у него были майорские.

- Что происходит? - воскликнул Валдаев.

- Где он? - зычно, как взбесившийся павиан, заорал майор, схватив Валдаева за плечо. Пальцы у него были крепкие.

От этого крика у Валдаева душа упала в пятки. Он слабым голосом спросил:

-Кто?

- Коля Турок!

- Какой Турок? - опешил Валдаев. Вокруг царил тугой абсурд. Не так удивительно было бы увидеть летающую тарелку и гуманоидов. Те хоть понятно, что на Земле делают Но что эти люди делали в его квартире - это в голове не укладывалось.

- Который двоих баб и мужика завалил в лесополосе давеча, - произнес с угрозой майор.

- Как завалил? - не понял Валдаев.

- А так. Бритвой по горлышку... Дуру-то не гони!

- Я ничего не знаю!

Детина в черном комбезе вопросительно посмотрел на майора - мол, отоварить нахала по первое число или подождать?

В квартире появился еще один оперативник - тощий, долговязый, в дешевом сером костюме, висевшем на нем как на вешалке, и кроссовках.

- Ну что, не говорит? - спросил он у майора, с плотоядным интересом рассматривая Валдаева.

- Молчит, - сказал майор.

Они вышли в соседнюю комнату. Валдаев, обладавший чутким слухом, слышал их голоса.

- Черт, куда же Турок делся? - нервно восклицал .винный. - Он в этот подъезд зашел.

- Точно в эту квартиру? - спрашивал майор.

- Вроде бы...

- Тебе все хиханьки. Вспомни, как на Ленинградском квартиру перепутали. Еще раз - не приведи Господи.

- Да нет, товарищ майор, все в порядке тут... Валдаева провели в маленькую комнату, использующуюся как кабинет. Усадили на стул. Майор уселся за стол, открыл папку. Положил на стол бланк объяснения.

"А самый главный сел за стол,

Вздохнул осатанело.

И что-то на меня завел,

Похожее на дело".

Эти слова из песни Высоцкого зазвучали в мозгу Валдаева. В этой песне были еще слова:

"И прямо с головы до пят

По телу ужас плелся..."

Все точно. Поэт будто мысленно побывал на месте Валдаева.

- Итак, где Коля Турок? - резко бросил в лицо майор.

- Я не знаю! - виновато произнес Валдаев. Тем временем незваные гости быстро обыскали квартиру. Они что-то упорно искали.

Стекла двери и окна, ведущих на балкон, были разбиты. Так Валдаев понял брали его с чердака, спустившись по страховочным тросам, как в кино. Похоже, штурмующие его тихую обитель действительно искренне верили, что это логово злодея и вооруженный Коля Турок, прирезавший трех человек, прячется именно здесь. От нежданных гостей исходила непоколебимая уверенность в себе, в своих силах и в своей правоте.

Валдаев продолжал погружаться в туман ирреальности происходящего. Его терзали вопросами. Майор и длинный оперативник были напористы, как селевой поток. А майор плюс ко всему был искушен в разных психологических трюках и все пытался загнать допрашиваемого в ловушку.

Время шло, и Валдаев начал осваиваться в новой реальности, свалившейся на него.

- Я журналист. Меня вся Россия знает. А вы... - Он даже начал наглеть, впрочем, не теряя осознания, что выглядит это довольно жалко. Но ему до боли хотелось сохранить хотя бы остатки собственного достоинства.

- А ты статью напиши, - гыкнул верзила в черном комбинезоне. Он наконец стянул маску и с аппетитом грыз печенье - то самое, немецкое, которое хорошо размякает в чае. Его он взял на кухне.

- Надо бы...

- Слышал анекдот - не будешь писать, мы тебе руки переломаем, - довольно усмехнулся верзила. - Как же журналисты любят с блатарями общаться, а...

- Да. Вон, Циркуля помнишь, - хмыкнул майор. - На него целая стая борзописцев работала.

- Э, журналист, а лучше шлюхой или журналистом быть? - спросил верзила.

- Ладно, остынь, - велел майор.

И допрос пошел по очередному кругу. Вопрос за вопросом. Когда Валдаев познакомился с Турком? Что знает о деятельности ореховских братков - Паши, Урода и Кургузого.

А потом произошел внешне ничем не вызванный перелом. Майор поскучнел.

- Ладно, - сказал он, поднимаясь с кресла. - Извини те за беспокойство. Возможно, мы ошиблись. Ремонт мы оплатим, - произнес он таким тоном, что Валдаеву вдруг страшно захотелось вставить стекла за свой счет.

- Я сам вставлю, - поспешно произнес Валдаев.

- Ну как хотите, - майор расстегнул папку, вытащил оттуда бумагу. В бумаге надо было расписаться, что претензий нет.

Валдаев поставил свою размашистую залихватскую закорючку.

- До свидания, - майор спрятал бумагу обратно в папку. - Заметьте, не прощаюсь навсегда. Только до свидания. Чувствую, нам еще встречаться.

- Сомневаюсь.

- Вы не так просты, Валерий Васильевич. Интуиция майора Кучера не подводит.

"Чтоб ты сдох вместе со своей хваленой интуицией, майор Кучер", - подумал Валдаев с бессильной злостью.

* * *

Валдаев проснулся окончательно в первом часу. Он то выныривал из сна, то с удовольствием погружался в него обратно. Ему не хотелось просыпаться окончательно. В полудреме было уютно и тепло. Но стоит проснуться, как хищно набросятся воспоминания, они бесцеремонно ворвутся всезнание и будут терзать его, как клещами.

Но просыпаться все-таки пришлось.

Он был вымотан, разбит. Нехотя поднялся, заварил крепкий кофе и выпил большую чашку. Кофе он признавал только в зернах. Скрепя сердце молол их в электрической кофемолке, хотя по всем правилам кофе надо молоть вручную. Электрокофемолка пережигает зерна.

Он сидел, тупо отхлебывая горячий напиток. Ночное происшествие казалось ему сейчас виденным когда-то Фильмом. Ему даже иногда казалось, что это плод разыгравшегося воображения. Но хруст разбитого стекла под подошвой быстpo приводил в чувство.

Есть не хотелось. Он сварил себе вторую чашку кофе.

Хорошо, что на сегодня не запланировано никаких дел. Он был не в состоянии куда-то идти. С другой стороны, и в квартире он ощущал себя не лучшим образом. "Моя квартира - моя крепость" - этот тезис все больше затирался. Какая тут крепость, если сюда шастают все кому не лень?

Наконец, очухавшись, дозвонился до РЭУ, выяснил, что стекольщика ему ждать долго. Поэтому по газете "Экстра. М" обзвонил пару фирм. Брали там дорого, зато были готовы приехать хоть сейчас. Он сделал заказ. Они появились через час деловитые, назойливо вежливые и, главное трезвые работяги. Все обмерили. Еще через полтора часа притащили стекла. Установили их. Получили деньги. Оставили визитку, предложив обращаться еще.

- Решайте насчет стеклопакетов, - сказал старший. - Обычные стекла - это вчерашний день. От бедности.

- Я подумаю, - заверил Валдаев.

Работяги отбыли, и Валдаеву сразу стало легче на душе Хоть какая-то проблема была решена. В рамах были стекла - хоть иллюзорная, но перегородка, отделяющая от всего остального мира. С разбитыми стеклами Валдаев ощущал, будто в его крепости зияет брешь.

В пять часов позвонил ответственный секретарь и за явил, что завтра будут выдавать гонорары. Новость была отрадная.

За ничегонеделанием и дуракавалянием он провел остаток дня.

Прибираясь на кухне, на шкафу он заметил газету "Опасная ставка", новый номер. Откуда она взялась? Милиция оставила? Нет, вряд ли. Кажется, газета лежала еще до их появления.

Он открыл ее, пролистнул. Криминальные новости ему сейчас читать хотелось меньше всего. И вдруг он застыл.

Красным фломастером жирно было обведено название статьи "Охотник за сердцами". На полях написано с восклицательным знаком: "Чума!". Валдаев пробежал статью глазами. Она была о том самом объявившемся в Москве маньяке, который раз в два месяца вырывает сердца. О нем Валдаев читал недавно. Но откуда газета у него? Он задумался... Вспомнил. Ее оставила Наташа. Больше некому. И комментарий в ее стиле...

Он еще раз пробежал глазами текст, и ему стало как-то неуютно. Будто вся эта история имеет какое-то отношение к нему. Глупости, какое она может иметь к нему отношение?

Он зло отбросил газету от себя. Хорошо, что майор не увидел ее с комментариями. Что бы он подумал!

Он посмотрел в окно на погружающуюся в вечер Москву. Момент погружения города в вечер был некоей мистерией. Тогда казалось, что в нем могут происходить чудеса. Но обычно чудес не случалось. Зато выступала из всех темных уголков тревога.

К "Черному бизону" уже начинали съезжаться первые иномарки. Оттуда выходили сладострастны со своими дамами в длинных плащах и коротких юбках.

В самой квартире было тихо. Даже часы не тикали - Валдаев не любил тикающие часы, с бесцеремонным постоянством напоминающие о том, что время течет. И ему не нравились эти напоминания об утекающих секундах, часах, годах. После тридцати лет начинаешь жалеть утекающее время. Ведь впереди еще неясно, но вполне различимо маячит вторая половина (если повезет) жизни. На следующий день после тридцатилетия он закинул на антресоли большой, мерно тикающий будильник и купил эти электронные часы. Они тоже старательно показывали утекающие секунды, но на них хоть можно было не обращать внимания. Стук же будильника нагло лез в уши.

И на улице вдруг установилась тишина. Спал поток машин. В мире что-то будто напряглось. И у Валдаева возникло ощущение, что сейчас что-то произойдет.

Дзинь! Тишина лопнула телефонным звонком. Валдаев посмотрел на аппарат как на зашипевшую и распустившую капюшон кобру.

- Слушаю, Валдаев, - резко произнес он, самим тоном будто доказывая самому себе, что готов с открытым забралом встретить любые превратности судьбы - эдакий самообман, игра с самим собой.

- Валера, добрый вечер.

- Элла?

Он не поверил своим ушам.

- Да, это я.

- Привет... Как-то неожиданно.

- Валера, по-глупому все получилось в прошлый раз. Понимаешь, слишком хороший был вечер... И мне подумалось - лучше, когда такие вечера не имеют продолжения. Ну ты понимаешь.

- Я всегда все понимаю.

- Извини, - она замолчала.

- Ты мне звонишь, чтобы сообщить это? - спросил Валдаев.

- Нет, конечно... Я хотела тебя пригласить на выставку.

- На выставку?

- В галерее "Арт-поиск" на Чистых прудах. Знаешь такую?

- Не знаю.

- Небольшая галерея современного искусства. Один знакомый - у него персональная выставка. По-моему, тебе будет интересно. Мистическая тематика у него проходит через все творчество. Может, сделаешь материал в газету.

- А материал - обязательно? - Он напрягся. Получалось, что Элла прозвонила ему, пообещав раскрутить своего приятеля в прессе.

- Вообще... - Она задумалась. - Пожалуй, не стоит. Лучше просто поглазеем. Мне кажется, это любопытно.

- Ладно. Когда?

- Давай, завтра часов в пять. Метро "Чистые пруды". Знаешь, там трамвайный круг.

- Прямо на остановке?

- Прямо там.

- Договорились, - он прижмурился от удовольствия.

Нет, жизнь все-таки иногда подкидывает и приятные сюрпризы.

- Тогда до встречи, - в голосе Эллы была теплота.

- До встречи.

Он еще с минуту держал трубку, задумчиво уставившись на окно. Потом положил трубку на телефонный аппарат. В груди пела ликующая струна. И возвращалась уверенность в себе. Значит, с Эллой у него второй шанс.

Он вздрогнул. В комнату ворвался новый телефонный звонок.

Валдаев как-то съежился. Он представил, что это Элла.

И она скажет: не могу, прости. А то и еще похлеще: я пошутила.

Он поднял трубку.

- Валдаев, - произнес он негромко.

- Зайчик, чего такой голос похоронный? Это звонила Наташа, и она была, кажется, хорошо навеселе.

- Голос как голос, - буркнул он.

- Это ты до сих пор дуешься, что не трахнул меня, да? Ну скажи мне, лысенький, что это так?

- Это не так.

- Ну и мудак... Лысенький, знаешь, чем я занята?

- Не знаю.

- Я думаю.

- А ты можешь?

- Не ерничай, зайчик! Выглядит беспомощно... Я тут задумалась, а что там?

- Где?

- После смерти... Наверное, малым мне не покажется, да?

- Не покажется.

- Ведь мы хотим силы здесь и творим свои дела здесь, не думая, а что там. А там...

Она замолчала. И всхлипнула.

- Думаем, будем жить вечно, лысенький. Поэтому считаем, что можем взять и взрезать кому-то горло - от уха до уха. А может, кто-то уже идет, чтобы взрезать горло нам? Тоже- от уха до уха...

- Ты чего несешь?

- А ты не понял?

- Что я должен понять?

- Мне страшно!

- Чего тебе страшно? Кто тебя будет резать от уха до уха?! - крикнул Валдаев.

- Не знаю. Кто-то будет. Может, он. Может, и ты...

- Ты сошла с ума?

- Я сошла с ума? А может, это ты сходишь с ума, лысенький? Ты себя плохо знаешь... Я боюсь! - вдруг заорала она. - Понимаешь: боюсь! До тошноты!

В трубке грянули гудки. Ошарашенный Валдаев застыл, глядя на телефон...

* * *

- Э, мужик, - крикнул бычешеий детина, высунувшись из синего "Форда". - Где тут пятый подъезд? Валдаев указал рукой:

- Вон:

- Чего как неживой? - гаркнул детина. - Что-то рожа у тебя знакомая.

Валдаев знал, что лучше не препираться, поэтому ничего не говоря пошел дальше.

- Крыс, он с нами даже говорить не хочет.

- Да пшел он, - сказал второй, с чубом.

- Может, навалять? - лениво осведомился бычешеий.

- Да пшел он.

Машина тронулась и подъехала к подъезду.

- У, оглоеды, - плюнула им вслед старушка. Машина притормозила.

- Крыс, может, приголубить старую по чайнику? - во всю глотку крикнул бычешеий.

- Да пшла она. Машина поехала дальше.

- Смотри, рожи отъели, - покачала головой старушка. - Глянь на них.

- А кто это? - спросил Валдаев.

- Да ходять тут. Квартиры скупают.

- И что, продают им?

- А вон из четвертого подъезда Семеныч согласился. Пьянь. Тьфу.

Именно это хулиганье обрызгало Валдаева из-под колес, когда он в расстроенных чувствах возвращался от Эллы. Еще тогда обещали намылить шею. Похоже, это у них принятый стиль общения с незнакомыми людьми... Значит, приватизируют квартиры. Да, алкашу из четвертого подъезда крупно не повезло. Через бутылку мир видится иным, не всегда четко. А в наше время нужно успевать уворачиваться от ударов и меньше гулять по минным полям, которых слишком много в нынешней жизни. Иначе быстро в ящик сыграешь.

Валдаев вздохнул и ступил на тропинку, ведущую кратчайшим путем к автобусной остановке. Черт с ними, с подонками. Надо сейчас обо всем забыть, от всего отвлечься. Сейчас у него свидание с прекрасной дамой. А он бледный и взъерошенный, внутри все вибрирует от какой-то дурацкой перебранки. Надо взять себя в руки... Правда, выполнить подобное благое пожелание, как-то взять самого себя в собственные руки, ему удавалось крайне редко...

На Чистых прудах он появился за десять минут до назначенного времени и ждал Эллу, прохаживаясь перед остановкой со смешанным чувством угрюмой тревоги и томного ожидания. Он купил роскошную розу. Розы ему всегда нравились больше других цветов, хотя они не стоят долго в пазе, быстро вянут. Цветы и не должны долго стоять. Букет, который мучительно увядает, вызывает только сожаление.

Пять часов. Пять минут шестого. Десять минут. Неужели не придет?

Она появилась в пятнадцать минут шестого.

- Извини, задержалась, - с этими словами она крепко взяла его под локоть.

- Ничего, бывает.

- Вообще женщина должна задерживаться. Тогда ее появление воспринимается как награда. Правильно?

- Может быть.

- Ты уже начинаешь отчаиваться, собираешься со злостью выбросить букет в урну. И тут неземной запах духов шуршание легкой ткани, отблеск желтых фонарей на дорогих мехах спадающего с плеч манто. И появляется она единственная. И все озаряется неземным светом. Так?

- Звучит не слишком убедительно, но красиво, - улыбнулся Валдаев, протягивая ей розу. - "Я послал тебе черную розу в бокале золотого как небо аи", - процитировал он Блока.

- Пошли, - она взяла розу. - Здесь недалеко. Можно не спешить.

Они неторопливо направились вперед. Углубились в переулки.

- Этот художник- Роман Спилка - талант. И полный псих. Его работы идут на Западе, да и у нас, за хорошие деньги. Он же продает их, только когда совсем припирает.

- Это же непрофессионально. Художник должен продавать картины.

- Спилка считает, что картины - зеркало его души. Продавать их - все равно что дробить и продавать по частям душу.

-Странно.

- Он - псих. Но псих интересный. Я его люблю... Ну чего ты напрягся? Не так... Мне вообще кажется, что он не способен любить телесно.

Она прижалась покрепче к Валдаеву. И в этом ее движении было обещание большего.

Галерея располагалась в подвале старого кирпичного дома. Пришлось спускаться туда по крутым ступеням. Валдаев ожидал увидеть влажные стены и сочащуюся из труб воду. Но увидел обычную небольшую галерею с белыми стенами, яркими лампами, шуршащими кондиционерами.

В предбаннике похожая на учительницу гимназии сухощавая дама в белоснежной блузке с красным бантом поздоровалась с Эллой как со старой знакомой и занесла их имена в список, но Валдаев не стал представляться журналистом.

Они прошли в большой зал. Там толпилось несколько человек. В углу стояли два столика, на которых возвышались артиллерийскими снарядами в ряд выставленные бутылки с шампанским. Между ними приютились блюда с бутербродами и пирожными.

Валдаеву приходилось бывать на подобных интеллигентских тусовках. Публика везде была схожая - запущенные бородачи в длинных, по колена свитерах; безвкусно и с придурью одетые девахи; истомленные искусствами и тонкими переживаниями дамы в длинных платьях; гладкие мужчины в серых костюмах и с торчащими из карманов пластмассовыми черными коробочками сотовых телефонов.

Валдаев не любил такие сборища. Его тяготила необходимость вести умные разговоры, острить, молоть какую-то чушь, демонстрировать свою значимость.

Многоголосица стояла, как в улье. И, как обычно бывает, за сложными словесными умствованиями и деловыми беседами все больше взоров косило в сторону накрытых столов. Впрочем, внимание Валдаева тоже сперва сосредоточилось на этих столах, потом на публике. Ну и в последнюю очередь на вызывающе ярких больших полотнах, из-за которых и был этот сыр-бор.

Валдаев не любил авангард, абстракционизм, кубизм, да и вообще был не большим ценителем живописи. Если бы не Элла, он никогда бы не попал на подобное мероприятие. Он присмотрелся к ближайшей картине и на миг застыл. Он будто получил небольшой электрический разряд. То, что он увидел, точно попало в резонанс с его внутренним состоянием. С разобранностью и разболтанностью чувств, владевшиx им в последние дни.

На холсте был достаточно мастерски изображен человек с Распадающейся на части головой. Голова раскалывалась на острые осколки, и в полированной грани каждого отражались отблески различных реальностей. Казни, бичевания, катастрофы. Картина была переполнена страхом и растерянностью.

- Ну, действует? - усмехнулась Элла, от которой не укрылись чувства ее провожатого.

- В некоторой мере, - вынужден был согласиться Валдаев.

- Не на тебя одного... Это полотно для интравертов. Тех, кто предпочитает смотреть внутрь себя.

- И что, внутри нас живут одни кошмары?

- Спроси у автора.

Художник Роман Спилка, вопреки ожиданиям Валдаева, оказался вовсе не одним из бородачей в свитерах. Он был одет в строгий, отлично выглаженный костюм. Рубашка идеально белая. Галстук немного яркий, но гармонировал с костюмом. На вид ему было лет сорок пять. Он являлся обладателем легкомысленных гусарских усов и внешне походил на оставшегося безработным после последнего кризиса банковского служащего, а не на художника. Лицо изможденное. Взор немного затравленный. В глазах читался скрытый глубоко вызов.

- Спасибо за визит, Элла, - сухо произнес он.

- Роман, я же твоя поклонница... Кстати, это Валерий. Валдаев пожал сухую и крепкую руку художника.

- Вам нравится? - спросил Спилка. - Впрочем, не отвечайте. Это не имеет никакого значения.

- Тебя не интересует мнение публики? - осведомилась Элла.

- Почему оно должно интересовать меня? В картинах часть моего Я. Мое Я не обязано нравиться. Так же как и ваше. Достаточно, что они существуют. Вы не согласны? - Он вперился недоброжелательным взором в Валдаева, и тот вдруг пожалел, что пришел сюда.

Журналист раздумывал, что ответить. Пауза затягивалась. Элла насмешливо наблюдала за ними обоими. И тут послышался густой бас:

- Роман Викторович, так ты распугаешь всех гостей. К ним подошел высокий, плотный мужчина лет пятидесяти в ладном костюме. У него была острая, клинышком, старомодная бородка. В руке он сжимал тяжелую черную трость. Бог ты мой, Валдаев давным-давно не видел людей с тростями. Похоже, этот человек являлся большим оригиналом.

Элла обернулась к нему и поцеловала в щеку. Валдаев ощутил острый укол ревности. Устыдился его, но поделать с собой ничего не мог. Ревность - чувство, живущее отдельно от человека. Она как бы и не подчиняется ему, и плевать ей на разумные доводы.

- Здравствуй, - обрадованно произнесла Элла. - Ты тоже здесь.

- Конечно, - кивнул вновь прибывший. - Я обещал виновнику торжества.

- Знакомься, Валерий. Это мой родной дядя. Профессор Ротшаль.

- Ким Севастьянович Ротшаль, - профессор качнул головой.

- Очень приятно. Валерий.

Рукопожатие у профессора было мягким, но не безвольно мягким. Он будто бы боялся ненароком причинить боль.

- Валерий... По отчеству?

- Васильевич.

- Очень хорошо, Валерий Васильевич, - у него получилось как-то многозначительно, будто он уяснил какой-то скрытый смысл в имени-отчестве Валдаева. - Ну что. Роман Викторович, как насчет экскурсии для гостей?

- Пожалуйста, - художник двинулся вперед. - Картина называется - "Граждане, подземная тревога".

Холст был где-то полтора на два метра. На нем из-под земли поднимался гигант, спавший, может, миллионы лет. И сыпались с его плеч вниз островерхие церквушки, дома с колоннами, новостройки.

- А это "Молитвослов", - художник говорил нехотя, будто выполняя опостылевшую работу.

Человек молился, стоя на коленях на потолке. Икона была разбита. И сам человек состоял из нескольких фрагментов.

Разбитые на фрагменты люди. Разбитые города. Разбитые вещи. Они были практически на каждой картине.

- В твоих картинах слишком мало целого, - сказала Элла.

- А что есть целого в мире? - вдруг завелся художник. -- Мир разбит. Сознание разбито. Жизнь - тоже разбита. Череда бессмысленных будней, ненужных дел. От рождения до могилы. Вот что такое мы. Хаос, который склеивается лишь чувствами. Точнее, одним чувством.

- Каким?

- Страданием. Миром правят страдания. Иначе мир давно бы перестал существовать.

- Некоторые считали, что миром правит любовь, - прервал горячую речь профессор.

- Любовь - величайший самообман. Все в жизни в итоге оборачивается страданием. Все чувства вырождаются в страдания. Все линии сходятся к нему. Значит, оно и есть истина.

- Ты не прав, Роман, - покачала головой Элла. - Есть множество вещей, которые придают жизни смысл.

- В жизни нет смысла.

Художник остановился перед очередной картиной и объявил:

- "Тень".

На картине был разделенный волнистой линией сидящий за столом, обхватив голову, человек. Одна часть - нормальная. Вторая - тьма. Провал.

- Скрытые желания, стремления, они здесь, - Спилка положил ладонь на черную часть. - Вот истинные мы. Остальное - маска.

Валдаев замер перед картиной. Черная половина сидящего человека будто втягивала, звала его. В этой тьме было что-то сладостное. Там было освобождение.

- Покупайте, - широким жестом обвел Спилка вокруг себя. - Все покупайте! Двадцать тысяч баксов холст. Много? Ну, пять тысяч - это для иностранцев. Для своих - сто рублей. Подешевело! - крикнул он, и глаза присутствующих сошлись на нем. На некоторых лицах было опасение, как при виде буйного человека в троллейбусе. На других - усмешки, видимо, экстравагантные манеры художника были хорошо известны.

- Вы что, серьезно решили устроить распродажу картин? - спросил профессор Ротшаль.

Художник сжал голову, как его герой на полотне.

- Да, продаются мои картины, - с болью воскликнул он. - Часть моей души... Ну а что сейчас продается легче, чем душа? Хочу соответствовать времени.

Они остановились перед очередной картиной. Валдаеву показалось, что на полотно наклеены газеты. Но на самом деле они были тонко нарисованы. И в центре - недельной давности газета.

-Время, время, - покачал головой Спилка. - Вот оно - наше время.

Валдаев вздрогнул. В центре холста была нарисована почти свежая газета со статьей "Охотник за сердцами". Именно такую оставила сатанистка Наташа на его кухне.

- Все, - вдруг художник собрался. И стал похож на нормального человека. Пора открывать фуршет. Гости заждались...

* * *

Снова повторялось пройденное. Он стоял у двери квартиры. С ожиданием смотрел на Эллу. И вдруг с горечью осознал, что она скажет сейчас: "Это был приятный вечер, но мне завтра рано вставать".

Но произошло все по-другому. Она вдруг оценивающе, будто сегодня встретила, окинула его взором. Потом кинула:

-- Помоги отпереть замок. Он все время заедает. Замок действительно заедал. Валдаеву пришлось поболеть ключ в гнезде из стороны в сторону. Наконец ключ со Щелчком провернулся. Еще один щелчок. Теперь - повернуть ручку, надавить на дверь, и кивнуть Элле:

- Прошу.

Она прошла в прихожую и сказала:

- Заходи, что ли.

Он, замерев на секунду, шагнул в квартиру, будто прорвав полиэтиленовую пленку, преодолев преграду. Этот шаг решал многое. После него что-то должно измениться и жизни.

Она скинула туфли, упала в кресло.

- В холодильнике шампанское. Хорошее. Разливай. Он снял ботинки. Надел шлепанцы - их в шкафу в прихожей было пар десять разных размеров. Прошел на кухню. В большом, чуть ли не под потолок холодильнике "Филипс" было почти пусто. Только в глубине приютилось несколько банок консервов с красной икрой и лососем да нарезанная, в упаковке колбаса. И бутылка шампанского была там. На месте. Холодная.

Он взял бутылку. "Советское шампанское". Сгодится. Шампанским на фуршете они сегодня нагрузились достаточно - в нем недостатка не было. В предчувствии распродажи части картин спонсоры Спилки денег не жалели. В разгар презентации подкатило несколько иностранцев, которые тупо кивали на объяснения переводчиков и, дежурно улыбаясь, присматривались к картинам, пытались что-то пролопотать по-русски. Вероятных покупателей отводили в отдельный кабинет, где пьянка была покруче. Жирный очкастый немец накачался как свинья и стал орать "Калинка-малинка" и "Вольга, муттер Вольга" - наверное, взыграла память предков, которые с этой песней шли по Украине и Смоленщине.

Элла все сидела с ногами в низком, покрытом вельветовой тканью кресле. Квартира была двухкомнатная. И все в ней было сглажено, плавно, мягко - что округлая мебель, что толстый ковер на полу, что пружинящие обои на стенах.

Здесь было спокойно, уютно.

Валдаев уселся в кресле напротив нее, поставил бокал на низкий столик на колесах. На нем уже стояло два хрустальных бокала. Слабый свет лампы в углу комнаты играл в гранях бокалов.

- Открывай, - улыбнулась приветливо Элла. Не то чтобы он был спецом по открыванию бутылок шампанского, но кое-какие навыки, начальное образование этом вопросе имел. Например, знал, что бутылку надо дрожать под углом сорок пять градусов, тогда газ вырывается не так яростно. Главное, аккуратно, зажав пробку, скрутить железную оплетку, сорвать фольгу. А потом тихо так, придерживая, чуть-чуть вращая, вытаскивать пробку. Придерживать надо, потому что она рвется наружу снарядом. Надо осторожно выпустить газ. А если не получится и пробка сама вырвется из горлышка, ее тут же нужно с силой вернуть обратно, чтобы не дать хлынуть на брюки или на ковер пенной жидкости... Уф, кажется, получилось.

Горлышко задымилось. В меру элегантным жестом Валдаев начал разливать шампанское по бокалам. Пена вскипала моментально, так что пришлось доливать напиток тонкой струйкой, чтобы наполнить бокал.

- Прекрасно, - сказал он, взяв бокал в руку и посмотрев на свет. Что-то завораживающее было в созерцании пузырьков, которые, будто раздумывая, стоит или не стоит, вдруг отрывались от стенок бокала и устремлялись вверх. К своей погибели.

- За что пьем? - спросила Элла.

- Как в "Бриллиантовой руке" - за наше случайное знакомство?

- Нет, так не пойдет. Шампанское в такой вечер нужно пить за что-то серьезное... Например, за накал чувств. Художник где-то прав. Страсть и чувства - они склеивают черепки, тот мусор, который составляет нашу жизнь.

- Хорошо, - кивнул Валдаев. - Пьем за чувства.

- Но не за страдания. Страдания тянут вниз, в ад.

- За любовь.

- За любовь...

Звякнули бокалы. Валдаев выпил. Прижмурился. Почувствовал, как алкоголь подействовал. Притом достаточно быстро. Все будто отдалилось, покрылось стеклом. Стало как-то хорошо. И тревоги отступили.

- Тебе понравилась выставка? - спросила Элла.

- Мне трудно судить, - Валдаев замялся. - В ней есть какая-то сила. Не отнимешь.

- Какие картины понравились?

- Гигант, который просыпается, поднимается и отряхивает с себя город... Действительно, мы никто. Игрушки. И порой кажется, что двигает нами не случай или даже не какой-то мощный сверхразум. А ребенок, который забавляется тасуя игрушки.

- Ты серьезно? - Элла пристально посмотрела на него.

- Не знаю... Иногда приходят странные мысли.

- Странных мыслей нет. Все мысли имеют право на существование.

Она прикрыла глаза. Он потянулся к ней через стол и положил руку неокруглое колено. Съежился, представив что сейчас получит с размаху по этой руке.

По руке он не получил. Она не отстранилась. Лишь произнесла:

- Давай выключим свет.

- Ты стесняешься?

- Нет. Но темнота владеет тайной. В спальне была широкая кровать. Возникла мысль - кто ее еще ласкал здесь? Возникла и улетела вспугнутой птицей.

Сейчас не до этого.

Губы к губам. Его руки поползли по ее плечам. Коснулись груди. Элла вздрогнула и прижалась к нему. Задышала чаще.

- Я сейчас, - он нервно стал расстегивать рубашку.

- Не волнуйся, дорогой. Не волнуйся, мальчик мой. Его немного покоробило "мальчик". Даже не вульгарностью, а каким-то обидным несоответствием. Он не был мальчиком. Он давно лыс, и жизнь уже подваливает к точке. когда покатится вниз. Но и это не имело значения. Сейчас вообще ничто не имело значения.

Сначала упала к ногам ее одежда - сейчас не до того, чтобы складывать ее. Потом - его.

Они повалились на постель. Они приникли друг к другу.

- Дорогой, -- голос ее сорвался...

В памяти Валдаева та ночь осталась фрагментами - он не мог связать воедино подробностей. Да они были и не важны. Главное - была всепоглощающая страсть. Валдаеву ни с кем не было так хорошо, как с Эллой. Он не ожидал, что способен так потерять голову.

Впрочем, и ее реакция поражала. Она была заряжена энергией, как ядерный реактор. Была неутомима и захватывала волной этой страсти и его. Это перешло грани физической близости. Это было какое-то безумие. И в этом безумии, дойдя до края, Валдаев понял, что такое счастье.

Сколько они занимались любовью? Часов в комнате не было. И слава Богу. Валдаев получил возможность хоть на эту ночь освободиться от бесцеремонной власти скачущих цифр и движущихся стрелок. Ему казалось, что ночь будет бесконечна. Как-то он читал запавший в душу фантастический рассказ о том, как человеку дали часы, которые позволяли сделать понравившуюся минуту его жизни вечностью. И человек так и не решился до могилы выбрать такую минуту. Валдаев много раз думал, что сам никогда не смог бы выбрать такой момент. Но эту ночь он продлил бы на века.

Но время не обманешь. Оно брало свое. И наконец они отпали друг от друга.

- Это было прекрасно, - прошептала она.

- Не было в моей жизни ничего подобного, - искренне признался он.

Она молчала несколько минут, глядя в темный потолок.

- Страсть, - вдруг произнесла она. - Единственно, что имеет смысл. Все дороги ведут к смерти. К переходу. Все вокруг помойка. Поэтому не так глуп миф о Клеопатре, которая забирала жизнь за одну ночь близости. Что такое жизнь поперек страсти, - она задумалась. - А ты мог бы отдать жизнь за одну ночь?

- Честно?

- Конечно,честно.

- Нет. Не смог бы.

- Ты так дорожишь жизнью?

- Как ни странно, дорожу.

- Это со временем проходит, - вздохнула она... -- у меня закрываются глаза, - произнесла она, зевая.

Она заснула. А он лежал, чувствуя, что сон не идет, хоть убей.

Вечный враг - телефон. Он лежал на тумбочке рядом с кроватью. И затрезвонил напористо, нагло. Валдаев не знал, что делать. Телефон замолк. Потом зазвонил опять.

- Да возьми ты эту трубку! Нет меня! О Господи, -- застонала Элла и повернулась на другой бок. - Спать, спать, прошептала она.

Валдаев нехотя взял трубку.

- Алло, - негромко произнес он.

На том конце слабо вздохнули. Там молчали. И Валдаев готов был поклясться, как это глупо ни звучит, что молчание это знакомое.

- Слушаю.

- Объятия любовников сладки. Быстры. Что дальше, смертный? - скрипучий, будто действительно из бездны, голос произнес эти строки так, как читают стихи.

- Кто? - содрогнувшись прошептал Валдаев. В ответ то ли закашляли, то ли захохотали.

И посыпалась дробь гудков. Он отбросил трубку радиотелефона на мягкий ковер, будто это была змея. И почувствовал себя под прозрачным колпаком.

И пробрала холодная дрожь.

- Кто там был? - сонно спросила Элла.

- Ошиблись номером, - сдавленно произнес Валдаев. Он врал. Он был уверен, что номером никто не ошибался... .

* * *

"Деяния ведьм и колдунов против Господа нашего рода человеческого, определенные инквизитором-юрисом Жаном Боденом в 1591 году от Р. X.

1. Они отвергают Бога.

2. Они богохульствуют. .

3. Они поклоняются Сатане и совершают в его честь кровавые жертвоприношения.

4. Они посвящают ему детей.

5. Они убивают детей до момента их крещения, дабы завладеть их душами.

6. Они посвящают Сатане зародышей, находящихся в утробе матери.

7. Они исполняют клятвы, данные именем дьявола.

8. Они вступают в кровосмесительные отношения.

9. Они вовлекают других людей в сатанинский культ.

10. Они умерщвляют взрослых людей, а также новорожденных младенцев с целью их дальнейшего употребления в качестве пищи.

11. Они расчленяют трупы, занимаются людоедством, пьют человеческую кровь.

12. Наводят порчу на людей и скот.

13. Вызывают порчу урожая и массовый голод.

14. Совокупляются с дьяволом".

Валдаев порвал листок, бросил его в мусорное ведро.

Эта бумага, отпечатанная на принтере, была между страницами все той же газеты "Опасная ставка", которую оставила сатанистка на холодильнике.

- Совсем больная, - произнес Валдаев.

Ему пора было выбираться на улицу. Как всегда, ощутил неуверенность и страх перед улицей. Но деваться некуда.

Когда он выходил из дома, то увидел, что двое рэкетирах морд, которые уже два раза обещали ему навалять, с заискивающими улыбками сажали в машину Семеныча - алкаша из первого подъезда. Тот был привычно пьян и что-то объяснял им, размахивая руками. Фонтан у пьяного Семеныча не заткнешь - говорить он может часами без остатки. Судя по тому, что двое гоблинов не обрывали его и казались образцами терпения, им куда-то очень нужно было его отвезти. Скорее всего - в нотариат или паспортный стол. Эх, спаси его Бог.

Валдаев вздохнул, зябко передернув плечами. На душе стало слякотно. Который раз он видел несправедливость и осознавал, что не может противопоставить ей ничего. Поскольку в этом городе он муравей, который мечтает лишь об одном - не попасться под пяту слону. Тут уж на кого наступит слон - тому не повезло. Сейчас он собирался наступить на Семеныча.

В метро поезд стал замедлять скорость. Валдаев подумал, что скоро станция. Но перегон был длинный, а прошло слишком мало времени.

Поезд замер. Затих.

Бывало время, когда поезда на перегонах вообще не останавливались. Но все в мире сбивается, всюду проникает хаос, даже в этот сверхсовершенный механизм метро.

Люди привыкли к подобным заминкам в движении. Они продолжали читать, дремать или просто стоять, погрузившись в свои мысли. Все знали: пройдет максимум минута и поезд тронется.

Двигатели выключились. Стало тихо. И как-то гулко пусто. Тишина в метро это всегда жутко. Метро не существует вне шума, равно как материя не существует вне времени. Безмолвное метро - это выпадение из установленного порядка вещей.

Валдаев поежился. Он понимал, что бояться нечего, но через эту пустоту и тишину к нему кошкой кралась тревога.

Она мягко наваливалась на него.

Прошла еще минута. Потом еще... Дышать стало тяжелее. Люди будто просыпались. Они отвлекались от ритма метро, оглядывались и вдруг начинали понимать, что находятся в тоннеле, над головой десятки метров породы.

Молоденькие девчонки в середине вагона деланно засмеялись. Молодой человек нарочито равнодушно уставился в книгу. Две старушки начали возбужденно переговариваться:

- А говорят, месяц назад так и сгорел поезд. Вот так остановился. И сгорел. И как стали хоронить потом гробы, гробы, гробы...

Тревога накапливалась, как ядовитый газ.

Поезд стоял уже минут пять.

- Просьба соблюдать спокойствие. Поезд остановился по техническим причинам, - донеслось из динамика.

Естественно, эти слова никого не успокоили. По вагону пошел сдержанный ропот. Тревога все больше овладевала пассажирами.

Валдаев вдруг подумал, а что будет, если сейчас по полу тонкой струйкой поползет дым, запахнет паленым? Как быстро людей захватит безумие паники?

Груды грунта сверху давили. Валдаеву стало еще тяжелее дышать. И ему захотелось на свободу.

- Просьба не беспокоиться, - опять завел динамик.

Ропот стал громче.

И тут послышался гул. Валдаеву показалось, что это еще дин поезд. Но это всего лишь заработали электродвигатели.

Еще минута - и поезд тронулся. И вскоре появилась станция, которая Валдаеву показалась родной. Это был островок теплого света. Отсюда был выход.

Наверху он вздохнул полной грудью. И прижмурился, подставив лицо выглянувшему из-за тучи апрельскому солнцу...

На работу ему позвонила Королева Космоса, закатила чуткую истерику по поводу статьи. Что ее там не устраивало, Валдаев так и не понял.

- Я на вас буду жаловаться! - крикнула она.

- Куда? - устало спросил Валдаев.

- В Совет.

- В какой Совет?

- Не пытайтесь выглядеть глупее, чем есть на самом деле. В тот самый Совет, который ведает всеми вами. Землянами!

- Землянами?!

- Я думаю, вы поплатитесь. Жестоко поплатитесь, - она бросила трубку. Ну почему именно он берет трубку, когда звонят разгневанные голубые братья, исступленные ведьмы, Королева Космоса? Нонна говорила, что такие беседы - это энергетические удары. И он, кажется, был боксерской грушей для отработки этих самых ударов.

- Чтоб вам всем пусто было! - в сердцах воскликнул он

- Кому? - спросил зашедший в комнату ответсек.

- Не про тебя речь.

- А хотя бы и про меня. Мне плевать, - сонно произнес он.

И был прав. Ему действительно было на все плевать. Он умудрялся сохранять флегматичное спокойствие во всех ситуациях и Валдаева с его вечными переживаниями и дерганиями принимал за психа. А с психами лучше не спорить.

- На вычитай статью, - он протянул верстку. И отправился к себе в кабинет, насвистывая под нос какой-то фривольный мотивчик и пренебрегая приметой, что свистеть в помещении нельзя. Ему и на приметы было плевать.

Валдаев начал вычитывать свою статью, по которой топором прошлось редакторское перо, и не мог сосредоточиться. Он потер лоб. Голова раскалывалась. Опять, что ли. магнитные бури. Он чувствовал себя разбитым в дни магнитных бурь, к перемене погоды, к дождю, к засухе, в полнолуние и в новолуние. И еще во многих случаях. Да еще эта разбитость помножена на дурное настроение.

А почему у него должно быть хорошее настроение? Уже три дня не звонила Элла. И не отвечала на звонки.

Тогда наутро он пытался добиться от нее, когда от встретятся в следующий раз. Но она лишь загадочно улыбалась. А он ощущал себя потерянным. Его тянуло к этой женщине будто магнитом. И в этом притяжении была сладостная приятность и гибельная неизбежность. Конечно продать за сладостную ночь свою шкуру, как любовники Клеопатры, он был не готов. Но то, что в его голове вес дни безраздельно царила Элла, - факт. И, главное, у него не было никаких надежд, что это состояние быстро пропадет. Он просыпался, и первые мысли были о ней. По телу пробегала сладостная волна, а потом охватывало отчаяние при мысли, что сегодня он не увидит ее. Засыпал он тоже с мыслью о ней. Нельзя сказать, что это была любовь. Это было нечто другое, но не менее сильное. Это была начинающаяся зависимость, как от наркотика, и он, бывало, думал, что лучше для него больше не встречаться с Эллой. Но эти мысли недолго владели им.

Было и еще одно обстоятельство, служившее источником приступов даже не тревоги, а холодного, мистического ужаса. Пару раз он будто выпадал из времени. Один раз сидел вечером за столом, прижмурил глаза. Не спал. Но перевел взор на часы и увидел, что прошло восемь минут.

Нечто подобное было с ним за несколько дней до этого. В тот вечер, когда он возвращался от сатанистки.

На следующий день после выпадения из времени у себя дома он опять выпал из него - минуты на три-четыре, на сей раз в автобусе. И каждый раз после этого ему казалось, что земля срывается с орбиты и летит куда-то. Самое страшное - он знал, что бодрствовал, но чем занимался - ему это было неизвестно. А чем он мог заниматься? Он, Валдаев Валерий Васильевич, лицо с постоянным местом жительства, с работой, с паспортом, вдруг становился кем-то другим. Но кем? Обладая не слишком сильной волей, он всегда панически боялся утратить контроль над собой. С ужасом с детства читал о похождениях лунатиков. О психах. Ты совершаешь что-то. Но ведь совершаешь не ты, а кто-то, притаившийся в тени, в темной стороне, в твоем бессознательном. Но ведь это не объяснишь никому. Потому что это вторая половина именно твоего Я, а не чьего-то другого.

Валдаев налил себе кипяченой воды из графина и махом опустошил стакан. После чего вернулся к вычитке материала.

- Во дурак, - прошептал он, глядя на очередную правку главреда.

Он расписался на статье и перешел к своей заметке о новостях фитотерапии.

- О, зайчик, - услышал он вдруг.

Обернулся и оторопело уставился на сатанистку. Она была как-то слишком серьезна и смотрела на него холодно-брезгливо. Как на насекомое. Притом на насекомое вредное, которое неплохо бы раздавить. Его обдало странным запахом духов.

- Ты? - ошалело спросил он.

- Я за тобой, - Наташа прищурилась и шагнула к нем

- В смысле?

- Ты зажился на этом свете. Смерть твоя пришла, Валдаев.

Она протянула к нему руку. На пальцах ее были ярко-алые капли крови. Он отпрянул, и сердце у него провалилось куда-то в желудок. "Они умерщвляют взрослых людей с целью поедания их в пищу", - внезапно всплыла в его памяти строка из обнаруженного утром текста о нравах ведьм.

- Вот и все, - прошипела она...

* * *

В голове у Валдаева будто что-то сдвинулось. Он наблюдал за этой сценой как бы со стороны. Его взор приковали капли крови на ее пальцах. Все будто стало уплывать куда-то. Он сжал свой кулак так, что ногти впились в кожу... И от резкой боли все просветлело. Он встряхнул головой.

- Смотри, побледнел, лысенький, - Наташа весело захохотала и с размаху плюхнулась на стул. Пушинкой она не была, так что стул едва не развалился.

Валдаев почувствовал, что уши его краснеют. Он представил, как выглядит сейчас. И как порадовал эту девку своей растерянностью и страхом.

- Ты откуда взялась? - зло осведомился он.

- От деда Бермуда, - она оттянула кофту и помахала ей для вентиляции. Духота. Жарковато для апреля.

- Ты чего сюда пришла?

- Мне твой редактор обещал пачку газет. И вообще. Чего скукожился? Не по кайфу мой визит?

- По кайфу.

- Ой, покраснел-то, - она всплеснула руками. Конечно, никакой крови на ее пальцах не было. Просто был густой слой ярко-красного лака на ногтях. Лысенький, ты - чумовой кент.

- И что, взяла газеты?

- Я свое всегда возьму, - заверила она, взвешивая в руке туго набитый полиэтиленовый пакет.

-- По-моему, не всегда.

- Это почему? - удивилась она.

- Тебе любой психотерапевт скажет, что все эти игры в говор с Князем Тьмы именно из-за неспособности взять се. Тебе очень хочется научиться брать все. Но не дано.

- Психолог, да? Этот, как его, Мичурин.

- Мичурин - это садовод.

- Да знаю, лысенький, разницу между Юнгом и юнгой. Не дурная. Книжки читала... А я тебе халтурку выбила.

- Чего?

- Потерлась среди ваших. С редактором накоротке перетрещала. Договорились статью сделать о подземных капищах.

- Чего?

- Земля под Москвой, как сыр голландский, - вся в дырах. Метро, канализация, карстовые пещеры, река Яуза. Там есть и сатанинские капища, где служатся наиболее серьезные службы.

- И что?

- Твой редактор хочет статью о них.

- Что, решила переквалифицироваться из воспитательниц в журналисты?

- Не-а, у меня слог плохой.

- Зато язык длинный.

- В общем, я писать не хочу. И не буду.

- Тогда о чем базар был?

- Базар-мазар. Зелень-мелень, как говорят азеры. - она зевнула, поболтала ногой. - А базар был о том, что ты опишешь все.

- Эх, - крякнул Валдаев.

- Репортаж будет - загляденье. Я тебе и капища покажу и тех, кто там тусуется.

- Что?!

- И следы крови от жертвоприношений.

- Не будет этого! - Валдаев хлопнул ладонью по столу так что авторучка подпрыгнула и упала на пол. Он нагнулся взял ее, и увидел, что рука трясется.

- Да чего ты взбесился? - Она покрутила пальцем у виска. - Хи-хи не хо-хо?

-Что?

- Крышу надо вовремя чинить, чтобы не протекала - вот что. Лысенький, у тебя с нервами плохо. То ты решил что я из тебя кровь пришла пить. То орешь как резаный.

- С вами заорешь. Ни в какие капища я не полезу. Никакие следы крови и подземелья мне не нужны.

- Да ладно, что-нибудь придумаем. Я все сделаю. Ты только окультуришь, чтобы читали со слезами умиления на глазах. Хорошо?

- Поглядим.

- Погляди, зайчик. Погляди.

Валдаев оглядел Наташу с ног до головы, больше с сочувствием, чем с укором.

- Наташа, ты же неглупая девушка. Зачем тебе все это? Ты что, серьезно веришь в это мракобесие?

- Могу и не верить. Но оно есть.

- А если веришь, лучше бы в церковь ходила поклоны бить, чем этой дрянью тешиться.

- В церковь? Старо. Мусор. Сила христианского Бога убывает. Мир переходит во власть Дьяволу. Зайчик, разве это не очевидно? Оглядись.

- Ну ты даешь.

- Надо быть на стороне сильного. Иначе раздавят, как таракашку.

- Вообще, что ты хочешь? Звонишь. Истерики У тебя "Убивают. Я боюсь. Горло перережут". Это что такое?

- А что?

- По тебе не скажешь, что ты чего-то боишься. Она вдруг посмотрела ему в глаза. И произнесла, на этот раз не играя:

- А я ведь действительно боюсь, зайчик.

- Чего ты боишься?

- Их.

- Кого их? - хрипло произнес Валдаев.

- Тех, кто уже все решил за нас.

Валдаев вдруг увидел, что Наташа бледна. И что в глубине ее глаз действительно мечется нечто, что может быть и подавляемым страхом.

* * *

"Черный бизон" несколько лет назад был обычной общепитовской забегаловкой тесной и гостеприимной для окрестных алкашей и сопливой шантрапы, которые всегда могли найти здесь бутылку. В разгар общественных преобразований кому-то пришла в голову идея сделать в этом сарае стриптиз-бар. Никому не верилось, что затея приведет к финансовому успеху. Но сюда незамедлительно повалили со всей Москвы денежные люди. Судя по маркам машин, которые стояли на автостоянке, сильно денежные. Несколько раз сюда приезжал длиннющий, как автобус, белый "Линкольн" таких на всю Москву раз-два и обчелся. Валдаев иногда считал эти выстроившиеся в ряд сверкающие авто, наблюдал из окна за этой фантастической, чужой жизнью. Он даже вывел некоторые закономерности. Больше всего съезжалось в "Бизон" народу на Пасху и на Рождество. Отмечали святые праздники стриптиз-зрелищем. Валдаев хмыкнул, неожиданно подумав: а может, здесь собираются те самые сатанисты, о которых его угораздило писать в последнее время. Это какой-то их эротический ритуал, черная месса, знак презрения ко всему святому. Или просто тут весело крутятся в чертовом колесе и тешатся вовсе не люди, а бесы и бесята, заполонившие город.

Валдаев пригубил кофе, поставил чашку на подоконник, а котором сидел сам. Кофе вечером его не смущал. Спать не мешал. Зато успокаивал нервы. Кофе, как ни странно, вносил некую стабильность в окружающую его действительность. Он вместе с ароматом наполнял квартиру ощущением устойчивости вещей. И помогал, когда настроение дурное, хочется на стенку лезть.

Он передернул плечами, когда вспомнил, как сатанистка тянула к нему руку с красными каплями лака на ногтя Стыдно было, как он перепугался. Но вместе с тем он ощутил, что это была не совсем шутка. В ней вдруг прогляну что-то серьезное. Какой-то порыв.

- Не сожрет же, - вслух произнес он, и голос в квартире прозвучал глухо.

Часы показывали 23.55.

Телефон вдруг затренькал. Звенел он громко, напористо. Валдаев затравленно посмотрел на него. Брать трубку или не брать?

- Кому не спится? - бодро произнес он и протянул руку.

Ладонь на секунду зависла над трубкой. Он будто боялся обжечься. Потом решительно схватил ее.

- Валдаев у телефона.

- Валера. Это Элла.

Он прикрыл глаза. Потом произнес "привет", стараясь не показать рвущиеся наружу ликование и опасение, что она скажет что-то типа - "наша встреча была ошибкой" или "проведенная вместе ночь - еще не повод для знакомства".

- Извини, - сказала она. - Меня не было в Москве. Нужно было срочно уехать.

- Далеко была?

- В Риге... Мы встретимся?

- Я готов. Когда?

- Давай завтра. Одежда парадная. Свожу тебя на экскурсию.

- Куда?

- Ты немножко знаешь этого человека...

* * *

Элла встретила Валдаева в длинном махровом халате. В руке она держала фен на длинном проводе, подключение тройнику на кухне. Она чмокнула его в щеку и кивнула.

- Проходи в комнату. Сейчас наведу марафет. И мы в гости. Назначено.

- Куда?

- В логово интересного человека.

Валдаев был согласен на все.

Элла что-то делала в ванной. Оттуда доносился шорох сна, который время от времени прерывался, но потом снова возобновлялся. Наконец она появилась, распушила свои роскошные волосы и сказала:

- Еще немного, и буду похожа на человека, - она примостилась рядом с ним на диван.

- Тебе и так идет, - Валдаев прижмурился и осторожно снял ее за плечи.

Она прильнула к нему. Их губы встретились. И Валдаев улетел куда-то в межпланетные пространства.

Он был счастлив. Он слился с ней все в том же безумном срыве. Было даже лучше, чем в прошлый раз. Сейчас он мог не забивать голову вопросами - оправдает ли он ее ожидания, будет ли на высоте. Он просто отдавался на волю сущего их потока. Время стало неважным. И вообще все на свете было неважным, кроме них двоих...

- Ox, - воскликнула Элла, взглянув на часы, когда они, ослабленные, обнаженные, немножко отстранились друг г друга. - Опоздаем.

- Нам это нужно? - лениво осведомился Валдаев. Ему страшно не хотелось вставать. А хотелось так и лежать, обняв Эллу за обнаженные плечи, и знать, что она готова прильнуть к нему снова и затрепетать от его щедрых ласк.

- Я обещала быть. И тебя привезти. Ты произвел хорошее впечатление, и тебя хотят видеть снова.

- На кого произвел впечатление?

- Неважно, - она, обнаженная, встала на ковер, начала сбирать одежду. За халатом даже не нагнулась, а просто относила его ногой в сторону. Извлекла из гардероба простенькое и скромное синее платье. Оно означало, что собираются они не на фуршет и не на светский раут.

Элла необыкновенно быстро для женщины оделась.

Пока Валдаев натягивал свои одеяния, она уже быстрыми движениями профессионального художника подрисовала себе лицо. Причесалась. Полюбовалась собой в зеркале-и было чем любоваться. Ее, пусть и не совершенных черт лицо лучилось изнутри силой и ясностью.

- Готов? - Она окинула Валдаева оценивающим взором, поправила ему пиджак, расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке. - Так лучше. Все, пошли.

На улице было тепло. Синоптики обещали десять градусов, но было все семнадцать. Валдаев раскаялся, что надел плащ. Стало немного жарко.

Они остановили такси.

- Мосфильмовская, - сказала она, остановив такси.

- Начало, конец? - осведомился водитель.

- Около киностудии. Покажу.

Пара небольших пробок и один затор - не так уж и плохо для современной Москвы. Минут через сорок машина затормозила около сталинского серого дома чуть в стороне от Мосфильмовской улицы.

- Приехали, - сказала Элла.

Валдаев расплатился. Они прошли в необычно чистый подъезд, скрытый за тяжелой металлической дверью, поднялись на девятый этаж. Элла стала бесцеремонно трезвонить, как не трезвонят, приходя к малознакомым людям.

Дверь открылась. Валдаев увидел ладно скроенного бородатого мужчину в синих джинсах и клетчатой рубашке.

- А, припозднившиеся. Здравствуйте, - сказал хозяин, отступая и пропуская гостей в прихожую.

Валдаев в первый момент не сообразил, кто этот чело век. Но потом вспомнил, что это дядя Эллы, с которым он встречался на художественной выставке на Чистых прудах, - Ким Севастьянович Ротшаль.

В двухкомнатной просторной квартире был творческий беспорядок. Главная вещь, которая безраздельно царила здесь, - библиотека. Если, конечно, можно так назвать расставленные в ряд на полках, сложенные на столиках, столах, стульях и табуретках, а то и просто сваленные на пол книги. Помимо книг, в большой комнате стояли круглый стол с несколькими стульями, старое кожаное кресло, новенький черный стол с мощным серебристым компьютером работающим в режиме ожидания. На стене, свободной от книжных полок, висели рога и охотничье ружье с патронташем. В углу стоял телевизор "Сони" с метровым экраном и видеомагнитофон.

- Минуту, - Ротшаль отправился на кухню, появился оттуда с запотевшей бутылкой белого вина. - Не против?

- Конечно, не против, - сказала Элла. Хозяин вновь удалился на кухню, Валдаев присел на мягкий затертый стул. Элла устроилась в кресле.

- Дядя терпеть не может, когда ему помогают по дому, так что пусть сам накрывает стол, - она схватила пульт дистанционного управления. - Ну-ка, чем забавляется мой дядюшка, - с этими словами она нажала на кнопку. И чуть не подпрыгнула на месте, когда комнату огласили собачий лай и чье-то улюлюканье.

На экране за зайцем мчались собаки. Изящные, неземные создания - гончие. Маленький серый комок несся вперед. Он был жертвой. Что было у него на уме? Знал ли, что ему не уйти? Понимал ли, что судьба его решена?

- Ну вот, она уже забавляется, - улыбнулся Ротшаль, заходя в комнату. Он поставил на стол салатницу с неизменным московским блюдом - салатом "оливье".

- Бедное животное! И ты наслаждаешься этим? - возмущенно воскликнула Элла.

- Наслаждение - сказано громко, - Ротшаль взял у Эллы пульт, включил медленный просмотр. Теперь собаки жили в другом времени. И от этого их движения стали куда более свершенными. - Но это красиво. - Он обернулся к Валдаеву. - Вы не увлекаетесь охотой?

- Нет.

- Тоже, как Элле, жалко беззащитных животных?

- Что-то вроде того.

- Напрасно. Никто не хочет понять, что отношения охотника и жертвы лишены морали. Они - выражение борьбы за существование. Побеждает совершеннейший.

- Да, животные борются за существование, - горячо произнесла Элла. - А охотник просто развлекается.

- Нет, это не просто развлечение. Тут нечто гораздо большее. Это внутренняя потребность охотника. Отражение некоего общего закона. - Ротшаль задумался. Впрочем, это долгий разговор.

Валдаев кинул взор на экран. Там дали увеличение бегущего зайца. И вдруг журналист представил себя на его месте. Надо рваться вперед, чтобы выжить. Но нет ни сил, ни возможности. А сзади - они. Преследователи... Чур меня!

Хозяин опять занялся сервировкой. Через пару минут на столе стояли тарелки с ветчиной, осетринкой, вазочка с икрой.

- Горячего не будет, - развел руками Ротшаль.

- Мы сюда не есть пришли. Мы пришли поглядеть, как поживает научная интеллигенция. - Элла пересела из кресла на стул. И тут же начала сооружать бутерброд с икрой.

- На, - она положила его перед Валдаевым. - Он у нас стеснительный, - с усмешкой пояснила она дяде; Тот понимающе кивнул. А Валдаев ощутил, что краснеет.

Ротшаль разлил по бокалам вино.

- Плохо говорю тосты, - произнес он. - Спасибо за то, что посетили меня в моей берлоге. За встречу?

- За встречу, - Элла чокнулась с ним, потом с Валдаевым.

Валдаев прикрыл глаза и маленькими глотками выпил вино. Оно было вкусным и быстро туманило голову.

- Изумительно, - Элла поставила опустевший бокал. - Где купил?

- Прислал коллега из Франции, - пояснил Ротшаль.

- Значит, "Геном человека" - дело денежное, - заключила Элла.

- Где как, - покачал головой профессор. - У нас - не очень.

- Мой дядюшка - один из ведущих специалистов по международной программе "Геном человека", - пояснила Элла - Знаешь, что это такое?

- Примерно представляю.

- Цель программы - расшифровать ДНК человека. Читать хомо сапиенса как книгу. - Элла взяла инициативу в свои руки и разлила вино по бокалам.

- Только в этой книге слишком много страниц, - улыбнулся Ротшаль. - И мы только нащупываем, на каком языке она написана. Ну что, твой тост, Элла...

Так потихоньку они уговорили одну бутылку и взялись за другую.

Валдаев не слишком любил ходить по гостям. Ощущал неловкость. Ему не нравилось напрягаться и казаться чем-то большим, чем есть на самом деле. Не так часто он встречал людей, с которыми ощущал себя свободно. Так вот тут был как раз такой случай. Хозяин квартиры излучал обаяние и доброжелательность. Он острил и незло подтрунивал над окружающими. За вечер прошлись по многим темам. Единственно, речь у Ротшаля была литературна, текла плавно, что слегка утомляло. Местами он был нудноват, когда ступал на тропинку пространных рассуждений. Но эти недостатки нередко встречаются у ученого люда.

- Нужно, чтобы Валерий написал о тебе статью, - сказала Элла, грустно глядя в опустевший бокал.

- Я не против, - с готовностью произнес Валдаев. Ему хотелось сделать приятное этому человеку, как-то отплатить за доброе расположение.

- Нет, - Ротшаль вдруг посерьезнел. - Ни в коем случае.

- Дяде чужда мирская слава, - засмеялась Элла.

- Ты сама знаешь, что дело не в этом. Повисло неловкое молчание.

-Да нет, ничего особенного здесь нет, - нарушил его Ротшаль. - Просто я человек суеверный. Предпочитаю не особенно распространяться в средствах массовой информации по моей тематике.

- Почему? - заинтересовался Валдаев.

- Сложно все это... У любого ученого иногда возникает ощущение, что он переступает через грань дозволенного. И та ней уже не его епархия.

- А чья?

- Высших сил.

- Бога, что ли?

- Скорее Сатаны. Мы вторглись в запретное. И многие получают по голове.

- Что вы имеете в виду?

- В последнее время слишком много смертей вокруг тех, кто занимается этой проблематикой.

- Что, заговор? - журналистское естество Валдаева взыграло.

- Да что вы, - засмеялся Ротшаль. - Нет. Просто... Просто случайности... Длинная цепь нелепых случайностей.

- Когда случайностей много, напрашивается мысль о закономерностях.

- Любая случайность - выражение высшей закономерности, - сказал поучительно Ротшаль. - Кто-то тасует наверху судьбы. Все ополчается против тех, кто приоткрывает занавес над запретной областью.

- Мне недавно говорили то же самое.

-Кто?

- Брал интервью у члена секты сатанистов... Если попался на глаза Дьяволу, то он обращает на тебя внимание. И спускает собак.

- И собаки эти?..

- Имя им случай.

- Что же, - Ротшаль задумался. - Гипотеза интересная...

* * *

Эту ночь они провели у него дома. Элла оценила его патологическое стремление к порядку: "Чисто, как в операционной".

Уходя, чмокая его почти по-сестрински (что немножко огорчало), но уже с некоторой обыденностью (что радовало) в щечку, она заявила, что ее опять пару дней не будет, и ему сразу стало тяжелее дышать.

Следующий день, сидя за компьютером и готовя очередную статью о новых происках инопланетян в Бразилии, он никак не мог сосредоточиться. И поймал себя на том, что торопит время. После тридцати он зарекся торопить время, поскольку понимал - с этого возраста время начинает играть против человека. Но сейчас он готов был стегать его. Он хотел одного - чтобы новое свидание с Эллой настало побыстрее. Желание вновь встретиться с ней, касаться ее, просто ловить аромат ее духов, наслаждаться ее волнующими движениями и изгибами тела было всепоглощающим. В этом устремлении ощущалось все больше даже не страсти, а какой-то томной болезненности.

Худо-бедно он протянул время до обеда. Зажарил себе свиную отбивную с зеленым горошком, открыл банку маринованных огурцов и пакет томатного сока - так что обед получился вполне съедобный. А потом, прихватив с собой большую чашку с томатным соком, опять засел за опостылевшую статью, которая, несмотря на разболтанное состояние автора, упорно продвигалась к финалу.

Требовалась забойная концовка. Статья обязана начинаться и кончаться броской фразой, тогда больше шансов, что она отложится в памяти читателя.

- Ну что, мы все окружены марсианами?

Нет, это была не последняя забойная фраза. Это была фраза, которую он услышал, подняв телефонную трубку. Хотя вполне годилась для концовки.

Звонила Наташа. И эти слова заменили ей "здрасьте".

- Привет, - произнес он, мысленно чертыхнувшись. - Это ты о чем?

- Читаю твою статью в последней газете. Зайчик, ты талант.

- Спасибо, - мрачно произнес он.

- Но пишешь чаще то, в чем ни хрена не петришь. Надо тебя все же прихватить в катакомбы.

- Мы уже обсуждали этот вопрос.

- Боишься, лысенький.

- Не называй меня лысеньким! - взорвался он. Ему давно хотелось поставить ее хотя бы в этом вопросе на место. Понимал, что переговорить эту девку, переболтать тяжело - рискуешь вызвать шквал насмешек. Но терпение не безграничное.

- А ты что, с прошлой встречи оброс? Поздравляю, волосатенький.

- Слушай, ты начинаешь действовать на нервы!

- Только начинаю?

- О Боже, - вздохнул он.

Он понял, что состояние у сатанистки злобно-циничное. И она чем-то удручена.

- Зайчик, ты собираешься указание редактора выполнять?

- Какое указание?

- О работе со мной.

-Ну?

- Антилопа гну... Обойдемся без подземных капищ. Подъезжай сейчас ко мне. Не пожалеешь.

- Зачем?

- Сюрприз... Да не бойся ты так. А то по проводам твоя дрожь передается.

- Чего мне бояться?

- Чего? - Голос стал ниже. - Например, что тебе перережут горло. От уха до уха.

- Бред какой-то.

- Или ты перережешь... Ладно, - сатанистка замолчала. Потом произнесла бодро: - В общем, не трясись. Кое-что тебе покажу.

Валдаев поморщился. Ехать ему никуда не хотелось страшенно. Тем более не хотелось видеть сейчас Наташу. И, надо признать, эти разговоры о перерезанных от уха до уха горлах, несмотря на их очевидную абсурдность, достаточно сильно нервировали его. Но редактор сожрет с потрохами, если узнает, что сорвался "сенсационный материал".

- А завтра нельзя? - слабо попытался возразить Валдаев

- Не на рынке. Не обвесят... Жду. Ни здравствуй, ни до свидания. Сатанистка просто бросила трубку.

- Хамье, - удрученно отметил Валдаев и стал собираться в дорогу.

Близился час "пик". И в метро плескалось обычное всеобщее раздражение, усталость после рабочего дня, истерия от всеобщей суеты.

Перрон. На линии, похоже, были опять неполадки - они теперь случаются аккурат раз в три дня. И вновь поезда шли с большими интервалами, отсюда народу толпилось немерено. Главное - проникнуть в поезд. Народ при появлении поезда напрягся, как напрягаются бегуны перед хлопком стартового пистолета. Сначала в темени замаячили бледные отблески огней, постепенно превращаясь в горящие глаза длинного железного червяка - жителя тоннелей. С угрожающим громыханием поезд вынырнул и стал тормозить у перрона. Казалось, он не остановится, но, подчиненный ниспосланному ему свыше распорядку, поезд послушно, как прирученное животное, замер и распахнул свои бока, из которых хлынули пассажиры.

Следующий поток - входящие. Валдаев хотел попасть в самое начало потока, чтобы проникнуть ближе к середине вагона, - там попросторнее и не наступают на ноги. Но хотел он этого не один, и по своей природе оказался не только в числе последних, но вообще рисковал не попасть в вагон.

- А ну-ка, наддай! - Толстый, пахнущий машинным маслом битюг надавил всей массой, и Валдаев почувствовал себя пастой, которую хотят загнать обратно в тюбик. Толстому это удалось.

- Ух, - Валдаев перевел дыхание.

Валдаев пристроился в центре вагона и смотрел на пробегающие за окном огни и перроны. Что-то завораживающее было в их мерцании. Особенно во внезапно возникающих и уходящих незнамо куда боковых тоннелях. Он вдруг передернул плечами. Ему всегда казалось, что эти тоннели идут куда-то в жутковатую, будоражащую неизвестность.

А сейчас в голову пришла дурацкая идея - а вдруг они закручиваются и выводят куда-то далеко. К тем самым черным капищам, о которых говорят...

Он на миг будто выпал из мерной череды событий. Все заволокло туманом. Ему представился исходящий откуда-то свет. Он качнулся, удержавшись на ногах... И, к изумлению своему, понял, что проехал свою остановку. Опять выпало время. И он ощутил липкий пот, который покрыл его

- Вы выходите... Ой, извините.. Пропустите... - с этими словами он протолкался к выходу.

Выйти, возвратиться на одну остановку. Подняться наверх. Перевести дух.

- Купите газету, - предложила ему старушка, держащая перед собой "МК" и еще несколько газетенок. - Новый "Мегаполис".

Валдаев остановился, рассеянно посмотрел на газету и тут с удовлетворением отметил, что его статья, которую редактор отдела "Мегаполиса" обещал запустить в ближайшем номере, действительно вышла. Да еще вынесена аршинными буквами на первую полосу: "Призрак пришел за пенсией".

Теперь пешком. И вот Валдаев уже перед дверью сатанистки.

Он надавил на кнопку звонка. Нажиматься она не хотела. Пришлось вдавить сильнее, и только после этого звонок отозвался грубой трелью. За дверью никто не ответил.

- Сильнее жми. Они там все музыку слухают, - послышался сзади трескучий старческий голос.

Валдаев обернулся и увидел крепкую старуху, которая с неодобрительным любопытством выглядывала из-за двери и хмуро изучала незнакомца цепкими глазами.

- Музыка - дом трясется. Вот и глохнут. Что им твой звонок коротенький.

Старуха засмеялась как-то неприятно, дребезжаще и захлопнула свою деревянную, без "глазка" дверь. Валдаев надавил еще раз на кнопку. За дверью звякнуло. Дверь распахнулась.

Валдаев остановился на пороге. Шагнул вперед. Запах духов. Неуловимый, такой, что непонятно - приятен он или нет. Сладостная отрешенность была в этом запахе. Он был будто не от мира сего...

Воздух будто зазвенел. Валдаев качнулся, схватился за косяк, напрягся и шагнул за порог...

Тонкий звон.

Валдаев врос в голубую холодную звенящую глыбу льда. Звон становился все сильнее. Глыба вибрировала, дрожала. И дрожь пробирала до последней частички все существо человека.

Дрожь становилась все сильнее. Душа Валдаева рвалась куда-то и не могла вырваться из глыбы льда.

А потом лед начал колоться. И Валдаев с ужасом понял, что душа его сейчас устремится наружу. С одной стороны, это было освобождение, с другой возвращения уже не будет.

Он собрал воедино все свои слабые силы...

И очнулся.

Голова была ясная. Пустая. И мир вокруг тонко звенел, как недавно звенела глыба льда, в которую он был закован.

Некоторое время ему понадобилось, чтобы понять, кто он, где он.

Он сидел на полу в коридорчике рядом с закрытыми дверьми ванной и туалета. У него ничего не болело. Вообще он ощущал себя человеком, здоровым на двести процентов. Во всяком случае, физически здоровым.

Он оглянулся. И содрогнулся, увидев рядом со своей правой рукой нож с кривым серым лезвием.

В этом ноже было что-то от ятагана. Что-то подводящее черту. Ручка была мокрая и ржавая.

- Черт, - Валдаев скривился, увидев, что на правой его руке тоже ржавчина, будто он только что орудовал этим ножом.

Валдаев поморщился, ухватился за стену, поднялся на ноги. Сделал осторожный шаг. Его качнуло, но чувство равновесия тут же восстановилось. Он уже бодрее направило к ванной. Теперь он понял, откуда идет тонкий звон. Это из ванной слышится звук падающей из крана струйки воды Что-то у него не то со слухом, вот и воспринимает этот звук как звон.

Он толкнул дверь в ванную комнату.

И застыл оторопело...

"Перережут горло. От уха до уха", - вдруг будто наяву зазвучали в голове слова сатанистки.

Кто-то и перерезал Наташе горло. Именно так - от уха до уха.

Лицо у Наташи было спокойное. Ее крепкое обнаженное тело никак не казалось мертвым.

Что-то непроходимое было между этими двумя фактами, будто высокая дамба. Только что разговаривавшая с ним по телефону Наташа - пусть не самое достойное на свете существо, но жаждущая чего-то, полная планов, устремлений, чувств, своих радостей. И вдруг - это бездвижное тело в теплой воде.

Сознание не охватывало всего происходящего. Валдаеву казалось, что это просто в ванной, полной пара, лежит похожая на Наташу кукла, которой какой-то капризный ребенок чуток надорвал голову. Рана была чистая и ровная. будто и не живую плоть взрезали, а пластмассу. Вот только вода была розовая. Не сильно слишком много крови вытекло через верхний сток, когда вода стала сливаться в него.

Валдаев провел ладонью по подбородку. И судорожно всхлипнул. Он прислонился спиной к влажному кафелю и сполз на пол, так что колени уперлись в ванную. Обхватил голову руками. Застыл. Ему не хотелось шевелиться и менять хрупкое равновесие. Хотелось заморозить мгновение, чтобы ничего не решать.

Но решать надо было. Вздохнув плотный от пара, теплый воздух, Валдаев поднялся. Опять застонал.

Все. Нечего терзать себя. Факт есть факт. Наташа мертва. И теперь главное что сейчас делать именно ему?

Первое побуждение было - бежать. Подальше. Побыстрее. Напиться. Забыться. Уколоться. Все, что угодно, лишь бы вытравить из сознания эту страшную картину.

Постепенно он обрел вдруг способность мыслить ясно и четко. Шок немного проходил. А приходило понимание - любая ошибка сейчас может стать роковой.

Он вспомнил старуху, которая советовала звонить ему второй раз. Такие старушки старой энкавэдэшной закалки всех видят, всех могут опознать. И опознает ведь, старая. Потом он представил, сколько он оставил отпечатков пальцев. Потом прикинул, что не так трудно будет пройтись по связям Наташи и выяснить, кто тот прилично одетый молодой человек, который заглядывал в квартиру и после визита которого остался труп. И вот тогда оправдаться будет куда труднее. А сейчас? Может он оправдаться сейчас? Может. Должен. Он не виноват. Не виноват - и баста...

Валдаев еще раз поглядел на труп. Подавил подступившую к горлу тошноту. И направился в комнату к телефонному аппарату.

По "02" он дозвонился только с третьего раза и на двенадцатом звонке. Ему вдруг пришла в голову мысль - если что-то случилось, человека могут убить и закопать, прежде чем на милицейском пульте барышня соизволит поднять трубку.

- Милиция, - прозвучал формально вежливый, но со скрытой неприязнью женский голос.

- У меня... - Он запнулся.

- Говорите.

Вдруг его горло пересохло. Он понял, что сказать ничего не может. Не в состоянии. Он потерял способность производить горлом звуки. Он судорожно вздохнул и бросил трубку. Просидел в оцепенении несколько минут. Легче ему не стало. Но он все равно предпринял вторую попытку.

Ему ответил другой женский голос. Несколько иной тональности, но тоже скрыто недоброжелательный. Или ему почудилась эта обвинительная недоброжелательность?

- Милиция. Лапина. Здравствуйте.

- Не знаю... Не знаю, как сказать.

- Что у вас произошло?

- Моя знакомая...

- Что ваша знакомая?

- Ее... Ее убили.

- Говорите адрес.

- Адрес... - Валдаев задумался, припоминая, где же живет сатанистка. Адрес, - тупо повторил он. И тут вдруг он вспомнил его, выложил без сучка и задоринки.

- Ждите. Сейчас будут. Постарайтесь ничего не трогать на месте.

- Я понимаю... Да, я понимаю.

Он повесил трубку и уселся на пуфик перед телефонным аппаратом. Он подумал, что еще может успеть исчезнуть. Но это была бы непростительная глупость.

Он скосил глаз и увидел на столике для телефона газету. На первой полосе были подчеркнуты красным фломастером две строчки из статьи: "Вырывающий сердца маньяк через несколько дней выйдет на охоту..."

Милицейская машина появилась на удивление быстро. Минуты через три после звонка в квартиру завалились двое здоровенных милиционеров, выглядевших еще массивнее от навешанных на них бронежилетов. В квартире сразу стало как-то тесно.

- Ну, чего тут? - недовольно спросил один из них -высоченный, под потолок.

- Труп в ванной, - сказал Валдаев, и не думая подниматься с пуфика.

Высокий сжал пальцы на рукоятке, и зрачок автомата уставился на Валдаева.

- Проверь, - кивнул старший своему помощнику. Тот толкнул дверь ванной. Присвистнул.

- Михалыч, тут жмурик. Девка.

- Та-ак. Забраслеть, - кивнул Михалыч на Валдаева. Второй милиционер подошел к Валдаеву и коротко приказал:

- Встать, руки за спину.

Валдаев послушно выполнил приказание. И ощутил, как на запястьях сомкнулось железо - не холодное, как он ожидал, а теплое, из милицейского кармана, согретое живым телом.

- За что же ты ее так? - осуждающе, но с интересом осведомился Михалыч. Изменяла?

- Это не я.

- Да это все не вы, - вздохнул Михалыч и взял телефонную трубку. Дежурный? Говорит старший АП-78. Мы на месте. У нас тут женский труп. Какой к чертям несчастный случай? Какое самоубийство? Горло располосовано!

- От уха до уха, - едва слышно добавил Валдаев, сам не понимая, зачем.

Часть вторая

РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО

Дальше Валдаев воспринимал все, как через пелену. Квартира начала наполняться народом. Закрутились типы в форме -с большими и маленькими звездами на погонах - и без формы. От этой толчеи у Валдаева пошла голова кругом. Сверкала фотовспышка. Валдаеву задавали тягостные, буравящие череп вопросы. Он отвечал односложно, не забывая повторять "это не я".

Потом его усадили в милицейские "Жигули". Ему было больно - наручники глубоко впились в кожу, но он боялся попросить ослабить их.

Наручники сняли в тесном кабинете, заставленном сейфами. Он сидел, съежившись на стуле. Над ним нависали массой какие-то бойкие ребята, которые то с грубым напором, то доверительно и мягко, как лучшие друзья, требовали одного признавайся. Как, за что, почему убил гражданку Кольцову Наталью Семеновну.

- Я не убивал ее, - упрямо долдонил Валдаев, и эти слова гулко отдавались под черепом, как эхо в просторной пещере.

И он снова и снова повторял одну и ту же историю - как пришел в Наташину квартиру. Он сказал, что дверь была открыта, - ему не хотелось говорить правду, что он отключился. Рассказывал, как обнаружил труп. Как позвонил в милицию. Объяснял, что знает убитую по работе, читайте статьи в "Запределье". Пришел, потому что она пообещала ему интересный материал. Все.

Не стал он говорить и о том, что у него куда-то пропало около четверти часа. Куда он их дел? Куда?!

Наконец ему съездили ладонью по уху, так что в голове зазвенело. Приготовились съездить еще. И тут послышался властный голос:

- Отставить.

Оперативник с сожалением опустил поднятую для следующей оплеухи руку и слез с края стола.

Вошедший взял стул, уселся напротив Валдаева и произнес:

- Ну здравствуйте, Валерий Васильевич. Я же говорил, что мы еще встретимся.

Валдаев прищурился и наконец узнал невысокого, худого, с жесткой седой гривой мужчину. Они встречались несколько дней назад при весьма неприятных обстоятельствах. Майор Кучер руководил группой захвата, которая разнесла Валдаеву стекла в большой комнате. Они искали какого-то Колю Турка и почему-то в его квартире.

- Я ни в чем не виноват, - в очередной раз заявил Валдаев. - Есть же, черт возьми, гражданские права!

- Есть, - с готовностью согласился майор. - В том числе право купаться в ванной без страха, что тебе перережут горло.

- Я не могу никому перерезать горло! - закричал с отчаянием в голосе Валдаев. - Неужели непонятно?!

- Действительно, глядя на вас, не скажешь, что вы можете хладнокровно перерезать женщине горло. Эх, если бы все люди были такими, какими кажутся, наша работа была бы легче легкого. Но у нас сложная работа, Валерий Васильевич.

- Меня это не интересует! Меня это не касается!

- Теперь уже касается.

- Я не убивал Наташу.

- Забудем пока о ней. - Майор Кучер расстегнул кожаную папку - ту самую, что и в прошлый раз, она почему-то запомнилась журналисту - и кинул на стол газету с подчеркнутыми фломастером строчками. Эту газету Валдаев только что видел в квартире Наташи.

Майор ткнул пальцем в строчку о маньяке, вырывающем сердца, который готовится выйти снова на охоту спросил:

- Узнаете?

- Газета лежала на столе.... Наташа почему-то испытывала слабость к статьям об этом маньяке.

- Ах слабость... Понятно.

Кучер выгнал всех из кабинета и начал допрос. Говорт он без агрессивного нажима, но с нешуточной угрозой. И Валдаев понял, что панически боится этого человека. Майор задавал, казалось, посторонние вопросы - о самом Валдаеве, о его жизни - и постепенно все туже опутывал сетями слов. И добивался своего - выводил из равновесия. Валдаев понимал - еще часик-другой такой беседы, и он признается во всем - хоть в убийстве Влада Листьева, хоть в покушении на Саддама Хусейна.

- Вам нужно мое признание, чтобы закрыть дело? Да?! - воскликнул Валдаев.

- Мне нужна правда.

- Чтобы я признался, что убил Наташу?

- Чтобы сняли груз с души, Валерий Васильевич.

- Давайте! Я подпишу! Все! - закричал Валдаев.

- Ну успокойтесь. У меня нет ни протокола. Ни диктофона, - Кучер похлопал себя по карманам. - Мы просто говорим как старые знакомые. Расскажите, как все было. Только откровенно. Это ни к чему не обязывает.

- Честно? Я пришел к ней. Долго трезвонил. Никто не открывал. Потом дверь открыли. И... И я ничего не помню. Меня будто отключили.

- Вас ударили?'

- Нет... Просто все уплыло.

- Так-так, - майор подался вперед. - И когда вы очнулись?

- Не знаю, сколько прошло времени. Я потерял ему счет. Я очнулся на полу. Сидящим на полу.

- А нож?

- Какой нож?

- Кривой. Острый.

- Он лежал рядом.

- Понятно.

- Но я не совершал этого!

- Я вам верю, Валерий Васильевич. Верю... Вы, - майор сделал нажим на это слово, - не совершали. - Он многозначительно улыбнулся.

- Что за намеки? - напрягся Валдаев.

- Да какие там намеки... Мы осознаем только часть нашего Я. А что там? Что в остальном пространстве сознания?

- В темной зоне?

- Пусть так. В темной зоне бессознательного.

- Нет... Я не мог... Это не я...

- Вы когда-нибудь теряли время, Валерий Васильевич? Выпадали из действительности?

- Нет!

- Так уж и нет?

- Я совершенно нормален... Пусть я слабовольный интеллигентишка, как любят выражаться ваши... Пусть. Но я не псих.

- Ну конечно, - с видом врача, который хочет только успокоить больного, произнес майор.

- Нет! Оставьте меня! - заорал Валдаев.

В кабинет заглянул здоровяк оперативник и осведомился:

- Чего он тут орет? Навалять ему, товарищ майор?

- Исчезни, - резко кинул майор, и дверь закрылась. - Ну так как, Валерий Васильевич?

- Я не скажу больше ни слова. Это все ложь. Инсинуации! Я никого в жизни пальцем не тронул, ясно?

- Конечно, ясно... Нам еще встречаться и встречаться. Кучер вышел из комнаты, и за Валдаева опять взялись оперативники. На этот раз на него не давили. Началась канцелярия - ему дали подписать казенные бумаги, разъяснили права, он пропускал все мимо ушей и лишь успевал ставить росписи на заполненных бланках. Его еще раз обыскали. Потом в комнату вошли двое милиционеров в форме. Они повели его по коридору. Куда-то в подвал.

- Стоять, - властно приказал милиционер. Мог бы и не говорить. Идти все равно было некуда - коридор перегораживала зарешеченная дверь, за ней стояла тумбочка на стуле скучал сержант. - Принимай задержанного.

- Примем. Лишь бы человек был достойный, - улыбнулся сержант, отворяя дверь.

- Это что? - слабо спросил Валдаев, которого поставили лицом к стене.

- Гостиница, - хмыкнул сопровождавший милиционер.

- Изолятор временного содержания, - пояснил сержант, беря из рук сопровождавшего бумаги и делая отметки в книге.

Коридор вильнул под прямым углом. Он шел дальше метров на двадцать, и по обе стороны его были металлические двери с окошками.

Валдаева подвели к одной из дверей. Открыли ее ключом. За ней было помещение где-то три на три метра. Там стояли нары. И там царил запах карболки и пота.

- Получайте новенького, - сказал сержант и легонько подтолкнул в спину.

Валдаев нерешительно шагнул за порог. Лампочка светила тускло. Казалось, здесь обитают какие-то ночные существа, которым вреден яркий свет. Притом существа эти хищные. Их было четверо.

- Братва, говорят, этот задохлик бабу зарезал, - улыбнулся похожий на татарина, низкорослый, голый по пояс субъект.

- А по виду не скажешь, - хмыкнул второй, шагнув навстречу Валдаеву и коснувшись пальцами его, будто хотел проверить, существует ли тот на самом деде.

- Крутой, - еще шире улыбнулся татарин. - У меня аж поджилки затряслись.

Валдаев прижмурился. На него напал ступор. Он понял, что теперь для него начинается настоящий кошмар - происшедшее раньше было только предисловием к этой книге ужасов...

* * *

"Все начинает рушится. Мир ополчается против тебя. А я защищена, я отдана ему", - так, кажется, говорила сатанистка. Что ж, она была права. Но права только наполовину. Мир действительно обрушился на Валдаева. Но вот только саму Наташу не защитил тот, кому она посвятила себя...

Что могло быть хуже? Он за решеткой, обвиняемый в убийстве. Что дальше? Дальше только боль, унижение, погибель...

Татарин напротив него качнулся и неожиданно протянул руку:

- Здорово, убивец. Я - Мусса. Это - Гога. Вон тот - Колян. Это - Клык... Спать там будешь... Не боись, ты тут ненадолго.

- Почему? - спросил Валдаев, ощущая, что тягучая атмосфера вокруг него начинает разряжаться.

- По убийству сидишь, - пояснил миниатюрный, чахоточный Гога, сидящий с ногами на нарах. - Особо тяжкое преступление. Под подписку тебя никакой следователь не выпустит. В сизо поедешь.

- Куда? - не понял Валдаев.

- Чего, сегодня на свет народился? - хмыкнул Мусса. - В следственный изолятор. Здесь так - только задержанные на трое суток сидят. А потом - или воля. Или сизо.

- Передачку-то есть кому принести? - причмокнув, осведомился татуированный бугай Клык.

- Некому, - вздохнул Валдаев.

Все родичи Валдаева жили в Оренбургской области. Мать была учительница, отец - инженер, крепкий, властный, почти непьющий. Двое братьев и сестра все в них - Учитель, председатель колхоза и врачиха. Еще давно маленького Валерика, как подававшего надежды, игравшего на пианино, с абсолютным слухом (вот уж что в жизни вообще не пригодилось!), отличника направили к бабушке в Москву, чтобы сделать из него интеллигента. Действительно, лучше, чем бабушка, с этой задачей не справился бы никто.

Доцент института культуры, старая интеллигентка, она взялась за воспитание пухленького, умненького внука водила его за ручку. Мальчишки из класса называли его маменькиным сыночком - правильнее было бы бабушкиным внучком, но маменькин сынок было обиднее. Бабушка умерла, оставив ему квартиру и множество старых вещей. Рана эта для него была незаживающая.

Родственники к нему относились как к большому чудаку, изредка наезжали, но не особенно напрягали. Сам он в Оренбуржье наезжал раз в два года. Он не любил те места. Они его раздражали, поскольку от семейного спокойного провинциализма у него не осталось ничего, за последние двадцать пять лет своей жизни он стал типичным москвичом, который не мыслит себя вне гигантского муравейника, который болеет Москвой и сидит на ней, как наркоман на героине...

Он подумал, что надо попросить приехать старшего брата. Тот поможет с адвокатом и вообще подскажет, как и что. Брат хваткий, деловой, создан для того, чтобы решать труднорешаемые вопросы... .

- За дело хоть девку пришил? - спросил Мусса.

- А вы откуда знаете? - спросил Валдаев.

- Тут "телефон" быстро все разносит. Так за дело?

- Не убивал я ее!

- Э, так все говорят... Вообще, если убил, это еще не значит, что ты убийца, - рассудительно произнес Мусса, усаживаясь в позе лотоса на нары. Захотелось убить, убил. Потом раскаялся. Через час ты уже изменился внутренне Ты уже другой человек, который никого бы не убил. Значит, ты уже не убийца. За что судить, спрашивается?

- Ну, Мусса, даешь. Философ, - с уважением хмыкнул Клык.

- Бродячий философ, - поддакнул татарин. - Был порыв - я украл. А сейчас не украду, оставь хоть двести тысяч рублей передо мной. Правда, братва?

- Ага, - кивнул Клык.

- Значит, я не вор. И нечего тут - следствие, суд.

- Только почему у тебя три ходки? - спросил Клык.

- Люди меняются, - развел руками Мусса. - Признаю, иногда я становлюсь вором. Но сейчас я не вор. Сейчас хороший мужик. Так что, если и убил ее, не стесняйся, лысый. Дело житейское.

- Никого я не убивал!

- Не убивал так не убивал. Все равно меньше чем десять лет не дадут.

- Десять? - переспросил Валдаев почти шепотом.

- А то и больше. Хотя за бабу многовато...

Валдаев пристроился на краешке нар. И оцепенел. Мыслей почти не было. Клубком ворочались страхи и ожидания. И вертелось в голове - десять лет, десять лет. Эта цифра была как гигантская глыба, готовая погрести его под себя.

Местные обитатели о чем-то рассказывали, гоготали, но Валдаев к ним не прислушивался. Он благодарил судьбу, что на него не обращают внимания. Он слышал, что бывает гораздо хуже. Что этот путь начинается с издевательств над людьми, с избиений. От мысли, что его могут избить, унизить, стало совсем дурно. И Валдаеву вдруг захотелось умереть. Вырваться из этого такого недружественного ему мира... Десять лет! Да ему не выжить здесь и месяца!

Сколько так прошло времени? Часа три. Валдаев так и просидел на краешке нар. Он сидел бы дальше, если бы дверь со скрипом не открылась.

- Валдаев, на выход, - сказал выводной. Валдаев поднялся. Мусса напутствовал:

- Ты, лысый, лучше во всем признайся. Меньше дадут. Валдаев кивнул. Он знал, что сейчас все пойдет уже по второму кругу - допросы, вопросы, угрозы. Но все равно, когда вышел из камеры, ощутил себя так, будто выбрался из тесной одежды. Сразу стало легче дышать.

Его провели в кабинет в том же здании. Это был другой кабинет, более просторный, с длинным столом, с телевизором в углу. На стене висел "План расстановки патрульных нарядов на территории, обслуживаемой ОВД муниципального округа". Это был кабинет какого-то местного начальника.

Во главе стола сидел майор Кучер. Он был чем-то сильно недоволен.

Он протянул Валдаеву распухший от вещей большой бумажный пакет и какой-то документ на ломкой желтой бумаге.

- Вот здесь распишитесь. В пакете проверьте, все ли вещи на месте.

Валдаев послушно расписался, еще не осознав, что при исходит. Тупо открыл конверт, посмотрел на паспорт, карточку Союза журналистов, ключи, деньги, которые пару часов назад извлекли при обыске из его карманов.

- Это что? - вяло спросил он.

- Отпускаем вас, - устало произнес майор.

- Нашли убийцу?

- Нет. Не нашли... Прокурор считает, что основании для вашего задержания нет.

- Правильно. Я никого не убивал.

- Не будем возвращаться к пройденному... Следователь прокуратуры полагает, что вы не убивали. И решил, что у него есть основания для подобных выводов...

- Он все понял.

- Чушь все это, Валерий Васильевич. Чушь... Нам-то лучше знать, как это было, - он подался вперед и секунды три смотрел Валдаеву глаза в глаза. Он надеялся, что его взор прожжет до глубины души. Может, так бы оно и было еще несколько часов назад. Но сейчас Валдаеву было все равно. Он ощущал лишь опустошение.

- Я ничего плохо не делал.

- А, слышали уже. - Майор откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. Из Москвы без нашего ведома не уезжать. Быть готовым прийти по повестке. Поняли?

- Понял.

- До встречи, - майор Кучер махнул рукой. Валдаев на подкашивающихся ногах вышел из комнаты. Там его ждал сопровождающий милиционер.

- Я провожу, - сказал он.

Он провел Валдаева на первый этаж, вывел на улицу и легонько подтолкнул в плечо:

- Свободен.

В лицо Валдаеву дохнул свежий прохладный ветер. Сегодня зима откуда-то из прошлого дохнула на город прохладой и столбик термометра рухнул до пяти градусов.

Действительно свободен - запело все внутри Валдаева.

Емy казалось, что оттолкнись он сейчас ногой от земли - и взлетит в воздух. Вокруг простор. Свобода. За спиной остались тесная камера и допросы.

Порыв ветра охладил его лицо, и Валдаев понял, что по щекам текут слезы.

Он как пьяный пошел по улице. Был уже первый час ночи. Он тормознул машину. Водитель заломил явно высокую цену, но Валдаев согласился. И через полчаса открывал металлическую дверь своей квартиры. Потом захлопнул ее. крыл на засов. Запер на все замки.

Все, теперь отсюда его не выкурить. "Мой дом - моя крепость".

Не раздеваясь, он завалился на диван. Ему сейчас хотелось одного - заснуть. И как можно дольше не выныривать из объятий Морфея. Но сон капризно не желал приходить.

Часы на стене отсчитывали минуты. А Валдаев лежал, прикрыв глаза. И в мозгу по кругу вращались картины и ощущения этого дня. Они отзывались дрожью, а иногда и слезами. Это была пытка, он никак не мог успокоиться, иногда тихо взвывал, как раненый пес. И больше всего ему было жалко сейчас себя. Наташу с перерезанным кривым ножом горлом ему тоже было жалко. Но эта жалость была пока больше абстрактная. Сейчас главный объект глубокой скорби -- он сам, мирный и тихий корреспондент тихой газеты "Запределье".

Когда часы приблизились к трем, он решил глотать снотворное - то, что делал нечасто. Он подошел к буфету, выудил коробку с лекарствами. Достал пузырек со снотворным. уложил таблетку на ладонь.

Заснуть. Забыться. Хоть на немного сделать вид, что в в порядке. Ему нужна передышка. Чтобы собрать воедино разъезжающиеся чувства и мысли.

Он взял стакан с кипяченой водой, уже хотел проглоти таблетку...

Дзинь - прозвучал дверной звонок коротко, как пистолетный выстрел. И разрушил спасительное ощущение oдиночества.

- Нет, - взмолился Валдаев.

Дзинь - на этот раз звонок звучал длиннее, настойчиы

Валдаев понял - за ним пришли. И все засовы и запоры - лишь блеф. "Мой дом - моя крепость". Нет для не крепостей...

* * *

Ремень на лежащих в кресле его брюках был кожаный, испанский. Из дорогих. Отличный ремень. Валдаев нагнулся над ним, провел пальцами по блестящей в свете ночника поверхности. А что, семьдесят пять кило живого веса не выдержит. Один неприятный миг - узкая полоска кожи впивается в кожу живую. Говорят, висельники долго не мучаются. Сразу пережимаются нервные окончания. Болевой шок - а дальше... Никаких беспокойств. Никаких допросов. Никаких нар и камер. Никаких монстров большого города, которые жадно тянут к нему руки. И никакого ощущения загнанности вечной жертвы. Отличный выход. Прекрасный выход. И майор Кучер останется с носом. И вес останутся с носом...

Отбросив прочь брюки с ремнем, он вздохнул, пытаясь нормализовать дыхание. Кровь стучала в висках. Сердце барабанило.

Он набросил халат, подошел к двери. Глянул в "глазок" И начал отпирать дверь. Верхний запор. Нижний запор Щеколда...

- Я тебя обожаю, - Элла качнулась и прильнула к У груди. От нее пахло вином - притом вином хорошим.

- Ты откуда? - не веря своим глазам, произнес он.

- С гульбища, дорогой, - она сбросила туфли, стянула синий пиджак и осталась в узкой белой юбке и красной просвечивающей блузке.

- Три ночи, - сказал он.

- Без десяти. Во, - она протянула ему руку. На запястье свободно болтался золотой браслет с часами.

- Без десяти, - согласился он.

- То-то, - Элла прошла в комнату, упала в кресло.

- Всего только без десяти три. Пионерское время, - она зевнула. - Ты куда исчез?

- Как куда?

- Я тебе сегодня полдня названивала.

- Дела были.

- Дела... Роза пригласила меня на вечеринку к институтским знакомым. Я хотела взять тебя с собой - неприлично девушке ходить в одиночку по таким компаниям.

-И?

- И не нашла. У тебя дела-а, - она снова сладко зевнула. - Пришлось ехать одно-ой, - протянула она. - Пить зело вино-о, - она начала расстегивать кофту. В общем, рюмка за рюмкой. И не заметила, два часа грянуло. А потом ко мне начал вязаться какой-то слюнявый тип. Я послала их к черту. И вспомнила, что до Валдаева рукой подать. Взяла такси - и вот здесь. Скажешь, я не права?

- Права, - он опустился перед ней на ковер и положил голову ей на колени. Она погладила его по лысине.

- Я не могла отказать Розе. Она такая зануда - потом бы целый год вспоминала. Такая зануда... И вообще - я люблю вечеринки! Почему бы мне не любить вечеринки?

Она помолчала.

- Но на следующую я беру тебя. Ты любишь вечерин-ки? ~- Она потянулась.

- Честно?

- Честно.

- Терпеть не могу.

Он на самом деле терпеть не мог вечеринки. Возненавидел их еще со студенческих времен. Они были ему в тягость. За столом нужно показывать себя, острить, и ему все время казалось, что и показывает он себя, и острит не так, невпопад. Особенно терялся, когда вдруг говорил что-то и вер смотрели на него, тогда он боялся провалиться и, как правило, брякал что-то не то. Вечеринки и в университете и позже становились тягостной обязанностью, не посещать их было непристойно, чтобы не прослыть человеком со странностями. На них обычно все надирались, плясали до упаду. Он плясал плохо, хоть и старательно. Потом молодежь разбивалась на пары, разбредалась по комнатам и темным углам, слышались чмоканья, женский хохот. Он же чаще оставался один. А когда притаскивали пару и ему, он надувался и, вместо того чтобы тащить даму в угол, начинал долго и нудно говорить на умные темы. Девушки ему уныло поддакивали, кивали, соглашались с его мудрыми мыслями и при первом случае улизывали в неизвестном направлении.

- Домосед, - она поцеловала его сверху в лысину. И Валдаев ощутил, как дурные мысли если и не ушли, то немного подвинулись. Притаились. Никуда эти мысли поганые не денутся. Набросятся очень скоро с новой силой. Но теперь рядом Элла. Она умеет отгонять дурные думы.

Он приветал и потянулся к ее губам своими губами. Она неожиданно с силой отодвинула его.

- Подожди. Неприлично совращать девушку, находящуюся в состоянии опьянения. Мне нужно умыться. Смыть грим. И обдумать свое поведение на свежую голову, - она засмеялась, встала, слегка качнулась и отправилась в ванную

Валдаев так и не встал с ковра.

Он услышал, как в ванной полилась вода, и его передернуло. Так же лилась вода в той ванной, в которой лежало несколько часов назад обнаженное тело с перерезанным горлом.

Он застонал, обхватив голову. Голова вдруг разболелась Все пошло вкривь. И он как наяву ощутил тот же легкий, но назойливый, туманящий сознание запах, как и на квартиры Наташи.

Он встряхнул головой и закусил зубами руку. Боль привела его в чувство... Стоп, надо брать себя в руки. Слишком близко сейчас он от бездны безумия. Ничего, рядом Элла. Он уцепится за нее, как утопающий за спасательный круг... Или за соломинку?

Она пробыла в ванной минут пятнадцать. Вышла уже твердой походкой. На ней был длинный махровый халат, оставшийся еще от Лены.

- Все, теперь перед тобой трезвая девушка, - Элла упала на диван. Правильно?

-Да, конечно...

Она потянулась к выключателю и хлопнула по нему. Зажглась хрустальная люстра в свои пять ярких ламп.

- Да будет свет, - провозгласила она. Он зажмурился, потом открыл глаза. И увидел, что Элла озадаченно смотрит на него.

- Валера, что-то случилось? - спросила она.

- Почему ты так думаешь?

- Ты не смотрел на себя в зеркало?

- Что, неважно выгляжу?

- Мягко сказано. У тебя вид, как у человека, проигравшего машину, квартиру и дачу в пирамиду МММ.

- Если бы... - он запнулся. Он был не в силах рассказать ей. К языку как прилепили гирю.

Она взяла его за руки, посмотрела в глаза - с тревогой и ожиданием. И приказала:

- Рассказывай.

Тут его прорвало. Он говорил, говорил, говорил. Элла кушала внимательно, не перебивая. Наконец он выдохся, замолчал.

Она прижалась к нему.

- Что делать, что делать? - прошептал он.

- Ничего.

- Как?

- Ты ничего не можешь сделать. Тебя несет, как ветку в водопаде. Что ты можешь теперь, кроме глупостей?

- Но...

- А что ты можешь изменить? Зато свихнуться ты можешь без особых усилий... Так что ничего не делай. Помнишь, что Карлсон говорил?

-Что?

- Спокойствие, только спокойствие... Мир такой каким мы его воспринимаем.

- Пока он не ударит по голове.

- И боль такая, какой мы ее воспринимаем. Забудься Валера... А я тебе помогу. Она обняла его.

- Я выключу свет, - прошептал он.

- Не надо. Мне хочется больше света! Он распахнул ее халат; Стянул его с ее плеч. Это было гораздо безумнее, чем раньше. Сейчас ему в затылок дышал страх, кралась по его следам погибель, и он хотел получить то, на что ему, может быть, отведен толщ миг в его жизни. И он был на вершине сладостно-болезненного блаженства. И Элла отвечала ему тем же.

Наконец, она закричала, укусила его в руку, прошептала

- Еще, еще...

И он с ужасом увидел, что сжимает ее горло в порыве страсти, все сильнее и сильнее.

- Еще...

У него немного просветлело в голове. Он отвалился о нее. Она глубоко дышала. Потом потрогала горло.

- Уф, ты чуть не придушил меня... Валера, ты ведь мог задушить меня!

- Нет, нет, - зашептал он.

- Мог... Но это было прекрасно.

- Прекрасно, - он с ужасом подумал, что мог бы сжать пальцы чуть сильнее... Нет, не мог. В нем слишком ярь. звучит колокольчик опасности... Но он не осознавал в то момент себя. В этой страсти вырвалась наружу вторая, темная составляющая его Я, о которой долдонят ему все уже неделю... Как далеко он может зайти?

Элла встала, прошлась по комнате. Присела обратно н диван

Он лежал, уткнувшись в подушку. И вдруг почувствовал, что она смотрит на него. Он приподнялся на локте. В ее взоре была какая-то затуманенность. А еще напряженное ожидание. Понимание. И страх.

Неужели она боится его? Или... Или что-то знает о нем такое, чего не знает он сам. Но как такое может быть? Бред! У него просто заходят шарики за ролики от переживаний. Это все жрущие его поедом назойливые страхи...

- Элла, - он притянул ее к себе...

* * *

Валдаев вышел из квартиры. У подъезда уже знакомые ему детины около синего "Форда" что-то высматривали. Бычешеий наткнулся на него взором и подался вперед. Валдаев затравленно оглянулся, присматривая пути отступления - проще говоря, куда смыться.

- Вы из девятнадцатой? - спросил, непривычно, заискивающе улыбнувшись, тот, кто помельче, с чубом до глаз, - помнится, напарник величал его Крысом.

- Да, - кивнул Валдаев, нехотя сбавляя шаг.

- Фирма "Локус", - Крыс подошел к Валдаеву и протянул визитку. - Меняем квартиры с доплатой. Хорошие деньги, взамен предоставляем практически такую же жилплощадь.

- Спасибо, мне не надо.

- Чего не надо? - подался вперед бычешеий, по нему было заметно, что он не прочь звездануть клиенту сразу в ухо. - Хоть бы об условиях спросил.

- Нет, спасибо...

-Ладно, еще обговорим, - так многозначительно пообещал верзила, что сердце у Валдаева холодной ледышкой скользнуло куда-то в пятки. - Пошли, Крыс, нам еще в два флэта.

Валдаев перевел дыхание, стараясь унять противную дрожь в коленках. На фоне прочих неприятностей уже третьи по счету за последние дни разговор с этими головорезами и казался чем-то второстепенным. Но нервировали его эти типы сильно.

- Сатана вас задери, - прошептал он, направляясь автобусной остановке.

Карман жгла бумажка с записью адреса прокуратуры и номера кабинета следователя.

Последние три дня его затаскали по разным кабинетам в милиции. Теперь его желал видеть следователь прокуратуры

За эти дни он стал дерганым, шарахался от собственной тени, не то что от хитро закрученных или прямых как швабра, вопросов типа: как вы убили гражданку Кольцову. Он с ужасом думал, что с каждым допросом все больше усугубляет подозрения по поводу своей персоны, поскольку не уставал пыхтеть, краснеть, говорить какие-то глупости, в общем, больше всего походил на человека, у которого нечисто на душе и который мечтает избежать заслуженной кары.

Прокуратура располагалась в глубине дворов и представляла из себя двухэтажный покосившийся, давно не ремонтировавшийся старый дом, похожий на захудалый лабаз.

- Разрешите? - вежливо постучав и приоткрыв дверь четырнадцатого кабинета, произнес Валдаев.

- Валдаев? - грозно посмотрел на него щуплый, лопоухий, уже немолодой следователь.

-Да.

- Проходите.

И опять все пошло по новому кругу. Вопрос за вопросом. Уточнение за уточнением. И оброненные фразы, мол на свободе вы не потому, что невиновны, а потому, что мы законность блюдем. Но скоро...

Валдаев ерзал на жестком неудобном стуле - специально их, что ли, такие выпускают для подобных заведений, нервно барабанил пальцами по колену.

- Значит, гражданку Кольцову до того, как решили писать статью, вы не знали? - этот вопрос уже задавали раз десять. Следователь тоже решил тут попытать счастья.

- Не знал.

- Да что вы так нервничаете? Есть что скрывать?

- Нечего мне скрывать! Не убивал я никого!

Следователь удивленно посмотрел на Валдаева, будто в первый раз увидел. Потом с улыбкой произнес:

- Мне кажется, вам можно поверить. Убийцы так не дергаются.

- Вот, - Валдаев продемонстрировал трясущиеся руки - Это после допросов... Ну почему только меня терзают? Она принадлежала к секте сатанистов. У нее наверняка были связи с такими людьми, для которых что человека, что курицу зарезать. Ищите там!

- Ищем, ищем, - задумчиво изрек следователь. - Тут-то и начинается самое странное.

- Что странное?

- Это тайна следствия. Слышали о такой?

- Читал в книжках.

Следователь закончил писать и протянул Валдаеву протокол. И потребовал:

- Прочитайте. И распишитесь.

Валдаев прочитал. Расписался. Спросил:

-Все?

- Все... Пока все.

Опять Валдаев вышел из казенного дома один, без наручников. И готов был возблагодарить Бога за это...

Допрос занял немного времени, и освободился он раньше, чем думал. Теперь на работу. А там - тягостная небходимость объяснять главреду, где он пропадал на несколько дней. И вообще, что произошло.

В кабинете редакции сидела Нонна. Она перепечатывала рецепт в графу "Секреты народной медицины" с толстого фолианта в коже - "Травника под редакцией госпожи Устимовской" издания 1888 года.

Поздоровавшись, она пристально оглядела Валдаева, как доктор пациента, и осведомилась:

- Чего, с моста падал?

- Да, - он махнул рукой. - Тут такое... Босс мной интересовался?

- Ему не до тебя. У него два дня переговоры со спонсорами. Хочет запродать несколько полос центру народной медицины.

- И получается?

- Вроде да... Но с утра он о тебе вспомнил. Спросил, где статья об инопланетянах в Бразилии.

- Вот она, эта чертова статья, - Валдаев с пластмассовым пустым стуком поставил "дипломат" на стол и с резким щелчком открыл запоры.

- Так чего у тебя все-таки? Любимая собака сдохла?

- Нет у меня собаки.

- А кто тогда?

- Одна знакомая погибла.

- Да-а.

Тут в комнату вплыл шеф. В его руке была неизменная дымящаяся трубка. Он рассеянно оглядел Валдаева, будто пытаясь припомнить, кто это такой и почему морда такая знакомая. Вспомнил. Потребовал:

- Статья о Бразилии.

- Вот, - Валдаев вынул из "дипломата" и протянул статью.

- Где статья о той даме, - Сомин прищелкнул пальца

ми. - Как ее...

- Сатанистке?

- Именно. Она обещала сенсацию.

- Не будет сенсации.

- Это как не будет? Это твое личное решение? - нахмурился главред.

- Наташа погибла.

- Как погибла?

- Горло перерезали.

- Как перерезали? - радостно заинтересовался шеф, как интересуются криминальной хроникой в газетах, и подался вперед.

- От уха до уха.

- А ты откуда узнал?

- Я труп обнаружил. И меня по милициям затаскали.

- Садись. Пиши. Срочно в номер. Чтобы через час статья была готова.

- Хотя бы через два.

- Ладно, через полтора. Сразу отдаешь на вычитку. Работай.

- Работаю, - вздохнул Валдаев. И уселся за компьютер - благо этого железа в комнате хватало.

От этой работы его воротило. Слова не желали ложиться на лист. Они сопротивлялись, но Валдаев силой втискивал их в строчки. Наконец материал был готов.

- Посмотрим, - кивнул шеф, извлекая свою ручку. - Ты не забыл, что завтра Зигелевские чтения?

- Не забыл.

- Завтра ты там. С утра.

- Будет сделано.

- Все, не мешай, - как вивисектор по призванию, Сомин углубился в увеченье материала.

Валдаев вышел из корреспондентской. Посмотрел на круглые часы в коридоре. Полтретьего. В три пятнадцать свидание с Эллой. Надо поторопиться.

Он пошел по улице. Сегодня поднялся шквальный ветер. Все чаще в Москве шалит стихия. После знаменитого урагана, срывавшего рекламные щиты, сносившего деревья и гнувшего фонарные столбы, шальные ветры все чаще стали посещать столицу. Ветер ударил в лицо. Валдаев поежился. Состояние у него было немного гриппозное. Но он знал, что причина не в простуде. Все дело в нервах. Он не думал, что может выдержать такое количество стрессов. Однако выдерживал, хотя, конечно, на пользу ему это не шло. Весь мир вдруг стал серым, омерзительным. И страшно неуютным. Ему не нравился этот мир, который будто инеем покрыла его холодная тоска. Единственным светлым пятном в нем сейчас была Элла. И Валдаев все больше зависел от нее. Она удержала его на грани, явившись той ночью. Она его добрый ангел.

Добрый ангел терпеливо ждал под часами на улице.

- Опаздываешь, - строго произнесла она, подставив щеку для поцелуя.

Он протянул ей цветы, которые купил только что. Она приняла их благосклонно.

- У тебя трясутся руки, - сказала она. Валдаев стыдливо спрятал руку в карман.

- Плохо, - произнесла она и взяла его под локоть. - Ты должен выглядеть достойно... Вперед.

Через несколько минут они пили чай на кухне у профессора Ротшаля.

На этом визите к своему дядюшке настояла Элла. Она заявила, что он человек мудрый, даже если и не распутает ситуацию, то даст дельный совет. А если не даст совета, то хоть успокоит. "А то ты готов погрузиться в депруху, милый".

Это точно. Валдаев уже вполне был подготовлен для тяжелой депрессии. А следом за этим и для дурдома...

- Вино опять от коллеги из Франции? - спросила Элла, когда они устроились на кухне у профессора. На этот раз стол был украшен жареной, отлично приготовленной телятиной.

- Нет. На сей раз из магазина напротив, - Ротшаль разлил вино по бокалам.

- Давай выпьем, чтобы Валера избавился от всех своих проблем, - предложила Элла.

- Совсем проблем не имеют только покойники. За мужчину пьют, чтобы он преодолел трудности, - сказал Ротшаль.

Тонкий звон бокалов. Несколько глотков неплохого вина.

- А теперь рассказывайте, - велел профессор. И Валдаев опять рассказал все. Ротшаль умел слушать. Он задавал вопросы. Подбадривал, когда рассказчик затихал. Делал перерыв, когда видел, что Валдаев слишком волнуется.

- Что скажешь? - спросила Элла, когда Валдаев закончил рассказ.

- А что ты от меня ждешь? Я не знаю... Если бы милиция имела какие-то улики, думаю, никто бы вас не выпустил... Что касается убийства вашей знакомой. Ну что, нравы падают. Сейчас обществом правит его величество ПСИХОЗ. Он овладевает слабыми душами, и тогда рука тянется к ножу. Прекрасные, добросердечные люди вдруг обнаруживают, что в глубине души они хищники.

Профессор внимательно посмотрел на Валдаева. И тот съежился от этого взгляда. Потому что ощутил в нем недоверие. И настороженность. Взор был изучающим.

- Вы что, не верите мне? - спросил Валдаев, голос вдруг сразу стал каким-то сиплым.

- Вера - не научное понятие... Но я хочу вам верить...

- Ну а что дальше?

- Чего беспокоиться? Время расставит все по местам. Излишнее беспокойство открывает двери врагу. Оно впускает Психоз. Точнее, выпускает его из глубин человеческого сознания.

- Я только и слышу об этих чертовых глубинах!

- Не надо нервничать, Валерий.

"Не надо нервничать, мой друг,

Врач стал еще любезней.

Почти у всех людей вокруг

История болезни",

выплыли не к месту из памяти Валдаева слова песни Высоцкого.

- Злиться на превратности судьбы, - продолжил Ротшаль, - все равно что ненавидеть торнадо или землетрясение. Есть данность, которую надо принимать твердо и честно.

- Я слышал нечто подобное от Эллы.

- Она способная ученица... Профессор разлил вино.

- Валерий Васильевич, если я смогу, то помогу вам всем. Мои возможности ограниченны. Я могу навести кое-какие справки.

- Нет, спасибо. Не надо...

- Почему же. Меня это не затруднит.

- Но...

- Не стоит беспокоиться, - Ротшаль поднял бокал. - Твердость духа, которая позволяет нам оставаться людьми.

В груди Валдаева начало закипать раздражение. Его опять кормили бесплатными советами... Ну а, собственно что ему нужно-то? Выплакаться? Чтобы его успокоили? Чтобы сказали - ничего, все обойдется? Он знал за собой слабость - лезть ко всем знакомым и даже полузнакомым людям со своими неурядицами в надежде, что его станут успокаивать, в крайнем случае можно с комфортом падать дальше в пучину депрессии, если его не успокоят. Эта старая забава - игра с собственными чувствами, когда умом понимаешь, откуда что идет, но поделать ничего не можешь, Да, если Элла с ролью успокоительного средства справлялась, то с ее дядей дела обстояли куда хуже. Он своими словами только усиливал тревогу.

Неожиданно в Валдаеве вспыхнула молнией неприязнь к этому человеку. Но ему тут же стало стыдно.

Валдаев пригубил вино. Вдруг внутри он начал наполняться каким-то дискомфортом. Он бросил взгляд на висящие над компьютером большие, мерно тикающие часы. И затейливая медная секундная стрелка нервно вздрагивала. перелетая от одного деления к другому. Эта стрелка приковывала взор. В ней было что-то важное.

Он ощутил, что голова его на миг куда-то поехала.

- Что случилось? - с тревогой тронула его за плечо Элла.

- Ничего. Все в порядке, - Валдаев стиснул зубы. Да, пора лечиться. Он опять взглянул на часы и вздрогнул. Секундная стрелка продолжала свой ход. И она показывала - куда-то вновь пропало секунд пятнадцать его времени...

* * *

Уже стемнело. На улице было не холодно, но как-то промозгло и туманно. Да еще нервы. В общем, Валдаева начала бить мелкая дрожь, и Элла почувствовала это.

Она подняла руку и остановила надвигавшуюся из темноты пушисто светящимися фарами автомашину. Водитель, несмотря на туман, увидел клиента.

- Куда везти? - деловито осведомился о

- Ко мне? - держась за дверцу, она обернулась к Валдаеву, стоявшему на мокром от недавнего дождя тротуаре, в котором туманно отражался свет фонарей.

- К тебе, - кивнул он.

Элла назвала адрес, договорилась о сумме. И белая "Волга" с пассажирами тронулась с места.

Когда они уже сидели в квартире, Валдаев ощущал, что дрожь не проходит.

- Заболеваешь? - сочувственно спросила Элла.

- Нет, это пройдет.

- Давай в ванную.

В ванной он стоял под тугими горячими струями и чувствовал, как отогревается внутри. А яркий свет стремился изгнать темные мысли, и это у него даже получалось.

Он докрасна растерся полотенцем. Надел длинный мужской халат и подумал о том, от кого он остался у Эллы.

- Ты там живой? - спросила Элла. - Тут уже очередь в ванную.

- Пожалуйста, - он вышел в показавшийся холодным после влажного тепла ванной комнаты коридорчик. Плюхнулся на кровать. Прикрыл глаза. Голова легко гудела. И казалось, что перед закрытыми глазами возникают какие-то иные таинственные пространства, которые вращаются друг в друге. От них веяло беспокойством.

- Подвинься, - прошептала Элла, пристраиваясь рядом с ним. - Девушка тепла хочет, - ее рука распахнула его халат на груди. И Валдаева охватило сладостное чувство.

- Я тебя люблю, - прохрипел он.

- Правда? - она усмехнулась с неожиданной злостью.

- Правда. Конечно, правда.

- Хорошо любить современным мужчинам. Любовь не накладывает никаких обязательств. Раньше надо было побеждать на турнирах и дуэлях. Завоевывать сердца. Платить жизнью.

- За одну ночь, как с Клеопатрой, - поддакнул Валдаев, вспоминая оброненные как-то Эллой слова о египетской царице.

- Вот именно. Сегодня же страсть ничего не стоит. Она дается даром. В крайнем случае создает трудности для кошелька. Разве это правильно?

- Все мы дети своего века.

- Это отвратительный век, Валера. Это век слабых духом.

- Ты меня совсем затюкала.

- Я? Нет, дорогой. Ты не знаешь, как я умею затюкивать. Ты меня знаешь только с одной стороны.

- А на самом деле у тебя тяжелый, стервозный характер, - через силу засмеялся он.

- Где-то так и есть... Поговорим об этом через год.

- Поговорим, - кивнул он, подумав, что если так пойдет дальше, еще неизвестно, где он будет через этот год.

- Не обращай внимания, - она скинула халатик и прижалась к нему жарким телом.

Она стала все сильнее гладить его. Пальцы у нее были крепкие. Острые наманикюренные ногти впивались, подчас довольно больно, в кожу. Неожиданно боль пронзила плечо.

- Что такое? - встревожилась Элла. Он потер плечо. Поглядел на него. Там был приличный кровоподтек. Он напоминал следы зубов.

- Откуда это, черт возьми? - скривился он.

- Укусила какая-нибудь, - Элла ласково погладила плечо.

- Ну что ты говоришь, - он смутился.

- Валера, что с тобой? Обман памяти? Это же я тебя вчера прикусила. Ты еще взвыл. Не помнишь?

- Нет, не помню! - воскликнул он. Он вдруг напрягся. Он попытался вспомнить это. И ничего. На этом месте в памяти не было ничего!

- Ладно, ладно, - Элла притянула его голову к своей мягкой груди. - Не волнуйся, - мягко, как при общении с больным, произнесла она.

От ее слов и от тепла этих рук Валдаеву стало легче. Он ощутил прилив нежности. Отбросил все прочь. И полетел куда-то в пучины страсти.

После безумного пика наслаждения он задремал. Проснулся в темноте. Мало того что на улице была ночь, так еще и шторы были плотно задернуты, так что в комнату не пробивался даже свет фонарей.

Валдаев ощутил толчок беспокойства. Он встал, прошелся по комнате. Отодвинул шторы. Туман рассеялся, и в окно светила ровно обрезанная посредине луна.

Он оглянулся на уткнувшуюся в подушку обнаженную Эллу. Щемящая жалость овладела им. Ему захотелось прикрыть ее одеялом, защитить от всех невзгод. Она была сейчас для него самым дорогим человеком. И он радовался, что способен на такое чувство. Будто свет зажегся в ночи. Он готов был поверить, что действительно любит ее. Хотя, по большому счету, с трудом представлял, что в себя включает это слово.

И тут как током ударила мысль и быстро растеклась сладостно-болезненным ядом по телу - а каково было бы сейчас взять и разбить это ощущение. Уничтожить... вместе с его источником.

"Маньяк вырывал сердца жертв", - вдруг не к месту, крысой из черной норы выскользнуло и оскалилось воспоминание. Газетная полоса о похождениях маньяка, вырывающего сердца. Интересно, а он сам мог бы стать таким маньяком? Он вдруг на миг ощутил свое родство душ с этим таинственным темным существом.

Вдруг какой-то бес будто толкнул вперед. Подойти, взять за шею так, чтобы хрустнули позвонки... И все. Концы разрублены. Не нужно ни за кого бояться. Не нужно нести на себе сдавливающую маску цивилизованного человека. Полное освобождение.

И вдруг возникла совершенно идиотская идея - а может, он и есть тот самый маньяк? Иначе откуда эти ощущения родства, единого резонанса с тем неизвестным черным человеком? А провалы в памяти - что за ними? Что скрывают эти пятна? Может, кровавые пиршества?

Ему вдруг непреодолимо захотелось шагнуть к Элле.

Он затряс головой. И вынырнул из сумеречного состояния между реальностью и выдумкой. Будто только что побывал где-то в другом мире.

Он перевел дыхание. Сейчас он вполне контролировал себя. И овладевшее им недавно безумие казалось теперь совершенно абсурдным. Оно было чужим!

Он медленно сполз по стенке на пол. Встал на колени. Его объял ужас. Только что он чуть не потерял себя.

"Ах ты, ночь, что ж ты, ночь, наковеркала", - вспомнился есенинский стих. Как он назывался? Да, так и назывался - "Черный человек"...

- "Черный человек, ты прескверный гость, Эта слава давно про тебя разносится",

процитировал он негромко.

Все, долой наваждение!

Он с размаху ударил кулаком по стене, так что костяшки чуть не треснули.

Элла вздрогнула. Очнулась. Посмотрела на него. В темноте не было видно выражения ее лица, но Валдаев знал, что на нем читается вопрос.

- Что случилось? Что с тобой, милый?

- Все хорошо, дорогая.

Он лег рядом с ней, нежно обнял ее.

- Все хорошо, - повторил он, зная, что лжет. Ничего у него хорошего не было...

* * *

Зигелевские чтения проходили в синем старинном особняке всероссийского научно-просветительского общества, расположенном в тихом переулке недалеко от Лубянки. Это был ежегодный трехдневный слет аномалыциков всех мастей, посвященный памяти одного из основоположников советской уфологии Феликса Зигеля.

Особнячок был уютный, старый. До революции в нем располагался отель, и, на удивление, на некоторых стеклах в темных закутках остались исполненные с ятями и на иностранных языках соответствующие надписи. В особняке были остатки былой отельной и просветительской роскоши - прекрасная лепнина, расписные потолки, которых в странном союзе коснулись кисти как советских, так и дореволюционных художников. Здесь все дышало былыми эпохами, уходящими временами. Временами, когда само слово "наука" вызывало благоговейный трепет. Но теперь особняк был обшарпан сверх меры. Крыльцо с широкой лестницей готово было обрушиться. Да и стены, и лепнина шли трещинами. Все ветшало, нищало, как и сама отечественная наука, и российское просветительство. Зато ощущалось дыхание новых времен. Все больше комнат на втором этаже отвоевывали какие-то фирмы и фирмочки с прилизанными мальчиками-менеджерами и длинноногими, шлюшного вида секретаршами, которых волна последнего финансового кризиса едва не вымела на панель. Старинная мебель из этих комнат пропадала. Лепнина - тоже. В отвоеванных фирмачами помещениях бесцеремонно расставлялась никелированная офисная мебелишка и воцарялся новый, нахрапистый, пластмассово-стальной, компьютерно-факсовый, долларово-марочный, консалтингово-маркетинговый дух. Валдаеву, видевшему это постепенное, напористое, бесповоротное завоевание каждый год, в три дня Зигелевских чтений, становилось грустно.

Аномальщики, оккупирующие раз в год особняк, вносили в обветшало-академическую и коммерческо-современную атмосферу особняка свежий дух веселого бесшабашного безумия. В эти дни здесь обсуждались вопросы, при одном упоминании о которых у просветителей былых коммунистических времен случился бы минимум сердечный приступ. Проблемы использования шаманов Вуду в метеорологических и народнохозяйственных целях. Телепатическая связь с высшим разумом. О практической пользе пророчеств. Какие только темы здесь не смаковали! По каким только поводам не драли глоток.

Ныне, как и в прошлые года, все пошло по заведенному из года в год распорядку. На открытии чтений слово традиционно предоставили родственникам вдове и дочери покойного основоположника русской "тарелкологии". Потом зазвучали, как и год, и три года назад, призывы найти эти поганые, ничтожные деньги и издать полное собрание трудов основоположника незнамо в скольких томах. После вступительной части начиналось настоящее пиршество духа. Начинались доклады.

Конференц-зал с тяжелыми портьерами и высоким потолком, по которому угрожающе шла рассекающая лепную розетку трещина, был заполнен до отказа. Валдаеву посчастливилось занять место в первых рядах рядом с двумя болтливыми ведьмочками из Саранска. По другую его руку два бородача чертили в блокнотах какие-то схемы, совали их друг другу под нос и что-то упорно, агрессивно доказывали.

Валдаев включил диктофон. Сперва он слушал вполуха. На душе была тяжесть. Будто что-то колючее, мерзкое поселилось в нем, высасывая весь интерес к жизни и отравляя ядом. Но постепенно он вслушивался и с удовольствием ' включался в общее сумасшествие.

Как и на "Прогрессоре", докладчики и доклады были самые разные. Двое физиков - доктор наук и кандидат рассказывали о лабораторной проверке теорий Козырева о свойствах времени и возможности моментальной связи между любыми двумя точками Вселенной. Это были серьезные ребята. И говорили они серьезно, без скидок на дураков, с формулами и выкладками, поэтому в зале их слушало от силы человек десять. Ведьмочки рядом с Валдаевым вообще перестали обращать на кого-то внимание и выясняли, чем лучше "работать со сглазом" - православной молитвой или заклинанием из черной магии, напечатанным в начале века в книге "Оккультизм".

Валдаев оглядел публику и икнул, когда встретился глаза в глаза с сидящей на три ряда сзади Королевой Космоса. Она, все так же загадочно улыбаясь, погрозила ему пальцем. Валдаев вжался в спинку стула и, сделав вид, что занят докладом, начал делать какие-то пометки в блокноте.

Скука в зале господствовала недолго. Публике понравился доклад о том, что кентавры и сатиры - результат генной инженерии инопланетян. Благосклонно восприняла публика и сообщение о том, что большие египетские пирамиды стройобъекты инопланетян, созданные как заправочные колонки неизвестной энергией на космической трассе. Дальше выяснилось, что письменность - подарок инопланетных братьев по разуму. Сельское хозяйство - от них же. Религия - тут и говорить нечего, все ясно. В общем, все вокруг у человечества было импортное, все привозное. Даже пророки и просто гениальные люди - оттуда.

Как всегда на чтениях, более-менее серьезные доклады и докладчики сменялись такими выступлениями, от которых волосы становились дыбом. Правдами и неправдами на. трибуну вырывались жрица Космической церкви, контактеры с Богом, Девой Марией, Цивилизацией планеты Трон (несколько лет назад популярная газета написала утку о контактах с представителями цивилизации с этой планеты, и тут же появились толпы общающихся с Троном, а то и побывавшие там). Они грозили скорым апокалипсисом, естественно, спасутся посвященные.

- Началась новая эра. С 1979 года на Земле рождаются только инопланетяне. Души покойников ушли с кладбищ, так что теперь можно и не хоронить людей, надрывался один.

Воинственных мракобесов гнали в три шеи, но они разбрасывали пачки листовок.

Да, психов, как обычно, было полно. Правда, с годами их становилось чуть меньше. Как только аномальные темы открыли на всеобщее обозрение, психи двинули туда гурьбой - они держат нос по ветру новых веяний и первые чуют интеллектуальную моду и нездоровый интерес.

Наибольшее оживление публики вызывали неизменные Уфологические склоки. На трибуну вышел знатный уфолог Борис Шуринов и набросился на другого знатного уфолога - Владимира Ажажу. Спор уфологических титанов длился уже несколько лет. И все эти годы они примерно одними и теми же словами обвиняли друг друга в профанации проблемы, плагиате, невежестве, умышленной подтасовке фактов, ну а также в ряде криминальных грешков. После выступления Шуринова пошла грызня "инопланетников" с "параллелыдиками" - то есть тех, кто считает НЛО кораблями пришельцев с других планет, и тех, кто принимает их за таинственные реалии параллельных пространств. Тут же в спор злобно бросились мистики - самые агрессивные и непримиримые из уфологов. Их главарь проорал из зала что НЛО - это бесы, а те, кто занимается их исследованием, закладывают душу дьяволу.

"Шабаш калился и лысел, пот лился горячо", - вспомнил Валдаев песню Высоцкого.

В перерыве люди хлынули из зала в коридоры и фойе, потянулись друг к другу в кружки по интересам. Знакомились те, кто занимается схожими темами, люди воочию видели тех, чьи статьи читали, достигались договоренности, устанавливались контакты. Ну а заодно кто-то выплескивал на кого-то кипяток своего бреда, кто-то кому-то что-то с невменяемой настойчивостью втолковывал. Раньше на подобных собраниях толкались, водя из стороны в сторону ушами-радарами, рыцари плаща и кинжала - кагэбэшники. Они неизменно интересовались аномальными темами и теми, кто ими занимался, пытаясь выудить не знаю что. Но в последнее время они к этим делам охладели, теперь им все до лампочки.

Валдаеву хотелось затеряться в толпе, чтобы избежать встречи с Королевой Космоса. Но та со всесокрушающей целеустремленностью душевнобольного настигла его. Взяла за рукав, притянула к себе и прошептала:

- Я предупреждала. Ты приговорен Звездным Советом...

- Мы знакомы? Вы ошиблись, - произнес Валдаев, вырывая руку.

- Приговорен, - она улыбнулась и, необычайно ловко лавируя и почти никого не задевая, устремилась к торговцам уфологической литературой, чьи ломящиеся от печатной продукции столы занимали почти все фойе.

Перерыв закончился. После него вышел вполне вменяемый человек двухметровый детина, кандидат психологических наук. Он рассказывал о деятельности группы по изучению показаний людей, видевших НЛО или иные аномальные явления.

- Мы тут сталкиваемся с большими трудностями, - заявил он. - Часто как доказательства контактов мы используем рассказы очевидцев, когда те находятся как в нормальном состоянии, так и при погружении в гипнотический транс. И тут возникает ряд любопытных моментов. О провалах памяти слышали все...

- Не все, - прервала его одна из саранских ведьмочек, которая ради такого случая отвлеклась от разговора о благотворном воздействии толченых сушеных жабьих лапок на повышение мужских возможностей.

- У многих очевидцев НЛО наблюдаются провалы в памяти, - пояснил психолог. - Люди выпадают из действительности. Из памяти будто ножницами вырезается кусок.

- И что дальше? - не унималась ведьмочка.

- Иногда удается под гипнозом восстановить утраченный отрезок. И тогда люди вспоминают вещи невероятные. Однако есть одно "но". В последнее время мы убеждаемся, что нередко эта память - ложная.

- Как это ложная? - возмутились с той стороны зала апологеты внеземной теории НЛО.

- Будто кто-то записывает в память данные сведения, как на видеокассету, пояснил ученый.

-Кто?

- Мы не знаем, - пожал плечами психолог. Валдаев услышал это и как-то съежился.

- Простите, - произнес он, поднимая руку. - Память переписывается благодаря внешнему воздействию? Или человек сам, избегая травмирующих воспоминаний, пишет нечто, что его устраивает?

- Возможны оба варианта, - отметил психолог.

- То есть у человека теперь нет уверенности ни в чем - Даже в собственном прошлом? В том, как он провел прошлый день? - воскликнул Валдаев.

- Или прошлый год. Но это относится к свидетелям аномальных явлений.

- А к другим людям? К простым смертным? - настаивал Валдаев. Этот уверенный в себе молодой ученый говорил жутковатые вещи. Вещи, которые журналисту были очень не по душе.

- Затрудняюсь сказать, - пожал плечами психолог. - Мы не занимались этой проблемой настолько широко... Но не исключаю, что этот феномен психики имеет проявления и в других сферах человеческого бытия... Самая большая тайна - это человек.

- И лучше стараться не касаться ее, - сказал Валдаев.

- Она сама касается нас...

* * *

- Здравствуй, Валера, - донесся из телефонной трубки отдаленный голос Эллы.

- Привет. Ты откуда? - поинтересовался Валдаев, услышав какой-то шум, прерывающий голос любимой женщины, лязг, грохот.

- Я? Из автомата.

- Мы встретимся?

- Мы? Да, встретимся.

Элла была рассеянна, будто не в себе.

- Что-то случилось? - спросил Валдаев.

- У кого?

- У тебя.

- У меня? Нет, ничего, - с неожиданным напором Элла произнесла, будто сбрасывая оцепенение: - В общем, я через час у тебя. На это время никому не назначай.

- Ты о ком?

- Ну, я не знаю, какое у тебя расписание встреч с дамами.

- Ничего себе.

- Шучу, дорогой. Целую. Жди...

Она приехала ровно через час. Жарко поцеловала его.

Но Валдаева кольнуло неприятное чувство - он ощутил некое отчуждение в ней.

Она скинула одежду, оставшись в трусиках и бюстгальтере. Впрочем, бюстгальтер тоже недолго прикрывал ее соблазнительные формы - она скинула и его, вызвав тут же в груди Валдаева бурю. Он жадно смотрел на нее. Она улыбнулась ему, щелкнула по носу - достаточно болезненно, натянула халат и отправилась в ванную. Там зажурчала вода.

Валдаев вдруг ощутил, как его начинает одолевать тревога. Вроде никаких видимых причин для нее не было. Но она возникала из пустоты и сдавливала его голову. И голова начала гудеть, как трансформатор. И будто повеял приятно-неприятный запах, похожий на запах духов. Тот самый, который он ощущал в квартире Наташи, когда обнаружил ее труп... И этот звон воды в ванной комнате. Какие-то субъективные ощущения, отголоски чувств - но как это все напоминает тот страшный день, когда в горячей воде плавала "кукла" с перерезанным горлом...

Он обхватил голову руками и в очередной раз со страхом подумал, что дела его плохи. В последнее время с ним слишком много происходит неладного.

Как говорила Наташа: кто переходит грань и обращает на себя внимание Князя Тьмы - на того ополчаются люди и события. А потом и его собственный разум. Впрочем, она, кажется, выразилась куда проще - едет крыша.

А может, она уже давно съехала? Может, он вообще не он? Может, все его Я это ложная память? Воспоминания - обман?

- Не, ну ты совсем сдурел, - негромко произнес он.

Прошло уже слишком много времени. Элла определенно дольше обычного задерживалась в ванной, и Валдаев ощутил новый укус тревоги. Ему вдруг пришло в голову, что этот день просто так не кончится. Он ощущал напряжение в воздухе, как перед грозой.

- Элла, - позвал он.

Ему никто не ответил.

- Куда ты пропала? - он подошел к ванной.

Опять никакого ответа.

Он забарабанил по двери ванной. И опять никакой реакции. Вода там лилась еле-еле. Опять встала перед глазами картина - женщина с перерезанным горлом.

- Элла! - он сильнее ударил в дверь. И та немножко подалась. Она была незаперта.

Он остановился, замер, боясь открыть дверь. Он представил, что сейчас увидит в ванной еще одного человека с перерезанным горлом. Эллу!

- Вот болван! - обругал он себя, рассчитывая, что звук собственного голоса и это бранное слово вернет ему уверенности. Он вобрал в грудь побольше воздуха. И толкнул дверь.

Он ожидал, что ему в лицо дохнет влажным паром. Но в ванной было холодно. Из крана текла ледяная вода.

- Элла, - прошептал он.

Она стояла обнаженная перед зеркалом и Валдаеву показалась восковой фигурой. Она замерла совершенно неподвижно. И смотрела в зеркало. Взор ее застыл. Она смотрела себе в глаза, не обращая ни малейшего внимания на то. что в ванной есть теперь еще кто-то.

- Элла, - теперь уже резко произнес он.

Она не ответила.

Он положил ладонь на ее плечо. Плечо было холодным и мокрым. Элла не прореагировала. Он встряхнул ее. Потом посильнее. Она резко сбросила его руку и обернулась.

- Что с тобой? - воскликнул он. Он теперь вцепился обеими руками в ее плечи и опять встряхнул - теперь достаточно грубо.

И отпрянул, увидев, что она смотрит на него с ужасом.

- Ты... - прошептала она. И замолчала. Он тоже молчал, не понимая, что происходит, но понимая, что происходит что-то жутковатое. Его личный мир, в котором он так уютно жил столько лет, продолжал трещать. осыпаться. Он терял логику. Элементы этого мира не должны были вести себя вот так, но все же вели. Откуда этот ужас? Что такого он сделал Элле? Что она увидела в нем?

- Что с тобой? - спросил он хрипло.

- Нет, - она встряхнула головой. Взор ее прояснился. - Нет, ничего. Не обращай внимания.

- Ты так надолго застряла здесь. Ты вся замерзла.

- Да, - кивнула она, обхватила руками свои холодные плечи. - Да... Пошли...

Она обняла его, прильнула всем телом к нему, впилась долгим поцелуем, и разум привычно, как всегда при встречах с этой женщиной, начал отступать, освобождая самые необузданные чувства.

Сегодня Элла превзошла самое себя. Она совершенно потеряла голову. И сегодня в ее поведении в постели с новой силой заявило нечто напористо-агрессивное, хозяйское. Сегодня она использовала его со всей страстью. И это ему нравилось. И пугало...

Они расслаблялись после того, как доходили до предела. Но вскоре начинали снова. И к середине ночи в изнеможении отодвинулись друг от друга. В углу комнаты слабо горела декоративная лампа, состоявшая из разноцветных ниток световодов. Света она давала мало, но отлично создавала интимную атмосферу.

Элла уселась на диване, едва прикрывшись простыней и прислонясь к ковру на стене. Она смотрела куда-то в окно, где под порывами ветра шевелились похожие на изломанные скрюченные лапы чудовищ ветки деревьев.

- О чем ты думаешь? - спросил Валдаев.

- Почему ты считаешь, что я о чем-то думаю?

- Потому что у тебя задумчивый вид.

- Я просто ловлю этот миг. Я сейчас почти счастлива. Это счастливый миг. И я не могу его поймать, поскольку стоит о нем подумать, а он в прошлом. Тебя никогда не пугала невозможность человека застолбить участок в настоящем?

- Как?

- Где оно, настоящее? Ты не успеваешь ощутить его, а оно уже превращается в прошлое.

- Да, - кивнул он и выдал свою любимую идею: - Однажды мы понимаем, что время становится врагом.

- И однажды человек становится не в ладах со временем. У тебя не было никогда такого ощущения?

- Не знаю, - соврал он, пожав плечами.

Она опять молча уставилась на дергающиеся за окном ветки.

- Элла, - снова нарушил тишину Валдаев.

- Да, дорогой.

- Давно хотелось спросить... - он запнулся, подумав что давно зарекался выяснять отношения. Но сдержаться не мог. - Что ты во мне нашла? Почему ты со мной?

- Это как расценивать? - улыбнулась она.

- Просто как вопрос.

- Хочешь правду?

-Да.

- Такие люди, как ты, всегда хотят, чтобы им резали правду-матку, а потом, узнав ее, обижаются или впадают в черную тоску.

- Я не впаду.

- Что я в тебе нашла? Наверное, твою слабость. Не секрет, что женщины выбирают или диких, необузданных и сильных самцов, способных приносить мамонта в пещеру. таскать свою любовь за косы и защищать от невзгод. К таковым ты... - она запнулась.

- К таковым я не отношусь.

- Не относишься... Или женщины реализуют свой инстинкт материнства. Находят тех, кого им надо защищать.

- И что, меня надо защищать? - все-таки с готовностью обиделся он, хотя ничего нового она не сказала.

- И еще как, - произнесла она.

- Ну, спасибо, - шутливо произнес он, обнимая ее. - Ты моя валькирия. Амазонка...

- А что. Во мне есть эти качества, - не поддерживая шутливого тона, произнесла она. - Скорее - я Артемида. Я отлично умею охотиться.

- На зайцев?

- И на волков тоже, - холодно произнесла она, неожиданно резко отводя его руку. Она поднялась.

- Я в ванную.

Она вышла. Зашуршал душ.

Валдаев присел на кровати. Он глянул в окно, но ничего интересного или необычного там не обнаружил. Посмотрел на часы - они показывали два.

С Эллой что-то сегодня не в порядке. Определенно. Но что с ней происходит? Он вдруг подумал, что почти не знает .е. Не знает ничего о ее проблемах, о ее жизни. Он эгоистично пользуется ее телом, даже не пытаясь ничего дать взамен.

А ведь ее что-то сильно гнетет - с необычной ясностью осознал он. А он боится даже спросить об этом. Он боится, что его призовут как защитника, а защитить он не мог даже себя.

На него резкой волной накатили нежность и страх - страх потерять ее. Он знал, что рано или поздно она уйдет от него. Он не из тех людей, с которыми такие женщины выдерживают долго. "Материнское чувство". Да нет, он скорее просто временная игрушка для нее. Забава.

От этих мыслей захотелось взвыть на луну. И чувства вдруг обострились. Опять этот запах неизвестных духов. И резкая боль в висках... Будто какое-то мощное течение повлекло его сознание в темную пучину. Он ощутил, как все уплывает - который раз уже за последние недели. Вдруг его кольнуло - погибаю.

Но он не погибал. Он просто выключился на миг...

Тут же включился. Сбросил с себя оцепенение. Поежился. В комнате стало прохладно.

Элла опять обосновалась в душе, не желая оттуда вылезать.

Он терпеливо прождал минут десять. Вспомнил, с каким лицом она стояла недавно у зеркала. И пошел ее опять тормошить.

Он подошел к ванной. Душ по звуку хлестал там вовсю. Хлестал буднично, не вызывая никаких дурных ассоциаций. Валдаев вспомнил, как недавно он вполне серьезно боялся увидеть в своей ванной труп с перерезанным горлом.

Господи, какой мусор может плавать в голове, как в грязном Пруду!

- Элла, - бодро крикнул он.

Толкнул дверь - она была не заперта.

На этот раз ему в лицо дохнуло паром. Он прижмурил глаза.

- Элла, - вновь произнес он.

Открыл глаза.

И оторопел...

В ванной никого не было.

- Элла, - растерянно повторил он, будто ожидая, что она появится из-под раковины. - Что за шутки? Он прислонился спиной к кафельной стене. Потом он начал схватывать детали. Халат, в который закутывалась Элла, висел на Крючке.

- Элла! - позвал он, выйдя из ванной.

Никто не откликнулся. Он обошел всю квартиру. У него теперь не было ни страха, ни отчаяния. Навалилось медвежьей тушей какое-то отупение.

Он сделал несколько открытий. Элла исчезла. И все вещи она оставила в квартире, так что можно было сделать вывод - исчезла она в чем мать родила. Может, улетела, как Маргарита, на метле?..

Следующее открытие было еще более ошеломляющим.

Он наконец обратил внимание на то, на что должен был обратить с самого начала. На часах было двадцать минут четвертого. У него вылетело из сознания почти полтора часа. Они не могли пролететь за мгновение, на которое он отключился. Это было просто невозможно.

Ну и еще... Он заметил в ванной следы крови. И тут же смыл их душем. Потом опустился на пол и обхватил голову руками. Голова была пустая и гулкая, как чугунный котелок...

* * *

Валдаева расстреливали из пулемета. Пули со звоном лупили ему в грудь и рикошетили, впиваясь в стены...

Он замычал, повернулся на другой бок и приоткрыл глаза. То не пулемет строчил, а телефон звонил. Валдаев тупо посмотрел на аппарат, еще не в состоянии понять, что происходит и где он находится. Ему не хотелось ничего вспоминать. Он знал, что воспоминания эти лежат зловонным болотом где-то в туманной низине его сознания и лучше не трогать эту трясину.

И тут он вспомнил все разом. Вспомнил ночь. Вспомнил шелест душа. Вспомнил об Элле!

На кресле лежали ее вещи. Возникла дикая мысль: сама Элла будто сожрана монстром с темной стороны и от нее осталась только мятая обертка, как от съеденной конфеты, - колготки, платье, бюстгальтер, туфли.

Ночью, когда он понял, что дела плохи, ему захотелось отключиться от всего этого. Он съел одну таблетку снотворного. Не подействовало. Тогда отведал еще одну - и провалился в глубокий сон.

Телефон продолжал трезвонить.

Подушка была влажная от пота. Неприятно влажная.

- У, бисова сила, - прошептал Валдаев, с ненавистью скосив глаз на телефон.

Ничего хорошего от этого аппарата он не ждал.

Звонил кто-то очень настырный. Наконец телефон прервал свою трель. Но вскоре зазвенел вновь.

Валдаев протянул руку, сжал радиотрубку, как горло змеи. Подержал ее так пару секунд. Потом нехотя произнес:

-Да...

Внутри он подобрался в дурном предчувствии. Кого он ожидал услышать? Кого-то, кого хотел бы не слышать еще лет сто? Или опять это проклятое, многозначительное молчание?

- Валдаев, - донесся жизнерадостный голос ответственного секретаря "Запределья". - Шеф тут с бодуна порастал над твоим материалом. И запутался. Нужно в номер набирать.

- С каким материалом?

- О шаманах-киллерах.

-А.

- Так что ты подъедь глянь.

-Ох.

- Ты тоже с бодуна? - с бесцеремонным сочувствием больше походящим на подначку, осведомился ответственный секретарь.

- Тоже.

- А я завязал. Как отрубил.

- Часа через полтора буду.

- Ждем с нетерпением...

Пролежав еще несколько минут, Валдаев нехотя поднялся. Состояние у него было, будто его отметелили пыльным мешком. Во рту сухо, голова тяжелая. И в ушах колокольный звон...

Ему хотелось сейчас или напиться, или снова наесться снотворного. Он неожиданно позавидовал наркоманам, у которых от всех невзгод одно средство: дозу в вену - и в космос. И главное - жизнь короткая, мучаться недолго.

Валдаев с отвращением выпил растворимого кофе - зернистый варить не хотелось. Кофе был из новой банки, которую он купил в магазине у метро. На вкус - дрянь дрянью, хоть и из дорогих.

Через силу съел пару бутербродов - с ветчиной и с сыром. Потом набрал номер, ощущая, как ухает в груди сердце. Он бросил в пространство всю энергию надежды в безмолвном призыве: "Отзовись!"

Длинные гудки. Никто не отозвался.

Он прозвонил еще три раза, чувствуя, как надежда тает снеговиком на сковородке.

Бесполезно. Эллы дома не было. Он выполз на улицу, сжимая "дипломат" в руке. Рядом с остановкой он невольно убыстрил шаг, увидев знакомый бандитский синий "Форд" около азербайджанской палатки с фруктами и тех же двух мордоворотов. Тот, что поменьше, Крыс, шушукался с небритым хозяином палатки и перекладывал себе в карман засаленные мятые купюры. Второй, бычешеий, засунув руки в карманы, хмуро настороженно оглядывался по сторонам.

Крыс положил деньги в карман. И кинул напарнику, как сплюнул:

- Пошли.

Но бычешеий, как назло, заметил Валдаева и танком пополз к нему.

- Э, братан, - прикрикнул он. - Ну что, не надумал?

- Чего не надумал? - Валдаев остановился и уставился куда-то в землю. Он читал, что лесным гориллам нельзя смотреть в глаза - это вызывает у них приступ ярости.

- Насчет хаты? Куда тебе две комнаты?

- Что? - непонимающе спросил Валдаев. Бычешеий протянул руку и дернул журналиста за ворот куртки, отчего голова качнулась.

Валдаев с тоской огляделся, видя, как прохожие стыдливо отводят взгляды. Никто не хотел ни с кем связываться. Люди вообще не хотели ничего видеть. Это искусство жителя большого города - видеть только то, что тебя не огорчит.

- Падла, - бычешеий злобно скривился, причмокнул и маленькими злыми глазками уперся в Валдаева. - Падла ты, лысый. Сам говорил, что согласный... Мы поработали.

- Вы о чем? Когда я вам что говорил?! - возмутился Валдаев.

- Ты что, забывчивый такой? - Бычешеий притянул Валдаева к себе поближе, и тот ощутил исходящий из оскаленной пасти отвратный запах гнилых зубов и перегара. - Башка дырявая, да? Так мы бошки не только пробиваем, но и конопатим.

- Ладно, оставь, - сказал Крыс. - Номер квартиры знаем. Еще свидимся...

Бычешеий оттолкнул Валдаева, так что тот едва сумел устоять на ногах, и направился к машине.

Валдаев разгладил на груди куртку. Ноги были ватные. Но после того, что было ночью, он вдруг ощутил осоловелость и равнодушие. Ему неожиданно представилось, что эти двое злодеев - вовсе не настоящие. И город этот ненастоящий. Он состоит из грязных кубов гигантских игрушечных домов, в которых живут умные заводные куклы. Они куда-то стремятся, что-то делают, в них живет пружиной завод. Иногда они ломают друг друга, отрывая головы или режа горла от уха до уха... А иногда они исчезают, оставив одежду, - просто улетают на какие-то свои кукольные шабаши.

Валдаев прикусил губу, пытаясь вернуться к реальности Тут подошел автобус, зашипел, затормозил, и куклы начали ломиться в него...

"Что-то совсем ты плох", - подумал про себя Валдаев.

Усилием воли он отогнал навязчивые идеи прочь, но знал, что теперь они прилипли надолго.

"Мужчина на грани нервного срыва", - вспомнил он название какого-то фильма. Хотя нет, фильм был - "Женщины на грани нервного срыва". Но это все равно. Срыв, он и есть срыв...

- Выходите?

- Посторонись!

- Уступите место пожилой женщине!

- Ща, разбежалась, карга!

Эти звуки окружающего мира будто пробивались через ватную преграду и с трудом долетали до Валдаева. Ему неожиданно захотелось что-то сделать, чтобы расколотить толстое стекло, разбросать эту вату и прильнуть к окружающему миру всем телом, почувствовать, что тот все-таки не игрушечный, а настоящий. Но сделать он ничего не мог.

Автобус. Поезд метро. Выход с "Таганской".

Он вышел из метро. Но устремился не в сторону работы. а во дворы. Поплутав, вышел к знакомой мутной забегаловке, где толпились окрестные пьяницы. Взял стопку водки И опрокинул ее, ловя на себе жадные взгляды двоих местных ханыг.

- Налил бы, мужик, - прогнусил один, пододвигаясь к Валдаеву.

- С чего это? - спросил тот. Водка горячо прокатилась по жилам. И это красномордое пресмыкающееся вдруг показалось ему забавным.

- Тут закон такой, - обидчиво, но с угрозой прогнусил красномордик. - Надо уважать тех, кто тут прописан.

- Это вы двое прописаны?

- Ага, - кивнул красномордый.

- Ладно, - Валдаев вытащил из кармана две десятирублевые купюры и протянул алкашу.

Тот сразу повеселел. По его физиономии нетрудно было догадаться, что он не слишком надеялся на успех и на самом деле "прописанных" здесь не слишком уважали.

- Ай спасибо, мужик, - он потянулся пожать дающую руку, но Валдаев с отвращением отпрянул.

- Без нежностей, - произнес он.

- Ну, спасибо, мужик, - повторил алкаш, притом вполне искренне. - Если нужно кому накостылять - ты скажи. Мы с Батоном день и ночь тута. Недорого возьмем.

- Подумаем, - кивнул Валдаев.

Красномордый отчалил.

Валдаев прикупил еще стопку и опрокинул ее. Эйфории и расслабленности не пришло. Наоборот, темная тоска сжала его еще сильнее своими удавьими кольцами. Зато ночные воспоминания немного потускнели и отдалились. Они стали восприниматься как виденный ночью по телевизору мистический триллер.

Пока он дошел до редакции, умудрился протрезветь полностью.

Он зашел в кабинет секретариата. Ответсек в одиночестве скучающе посасывал из металлической банки джин с тоником.

- Ты же пить бросил, сам сказал, - упрекнул Валдаев.

- Именно, - кивнул ответственный секретарь. - Вот и приходится пить эту дрянь... На, - он протянул материал.

- Да, шеф напрягся, - сказал Валдаев, глядя, как по границам прогулялся главредовский тонкий синий фломастер. Он посеял разрушения, как торнадо во Флориде.

- Сомин буйствует, - сказал ответсек.

- Почему?

- Не знаю. С утра был мрачный, злой и глотал таблетки.

- Чего случилось? - без интереса спросил Валдаев.

- По-моему, злой На тебя.

- На меня?

- Ага. Проговорился в сердцах - что-то вроде Валдаев допрыгался. Так просто ему не пройдет.

- С чего это? - Валдаев прикинул, что по работе не делал никаких проколов. И уж допрыгаться никак не мог.

- Не знаю. Лучше тебе на глаза ему не попадаться.

- Сейчас исчезаю. Только статью подправлю.

Валдаев прошел в корреспондентскую комнату. Открыл ключом дверь. На столе стоял еще теплый чайник - значит, недавно здесь был кто-то из коллег.

В "дипломате" лежала дискета с авторским вариантом статьи о заговорах смерти, дистанционно насылаемых на "заказанных" жертв московскими шаманами-киллерами из секты Буду. Статья являлась на девяносто процентов плодом его фантазии. Он вывел файл на экран. Просмотрел на бумаге безграмотные поправки главного редактора и принялся вносить в текст изменения. Немножко подскоблил материал в русле, угодном его начальственному превосходительству, распечатал на принтере.

Потом прикрыл глаза. Просидел несколько минут. Мысли его улетели далеко. И задолбила клювом дятла мысль:

"Что-то надо делать... Элла, Элла, куда же ты делась?"

Он пододвинул к себе телефонный аппарат. Настучал номер Эллы. И минуты две ждал, что кто-то откликнется. Потом еще раз набрал номер. На этот раз он ждал минут пять. Естественно, без всякого толка.

Он открыл записную книжку. Нашел стиснутую между страницами визитную карточку. Набрал один телефон и нее, обозначенный как "раб.", что означало рабочий. Там никто не ответил. Тогда он набрал домашний телефон. На седьмом звонке трубку подняли.

- Ротшаль у аппарата, - по-старомодному выразился профессор.

- Здравствуйте, Ким Севастьянович. Это Валдаев.

- Приятно слышать вас, Валерий.

- Ким Севастьянович... - Валдаев замолчал, не в силах закончить.

- Ну, я слушаю. У вас продолжение тех неприятностей, о которых вы рассказывали мне?

- Нет. Тут все в порядке... У вас Элла не появлялась?

- Нет, - даже по телефонным проводам прошла волна тревоги Ротшаля. - У вас взволнованный голос.

- Она была у меня. И ночью куда-то сорвалась.

- Вы поссорились?

- Нет. Ничего такого.

- Просто взяла и ушла?

-Да.

- Это странно. Очень странно.

- Вот именно!

- Странно и то, что Элла должна была утром появиться у меня или позвонить. У нас с ней сегодня достаточно важное дело. Она обязательно должна была выйти со мной на связь.

- Так где же она?!

- Я попытаюсь ее найти... Обычно она не бывает так беспечна. Так что вы взволновали меня, молодой человек. И сильно озадачили.

-Но...

- Не надо оправдываться. Я все понимаю, - последние слова Ротшаля прозвучали будто с каким-то подтекстом. - Позвоните мне часа через два. Может быть, все уладится.

- А что, может не уладиться?

- Не знаю, не знаю.

Валдаеву показалось, что профессор знает больше, чем говорит. Или просто хочет напустить туману. Впрочем, последнее маловероятно. Этот человек не из тех, кто любит иг-Рать на публику.

Валдаев в сердцах бросил трубку и зло воскликнул:

- Черт его дери!

- Кого? - поинтересовался ответсек, заходя в кабинет.

- Программу "Геном человека".

- А чем она тебе насолила?

- Да шибко умные там все.

- А, -- ответственный секретарь зевнул.

- Держи, - Валдаев протянул ему вновь отпечатанный материал.

Ответсек, еще слаще зевнув, лениво кивнул и отправил материал в папку.

- Пошел я, - сказал Валдаев, поднимаясь.

- Далеко?

- Стреляться.

- Что ж, дело добровольное, - хмыкнул ответсек.

Валдаев вышел из кабинета. В коридоре прислонился лбом к холодной стене. Стреляться он пока не собирался. Но жить ему уже начало надоедать...

* * *

Этим вечером Валдаевым владело ожидание. Он несколько раз звонил Элле по телефону - без всякого успеха. И Ротшаль куда-то провалился, тоже на звонки не отвечал. Оставалось ждать, что телефон зазвонит сам. И этот звонок принесет с собой известия.

Однако телефон не звонил. Как в спячку впал. И Валдаев чувствовал раздражение на этот фирменный "Сони", хотя умом понимал, что штуковина не виновата. Да, в конце концов, ей, вещи неодушевленной, совершенно все равно, злятся на нее или нет.

На улице темнело. Валдаев сидел в кресле, не включая свет, и будто внутренне затвердевал. И им завладевали, играли как игрушкой вечерние страхи.

Валдаев давно убедился, что страхи живут вообще вне сознания. Они самостоятельные хищные существа. Раз возникнув, они, почувствовав слабину в человеке, набрасываются на него вновь и вновь в самое неожиданное время. Они сжимают сердце и гонят бешено кровь по жилам. Истачивают нервы и здоровье. Ослабляет их только время. Но в принципе они неуничтожимы. Иногда к Валдаеву возвращались даже детские страхи. Какие-то картинки, ощущения ужаса. Со страхами надо уметь бороться, но у него это получалось туго.

Взор его скользнул по темной кучке Эллиных вещей. Он даже не удосужился их убрать. Сейчас вид этих вещей привел его в чувство.

- Хватит, - громко воскликнул он, будто желая обозначить свое присутствие в этой квартире, убедить самого себя, что он еще жив.

Он встал. Нужно шевелиться. "Не спи, замерзнешь", - вдруг вспомнил он детскую присказку. И сейчас она показалась ему смешной. Он издал истерический смешок. А потом принялся запихивать вещи Эллы в полиэтиленовый пакет. Он примерился, куда бы его засунуть. Потом кинул в гардероб.

Он представил - дверь открывается, и из ванной выходит Элла. С ней ничего не случилось. Просто она выпала из потока времени...

- Это же делирий, - простонал Валдаев.

За окнами все сгущалась темнота. Она густела и в квартире, пряча очертания предметов. Темнота эта сжимала тисками...

Его вдруг объял холодный ужас. Он съежился в кресле и с ясностью необыкновенной понял - он сходит с ума. Если уже не сошел. Может, сошел давно? Может, все прошлое - ложная память?

- Хватит, - прошептал он, ощущая, будто погружается в болото.

И тут зазвонил телефон.

Валдаев дернулся к нему. Схватил трубку. Это наверняка звонит Элла. Она сейчас скажет, что решила подшутить над ним. И что скоро вернется. Он подуется чуток, но все-таки великодушно примет извинения. И у них будет чудесная ночь. Еще более чудесная от сознания Валдаевым того, что °н вновь обрел потерянное.... Или это Ротшаль? Он успокоит, скажет, что все в порядке.

- Алло! - крикнул Валдаев.

- Валдаев. Чего ты так кричишь? - послышался прокурорский голос.

- Лена, - разочарованно выдохнул он.

- А ты кого ждал? Нет, ну кто тебе может позвонить в твою берлогу, а? Только такие же, как ты...

- Ты звонишь, чтобы меня оскорблять? - произнесен.

- Я? Тебя? Оскорблять? Валдаев, ты о чем? Конечно, ту погубил столько лет моей жизни, что любая другая женщина устроила бы тебе кузькину мать. Но...

- Чего ты хочешь?

- Семьсот рублей Левоньке на теннис.

- Зачем Левоньке теннис?!

- Потому что Левонька должен заниматься спортом, чтобы вырасти сильным. Иметь волю к победе. И как можно меньше походить на отца.

- Ну да. Ты его ещё отречься от меня заставь.

- Ох, Валдаев.

- А твой червь таможенный обнищал?

- Нет. Но он уперся. Хочет, чтобы ты тоже материально поучаствовал в судьбе сына.

- Ах, дело в принципе.

- Да. У кого-то на свете есть принципы. Ты не слышал об этом?

- Слышал.

- Эх, Валдаев, жалко мне тебя. Пропадаешь ты без меня...

- Не смеши.

- Напрасно смеешься. Ты же слабый человек. Я понимаю, ты не виноват. Вот сижу, книгу читаю - "Практичен психология". Там все про тебя. У тебя слабый тип нервной системы. В мозгу возбуждение преобладает над торможением. Цитирую: "Люди со слабым типом нервной системы как правило, мнительны, ранимы, они застревают на своих эмоциях".

- И что?

- В общем, люди они никчемные. И ты этому иллюстрация.

- Ну... - Он набрал побольше воздуха, ощутив, что его захлестывает злость. Сейчас он выскажется. Все выложи этой дряни!

Когда он выдохнул воздух, порыв уже прошел. Он только произнес:

- Ну ты хамка...

- Ой, Валдаев, не надо. Это еще как посмотреть...

Она опять затрещала.

Высасывала она из него энергию минут десять. Насытившись, попрощалась и даже забыла о деньгах, которые он должен за Левонькин теннис.

Этот звонок разозлил Валдаева. Но и вернул на грешную землю. Он поднялся с кресла, включил свет. Потом телевизор, и тишину разорвал тонкоголосый вопль:

- Ты меня любила, любила, любила... Пел какой-то голубоватый мальчик. Опять зазвонил телефон. Валдаев подался вперед. Сорвал трубку. Крикнул:

- Слушаю!

На этот раз звонил тот, кого ждали, - Ротшаль. Вот только звонил профессор всего лишь для того, чтобы проинформировать: он так ничего и не узнал, и ситуация представляется ему все более таинственной.

- Раньше она так пропадала? - спросил Валдаев.

- Нет, никогда. Она достаточно собранный и щепетильный человек.

Разговор принес только огорчения. Валдаев положил трубку. И тут же послышался звонок в дверь.

В груди екнуло. Он подошел к двери. Поглядел в мугный "глазок" и увидел в полутьме лестничной площадки женскую фигуру.

Он прижмурился. Тяжесть, лежавшая на его плечах, начала куда-то уходить. Он дрожащими руками сдернул цепочку, отодвинул засов, дернул тяжелую дверь. И крикнул:

- Элла!

* * *

Волна радости приподняла к небесам Валдаева... И тут его с размаху ударила о камни разочарования. - Вам кого? - сдавленно спросил он.

Девушка, стоящая перед дверью, была вовсе не Элла Хотя в "глазке" нетрудно и перепутать - фигуры у них были схожи. Девице было лет двадцать пять - двадцать семь. одета в мини-юбку и глухую кожаную куртку, застегивающуюся под подбородком. Непонятно было, как она дошла досюда - на таких толстенных и высоченных платформах далеко не уйдешь. Она была рыжая и наглая.

- Вас! - прикрикнула она, ставя ногу на порог так, чтобы Валдаев не закрыл дверь.

- Я вас не знаю.

Тут она вцепилась ему в рукав.

- Зато я тебя знаю.

- Вы кто?

- Я подруга Эллы...

- Тогда... - он сглотнул комок в горле. - Тогда проходите...

Он отступил, пропуская ее в прихожую.

Она прошла туда, прислонилась спиной к стене, скрестила руки на груди и оценивающе, с ног до головы оглядела его. Ему было неприятно от этого взора. Так осматривают вырезку в мясном магазине.

- Извините, как вас зовут? - спросил Валдаев.

- Роза, - презрительно кинула девица.

Валдаев попытался вспомнить, где он слышал это имя... Все правильно, слышал он его от Эллы. Это та самая институтская подруга, которая затащила Эллу на недавнюю вечеринку.

- И что вам надо, Роза? - осведомился он.

- Она к тебе ушла. И ее нет нигде... Где она? - неожиданно девушка оттолкнула Валдаева и прошла в большую комнату. Потом в маленькую.

- Это обыск? - спросил он.

- Где Элла?! - взвизгнула Роза.

- В тумбочке!

Гостья кинула недоуменный взор в сторону тумбочки.

И наконец поняла, что это шутка.

- Она говорила, что ты псих.... Она пошла к тебе. Она говорила, что ты маньяк. Но еще говорила, что любила тебя... А ты... ты... Негодяй, какой негодяй! - Она ринулась к Валдаеву, размахнулась и залепила ему пощечину...

- Да вы что?! - он обхватил обожженную ударом щеку, - Что ты себе позволяешь?

- Она ведь тебя боялась, - девушка плюхнулась на диван. Злобно, как собака, у которой отобрали кость, уставилась на Валдаева. Ему подумалось, что она сейчас кинется на него и вопьется зубами в шею. Эдакий московский рыжеволосый оборотень...

- Ты... Ты убил ее! - крикнула она.

- Да вы что?

- Ты, поганый маньяк, - она огляделась и тут увидела газету со статьей о маньяке, вырывающем сердца. Он взяла газету и криво ухмыльнулась. - Ты, дерьмовый извращенец!

- Вон из квартиры! - крикнул он.

- Чего так глаза выпучил? Убьешь меня? Так же, как ее убьешь? Не выйдет! Ее рука нырнула в сумочку. И в ней блеснул... Ну ничего себе - она держала никелированный пистолет. - Пристрелю!

Валдаев съежился, видя, как она сняла предохранитель и как палец с черным лаком на ногте дернулся на спусковом крючке.

Он вздрогнул, ожидая грохота, вспышки, болезненного удара в грудь...

Ничего не произошло. Палец не довершил своего смертельного движения.

Впрочем, не смертельного. Он присмотрелся и понял, что пистолет не боевой, а газовый, с соответствующим стволом. И еще он увидел, что гостья бледна от ярости... И от испуга. Она боится его. И этот наглый напор от отчаяния.

- Уйдите, - устало произнес он.

- Маньяк, - она шмыгнула носом. Всхлипнула. Из глаз потекли темные ручейки смешанных с тушью слез. - Погаси маньяк.

- Ты просто не понимаешь, что говоришь.

- Просто так тебе это не пройдет, - пообещала она.

Вскочила. Ракетой пролетела мимо него. И с размаху захлопнула тяжелую дверь, так что едва не осыпалась штукатурка.

Он уселся в кресло. Сердце пулеметом барабанило в груди, как будто желало вырваться наружу. Он никак не мог нормализовать дыхание. Не мог прийти в себя. Абсурдность, полная невероятность этого визита. "Элла боялась тебя..." Так, кажется, сказала эта фурия. Элла боялась? Почему? Какие были основания у нее бояться его? "Ты... Ты убил ее!.." - стоял в ушах голос Розы. А потом он вспомнил последние слова - насчет того что просто так это не пройдет. Нужно было предпринять хоть какие-то меры предосторожности.

Он посмотрел на часы. Двенадцатый час. Взял со стола связку ключей. Натянул ботинки. Накинул куртку.

Выползать на ночную улицу ему не хотелось. Под окнами весело горланили "Мурку" алкаши. У "Черного бизона", как обычно, выстроились машины. Ночная улица была полна пугающих звуков и беззвучных угроз. Но выбираться надо было...

Он со вздохом распахнул дверь...

* * *

Сон был тяжелый. Валдаев опять наелся снотворного. И просыпаться ему не хотелось. Но он проснулся и с час лежал в кровати. Потом нехотя поднялся.

В двенадцать позвонили с работы.

- Тебя хочет видеть шеф, - сказал ответственный секретарь.

- Опять по материалу о Вуду?

- А я знаю?.. Я шефа еще таким не видел.

Валдаев понял, что на метро до работы не доберется- нет сил на толкучку. Поэтому поймал машину - раздолбанный "БМВ", видимо, подобранный на заброшенной немецкой свалке. И минут сорок выслушивал ругань пожилого, в черной кожаной куртке и кепке-лужковке водителя по поводу московских пробок, гибонов (так ныне прозвали гаишников), "козлов, которые вчера от горшка оторвались, а уже за руль лезут". Валдаеву оставалось вежливо поддакивать, но мысли его были далеко. Он мог только позавидовать незамысловатым заботам и расстройствам шофера.

Он поднялся на этаж, где располагалась редакция. В корреспондентской была Нонна. Она барабанила пальцами по клавиатуре, получалось у нее быстро, мастерски - она вообще все делала хорошо. На Валдаева она посмотрела с сочувствием.

- Что тут у нас на деревне? - спросил он.

- Сомин доел одну упаковку успокоительных. Я ему бегала за второй.

- А чего переживает?

- По-моему, из-за тебя.

- А что из-за меня?

- Не знаю. Изрыгает в твой адрес сдавленные проклятия. Что ты такое устроил?

- Я устроил? - возмутился Валдаев. - Ничего я не устраивал!

- Ладно. Это в конце концов не мое дело, - бросила она и вновь углубилась в работу.

Валдаев причесался перед треснутым зеркалом в углу комнаты. И вздрогнул, когда увидел, что трещина на две части рассекла его лицо и эти две части не совпадали. В этом было что-то жуткое и вещее.

- Черт-те что, - воскликнул он. - Нельзя держать в комнате разбитые зеркала.

- Я же с него энергетику вредную снимала, - кинула Нонна. - Не помнишь?

- Да помню я, - Валдаев поправил зеркало и снова посмотрел на себя.

Из зеркала глядело осунувшееся лицо, взор у этого человека был затравленный, и Валдаеву не хотелось думать, что его лицо принадлежало ему. Ему вдруг показалось, что на него смотрит совершенно чужой человек. Откуда-то из треснутого Зазеркалья.

Он оттянул ворот свитера и отправился в кабинет к главному редактору.

- Здравствуйте, - произнес он, перешагивая через порог.

- Валдаев, - прохрипел Сомин как-то обреченно.

- Что случилось-то? - озабоченно спросил Валдаев.

- Что случилось? - шеф покачал головой. - Что случилось, да? А ты не знаешь?

- Не знаю, - растерялся Валдаев. Таким замордованным он не видел главреда никогда. Тот смотрелся куда более жизнерадостно даже в ту пору, когда на газету одновременно "наехали" налоговая полиция, отдел по экономическим преступлениям и санэпидемслужба с одной целью - разделаться с изданием.

- Все, Валдаев. Расчет. Увольняю тебя по собственному желанию.

- Почему?

- Еще спрашивает.

- Николай Николаевич, мы столько проработали вместе. И вы без объяснений выкидываете меня за порог.

- И ты меня так подставил - Сомин обхватил голову руками. - Так подставил...

-Я?

- А что, забыл?

- Забыл...

- Издеваешься?.. Работаешь с человеком. Считаешь, что неплохо знаешь его. ан нет. У него двойное дно. Такая гнильца.

- Что вы такое говорите?! - воскликнул Валдаев и почувствовал, что в горле стоит комок от обиды. Обвинения были несправедливы. И, что еще хуже, они отлично укладывались в новую логику существования Валдаева, которая подразумевала именно отсутствие всякой логики. В театре абсурда начинался новый акт.

- Эх, Валдаев. Плохо вы кончите. Плохо, - вздохнул шеф, сразу как-то постарев. Он перешел на "вы", видимо демонстрируя, что теперь они уже в разных измерениях бытия. И отныне они никак не соотносятся друг с другом.

Теперь они врозь.

- Это вы плохо кончите, - вдруг неожиданно для себя со злой угрозой произнес Валдаев и чуть-чуть подался вперед.

- Выйдите! - в голосе Сомина взорвались визгливые нотки. И Валдаев с удивлением отметил, что главред боится. Он испуган до дрожи.

- О Господи, - прошептал Валдаев. Он не привык вызывать страх, и это ощущение было странным - с одной стороны, оно вызывало стыд, а с другой мимолетное злое ликование от собственной власти. - До свидания, - он обернулся и вышел из кабинета, с треском захлопнув дверь...

И чуть ли не лбом в лоб столкнулся с Нонной.

Она отпрянула.

- Уф, разогнался, - выдохнула она и за рукав оттащила его в сторону от начальственного кабинета. - Ну как?

- Все отлично.

- Оттаял главный?

- Он оттаял... А я иду на биржу труда.

- Ты о чем? - напряглась Нонна.

- Уволили. Вышибли. Выкинули.

- И за что?

- Это только шефу известно. Но он и под пыткой не скажет.

- Может, переговорить с ним?

- Спасибо. Но это бесполезно...

* * *

За его спиной захлопнулась массивная, на тугой пружине входная дверь в здание. Валдаев замер на миг. Ему в лицо Дохнуло теплым ветерком. Погода сегодня выдалась солнечная. Изумительная погода. Почти лето... Вот только где она, радость?

Он качнулся, будто от резкой слабости. И подумал, что У него сейчас подкосятся ноги и он рухнет на тротуар. Но слабость длилась долю секунды. Он как бы перешагнул через барьер.

Так оно и было. Все. Нет теперь корреспондента газеты "Запределье" Валерия Валдаева. Есть безработный Валерий Валдаев. Человек с непонятным статусом, у которого не в порядке с памятью, у которого при странных обстоятельствах исчезла любовница, за которым ходит смерть с косой и которого все, будто сговорясь, решили сжить со свету.

Интересно, можно математически описать допустимое по теории вероятностей количество неприятностей, которые выпадают на долю человека? Сколько всего посыпалось на него - это любая теория вероятностей надорвется лопнет мыльным пузырем.

Валдаев съежился. Солнце не грело его. Холод жег его изнутри. Внутри него все росла и наваливалась тяжестью холодная склизкая масса, пожирающая его нервы, волю к жизни. С каждым днем для него действительность становилась все более призрачной и чужой. И Валдаеву казалось, что эта новая, непонятная его жизнь все ближе сближается со смертью. В тяжелые минуты смерть все чаще казалась ему освобождением.

Он неуверенно огляделся, согнувшись пошел по краю тротуара, рядом с проезжей частью. Железным потоком на большой скорости неслись машины.

Вдруг его ошпарила мысль - а ведь все просто. Не нужен даже его фирменный ремень, приглянувшийся ему в ту жутковатую ночь. Ведь есть этот поток автомобилей. Они несутся быстро и мощно. Не много нужно усилий, чтобы ступить на проезжую часть. И вон тот "Ниссан" не успеет ни притормозить, ни вывернуть. И будет дребезг бьющегося стекла. Металлический грохот... И царство покоя.

Он шагнул, зажмурившись, на дорогу.

- Осторожнее, - резко дернули его за рукав сзади. - Куда вы лезете?

Валдаев сгорбился еще сильнее, обернулся. Увидел своего спасителя - мужчину лет сорока в зеленой рабочей робе.

- Спасибо... Я случайно... Правда, случайно... - пробормотал Валдаев. Ему хотелось оправдаться перед этим человеком. Но тот, улыбнувшись, отправился дальше.

- Случайно, - прошептал Валдаев.

Мир вдруг заиндевел. Стал еще менее реальным.

Валдаев на автомате добрался до дома. Он автоматически опускал жетоны в зев метро. Автоматом ломился в автобус. Спроси его, он вряд ли бы вспомнил хоть эпизодик из этой поездки. Он и раньше был изрядно рассеян, нередко думал о чем-то своем в потоке людей и забывался. Но сейчас он не думал ни о чем. Он был во власти непролазной тоски, которая вирусом пожирала его существо. И знал, что если в ближайшее время не выберется из этого состояния, погибнет...

"Безработный... Бесполезный... Безнадежный", - будто ржавое колесо вращалось в его мозгу.

Он добрался до квартиры. Упал на диван. И уставился в потолок. Потом потянулся к книге. Попытался читать. Буквы складывались в слова, слова - в предложения. В написанном был какой-то смысл, но он совершенно не волновал Валдаева.

Он взвесил в руке книжку. И вдруг изо всей силы запустил ей в стену. Потом схватил лампу и шарахнул ее об пол. Туда же последовала хрустальная ваза.

Он потянулся к пепельнице, которой хотел засадить в сервант, но рука сама опустилась, будто вдруг отяжелела. Порыв прошел. Валдаев немножко сбросил накопившееся отчаяние. Однако попытка вырваться из ирреальности этого мира провалилась. Мир продолжал существовать за бронированным стеклом. И за этим стеклом он кипел - кипел беспокойно, как вскипают готовые взорваться химикаты.

Они пришли в пол-одиннадцатого. Забарабанили в двери. Почему-то им претило пользоваться звонком.

- Кто? - спросил Валдаев.

- Открывай! - донесся грубый, знакомый голос...

* * *

Из тех чертей, которые преследовали его все последнее время, этот черт был один из самых вредных.

- К стене, - прикрикнул майор Кучер.

Он рывком притянул Валдаева, развернул его, поставил лицом к стене. Ноги шире плеч. Руки - на стену.

В квартиру бесцеремонно ворвались какие-то люди. Майор отступил, и чьи-то ловкие пальцы обшарили Валдаева.

- Чист, - произнес глухой голос. Валдаева опять развернули. Провели на кухню. Майор уже устроился с неизменной папкой за кухонным столом.

- Гражданин Валдаев. Согласно постановлению следователя межрайонной прокуратуры, санкционированному прокурором, в вашей квартире будет произведен обыск.

- Что, какой обыск? - Валдаев встряхнул головой.

- Прочитайте, распишитесь, - майор неторопливо, явно играя на нервах, с тихим треском расстегнул "молнию" на папке, вытащил бумагу с текстом и синей печатью в левом верхнем углу.

- Почему-то во всех фильмах говорят - ордер на обыск, - посетовал майор. Ордеров на обыск нет с тридцатых годов. А есть такие постановления.

Валдаев взял постановление. Пробежал его глазами, туго вникая в содержание. "Принимая во внимание, что в квартире, принадлежащей Валдаеву В. В., могут быть предметы и документы, могущие иметь значение для дела, постановил: произвести обыск по адресу..."

Он прочитал документ еще раз, внимательнее.

"Рассмотрев материалы уголовного дела, возбужденного по факту исчезновения гражданки Корсуниной Эллы Валентиновны..."

Насколько Валдаев знал, прокуратуре и милиции обычно требуется достаточно много времени, чтобы раскачаться и возбудить дело по исчезновению человека. А тут его возбудили мгновенно. Почему?

- Но эго какая-то ошибка, - Валдаев мысленно чертыхнулся, осознав, что голос у него жалкий, оправдывающийся - в общем, как у перетрусившего жулика, которому есть что прятать от закона.

- Все так говорят, Валерий Васильевич, - улыбнулся майор Кучер.

- Я ни в чем не виноват!

- Сколько раз я слышал это от вас?

- И я оказался тогда прав! Я не убивал Наташу!

- А вот в этом я не уверен, - покачал головой майор Кучер.

- Я не убивал Наташу! Я не убивал Эллу!

- Кстати, вас не очень удивило сообщение, что ваша знакомая исчезла.

- Не удивило! Я искал ее. Я обзванивал всех.

- Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался майор Кучер, призывая всем своим видом продолжать.

- Она была у меня. Среди ночи ушла...

- Так и ушла? - улыбнулся майор.

- Вы понимаете, так получилось, что...

И он опять сбивчиво объяснял то, что уже объяснял профессору Ротшалю. И что готов был объяснить истеричной рыжей фурии Розе, если бы только та захотела его слушать.

Майор Кучер слушал внимательно. Кивал. Поддакивал. Сочувствовал... И не верил ни единому слову. Его арктическая улыбка становилась все ироничнее.

- Мне все понятно, - подытожил он рассказ хозяина квартиры. - Понятые, кивнул он.

Привели двух бесцветных алкогольных личностей мужского пола и неопределенного возраста, которых Валдаев никогда раньше не видел. Видимо, понятыми милиция запаслась заранее. Участникам обыска долго разъясняли их права. Потом шустрые оперативники стали тщательно переворачивать все вверх дном. Действовали они умело. Сантиметр за сантиметром осмотрели ванную и туалет. Подняли ковер в комнате. До Валдаева дошло, что они ищут следы крови.

Затем они начали перебирать все вещи. Вытряхивали книги, ища какие-то записки, письма. Выложили на стол две записные книжки. Потом принялись длинными тонкими иглами прокалывать диванные подушки.

Длилось все это долго. Очень долго. Час. Другой. Третий Оперативники под конец притащили металлоискатель и прошлись с ним по всей квартире. Естественно, он отчаянно пиликал, реагируя на трубы, батареи, газовую плиту и любой другой металл.

Валдаев сидел в кресле в большой комнате до той поры пока его не подвинули, чтобы истыкать иглами кресло.

Первые минуты, когда эти люди брали любую вещь или передвигали мебель, Валдаев кривился, как от зубной боли. Его вещи, многие из которых он любил, с которыми у него столько связано, историю которых он прекрасно помнил, которые оставили в его душе след, в руках этих людей превращались в обычные предметы, типа тех, что собраны в комиссионках. Оставалось только навесить инвентарные номерки, чтобы уютный, обжитый Валдаевым мир собственной квартиры пропитался до основания пыльным казенным духом. Это было вторжение не только в квартиру, но и в душу. Душа сперва болела, но вскоре болеть перестала. На Валдаева нашло глубокое, лишенное чувств одурение.

Бесконечный обыск все же завершился. Валдаев прочитал написанные корявым почерком слова: "Изъято: записная книжка синего цвета на 70 страницах, записная книжка в коричневой обложке на 96 страницах"... Изъяли кучу всякого мусора. И не нашли ничего.

И не могли ничего найти. Валдаев передернул плечами, когда представил, что было бы, если бы он не оттащил пакет с вещами Эллы к своему старому приятелю компьютерному психу, жившему через два дома. Тому было все в жизни до фонаря. Он как раз осваивал какую-то сверхновую программу и, нехотя отвлекшись от нее, кинул пакет на антресоли и сказал:

- Пусть лежит...

И наверняка тут же забыл и о пакете, и о Валдаеве...

Майор Кучер остался с носом.

- Поехали, - сказал он, кладя руку на плечо Валдаеву.

- Куда? - спросил тот.

- В место, где мы продолжим нашу захватывающую беседу

Валдаев протянул руки для наручников.

- Пока обойдемся, - улыбнулся майор.

Милицейская машина - расшатанный, раздолбанный "уазик" с обломанной ручкой двери - доставила в местный райотдел. В уже знакомом Валдаеву кабинете с висящей на стене схемой расстановки патрульных нарядов майор принялся за допрос.

Профессионализма у него с прошлого свидания не поубавилось. Выворачивал он наизнанку все так же умело.

"Тут не пройдет и пять минут,

Как душу вынут, изомнут,

Всю испоганят, изорвут,

Ужмут и прополощат",

всплыла у Валдаева в памяти песня Высоцкого.

- Валерий Васильевич, - наконец сказал майор Кучер. - Это же так просто. Вы признаетесь... Все равно вы уже сидите за "колючкой". А ведь стрельнуть могут... Облегчи душу-то, - вдруг проникновенно произнес он, придвигаясь. - Кровушка она же душу вниз тянет. Вад... Чем ты ударил свою подружку?

- Я ее не бил!

- Ну а если вспомнить?..

-Нет!

- Ну как же... Хорошая девушка была. Но хорошие девушки часто унижают мужчин. Что она сказала? Что ты ей не нужен? Что ни на что не годен? Что из жалости общается с тобой?

Валдаев поежился.

- И что ты самый никчемный мужик из тех, которых она знала, и в подметки не годишься тем, другим? - наседал майор. - Ярость... Аффект... Знаешь, аффект это ведь совсем другая статья. Там и условно могут дать, конечно, учитывая раскаяние. Так давай раскаивайся... Аффект был?

Может, такая манера ведения допроса и сработала бы. Очень артистично получилось у майора. Очень хорошо умел он это. И Валдаеву хотелось ему признаться во всем. Зарыдать на майорской груди... Вот только признаваться не в чем. Да и воспринимал Валдаев сейчас Кучера не как человека, а как очередную взбесившуюся механическую куклу И слова его отскакивали, как от брони.

Мурыжили Валдаева до девяти утра. Кучер передавал его своим помощникам. Те продолжали допрос - куда более грубо и топорно. И потом опять принимался задело старший.

- Почему вы вообще считаете, что она убита? Где тело? - наконец спросил Валдаев.

- А, - махнул рукой майор Кучер. - Хочу узнать об этом от вас.

- У вас нет тела. Значит, нет преступления,.- вдруг вспомнил Валдаев где-то читанную формулу.

- Грамотный, - устало произнес майор Кучер, которого ночь вымотала точно так же, как и допрашиваемого. - Но мы найдем труп. Обязательно найдем. И ты ответишь за все. Будешь головой об стенку биться, выть, что явку с повинной не написал. Жалеть будешь. А поздно уже... Все. Из Москвы не уезжать.

- Да куда я уеду?

- Мы будем присматривать. Учтите, - майор Кучер опять перешел на "вы" и стал подчеркнуто официален.

- Учту, - Валдаев встал. Качнулся. Голова закружилась. Он чуть не грохнулся в обморок. Но устоял. - До свидания...

* * *

Коробок подлетел и со стуком ударился о полированную поверхность. Ноль очков. Еще раз. Нужно щелчком подкидывать его так, чтобы он вращался в воздухе чуть вбок. Тогда больше шансов, что он упадет на ребро. А это уже пять очков. Щелк. Ноль очков... Щелк - десятка. Коробок встал "на голову".

Это старая игра - подбрасывание коробка. Щелк - коробок подлетел. Ноль очков. Щелк - ноль. Главное приноровиться.

Через полчаса у Валдаева начало получаться вполне сносно.

К десяти часам утра, добравшись из милиции до дома, Валдаев заварил себе крепкий кофе. Сна не было ни в одном глазу - даром что провел бессонную ночь. Голова была пустая и гулкая, как алюминиевое ведро. И в ней мутно плескался страх. Страх стал вечным спутником.

Выпив кофе, он уселся в кресло рядом с журнальным столиком. На нем лежал коробок спичек. И тогда вспомнилась эта дурацкая игра. Она затянула своей бездумностью. Она отвлекала. Валдаев попадал в какой-то бессмысленный пустой ритм... Щелк - ноль очков. Щелк - пять... Он добросовестно считал очки. Двадцать... Тридцать. Сорок пять...

В очередной раз подбросил коробок. Посмотрел на часы. И равнодушно отметил, что провел за этим занятием полтора часа.

Времени было не жалко. Время же его не жалело, почему он должен был жалеть время?

Эта мысль ему показалась забавной. И он засмеялся. Смех получился жестяной. Отстраненный.

Он сжал коробок в руке, с удовлетворением ощущая, как ломаются в нем спички. Откинулся в кресле. Потом встал. Зашторил окна. Портьеры были тяжелые, и в комнате стало почти темно. Включил лампу с вращающимся ворохом световодных нитей. И занял себя наблюдением за ней еще на полчаса. Круговое движение светящихся нитей завораживало еще похлеще крутящегося в воздухе и шлепающегося на стол спичечного коробка.

Еще час убит. Никуда не надо спешить. Ничего не надо делать.

- Безработный, бесполезный, безнадежный, - вслух процитировал он самого себя. Да еще, как говорят уголовники, мокрая статья ломится.

Последнюю мысль он попытался задвинуть подальше. Он подумал, что готов просидеть так целую вечность.

Устроить бы каменную стену между собой и окружающим миром высотой в километр. Валдаеву не раз приходила в голову мысль, что лучше всего ему было бы жить в подземном бункере. Чтобы ничего не слышать, никого не видеть. Чтобы дотуда не доносились городские звуки - бесконечного звона, грохота и лязга Чтобы не мучил ноздри запах бензина. И чтобы не было людей, чтобы они не задевали его походя локтями. Ему хотелось забиться в темный угол. Он боялся этого зубастого мира. Ему хотелось эмигрировать из него. Как здорово иметь подземный благоустроенный бункер. Лишь бы было электричество и запасы продовольствия.

Телефон зазвонил, как всегда, неожиданно. Первым побуждением у Валдаева было размолотить его об стену. Но выработанные рефлексы сильнее сиюминутных желаний.

Он схватил трубку.

- Я вас слушаю.

- Думаешь, умнее всех оказался, если менты тебя отпустили? - послышался женский голос.

- Это кто? - спросил Валдаев.

- Не узнаешь?

- Вы - Роза. Та рыжая нахалка, которая ворвалась в мою квартиру.

- Та самая.

- Давайте поговорим спокойно. Элла исчезла. Но почему вы... - Валдаев запнулся, прикинув, что это звучит глупо - она ему тыкает, а он строит из себя невесть чего. - Почему ты думаешь, что я имею к этому какое-то отношение?

- Она пошла к тебе... - Девушка запнулась. - Я не знаю... Она говорила, что ты маньяк. Не отдаешь отчета, что делаешь. И в постели на тебя иногда такое находит. Что ты ее чуть не придушил... И что одна подружка у тебя плохо кончила.

- Я не убивал ни Эллу, ни мою, как ты выразилась, подружку, - вздохнул обреченно Валдаев. - Не убивал, понимаешь. Я никого не могу убить. Для меня муху проблема обидеть, не то что человека убить.

- Может, муху и не обидел... Только ты псих! Псих! И не думай, что все кончилось, маньяк чертов! Все только начинается!.. Я бы таких, как ты, убивала.

- Значит, это ты маньячка, девочка. Ты... И оставь меня в покое. Или я на тебя в суд подам.

- А... - Роза запнулась, не найдя что ответить, и бросила трубку.

Валдаев отодвинул от себя телефон.

- Гадина, - произнес он глухо. - Все гады! Все... Он поднялся с кресла. Оделся. Вышел из квартиры. Улица закрутила его. Он не знал, куда идет. Проехался несколько остановок на троллейбусе. На метро. Вышел. Прошелся. Опять нырнул в метро.

Как-то видел он фильм. Показывали сильно убыстренную съемку движения толпы в метро. Скорость стирала индивидуальности. И было наглядно видно, что люди это просто упорядочение двигающиеся частички живущего по своим законам механизма. Кто поверит, что каждый из них - человек со свободой воли? И вообще, где они, люди со свободой воли? Может, нет их вовсе в природе.

Валдаев выпал из этого движения. Он двигался против. Он совершал бессмысленные броуновские движения. Он был разладившийся, вышедший из своих пазов подшипник в гигантском механизме этого города.

Он скудно пообедал в дешевой забегаловке. Кусок в горло не лез. И снова устремился в свой хаотичный бездумный бег по Москве.

Сознание выхватывало отдельные фрагменты. Несколько теток споро пели хором в подземном переходе "А поутру они проснулись" под аккомпанемент звякающих в пакете из-под молока монет и под шелест падающих мелких купюр... Продавец книг зычно звал покупать новые бестселлеры "Практическая сексология" и "Домашний психиатр"... Вяло тек небольшой митинг, и оратор с мегафоном подвигал кого-то то ли покарать, то ли наградить... Милиционер тянул к желтой милицейской машине двух матерящихся, визжащих цыганок...

И, наконец, длинное уродливое здание Курского вокзала.

Сюда Валдаев пришел на автопилоте, как пьяный, без особого участия сознания. И вдруг встал как вкопанный ошпаренный неожиданной мыслью. Движимый внезапным порывом, быстрым шагом, будто не давая себе времени передумать, ринулся к дверям.

В зале было пустовато и чисто.

Валдаев посмотрел на расписание поездов. И направился к кассам. Пристроился в конец очереди. Прикрыл на миг глаза, представил стук колес, улетающие назад верстовые столбы, а вместе с ними и сами версты. Подальше от Москвы. Это решение проблем? Нет, не решение - тут он не обольщался. Но это дань зайцу, который жил в нем и требовал - беги.

Очередь была небольшая - спасибо автоматизированной системе продажи билетов. И шла достаточно быстро.

- Плацкарта подойдет? - спрашивала кассирша людей, мечтающих в скором времени влиться в армию пассажиров. - Купе на послезавтра нет... Берете? Шестьсот пятьдесят рублей... Следующий...

Валдаева от окошка отделял один человек. И тут его кто-то тронул за рукав. Он вздрогнул, обернулся и увидел ничем не примечательного длинноволосого мужчину лет сорока. На нем были затертая ветровка, черные джинсы.

Длинноволосый придвинулся к Валдаеву и почти шепотом произнес:

- Не надо, Валерий Васильевич. Вам же сказали не покидать город.

-Но...

Задать свой вопрос Валдаев не успел. Незнакомец повернулся и быстрым шагом удалился из зала. Валдаеву захотелось взвыть в голос.

- Следующий, - произнесла кассирша.

Валдаев не обратил внимания на то, что подошла его очередь.

- Вы берете? - спросила с украинским акцентом стоявшая за ним пышнотелая женщина.

- Нет... Теперь не беру.

* * *

Два дня Валдаева никто не беспокоил. Милиция, казалось, забыла о его существовании. Рыжая ведьма Роза не напоминала о себе. В жизни журналиста и в его душе установилось хрупкое равновесие. Впрочем, оно могло в момент обрушиться. Он это прекрасно понимал и больше всего стремился сейчас не делать резких движений.

За эти дни он съездил в пару газет за гонорарами, прозвонил в несколько мест и пришел к выводу, что работу себе найдет, даже в условиях нынешнего кризиса. За годы, пока он писал об аномалыцине, его имя достаточно примелькалось любителям этого чтива, его знали, некоторые даже ценили, были чудаки, собиравшие вырезки с его статьями. Так что примерно на ту же, а то и более солидную зарплату он устроится без вопросов. Но он решил переждать чуть-чуть. Если он не угодит в сумасшедший дом, его не посадят в тюрьму или не убьют, тогда он займется вплотную трудоустройством. А пока...

А пока надо протянуть хотя бы несколько дней в надежде, что все само рассосется. Есть такой вид надежды, которая греет людей типа Валдаева. Кстати, в прошлом действительно большинство его проблем рассасывались сами собой...

- Старик, у тебя есть какой-нибудь забойный материал про аномальные зоны? возопил однажды утром в трубку его однокурсник, здоровяк и пьяница Леха Лощиц ныне редактор отдела науки одной полужелтой газеты.

- Есть.

- Ну так тащи.

Валдаев вывел с компьютера статью, которую не успел отдать в "Запределье". И отправился на Пречистенку, где сходилась редакция этой газеты.

Редакция занимала второй этаж старого особняка. Валдаев передал статью Лощицу - здоровенному, лихому, бородатому, изредка трезвому детине, сильному и уверенному себе. Валдаев всегда завидовал его этой уверенности.

- Спасибо, старина, - возопил тот. - За стол, за стол, - толкал он его в соседнюю комнату, как маневровый тепловоз небольшой состав, при этом не обращая ровным счетом никакого внимания на робкие возражения.

В редакции что-то шумно справляли - то ли чей-то отпуск, то ли день рождения, то ли полнолуние, то ли все вместе, а может быть, пили просто так. Стол был заставлен бутылками. В Валдаева с криками "Штрафная опоздавшему" (хотя он никуда не опаздывал, поскольку его никуда не приглашали) тут же влили полстакана коньяка. Потом еще чуток. Валдаев больше делал вид, что пьет. Не то чтобы он не любил выпить. Но в свете последних событий от мысли что алкоголь может заставить его потерять контроль над собой, ему становилось дурно до тошноты.

Под конец Лощиц, в порыве пьяного благодушия, хотел затащить Валдаева гудеть в какую-то баню на окраине города. А когда на этого человека находило щедрое благодушие, отделаться от него было необычайно трудно.

- Если что надо... - хмельно вещал Лощиц. - Валерик, ежели что, так я сразу, - он похлопал приятеля здоровенной ручищей по груди, так что та прогнулась. - Вот ты мне скажи, что тебе надо?

Валдаев закашлялся от удара, потом сказал:

- Работу.

- А чего с твоей работой?

- "Молодой коммунист" меня выпер.

- Сомин - козел. Это всей Москве известно... Иди к нам. Обозревателем. Хочешь, свое место отдам, а? Не жалко!

- Да нет, спасибо.

- Валерик, дружище дней моих суровых... Хочешь, рубаху сниму, - он приспустил галстук, сдвинул его в сторону и потянул рубаху на своей рельефной, мошной груди.

- Мне идти надо.

- Идти, - Лощиц задумался, помолчал, кивнул. - Ладно. Но если чего, ты знаешь, что на меня положиться можно всегда... Уф, - он чмокнул Валдаева в щеку и придал ему ускорение в направлении двери.

Валдаев вышел на улицу. Он немного расслабился. В этой пьяной удалой энергии, радости жизни Лощица была заразительная бесшабашность. Уж Леха не довел бы себя всякими черными мыслями до нервного истощения. Наверно, он легко и весело принял бы удары судьбы. Не согнулся бы... Но он - другая порода. Другой материал.

Год назад Валдаев написал статью, где ссылался на горе-ученых и контактеров, утверждавших, что единого человечества нет. Что на Земле проживают потомки различных галактических рас. Одни из них обладают всеми задатками хищников. Другие - травоядных. И ведут себя в жизни соответственно. Чушь несусветная, но определенная логика есть. Валдаев не раз задумывался, а к кому относится он. И выводы всегда были неутешительные.

В разобранных чувствах он поднялся на лифте к своей квартире. В полутьме лестничной площадки начал возиться с ключами, отпер замок...

И ощутил за спиной движение.

- Заждались тебя уже, - услышал он грубый голос. Валдаев окаменел на миг. Он вспомнил, где слышал этот голос. Оглянулся.

Это были двое горилл, бандитов из фирмы "Локус", которые работали здесь по квартирам и на которых он постоянно натыкался.

- На хату пригласишь? - спросил бычешеий и, быстро сочтя молчание за знак согласия, втолкнул Валдаева в квартиру. Его напарник по кличке Крыс зашел следом.

Бычешеий плюхнулся в кресло так, что то тонко заскрипело.

- Ну так что насчет квартиры? - осведомился он и взял с журнального столика оставленную там пачку "ЧестерфильДа", сунул одну сигарету в рот, стиснул ее слюнявым кончиком толстой негритянской губы, так что она прилипла, и стал шарить по карманам кожаной куртки в поисках зажигалки.

- Да вы чего? - сдавленно произнес Валдаев.

- Не артачься, - Крыс взял со стола соленые орешки, вторые Валдаев оставил себе на вечер. Бросил горсть в рот.

И плюхнулся с размаху на диван.

- Тебе на адвоката деньги нужны будут.

- На какого такого адвоката?

- Да тут шелест прошел, что уделал ты кого-то, - бычешеий лениво зевнул, нашел все-таки в кармане зажигалку зажег сигарету и затянулся.

- Какой шелест прошел? - тупо спросил Валдаев. Он вдруг будто взглянул со стороны на происходящее. Жалкий, измученный человек стоит посредине собственной квартиры, которая осквернена присутствием двух бугаев, обысками да еще много чем. И не может ничего. Он беспомощен.

- У нас в ментовке свои люди, - бычешеий снова зевнул. - Представляешь, Крыс, этот прыщ бабу завалил вглухую...

- Что вы говорите такое?! - возопил Валдаев.

- Ладно, не ерепенься, лысый, - проговорил бычешеий, не вынимая изо рта сигарету. Он снял с пачки сигарет целлофановую обертку и зажег ее, любуясь на огонь. Запахло паленой пластмассой. - Пойми. Ты один. Никто о тебе даже не вспомнит, если ты исчезнешь... Один, подумай. Пропадешь, и на хрен не нужен никому. Наследников нет. Мы твои наследнички.

- Исчезну, - ошарашенно произнес Валдаев.

- Ага, - кивнул Крыс и выплюнул пережаренный орех прямо на ковер. - И ментовка подумает, будто ты от правосудия бежал... Подумай, может, лучше разойтись по-мирному.

- А что, завалить его сейчас, - задумчиво произнес бычешеий. - В ковер. И расписаться за него у нотариуса. Скажем - клиент убыл...

- Ыгы, - довольно гыкнул Крыс. - В Чечню. У него там родственники.

- А тело - за кольцевую.

- Я закричу! - Валдаев отступил. Уголовники залыбились довольно. Они любили чужую беспомощность. Они жили тем, что могли делать все, а с ними пока никто не мог сделать ничего. И если бы роли вдруг поменялись - они бы искренне сетовали на несправедливость мира.

- Ори, ори, дурачок деревенский, - бычешеий поднялся с кресла, затушил сигарету о пепельницу. - Лучше подумай... Пошли, Крыс...

- На, - Крыс ударил Валдаева ладонью по уху - совсем не больно, но крайне унизительно.

Хлопнула дверь. Они ушли.

Валдаев упал на диван. Из глаз текли слезы. Он знал, что конченый человек. Ему всего этого не выдержать...

* * *

По квартирам в подъезде крутились молодые, шустрые ребята. Они задавали вопросы о Валдаеве: не выходил ли тот ночью из дома, не выносил ли что из квартиры объемное, типа свертка с человеческим телом. Журналист заметил, что соседи начали смотреть на него с напряженным опасением. А бабки на скамейках перешептывались за его спиной, кажется, считая его хорошо скрывающим личину крупным мафиози. Это все было бы смешно, когда бы не было грустно.

Из дома он старался не выходить - разве только в магазин. И в свои вылазки он ощущал себя солдатом под артиллерийским обстрелом. Или солдатом в тылу врага. С одной стороны, его могли ждать двое бугаев с кастетами и нотариусом. С другой - милиция с постановлением об аресте.

На улице он время от времени нервно озирался и с опасением оглядывался на прохожих. Ему вспоминался затрапезного вида мужичонка, который в железнодорожных кассах советовал ему никуда не ехать. Ясно было, что милиция следила за ним. Как говорят в детективных фильмах, прилепила ему "хвост".

"Хвост" - это было продолжение фантасмагории. Этого просто не могло быть в его прошлой размеренной жизни. Где она теперь, та размеренная жизнь? Может, и не было ее вовсе, а есть только чужая память?

Будто по расписанию, каждый час Валдаев звонил Элле. Пару раз он ездил к ней домой. Прислушивался, прикладывая ухо к двери и стараясь уловить в квартире хоть какие-то признаки жизни. Естественно, таковых не обнаруживал В последний визит он набрался наглости и обратился к соседям. Тут же нарвался на ругань: "Житья не стало. Все милиция ходит, об этой вертихвостке спрашивают. Нет ее! И не появлялась!.."

Он постоянно возвращался мысленно к той ночи. И сознание его билось, как птица о стекло, не в силах проникнуть за барьер. Ему очень не нравилось, что из его памяти выпало полтора часа. Не нравились следы крови в ванной. Много чего не нравилось.

Ему пришла мысль обратиться, используя обширные связи, к какому-нибудь гипнотизеру, чтобы тот выдавил из него в гипнотическом состоянии тайну тех часов. Но он знал, что никогда не пойдет на это. Он обмирал от мысли. что гипнотизер найдет что-то такое...

Все чаще в одиночестве Валдаевым овладевала навязчивая идея. Ему казалось, что вот-вот, через пять секунд зазвонит телефон. И он услышит голос Эллы:

- Все в порядке. Это я... Телефон не звонил. И Элла не объявлялась. И тут время играло против него. С каждым часом надежда, что все утрясется, становилась все призрачнее. Однажды утром он позвонил профессору Ротшалю.

- Элла не появлялась?

- Нет, - произнес профессор.

- Где же она? Где?

- Я думаю, это не телефонный разговор. Вы могли бы подъехать ко мне?

- Конечно, могу! Когда?

- Да хоть сейчас.

Валдаев взял такси и меньше чем через час был в квартире профессора.

На этот раз профессор принял его без неизменной бутылки вина. На столе дымился кофейник.

- Присаживайтесь. Вот хозяйничаю, - сказал он, показывая на духовку, в которой что-то жарилось. - Признаться не люблю эти новшества - СВЧ-печи и прочие плоды прогресса. Пища должна готовиться на огне. В огне есть мистика. А что есть в СВЧ излучении, кроме рационального бездушия технократической эпохи?

- Я не знаю, - нервно произнес Валдаев, усаживаясь на стул.

Его руки дрожжали. И голос дрожжал. Ротшаль, напротив, был совершенно спокоен.

- Где Элла? - Валдаев вздохнул. - Черт возьми, ну где же она?

- Где? - Ротшаль разлил по чашкам ароматный кофе. - Вопрос не праздный, не правда ли? - Он внимательно посмотрел на гостя. - Где Элла? Хотел бы я знать.

- Вы так спокойны, - зло произнес Валдаев. - Можно подумать, вас это не волнует.

- Почему? Очень волнует. Я написал заявление в милицию. Надавил кое на кого, чтобы возбудили уголовное дело. Мне сказали ждать. И я жду, - он снова пронизывающе посмотрел на гостя.

- Милиция приходила ко мне. Они устроили у меня обыск. Они что-то искали.

- И не нашли.

- Вы так говорите, Ким Севастьянович, будто подозреваете меня в чем-то. Валдаеву вдруг стало жутко обидно. - Это даже смешно...

- Да, конечно. Это смешно... А знаете, Элла ведь взбалмошная девушка. Иногда грубая...

- Я люблю ее.

- О да, конечно... Я думаю, у вас не слишком большой опыт общения с женщинами. С такими женщинами. Они слишком дорогие и капризные игрушки... В тот вечер она пришла к вам. Дело молодое. Порыв страсти.

Он замолчал, побалтывая серебряной ложкой в чашке. Звон серебра о фарфор отдавался в голове Валдаева.

- Ох эти человеческие проблемы, - криво улыбнулся Ротшаль. - Ox эта неспособность совладать в определенный момент с собой. Вдруг оказывается, что в эту секунду нет ничего важнее, как выплеснуть злость. И пальцы начинают жить сами по себе... А потом видите, как она уже оттрепыхалась в ваших руках. Шея хрустнула. И остается одно - вынести тело...

- Вы что такое говорите?! - воскликнул Валдаев, поднимаясь из-за стола.

- Я вас не виню. Я знаю, насколько может захватить человека секундный импульс. Но поймите, вы не сможете жить с этим. Вам лучше признаться...

- Я ничего не делал. - Валдаев снова уселся на стул. - Поймите же вы наконец. Я такого не мог сделать. Я из другого теста.

- Из другого?.. В людях живет несколько Я. И они могут быть совершенно непохожи друг на друга. Могут даже ненавидеть и презирать друг друга. Но они части единого целого. А единое гораздо гармоничнее части. Где-то в глубине нас мы - само совершенство, но не всем удается соединить части нашего Я.

- Это называется шизофрения. Раздвоение сознания.

- Ничуть не бывало. Это обычное состояние человека. Какое из этих Я главное? Никто не ответит. Это вопрос каждого конкретного мига. Краткого мига, какой решает все. Какое Я преобладает в судьбоносный миг, так и прокладывается тропинка судьбы... Вам же не повезло.

- Вместо того чтобы искать Эллу, вы... Вы издеваетесь надо мной!

- Нет, Валерий Васильевич. Элла слишком дорога мне. Я очень хочу найти ее. Но если... Я смирюсь. Я не жажду мести. Кто-то наверху, кто расставляет все по своим местам, решит и этот вопрос. Я фаталист.

- Это просто досужие домыслы, - уже без всякой уверенности произнес Валдаев.

- Да вы пейте кофе. Пейте...

Валдаев встал. Закусил губу. Хотел сказать что-то хлесткое. Но лишь сухо произнес:

- До свидания.

И, качнувшись от резкого отлива сил, ринулся из квартиры...

* * *

Все пошло по очередному кругу. Утром Валдаеву позвонили из милиции и потребовали явиться для дачи показаний.

- Повестку слать не будем. Надеемся на вашу сознательность, - проговорил приветливый молодой человек.

- Я приду, - вздохнул Валдаев, которому в этот момент новее не хотелось быть образцом сознательности, а хотелось забиться в темный угол и никуда не ходить.

Но идти пришлось. В районном отделе милиции: его донимали пару часов вопросами об Элле, об их взаимоотношениях, о ее знакомых и возможных местах появления.

- Годами люди не появляются, и никакого шума, - сказал Валдаев оперативнику, специализирующемуся на розыске без вести пропавших, - тому самому веясливому молодому человеку, который звонил ему. - А тут сразу - уголовное дело, обыски...

- Давят, - оперативник выразительно указал пальцем в небо.

- Сверху - на вас. Вы - на меня...

- Эх, Валерий Васильевич, - укоризненно произнес оперативник.

- Вместо того чтобы с бандитами бороться... - Валдаев запнулся, потом решился выложить все. - Тут меня бандиты атакуют. Требуют, чтобы я менял квартиру. Двухкомнатная мне велика, оказывается. Всю жизнь была нормальная, а сейчас велика. Угрожают убить. Закопать за кольце вой до-рогой. Это как?

- Ну-у, - протянул оперативник. Он сразу поскучнел. - Это когда было-то?

- На днях... Вот когда меня убьют.

- Да нет, сейчас из-за квартир редко убивают. Бум прошел.

- Редко, но убивают же!

- Да не думайте вы о худшем. Попугают... Конечгно, можете написать заявление. Мы его рассмотрим... Они вас били?

- Дали один раз.

- Следы побоев есть?

-Нет.

- Тогда все вообще трудно доказуемо. Ваши слова против их. Мы их напряжем. А они на вас отыграются. Вам это нужно?

- А если все-таки убьют?

- Если бы да кабы... Напишите. Вообще, это к разговору не относится, Валерий Васильевич. Это не в пределах моей компетенции.

- А что в пределах вашей компетенции?

- А в пределах моей компетенции розыск гражданки Корсуниной Эллы Валентиновны... Валерий Васильевич, - проникновенно, как ксендз во время исповеди, произнес оперативник - видимо, этому искусству он обучался у майора Кучера. - Поверьте, если вы виноваты, рано или поздно это всплывет. Так что...

- Но я не виноват, - эти слова от частого повторения уже затерлись и все больше походили на неискренние...

На следующий день Валдаева вызвали в прокуратуру. Там его допрашивала женщина-следователь - въедливая, источающая ядовитую стервозность. Говорила она с ним куда более сурово, чем оперативник.

- Я не виноват ни в чем, - снова повторял Валдаев. Больше всего он боялся, что его потащат к майору Кучеру, но тот пока не нарисовывался. Впрочем, Валдаев был уверен, что майор опять вынырнет в самый неподходящий момент, как черт из табакерки.

Чтобы отвлечься, Валдаев погрузился в работу. Он пытался уйти от грубой, неуютной действительности в искусственный мир слов, в белое безмолвие бумажных листов, расчерченное черными строками. Это был его мир. Он творил его по своему усмотрению. Он мог перетасовывать факты, жонглировать словами и событиями. Он был здесь хозяин, тогда как в реальной жизни он был лишь сорванным осенним листом, который гонит над землей ураганный ветер.

Он написал две статьи, до которых все руки не доходили уже третий месяц. Потом вернулся к тому, к чему не возвращался уже года три. В свое время в альманахе новой прозы "Знак препинания" он напечатал пару авангардистских рассказов. Валдаев никогда не увлекался прозой. Его вгоняло в тоску осознание того, что нужно на сотнях или десятках страниц передвигать вымышленных тобой героев. Он еще в юношестве пробовал силы в реалистических рассказах, и получалось, что со своими героями он не находит общего языка, поэтому они выходят вялыми, анемичными и по жизни бесполезными. Совсем другое дело авангардная проза. Мысль течет плавно и не зависит ни от чего - ни от логики, ни от героев. Ты выплескиваешь накопившиеся чувства, страхи, тревогу в словах, ты отстраняешь их от себя, изучаешь, будто ученый энтомолог загадочных насекомых. И все эти сковывающие тебя чувства будто перестают быть твоими, они утрачивают над тобой власть. Авангардная проза - это еще невозделанная нива новейших психиатрических методик.

Рассказики в "Знаке препинания" были восприняты в узких кругах в основном доброжелательно. Валдаева даже пригласили на фуршет, посвященный годовалому юбилею журнала. Там собралась самая разномастная публика. Прокуренная, с бегающими глазами и напористыми манерами продавщицы сельского пивного ларька поэтесса оттащила его в сторону и заявила, что внимательно прочитала его рассказы. "Это, конечно, не "Фауст" Гёте, но внимания заслуживает". И после этого затеяла с ним какой-то совершенно шизушный литературоведческий спор. Валдаев с трудом Понимал, о чем идет речь, и только старательно надувал Щеки и многозначительно поддакивал. В тот же вечер еще одна поэтесса - восторженная восемнадцатилетняя некрасивая дурочка - объяснилась ему, что, прочитав его рассказы, убедилась - Валдаев вполне может быть ее идеалом, и сам "идеал" в этот момент готов был провалиться сквозь землю. В процессе вечера она пару раз невзначай прижималась к нему телом, и он, ощущая ее прикрытую тонким свитером полную грудь, краснел. И сумел-таки отвязаться от нее. Это все проклятая стеснительность, поскольку кто-то другой не упустил бы случая. Но девчонка, как и все поэтессы, была немного не в себе, а такие особи всегда пугали его.

- Круто, старик, - оценил его рассказы на том вечере один литературовед. Но глупо...

Позже Валдаев не возвращался к этому ремеслу. Оно для чокнутых, а ему хотелось казаться самому себе здравомыслящим, лишенным завиральных идей журналистом-прагматиком. Ему вовсе не хотелось ощущать себя частью той тусовки, где половина присутствующих созрела для смирительных рубашек. Он боялся снова садиться за стол и выплескивать на бумагу свои чувства и мысли, ибо боялся, что на определенном этапе не ты будешь владеть бумагой, а она овладеет тобой и все вываленное на нее вернется к тебе и ударит по сознанию. Такая проза - путь в дурдом.

Но сейчас, когда все вокруг него шло трещинами, осыпалось, разваливалось, он вдруг ощутил потребность усесться за новый авангардный рассказ. Ему хотелось переложить на бумагу часть пригибающей его к земле тяжести. Хотелось крепче ухватиться за реальность. Остановить сползание в зыбучий песок неопределенности и просто шизухи. Клин клином вышибают.

Он сидел за компьютером. Слова свободно ложились одно за другим. Название будто само собой возникло из той великой пустоты, где живут слова и идеи, "Чугунный человек"... Жалко, что журнал "Знак препинания" давно загнулся. Но Валдаев писал не для того, чтобы опубликоваться, а потому, что не мог не писать.

После визита в милицию к тому самому вежливому оперативнику Валдаев до двух ночи расписывал свое странное произведение. На следующий день родился еще один коротенький рассказ - "Иерихон". В нем была попытка отразить ощущения жителя Иерихона в последние минуты жизни этого города. В те минуты, когда затрубили трубы осаждающих, и от неземных звуков уже готовы были обрушиться мощные, доселе неприступные городские стены. Когда привычный мир распадался от неземного трубного гласа. И когда несчастным жителям казалось, что пришел конец света. Но это был лишь конец Иерихона. Одного из тысяч и тысяч городов, стертых с лица земли...

Рассказы получились ничего себе. Ощущение тягучего кошмара лезло из каждой строчки. Валдаев перечитал их, и ему стало совсем худо. Рука потянулась к клавише стирания файла, но он вовремя одумался и включил принтер на распечатку.

Как обычно, телефон просыпался где-то к ночи. Он зазвонил около одиннадцати - отчаянно и долго. Валдаеву не хотелось с ним связываться. Но пришлось. Он взял трубку и услышал отдаленный незнакомый женский голос:

- Это Валерий Валдаев?

-Да, я. Кто?

- Это звонит подруга Эллы. Вы меня не знаете. У меня есть для вас кое-какие новости.

- Какие новости? - произнес он, прикрыл глаза и сжал до боли трубку.

- Это совершенно не телефонный разговор.

-Но...

- Я сейчас в вашем районе. Могу встретиться.

-Где?

- У гастронома.

Валдаеву страшно не хотелось выходить из дома. Но вместе с тем ему обещали новости об Элле. Вдруг все разрешится?

- Это далековато от меня, - сказал он.

- Давайте у гаражей на Магистральном проезде. В самом начале их.

До этого места было минуты три ходьбы по темным дворам. Днем там нормально. Но когда темнеет - становится жутковато, как на ночном кладбище.

- А вы не можете добрести до меня? - взмолился Валдаев.

- Это вам надо или мне?

Валдаев вздохнул и сказал:

- Ладно. Минут через десять буду там.

Он положил трубку. Что-то его смущало - даже не в разговоре, - мало ли какие бывают ситуации. Смущал голос звонившей. В нем была какая-то фальшь... Да нет, показалось. Когда нервы так истрепаны, недалеко и до мании преследования.

Он оделся. Накинул легкую куртку. И шагнул в ночь.

Гаражи начинались за четырнадцатым домом по Магистральному проезду. Они тянулись железными уродливыми коробками. Сейчас там было пусто. И Валдаев подумал - это ж надо быть таким идиотом, чтоб потащиться сюда. Тюкнут его чем-нибудь тяжелым по башке, оттащат на небольшую свалку в сотне метров отсюда и до свидания.

Он передернул плечами, собрался уже возвращаться, как из-за гаражей появилась худая женская фигура.

- Добрый вечер, - сказал он и тут же скривился, как от зубной боли. Он присмотрелся и смог различить в свете тусклой желтой лампочки на одном из гаражей, что таинственная незнакомка - это та самая рыжая ведьма, что донимала его.

- Роза, - произнес он с досадой.

- А ты кого ждал? - в обычной наглой манере осведомилась она.

Валдаев мысленно чертыхнулся. Попался на крючок. Роза немного изменила голос - поэтому голос и показался ему странным.

- И чего? - спросил он, ощущая, как покрывается холодным потом. От этой психопатки можно ожидать чего угодно. Он не забыл, с каким выражением на лице она целилась в него из газового пистолета.

- У меня действительно новости об Элле, - сказала Роза.

- Какие новости?

В этот момент он услышал звук мотора. На дорогу легла его длинная тень, повернулась на асфальте и начала сокращаться. Какая-то машина заруливала к гаражу.

- Плохие новости, - сказала Роза.

- Что с Эллой?

- Не для нее. Для тебя плохие.

Звук мотора приблизился. Послышался скрип тормозов, и Валдаев понял, что машина остановилась прямо сзади них. Он резко обернулся. Действительно, метрах в трех за его спиной остановилась "Газель" с включенными фарами. Из нее выпрыгнули двое.

- Вякнешь - кишки выпущу, - послышался грубый голос. - Пшли, - Валдаева толкнули к машине...

* * *

- У, морда какая поросячья, - пахнущая бензином лапа сграбастала лицо Валдаева, перекрыв кислород. - Ты, свинота, похрюкай, а...

В глухом, без окон, салоне "Газели" зажегся свет. Валдаев увидел еще двух бесов из числа преследовавших его последние дни. Два бандита, специалисты по вытряхиванию людей из их квартир.

- Трогай, Крыс, - сказал бычешеий. Крыс пробрался вперед и сел за руль. Включил скорость и осторожно тронул машину с места.

Бычешеий вытащил пистолет - уж точно не газовый. Ткнул ствол в лоб Валдаеву.

- Ты только не делай ненужных движений, - посоветовал бандит. - Я стрелять люблю.

Валдаев ничего не ответил. Он оцепенел. В голове звенел отдаваясь разными звуками, одно слово: "Приплыл". И в душе какое-то странное облегчение. Наконец все начинает приобретать какие-то законченные формы. Он достиг дна своего падения. И теперь оставалось только шмякнуться о бетон и превратиться в мокрое пятно.

- Что вы хотите? - спросил он.

- Поговорить, фраер, - успокоил его бычешеий. - Хотели бы завалить завалили бы. А так - просто поговорить.

Он задвинул занавески, так что теперь не было видно спину водителя.

Теперь Валдаев не видел, куда они едут. Он прикинул что будет дальше. Ему всучат на подпись документы на квартиру. А потом закопают поглубже где-нибудь за кольцевой дорогой, в лесочке. Никто не знает, сколько там таких вот трупов скопилось за последние века. Одним больше - кто заметит...

Он рассуждал о себе как о постороннем человеке. Он смирился. Эмоции угасли. Как-то по телевизору показывали, как фашисты расстреливали людей в войну. Поразило, что люди послушно и равнодушно шли на казнь. Они смирились. В них все перегорело. Они перестали бояться.

Бандиты излучали наглую уверенность в себе и своей даже не силе, а праве жить, шагая по трупам. Они присвоили себе право убивать. В их поступи была поступь новых времен, когда таким, как он, Валдаев, останется только забиться, подобно таракану, в узкую щель и стараться не высовывать носа, моля Господа, чтобы походя не затоптали и не раздавили.

- Такой сморчок. Что такая девка в тебе нашла? - задумчиво произнес бычешеий.

- Да ладно, разберемся, Лом, - крикнул Крыс с водительского кресла. И в машине надолго повисло молчание.

"Газель", повинуясь законам светофоров, транспортных развязок, тормозила, останавливалась. Водитель вел машину аккуратно, не превышая скорости.

Где-то через час машина куда-то свернула, приличная дорога кончилась. "Газель" поползла по бездорожью, подпрыгивая и ухая в ямы. Крыс злобно матерился.

Машина остановилась. Бычешеий Лом выпихнул Валдаева из салона, уронил на влажную землю, прямо в лужу- пихнул ботинком под ребра.

- Лежи, падла. И не рыпайся.

Валдаев рыпаться не собирался. Земля была холодная. Ему вдруг стало обидно, что он испачкал одежду и ботинки.

- Ну чего, давай базарить, - Крыс пригнулся, потом присел на корточки рядом с Валдаевым. - Рассказывай, как мочалку свою загасил.

- Кого?

- Имя такое дурацкое, - Крыс задумался, вспоминая. - Эллу.

- А вы что, ее знали? - спросил Валдаев.

- Нет, не знали... Но мы ваш гнилой район держим. Нас попросили разобраться.

- Та рыжая дрянь?

- Она нам бабки заплатила, - чуть ли не виновато произнес Крыс. - Мы должны отрабатывать.

- Много заплатила?

- Неважно. Главное, чтоб порядок был, - Крыс зевнул. - Нам не нравится, когда баб просто так гасят.

- Ыгы, - хмыкнул Лом. - Когда не мы, а другие валят.

- Именно. А то на нашу долю не достанется.

- Ну-ка, - Лом рывком помог подняться Валдаеву, пошарил по карманам его куртки и извлек пачку "Честерфильда". - Во, сигареты те же.

Валдаев оглянулся. Метрах в десяти проходила проселочная дорога. Вокруг был лесок. Они находились недалеко от Москвы. За леском вдали воздух туманился от растворенных в нем огней большого города. Впрочем - далеко ли, близко ли, - не имело никакого значения. Какая разница, где упокоиться?

Его опять кинули на землю, поставили на колени.

- Так, рассказывай, - Крыс нагнулся над ним.

- О чем?

- Как ты ее загасил. Вместе порадуемся.

- Я никого не уделал, - Валдаев закашлялся. Потом повторил: - Никого.

-- Ну, сам напросился, - Лом передернул затвор. Ствол коснулся головы. У Валдаева похолодел затылок. Именно там, куда попадет пуля.

Послышался оглушительный грохот... Жив. Валдаев продолжал стоять на коленях.

- Смотри, промахнулся, - заржал Лом, передавая пистолет Крысу. - Теперь ты. Бухнул еще один выстрел. Жив - перевел дыхание Валдаев.

- Ну так? - спросил Крыс.

- Я не трогал ее. Правда же.

- Ах правда... Как квартиру делить будем, фраер? Валдаев не ответил.

- А может, сразу грохнем его, - предложил Лом. - Документы сами оформим. Что, Пудель за него не распишется так, что ни один эксперт не подкопается, а?

- Позже. Пока вокруг него милиция вьется. Потом возьмем свое, - сказал Крыс. - Вешайся, недоносок. Вешайся!..

* * *

Хлоп - закрылись дверцы машины. Заурчал двигатель. "Газель", переваливаясь, поползла вперед, заехала колесом в лужу, с натугой выползла из нее.

Валдаев не верил, что все закончилось. Это опять нарушало логику. Его не должны были оставить в покое. Но оставили...

"Газель" неторопливо катилась прочь, оставляя Валдаева на обочине размытой дождем проселочной дороги.

Он так и сидел на земле, не в силах двинуться. Минут через пять он поднялся и побрел по отпечатавшимся местами на размытой дождем проселочной дороге следам "Газели".

Минут через двадцать, утонув по колено в грязи, растянувшись и намокнув в луже, извозившись, как нашедший в лесу канистру спирта бомж, Валдаев вышел к шоссе.

Москва простиралась недалеко - казалось, рукой подать. Там - россыпь огней, реклам, сумятица толпы и поток машин. Но пешком до нее идти было неблизко.

Валдаев встал на обочине шоссе и поднял руку. Мимо пронесся грузовик, даже для приличия чуток не притормозив.

Вскоре история повторилась. На этот раз машина даже увеличила скорость. Не те времена, чтобы подбрасывать голосующих ночью на дороге людей.

Через некоторое время Валдаеву надоело даже поднимать руку. Он просто брел и брел вперед, смирившись с тем, что тащиться по дороге ему до утра.

Повезло ему неожиданно. Он наткнулся на приткнувшийся к обочине старенький "Москвич". Водитель возился в моторе и чертыхался.

- До Москвы не подвезете? - спросил Валдаев и поежился, ошпаренный подозрительным шоферским взором. - Я заплачу.

Бандиты не потрудились вывернуть у него карманы, так что расплатиться за проезд он мог.

- На чем? На горбу я тебя повезу? - недружелюбно осведомился водитель. Видишь, замерз примус... В моторах понимаешь?

- Ни бельмеса.

- Ладно, помогай. Прижми отверткой вон ту загогулину... Да крепче...

То ли с помощью Валдаева, то ли вопреки ей, но мотор "Москвича" через четверть часа заработал.

Водитель оглядел Валдаева с ног до головы и спросил:

- Ты что, в луже спал? Откуда бредешь?

- Бандюги за кольцевую вывезли и кинули там. До дома бы добраться.

- Может, до поста ГАИ? - предложил водитель.

- Нет, - покачал головой Валдаев. Его привела в ужас мысль общаться сейчас с представителями милиции.

- Понятно. Внутренние разборки, - по-своему оценил его замешательство хозяин "Москвича".

- Да какие разборки. Просто попал как кур в ощип.

-Ладно, кур, поехали...

"Москвич" был старый, раздолбанный. Тащился еле-еле. Водитель донимал расспросами и комментариями общественно-политической обстановки в стране.

- Распустились, бандюги, - качал он головой. - Я военный в запасе. Мне бы мой мотострелковый батальон и на два дня дать в Москве поработать. Порядок бы был железный Всех бы гадов в расход!

Валдаев поддакивал, кивал, старался поддерживать беседу. Подполковнику запаса нужен был не столько собеседник, сколько слушатель. Так за разговорами хозяин "Москвича" доставил свалившегося ему нежданно на голову пассажира к самому подъезду.

Валдаев поблагодарил. Потянулся за деньгами, но этот жест был остановлен выразительным емким матюгом.

В квартире Валдаев стянул грязную одежду, бросил ее на пол прямо в коридоре. Растянулся на кровати. Пролежал минут двадцать. Поднялся. Нашел снотворное. Таблеток ему требовалось все больше. Проглотил две штуки. Запил водой прямо из-под крана, чего раньше себе не позволял. И заснул.

Проснулся он от длинного звонка в дверь. Звонить кому-то там, за дверью, вскоре надоело. И по двери забарабанили громко и мощно. То ли ногами, то ли прикладами.

Валдаев встал, качнулся. Слабость была такая, что он едва держался на ногах. И тело ломило. Такое ощущение, что он разгрузил баржу с цементом.

- Кто там? - слабо произнес он, завязывая пояс халата. - Кто? - крикнул уже громче.

- Валдаев, открывайте, милиция! Он приник к "глазку". Там был майор Кучер.

- Нелегкая тебя принесла, - чуть не заплакав, прошептал Валдаев и резко отодвинул задвижку, провернул ключ, толкнул дверь.

За спиной майора маячили двое в штатском. Майор отодвинул Валдаева, и незваные гости бесцеремонно прошли в комнату.

- Прошу, - велел майор, жестом приглашая хозяина квартиры в большую комнату.

Валдаев свернул одним движением постельное белье на диване и сел.

Майор вытащил из "дипломата", который держал в руке, пачку с фотографиями.

- Узнаете?

Валдаев взял фотографию. И похолодел. На фото был обезображенный обнаженный женский труп. В фигуре, в очертаниях было что-то знакомое.

- Элла, - прошептал он.

* * *

Неотвратимость происшедшего придавила его, спрессовала. В душе на миг все вскипело и замерло в оцепенении. Все расставлено по своим местам. Элла мертва. Нет смысла надеяться, искать. Это тело - то, во что превратилась полная страсти, возможно, даже любимая им женщина.

Валдаев резко выдохнул. Возникло ощущение обрушившегося потолка.

- Почему она так обезображена? - спросил он сдавленно.

- Ее уронили лицом в костер, - охотно пояснил майор.

- Где ее нашли?

- В лесополосе. Около кольцевой дороги. Фотографии лежали на журнальном столике. Они притягивали взор, как магнит притягивает гвозди. Валдаеву не хотелось смотреть на них, но глаз сам упирался туда.

- Но почему в костер?

- Кто поймет душу маньяка, - пожал плечами Кучер. Валдаев заметил, что майор внимательно смотрит на него, ловит каждое его движение.

- Как же это, - покачал головой журналист. - Как же... Он не выдержал, протянул руку. И начал перебирать фотографию за фотографией. Он перебирал их все быстрее, будто тасовал карты. Потом пересел в кресло, разложил в ряд на столе все восемь штук. Они как раз уместились.

- Интересно? - спросил майор.

Валдаев не ответил. Он всматривался в изгибы обезображенного тела, в то, что осталось от лица. И потом покачал головой:

- Я не знаю... Не знаю.

- Что вы не знаете?

- Вроде Элла. Но, может, и не она.

- Так она или не она?

- Похожа... Я не знаю. Мне не хочется верить, что это она.

- Валдаев, хватит лицедействовать, - устало произнес рукой майор.

- Я не знаю. Я ничего не знаю, - Валдаев втянул носом воздух. - Что вы от меня все хотите?

- Правды.

- Все, что знал, я сказал.

- Вокруг вас происходит слишком много странных событий. Слишком много крови. Это не случайность, Валерий Васильевич. И мы оба знаем это.

- Да, не случайность.

- А что же? - майор впился в него своим гипнотическим взором. - Да говорите же. Я вас ничего не заставлю подписывать. У меня нет магнитофона. Что это? - он положил руку на фотокарточки.

- Это? Это мой рок, - прошептал Валдаев.

- Какой рок?

- Однажды тебя из серой биомассы человечества выделяет некто, дергающий за ниточки в этом мире. И против тебя ополчаются люди и события. Самое смешное, что ты ничем не заслужил этого. Ты не шел напролом, не становился никому поперек. Ты жил тихо. Но...

- Что за ерунду вы говорите? - с досадой произнес Кучер. - Кто на вас ополчился?

- Наташа считала, что сам Князь Тьмы.

- Издеваетесь? - без обиды, больше с удивлением произнес Кучер.

- Ничуть.

- Все ясно. По-хорошему не хотите.

- Слушайте, майор. Поверьте, вы добиваете ни в чем не виновного, безвредного человека, который не представляет никакой опасности. Который - всего лишь жертва. Вы должны защищать таких, как я. А вы добиваете. Вы - всего лишь шестеренка жестокого механизма, перемалывающего маленького человека. Поймите вы это!

Майор слушал его очень внимательно и с напряжением.

- Значит, шестеренка, - кивнул он.

- Я не могу, - Валдаев снова всхлипнул. - Куда мне деваться? Вы знаете, что я вернулся домой незадолго до вас.

- Очень интересно. И где же вы были в середине ночи?

- Двое бандитов вывезли меня на "Газели" за кольцевую дорогу, угрожали, хотели убить. Потом передумали. В ванной одежда в грязи - это я выбирался из леса. У меня до сих пор звенит в ухе - они стреляли над ним из пистолета. Но вас это не интересует. Они - бандиты. Они в силе. Они вышвыривают людей из квартир, держат местный оптовый рынок и зарабатывают достаточно, чтобы подкинуть сотрудникам доблестной милиции для детишек на молочишко! Что, не так? - Валдаев не заметил, что постепенно перешел на крик. - Вы с бандитом быстрее сговоритесь, чем со мной. Потому что я - травоядный! А вы - хищники! Вы созданы для того, чтобы гонять дичь. О, вы друг друга поймете!

- Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался майор. - Расскажите поподробнее.

Валдаев рассказал о двух бугаях. Майор переглянулся с подпирающим стенку знакомым по прошлым визитам долговязым оперативником в неизменном сером костюме и кроссовках.

- Это Крыс с Ломом, - сказал долговязый. - Они тут в авторитетах. Недавно действительно квартирами занялись.

- Что у вас на территории творится? - повысил голос майор Кучер.

- А что мы можем? - пожал плечами оперативник.

- Во-во, - кивнул Валдаев. - Вы можете только угробить простого человека.

- Да ладно вам прибедняться, Валерий Васильевич, - Махнул рукой майор. Если эти двое появятся, позвоните по этому телефону, - он протянул бумажку с написанным на ней заранее номером.

- Ага. Позвоню. С того света. В следующий раз они меня убить обещали. И квартиру мою загнать.

- Это у них не получится, - сказал майор.

- У них получится. У таких все получается. Все создано для них. Это у меня ничего не получится. А у них все получится... У них... - Валдаева понесло. Ему вдруг безудержно захотелось засмеяться. И хохотать так без передыха. У него начиналась истерика. И майор понял это.

- А ну, заткнись! - прикрикнул он, схватил Валдаева за шкирку и встряхнул так, что зубы лязгнули. Это немного отрезвило.

Майор помолчал немножко, позволяя Валдаеву прийти в себя, потом снова осведомился:

- Так как насчет трупа? Это она?

- Я не знаю. Спросите у родственников! У профессора Ротшаля! Я не знаю. Не знаю.

К нему опять подбиралась истерика...

- Все, - майор Кучер собрал фотографии. - До скорой встречи, Валерий Васильевич.

- До свидания, - кивнул Валдаев. Минут через сорок после ухода непрошеных гостей он наконец собрался с силами, встал и запер за ними дверь.

* * *

По телевизору показывали многосерийный фильм о жизни обезьяньего сообщества. Валдаев случайно начал смотреть его на следующий день после визита бандитов и майора Кучера, записал его и прокручивал уже пятый раз за два дня.

Где-то в заповеднике стадо шимпанзе снимали в естественных условиях. Фильм наталкивал на множество грустных ассоциаций. А заодно и на философские обобщения, типа того, что человеческое общество - аналог этого самого обезьяньего стада.

В шимпанзином стаде было всё, как положено. Имелся заматерелый зубастый вожак, способный навалять кому угодно, затащить в кусты самку, которую захочет. Большинство его подданных жили тихо, стараясь не выделяться. Это были обычные обезьяны, вожак на них цыкнет - могут угомониться, но могут показать клыки. Были и слабаки, козлы отпущения. Один из таких, у которого сородичи только что отняли - не от голодухи, а для развлечения - банан, сидел в одиночестве, подальше от других, в унылой задумчивости. Может быть, он был куда умнее своих сородичей, видел дальше, понимал лучше. Но это никого не волновало. Он не мог защитить себя. Не мог взять свое. Поэтому и смотрел с тоской куда-то вдаль, меланхолически пережевывал листья и наверняка думал о несовершенстве своего обезьяньего мира. Валдаев проникся к нему чувством общности душ. Этот съежившийся, хлипкий самец привык получать пинки ото всех. И "девушки" с ним водиться не хотели. Все верно. Горе слабому.

Нет, все-таки человечество пошло дальше обезьян. У такой же вот человеческой особи есть возможность устроиться относительно уютно... Пока не встанешь кому-то поперек и тебя не начнут ломать...

Валдаев вздохнул.

Часы показывали двадцать три тридцать.

Он понимал, что это непорядок. Что с психикой у него все хуже. Просмотр фильма затянул его так же, как не так давно подкидывание коробков. Но ничего не мог с собой поделать. Он хотел в очередной раз начать крутить пленку. Но тут зазвонил телефон.

Он поставил аппарат перед собой на журнальный столик. Погладил пальцами его черную, изящных изгибов поверхность. И прикинул - сейчас он берет вон ту хрустальную вазу. Размахивается. И опускает ее на телефонный аппарат. Звон. Хруст. Разлетающиеся куски пластмассы. И никаких проблем. Связи с окружающим миром порваны.

Он вздохнул, поняв, что это бесполезно. Те, кому он очень нужен, достанут его в любом случае. А если расколотить телефон, то его не достанут те, кто нужен ему...

Он поднял трубку.

- Валерий Васильевич, - прозвучал в трубке знакомый голос.

- Ким Севастьянович? Здравствуйте.

- Вечер добрый. К вам не приходили представители из органов?

- Приходили.

- Предъявляли фотографии для опознания?

-Да.

- Меня возили в морг на опознание, - сообщил про фессор.

- И что?

- Я не смог опознать Наверняка. Мне кажется, это она. Но, может быть, и не она.

- Должен же быть способ установить личность, - произнес Валдаев. Этот разговор не нравился ему. Он затягивал в какой-то темный омут.

- Есть. Генетическая экспертиза. Это в какой-то мере моя епархия. И я обещал помочь следствию. Весь вопрос в том, чтобы добыть материал для сравнительного исследования. Кровь, частички кожи Эллы. Вы не можете помочь?

- Чем?! - обалдел Валдаев. - Вы думаете, у меня есть кровь или кожа Эллы?!

- Нет. Конечно же, нет. Но мог остаться пучок ее волос. Или еще что-то. Сравнительного материала нужно не очень много.

- Нет. Я ничем не могу помочь.

- Жаль... Очень жаль... Хотя по большому счету это не имеет особого значения.

- Почему?

- Ее труп или не ее - это ничего не меняет. Она мертва. Тут нет никаких сомнений. Вопрос в том, найдет ли милиция убийцу.

- Они не найдут даже газету в собственном почтовом ящике! - в сердцах воскликнул Валдаев.

- В общем-то это не имеет значения. Каждому человеку отмерен свой срок. Убийца - лишь орудие судьбы. И не больше... Но ведь и убийце отмерен свой срок. Как правило, не длинный. Зло возвращается, Валерий Васильевич. Возвращается.

- Вы слишком подвержены мистическим умонастроениям для ученого-естественника.

- Я вам уже говорил, что наука все ближе вторгается в исконные владения мистики? В этом нет ничего удивительного... Может быть, когда-нибудь мы корректно опишем формулами такие понятия, как судьба, возвращение зла... И покаяние.

- Бог ты мой.

- Впрочем, к чему о грустном... Навестили бы как-нибудь старика. Думаю, нам есть что обсудить.

- Обязательно... Когда-нибудь.

Хлоп - Валдаев швырнул трубку.

С ним все обращаются, как с маньяком, вина которого еще не доказана. Они все уверены, что он имеет какое-то отношение к убийствам, исчезновениям... И хуже всего, что их уверенность возрастает с сомнениями в его душе. И он боится того, что хранится в темной половине его сознания.

Он так и просидел минут пятнадцать. Потом включил на обратную перемотку фильм о шимпанзе. Тут телефон подал ВНОВЬ СВОЙ ГОЛОС.

-Але.

Ответом было тягучее молчание. И хриплый выдох в телефонной трубке.

- Кто говорит? Я вас слушаю! - закричал Валдаев. В трубке послышался тоненький хриплый смех. Каркающий. Неизвестно кому принадлежащий - мужчине или женщине.

- Что за идиотские шутки? Я позвоню на телефонную станцию!

Смех стал громче. В нем было какое-то торжество. - Гады! - Валдаев бросил телефонную трубку о стену. И повалился лицом в диванные подушки. Его трясло, как на вибростенде.

- Гады, гады, гады, - всхлипывал он.

И отключился - рухнул то ли в сон, то ли в обморок. Когда проснулся, то увидел, что проспал шестнадцать часов.

Новый день уже заканчивался...

* * *

Оказалось, что телефонную трубку Валдаев не расколотил. По ней проползла извилистая трещина, но на качестве работы это не сказалось. Штуковина фирмы "Сони" оказалась достаточно крепкая. И он преисполнился к аппарату сочувствием и жалостью. Ведь аппарат не виноват ни в чем. Он просто попал под горячую руку. Ему не повезло - он передал не то сообщение. Вот и получил от хозяина.

Глупо, конечно, но Валдаев порой относился к аппарату как к одушевленному предмету.

Остаток дня он провел бесполезно и бесцельно. Вечером уселся за очередной авангардный рассказ. И одолел его к середине ночи. "Матрос в бочке" - назывался он. Как будет ощущать себя человек в бочке на мачте каравеллы, если на эту бочку вдруг наденут крышку? Идея была абсурдная, как раз такая, какая и нужна для произведения подобного литературного направления.

Валдаев увлекся писаниной и отвлекся от всего остального. И стало немного полегче.

Заснул он часа в три ночи. Проснулся в десять утра.

Недобитый телефон тренькал с привычной настойчивостью.

Оказалось, что звонят из газеты, куда Валдаев закидывал удочку насчет работы. Приятный женский голос уведомил:

- Владимир Антонович ждет вас через час тридцать шесть минут. Будете?

- Да, конечно, - кивнул немного обалдевший Валдаев. Это "час тридцать шесть" смутило его. Хорошо, что не назвали еще и секунды. Ему сразу расхотелось связываться с изданием, живущим по долям минуты. Руководители, поставившие так дело, обычно без меры занудны, педантичны и капризны. Но предложение все-таки было заманчивое - и по деньгам, и по условиям. Так что через час тридцать шесть надо быть на месте.

Мысль покинуть дом отзывалась дрожью. Страх улицы, живший в нем всегда, сегодня достиг предела. Валдаев долго собирался с духом. Лет десять назад знакомые пытались заставить его прыгнуть с пятиметровой вышки в бассейн. Так и не заставили. Он не мог сделать один-единственный шаг. Сейчас у него было такое же ощущение. Ему казалось, что стоит ему ступить за порог, несчастья и неприятности обрушатся на него с новой силой.

На душевную борьбу он потратил немало энергии, пока не понял, что опаздывает. И только тогда, вздохнув, вышел из квартиры.

К назначенному времени он успел впритык. Запутался в переулках у метро "Новослободская". Запыхался. Но через час тридцать четыре минуты - на две минуты раньше - был в роскошном офисе с белыми обоями, окнами-стеклопакетами и с пятком компьютеров в каждом из многочисленных кабинетов. Для газеты, пишущей о всякой чепухе, здесь было чересчур шикарно.

В приемной его встретила секретарша - вышколенная, молодая, красивая, недоступная. Он позавидовал шефу этой газеты, для которого наверняка эта девушка была вполне доступна. Иных в подобных организациях не держат.

- Владимир Антонович занят, - уведомила она с пластмассовой улыбкой куклы Барби. - Вы будете чай? Кофе?

- Чай, если можно.

- С лимоном?

-Да.

Секретарша, вильнув аппетитным задом, закованным в тесную юбку, принялась готовить в углу приемной чай с лимоном.

Газета была из новых. Из тех, что печатаются в Финляндии на мелованной бумаге, в цвете, как журналы. И у которых себестоимость раза в два выше розничной цены.

Естественно, дохода такие печатные издания приносить не могут в принципе. Политические издания существуют благодаря щедрым вливаниям из финансово-промышленных структур, а то и из иностранных источников. Ну а издания типа этого используются чаще для отмывания денег полученных преступным путем, для этого разработана элементарная технология, которая до сей поры срабатывала безошибочно.

Впрочем, Валдаева все эти вопросы интересовали мало.

Ему нужна была работа, чтобы печататься и получать деньги. Естественно, в такой красивой газете печататься куда приятнее, чем в мятом желтом листке.

Из кабинета главного редактора вышли двое с иголочки одетых седовласых бизнесменов, у одного на руке был "Роллекс".

- Вас ждут, - сказала секретарша.

Валдаев собрал волю в кулак. На это потребовалось немало усилий. Главное, выглядеть нормальным человеком, а не истериком, затравленным жизнью и людьми, каковым он, несомненно, являлся сейчас. Эх, если бы тут знали о нем побольше вряд ли бы пустили на порог.

Владимир Антонович был из журналистов старой гвардии, но в глазах было куда больше адекватности и понимания, чем у шефа "Запределья".

- Сейчас мы развиваемся, - начал он. - У нас уже готовятся пробные номера еще двух газет - для женщин и криминальной. Идут переговоры о выпуске нашей передачи на российском канале телевидения - думаю, это решится положительно через два-три дня. Так что возможности для профессиональной самореализации большие. Зарплата - шестьсот долларов. Но это начальная. Будет расти соответственно заслугам.

Владимир Антонович расписывал схему типичного издательского концерна. Три газеты - аномальщина, порнуха и криминал. И для поддержки - телепрограмма. В принципе такая организация могла существовать и на самофинансировании. Но при одном условии - нужны немалые деньги на раскрутку. Такие деньги здесь, похоже, были.

- Как журналист вы нас устраиваете, - заключил главный редактор. Единственно...

Валдаев напрягся, ожидая очередной подлости судьбы.

- Вы знаете главный порок журналиста? - Владимир Антонович снял сильные очки и протер их бархоткой.

- Думаю, не лживость.

- Это как раз порой больше достоинство... Неуемная страсть к спиртным напиткам, - главный редактор поморщился. - Если честно, у меня и так перебор алкоголиков. Так что я подумываю о сухом законе.

- Я практически не пью.

- Похвально, - с некоторым сомнением в голосе произнес главный редактор. Когда вы сможете приступить к работе?

- Мне нужно хотя бы несколько дней на раздумье... Пока в знак сотрудничества принес вам пару статей, - Валдаев вытащил из "дипломата" скрепленные скрепкой материалы в пластмассовой прозрачной папке.

- Спасибо. Мы обязательно рассмотрим их и дадим ответ в ближайшее время, он выразительно посмотрел на часы. Время - деньги. Валдаев раскланялся, вышел из кабинета, попрощался с секретаршей.

На улице подумал - и за каким чертом он столько лет общался с "молодым коммунистом" из "Запределья", когда давно бы мог уйти оттуда. Но когда ты инертен и не привык искать от добра добра, можно так и умереть на одном месте от старости.

Несколько дней на раздумье... Внезапно Валдаева обожгло - какое к черту раздумье в его ситуации? Какие несколько дней? Он вдруг понял, что стремится этим визитом не столько трудоустроиться, сколько зацепиться за обыденность.

А зацепиться не удавалось. Обыденность ускользала. Вокруг была одна катастрофа.

Он направился к метро. И неожиданно окружающее стало для него куда четче. На него набросились звон и грохот Улицы. Попав в толпу у входа в метро, он ощутил, что его душат закованные в костюмы, платья, куртки человеческие тела. А еще он стал болезненно различать запахи, резкие звуки. Валдаеву захотелось взвыть. Ему захотелось в тот его заветный бункер, о котором он мечтал, - в мир без людей запахов и шума...

В расстроенных чувствах, выйдя из метро на своей станции и переходя улицу, он едва не угодил под поливальную машину. И удостоился от водителя таких матюгов, которых не слышал никогда в жизни.

- Харю бы тебе размолотить! - закончил тираду водитель и, малость успокоенный, покатил дальше.

Город с каждым днем все больше высасывал силы и здоровье, будто и не Москва это была, а чернобыльская зона. Предельно допустимые дозы разлада и страхов Валдаев, кажется, давно уже схватил. Город отравлял душу, терзал ее, как терзает тело радиация.

- Чего встал, чурбан! - заорала тетка с тележкой, и Валдаев как ошпаренный отскочил.

К дому он подошел измотанный. Голова кружилась. У своего подъезда, совсем близко от желанной цели - железной двери своей квартиры, он услышал резкий, как выстрел, окрик:

- Стоять!

Он кинулся вперед. Ему хотелось одного - бежать. Исчезнуть. Припасть к земле или зарыться под нее. Не успел. Его сграбастали. Затолкали в машину.

- Больно, - прошипел Валдаев, скривившись от боли в руке.

- Переживешь, - оборвал грубый голос.

* * *

Кажется, Валдаев уже должен был привыкнуть к тому, что его постоянно заталкивают в машины, что ему все время угрожают, допрашивают, засовывают в камеры. Но привыкнуть к этому невозможно.

Долго гадать, кто его взял за шкирман в очередной раз - милиция или бандиты, - не пришлось. Бежевый "жигуль", в котором его везли, затормозил около райотдела милиции.

- Выходи, - его грубо выволокли из машины. Наручники жали. Железо впилось в кожу. Почему они всегда так туго затягивают браслеты? Из принципа? Или от спешки? Или просто так?

- Давай, - один из сопровождавших пинком придал ему ускорение. - Майор заждался.

Ну конечно. Майор Кучер. Кто же еще?

Валдаева провели в хорошо знакомый просторный кабинет. Майор был с тем самым долговязым оперативником, с которым приходил в последний раз.

- Ну все, Валдаев, - произнес угрожающе Кучер. - Терпение лопнуло. На этот раз ты спекся. Его усадили на стул. И начался очередной допрос.

- Ты когда познакомился с Ломом? - спросил майор.

- С кем?

- Который донимал тебя насчет квартиры.

- Не так давно. Они окатили меня водой из-под колес в моем дворе.

- Ах из-под колес. Ну-ка, рассказывай.

Взялись за него крепко. Выдавливали по капельке каждую деталь. Сбивали с толку. Ловили на противоречиях, а противоречий, естественно, было немало, поскольку при разговоре в таком темпе по любой проблеме - будь то хоть погода, хоть положение в сельском хозяйстве, хоть причастность его к серии убийств Валдаев начинал путаться и сбиваться. После каждого прокола молодой оперативник удовлетворенно хмыкал, всем своим видом показывая, что допрашиваемый сам себя разоблачает, отчего Валдаев терялся еще больше.

Его спрашивали о двух бандитах. Потом о сатанистке. Потом об Элле. Потом опять о бандитах. Потом требовали подробно, по часам, описать, как он провел последние дни. Заявления, что он сидел дома и смотрел телевизор, вызывали одобрительные ухмылки. Тогда его требовали подробно рассказать, что же показывали по телевизору. Естественно так как он телевизор не столько смотрел, сколько сидел в расстроенных чувствах уставившись куда-то мимо экрана ничего путного он вспомнить не мог. Даже когда он действительно смотрел телеящик, он с трудом мог рассказать о потоке информации, которая льется из него. Но сказать что он ничего не делал в это время, а копался в своих чувствах, - это означало вызвать новую радостную гримасу на лице молодого опера и видимое удовлетворение на лице майора.

- Так. Значит, вы легли спать, - майор Кучер посмотрел в свои записи. Писал он очень быстро, исписывая черной чернильной ручкой один за другим листы бумаги. - И сколько проспали?

- Четырнадцать часов.

- А не многовато?

- После таких мучений - в самый раз. Меня от стрессов в сон клонит... Я уже не могу, понимаете! - воскликнул Валдаев в отчаянии. - Вы хотите моей смерти?

- Всем бы лучше было, - буркнул молодой оперативник. И заработал уничижительный взор от Кучера.

- Я уже говорил вам, что у нас одно желание - разобраться в происходящем, заметил майор.

- Ну так разбирайтесь. Зачем целенаправленно доканывать меня? - Валдаев провел дрожащей рукой по своей лысине. Ему было неудобно за слезы на глазах, но он вдруг подумал, что это им должно быть неудобно.

- Итак, еще раз. Опишите вашу последнюю встречу с Ломом, - потребовал майор.

- Я уже говорил. Они выкинули меня из машины за кольцевой дорогой...

- Вы лжете. Это была не последняя ваша встреча, - Устало произнес майор.

- Я не видел его больше!

- Глядите, пробрало, - хмыкнул молодой оперативник. Майор открыл стол, вытащил несколько фотографий и бросил перед Валдаевым изображениями вниз.

- Полюбуйтесь.

Валдаеву не хотелось брать эти фотографии. Он знал, что ничего хорошего на них нет. Здесь не от кого ждать чего-то доброго. Эти двое как паразиты пожирают его волю, сознание. Они мечтают доломать то, что еще осталось от его личности. Два впившихся в жертву беса.

Валдаев с ненавистью посмотрел на майора. И тот понимающе слегка кивнул.

Валдаев взял одну фотографию. Тут же потянулся ко второй. Просмотрел их всех, кинул перед собой.

- Это как? - прошептал он.

- Его нашли в квартире, которую он снимал. Он лежал на полу. Он не сопротивлялся. Судя по всему, он не ожидал от гостя ничего подобного. Он не принимал гостя всерьез... Для скольких ему подобных недооценка противника стала роковой.

- Ужасно... Ужасно, - Валдаев обхватил голову руками. Казалось, в ней завелся комар, он звенит, и его звон перерастает в гул взлетающего самолета. Кабинет качнулся. Все как бы размывалось. Уплывало в сторону.

- Осторожнее, - майор поддержал его и не дал свалиться со стула.

Валдаев до боли закусил губу и собрал рассыпающуюся, как разбитый витраж, картинку действительности воедино.

- Что, дурно себя чувствуете? - с участием осведомился майор Кучер.

- Мне нехорошо.

- А ему еще хуже было, когда жизнь вытекала из него вместе с кровью, майор положил ладонь на фотографию.

- Я не понимаю, почему вы лезете ко мне со всем этим?

- А чего тут непонятно? Лом - ваш недоброжелатель, обещал вас убить. И где он? Мертв.

- Мало в Москве у него было конкурентов? Бандиты Убивают друг друга. На то они и бандиты.

- Действительно. На то они и бандиты. В логике вам не откажешь... Вот только одна любопытная деталь. Способ Свершения преступления. Вам это ничего не напоминает?

Майор кинул перед Валдаевым фотографию, где была крупно изображена голова убиенного и верхняя часть его туловища.

- Специфическая рана, не правда ли, - произнес майор. - Горло как перерезано?

- От уха до уха, - прошептал Валдаев.

- Слишком много вокруг одного человека событий. Слишком много похожих смертей. Невероятно много, Валерий Васильевич. Вывод - или человек опутан нитями заговора, что маловероятно. Вы никому не нужны...

- Никому, - слегка кивнул Валдаев.

- Или человек сам причастен к этому, - закончил майор.

- Ни к чему я не причастен, - прошептал Валдаев. - Я ничего не делал. Какие доказательства, кроме ваших умозаключений? Что вы имеете, чтобы так вот подло изничтожать меня? Интуиция ваша чертова, которая ничего не стоит, да? За что все это мне?! За что. Господи?!

Ему казалось, что он громогласно кричит, этот крик сейчас разметает все вокруг, расколет стекла и стены. И сам испугался своего порыва. Но на самом деле он просто слабо выдавливал эти слова.

Витраж действительности снова начал колоться на отдельные фрагменты.

Валдаев сжал кулаки, закусил губу. Но на сей раз усилия не помогли. Все осыпалось.

Последнее, что он услышал, - отдаленный голос молодого оперативника:

- Вот поганка. Симулирует.

- Нет, - возразил майор Кучер. - Это взаправду. Слишком сильно мы его зажали. Давай "Скорую", а то глядишь...

И Валдаев отключился...

Часть третья

ДОМ, ГДЕ ВЫРЫВАЮТСЯ СЕРДЦА

Моторная лодка мчала вперед, зарываясь носом в волны и подпрыгивая на них. Вокруг расстилалась бескрайняя водная гладь. Небо было хмурым, тучи висели так низко, что казалось, до них можно дотянуться рукой. Лодка налетела на очередную волну. Валдаева тряхнуло и...

И он открыл глаза. Кончено, моторной лодки не было. Очнулся он на носилках в салоне машины. Здесь пахло лекарствами. Рядом сидела женщина в белом... В белом халате.

В голове звенело. В ней царила пустота. А вокруг было как-то ватно.

- Пришел в себя, - кивнула женщина в белом. Она завозилась. В ее руке возник стилетом одноразовый шприц. Он совсем не больно впился в предплечье. По телу Валдаева стал растекаться жар. И стало еще больше до фонаря.

Машину тряхнуло так, что у него лязгнули зубы. Валдаев застонал.

- Тихо, тихо, - женщина успокаивающе погладила его по плечу.

Все стало опять уплывать. Он провалился в забытье.

Очнулся он ночью. В окно светила полная, серебряная, как бы налившаяся силой выпуклая луна. Она выползала из-за труб дома напротив. Выползала быстро. Только что был виден лишь кусочек ее верхней части. И вот уже она поднялась над домом и карабкается выше и выше в небо, как сверкающий воздушный шар.

Валдаев испытывал такую слабость, что едва смог двинуться. Ему не хотелось вставать, шевелиться. Ему нравилось глядеть на взмывающую вверх луну.

Мысли текли вяло и были путаными. Он скосил глаза.

Увидел, что лежит в больничной палате, дверь со стеклом и через него из коридора падает тусклый свет. Палата была на четыре места - две койки были свободны, а на одной кто-то спал, причмокивая и посапывая.

Причмокивал этот некто сладко и заразительно, и Валдаева тоже потянуло в сон. На грани сна и реальности он решил было вспомнить, как попал сюда. И понял, что вспомнить это - проблем не будет. Ну а что потом? Вспоминать ничего не хотелось. Там, за дверцей забытья, притаился первобытный ужас, от которого он уехал на машине "Скорой" и возвращение в который его совершенно не радовало...

Проснулся он утром от тонкого позвякивания. Седая строгая медсестра разносила градусники и наблюдала, чтобы больные клали их под мышку. Следом за ней молоденькая, на вид не больше семнадцати, смазливая сестричка толкала перед собой столик на колесах с таблетками, склянками, мензурками.

Валдаев сделал попытку встать, но седой медсестрой она была пресечена на корню.

- Лежать, - прозвучало как приказ.

- Почему? - слабо произнес- Валдаев.

- Дня три-четыре, как пойдет, у вас постельный режим, - проинформировала медсестра.

- А что случилось?

- Вы немного устали. Вам надо отдохнуть, - увещевающе произнесла медсестра, взяла со столика мензурку, две таблетки и стакан воды. Приблизила мензурку к его губам. Он проглотил содержимое и закашлялся. Лекарство было горьким. Следом медсестра накормила его таблетками, дала запить и удалилась к следующему больному.

Валдаев прикрыл глаза. Мысли в его голове ворочались туго. Они бежали окольными путями. Ему неохота было думать о вчерашнем дне. Но против его воли картинка за картинкой в мозгу сложились воспоминания.

И привычный скользкий ужас заметался где-то в глубине его сознания. Он стремился вырваться наружу и пожрать все существо Валдаева, но это не удавалось. Видимо, пациента от души накачали медикаментами, эмоции померкли, отдалились. Да дело даже не в медикаментах. У него не было больше сил переживать. Эмоции в последние дни истощали его силы, отзывались физической болью. И это было счастье - равнодушие.

Через пятнадцать минут у него забрали градусник. Седая медсестра измерила ему давление и почему-то с осуждением отметила:

- В космос можно.

Валдаев в космос не собирался. Он опять провалился в полусон-полуявь, куда доносились голоса, шаги, смех, приглушенная музыка из радио. В больнице шла своя жизнь.

- Вставай, браток, еда приехала, - услышал Валдаев. Он приоткрыл глаза и увидел над собой крупного мужчину лет тридцати пяти в адидасовском спорткостюме. Мужчина держал в руках поднос, на котором была тарелка с пюре и сосиской, а также бутерброд с маслом и стакан какао.

Валдаев нехотя приподнялся. Присел. Каждое движение давалось с трудом.

- Спасибо, - прошептал он.

- Не за что. По-соседски, - мужчина кивнул на соседнюю койку. - Товарищи по несчастью.

Что-то смущало Валдаева в его соседе. Но думать об этом не хотелось. Думать не хотелось ни о чем.

- Алексей, - представился сосед.

- Валерий, - ответил Валдаев.

- Вот и познакомились.

Валдаев без всякой радости прожевал сосиску. Съел ложку пюре. Запил глотком казенного желто-коричневого какао с непременной пенкой. Пенки он не выносил, но сейчас проглотил ее без особых ощущений.

- Где вообще я? - спросил он.

- В двадцать восьмой больнице, - с готовностью пояснил сосед. - Отделение для таких, как мы.

- А какие мы?

- Жизнью пришибленные. Реактивное состояние.

- Это что, сумасшедший дом?

- Нет, что ты. Это его прихожая. Для тех, кто еще не созрел для полноценного дурдома, но уже чуток вышел из нормы.

- Ох, - простонал слабо Валдаев.

- Я тут уже три недели.

- Из-за чего?

- Ну, - Алексей замялся. - Знаешь, браток, как бывает. Заканчиваешь институт. Пашешь в "ящике", пополняешь государственные секреты. Потом все рушится, и ты со своими секретами на фиг никому не нужен. Но ты молодой, находишь силы, переквалифицируешься. Заводишь бизнес. Зарабатываешь деньги. Прогораешь. Но у тебя еще есть силы. Поэтому продаешь все, расплачиваешься с долгами. Устраиваешься в офис. Зарабатываешь не слишком, но по зеленой штуке в месяц выходит. Фирма валится. И ты в долгах как в шелках. Мыкаешься неделю без работы. Да тут еще жена уходит с каким-то горбоносым бабуином. И ты ощущаешь, что уже не такой молодой и не так полон сил. И смотришь на свое охотничье ружье и думаешь - вот оно, то, что тебе надо. Хороший заряд. И мысль эта становится все милее.

Он помолчал, поглядел на Валдаева, криво улыбнулся и продолжил:

- А потом однажды на людях у тебя начинается истерика. Ты как институтка грохаешься в обморок. Или совершаешь из ряда вон выходящий поступок. И люди понимают - ты уже не такой, как они сами. Ты уже не можешь держать все в себе. И тебя запирают сюда.

- Ужасно.

- Ничего ужасного. Весь ужас за этими стенами. Спасибо еще, пока финансируются такие заведения. Хуже остаться самим с собой, браток. Хуже... Когда остаешься только ты и твое официально зарегистрированное охотничье ружье...

Валдаев допил какао.

- Все, спасибо, - произнес слабо он, ставя стакан на поднос на тумбочке.

- Да не за что, - добродушно улыбнулся Алексей. Он взял поднос и ушел.

Валдаев понял, что его насторожило в соседе. Отстраненность во взгляде...

Это был приют уставших людей.

* * *

У невысокого, с богатой черной шевелюрой и густыми бровями заведующего отделением был вид довольного жизнью человека. Он излучал заразительный оптимизм, как присказку повторяя при осмотре "так-с, что у нас тут". При этом он потирал руки, будто они зябли.

В палате он появился после завтрака в сопровождении крупной румяной докторши в неестественно чистом, хрустящем накрахмаленном халате. И сразу принялся за Валдаева. Осматривал он его долго. Прищелкивал пальцами, заставлял доставать пальцем до уха, нагибаться. Смотрел зрачки. Валдаев выполнял все требования с вялой покорностью.

- Ну так-с, что у нас тут, - обернулся довольный собой и пациентом завотделением к докторше, которая держала в руках блокнот и авторучку. Конечно, нужно проводить исследования, но, судя по всему, органических изменений никаких. Налицо просто переутомление. И где вы у нас работаете? - обратился он к Валдаеву.

- Журналист.

- Криминальный?

- Нет. Пишу про аномальные явления.

- Э, дружок. Тут вообще до Белых Столбов рукой подать.

Писали бы о чем-то возвышенном. О литературе. О нравственности, семье.

- Я писал... Раньше писал.

- Понятно... Значит, у нас нервное истощение, - он потер руки. - Время стрессов. Кризисы... Ничего, несколько дней покоя. Успокоительными поколют.

- А нельзя не колоть?

- Откуда такое недоверие к медикаментам? Ничего с вами не будет. Вот если не колоть, тогда последствия могут быть самые непредсказуемые, - радостно сообщил завотделением. - Вы уже на грани.

Валдаев вяло кивнул, присаживаясь на краешек кровати.

- Вам нужен отдых. Никаких телевизоров. Никаких волнений... Кстати, вас привезли из милиции. Что-то произошло?

- Ничего особенного, - покачал головой Валдаев, без интереса отметив про себя, что майор Кучер и его коллеги ни словом не обмолвились о причинах, благодаря которым одним пациентом в этом заведении стало больше. Это уже хорошо. Если бы они решили серьезно за него браться, то наверняка нашли бы пару сторожей, чтобы приставить их к палате. Или положили бы в другую больницу, с решетками на окнах.

- Прекрасно, - кивнул завотделением. - У большинства людей, лежащих здесь, не произошло ничего особенного. Но они все поражены стремлением возводить до небес свои неприятности. А неприятности нужно уметь низводить.

- Это вопрос выживания в современных условиях, - поддакнула докторша. Судя по всему, фраза была стандартная, потому что завотделением согласно кивнул.

- Вот именно, Надежда Валерьяновна. Вот именно... Они покинули палату, и Валдаев получил возможность отдохнуть от них. Они ему надоели. Ему хотелось просто лежать и не вставать...

Но вставать пришлось. Он добрался до умывальника. Клиника была хорошая, сооруженная в конце восьмидесятых по проекту четвертого (цековского) управления Минздрава и в порыве борьбы с привелегиями переданная обычным людям. Поэтому при каждой палате был коридорчике холодильником, туалет и ванная.

- Здесь не так плохо, - сказал сосед Алексей, когда Валдаев вернулся из ванной и обессиленно рухнул на кровать. - Это как нейтральная Швейцария во время войны.

- Почему? - спросил Валдаев.

- Вся Европа воевала, а Швейцария отгородилась от всего мира границей. Стала островком стабильности... Так и здесь. Наши недоделанные дела, неотданные долги - все там, за границей клиники... Здесь редко что происходит. Заведующий даже одно время запретил телевизор как основной источник стрессов. Правда, уже неделю разрешает смотреть пару телесериалов.

- Остров, - прошептал Валдаев, ощущая, что все опять становится зыбче, отдаляется.

- Э, браток, тебе опять худо, - озабоченно покачал го ловой Алексей.

- Нормально.

- Какой там нормально.

- Пожалуйста, оставь....

Валдаева потянуло в сон. Но сон не шел. А была какая-то полусонница.

Очнулся он к обеду. От еды отказался, но седая медсестра чуть ли не силой заставила его есть. После обеда ему вкатали укол и дали несколько желтеньких таблеток. Судя по всему, в клинике не было недостатка в медикаментах. К вечеру он снова очнулся. И нашел в себе силы прогуляться по заведению. Чувствовал он себя неважно. Но его поддерживал сосед.

Навстречу прогулочно брели мужчины и женщины - в спорткостюмах или в пижамах. Они о чем-то негромко беседовали. Атмосфера была пронизана унынием.

- Нет стариков, - отметил Валдаев.

- Точно, - кивнул Алексей. - По-моему, до них просто нет никому дела.

- Как это?

- Их списали... Слишком мало средств у медицины. Так что стараются поднимать людей, у которых есть хоть какое-то будущее.

- Звучит зловеще, - сказал Валдаев.

- Ничего зловещего. Новые стандарты в обществе. Вытаскивать только тех, кто еще может пригодиться и кто не цыганит пенсии, пособия и бесплатные лекарства, Алексей безрадостно улыбнулся.

- Холокост, - без всякого выражения произнес Валдаев.

- Близко к этому, - согласился Алексей.

- Кошмар, - едва слышно прошептал Валдаев. Но сейчас для него это было лишь слово. Сам кошмар он прочувствовать не мог. Ощущал лишь, что тот притаился в нем, приглушенный лекарствами, но все еще мощный, готовый выгрызть душу.

- Смотреть тут особо нечего, - сменил тему Алексей. - Не Эрмитаж... Шестнадцать палат... Столовая... Процедурная, - показывал он рукой. - Телевизор. Через пятнадцать минут время мексиканского сериала. Женщины уже занимают места.

Действительно, на диванчике и креслах в ожидании уже расселись женщины. Опоздавшие стаскивали из столовки стулья. Экран цветного "Рекорда" был темен. Телевизор включали точно по расписанию.

- Главная достопримечательность, - отметил сосед, когда они прошли мимо курилки. - Дверь.

Дверь была двойная. Сначала решетка. Потом - железяка.

- Не пробьешь. Не взломаешь, - произнес с оттенком непонятной гордости Алексей, проведя ладонью по прутьям решетки. - Это не дурдом... Но близко. Клетка. Нельзя давать птицам выпорхнуть отсюда, чтобы свернуть на воле себе шею. Гуманизм на марше...

Он просунул ладонь через решетки и постучал по железу. Та гулко отозвалась.

Валдаева качнуло.

- Что такое? - Алексей поддержал его за локоть, не давая грохнуться.

- Голова...

- Болит?

- Кругом идет. Пустая...

- Это от стресса. Лекарств... И полнолуния. Сегодня полнолуние. Признано, что в такие дни обостряются все заболевания. Пошли, - он довел его до палаты.

В палату ворвалась седая медсестра.

- Чего это вы разгулялись? - осведомилась она. - Валдаеву три дня постельный режим.

- Да, извините, - прошептал он.

- Извините, извините, - пробурчала медсестра.

Ему вкололи третий за день укол. Только от него пошло не тепло, а пополз нервный холод. Веки стали желеть и слипаться. Он, прищурившись, смотрел на висящую над ним в круглом прозрачном плафоне желтую лампу. За окном плыла полная луна, закрываемая быстрыми тучами. Эта луна смотрела на него, как драконий глаз, и не б от этого пронизывающего ока ни укрытия, ни покоя чего становилось все тревожнее.

Валдаев закрыл глаза. Начал уплывать.

И тут всколыхнулась притаившаяся темная тяжелая масса, в которой срослись его боль, страх, ярость, кошмар которой причудливо переплетались картины из недавнего прошлого. Будто открылись шлюзы, и вся эта склизкая мерзость, сдерживаемая до сих пор, хлынула наружу на волне воспоминаний.

Чья-то рука с кривым ножом скользила неудержимо вперед, и на беззащитной шее проявлялась красная черта, и у куклы отваливалась пластмассовая голова. Но это был кукла, а Наташа. Валдаев отметил, без удивления, с мрачным узнаванием, что рука с ножом эта - его собственная.. же рука. Похожая кукла. Но на этот раз кукла мужского да. Эдакий уродливый пупсик... Да не пупсик это, а бандит Лом, и на его тупой морде нарисован неописуемый ужас. И опять прочерчивает лезвие ножа черту, подводящую итог жалкой жизни этого человека... Следующая сцена. Огонь пожирает лицо молодой женщины. Мертвой женщины. это не просто какая-то женщина. Это - Элла!

Искры костра взмывают вверх. Запах горелой плоти корежит нюх. Валдаев ощущает гремучую смесь чувств - безутешное горе и неуемную, не втискивающуюся ни в какие рамки радость...

- Я люблю тебя, - шепчет он...

И вдруг Элла стряхивает с себя пылающие угли, отряхивает золу и берет его за предплечье. Но ладонь, которой она берет, раскалена. И ее боль передается ему. Предплечье вспыхивает мимолетной, не очень сильной болью. Валдаев счастлив. Она жива. Он не желал ей зла, и ему нравилось, что она жива.

- Тише, тише, дорогой, - шепчет она. - Он совсем плох.

- Нет, это все мелочи, - слышится другой голос, и рядом с Эллой выступает из темноты ее любимый дядюшка Ким Севастьянович Ротшаль.

- Мы почти убили его.

- Не беспокойся. Давно никто не доходил до такой отличной кондиции.

- Но...

- Все будет нормально...

Голоса стали уплывать куда-то вдаль, но Валдаеву казалось очень важным не упускать их. Он цеплялся за них, как утопающий за соломинку. И вдруг ощутил, что соломинка эта держит. Он шел на звук этих голосов, выкарабкиваясь из мертвой зыби полузабытья.

Он напрягся, приоткрыл глаза. Очнулся. Предметы стали приобретать определенные очертания. Он увидел над собой низкий потолок. Ощутил тряску. И вдруг разом понял, что находится в машине "Скорой". На такой же его везли недавно в клинику. Куда его везут теперь?

Наверху маячили два лица. Он напряг зрение. Резкость стала наводиться, как изображение в видеокамере.

Валдаева почему-то не удивило, что рядом с ним на сиденье сидит профессор Ротшаль в белом халате.

Странно, что не удивило его и то, что около него, зябко обняв плечи, устроилась Элла. На ней тоже был белый халат.

Он застонал, прикусил губу и, собрав последние силы, тяжело, будто придавленный в штреке породой шахтер, попытался приподняться.

- Тихо, тихо, дорогой, - нагнулась над ним Элла и погладила по плечу. - Не беспокойся, все будет в порядке.

- Эх, незадача, двух кубиков не хватило, - досадливо воскликнул Ротшаль.

Он завозился. И воткнул в предплечье Валдаева одноразовый шприц.

Валдаеву стало душно и жарко. Ему захотелось встать, ринуться отсюда. Он начал движение, его прижали к кушетке. И тут все стало опять терять резкость, расплываться. Он снова отключился. На этот раз без кошмаров. Измученное сознание взяло передышку...

Рядом тонко журчала вода. Этот звук пилил череп. Он сверлом врезался все глубже и глубже, отдавался болью во всем измученном теле.

Где-то вот так же текла вода. Где? Когда? Кажется, текла она в ванной. В ванной, где лежала большая кукла с полуотрезанной головой. И кукла эта была человеком... Мысли Валдаева путались. Они были скользкими, как мыло в той ванной. Их очень трудно было ухватить.

Валдаев застонал и пошевелился. Мысли начали туго ворочаться в голове. Звон звучал все настойчивее.

- Надо бы еще, - услышал он грохот.

- Нет. Ему и так досталось четыре кубика, - пророкотало рядом немного в другой тональности. - Может не прийти в себя до времени.

- Кажется, шевелится. Валдаев с трудом разлепил веки.

- Очнулся, - послышался голос.

Теперь голос уже не грохотал. Ощущения у Валдаева возвращались в норму. И звуки не обрушивались молотом и молоточками.

- Все будет нормально, - над ним нагнулся круглолицый, лоснящийся от пота мужчина. Он повторил недавние слова Эллы... Впрочем, была ли Элла? Был ли профессор Ротшаль? Или Валдаеву все почудилось, а на самом деле он находится в больнице, напичканный препаратами, которые вызвали галлюцинации.

Ничего подобного. Какие уж тут галлюцинации? Он лежал на жестком ложе, явно уступающем больничной кровати. В помещении царила полутьма.

Хлопнула дверь. И Валдаев остался в одиночестве.

Лекарство, которое вкололи ему, начало действовать. И действовало оно необычно быстро. Адекватное восприятие действительности возвращалось. Возвращалось вместе с физическими ощущениями. Прежде всего он отметил, что здесь прохладно. И в душе был лед. Произошло то, к чему все предыдущие неприятности были лишь безобидным предисловием.

Голова прояснялась быстро. Возвращались и силы. Валдаева накачали сильными лекарствами.

Он приподнялся на прикрытом тонким матрасом узком топчане. Помещение было небольшим - где-нибудь три на четыре метра. Сводчатый влажный потолок был в рыжих потеках. Кирпичные стены - тоже в потеках. Из мебели, кроме топчана, ничего не было. Сколоченная из грубо обтесанных досок дверь производила впечатление ветхой и старой. Казалось, ее не так трудно вышибить плечом, если поднапрячься.

Где-то за дверью слабо струилась вода. Этот звук недавно и вырвал Валдаева из состояния одурманенности.

Помещение слабо освещала масляная лампа, стоявшая на земляном полу в углу. Валдаев ощутил себя узником замка Иф. Ему вдруг пришла в голову идиотская мысль - а вдруг он здесь проведет годы? Остаток жизни видеть эти влажные стены, эту масляную лампу. Но кому это надо? Зачем он здесь?

На его правой ноге было постороннее давление. Он протянул руку и без особого удивления нащупал металлическое кольцо, которое охватывало лодыжку. Эта деталь вполне соответствовала обстановке.

Кольцо было прикреплено к цепи, которая уходила под топчан. Валдаев напрягся, сдвинул топчан. Цепь была приделана к ржавой скобе. Для порядка Валдаев дернул за нее. Естественно, скоба не сдвинулась. Сработана она была на совесть.

"И днем и ночью кот ученый Все ходит по цепи кругом".

Пришедшие в голову великие слова вдруг вызвали у него смех. Действительно, это необычайно весело. "Все ходит по цепи кругом". Журналист Валдаев ходит по цепи в каком-то подземелье. Изумительно!

Он захохотал. Громче. И понял, что еще немного - и вообще не остановится. Собрал в себе силы. Сплел пальцы. Сжал их до боли. Потом перевел дыхание.

Смех отступил.

Валдаев вернул топчан на место и уселся на него. Провел себя ладонью по груди и ощутил мягкий материал больничной пижамы. Следовательно, его на самом деле привезли из больницы. И больница не была сном.

Валдаев в последнее время неважно ориентировался, где сон, где явь, где его выдуманные кошмары, а где кошмары настоящие. Внутри все перемешалось. Но с каждой минутой способность соображать возвращалось. А заодно возвращался и ужас, как анаконда стискивавший его в таких тугих объятиях, что дышать становилось трудно. Ужас этот жил сам по себе, своей жизнью. Он не особенно зависел от мыслей, чувств Валдаева. Он поднимался, как чудовище глубин, и жрал, кого хотел. Это был иррациональный ужас. Мистический ужас. Ужас беспомощности перед силами, игрушкой в которых очутился Валдаев и которые кинули его в это подземелье...

Слабость, донимавшая его в больнице, исчезла. Но легче от этого не стало.

Валдаев был уверен, что надолго его не оставят одного.

И действительно, где-то через час заскрежетал засов, Дверь со скрипом отворилась. И в помещении появился профессор Ротшаль.

- Как вы себя чувствуете? - спросил он, с усмешкой разглядывая пленника. В его облике, манерах появилось то чего не было раньше, - величавая холодная надменность.

- Чувствую, - произнес Валдаев с вызовом.

- Это уже отрадно.

- Где я? Что вы от меня хотите?

- Не переживайте. Вы живы. Вы не в аду.

- Это обнадеживает, - усмехнулся Валдаев, удивляясь сам себе: он еще находил силы на вопросы и на дискуссию.

- Нет, Валерий Васильевич. Это не ад... Это всего лишь его прихожая...

* * *

Церковники, описывавшие ад, как геенну огненную, где грешников варят в котлах, были не правы. Ад-не огонь. Это - хаос. Это когда ничего не поймешь. Это когда ты беспомощен собрать мир воедино.

Нарушение связей, логики - вот что такое ад... То, что было здесь, просто не могло быть. Не мог безвредный, мнительный и безопасный Валдаев оказаться закованным в кандалы в подземелье. Не мог профессор Ротшаль - человек пусть со странностями, но тоже безобидный и интеллигентный - выступать в такой роди. Кстати, в какой роли он выступал здесь? Хозяина? Душеприказчика? Палача?

Невероятно. Бессмысленно...

Нет, обрывал сам себя Валдаев, давя панику, охватывающую его. Не может быть, чтобы не было никакой логики. Даже хаос имеет свою логику. Просто она высшего порядка. Мы не можем охватить ее сознанием... Все должно объясняться. Все должно иметь смысл...

Профессор Ротшаль стоял в углу помещения, скрестив руки на груди, и с каким-то жадным сопереживанием наблюдал за пленником. Валдаев готов был поклясться - профессор прекрасно представляет, что творится в душе пленника. Мало того. Он еще и наслаждается моментом.

Ротшаль ждал.

- Где Элла? - спросил Валдаев через силу.

- А зачем она вам? - вопросом на вопрос ответил Ротшаль.

- Она жива?

- Можно сказать, что так.

- Что вы с ней сделали? Напичкали наркотиками?

- Накормили наркотиками? - профессор задорно рассмеялся. - Помилуйте, Валерий Васильевич. Зачем мне пичкать ее наркотиками?

- Вы... - Валдаев запнулся от переполнивших его чувств. На него нахлынула неудержимая ярость. Это не так часто посещавшее ранее чувство вдруг приобрело для него вид физической энергии. Казалось, она способна разбить оковы. Ему захотелось вцепиться руками в шею профессора. Тот с интересом посмотрел на пленника, будто размышляя - соберется ли тот духом и бросится ли на него. Не собрался.

- Странно, - произнес Ротшаль, разглядывая пленника. - Вы заботитесь о ней, находясь в плачевном положении. В кандалах.

Валдаев стиснул зубы.

- Валерий Васильевич, - профессор не терял демонстративной вежливости. Вам самое время позаботиться о себе, а ваша голова занята неизвестно чем. Почему?

- Где Элла? - упрямо стоял на своем Валдаев.

- Думаю, с ней ничего плохого не случилось. Даже наоборот.

- Что наоборот?

- Бросьте, неужели нет более важных тем для разговора? Вас, к примеру, совсем не интересует, в каком качестве вы здесь?

Валдаев провел пальцами по нагретому теплом его тела металлическому кольцу на ноге. По ржавой цепи. И произнес:

- Интересует.

- Вам сильно повезло в этой жизни, - продолжил Ротшаль.

- Чем это? - после затянувшейся паузы спросил Валдаев.

- Вы избраны.

- Избран?

- Вы избраны жертвой.

- Жертвой?

- Именно, - Ротшаль толкнул дверь. - Не скажу, что я вам завидую. Но такая честь выпадает не каждому...

* * *

"Жертва, жертва", - долбило в мозгу Валдаева.

Он не знал, что это означает. Ему не хотелось думать oб этом. Не хотелось знать это. Только в этом слове была какая-то законченность. Была завершенность, как в точке конце предложения, которая не оставляла больше никаких вариантов.

Графа Монте-Кристо из него не выйдет. Не сидеть ему долгие годы в этой камере. Не хлебать похлебку, мечтая об освобождении. Этот каземат недолго будет его приютом. Ведь в глазах Ротшаля было холодное обещание смерти.

Когда профессор вышел, Валдаев попробовал содрать с ноги кольцо, но был закован он со знанием дела. Потом попытался вырвать скобу из пола, но тут нужен был кто-то помощнее - сгодился бы, например, небольшой трактор или, на худой конец, африканский слон.

Нет, сажали его на цепь не для того, чтобы он с нее сорвался.

Он осмотрел внимательнее кольцо и увидел, что оно не застегивается, не запирается. Оно скреплено кустарным способом. Именно заковано, как в старые времена.

Где он находится? Валдаев был уверен, что где-то под землей. Не было ни окон, ни дверей. Зато была холодная сырость, свойственная подземельям. И странные звуки, помимо звука падающей воды, возникали где-то за дверью - шорохи, поскрипывания, шелест...

Хорошо, что у него не забрали масляную лампу. Лампа была новая, немецкая, горела ровно и собиралась гореть еще достаточно долго.

Валдаев в пределах метровой длины цепочки осмотрел помещение. Пол был земляной, теплый. Стены - из красного, выщербленного и, похоже, очень старого кирпича.

Валдаев откинул матрас. Топчан был из грубых досок, определенно самодельный... И весь покрыт бурыми пятнами. Не нужно обладать знаниями медицины, чтобы понять - это следы крови...

Смешно предполагать, что он первый пленник здесь. И ясно, что предшественники его кончили плохо.

Странно. Самое время, чтобы биться в истерике. Но наоборот, попав в плен, Валдаев стал гораздо спокойнее относиться к происходящему. Ничего изменить уже нельзя. Без толку. Можно только молиться, но долетают ли отсюда, из подземелий, молитвы наверх? Сомнительно...

Он лег на топчан. Время в этом подземелье выкидывало свои непристойные шутки. Очень трудно было понять его ход. Не было ничего, по чему можно сверять его. Валдаев пытался считать, досчитал честно до шестисот. Понял, что прошло десять минут. Но это занятие быстро надоело.

Все равно не оставалось ничего иного, как терпеливо ждать. Ждать хоть чего-то.

И он дождался.

Опять заскрипел засов. Опять со скрипом отворилась дверь.

И в помещении появилась Элла. На ней был обтягивающий белый костюм, в котором она походила на элегантную борзую.

- Здравствуй, зайка, - произнесла она.

Это "зайка" резануло его. Именно так говорила Наташа. Но той было позволительно. А откуда у Эллы такой пошлый жаргон?

И тут он прижмурился. Резануло воспоминание - стая борзых на экране, гонящих по полю обреченного зайца. А ведь этот заяц - он. А они - гончие...

Она подошла, провела ладонью по его щеке. Ладонь была знакомая, мягкая и теплая.

Валдаев вздрогнул. Элла царапнула его ногтем, и ему показалось, что это собачий коготь.

- Элла, объясни мне...

- Сейчас, сейчас, зайчик. Не волнуйся.

Она присела на корточки и, улыбаясь, стала рассматривать его, как смотрят на экспонат в музее. И взгляд этот очень походил на взгляд профессора Ротшаля...

* * *

Душу Валдаева охватила острая, тягучая тоска, которая затмила все остальные чувства и ощущения. Получалось, все, что было у него с Эллой, вся эта страсть, те ночи - не более чем отлично разыгранный спектакль с ее стороны. Вернее, охота.

Дело было даже не в очередном ударе по самолюбию - плевать на него, на самолюбие. Но вдруг Валдаев как никогда ощутил свою слабость, никчемность.

- Вы использовали меня, - с горечью произнес он.

- Еще не использовали, - обворожительно улыбаясь, произнесла она. - Мы готовили тебя к использованию.

- В качестве жертвы?

- Ротшаль уже сказал тебе.

- Он не сказал, что это значит.

- Все просто. Представь, что существует некая религиозная организация, которая не стремится афишировать свое присутствие. Естественно, у любой религиозной организации есть свои ритуалы. Христиане при богослужении поедают тело Христово в виде хлеба и пьют кровь Христову в виде вина. Это жалкий дешевый обман... У нас все по-настоящему. И мы... Мы пользуемся именно человеческой кровью.

Валдаев равнодушно кивнул. Нечто подобное он и ожидал.

- Не для богослужения, - произнес он. - А для служения Сатане.

- Ты прав, Валера. Как же ты прав...

- Иерархия, - прошептал он.

- Ты совсем не дурак, зайка. Ты вспомнил, что тебе говорила эта бедная дурочка Наташа. На ее беду, была она в самом низу иерархии.

- Откуда ты знаешь, что она мне говорила?

- Эх, Валера, я вообще много знаю...

- Значит, все это была не цепь случайностей, не мистика, а обычный заговор?

- Ну конечно же.

- Вам нужна жертва для жертвоприношения. Вы выбрали меня, - Валдаев сейчас обсуждал все совершенно спокойно. Беспокоиться ему больше было не о чем.

- Тебя, зайка. Тебя.

- Но зачем все эти представления? Зачем вся эта народная самодеятельность? Смысл?

- Смысл? О, смысл тут есть... Ты думаешь, любой идиот может стать жертвой... Не может же каждый стать космонавтом. Жертва должна иметь талант.

- Какой талант?

- Быть такой, как ты. Жертвой надо родиться... И жертву надо готовить.

- Зачем готовить? - удивился Валдаев.

- Жертва должна быть очищена страхом.

- Ах страхом, - Валдаев усмехнулся, подумав, что в этот самый главный момент он как раз начал постепенно терять этот самый старательно накопленный страх. Он враз смирился, приподнялся над страхом. Приподнялся над самим собой. Страх неминуемой смерти сначала отогнал все иные страхи, а потом и сам поблек.

- Именно... Но не просто страхом. Жертва должна утерять ориентиры. Потерять иллюзии в отношении себя и окружающего мира. И сам мир должен представляться ей чем-то неустойчивым, лишенным ясных очертаний. Жертва Должна быть на грани безумия, но не перешагивать ее. Это искусство, Валера. Большое искусство.

- Тогда зачем ты рассказываешь мне все это?

- Чтобы расставить все точки. Ты прошел через стадии подготовки. Ты готов к ритуалу. У нас принято, чтобы жертва в последнем акте знала, что с ней происходит.

- Значит, все эти убийства, вся эта кровь были посвящены одному - довести меня до кондиции.

- Вот именно.

- Получается - я знакомлюсь с Наташей... Она...

- Чтобы выслужиться, преподносит нам подарок - кандидата на жертву. Она переросла свой уровень и стремилась к более высокой ступеньке иерархии.

- Так почему вы убили ее?

- Потому что мы решили, что она не соответствует нашим требованиям. Но ее смерть послужила благу - подготовке жертвы.

- Когда я пришел туда...

- Мы тебя ждали. Небольшая доза аэрозоля...

- И я очнулся рядом с ножом. .

- Да.

- А эти два бугая, которые донимали меня? Они тоже ваши?

- Скажем так, - выполняли некоторые услуги. Лом знал о нас. Но он тоже перестал нас устраивать... Согласись, ход с перерезанным горлом был изыскан.

- И несостоявшийся наезд машиной?

- И даже украденный кошелек, - кивнула Элла.

- А мое увольнение с работы?

- Это безобидный штрих. Нужно было только немного надавить на редактора...

- И все, чтобы поиграть на моих нервах...

- Не на твоих нервах, дорогой. Это чтобы очистить тебя для ритуала.

- А майор Кучер? Он тоже ваш?

- Нет. Он просто идиот, которым можно манипулировать. Которому можно подкинуть информацию, в какой квартире скрывается разыскиваемый рецидивист Турок, И туда вломится бригада милиции. Он внес свою лепту, не понимая, что творит.

- А если бы я загремел в тюрьму?

- Мы бы тебя выручили к нужному моменту.

- Или попал бы в сумасшедший дом?

- Это большое искусство - держать человека на грани и не дать рухнуть за нее.

- В больницу я попал тоже вашими стараниями?

- Нет, до нее ты дошел сам. Но такой вариант просчитывался.

- А как вы вытащили меня оттуда?

- По поддельным документам. Я же говорю - мы нечто подобное предусмотрели.

- А провалы во времени? Они же действительно были.

- Ну конечно, были. Фармакологические средства. Не забывай, что наша правоверная организация существует не одну сотню лет. И не одну сотню лет играет в эти игры. У нас много что есть...

- Запах духов?

- Именно.

- А эти идиотские статьи, которые мне все время подсовывали, о маньяках, вырезающих сердца? Все эти кивки в мою сторону?

- Качественно исполнено, не правда ли? Ты готов был поверить в то, что раз в два месяца вырезаешь человеческие сердца, режешь горла от уха до уха и ничего не помнишь. Правда?

- Готов был.

- Еще немного - и ты вспомнил бы то, чего не было. Ложная память... Конечно, никаких сердец ты не вырезал.

- Не вырезал.

- Правильно... Сердца вырезали мы...

* * *

Похоже, церемония, в которой предстояло участвовать Валдаеву, приближалась. Элла встала, посмотрев на пленника с оттенком - нет, даже не жалости, а мимолетного сожаления.

- Испытание болью будет последним, - она обворожительно улыбнулась и исчезла за дверью.

От этих слов Валдаева пробрал озноб. Потом стало до боли стыдно. Стыдно, что он играл по чужим правилам и послушно шел по протоптанной ему тропинке прямо на заклание. Впрочем, Элла правильно сказала - они тысячи лет занимаются своими кровавыми делами. Что мог он против этой отлаженной мясорубки? Ничего не мог...

.

Через, некоторое время в помещении появились двое -двухметровый верзила и маленький, круглый и быстрый как шарик ртути, человечек. Их лица были скрыты капюшонами. Балахоны до пят, перевязанные грубыми веревка ми, - эх, к ним подошли бы чадящие факелы, но факелов не было. Один из пришедших держал в руке мощный электрический фонарь.

От них исходили волны жадного ожидания.

У верзилы был устрашающего вида инструмент. Довольно ловко он сбил им кольцо с ноги пленника. Но ощущени свободы, нахлынувшее на Валдаева, когда кольцо звякнуло об пол, было лживо и мимолетно. Тут же на пленника надели наручники, крепко сковавшие запястья. У этих людей манеры были еще хуже, чем у милиционеров. Браслеты они затянули еще туже.

- Больно, - простонал Валдаев без надежды, что на него обратят внимание.

Удивительно, но "круглый" тут же ослабил браслеты. Похоже, пока причинять мучения жертве они не собирались.

Валдаева подтолкнули в спину. Он вышел из камеры вслед за "круглым". Верзила притушил масляную лампу на полу. Все на мгновение погрузилось в кромешную тьму. Потом зажегся мощный луч фонаря. Вспыхнул еще один луч.

С Валдаевым не разговаривали. Направление ему указывали легкими тычками в спину или в бок.

Они шли по узким коридорам. Где-то слышалось журчание воды - гораздо более мощное, чем жалкий ручеек, струящийся возле "каземата". Откуда-то слышались шорохи. В одном месте где-то наверху, над низким потолком, что-то ухало, вибрировало. Иногда наступали моменты оглушительной тишины.

Пол был твердый - местами бетон, местами земля. Один раз пришлось переступать через узкоколейку, идущую по перпендикулярному коридору. Рельсы были ржавые и старые. Неизвестно, что и когда ездило по ним.

Нетрудно было догадаться, что это знаменитая подземная Москва. Страна, полная тайн. Места, где проводниками служит племя диггеров - добровольных исследователей подземелий. Впрочем, Валдаев сомневался, что диггеры добирались сюда. А если и добирались, то могли и не выбраться. Это владения типов в капюшонах. Они ощущали себя здесь хозяевами и прекрасно знали каждый поворот коридора, каждый боковой ход. Они могли двигаться здесь и с закрытыми глазами во всяком случае, по уверенности, с которой они держались, создавалось именно такое впечатление.

Валдаеву пришло в голову, что можно попытаться бежать. Но ничего глупее придумать было нельзя. Попытка была заранее обречена на неудачу.

Валдаеву велели жестом остановиться. Он замер.

Это был изгиб длинного тоннеля. Верзила нагнулся и без особого труда сдвинул казавшуюся несдвигаемой бетонную плиту. Открылся зев колодца.

С Валдаева сняли наручники, и верзила кивнул:

- Лезь.

Это было первое слово, которое Валдаев услышал от него.

Колодец был где-то полутора метров в диаметре. Ржавые скобы служили опорой. Валдаев замешкался, получил чувствительный тычок в спину и со вздохом полез вниз.

На сколько вниз уходит колодец - сказать было трудно. Ничего не было видно. Валдаев вдруг подумал, что неплохо было бы сейчас разжать пальцы и испортить кое-кому черную обедню.

Естественно, разжимать пальцы он не стал. Не смог, даже если бы и захотел. Те, кто пустил его вперед, видимо, хорошо знали это, поэтому не подстраховывались на случай подобного взбрыка. Они очень неплохо изучили его. Они были уверены, что даже перед лицом смерти у него не хватит духу на подобные поступки. Он не рожден самоубийцей.

Впрочем, рухни он вниз, вряд ли бы ему это повредило. Глубина колодца была не больше трех метров. Дальше начиналась короткая труба, выводившая в небольшое кубическое помещение - затхлое, теплое.

Сзади засопели. Свет метался по стенам. "Круглый" спускался вслед за пленником, умудряясь держать в руке фонарь, луч которого лихорадочно бегал во все стороны. За "круглым" спустился верзила.

Валдаева грубо поставили лицом к стене.

В небольшом помещении была железная, крашенная облупившейся зеленой краской дверь. Верзила повозился около нее, пошарил рукой по полу, заскрипел каким-то механизмом. И отворил дверь.

- Вперед, - просипел он.

Валдаев шагнул вперед и очутился в храме...

Аномальщики сложили немало легенд о метро. О поездах-призраках, о ведущих в параллельные миры тоннелях, о духах раздавленных пассажиров, о таинственных огоньках и о зове смерти, толкающем человека сделать шаг на рельсы. И действительно порой казалось, что именно там недалеко до входа в иной мир.

Валдаеву вспомнилась та недавняя поездка в метро, когда ему показалось, что поезд въедет в подземный сатанинский храм. Кто бы мог подумать, что он был так недалек от истины. Может быть, где-то поблизости и проходит та самая ветка. Ну а храм - вот он!

Это было просторное помещение с кирпичными стенами. Кирпичи были крепкие, хотя и изъеденные временем. В центре стояло каменное ложе высотой с метр и длиной метра два с половиной. На нем было четыре медных кольца. "Алтарь", подумал Валдаев.

Здесь имелись необходимые атрибуты сатанинского капища. Перевернутое распятие. Испоганенный Христов лик. Валдаев вспомнил, что у сатанистов два обряда считаются основными - богохульство и магия разрушения. Испоганить все светлое в душе, а потом разрушить тело. Это то, что они делают с ним, с их жертвой.

Чадящий факел отбрасывал красные блики на предметы.

Местами оштукатуренные стены были разрисованы, притом на достаточно высоком художественном уровне, кабалистическими знаками и символами. Некоторые из символов Валдаев распознал. Вот тот круг с крестом внутри означает черную мессу. А вон самый большой знак - рогатое существо, помещенное внутрь перевернутой пентаграммы в двойном круге, - знак Бафомета.

"Мы вырываем сердца", - вспомнились слова Эллы. "Дом, где вырываются сердца", - вдруг пришло в голову Валдаеву. Он переиначил название известной в свое время пьесы "Дом, где разбиваются сердца", и ему показалось это смешным. Очень смешным. К нему опять подступала истерика.

А еще ему хотелось закричать в голос. Вдруг этот крик разобьет старый кирпич, расколет стены, и сюда хлынет солнечный свет...

Он до боли прикусил губу. Перевел дыхание.

Вдруг он подумал, что ему никогда в жизни не увидеть больше солнечного света. Хотя бы лучик. Хотя бы закатный отблеск...

"Круглый", видимо, почувствовал состояние пленника.

- Тихо, - прикрикнул он. Голос у него был грубый, низкий.

Для острастки он ударил ногой Валдаева по голени, а потом с размаху кулаком по спине. Потом пленника поставили на колени рядом с просторной нишей.

- Так и стой...

Несколько минут - и Валдаеву опять приспособили на ногу кольцо. Цепь была присоединена к скобе в нише. Опять он был на цепи.

Он присел на корточки. Прижался плечом к прохладному камню. Пол был теплый.

- Сидеть. Ждать.

Односложные слова "братьев" производили удручающее впечатление. На Руси так не бывает. На Руси так не обращаются с пленными. Ни тебе мата, ни крепкого словца. Односложные выражения, скованная манера держаться - Валдаеву казалось, что он имеет дело с какими-то инопланетянами... Или с теми, кто воспринимает этот момент слишком серьезно, кто слишком дисциплинирован, чтобы даже наедине с собой позволять расслабиться.

Дисциплинированны... Валдаев вспомнил перерезанное горло Наташи. Такими методами нетрудно добиваться железной дисциплины...

Братья удалились. Уходили они не тем путем, которым пришли, а через тяжелую двустворчатую дверь, расположенную как раз напротив ниши, к которой был прикован "московский пленник".

Валдаев глубоко вздохнул. Еще раз огляделся - на этот раз внимательнее. Значительная часть храма тонула в темноте.

Что тут могло быть раньше? Кто строил все это? Может, какой-то заброшенный государственный объект. Может, часть какого-то инженерного сооружения, оказавшегося ненужным. Кто знает.

Слуг врага человеческого влечет под землю. Здесь нет любопытных глаз и мало шансов, что сюда забредут случайные свидетели. Это пространства, куда не доходит власть земная и Божия. Под землей по преданиям находится ад. Тартар. Испокон веков подземелья считались обителью нечисти. Сюда не доходит солнечный свет. Сюда опускаются неприкаянные души.

Валдаеву не верилось, что все вот так кончится. Ему показалось, что он будет сидеть так вечно...

Но вечно не получилось.

Дверь отворилась. И появился профессор Ротшаль.

Вид у него был рассеянный. Его белый балахон с пляшущими на нем красными бликами ниспадал складками вниз, капюшон был откинут. И исчерченное тенями, освещенное факелом лицо выглядело зловещим.

- Уже готовы? - осведомился он. Слова прозвучали не к месту буднично. Он поглядел на часы. - Недолго осталось, - его лицо на миг схватила судорога, и наружу выступило совершенно другое существо и тут же спряталось. - Это будет забавно.

- Забавно, - скривился Валдаев.

- Валерий Васильевич, - Ротшаль прошелся по помещению, вытащил зажигалку и зажег черную метровую свечу, стоявшую в подсвечнике в углу. - Я не играю ни в карты. Ни в шахматы. Но я азартен. Самая азартная игра - в людей.

-Как?

- Когда заставляешь делать так, как тебе хочется. Когда переставляешь эти фигурки на доске. И выигрываешь. Мы всегда выигрываем...

- Но зачем все это? Зачем вы делаете все это?

- Вы не атеист и не верующий человек. Вы во всем - ни рыба ни мясо. Нечто среднее. Вы не принимаете крайностей. Вам нравится серый цвет. Я выбрал черный цвет. Это цвет силы...

- Силы, - повторил Валдаев.

- Сила. Где сила - там власть. И там настоящая свобода.

- Свобода, - как заведенный повторил за ним Валдаев.

- Именно, - речь Ротшаля становилась лихорадочно возбужденной. Представьте, вы движетесь по полю, а за одежду цепляется репей привязанностей, ноги опутывают корни сантиментов и моральных принципов. А мы скользим над землей. Истинная свобода - это освобождение от условностей. Чистый полет алчущего духа, не стесненный условностями долга.

- А долг Князю Тьмы?

- Вот это действительно долг. Мы берем взаймы у НЕГО силу. Человек слаб. Обречен ползать. А ОН дарит нам крылья. И взимает за это плату. В отличие от других, ОН знает, что мы не можем не отдать плату. Это самый взыскательный кредитор.

- Но как можно? Так вот с людьми?

- Вся ваша беда, что людей, с которыми вы общаетесь, вы воспринимаете как часть себя. Вы не думали, как просто было в былые времена утверждать расстрельные списки? Берешь фамилию и ставишь галочку. И нет человека. Ты не видишь его, не вступаешь с ним ни в какие отношения. Другое дело, когда человек стоит перед тобой. А еще хлеще, если он твой знакомый. Или еще пуще родственник. Ты связан с ним множеством нитей. И вот тогда галочку поставить куда труднее. А каково самому нажать спусковой крючок? Каково видеть обреченность в глазах человека, отчаяние и мольбу? Нехорошо, да? Жалко, да?

Валдаев кивнул.

- Обыватель отмечен этим клеймом личных отношений, разъеден ржавчиной морали. - Ротшаль помолчал, с улыбкой глядя на пленника. Прошелся по залу. И воскликнул: - Ох эта зараза жалости... Мы - другое дело. Для меня нет разницы, против кого ставить галочку. Я не даю иллюзии отношений с кем бы то ни было брать надо мной верх.

- Вы... - Валдаев запнулся, пытаясь подобрать слово, но Ротшаль властно поднял руку.

- Не скатывайтесь до площадной ругани... Знаете, я лишен и того, чтобы чьи-то мучения доставляли радость. Садизм - это оборотная сторона тех же жалких человеческих чувств. Для меня человек - лишь фигура на доске. И не думайте, что такого равновесия в душе достичь легко.

- Человек-машина. Вот ваш идеал...

- Ну что вы. У нас богатая внутренняя жизнь. В свободе и силе есть своя эстетика. Есть свое очарование. Только глупцы могут назвать нас бесчувственными чурбанами...

- Вы - вампиры. Вы питаетесь человеческой кровью.

- Оставьте дешевый пафос.

- Почему я? Почему вы выбрали меня?

- Большинство людей - обычное быдло. Они живут как коровы в стойле, они жуют жвачку телесериалов, из кожи вон лезут, чтобы заработать побольше денег, растят своих сопливых ублюдков. Но есть люди, которые умеют подчинять других и обстоятельства. А есть такие, кто ощущает дисгармонию окружающего мира, но не способен ни на что. Кстати, их больше всего любит бить быдло со словами: "очки и шляпу надел, интеллигент".

- Это я?

- А кто же?.. Бесполезные созерцатели и мечтатели, вы погрязли в самокопании и страхах. Вы живете мечтами о справедливости. Хотя на деле грезите о том обществе, где в Конституции заложено одно право - "право человека на слабость". У вас слишком слабые челюсти. Наши времена - не для вас. Не согласны?

- Согласен, - кивнул Валдаев, осознавая, что в словах профессора есть своя логика.

- Вам нет места на земле. Вы - жертвенные коровы. Это ваше истинное призвание.

Все правильно, подумал Валдаев. И возразить тут нечего. Кроме того, что очень хочется жить. Очень хочется попытаться что-то изменить в себе. Но нет никаких шансов вырваться от них, тех, кто выбрал тебя жертвой. Они - сильны. И хотят стать еще сильнее. Старая истина - закон сохранения всего, что ни есть в природе. Если хочешь что-то взять, то не возьмешь из ниоткуда. Должен у кого-то отнять. И к жизненной силе это относится даже более, чем к чему бы то ни было другому на свете.

- А вы не боитесь, что с такими же мерками кто-то подойдет к вам? - спросил Валдаев.

- Не боюсь. Иначе на что мне сила? - Профессор поглядел на часы. - Скоро начнем.

Больше всего Валдаева пугала будничность, с которой профессор произносил эти слова.

- Вы слишком тяжело переносите боль, - покачал он головой. - Тут вам не повезло. Боли будет много. Он пригладил на плече балахон. И вышел из помещения...

* * *

В храме стали появляться люди. Все они были облачены в черные балахоны, капюшоны скрывали лица. Они молчали. Это было царство немых. Двое принесли жаровню, на которой краснели угли. Еще один принес черные свечи и начал расставлять их в нескольких подсвечниках, стоявших у стен.

Потом они ушли. Появилась хрупкая женщина с сосудом. И стала обрызгивать стены. Жидкость дурно пахла какой-то химией. Женщина негромко пропела невразумительные слова непонятно на каком языке. Удалилась. Еще с четверть часа никто не появлялся.

Свечи трещали и чадили. Они потихоньку оплывали.

Близилось начало церемонии.

Дверь напротив Валдаева распахнулась, и снова появились люди в черных балахонах. На сей раз их было куда больше, в каждой руке - по горящей черной свече. Одну они ставили на пентаграмму на полу. Другая оставалась у них. Они выстраивались вдоль стен и застывали все в том же молчании. Их невозмутимости и недвижимости позавидовали бы солдаты роты почетного караула. Казалось, эти люди даже не дышат.

Если бы о чем-то подобном Валдаеву рассказали месяц назад, он постеснялся бы публиковать такую небывальщину в своей газете. Но человек очень быстро осваивается с новыми реалиями. Еще недавно ему казалось, что такое просто невозможно - подземные храмы, жертвоприношения, тайные службы Князю Тьмы. Ему казалось, что все это россказни, которыми приятно пугать читателей. Но все это было на самом деле. И стало неожиданно частью жизни Валдаева... И его смертью...

Вдоль стен выстроилось человек двадцать. Один из них затянул тонким голосом варварскую мелодию на незнакомом языке. Остальные его поддержали. Язычки свечей заплясали.

Потом повисла такая тишина, что можно было различить звук слабого дыхания, слегка колышущего капюшоны.

В помещение вошла женщина в белом балахоне. Валдаев по движениям, по неуловимым признакам узнал в ней Эллу. В руках она держала ларец.

- Мастер, приди! - визгливо, противно прокричала-прокаркала она и преклонилась на одно колено.

Присутствующие затянули один унылый звук - он напоминал уже не песню, а напев ветра в изрезанных временем руинах.

И в храме появился Мастер.

В том же белоснежном балахоне, причудливо колышущемся в неустойчивом свете свечей и факела.

Мастером был Ротшаль.

Сейчас в нем не было ничего от того милого человека, который поит гостей кофе и вином и рассуждает о программе "Геном человека". Сейчас он вообще не походил на человека. Он был выражением древней, темной мощи, противной Богу и человеку черной силы.

Он был и судьей. И палачом. Он был Мастером сатанинского ордена.

Начался ритуал.

Подробности происходящего Валдаев воспринимал с трудом. Мастер играл словами и звуками, как на флейте, и они, наполненные жутковатым, первобытным ритмом, затягивали в свой водоворот. Сначала Мастер читал молитву на незнакомом языке. Потом, переходя с утробного рыка на шепот, с ликования на стон, проклинал Бога, славил сатану. Молил дать силу против врагов, к которым, казалось, относил все человечество. Покорно клялся в верности Тьме...

"Побыстрее бы", - вдруг подумал Валдаев.

Эта мысль резанула ножом. Побыстрее. А потом что?

Удар ножа? Мучения?.. Но хуже всего это ожидание. Хуже всего эта стискивающая обручем виски церемония.

Неожиданно Валдаеву стало спокойно на душе. Он будто отрубил, отринул от себя звуки и ритм черной мессы. И наполнился светлым осознанием - пусть жил он тлей, но умрет, как мученик. И в этом было освобождение духа. И еще он понял, что даже если случится чудо и он останется жив, то уже никогда не будет таким, как был. В его душе будто наносную грязь смыло ожидание страдания и готовность принять его. Он вдруг понял, что все-таки он ЧЕЛОВЕК. Мастер откинул капюшон.

- Мы приносим тебе, Князь Мира сего, очищенную жертву, - наконец торжественно, во весь голос, океанским прибоем пророкотал Мастер, так что вздрогнули огоньки свеч и красные блики пробежали, оживляя застывшее, как высеченное из камня, бледное лицо.

Трое черных "балахонов" ринулись к жертве. Молотком сбили цепь.

Валдаев попытался ударить одного из "балахонов". Куда-то даже попал ногой, но никто не проронил ни звука. Валдаева скрутили. Связали - наручников не было на этот раз, а вязали грубыми толстыми веревками. Подтащили к алтарю и бросили на пол. Огромный "балахон" наступил на него ногой, так что ребра затрещали.

Мастер сделал жест, "балахон" отошел на пару шагов, готовый в любой момент пресечь любое неповиновение или агрессивные действия жертвы.

- Осознаешь ли ты, что скоро предстанешь перед лицом Сияющего? - Мастер смотрел сверху, с высоты не только своего роста, но и с высоты занесшего топор палача.

Сияющий - это Люцифер. Падший ангел, восставший против Господа.

Валдаев попытался приподняться, но "балахон" пнул его ногой в спину, потом поставил на колени.

Валдаев обвел взглядом присутствующих.

- Вы... - воскликнул он. - Вы же боитесь жить. Вы одержимы самыми гнусненькими, самыми мелкими, самыми презренными страстишками, какие только можно представить, и не можете их воплотить. Вы хотите чужой кровью купить себе право на них. И вы хотите залить чужой кровью свой страх. Выторговать для себя льгот у смерти. Ничего у вас не получится... Вы...

Мастер, не шелохнувшись, выслушивал последнее слово жертвы. Похоже, здесь много чего наслушались. Вряд ли эта сбивчивая речь могла сильно задеть кого-то... И Валдаев обессиленно склонил голову. Он выдохся. Он готов был принять смерть.

- Жертвенный нож! - потребовал Мастер.

Элла встала перед ним на колени. Она держала в руках окованный медью, очень древний ларец.

Ротшаль кривил душой, когда говорил о своем равнодушии к чужой боли, к убийству. Его ноздри хищно раздулись. Его лицо озарило темное ликование. Он был счастлив.

Ударил гонг... Нет, не гонг. Это зазвучали часы. Они скрывались в темноте в дальнем углу храма и до сих пор не обращали на себя внимания тиканьем.

- Час пришел, - сказал Мастер. - На алтарь, - указал он на жертву кивком головы и откинул крышку ларца. И отпрянул. Застыл. Потом неживым голосом произнес:

- Что это?..

* * *

Что-то изменилось в атмосфере. Воздух будто сгустился, налился электричеством.

Элла поднялась с колен, тоже откинула капюшон и выпрямилась, с вызовом глядя в глаза Мастеру.

- Где жертвенный клинок? - с угрозой произнес Ротшаль.

- Его нет.

- Объясни.

- Ты больше не владеешь им. Он не для нечестивых рук.

- Как смеешь ты?!

- Пришло и твое время, Мастер.

- Не тебе определять время.

- Ты много сделал, Мастер. Пришла пора предстать пред НИМ.

- Взять ее! - махнул рукой Мастер. - Сегодня у нас будут две жертвы,

Никто не сдвинулся с места.

- Что, никто не слышал моих слов? - Мастер обвел тяжелым взором присутствующих.

Изваяния в черных капюшонах остались неподвижными.

- Да, - произнесла спокойно Элла. - Сегодня у нас будет еще одна жертва.

Она сделала плавный, ленивый, уверенный жест рукой.

И все пришло в движение. "Капюшоны" только и ждали ее сигнала.

Из чьей-то глотки исторгнулся безумный, радостный вопль. Кто-то поддержал его, издав звук, похожий на поросячий визг. И вот уже поднялся отчаянный гвалт. Будто растревоженные нетопыри устремились вперед на Хому Брута.

Ротшаль ударил ногой одного из нападавших - так сильно, что человек рухнул на землю. Другому нанес сокрушительный удар кулаком. Но потом на него навалилась вся масса. И клубок тел сплелся с ликующе-жадным визгом.

Они визжали, ругались грязно и гнусно. Рычали от боли и от возбуждения. Они были будто вырвавшиеся из плена на свободу бесы. В этой сцене была тошнотворная, неописуемая мерзость. Фурункулом вспухла и зловонным гноем разлилась по капищу ненависть!

За дисциплиной и чинным спокойствием скрывались самые низкие и необузданные человеческие страсти.

Валдаев съежился у алтаря. Он боялся, что драка перекатится сюда, достанется и ему. Он на миг забыл, что смерть рядом, и думал только о том, чтобы не попасть в эту молотильную машину.

Даже с его нечеловеческой яростью и силой, позаимствованной у Тьмы, Мастер не мог долго сопротивляться. Его одолели, начали осыпать ударами.

Он извивался, тщетно пытаясь освободиться, когда его привязывали веревками к медным кольцам, выступавшим из алтаря.

- Вы не посмеете, не посмеете, - все повторял и повторял Ротшаль.

- Разве? - улыбнулась сладко Элла. - Почему? Мы слишком уважаем тебя. Мастер, чтобы избрать тебе иную участь. Ты набрал слишком много силы. Мы тоже хотим приобщиться к ней. Ты осуждаешь нас?

- На тебя падет кара! - прохрипел Ротшаль.

- А ты вспомни прошлого Мастера. Разве не поступил ты с ним так же?

- И так же поступят с тобой!

- Посмотрим... Это будет очень не скоро. Неожиданно все расступились. И вновь встали по стенам. Кто-то стирал кровь на разбитом лице. Кто-то отряхивал балахон.

Элла подняла руку.

- Жертва, - произнесла она. И накинула белый, с пятном крови капюшон налицо.

Все, у кого капюшоны были откинуты, накинули их. Один из присутствующих припал на колено и протянул Элле нож. Нож очень походил на тот, которым перерезали горло сатанистке. Но только был раза в два больше. И рукоятка была резная, инкрустированная, испещренная кабалистическими знаками.

Элла встала над алтарем, на котором распростерся бывший Мастер.

- Не-ет! - заорал он и забился в конвульсиях. - Не-ет!!! В этом крике был такой ужас, который трудно было себе представить. В миг Ротшаль потерял человеческое лицо. Он превратился в животное.

- НЕТ!!!

От этого крика мороз продирал насквозь. Он был так жуток, что Валдаев на миг даже позабыл о своей незавидной судьбе. Ему хотелось одного - чтобы он замолк.

Элла же не обращала на него никакого внимания, как и все присутствующие.

Она только сильнее сжала обеими руками рукоятку ножа. Произнесла негромко, нараспев слова-заклинания.

И резко опустила нож...

Потом началось нечто невообразимое. Кровавый шабаш, будто поднявшийся из фантазий Босха!

Валдаев воспринимал все урывками.

Элла в крови, ее белый балахон весь в пятнах. И в ее руке окровавленный кусок плоти...

"Балахоны" тянут свои руки к сердцу Мастера. Некоторые начинают биться в конвульсиях. Все хотят свою долю силы. Все хотят крови...

Безумие охватывает всех. Гвалт - воистину адский гвалт - стоит такой, что Валдаев затыкает уши. Но это не помогает. Этот визг, хохот, эта ругань, эти слова пробьются сквозь любую преграду.

Сколько это продолжалось? Время опять сыграло злую шутку с Валдаевым. Оно перестало считаться...

Но все когда-то кончается. Валдаев отключился на миг и упустил момент, когда вдруг все завершилось. Исчезли послушники тайного ордена. Исчезло тело Мастера. На алтаре, изящно закинув ногу на ногу, сидела Элла. Она блаженно улыбалась, как после полной страсти ночи.

- Как же это было прекрасно, - произнесла она, глянув на Валдаева сверху вниз.

- Боже мой, Боже мой, - повторял Валдаев.

- Можешь не звать. Его здесь, нет. На эту территорию его юрисдикция не распространяется....

Она была вся в крови. Кровь на одежде, кровь на руках, в волосах.

- Ну что расстроился, зайчик?! - Она соскочила с алтаря, нагнулась над пленником, захохотала и провела испачканной кровью ладонью по его щеке. - Вот так-то лучше...

Он отпрянул, прижался спиной к орошенному кровью алтарю.

- Боже мой, - опять прошептал он.

- Ты был отличной жертвой, котик, - она поднялась с алтаря, облизнула с ладони кровь и вышла.

Появились двое "капюшонов" - те самые, которые притащили Валдаева из "каземата" сюда.

- Ну, покойник, не дергайся, - верзила ухватил его за руки.

"Круглый" воткнул в предплечье иглу.

Валдаев с наслаждением ощущал, как мир уплывает куда-то назад, как оставленный за кормой одинокий остров... "Все", - мелькнуло в сознании...

* * *

Валдаев опять вмерз в айсберг. Душа рвалась наружу, айсберг кололся. Он уже почти раскололся. Но что-то изменилось. Айсберг смерзся только сильнее. Холод сковывал Валдаева. Стискивал его...

- Фу, - фыркнул Валдаев.

- Глянь, Серега, живой.

- Я говорю, живой, а ты - пульс не слушается... Все слушается.

Валдаев приоткрыл глаза. Ему не нужно было много времени, чтобы очухаться. Очнулся как-то разом. И увидел две физиономии над собой.

- Давай вставай, - Валдаеву плеснули в лицо из пластмассовой бутылки из-под пепси-колы. - Разлегся, понимаешь...

Это были двое милиционеров - усатый плотный прапорщик и молоденький худенький рядовой. Один из них ухватил Валдаева за шкирку.

Тот попытался приподняться. Голова закружилась. Он качнулся, но привстал на колене. Его поддержали за локоть.

Он огляделся.

Слева шли какие-то заросли, овраг. Справа возвышались многоэтажные дома. Загудел не так далеко, за деревьями, поезд. Солнце клонилось за горизонт. Или вставало из-за него?.. Нет, пожалуй, все-таки клонилось...

- Во как надрызгался, - осуждающе произнес прапорщик.

- Я трезвый, - вяло произнес Валдаев.

- Ага, а я - перьями оброс, - гыкнул рядовой.

- Я правда ничего не пил. Мне просто плохо. Валдаев был в новом чистом спортивном костюме. Никаких следов крови на нем не было.

Его затащили в "уазик", стоявший на разбитой асфальтовой дороге метрах в пятнадцати. Рядовой принюхался:

- Перегаром не несет.

- Мне правда стало плохо.

Прапорщик похлопал Валдаева по щекам и осведомился:

- Что, припадочный?

- Голова просто закружилась.

- А сейчас как?

- Живой вроде.

- И что с тобой делать? - Теперь в голосе прапорщика появилась казенная угроза с элементом затевающегося вымогательства.

- Не знаю.

- Порядок нарушаешь. На улице валяешься. Паспорт есть?

- Нет паспорта.

- А бабки?

- Нет бабок...

На всякий случай Валдаев похлопал себя по карманам и вдруг почувствовал, что в кармане брюк что-то есть. Сунул туда руку и нащупал ключи от своей квартиры и несколько купюр. Вытянул десятидолларовую хрустящую новенькую бумажку.

- О, "зелень", - с уважением произнес рядовой.

- Фальшивые небось, - деланно нахмурился прапорщик.

- Вроде настоящие.

- Ладно, больной. В больницу не надо? При слове "больница" Валдаев зажмурился.

- Да нет, я в порядке, - поспешно воскликнул он.

- Тебя до метро довезти?

- Да. Если не трудно.

- Уплочено, - прапорщик удовлетворенно хлопнул себя по карману, где уютно приютилась десятидолларовая бумажка.

Машина поползла по разбитой дороге и закрутилась среди новостроек. Минут через десять она выехала к метро, возле которого был автобусный круг. Там стояли палатки, играл на гармошке нищий и было полно народу.

- Спасибо, - Валдаев вышел из салона.

- Трешник на метро есть? Держи, - протянул прапорщик монеты. - Больше не падай, - махнул он рукой, и "уазик" тронулся с места.

"Живет больное все быстрей,

Все злей, все бесполезней.

И вся история страны

История болезни",

хрипел из динамика на ларьке голос Высоцкого.

Налетел ветер. Валдаев согнулся. Прочитал на круглом здании название станции. Он здесь ни разу не был. Знал только, что станция эта новая и дальняя. И находится у черта на рогах. Но это не страшно. Доберется.

Он побрел ко входу в метро, привычно впадая в жиденький человеческий поток.

Он передернул плечами. Перед глазами предстала картина - вагон останавливается около подземного храма. И там уже ждут молчаливые фигуры, строгие капюшоны которых скрывают ядерный заряд таящейся в них ненависти... Тьфу, эти фантазии,

А вообще был Храм? Или все привиделось? Или у него чужая память?..

* * *

"Очередная жертва сердцееда", - гласила статья в "Мегаполисе".

Была и фотография. Человек с вырезанным сердцем. В нем с трудом можно было узнать Ротшаля.

"Профессор-генетик стал жертвой опытов", - сообщала статья в "МК".

Валдаев отбросил газеты. Потянулся за чашкой кофе, стоявшей на столике рядом с креслом. Отхлебнул глоток.

Последние несколько дней были суматошными.

Когда он возвратился домой, его там ждали. Взяли под руки, отвезли в райотдел милиции. Вскоре там появился майор Кучер. Начал задавать вопросы: где был, что делал, как смылся из клиники? И куда дел дядю без вести пропавшей Эллы?

Валдаев отвечал последовательно - ничего не знаю, ничего не помню. Все психологические атаки майора были теперь для него трын-трава. После храма Сатаны и пребывания там в качестве жертвы вообще все становится в жизни проще.

На удивление, терзали его не слишком долго. Отпустили. Потом опять приволокли на допрос - к знакомой недружелюбной следовательше прокуратуры. Потом таскали к прокурору. Потом опять допрашивали.

- Кто его убил? - продемонстрировала следователь фотографию Ротшаля - ту самую, которую купили у прокуратуры проходимцы из "Мегаполис-экспресса".

- Я не знаю...

Валдаев ссылался на то, что почти ничего не помнит.

- Кто вас освободил из клиники?

- Не знаю. Меня увезли на "Скорой". Больше ничего не помню.

Он был уверен, что его опять засунут в камеру. Но этого не случилось. Его отпустили домой, как обычно, наказав не покидать Москву. Он и не собирался.

Во время хождений по милицейским и прокурорским кабинетам он по крупицам собирал информацию. И понял, что его больше не считают главным убийцей Москвы. Ротшаль исчез еще тогда, когда Валдаев был в больнице (неудивительно, ведь профессор и забирал его из больницы). А еще - заслуживающие доверия свидетели видели в городе Эллу, разговаривали с ней, откуда следовало, что она не убита. Заодно были добыты какие-то доказательства, что Валдаев не имеет отношения и к убийству Наташи.

В общем, с законом для Валдаева все складывалось относительно удачно. Милиция больше не имела к нему претензий, подозрительно быстро утратив интерес к его персоне. Но почему?

Ему казалось, что тут не обошлось без его врагов. Решив отпустить его, они позаботились и о том, чтобы подкинуть какие-то доказательства его невиновности. Понятно - им было невыгодно, чтобы милиция терзала его и дальше...

Валдаев не мог понять, почему его отпустили? Разве они не боялись, что он все выложит? Видимо, не боялись. Его рассказ, практически ничем не подтвержденный, вряд ли бы кто-то воспринял всерьез. Кроме того, не было никаких зацепок, даже если бы кто и поверил в него. Ротшаль мертв. Элла вряд ли когда появится в городе под своим именем. Что остается? Странное похищение из клиники? Ну и что. Мало ли что бывает в гигантском, полном странностей мегаполисе.

Кроме того, сектанты на самом деле хорошо изучили Валдаева. Они поняли ничего он не скажет. Это будет тайна до последних дней его жизни, которой он не решится поделиться ни с кем.

Еще Валдаеву не давала покоя мысль, с чего вдруг эти исчадия ада проявили гуманность? Зачем им это было надо? Может быть, жертва, которую они принесли, была настолько значительна, что убивать вслед за ней еще одного человека было бы кощунством? Может быть, у них существуют какие-то правила на этот счет?

А не проснулось ли в новом Мастере - Элле - сострадание? Может быть, то время, которое они провели вместе, было для нее не просто днями загона зайца, а нечто большим? Валдаеву хотелось верить именно в это. Ведь в памяти осталась не только измазанная кровью Элла, стоящая у алтаря. А помнилась и та нежная, полная страсти женщина, которая была вот в этой постели. Та женщина, лучше которой у него не было и вряд ли будет.

Ну а что сам Валдаев?

Достигнув дна, понимаешь, что падать дальше некуда. Там, в подземном храме, у него появилось второе дыхание. Он собрал воедино распадающиеся части бытия. И с его глаз будто сорвали повязку. Он как бы очистился. Нельзя сказать, что произошло полное преображение, конечно, новую нервную систему, новую память нигде не возьмешь. Но страх отступил. Ослабел. Затаился где-то. И пришло яс-ное понимание, что есть в мире нечто главное. Есть свет, которого лишены те, кто копошится в подземельях...

Он допил кофе. Перевернул чашку вверх дном и поста-вил на блюдце. Попробовать, что ли, по разводам гущи про-читать судьбу? Нет, глупо. Все равно будет так, как будет.

Пора... Встал, оделся...

В церкви он поставил свечу перед иконой Спаса. Он спе-циально не стал покупать самую большую свечу - ему по-казалось, что в этом жесте было что-то от желания всучить взятку.

От лика исходила неземная мудрость. Исходил тот свет, который изгоняет тьму из самых черных уголков.

И Валдаева охватило желание попытаться изменить все и измениться самому. Нести в себе часть этого света.

Он не знал, что будет делать. Как будет делать. Но знал, что порвет замкнутый круг собственной никчемности. На-до просто начать отдавать, не думая, что получишь взамен. Начать делать хоть что-то, хоть помаленьку, но созидать, когда вокруг все только берут и разваливают. Как? Каким образом? Увидим. Нельзя быть простой жертвой обстоя-тельств или собственного бессилия. Даже у грустной слабой обезьяны на краю лесной опушки есть возможность что-то изменить и в себе, и в мире.

- Дай мне, Боже, веру! - попросил он.

И ему показалось, что Господь откликнулся...