"Цеховики" - читать интересную книгу автора (Рясной Илья)

ОХОТНИКИ НА КАБАНОВ

Мы зашли в столовую управления железной дороги. Нас пропустили туда по удостоверениям. Кормили там, конечно, похуже, чем в «Октябре», но вполне пристойно. Во всяком случае, удар по моему гастритному желудку был не слишком тяжелым, а по карману тем более.

— Как тебе это нравится? — промычал Пашка, пережевывая свежую булку.

— Не нравится.

— Информация моментально ушла. Кто армянину насвистел, что мы взяли Бородулю? Неплохо бы узнать. Не забудь, он сам нам Бородулю и подсунул.

— Точно. Думаешь, с самого начала рассчитывал свалить все на Кузьму? — Пашка принялся за виноградный сок и шоколадное пирожное.

— Кто знает. Во всяком случае, он меньше всего хочет, чтобы мы копали вокруг Новоселова… Пятнадцать тысяч на брата. По «жигулям» третьей модели. Смотри, как нас ценят! — ухмыльнулся я.

— Могли бы и поторговаться. — Пашка вытащил из кармана японский диктофон, сделал звук поменьше, щелкнул клавишей и прислонил его к уху. — Отлично записалось.

— А, все равно звукозапись не доказательство.

— Ничего, так спокойнее. А то потом наплетет, что мы явились в ресторан и вымогали у него деньги.

Пашка привык все скользкие разговоры записывать на японский диктофон, который его дядя привез ему из Финляндии. Он уже собрал приличную фонотеку с голосами преступников.

Пообедав, мы отправились в прокуратуру. Там меня ждал Сережа Шапкин — оперуполномоченный из ОВД, прикрепленный к нашей бригаде.

— Нашли мы этого лесовика, — сказал он.

— Изложи доходчиво, — предложил я, усаживаясь за свой стол.

— Все сходится. И отчество. И «ремингтон». И описание внешности.

— Как зовут? — осведомился Пашка.

— Зовут, — оперативник потянулся за записной книжкой. — Оя… Ою… Оюшминальд Егорович Ельцов.

— Ою… Как, говоришь? — прищурился Пашка.

— Оюшминальд.

— Скандинав какой-нибудь? — спросил я.

— Или негр, — улыбнулся Пашка.

— Он не узнал, что вы им интересуетесь?

— Нет, вряд ли.

— Адрес?

Шапкин продиктовал адрес. Поселок Кенарево Заозерного района.

— Поехали к нему, — сказал я. — Ищи, Паш, машину.

Пашка стал накручивать телефон. Это заняло мину: сорок. Во втором отделе на машине укатил шеф. В РОВД угрозыск вообще остался без транспорта — их «жигуль» встал на прикол. Нашей прокуратурской машины тоже не было На ней уехал заместитель прокурора.

— Все, пешком пойдем.

— Туда еще добраться надо, — сказал Пашка. — Такс дыра.

— Чертова система! — ударил я кулаком по столу. — на хрен такое государство нужно, если для задержания преступника машину не найдешь!

— Давай у Григоряна по «жигулю» попросим, — хмыкнул Пашка. — Или по «волге».

Представить себе американского полицейского, дожидающегося рейсового автобуса, когда дорога каждая минута и нужно проводить срочные мероприятия по розыску убийцы, я, как ни старался, не мог. Чертова нищета! Никакой помощи. Паши, следователь, раскрывай, расследуй, не жалей времени и сил. А тебе кукиш с маслом. Меньше двух сотен зарплата и лимит бумаги, не дай Бог его исчерпаешь — будешь вести уголовные дела на обрывках газет. Какая сволочь установила такие порядки? Хорошо оснащенные правоохранительные органы никому не нужны. Голодный сотрудник — оно надежнее. Того и гляди начнет хапать, и тогда легко будет им управлять и помыкать. Такого нетрудно усадить на крючок и крепко держать на нем. Нищие милиция и прокуратура не так опасны. Нет квартир, нормальных помещений — куда прокурору или начальнику ОВД податься? В исполком, райком, обком. Если захотят, то дадут кое-что на их усмотрение. Они хозяева, а ты, шестерка, делай что говорят, глядишь, перепадут крохи с барского стола. И знай, прокурор, хоть ты по закону и подчиняешься только Москве, но секретарю обкома выкинуть тебя с работы — что муху раздавить. Не зазнавайся, следак, все равно ничего не изменишь.

— Сейчас попробую достать машину, — сказал Пашка. — Подожди.

Пашка куда-то исчез. Через полчаса появился и гордо сообщил:

— Лимузин подан.

— Где взял?

— Достал.

Выйдя из здания прокуратуры, я огляделся, пытаясь высмотреть машину, которую достал Пашка. Между тем он уверенной походкой направился к стоянке.

— Норгулин, это что?

— А ничего, надежный аппарат.

— Помесь примуса с самокатом, — вздохнул я.

— Еврейский броневик, — поддакнул Шапкин.

Я не представлял себе, как амбал Пашка заберется в горбатый, неопределенного цвета ржавый «запорожец». А влезть в него втроем — все равно что втиснуть баранью ногу в банку из-под килек. И уж совершеннейшей нелепицей казалось, что эта машина способна тронуться с места.

— Ну, чего смотришь? — осведомился Пашка. — Отличный экземпляр. Коллекционный. Таких в мире больше не выпускают.

— На какой свалке нашел?

— У братана взял. Не ной, залезай — и от винта.

К моему удивлению, нам удалось упаковаться. Внутри машина оказалась просторнее, чем выглядела снаружи. Сергей сжался на втором сиденье, перебравшись через откинутое кресло. Я устроился впереди. Пашкины колени упирались ему почти что в подбородок, поэтому он отодвинул сиденье в крайнее положение.

— Ну, с Богом. — Пашка включил зажигание. Мотор недовольно зарычал и заглох. — Давай, родимый. — Пашка снова крутанул ключом. Казалось, мотор сонно матюкнулся и снова замолк. — Заведется, — неуверенно сказал Пашка, в третий раз поворачивая ключ в замке зажигания. — Ну, зараза, работай, а то сдам в утиль.

Эти слова подействовали. Мотор заурчал. «Запорожец» напрягся, а потом довольно резво бросился вперед.

Как ни странно, бежал он по шоссе вполне бодро. Опасения, что он развалится километра через два, не оправдались. Машина была сделана на совесть, железо как в броневик.

До Кенарева мы добирались часа полтора. В «запорожце» даже оказалось радио, которое отчаянно трещало, когда мы пересекали линии электропередачи, но в остальном вел себя нормально. Размяв слух песнями в исполнении Аллы Пугачевой, я смог узнать массу нового из выпуска послед них известий.

"Сегодня член Политбюро ЦК КПСС, министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе встретился с прибывшим в Москву Генеральным секретарем ООН Пересом де Куэльяром и имел с ним продолжительную беседу по широкому кругу международных проблем. Эдуард Амбросиевич изложил позиции СССР по новому подходу к вопросам построения безъядерного мира и создания системы всеобъемлющей безопасности… На заседании Политбюро ЦК КПСС было указано на необходимость повысить гласность и требовательность в деятельности народного контроля… Полгода находится на орбитальном комплексе «Мир» экипаж Юрия Романенко и Александра Лавейкина. По сообщениям ЦУПа, космонавты за прошедшие сутки занимались биологическими экспериментами… Ускорение — это слово должно стать знаменем преобразования производства, было отмечено на собрании рабочих рижского завода ВЭФ…»

Ускоренье — важный фактор, Но не выдержал реактор. И теперь наш мирный атом Вся Европа кроет матом.

Шапкин с удовольствием процитировал этот образец народного творчества и перекрутил веньер радио. Зыкина пела «Гляжу в озера синие», а наш «броневик» несся по российским полям навстречу нашей судьбе.

Я перебирал в голове факты и пытался выяснить для себя, к кому же мы едем — к свидетелю или к убийце. Так и не выяснил.

Последние два километра до Кенарева пришлось ехать по ухабам. Здесь начинались наши знаменитые леса. Чуть дальше — заповедник. Машина наша чуть не застряла, но мы вытащили ее из грязи. И вот за поворотом открылся вид на «ранчо» — добротный дом, штабеля досок, сараи, стойло для лошади. Мы остановились неподалеку.

— Добрались. — Пашка вытер пот и выключил мотор, потом вынул из кобуры пистолет, взвел его и поставил на предохранитель.

— Пошли, — скомандовал я.

Вылез из машины, лениво потянулся и… Увидел направленное на нас ружье.

Широкоплечий седой мужчина лет пятидесяти был похож на фермера с Дикого Запада. Рубашка с закатанными рукавами, сапожищи сорок шестого размера в грязи и навозе. Он стоял в дверях дома, широко расставив ноги, и держал в руках ружье. Ствол пятизарядного «ремингтона» смотрел мне прямо в живот.

— Эй, шпана, стойте где стоите! — заорал «фермер». Шапкин потянулся к кобуре под пиджаком, но Пашка прошептал:

— Стой тихо.

Ну, влипли. Положит он нас сейчас. С десяти метров только косорукий, промахнется. Пяти зарядов на троих вполне хватит. Заорать, что мы из правоохраны? Так, может, он к встрече с нами и подготовился. Ждал, когда прилетим, чтобы в расход пустить. А что, ему терять нечего — вышка на носу.

— Мужик, ты чо, сдурел, мать твою? — Пашка развел руками и сделал шаг навстречу «фермеру».

— Я говорю — стой! — заорал тот.

— Да чего стой-то? У нас бумага из исполкома — полтора гектара леса вырубаем у тебя. Для мебельного комбината.

— Какой такой лес?

— Какой-какой? Сам предисполкома Рагозин утвердил.

— Прав он таких не имеет — на вырубку леса первой категории разрешение давать! — ствол ружья чуть опустился.

— Как не имеет? Вот бумага. Смотри. В облисполкоме утверждена. Все печати на месте.

Пашка вытащил из кармана бумаженцию и, разворачивая ее, пошел к «фермеру». Тот на миг отвел ружье, но все еще был настороже.

— Стой, грю.

— Да чего стой. Ты в бумагу сначала загляни, а потом ружьем размахивай.

Пашка сделал еще шаг. Теперь он стоял напротив «фермера».

— Такая бумаженция — не фунт изюму! Пашка ткнул в сторону «фермера» бумажкой. Тот на миг опустил ружье и протянул левую руку, чтобы взять ее.

Молниеносный бросок. Пашка отвел от нас ствол и, резким движением выбив ружье из рук хозяина, отбросил его в сторону.

— У, гадюка! — «Фермер» бросился в атаку. Пашка отошел на шаг, саданул ему носком по колену, сблизился… Удар локтем по почкам, рука на залом.

— Уя-а-а! — заорал «фермер», пытаясь вырваться. Но он уже был припечатан к земле, Пашка держал его за волосы.

Шапкин выхватил пистолет и бросился вперед, оглядываясь — боялся, как бы кто-то другой не выскочил из дома и не шарахнул из базуки… Я же стоял, как фонарный столб, глядя на происходящее и даже не додумавшись прикрыть товарищей.

Выстрела не последовало. Оттуда выскочила сухонькая женщина и с воплями налетела на Пашку:

— Отпусти, так твою растак! Сволочь!

Ругалась она знатно.

Шапкин рывком отбросил ее от Пашки и крикнул:

— Тихо, милиция!

"Фермеру» связали руки ремешком — наручников ни у кого из нас не было. Недопустимая роскошь для уголовного розыска! Слишком жирно. У Пашки имелась одна пара, подаренная ему английскими полицейскими, но он утром отдал их своему коллеге, отправлявшемуся на задержание.

Тетка продолжала ругаться, но уже сбавила тон.

— Ну все, отпусти! — прогундосил «фермер».

— Я тебе отпущу! — Пашка поставил его на ноги и пристально оглядел с ног до головы. — Ельцов?

— Да.

— Ошминальд.

— Какой те Ошминальд. Оюшминальд!

— А, большая разница. Поехали.

— Куда? Вы чего?

— В райотдел.

— За что?

— Самое меньшее — за вооруженное нападение на сотрудников милиции.

— А я знал? Тут шпана всякая бродит. Кур воруют. Сарай на прошлой неделе подожгли. И еще туристы. Нахальные. Костры жгут. К нам лезут.

— Будет еще время поплакаться. В машину.

Ельцов встряхнул головой и удивленно уставился на «запорожец», впервые внимательно рассмотрев этот образчик отечественного автомобилестроения.

— В эту?

— В эту.

Тетка начала причитать, но мы не обращали на нее никакого внимания. У меня руки тряслись, и я никак не мог унять эту дрожь. Следователь — существо кабинетное, книжный червь, чернильница, ему непривычно стоять под стволами и ждать, когда грянет выстрел.

Как ни странно, удалось затолкаться в «запорожец» и вчетвером. Но дышать стало почти невозможно.

— Мужики, зря вы меня. Я ничего не делал.

— Так уж и зря? — спросил я. На переднем сиденье мне было довольно комфортно. А вот Шапкину я не завидовал. Спереди он был спрессован креслом водителя, а сбоку — плотным и кряжистым лесничим.

— Конечно, зря, — в голосе его не было уверенности.

— Каяться будете? — спросил я.

— Не буду.

— Напрасно. Все равно придется.

— Мужики, я же правда ничего…

— Э, ковбой, что у вас за имя? — неожиданно спросил Пашка.

— Имя как имя.

— А откуда?

— И не спрашивай… Так оно мне надоело за пятьдесят лет жизни. Когда я родился, в Арктике дрейфовала станция «СП-1». А времена вон какие были, все белены объелись, разучились детей по-человечески называть. Вот и обозвали меня — Отто Юльевич Шмидт на льдине. Оюшминальд.

— Повезло, — улыбнулся Шапкин.

Машина снова попыталась увязнуть, но Пашка прибавил газу, и мы вылезли на бетонное шоссе.

— Мужики, а вы из какой милиции?

— Областной уголовный розыск, — сурово произнес Пашка.

— А чо у вас за машина? Лучше не нашлось?

— Не нашлось, — буркнул Пашка. — Новая модель. По заказу МВД и Комитета госбезопасности. Маскировка. Кто подумает, что это оперативная машина?

— Только дурак может подумать.

— На это и расчет. Между тем форсированный двигатель, бронированные пуленепробиваемые стекла.

— Да ну?

— Вот тебе и ну.

— А сколько по шоссе дает?

— На таком шоссе много разве сделаешь? Вот в Москву ездили, так там, на новой западной трассе, до двухсот спокойно дотягивали.

— До двухсот. Вот Ведь что делается. А по виду не скажешь…

В Заозерском РОВД на работе уже никого не было, кроме дежурной группы и еще парочки оперативников, задержавшихся допоздна. Дежурный был тупым и упрямым, пришлось несколько минут объяснять ему как и что, пока он не соизволил предоставить нам служебный кабинет.

— Ну что, теперь поговорим?

— Завсегда рад милиции помочь.

— Знаете такого — Новоселова?

— Не знаю, — скукожился Ельцов, будто пес, ожидающий, что ему перетянут палкой промеж ушей.

— Интересно… Что вы делали четвертого августа?

— А я помню?

— В тот день «Спартак» сделал три — один киевскому «Динамо».

— В город ездил.

— Зачем?

— Просто так. Лески, блесну подкупить в магазине «Охотник». Просто побродить.

— Свежим воздухом подышать, — кивнул Пашка.

— Свежим… И как вы в этом городе до сих пор не передохли?

— Привыкли. Вспоминайте точно, как провели тот день

— Побродил по магазинам. Пивка попил.

— Где?

— У вокзала в пивной.

— Очередь большая была?

— А где ныне за пивом очереди маленькие?

— Потом?

— Кино смотрел.

— Где?

— Не помню. В «Валдае», кажется.

— Что за фильм?

— Не помню. Какая-то чепуха.

— Во сколько?

— Часов в двенадцать началось. В два закончилось. Ага, как раз то время, когда он, по нашим расчетам, должен был быть в гостях у Новоселова.

— В тот день в «Валдае» шел фильм «Фальшивое алиби».

— Во-во. Его я и смотрел.

— И о чем фильм?

— Я такие вещи не запоминаю. Детектив.

— Интересно. Фильм я сам придумал. Фальшивое у вас алиби, Оюшминальд Егорович.

Ельцов почесал щетинистую щеку.

— Может, и не был в кино. Так чего?

— А где были?

— Да не помню я!

— А были вы, мой дорогой, у Новоселова. В поселке Сосновка, где у этого товарища дача. И были вы не один, а с неким лицом. Так?

— Ох…

— Ну, я жду.

— Был, а чего?

— С кем?

— Да так, с мужиком каким-то. Он у Новоселова уже присутствовал, когда я пришел.

— О чем беседовали?

— Обо всем. — Он еще раз почесал Щеку, на этот раз с яростью, оставляя на ней красные полосы.

— Я не собираюсь вытягивать из вас по слову. Устал. Сейчас запру вас в камеру, и вы оттуда больше не выйдете. Надоело, — махнул я ладонью.

— В какую камеру? Ты чего, в какую камеру?.. Ну, поговорили о том о сем… Чего ко мне-то пристали? У Новоселова спросите.

— А вот это не получится.

— Почему?

— Потому что вы его убили.

— Что?!

Я бросил на стол фотографии с места происшествия.

— Узнаете? Вот он. С ножом в сердце… Мы практически все знаем. Остается лишь уточнить, кто из вас двоих всадил нож. Кто?

— Хмы-ы, — Ельцов поперхнулся, будто проглотил воздушный шарик.

— Дело расстрельное, теперь надо за жизнь свою бороться. Рассказывайте, — в сотый раз завел я сказку про белого бычка. Надавить на психику, заставить трястись за собственную шкуру. Принудить к сотрудничеству… Для острастки я зачитал ему сто вторую статью. «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет со ссылкой или без таковой или смертной казнью». Потом перешел к статье тридцать восьмой. «При назначении наказания обстоятельствами, смягчающими ответственность, признаются чистосердечное раскаяние, а также активное способствование раскрытию преступления». Я говорил и говорил, слава те Господи, научился этому ремеслу за годы работы, а Ельцов все бледнел и бледнел. Голова его склонялась все ниже, а заскорузлые, похожие на сучки дерева пальцы сцеплялись все сильнее. — Так что единственный выход для вас, Оюшминальд Егорович, рассказать всю правду. Как на духу. Вам же самому легче будет. Человеку трудно нести такой груз одному. Рассказывайте. Если не хотите, я вас не неволю. Мы все равно поставим все на свои места, но вам очень туго придется.

Тут Ельцов поднял голову и рванулся ко мне. Я невольно отпрянул. Получить медвежьей лапой по зубам не слишком приятно. Пашка подскочил и положил руку на плечо Оюшминальда, пытаясь усадить его на место. Но тот вывернулся и… бросился на колени.

— Слышь, сынок, — забормотал он. — Мне уже пятьдесят. Браконьерил, да. Деньги брал за лес, за доски — да. Но убивать… Не убивал я никого! Не убивал! Зачем мне Степаныча ножом пырять? Зачем?! — Он в отчаянии стукнул кулаком по полу. — Поверь… Не убивал!

— Сядьте на место, — прикрикнул я. — Что вы тут клоунаду устраиваете? Все рассказывайте, а потом посмотрим, насколько вы откровенны.

— Я Степаныча, ну, Новоселова, лет пять знаю. Серьезный мужик был. Богатый.

— Подворовывал?

— Вот уж чего не знаю… Приезжал ко мне иногда охотиться.

— Без лицензии?

— Без лицензии, — вздохнул Ельцов. — У меня столько кабанья развелось, а отстреливать не дают. Жалко, что ли?

— Кому как. Дальше.

— Мы с Николаем Алексеевичем договорились четвертого, когда «Динамо» продуло, заглянуть к Новоселову, решить со следующей охотой.

— Ну и что?

— Приехали, потолковали. Выпили чуток. И уехали.

— Что пили? Небось коньяк?

— Какой коньяк? Я эту дрянь на дух не перевариваю. Клоповья настойка. Кто ее пьет!

— Встречаются любители.

— Водку. Чистейшую. С собой прихватил.

— Выпили всю?

— Полбутылки. Остальное забрали.

— А потом пивком закушали?

— Точно. Раздавили пару бутылок на станции. А вы откуда знаете?

— Я еще и не то знаю.

— Я не убивал, — вздохнул Ельцов.

— Опять за старое. Продолжайте.

— А чего продолжать? Уехали — и все. Николай Алексеевич к себе домой поехал, а я к себе.

— Кто такой Николай Алексеевич?

— Дружок Новоселова. Как фамилия — не знаю, не помню. То ли Клюквин, то ли Смородин. Сами знаете, на охоте по фамилии не величают. «Колян, водку будешь?» — и вся вежливость.

— Кто он? Где работает?

— Какой-то начальник на «Подшипнике».

— Понятно. Часто Новоселов с дружками бывал у вас?

— Когда как. Раз в месяц, а иногда и реже. Охота, рыбалочка, уха. У нас места знатные.

— Кто еще приезжал с ним?

— Армянин этот с собачьим именем, Ричард, — стал загибать пальцы Ельцов. — Потом Николай Алексеевич. Еще Нуретдинов — армяшкин кореш и помощник, он же у него за шофера. Еще кто-то был. Но всех не упомнишь.

— У кого была черная «волга» с тремя нулями?

— А, чуть не забыл. Сергей то ли Викторович, то ли Владимирович… Серьезный мужик, скажу я вам. Перед ним все на задних лапках ходили. Он из партейных. Из тех, которые в пиджаках, при шляпах и галстуках. Серьезны-ый, — покачал головой Ельцов.

Я подробнейшим образом допросил его обо всем, что происходило четвертого августа. Вытянул все, что можно.

Я дописал протокол уже за полночь и сказал Пашке.

— Седлай своего мустанга. Поехали в контору. Когда мы усаживались в «спецмашину», я спросил у Пашки.

— Что за бумагу ты совал ему в нос на заимке? Какой-такой отвод земель?

— Это была справка на моего ребенка для детсада…