"Цеховики" - читать интересную книгу автора (Рясной Илья)ИЗ ЖИЗНИ «СИНЯКОВ»Я отодвинул новый номер газеты «Правда» и внимательно посмотрел на допрашиваемого. — Ежели вы по поводу тех вещичек, то я уже все сказал, — поджал губы Бородуля. Он сидел в моем кабинете и нервно потирал руки. Алкашей долго держать взаперти негуманно, их начинает мучить жажда, и они звереют. — Что ты, Кузьма Николаевич, какие вещички. Ты же в прокуратуре. Мы такой мелочевкой не занимаемся, — сказал я. — А чем вы занимаетесь? — Ты не знаешь? За три ходки мог бы подучить Уголовно-процессуальный кодекс. — Не подучил. — Врешь… Ну, например, мы занимаемся хозяйственными делами. Взятки, злоупотребление служебным положением. — Во, взятки и про служебное положение — это как раз обо мне. Только я молчать не буду. Секретаря обкома и кое-кого из ЦК за собой потяну, — хохотнул Бородуля. Он хорохорился, пытался держаться независимо, но я видел — это требует от него больших усилий. — Маловероятно. Но кое-что ты сказать можешь. — Например? — Например, как ты работал на комбинате бытового обслуживания. — Была работа, да вся вышла. Сейчас я простой советский безработный. — А, так тебя за тунеядство сажать надо. — Фигушки. У меня еще время на трудоустройство есть. Четыре месяца. — Смотри, а говоришь, законы не знаешь. — Знаю немного. — Тогда расскажи, что у вас на комбинате творится. Воруют? — А то нет. Покажите мне, где не воруют. — Трудновато будет. Новоселову водопровод ремонтировал небось за казенный счет? — Не помню. — А вообще что ремонтировал, помнишь? — Не помню. — У него с памятью плохо, — участливо кивнул Пашка. — Амнезия. «Клиент» для психиатров созрел. — Точно, — согласился я. — Отправим его в дурку. Тебя там уколами нашпигуют — забудешь собственное имя. — Ну, ремонтировал. Чего особенного? — Зачем Новоселов с тобой связался? Он что, кроме тебя, ханыги, не мог никого найти? — Знал покойничек, у Бородули руки золотые. — Откуда ты знаешь, что он покойничек? — Так, — Бородуля замялся. — Ведь все знают, весь город. — Какой город? Ты на пятнадцать суток залетел, когда еще труп не обнаружили. — Мне братва, то есть суточники, и сказали. — Кто сказал? Имя. — А я помню! Кто-то сказал. — Где ты был четвертого августа? — Где-где? Дома был. — А третьего? — Тоже дома! — А шестого? — Дома! — Ах ты, домосед наш. Вспоминай, чем четвертого числа занимался. — Ничем. Встал. Опохмелился. Дрыхнуть лег. — Врешь. Все врешь. — Почему это? — Какое сегодня число? — Пятнадцатое… Или четырнадцатое. — Семнадцатое. Ты же один день от другого отличить не можешь. Вспоминай быстро, где ты был за день до того, как на сутки приземлился. — Говорю же, встал, опохмелился, купил одеколона, тяпнул, заснул. — Да? А как эта штука к тебе в квартиру залетела? Я издалека показал упакованный в целлофан билет на электричку. — Это чего? — Билет. Нашли среди мусора в твоей квартире. На шестнадцатое мая. Третья зона. Там как раз Коровино, где дача у Новоселова. — Не мое. Не знаю, как ко мне попал. — И телогрейка не твоя? — Какая телогрейка? — При обыске у тебя дома обнаружена телогрейка. Ты читать умеешь? — Конечно, умею. — Странно. По тебе не скажешь. Тогда читай… Нет, лучше я тебе почитаю. Смотри, как интересно. Похлеще детективной повести. «Пятна бурого цвета, обнаруженные на телогрейке, представленной на исследование, являются человеческой кровью…» — А-а. Так это у меня кровь из носа пошла. Накапала. — Ага, из одной ноздри — одна группа крови, из другой — другая. — Чего? — Бородуля все сильнее ерзал на стуле. Как же ему хотелось очутиться подальше от этого места! Но от своей судьбы не уйдешь, не скроешься. — Ничего. У каждого человека индивидуальная группа крови. У тебя — вторая. На телогрейке — четвертая, не твоя кровь, Кузьма. Я бережно погладил заключение судебно-биологической экспертизы. Обычно эксперты подготавливают заключение неделями. Мне же сделали в два дня. Обошлось оно мне в две бутылки самогона. Их Норгулин реквизировал у знакомого участкового, который в свою очередь изъял РИС у злостного самогонщика. Послужило-таки запретное зелье человечеству. — Кстати, — вставил Пашка, — такая группа крови у Новоселова. — У него одного такая группа? — Нет. Но она достаточно редкая. — Ох, — дрожащими пальцами Бородуля погладил щеку. — Хорошо, говорю как на духу. Было так… Я приготовился выслушать показания… И выслушал. — Месяц назад у винника на Куйбышевском проспекте познакомился с одним придурком — Романом зовут. Он на заводе счетно-аналитических машин работает. Решили мы с ним сообразить, я без очереди пролез, взял бутылку. В парке присели под кустиком. А он, зараза, мало того, что себе грамм на двадцать больше налил, так еще, как шары залил, меня козлом обозвал. Представляешь, командир, — козлом. Хорошо, я человек спокойный. Другой бы сразу пришил. А я его лишь за грудки взял, пару раз в подзубало съездил. По носу попал, оттуда юшка у него пошла, вот на меня и накапало. Потом я ему по батареям ногой прошелся. Кажись, ребро сломал. — Понятно, — закивал я. — Открыл ты нам глаза. Остается тебя отпустить и извиниться за то, что заняли твое бесценное время. — Я правду говорю. — Вот еще один документик. Называется — протокол опознания. Курточку, которую ты продавал, ведь у Новоселова прихватил. — Нет! — И подсвечник с ложечками. И магнитофон. — Не правда. — Кончай, Кузя, придуриваться. Начинай каяться. Время пришло. На таких доказательствах тебя любой суд осудит. — Не трогал я никого! — Кто еще с тобой был? Ну, тот тип в синей куртке. Все равно найдем его. — Никого я не убивал! — Не правильно ты себя ведешь, Кузя. За убийство из корыстных побуждений вышку схлопотать ничего не стоит. При отсутствии раскаяния и противодействии следствию суд приговаривает к исключительной мере наказания — расстрелу… Знаешь, как приводятся в исполнение расстрелы? Не знаешь? Узнаешь.Тикают часы, и ты понимаешь, что они отсчитывают последние минуты твоей жизни. И хоть вой, хоть на брюхе ползай — ничего не изменить. Будешь вспоминать, каким был дураком, что не схватил протянутый следователем спасательный круг, но поздно. Уже звучат шаги конвоира, и вскоре звякнет затвор. — У, бля-я! — неожиданно взвыл Кузя и ударил себя ладонью по шее. — Рассказывай, Кузьма. Тебе некуда деваться. — Слышь, начальник, я правда не убивал. Спроси кого хочешь, тебе любой скажет — не может Бородуля человека убить. Ну, поверь мне. Не могу я убивать. Не приучен. Я же мухи не обижу. — А за «козла» ребра ломать тоже не обучен? — Так это святое дело. А убивать — не-е… — Может, и не был обучен. Но когда это было. Хочешь, опишу тебе немного твою теперешнюю жизнь? Ты конченый человек. Проспиртовался насквозь. Живешь в сумрачном мире. От пьянки до опохмелки. Едва протрезвеешь, все Наполняется болью и страданием, и ты думаешь об одном — где бы накиряться снова. Друзья твои во дворе и на работе — такие же алкаши. Большинство бесед у вас насчет того, «где достать недостающий рубль и кому потом бежать за водкой», как поет Высоцкий. Когда трубы горят, все, абсолютно все сводится к одному — где достать выпить. И неужели ты хочешь меня убедить, что у тебя рука на человека не поднимется? Ты убил его, Кузя. Ты… — Не убивал, — всхлипнул Кузьма. — Признавайся. — Выпить-то хоть дашь? Я посмотрел на Пашку. Тот кивнул: — У меня после экспертизы еще осталось. — Он расстегнул портфель. В нем действительно лежала бутыль с мутным самогоном. Мы просчитали такой вариант заранее. По идее за такие номера шкуру спускают, но мне плевать. Главное — раскрыть убийство. — Пиши. Признаюсь. Я его замочил… |
|
|