"Цеховики" - читать интересную книгу автора (Рясной Илья)

ПРИ НАЛИЧИИ ТРУПА…

В кабинет ворвался небольшой смерч, и помещение вмиг стало тесным. Именовался этот смерч Сергеем Нестеровым.

— Привет, Пашуля… Здорово, следователь… Слабоват, Терентий, стал. Кто так руку жмет? Руку вот так надо жать. После этих слов в моей руке что-то хрустнуло — ладонь Добывала под заводским прессом. Ох, — крякнул я.

— Чего «ох»? Не пищи. Сколько говорю, чтобы ко мне тренировки ходил.

Нестеров промчался еще пару раз по кабинету, виртуозно и грациозно огибая сейфы, стулья и столы. Схватил со стола мою пластмассовую зажигалку с изображенной на ней голой девицей.

— Отличная вещь.

— Бери, — предложил я.

— Не надо.

Он пробежал еще раз по кабинету, сделал неожиданный выпад в сторону Пашки, тот мгновенно среагировал, отклонился и принял боксерскую стойку. Нестеров сделал еще один выпад, остановил руку, наметив удар.

— Пашуля, где твоя квалификация? Захирел. Тоже мне — боксер… Дистрофия на марше. Что в розыске, что в прокуратуре… если прижмут в темной подворотне — что делать будете?

— Если завтра война, если завтра в поход, — поддакнул я.

— Вот именно, Терентюшка. Вот именно… Пашуля, как же ты разжирел.

Нестеров схватил Пашку двумя пальцами за живот так, что тот застонал.

— Позор на мои седины. И это мой ученик.

Нестеров еще раз вьюном прошелся по кабинету, схватил лежавшую на столе папку с делом, кинул ее обратно, потом перелистнул книжку «Альтист Данилов», которую я читал по утрам в транспорте,

— Ох, грамотеи, — хмыкнул он и наконец плюхнулся в кресло, закинув ногу на ногу.

Мы вздохнули свободно. Но в любой момент этот ядерный реактор мог заработать вновь.

— Сережа, у нас к тебе дело, — сказал Пашка.

— Конечно. Где еще дела, как не в прокуратуре!

— Дело на сто миллионов.

— Я завсегда. Только учтите — со временем туговато. Полно «глухарей», квартал надо скоро закрывать. Шеф зудит, раскрытий требует. Кроме того, соревнования по кик-боксингу. Борцы-ветераны в Москве собираются — меня приглашали.

— Ветеран в тридцать четыре года.

— Да, ветеран… Так чего, уши кому-то оборвать надо?

— Дело посерьезнее, — вздохнул Пашка. — Давай прогуляемся по парку, пивка попьем, там и побеседуем.

— Для спортсменов пиво — чистый яд. Вы потому такие хилые, что пиво пьете без остановки… Хотя иногда не помешает. Пошли.

От прокуратуры до городского парка было недалеко. В ларьке, уцелевшем в самый разгар антиалкогольной компании, у знакомой продавщицы мы вырвали без очереди по бутылке «Жигулевского» и примостились на лавочке в закутке, подальше от шума городского. Такие разговоры в кабинете не ведутся. Когда в деле замаячила фигура партийного деятеля, то слишком велика вероятность, что к следователю будут предъявлять повышенный интерес чекисты. Они вполне могут и не ограничиться своей любимой забавой — установкой телефона на прослушку, а понавтыкать жучков в кабинете.

Нестеров отхлебнул, крякнул с удовольствием и покачал головой.

— Точно, яд.

— В малых дозах — лекарство, — возразил Пашка.

Нестеров работал старшим оперуполномоченным в отделе по разбойным нападениям. Все свое свободное время он тратил на улучшение навыков мордобоя и опрокидывание противника на маты. И получалось это у него чрезвычайно хорошо. Сложением он обладал отнюдь не богатырским — сто шестьдесят пять рост и пятьдесят восемь вес. Четырнадцать лет назад он взял серебряную медаль на чемпионате Европы по самбо. Десять лет назад занял четвертое место на чемпионате мира по вольной борьбе. После этого плюнул разом на все — загранпоездки, сборную, рекорды — и пошел работать в милицию. Через пять дней, будучи выходным и в гражданской одежде, притащил в отделение банду из пяти грабителей. Они шли послушно, подняв руки вверх. Нестеров в темноте угрожал им кошельком, который они приняли за пистолет.

Нестеров вел себя так, как положено вести настоящему стражу порядка. Но так уж получалось всегда, что придумывают и трактуют правила чинуши, не вылезавшие никогда из-за письменного стола и о преступниках читавшие только в книжках. Поэтому время от времени на Нестерова возбуждались уголовные дела о превышении власти. «Как можно было бить того разбойника с такой силой по лицу?» «Почему вы сломали руку тому хулигану? Ну и что — нож в ней был зажат? Нужно было обезоружить, а не причинять человеку телесные повреждения». «Почему вы вытащили из кобуры пистолет? У вас были основания считать, что ваш противник вооружен?» И прочая чушь в том же роде. Одно из этих дел пришлось вести мне. Нестеров задержал троих кавказцев, сосредоточенно насиловавших женщину на стройке. Пока он с ними разбирался, потерпевшая сбежала. А из насильников один устроился со сломанной ногой на больничной койке, второй отправился прямиком в реанимацию. По всему получалось, что Нестеров налетел на несчастных кепкарей и жестоко измолотил их. Кавказцы попались настырные и упорно писали жалобы во все инстанции, требуя привлечь милиционера к уголовной ответственности… Писали они и из тюрьмы, куда я их отправил после того, как с огромным трудом все-таки вычислил потерпевшую и заставил написать заявление. Потом была еще пара аналогичных случаев с участием Нестерова, по которым я выносил отказы в возбуждении уголовного дела. Закон что дышло… Попадись на моем месте другой следователь или будь дурной прокурор — сидеть бы Нестерову за решеткой. Что поделаешь! Общество и закон совершенно не защищают того, кто не щадя живота защищает их. Поэтому все больше распространяется новый тип милиционера — того, который спокойно пройдет мимо драки или грабежа. Зачем связываться? Или нож в живот получишь, или постановление о возбуждении уголовного дела от прокурора.

— Ты, Серега, нашего Терентия ценишь? — спросил Пашка, отхлебывая пива.

— А то нет. Люблю я его, родненького, — Нестеров железными пальцами потрепал меня за щеку.

— Не хотелось бы, чтобы он безвременно ушел от нас, — скорбно вздохнул Пашка.

— А что, есть опасность?

— Да тут кое-кто убить его мечтает…

Нестеров въехал в ситуацию моментально.

— Грек? Во охамел.

— Надо ему объяснить, что он не прав.

— Надо.

— Вежливо так объяснить. Доходчиво. Я предлагаю…

Выслушав предложения, Нестеров погрустнел, но лишь на мгновение. Через секунду он по-дружески жахнул меня кулаком по колену, так что нога сразу чуть не отсохла.

— Не бойся, Терентюшка, не дадим тебя в обиду поганцам… Пашуля, мне надо день на разведку. А потом Грек поймет, что сильно ошибался.

На следующий день нас с Пашкой загнали на торжественное заседание, посвященное стодесятилетию со дня рождения Дзержинского. И угораздило нам попасться на глаза начальнику УВД и прокурору, которые вместе шли по коридору нашей конторы. «Как, что, почему не в форме? Всем было сказано — на заседание. Какие такие срочные дела? Шагом марш».

Два часа я никак не мог заснуть в мягком кресле в зале клуба МВД, где собрались сотрудники из братски-враждебных ведомств — нашего, милиции и госбезопасности. Сон, как назло, никак не шел, «Альтиста Данилова» я сдуру оставил в столе, а потому был вынужден выслушивать выступления. Ей-богу, приятнее жевать бумагу. Большинство ораторов не изобретали нового и лишь повторяли другими словами доклад Председателя КГБ Чебрикова под названием «Великий пример служения революционным идеалам».

После такой промывки мозгов работать вечером я не стал, вернулся домой пораньше. Я доживал последние дни в одиночестве. Послезавтра заявится моя фамилия. Нина будет выделывать йоговские асаны, а Сашулька потребует показать ему пистолет, которого у меня сроду не было.

Я лежал на диване и уныло смотрел «Прожектор перестройки», где Черниченко вещал, как под Указ о борьбе с пьянством вырубили в Крыму элитную виноградную лозу. Тут зазвонил телефон.

Терпеть не могу вечерние телефонные звонки. За ними, как правило, скрываются заботы, суета.

— Слушаю, — резко произнес я.

— Терентюшка, это дядя Нестеров. Есть такой.

— Да уж знаю.

— Еще бы ты не знал… В общем, все на мази. После обеда я у тебя. И обговорим все конкретно. Чтобы верста коломенская тоже была.

— Я скажу Пашке.

— Лучше я сам ему сейчас позвоню. Сердце у меня упало. Ну, все, начинается.

…Грек был вовсе не по-гречески, а прямо по-немецки пунктуален. Каждый вторник и каждую субботу в девять-десять вечера он приезжал к своей девятнадцатилетней любовнице — победительнице первого в городе конкурса красоты и проводил у нее ночь. Для человека, выбравшего такую нелегкую профессию, какую выбрал себе Грек, нет ничего хуже устоявшихся привычек. Привычки делают поведение повседневным.

Внешне Грек никак не походил на каторжника, который из своих сорока лет двенадцать провел в самых элитных исправительно-трудовых учреждениях Союза, где заработал вес и авторитет. Его руки с длинными, сильными, музыкальными пальцами не были испорчены ни одной татуировкой. Лицо благородное, приятное. Ни движения, ни разговор не выдавали в нем блатного. Роскошный серый костюм ладно сидел на высокой атлетической фигуре. Нет, не мог этот человек быть преступным «авторитетом». Преуспевающим хирургом, кинорежиссером, в худшем случае директором магазина — пожалуйста. Но уркой…

Грек вылез из «девятки» стального цвета с затемненными стеклами. В руках он держал букет гвоздик и дефицитнейший торт «Птичье молоко».

— Здоров, Грек.

Он обернулся, и лицо его перекосилось.

— Добрый вечер, — нехотя произнес он.

Ему протянули руку. Грек протянул руку в ответ. И тут же согнулся от страшного удара в солнечное сплетение…

Нестеров развернул скорчившегося Грека и втолкнул в машину — Пашка услужливо распахнул перед ним дверцу.

— Возьми, — Пашка протянул ключи от замка зажигания.

"Девятка» взвыла мотором и рванула вперед.

— Больно же, — прохрипел Грек, слегка отдышавшись. — «Браслетом» руку защемили.

— Терпи, казак, — Пашка хлопнул его по плечу.

— На каком основании я задержан?

— За дело, Грека.

— В контору едем?

— Не в драматический же театр.

"Девятка» остановилась в пустынном дворе. Греку набросили куртку на руки, чтобы не видно было «браслетов». Через несколько дворов ждала машина. Синие «жигули» с липовыми номерами, в которых я с нетерпением ждал всю компанию.

Когда Грека сажали в машину, он задергался. Попытался сбросить руку Нестерова, за что получил такой удар по почкам, что, застонав, присел.

— Вы что делаете? По закону обязаны объяснить, за что я задержан. Предъявить постановление.

— Предъявим.

Когда за окном машины начали пробегать новостройки, Грек снова заерзал на сиденье.

— Контора в другой стороне. Вы чего?

— Мы тебя, Грека, — ухмыльнулся Пашка, — на следственный эксперимент везем. Поэкспериментируем немного.

— Думаете, это вам так просто пройдет? — Грек напряг руки, будто пытался разорвать наручники. — Да чего вы о себе думаете, поцы?!

— Заглохни, Грек, а то я драться буду, — произнес Нестеров, сосредоточенно крутивший баранку.

Когда машина въехала на проселочную дорогу, Грек снова заволновался, но Пашка отвесил ему такую затрещину, что у того только зубы лязгнули.

— Куда вы меня привезли? — закричал Грек, когда машина остановилась у заброшенного бетонного строения.

— На кудыкину гору, — сказал Пашка.

— Что происходит?

— Нарушение соцзаконности.

В подвале каким-то чудом сохранилось электричество. Тускло светила лампочка под потолком. В углу лежала груда мусора. Из мебели здесь было две табуретки, на полу стоял заплесневелый электрический чайник. Наручники пропустили через ржавый радиатор парового отопления, так что вор оказался крепко прикован и стоял на коленях, не в силах разогнуться или сесть на пол.

— Что вы затеяли?

— Судить мы тебя будем, Грека, — развел руками Паш-а — мол, ничего не попишешь, надо.

— Шутки шутишь. Жванецкий ментовского розлива.

— Да уж какие шутки, Грека? — вздохнул Пашка. — Смотри, нас сколько. Тройка в полном составе. Достаточно для вынесения смертного приговора. А приговоры троек приводились в исполнение незамедлительно.

— Да ладно дешевый шелест разводить.

— Никто не разводит. Скоро убедишься.

— Цирк уехал, а клоуны остались. Я на вас такую телегу за подобные провокации накатаю, что погоны вместе с мясом сдерут.

— Да-а?

— Не тридцать седьмой год. Сейчас к жалобам отношение правильное.

— Когда есть жалобщик, — согласился Пашка. — Грек, неужели ты не видишь — перед тобой налицо преступный сговор органов прокуратуры и МВД. Чуешь, чем пахнет?

— Дерьмом.

— Точно. Я буду искать неизвестных убийц рецидивиста Парариди. Терентий получит дело в производство. Как по-твоему, быстро мы найдем злоумышленников?

— Таких дешевых разговоров я еще не слышал.

— Так послушай. Ты исчезаешь с концами. Знаешь юридическую тонкость — нет трупа, нет дела. Кое-какие познания в данной области позволят тебя закопать на веки вечные. Твое исчезновение вряд ли кого взволнует. Мало ли куда мог деться человек с твоей биографией. На работе тебя не хватятся, поскольку ты сроду нигде не работал. Справка инвалида второй группы обошлась тебе в четыре тысячи рублей — это мы в курсе. Куда Грек делся? В бега подался — и баста. Могут, правда, твои компаньоны или воры провести свое расследование. И пожалуйста. Ты их хорошо знаешь. Как по-твоему, способны они вычислить нас? Смешно. А если и вычислят, что само по себе невозможно, думаешь разборы нам учинят? Не смеши мои подметки, Грек.

— Брось, менты так не делают.

— Да?.. Кстати, ты даже не спросил, за что на тебя такой наезд. Знает кошка, чье мясо съела.

— Да уж не твое.

— Плохо ты воровские правила блюдешь. Знаешь ведь, вор делает свое дело, то есть ворует. А сотрудник правоохранительных органов свое — ловит вора. И никто ни на кого не в обиде, все в понятии. Верно?

— Верно.

— А ты следователя прокуратуры решил замочить. Убийц подослал. По наводке дешевых фраеров, торгашей гнутых. Куда это годится?

— Ты за кого меня держишь?

— За суку позорную, за кого же еще. Притом за суку бешеную, которую нужно отстреливать. По Уголовному кодексу я тебе ничего не предъявлю — доказухи нет. Нынешний закон не позволяет мне защитить человека, моего коллегу. А в порядке особого совещания — пожалуйста. По нему тебе светит исключительная мера наказания.

— Бог мой, целая шобла помешанных ментов. — Грек держался хорошо, но видно было, что Пашкина речь начинала его пронимать. Он начинал осознавать серьезность положения.

— Можем, правда, поторговаться. Ну, скажем, ты нам расскажешь что-то, что нас заинтересует.

— Ага, и подписку о сотрудничестве дам… Насквозь вас, ментов, вижу. Ваш дешевый маскарад на меня не действует. Как пацана решили попугать… Давайте лучше по-хорошему расстанемся и обо всем забудем.

— Ехал Грека через реку, — Нестеров в привычном темпе прошелестел по помещению и присел на одно колено около Грека, — а рак Греку цап. — Он схватил уголовника за нос и повернул пальцы.

— Ух, — воскликнул Грек. Из глаз его брызнули слезы.

— Чего плачешь, Грека? Не рыдай, не надо, — хмыкнул Нестеров и вдавил своими стальными пальцами какую-то точку у ключицы вора. Грек на этот раз вскрикнул гораздо громче. — Ох, какие мы нежные, — хмыкнул Нестеров и пережал еще какую-то точку. На этот раз Грек заорал благим матом. — Да не волнуйся так, Грека, мы тебя не больно зарежем. Мы же не садисты какие…

— Сволочь легавая!

— Может быть, и сволочь, — добродушно согласился Нестеров.

— Пользуешься тем, что у меня руки скованы, капитан.

— А ты что, побоксировать хочешь? — обрадовался Нестеров. — Так я тебя сейчас раскую. Давай.

Он так сжал руку Грека, что в ней что-то треснуло.

— Если бы у тебя мозгов сколько мышц было… — буркнул Грек.

— А если бы у тебя мозги были, ты бы с нами сразу договорился и не доводил бы до крайностей, Грека. Не то через реку не переплывешь. — Нестеров встал и уселся на табурет.

— Как-то давно я под Челябинском срок мотал. Зона бардачная была, по первому времени «авторитетов» не слушали, А потом еще из Грузии вагон «отмороженных» прислали. В Грузии у них в камеру черную икру носят и «матрешек» водят, вот боссы ментовские и решили их Севером поучить. Черные наглые, без тормозов, надумали, что они за главных будут. Меня на разбор вытащили. Я один, а их семь человек. С финарями. А у меня одна заточка в руках. Я им сказал, что они завалят меня, но сперва трех-четырех с собой унесу. И они отступили, щенки. А почему? Потому что поняли — меня дешевыми номерами не проймешь. Если надо — я умру.

— Легенда о доблестном рыцаре Айвенго, — хмыкнул Пашка.

— Напрасно смеешься, мусор. Меня даже администрация в зоне не трогала. Знали — не стоит.

— Наслышаны, как ты две зоны на бунт поднял, — кивнул Пашка. — Только тут расклады другие. Тут игры кончились. Если ты играешь без правил, то и мы туда же. Неужели не понял?

— Я все сказал.

— Тогда не обижайся.

Пашка схватил Грека за ворот пиджака и сдавил горло. Грек захрипел. Через несколько секунд его глаза закатились и он потерял сознание.

— Пашка! — крикнул я.

— Не тужи, жить будет.

Пашка взял чайник и выплеснул содержимое Греку в лицо. Грек закашлялся и приоткрыл глаза.

— На первый раз повезло, — Пашка нагнулся к нему. — В другой раз не повезет.

— Отвали…

Полчаса Грек держался, изредка зло отвечая на наши миролюбивые замечания. Потом Пашка сказал:

— Ну, все, художественная самодеятельность закончена… Грек, неужели ты думаешь, что после всего происшедшего я отпущу тебя победителем?

От этих слов мне стало как-то зябко. Трек поднял глаза, посмотрел на Пашку… И начал отступление по всему фронту.

— Стучать не буду.

— А кто просит стучать, Грек? За тобой должок. Ты пересек флажки. Мы просто требуем компенсации.

— Ладно.

— Кто приказал организовать убийство?

— Торгаши. Как прижмет — они злые становятся, хуже урок.

— Кто именно? Григорян?

— Григорян, как же!.. Нет, в первый раз он предложил следака грохнуть. Как не вышло, обратный ход дал. Зато сходняк ихний решил прокурорского добить.

— Почему?

— Им на Григоряна плевать по большому счету. Пусть хоть какая статья ему обломится. Но у них несколько серьезных дел завязано на эту обкомовскую шишку.

— Выдрина?

— Да. Только не знаю — что. Закон о кооперации на подходе — они чухнули, что будет принят обязательно. Какие-то еще заморочки… В общем, все эти лимоны, которые они настричь планировали, могли на корню загнить. А тебя, следак, они считают за основную занозу. Упрямишься, дурила. Как паровоз, на всех парах разогнался. И еще поддержкой секретаря обкома заручился… Нет человека — нет проблемы, как говорил Сталин.

— Понятно, — кивнул Пашка. — Из кого сходняк был? Грек назвал несколько весьма известных в городе фамилий.

— Кто Новоселова порезал? — спросил я.

— Самому интересно. Григорян тоже просил меня выяснить, кто виноват. Я по своим каналам пробовал разузнать — ничего. По-моему, и причин особых убивать его не было.

— А сам Григорян мог?

— Черт его знает! В принципе мог, заказал уши ему отрезать, а потом бегает везде и орет: «Кто убил друга?» Возможности у него для этого были. Один Нуретдинов чего стоит.

— А что Нуретдинов?

— Головорез отпетый. У узбекских баев в услужении был. Людей в асфальт закатывал, чтобы трупов не нашли. Потом там какой-то клан на клан наехал, его прижали, он убежал и к Григоряну прибился.

— Час от часу не легче. У него оружие есть?

— Есть, конечно. И у него. И у самого Григоряна два пистолета. Боится наездов.

— С собой оружие носят?

— Дураки они, что ли! Но когда задымится под сиденьем, могут и вооружиться. А чего им бояться? Куча ментов ручных есть, да еще обкомовское прикрытие.

— Кто эти менты ручные? — заинтересовался Пашка.

— Не про то базар. Не знаю, — отрезал Грек.

— От тебя еще две услуги потребуются, — сказал Пашка.

— Никаких услуг. Что мог, то сказал. В расчете.

— Нет, не в расчете. Да не бойся, ничего особенного. Во-первых, отговори своих боссов от мыслей о новых покушениях.

— Как отговорить?

— Как хочешь. Скажи, что на тебя выходили чекисты и предупреждали, что им все известно о планах грохнуть следователя и чтобы не рыпались.

— Сразу вопрос — откуда чекисты узнали?

— Кто-то из своих заложил. Пусть гадают, кто на КГБ барабанит, пусть перегрызутся.

— Подумаем.

— И еще — это даже не услуга, а так, мелочь, о которой говорить не стоит.

— Когда менты говорят «мелочь», жди подлянки.

— Действительно мелочь. Слушай, что надо…