Майн Рид.

Всадник без головы

Глава XIV. МАНАДА

Будь Морис Джеральд полным властелином прерии и если бы все обитатели ее были покорны ему, он не мог бы выбрать более удачного места для охоты за дикими лошадьми, чем то, к которому он привел путешественников.

Едва лишь запенилось в бокалах вино из немецких погребков Сан-Антонио и синева неба стала казаться глубже, а зелень еще изумруднее, как внезапный крик «Mustenos!» заглушил гул голосов, и полувысказанные признания были прерваны взрывом веселого смеха. Это крикнул мексиканский вакеро, который был послан дозорным на холм неподалеку.

Морис, приглашенный к столу в качестве гостя, быстро допил свой стакан и, вскочив на лошадь, крикнул:

– Cavallada?26

– Нет,– ответил мексиканец,– manada.

– Что они там болтают? – спросил Колхаун.

– Mustenos – по-мексикански значит «мустанги»,– ответил майор,– а манадой они называют табун диких кобыл. В эту пору кобылы держатся вместе, отдельно от жеребцов, если только...

– Если что? – нетерпеливо спросил капитаи Колхаун, прерывая объяснение.

– Если только на них не нападают ослы,– ответил майор.

Все засмеялись.

Между тем манада приближалась.

– На коней! – раздались со всех сторон голоса.

Едва ли можно было успеть сосчитать до ста, как удила были уже во рту лошадей, не успевших прожевать кукурузу, уздечки переброшены через их плечи, еще влажные от быстрой скачки в духоте тропического утра, и все были уже в седлах, готовые мчаться вперед.

В это время дикий табун появился на гребне возвышенности, на которой только что стоял дозорный. А он – мустангер по профессии – был уже в седле и в одно мгновение оказался среди табуна, пытаясь набросить лассо на одного из мустангов. Дико храпя, лошади мчались бешеным галопом, словно спасаясь от какого-то страшного преследователя. Все время испуганно косясь назад, не замечая ни фургона, ни всадников, они неслись вперед.

– За ними кто-то гонится,– сказал Морис, заметив беспокойное поведение животных.– Что там такое, Креспино? -крикнул он мексиканцу, которому с холма было видно, кто преследует табун.

В ожидании ответа все притихли. На лицах многих отразились тревога и даже страх. Не индейцы ли гонятся за мустангами?

– Un asino cimmaron,– послышался малоутешительный ответ мексиканца. – Un macho27,–прибавил он.

– Да, так я и думал. Надо остановить негодяя, иначе он испортит нам всю охоту. Когда дикий осел гонится за табуном, мустангов не остановишь никакими силами. Далеко ли он?

– Совсем близко, дон Морисио. Он бежит прямо на меня.

– Попробуй набросить на него лассо. Если не удастся, стреляй. От него надо избавиться.

Почти никто из присутствующих не понял, кто преследует лошадей. Только мустангер знал, что означают слова: «Un asino cimmaron».

– Объясните, Морис, в чем дело,– сказал майор.

– Посмотрите туда,– ответил мустангер, указывая на вершину холма.

Этих двух слов было достаточно. Все взоры устремились на гребень холма, где с быстротой птицы неслось животное, считающееся образцом медлительности и глупости.

Дикий осел очень сильно отличался от своего забитого собрата – домашнего осла. Дикий осел был почти такой же величины, как мустанги, за которыми он гнался. Если он и не бежал быстрее самого быстрого из них, то, во всяком случае, не отставал. Эта живая картина возникла на фоне зеленой прерии с молниеносной быстротой. Наблюдавшие не успели обменяться и несколькими словами, как дикие кобылы оказались почти рядом с ними. Тут, точно впервые заметив группу всадников, мустанги забыли о своем ненавистном преследователе и повернули в сторону.

– Леди и джентльмены! Оставайтесь на месте! – закричал Джеральд, обращаясь к всадникам, пробовавшим сдержать своих лошадей.– Я знаю, где излюбленное пастбище этого табуна. Мустанги помчались туда. Мы отправимся за ними, и там у нас будет хорошая возможность поохотиться. Если же мы начнем охоту сейчас, они скроются вон в тех зарослях, и тогда мы вряд ли их снова увидим... Ну-ка, сеньор Креспино! Пусти пулю в этого негодяя. Ведь он на расстоянии выстрела, не так ли?

Мексиканец снял с седла свое короткоствольное ружье, быстро вскинул его, прицелился и выстрелил в дикого осла.

Осел заревел, но это был, видимо, только вызов с его стороны. Он остался невредим: Креспино промахнулся.

– Надо остановить его,– воскликнул Морис,– иначе он будет гнаться за мустангами до самой ночи!

Резким движением мустангер пришпорил лошадь. Как стрела, помчался Кастро в погоню за ослом, который, невзирая ни на что, продолжал свое преследование.

Короткая скачка наперерез ослу – и гнедой вынес хозяина на расстояние, с которого можно было бросить лассо. Еще мгновение – и петля с молниеносной быстротой просвистела над длинными ушами.

Бросая лассо, Морис сделал полуоборот,– Кастро повернулся, как будто на шарнирах, и затем так же послушно остановился и весь напрягся, ожидая рывка.

На секунду все затаили дыхание, когда осел, кинувшись вперед, натянул веревку. Потом он поднялся на дыбы и тяжело опрокинулся на спину, точно пораженный пулей в самое сердце.

Однако осел был еще жив – туго затянувшаяся вокруг его шеи петля только придушила его. Острым мачете28 мексиканец перерезал ему горло.

Это происшествие задержало начало охоты. Все ждали, что теперь предпримет Морис-мустангер.

Он соскочил с седла и подошел к убитому ослу, чтобы взять свое лассо... Но тут в движениях ирландца почувствовалась поспешность, очевидно вызванная какой-то новой тревогой. Он бросился к своему коню.

Только немногие из присутствующих заметили неожиданную торопливость мустангера – большинство были заняты своими испуганными лошадьми. Те же, кто заметил, были удивлены. Мустангер незадолго перед этим сам уговаривал их не торопиться. Они не видели причины для такой резкой перемены в его поведении, разве только она была вызвана тем, что Луиза Пойндекстер, внезапно отделившись от группы всадников, понеслась бешеным галопом, как будто решив перегнать всех в погоне за табуном.

Но охотник за дикими лошадьми знал, что это не так. Такой невежливый поступок едва ли был намеренным со стороны всадницы. Скорее в нем был повинен крапчатый мустанг. Морис заметил, что промчавшаяся манада была та самая, к которой мустанг еще недавно принадлежал. Несомненно, увидев товарищей, он помчался со своей всадницей на спине, чтобы присоединиться к ним.

Так думал Морис-мустангер. Скоро и остальные пришли к тому же выводу.

В рыцарском порыве вслед за девушкой бросились почти все охотники – впереди Колхаун, Генкок и Кроссмен, а за ними около десятка молодых людей – плантаторов, адвокатов, чиновников. Каждый мечтал о том, что ему повезет и он догонит беглянку.

Однако почти никто из них не был серьезно встревожен -все знали, что Луиза Пойндекстер прекрасная наездница; перед ней расстилалась огромная равнина, гладкая, как дорожка ипподрома; мустанг будет скакать, пока не устанет; сбросить всадницу он не может; вряд ли Луизе грозит серьезная опасность...

Только один человек не разделял этого мнения. Он первый проявил тревогу – это был сам мустангер.

Он тронулся с места последним, так как задержался, свертывая лассо. Когда он вскочил в седло и понесся вдогонку, между ним и остальными охотниками было уже около двухсот ярдов.

Впереди всех сломя голову мчался Колхаун, не щадя ни себя, ни своего коня; драгун и стрелок несколько отстали; сзади скакали остальные участники состязания.

Морис постепенно обогнал всех и, пришпорив своего коня, поскакал впереди капитана.

Когда гнедой заслонил удалявшегося крапчатого мустанга, Колхаун, шипя от злобы, послал ему вслед проклятие.

Полуденное солнце осветило совершенно необычную картину. Табун диких лошадей мчался с невероятной быстротой по обширной прерии. Лошадь из этого табуна с девушкой на спине следовала за ними на расстоянии четырехсот ярдов. На таком же расстоянии от нее на гнедом коне скакал молодой человек в живописном наряде, стараясь догнать ее; позади него – целая вереница всадников, штатских и военных. А позади всех мчался полным галопом отряд драгун, только что отделившийся от группы возбужденно жестикулировавших мужчин и женщин, которые тоже сидели на лошадях, но не двигались с места.

Через двадцать минут картина изменилась. Действующие лица на великолепном зеленом ковре прерии были те же, а их расположение стало иным, во всяком случае, расстояние между ними увеличилось: манада выиграла расстояние у крапчатого мустанга, крапчатый мустанг – у гнедого, а соперников последнего уже совсем не было видно, и лишь парящий в сапфировом небе орел мог различить их своим зорким глазом.

Дикие лошади, крапчатый мустанг со своей всадницей, гнедой конь и его всадник остались одни среди простора саванны.