"Охота на левиафана" - читать интересную книгу автора (Рид Майн)

10. НАУГАД. БЕРЕМ В ПРОВОДНИКИ ЧАЕК

Есть чувства, которые нельзя себе представить, не пережив их. К числу таких относится и то, которое овладевает вами, когда вы находитесь среди густого тумана, в открытом море и не на палубе судна. Даже днем, на борту настоящего корабля, если и не испытываешь ужас, то все же чувствуешь себя прескверно посреди такого густого тумана, обманывающего все расчеты и зачеркивающего все предосторожности.

На нашей ореховой скорлупке мы имели одинаковые шансы попасть на истинный путь или окончательно заблудиться. Конечно, нами владела невыразимая тревога. Несомненно, в руках у нас были весла, мы были сильны и хорошо умели управляться с ними, но движения наши были робки и нерешительны, как у людей с повязкой на глазах.

— Ребята, — произнес наш командир, — отдохните немного. Зажгите фонарь, чтобы можно было взглянуть на компас. Ветер, как я полагаю, падает, и нам предстоит штиль. Хорошенько прислушивайтесь, не раздастся ли пушечный выстрел, и замечайте, с какой стороны.

На каждой китоловной лодке есть бочонок, где хранится фонарь и все необходимое, чтобы зажечь его. Фонарь был зажжен, и мы осветили им компас, который мистер Рэнсом держал в руках. Когда мы при этом свете разглядели его лицо, мы прочли на нем тревогу и даже отчаяние. Он тотчас определил, что ветер изменил свое направление. Да, ветер, который был нашим единственным поводырем и поддерживал надежду на спасение, изменил нам.

— Это плохо, — вполголоса сказал мистер Рэнсом, поняв, что мы заблудились. — На ветер надеяться больше нечего, придется обойтись без него. Воспользуемся же компасом, насколько возможно. Корабль должен быть от нас в направлении северо-северо-запад. Что вы думаете на этот счет, Греммель?

— Невозможно об этом судить.

Ответ Греммеля был малоутешительным.

— Но, — продолжал рулевой, — я полагаю, можно идти по этому направлению, как и по всякому другому.

— Отлично! Попытаемся же, — сказал молодой офицер решительным тоном. — Вперед, братцы! Исполняйте вашу обязанность, а я исполню свою.

Он взял фонарь из рук рулевого, а мы молча взялись за весла. Никогда, я думаю, гребцы не исполняли своей обязанности менее охотно и с меньшей надеждой. Мы гребли совершенно машинально. Никто из нас не рассчитывал в эту ночь достигнуть корабля, если вообще нам суждено было когда-нибудь его достигнуть. Надо хорошо знать море, чтобы понимать, что малейшее отклонение влево или вправо могло сбить нас с правильного пути, если допустить, что мы были на нем. С помощью компаса или без помощи компаса, мы все равно шли теперь наугад, совершенно наугад. Никто лучше мистера Рэнсома не сознавал этого. Для очистки совести он дал несколько указаний рулевому, взглянув на компас, но по голосу его было заметно: он сам не слишком верил в то, что говорил. Мы тоже не верили и часто поднимали весла, чтобы прислушаться, не раздастся ли пушечный выстрел. Наш командир прислушивался с таким же беспокойством, как и мы, и вместо того, чтобы упрекать нас в лености, чего он не преминул бы сделать при иных обстоятельствах, он сам приказывал нам делать эти паузы и не шевелиться.

Не раз убаюкивали нас волны, пока мы прислушивались, надеясь уловить желанный сигнал. Так напрягает свой слух осужденный, вслушиваясь в слова приговора, несущего оправдание или бесславную смерть. Но мы слышали только шум волн или пронзительный крик морских птиц, как и мы, затерявшихся в тумане и не знающих, в какую сторону направить свой полет.

Это было мучительное ожидание, и в таком состоянии мы находились с той минуты, как поняли, что заблудились в безбрежности океана.

Какова же была наша радость, когда до нас вдруг донесся сигнальный выстрел, которого мы долго и тщетно ждали! Мы его так ждали, а прозвучал он так неожиданно, что мы громко закричали от радости. Однако не все разделяли этот энтузиазм: старый Греммель сохранял на лице то же мрачное и озабоченное выражение.

— Ну, Греммель, что с вами? — обратился к нему командир. — Вы же слышали пушку!

— Конечно, сударь, я слышал ее, как и все остальные. Но недостаточно услышать выстрел, чтобы счесть себя в безопасности. Я не поверю никому, кто скажет, с какой стороны его услышал. Я лично заявляю, что не знаю.

Он был прав, мы скоро поняли это. Мы так обрадовались пушечному выстрелу, что и не обратили внимания на то, с какой стороны он раздался.

Мистер Рэнсом полагал, что с севера. Это направление было им избрано с самого начала. Взглянув на компас, он приказал продолжать путь на север.

Мы вяло повиновались, все наши надежды снова иссякли, потому что, обмениваясь мнениями о направлении, в котором якобы прозвучал выстрел, мы пришли в полное противоречие друг с другом. Мы снова подняли весла из воды, чтобы прислушаться и не ошибиться, когда она грянет второй раз.

На этот раз звук был глухой и слабый, словно между нами и «Летучим облаком» стояла стена. Мистер Рэнсом продолжал упорствовать, что звук идет с севера, и требовал держаться того же направления.

Мы старались производить как можно меньше шума и все время прислушивались. Но и в третий раз мы были обмануты звуком, как и раньше.

Выстрелы с корабля следовали один за другим, и наш командир начал догадываться, что мы на ложном пути. Он приказал повернуть назад.

Снова выстрел — и снова перемена направления. Но тут мы поняли, что эта перемена ошибочна, и снова нами овладела нерешительность. Очередной выстрел был слабее других и, по-видимому, донесся издалека. Мы утратили всю нашу бодрость, поняв, что удаляемся от корабля или он удаляется от нас, и что с каждой минутой расстояние между нами увеличивается. Как мы могли сократить его, не зная, в какую сторону идти?

Мы гребли только для виду, без малейшего увлечения. Мистер Рэнсом резко крикнул:

— Оставьте весла! Шлюпка вертится, как юла. Я не могу разобрать, куда мы идем. Ясно, что мы не приближаемся к судну, а напротив, удаляемся от него. Не шевелитесь и слушайте. Мы ничего не выиграем, прыгая из стороны в сторону, как кузнечик.

Приказ был исполнен, мы подняли весла и не двигались, напряженно слушая.

Однако мы ничего не слышали. Вернее, слышали только то, что могло усилить наше отчаяние, а не придать бодрости. Крики морских птиц стали резче и пронзительнее, собиралась буря, в этом не было сомнений. Ветер свежел и грозил обратиться в ураган.

К встрече с бурей мы на своей ореховой скорлупке готовы не были…

Как видите, одну из самых больших опасностей для лодки, оторвавшейся от судна, во время тумана представляет то обстоятельство, что нет никакой возможности определить направление звука. Самый опытный слух ошибается, в ту ночь мы могли убедиться в этом, и опыт, приобретенный ценою тяжких испытаний, только подтвердил наши наблюдения.

Таким образом, на все время тумана мы становились игрушкой в руках случая. Бесполезно и даже опасно было идти зигзагами, как мы двигались до сих пор, потому что это только истощало наши силы и не приносило результатов. Мы, гребцы, с облегчением услышали слова мистера Рэнсома, обращенные к рулевому:

— Греммель, я думаю, для нас лучше всего оставаться в покое. Поставьте шлюпку по ветру.

Мы снова подняли весла, и шлюпка, повинуясь рулю, приняла указанное положение.

Мы продолжали прислушиваться, но уже машинально, без всякой охоты. Обескураженные предыдущими ошибками, мы говорили себе, что и дальше нас ждет то же самое.

Буря медлила, и в настоящую минуту только дул свежий ветер. Мы получили приказ убрать одну пару весел: довольно было изредка действовать другой парой, чтобы удерживать лодку в заданном положении. Так как мы изнемогали от голода и жажды, то сочли необходимым подкрепиться. К счастью, у нас была с собой провизия и было из чего приготовить не один обед. Несмотря на такой достаток, командир приказал нам быть экономными и доступно объяснил необходимость этого.

— Мы не знаем, сколько еще времени придется нам довольствоваться этими запасами, — сказал он. — Того, что у нас есть, хватит на три дня. Если к концу третьего дня мы не встретим «Летучее облако» или какое-нибудь другое судно, как вы думаете, что нас тогда ожидает?

Все понимали, о чем идет речь.

Закончив свой скромный ужин — каждый получил ровно столько, сколько нужно было лишь для поддержания сил, — мы стали обдумывать, как получше устроиться на ночь. Было решено, что трое из шести лягут спать или хоть попробуют спать, а остальные будут на страже. Через определенное время они поменяются местами.

Слава богу, у некоторых из нас были куртки. Ими прикрыли спящих. Эти, так сказать, одеяла не выглядели роскошью, потому что хотя и была середина лета, но мы находились в таких широтах, где ночи были ледяными.

Нет, мы не спали. Не холод нас мучил, а тревога не давала уснуть. Мы спрашивали себя: что принесет нам рассвет?

Увы, он не принес ничего! Нас по-прежнему окутывал густой туман. Он приобрел желтоватый оттенок, и мы поняли, что взошло солнце, но рассмотреть что-либо было невозможно на расстоянии дальше кабельтова.

Тьма была почти такая же, как ночью, однако в утреннем воздухе чувствовалось что-то животворное и бодрящее. Это оживляло наши надежды и заставляло нас чутко прислушиваться.

Мы опять услыхали несколько выстрелов и при каждом выстреле поворачивали лодку в ту сторону, откуда он слышался. И каждый последующий выстрел заставлял думать, что предыдущий ввел нас в заблуждение. Это было невыносимо.

После утомительных метаний командир приказал остановиться. Что оставалось делать? Выстрелы прекратились, и мы решительно не знали, куда направиться.

Если бы мы могли воспользоваться не только слухом, но и зрением! Но туман висел по-прежнему. Если он не рассеется и дольше, самое лучшее, что мы могли бы сделать, это заснуть. Однако мы не могли спать, хотя и сильно нуждались в отдыхе. Все напряженно всматривались в туман. Но все та же завеса стояла перед нашими глазами, белая и зловещая, как саван. Мы смотрели, делились своими наблюдениями и спорили, долго ли еще это продлится.

Вдруг раздался голос рулевого:

— Он поднимается! Ребята, немного терпения, и вы увидите чистый океан. Будем надеяться, что мы сразу увидим и «Летучее облако».

Предсказание Греммеля исполнилось, но наши надежды не осуществились. Туман взвился, как театральный занавес, и исчез, как по волшебству. Мгновенно море стало таким же светлым, голубым, как небо. Но на всем неизмеримом пространстве не было видно ни корабля, ни барки, ни катера, ни челнока — одним словом, никакого признака присутствия человека на всем безграничном просторе Бристольского залива.

Наша радость при виде света и солнца не была продолжительной, мы снова впали в состояние, близкое к отчаянию. Окруженные туманом, ничего не видя вокруг, мы, по крайней мере, могли надеяться, что за завесой тумана сразу увидим корабль. Такую надежду поддерживали в нас выстрелы, раздававшиеся в продолжение всей ночи. Теперь было ясно, и мы не слышали сигналов, и на всем видимом пространстве не было заметно ничего, решительно ничего!

Мистер Рэнсом встал на кнехт и, держась за снасти, оглядел весь горизонт. Мы, затаив дыхание, ждали результатов его исследований.

— Я не вижу ни корабля, ни чего бы то ни было, — произнес он наконец.

В свою очередь Греммель взял подзорную трубу и начал смотреть. Мы знали, что, несмотря на старость, у него рысьи глаза. Но и Греммель был не счастливее мистера Рэнсома.

— Ничего! — коротко сказал он и занял свое место.

Несколько мгновений мы глядели друг на друга, расстроенные и опечаленные. Шлюпка качалась на волнах. Мы не брались за весла, и никто не думал поднимать парус. Зачем? И то и другое одинаково бесполезно, если неизвестно направление движения.

Это была одна из тех роковых случайностей, которых не может предвидеть и опытный мореплаватель, и тогда приходится положиться на волю судьбы.

Греммель предложил следовать за чайками.

— Как? Каким образом? — спросил мистер Рэнсом, который, как и все мы, не понял, что имел в виду старик.

— Следуя в направлении их полета… — начал Греммель.

— Нам придется следовать во всех направлениях! — возразил молодой офицер. — Разве чайки не летают беспорядочно?

— Не всегда, сударь. Будем надеяться, что сегодня они не сделают этого. Сейчас мы увидим.

С этими словами он устремил взор на море, или, вернее, на граничащую с ним часть неба.

Несколько чаек сопровождали нашу шлюпку. Остальные летали во все стороны, не придерживаясь какого-то определенного направления. Они летали вперед и назад, встречались, их пути скрещивались, некоторые парили над самой поверхностью, потом ныряли, чтобы схватить какую-нибудь рыбу и затем снова взвиться вверх.

— Нет, — произнес Греммель. — «Летучего облака» по соседству, кажется, нет. Ни его, ни какого-либо иного судна.

— Почему это? — спросил мистер Рэнсом.

Мы все хотели бы это знать.

— Очень просто, — ответил старый китолов. — Вам известно, сударь, что чайки и другие породы птиц имеют обыкновение следовать за судном, чтобы подбирать объедки, выбрасываемые за борт. Заметив судно, они обязательно полетят за ним. Если бы в эту минуту где-то поблизости находился корабль, они поспешили бы туда, во всяком случае большинство. Вместо этого они летают влево и вправо. Это доказывает, что корабля поблизости нет…

Его рассуждение было неоспоримо, а заключение неутешительно. Очевидно, мы были в полном одиночестве на всем обозримом пространстве океана.

— Ну, ребята, вы видите, каково наше положение, — сказал молодой офицер, — оно невесело. Мы могли бы погадать на монете, куда идти, но ничего от этого не выиграем. Но и оставаясь здесь, не выиграем ничего. Пожалуй, воспользуемся бризом. По крайней мере он избавит нас от необходимости работать веслами.

Никто не протестовал против этого предложения. Исходя от старшего, для нас оно было приказом. Нам оставалось только поставить парус и предоставить ветру работать.

— Если мы до ночи ничего не увидим, — произнес мистер Рэнсом после некоторого раздумья, — я знаю, что предпринять.

Мы оставались настороже до конца дня. Но солнце зашло, и ночь окутала море, а мы не заметили ничего.