"Мароны" - читать интересную книгу автора (Рид Майн)

Глава XIX. НЕЛЮБЕЗНЫЙ ПРИЕМ

Юная креолка скрылась в дверях, а Герберт остался стоять, не зная, как ему поступить. Ему уже не хотелось разговаривать с дядей, требовать у него объяснений. Теперь нечего было и сомневаться в том, что он нежеланный гость в доме дяди, и никакие извинения на заставили бы его забыть те обиды, которые ему пришлось здесь вынести. Юноше хотелось уехать немедленно, не сказав никому ни слова, и в то же время он испытывал потребность расквитаться за все. И он решил остаться хотя бы только затем, чтобы, оказавшись с глазу на глаз с Лофтусом Воганом, высказать ему в лицо все, что он о нем думает. А что из этого получится, Герберту было совершенно безразлично. Скорее всего, грубую натуру дяди не проймут упреки. Пусть так, но Герберту просто необходимо было высказать все начистоту, чтобы хоть этим удовлетворить уязвленное самолюбие.

Из дома донеслись приглушенные звуки арфы. Они не оказали на Герберта умиротворяющего действия. Наоборот, музыка еще больше разожгла его гнев. Она казалась насмешкой над его жалким, унизительным положением. Но он тут же откинул подобные мысли. Нет, не может быть, чтобы его намеренно терзали этими сладкими звуками — ведь это играла Кэт!

Мелодия была знакома Герберту — она как нельзя более соответствовала его печальному положению. Вскоре к звукам арфы присоединился женский голос. Герберт сразу узнал голос прелестной кузины.

Он внимательно вслушался, и ему удалось разобрать слова. Как подходили они к его думам!

«Печален мой жребий, — поведал мне горестно странник. —

И зверю лесному найдется приют в непогоду.

Один лишь я крова не ведаю, бедный изгнанник,

И нет мне защиты в дни тяжкой и горькой невзгоды».

Слова романса проникли в самую глубину его души, преисполнив его грусти и нежности. Может быть, певица выбрала этот романс, чтобы выразить ему сочувствие?

Но очарование длилось недолго. Едва замерли последние аккорды, как раздался громкий хохот плантатора и его гостя. Может быть, оба потешаются на его счет, смеются над «бедным изгнанником»?

Вскоре послышались тяжелые шаги. Дядя наконец решил почтить племянника своим присутствием. На лице его не было и следа веселости, которой он предавался всего минуту назад. Всегда красное, сейчас оно казалось почти багровым — очевидно, он выпил слишком много вина. Тяжелый, массивный лоб его был зловеще нахмурен, что не сулило любезного приема бедному родственнику.

Первые произнесенные им слова были оскорбительно холодны и грубы:

— Так, значит, ты сын моего брата?

Он не подал племяннику руки, даже не потрудился придать лицу сколько-нибудь приветливое выражение. Герберт подавил возмущение и коротко ответил:

— Да.

— Каким это ветром, скажи на милость, занесло тебя на Ямайку?

— Если вы получили мое письмо, — а вы его получили, я полагаю, — вы должны были найти в нем ответ на этот вопрос.

— Ах, вот как! — Мистер Воган не ожидал, очевидно, такого решительного и даже дерзкого ответа. — И чем же ты собираешься здесь заняться?

— Понятия не имею, — ответил Герберт с нарочитой небрежностью.

— Есть у тебя профессия?

— К сожалению, никакой.

— Ну, владеешь ты хоть каким-нибудь ремеслом?

— Тоже нет.

— На какие же средства ты рассчитываешь существовать?

— Как-нибудь проживу.

— Попрошайничеством займешься, наверно, как твой отец. Всю свою жизнь он клянчил у меня.

— В этом отношении я ему не уподоблюсь. Вы — последний человек, к которому я обращусь за помощью.

— Ты что-то уж очень заносчив! И это еще в довершение к тому позору, какой ты навлек на меня своим приездом. Ехал, словно нищий, третьим классом! И еще хвастал своим родством со мной, всем разболтал, что ты мой племянник.

— Хвастал родством с вами? — Герберт презрительно рассмеялся. — Вы, очевидно, имеете в виду мой ответ на расспросы этого огородного пугала, которому вы расточаете любезности. Хвастать родством с вами! Знай я тогда, что вы такое, я постыдился бы признаться, что вы мой дядя!

— Ах, вот как! — совсем побагровев от злости, загремел Лофтус Воган. — Вон отсюда! Чтобы ноги твоей в моем доме не было!

— Это вполне совпадает с моими намерениями. Я только хотел перед уходом высказать вам свое мнение о вас.

— Как ты смеешь, дерзкий мальчишка! Как ты смеешь!

Взбешенный юноша уже собирался бросить дяде в лицо самые обидные слова, какие только мог вспомнить, но, взглянув случайно вверх, увидел в окне напротив обворожительное личико юной креолки. Кэт смотрела на отца и кузена. Она слышала весь разговор — об этом свидельствовал ее взволнованный вид. «Он ее отец, — подумал Герберт. — Нет, ради нее я смолчу».

И, не добавив больше ни слова, он вышел из павильона.

— Подожди! — крикнул ему вслед плантатор, несколько огорошенный непредвиденным оборотом дела. — Прежде чем уйти…

Герберт остановился.

— В письме ты писал, что остался без средств. Пусть не говорят, что родственник Лофтуса Вогана вышел из его дома, не получив помощи. Вот, возьми кошелек, в нем двадцать фунтов. Только при одном условии: никому не рассказывай, что здесь произошло. И не болтай, что ты племянник Лофтуса Вогана.

Герберт молча взял протянутый ему кошелек, но через мгновение послышался звон золотых монет о гравий, и кошелек упал на дорожку к ногам Лофтуса Вогана. Смерив изумленного плантатора уничтожающим взглядом, Герберт повернулся на каблуках и, высоко вскинув голову, пошел прочь.

Брошенное ему вслед «Вон!» он оставил без всякого внимания. Возможно, он даже ничего не слышал, ибо выражение его лица явно говорило, что мысли его заняты другим. Он шел, глядя на окно, в котором только что мелькнуло прекрасное лицо. Но жалюзи были опущены, за ними никого не было видно.

Герберт обернулся. Дядя стоял нагнувшись, подбирая рассыпавшиеся по дорожке золотые монеты. Кусты скрывали от него Герберта. Молодой человек уже собирался подойти к окну, чтобы окликнуть кузину, как вдруг услышал, что кто-то совсем рядом, как будто за углом дома, шепотом произнес его имя.

Герберт поспешил на голос. Едва он завернул за угол дома, как в ту же минуту наверху открылось окно и в нем показалась та, кого он искал.

— Ах, кузен, не уходите от нас так! — умоляющим тоном сказала Кэт. — Папа поступил плохо, очень плохо, я знаю. Но он выпил лишнее за обедом. Он не такой уж бессердечный. Кузен, не сердитесь, простите его!

Герберт хотел было ответить, но Кэт снова заговорила:

— Я знаю, у вас нет денег, и вы отказались взять их у папы. Но вы ведь не откажетесь принять помощь от меня? Здесь немного — это все, что у меня есть. Возьмите!

Какой-то блестящий предмет со звоном упал к ногам Герберта. Он увидел, что это шелковый кошелечек. Герберт поднял его. В нем лежала одна золотая монета.

Герберт постоял, раздумывая, готовый, казалось, принять дар, но затем пришел к иному решению.

— Спасибо, — сказал он. И прибавил более сердечно: — Спасибо, кузина Кэт. Вы были добры ко мне, и хотя, может быть, мы никогда больше не встретимся…

— Не говорите этого! — прервала его молодая девушка, умоляюще на него глядя.

— Да, нам едва ли суждено встретиться, — продолжал он. — Ваш дом для меня чужой. Мне остается только покинуть его. Но, где бы я ни был, я не забуду вашей доброты. Как знать, удастся ли мне отплатить вам за нее — чем может быть полезен вам такой бедняк, как я? Но, если вам понадобятся сильная рука и преданное сердце, помните, Кэт Воган, — на свете есть человек, на которого вы можете твердо положиться. Спасибо вам за все!

Оторвав от кошелька голубую ленту, Герберт кинул его вместе с монетой обратно в окно. Затем, прикрепив ленту к пуговице на груди сюртука, он сказал:

— С этой лентой я буду чувствовать себя богаче, чем если бы мне подарили все имение вашего отца. Прощайте, милая кузина, и да благословит вас Бог!

Кэт не успела сказать ни единого слова совета и утешения, как Герберт повернулся и скрылся за углом.