"Без пощады" - читать интересную книгу автора (Рид Майн)

Глава VIII. СЦЕНА В КАМЕНОЛОМНЯХ

— Ну, двигайся же, Джинкем! Чего ты плетешься, как безногий!.. Живее же, говорят тебе!

Эти хриплые окрики сопровождались градом ударов палкой по спине небольшого осла, полускрытого под тяжестью двух огромных корзин, висевших у него по тощим бокам.

— Да будет тебе, Джек, мучить бедное животное! Дай ему передохнуть. Ведь этот подъем — один из самых тяжелых.

— Да, но зато корзины-то почти пустые. Чего ему еще? Уж очень ты жалостлив, Уинни!

— А у тебя совсем нет сердца, Джек. Когда он еще недавно нес эти корзины в Моннертс,

они были полны доверху. Туда и назад — четырнадцать миль, и без отдыха. И он ничего не ел, кроме того, что ущипнет мимоходом.

— Тем больше ему хочется поскорей попасть домой. Если бы он умел говорить, то, наверное, сказал бы то же самое, что говорю я.

— Может статься. Но все-таки он очень устал и, конечно, еле тащит ноги. Ты хоть не бей уж его больше, Джек, слышишь?

— Ну, ладно, не буду… Ползи же скорее, Джинкем. Еще какая-нибудь миля — и ты будешь дома, на лужайке, по самые уши в хорошей, сочной траве. И полакомишься всласть и отдохнешь там до утра. Постарайся еще немножко, пошевеливайся!

Точно поняв, что ему говорят и какую оказывают милость, осел стал напрягать последние силы, истощенные долгим трудным переходом по горам и такой же долгой голодовкой.

Хозяева осла были мужчина и женщина, оба довольно необычного вида. Мужчина отличался очень маленьким ростом и ковылял на деревянной ноге. Женщина была выше его на целую голову, именно потому, что сам-то он был уж очень мал. Простая, домотканая, мешковато скроенная и сшитая одежда не могла испортить ее красивой стройной фигуры; а глаза и волосы были так хороши, что многие герцогини и принцессы охотно отдали бы за них все свои драгоценности, если бы можно было купить такие живые глаза и заставить чужие волосы расти на своей голове. Эти волосы, черные, как вороново крыло, длинные и густые, были свернуты жгутом и заколоты вокруг головы шпильками. Как волосы, так и огромные черные глаза под такими же черными пушистыми бровями, с длинными ресницами, бронзовый цвет кожи и черты лица были присущи скорее цыганскому типу. Напоминало об этом же и то, что на всем облике молодой женщины лежала печать привычной неопрятности, и каждый, взглянув на нее, мог сказать:

«Какая бы это была красавица, если бы она имела обыкновение умываться, причесываться и одеваться!»

Тот, с кем она шла, был ее старший брат, за свою подпрыгивающую походку, к которой вынуждала его деревянная нога, прозванный «Джеком-Прыгуном». Он тоже был похож на цыгана, хотя вместе с сестрой происходили от одних и тех же родителей, коренных англичан. Оба они, подобно цыганам, занимались продажей кур и другой птицы на двух ближайших рынках — в Монмаутсе и Россе. Тщедушный и вялый, Джек невольно подчинялся своей младшей сестре, Уинифреде, обладавшей избытком силы и энергии.

День был рыночный, и брат с сестрой ходили в Монмаутс, где продали свой товар и накупили себе кое-чего другого, необходимого в хозяйстве. До вершины перевала оставалось немного, а остальная часть дороги была легче для усталых путников. Впрочем, Уинифреда поднималась таким легким и эластичным шагом, словно и понятия не имела об усталости. Измучились только Джек да больше всего бедный ослик.

Но отдых для этого терпеливого четвероногого неожиданно наступил раньше, чем ему было обещано хозяином. В одном месте, где дорога врезалась между двумя откосами, поросшими густым кустарником, из-за кустов вдруг выскочил человек, вид которого мог привести в содрогание любых мирных путников, не подготовленных к таким встречам. Но те, перед которыми он так внезапно появился, не только не выразили испуга, а, напротив, вполне по-дружески приветствовали его.

Это был мужчина лет за тридцать, исполинского роста и богатырского телосложения, с целой копной темно-русых щетинистых, торчащих во все стороны волос на огромной голове, с рыжей окладистой всклокоченной бородой и глазами, похожими на горящие уголья; он также напоминал цыгана. Кафтан из толстого сукна бутылочного цвета и красный плисовый жилет были изодраны, словно их владельцу пришлось продираться сквозь колючую растительность. Лицо и руки у него были такие же грязные, как у той, которая в это время приоткрыла в улыбке свои прекрасные зубы.

— Ну, что слышно нового внизу, возле Моннертса? — спросил, поздоровавшись, исполин, хлопнув Джека по плечу.

— Нового много, Роб, — ответил тот. — Так много, что если бы все написать, то понадобилось бы столько бумаги, сколько войдет, примерно, в обе эти корзины.

Хромой привык разнообразить свой товар, отбирая все, что ему попадало в руки; так же разнообразны были и цветистые обороты его речи.

— Поделись со мной хоть частью этих новостей, Джек, — сказал тот, которого звали Робом, и спокойно присел на выступе откоса, вынуждая тем самым остановиться и своих собеседников, к огромному удовольствию измученного осла.

— Гроза надвигается, Роб, гроза с оглушительным громом и смертоносными молниями, — начал Джек, располагаясь рядом с приятелем, между тем как его сестра осталась стоять, сложив руки под своим грязным передником. — Весь рынок был полон забияк как от Реглена, так и от лорда Уорстера. Они заставляли всех встречных и поперечных кричать здравицу королю, а кто не хотел, тех лупили с обеих сторон.

— А Джек этого очень боится, потому и орал громче всех. Я думала, у него глотка лопнет от усердия! — насмешливо добавила сестра.

— А ты полагаешь, сладко бы мне было, если бы за мое молчание они повалили бы меня, сняли мою деревяшку да ею и переломали бы мне ребра? — огрызался Джек. — Разве ты не видела, как одного храбреца, осмелившегося крикнуть: «Да здравствует парламент», чуть в клочья не разнесли? Поэтому я и орал что было мочи: «Да здравствует король», а про себя добавлял другое. От этого у меня в душе ничего не изменилось, да и тело не пострадало. Оно у меня и так уже достаточно искалечено. Роб знает, о чем я думаю. Он во мне не усомнится, как ты, сестрица, ни зубоскаль.

— Знаю, знаю, — успокоительно сказал Роб. — Ты такой же свободнорожденный форестерец, как и я, и не можешь быть заодно с теми роялистами и папистами, которые хотят закрепостить нас и заставляют работать дни и ночи только на них да их разодетых кукол-любовниц, черт бы их всех побрал! А что зря не следует лезть в петлю или под нож — с этим я тоже согласен…

Круто оборвав разговор с Джеком, рыжебородый обратился к Уинифреде, всем своим видом показывая, что ему хотелось бы поговорить с нею наедине. Джек понял это и потихоньку погнал осла дальше. Роб поднялся и стал напротив молодой девушки.

Эти двое людей вполне подходили друг другу. Оба высокие, сильные, в цветущем возрасте — Уинифреда была лет на десять моложе Роба; оба смелые, бесстрашные и решительные, и, несмотря на убожество одежды и даже некоторую неопрятность, оба полны особого, природного величия, не зависящего от среды и обстановки. Чувствовалось, что они должны любить друг друга. И это было верно: их взаимная любовь была такая же пламенная, чистая и нежная, как если бы их сердца бились не под грязными лохмотьями, а под шелком и бархатом придворных одежд. Но, оставшись наедине, они не обменялись ни одним словом о любви. Должно быть, они считали это излишним.

— Обо мне ты ничего там не слыхала, Уинни? — спросил Роб, наклоняясь к девушке, хотя она была не намного ниже его.

— Слышала, Роб.

— Да? А что именно?

— Удивляются, как это ты бежал из тюрьмы, и обвиняют Уилли Моргана в том, что он помог тебе. Третьего дня пришел отряд из Лиднея с тем офицером, который недавно поступил на службу к сэру Джону Уинтору… Кажется, его называли Тревором…

— Верно, Тревором. Я его знаю. Это он меня и засадил в тюрьму, — перебил Роб.

— Разве он?.. Хорошо, запомним. Ну, так вот, этот Тревор схватил Моргана и потащил его в Лидней, где сэр Джон устроил собственную тюрьму. Там случилась маленькая передряга. Моннертский губернатор, лорд Герберт, сказал, что Морган подсуден ему, а лорд Уинтор объявил, что так как ты попался на браконьерстве в здешних лесах, а Морган тебе помогал, то это дело подсудно ему, Уинтору. Ну, за ним и осталось последнее слово, и Уилли теперь у него. А он и вправду немножко помог тебе, Роб?

— Не только немножко, а полностью. Если бы не он, я и по сей день сидел бы в Лиднее. А вот теперь он и сам попал туда. Но я думаю, ему недолго там быть, если то, что я сам слышал, верно…

— А что ты слышал, Роб?

— Да я познакомился с теми, кто на днях побывал в Лиднее и принес оттуда слухи, что парламент выгнал из Лондона короля и повернул теперь все по-своему. Если это окажется верным, то ведь и лорду Уинтору недолго осталось своевольничать. Мы, форестерцы, покажем ему теперь то, что он не привык видеть. Нам поможет один человек. Быть может, он и станет у нас во главе всех.

— Кто же это, Роб?

— Это один из настоящих друзей народа. Он только что вернулся с войны. Храбрец такой, каких мало, и притом честный человек.

— О, я знаю, о ком ты говоришь! — воскликнула девушка. — О сэре Ричарде Уольвейне, верно?

— Совершенно верно, Уинни. Он самый и есть. А ты разве знаешь его?

— Знаю. Он прежде часто бывал в Холлимиде, чуть ли не каждый день. И как, бывало, едет мимо нас, непременно остановится, чтобы поговорить с Джеком. Думается, кое-кто в Холлимиде помнит его еще лучше меня.

— Кто же именно?

— Старшая дочка мистера Поуэля, мисс Сабрина. Я это знаю по секрету от их прислуги.

Девушка пустилась в подробности, не забыв упомянуть о слуге сэра Ричарда, Губерте, который, по ее словам, тоже не упускал случая «почесать язык» с ее братом. Эти подробности заставили было Роба нахмуриться, но он превозмог себя и, не высказав мелькнувшего у него ревнивого подозрения, заговорил с девушкой более теплым тоном:

— Ну, вот, дорогая Уинни, — продолжал он беседу, — этот самый сэр Ричард, как мне говорили, начинает набирать солдат для парламента. Если это правда, то одним из этих солдат, и, наверное, не худшим, будет и Роб Уайльд. Надеюсь, что он в грязь лицом не ударит.

— О, ты будешь самым храбрым из всех, милый Роб! — вскричала девушка.

И в пламенном порыве она бросилась своему собеседнику на шею, покрывая его лицо жгучими поцелуями.

Весь дрожа от блаженства, Роб отвечал девушке такой же бурной лаской, до боли стиснув ее в своих мощных объятиях, хотя она и сама была не из хрупких. Но вдруг он разжал руки, к чему-то прислушиваясь. Его примеру последовала и девушка. Тонкий слух лесного браконьера не обманул Роба: со стороны Руардина ясно слышался топот, по крайней мере, двух лошадей. Может статься, это были друзья, но, быть может, и враги. Совесть человека, промышлявшего чужой дичью и вдобавок еще убежавшего из тюрьмы, подсказывала, что это скорее всего враги. Поэтому первым движением Роба было броситься назад в кусты и оставить девушку одну на дороге; ее, наверное, никто не тронет. Но, пока он будет карабкаться на крутой откос, к месту, где густо разросся кустарник и можно укрыться, всадники легко увидят его. Они неслись вскачь и в любое мгновение могли их обнаружить. К счастью, Роб заметил в противоположном откосе покрытый сорняком пролом и вспомнил, что это, должно быть, вход в старые, давно заброшенные каменоломни, где когда-то добывался известняк. Недолго думая, он схватил девушку за руку и увлек за собой в пролом. Уинифреда поняла, в чем дело, и доверчиво последовала за ним.

Но было поздно. Ехавший впереди всадник — Реджинальд Тревор — успел заметить беглецов и пустил своего коня вслед за ними. Через минуту, не слезая с седла, так как пролом был достаточно высок и широк для лошади со всадником, преследователь очутился в обширной каменоломне, лицом к лицу с Робом и его возлюбленной. Видя, что их попытка скрыться не удалась, молодые люди остановились и стали ожидать преследователя.

— А, это ты, мой милый великан! — весело закричал Реджинальд, окидывая беглецов насмешливым взглядом. — А с тобой сестрица Джека-Прыгуна. Знаю и их обоих. В любовь, что ли, вы тут играете? Ха-ха-ха! Парочка подобралась на славу… Жаль, что мне невольно пришлось прервать ваше приятное свидание. Но вы сами виноваты: что бы вам пораньше, не у меня на глазах, залезть сюда, а не целоваться на открытой дороге?.. Эх, неприятно мне это, но делать нечего. Придется разлучить вас, милые голубки… Ну, — продолжал всадник, обнажая шпагу, — марш за мной, мистер Роб! В Лиднее соскучились по тебе, и я дал слово, что недолго заставлю тамошних твоих друзей томиться в разлуке с тобой.

— Как бы вам не пришлось нарушить ваше слово, — спокойно сказал Роб, вытаскивая из-под кафтана длинный складной нож и готовясь к защите.

Это было полной неожиданностью для королевского офицера, не предвидевшего сопротивления. Не показав, однако, и вида, что удивлен, Реджинальд направил коня прямо на браконьера с очевидной целью опрокинуть его и взмахнул саблей для удара.

Но нанести удар ему не удалось. Роб быстро бросился вперед и вонзил лезвие своего ножа прямо в ноздрю белому коню, который, пронзительно заржав от боли, поднялся на дыбы и обернулся кругом. Это сразу отдало офицера во власть того, над кем он только что смеялся, и в следующее мгновение он почувствовал, как железные руки обхватили его и стащили с седла.

Слуга Реджинальда не оставался праздным зрителем и поспешил на помощь своему господину. Но едва он успел приблизиться с обнаженным кортиком, как Уинифреда, на которую слуга не обратил было никакого внимания, тигрицей набросилась на него, сдернула с лошади и швырнула на землю. Таким образом, не прошло и нескольких минут, как офицер и его слуга, обезоруженные и спешенные, очутились в плену у своих почти безоружных противников.

Вдоволь насмеявшись над своими пленниками, Роб, наконец, сказал:

— Я отпущу вас обоих, если вы дадите мне слово, что не станете злоупотреблять моим великодушием и не нападете снова на меня… Впрочем, — прервал он сам себя, — от этой опасности я на время могу избавиться и другим способом… Вот, смотрите! — продолжал он, ломая на куски шпагу и кортик пленников и бросая обломки им под ноги. — Теперь можете сесть на лошадей и продолжать свой путь, — с насмешливым поклоном заключил браконьер, отступая назад.

Королевский офицер молча встал, помог своему слуге подняться на ноги и сесть в седло, потом сел и сам на свою лошадь, все еще дрожавшую от боли, в то время как из носа ее текла кровь. После этого господин и слуга поспешили выбраться из пещеры, где все произошло иначе, чем они ожидали, когда въезжали в нее, и пустились прямо к дороге.

— Ну, на время мы от них избавились, Уинни! — произнес Роб, глядя вслед исчезающим за поворотом всадникам. — А ловко мы с ними расправились, ха-ха-ха! Но, разумеется, этим дело не кончится, и нам немало придется еще повозиться с этими франтами… Впрочем, быть может, мы и одолеем их, как ты думаешь, Уинни, а?

— Конечно, милый Роб! Бог нам поможет! — убежденно ответила девушка, снова бросаясь в крепкие объятия своего возлюбленного.