"Путь вниз" - читать интересную книгу автора (Матесон Ричард)

49 дюймов

Выйдя из ванной с мокрым, распаренным от душа и бритья телом, он застал Лу в гостиной за вязаньем. Телевизор был выключен, и тишину нарушал лишь шелест редких машин под окнами дома.

Скотт задержался в дверях, глядя на Лу.

На ней был желтый халат, наброшенный на ночную рубашку. Халат и рубашка были из шелка и плотно облегали округлые выступы ее грудей, широкие бедра, длинные прямые ноги. Скотт почувствовал в нижней части живота резкое покалывание, как от электрического разряда. Как долго он не испытывал ничего подобного: то запрет врачей из-за обследований, то работа, то бремя не покидающего страха.

Лу взглянула на него и улыбнулась.

– У тебя такой свежий вид, – сказала она.

Не слова жены, не выражение ее лица, но что-то иное, необъяснимое заставило его вспомнить о своем росте и прийти в крайнее смущение. Скривив губы в жалкое подобие улыбки, Скотт прошел к дивану и сел рядом с Лу, тут же пожалев о том, что сделал это.

Она потянула носом воздух и сказала: «От тебя очень приятно пахнет».

Она имела в виду запах его лосьона для бритья.

Скотт что-то тихо буркнул себе под нос, глядя на правильные черты ее лица, на ее пшеничного цвета волосы, зачесанные назад и завязанные в хвостик ленточкой.

– Ты выглядишь хорошо, – сказал он. – Просто здорово.

– Здорово! – усмехнулась она. – Не я, а ты.

Скотт резко наклонился к ней и поцеловал ее теплую шею. Лу подняла левую руку и медленно погладила его по щеке.

– Такая приятная, гладкая, – пробормотала она.

Он сглотнул. Было ли это игрой воображения, его самолюбия, или она действительно разговаривала с ним как с мальчиком? Скотт медленно убрал левую руку с ее такой горячей ноги и посмотрел на белую полоску, оставшуюся у него на пальце. Две недели назад ему пришлось снять обручальное кольцо из-за того, что пальцы у него стали слишком тонкими.

Прочистив горло, он спросил безо всякого интереса:

– Что ты вяжешь?

– Свитер для Бет, – ответила она.

– А…

Скотт молча сидел и смотрел, как жена ловко работает длинными вязальными спицами. Затем порывисто положил щеку ей на плечо. Мозг его тут же отметил: «Неверный ход». И от этого Скотт почувствовал себя совсем маленьким – ребенком, приникшим к матери. Однако он не пошевелился, думая, что было бы совсем уж нелепо сразу отодвинуться. Скотт чувствовал, как мерно поднималась и опускалась ее грудь и как у него в животе от нервов что-то напряглось, да так и не отпустило.

– А что ты спать не идешь, не хочешь? – тихо спросила Лу. Он поджал губы, по спине у него пробежал озноб.

– Нет, – ответил Скотт.

Опять показалось? А может, и вправду голос его, будто лишенный мужского тона, звучал как-то слабо, по-детски? Скотт угрюмо посмотрел на треугольный вырез халата жены, на глубокую впадину между двумя высокими холмами ее грудей. От того, что он подавил в себе это желание дотронуться до них, в пальцах у него возникла нервная дрожь.

– Ты устал? – спросила Лу.

– Нет. – Ответ получился слишком резким. Уже мягче Скотт добавил:

– Немножко.

После некоторого молчания Лу спросила:

– А что же ты не доел мороженое?

Со вздохом он закрыл глаза. Может быть, это все и показалось ему, да что толку, он все равно сам чувствует себя мальчиком – нерешительным, ушедшим в себя, задумавшим глупую затею, – пробудить желание в этой взрослой женщине.

– Может, тебе принести его сюда? – спросила жена.

– Нет! – Скотт убрал голову с ее плеча и, тяжело откинувшись на подушку, мрачно оглядел комнату. Вся она была какая-то безрадостная. Их мебель еще стояла на старой квартире в Лос-Анджелесе, и здесь они поставили то, что Марти за ненадобностью и древностью хранил на чердаке.

Угнетающая комната: стены темно-зеленого цвета, ни одной картинки, всего одно окно, завешанное бумагой вместо занавесок, потертый ковер, скрывающий часть поцарапанного пола.

– Что с тобой, дорогой? – спросила Лу.

– Ничего.

– Я что-то сделала не так?

– Нет.

– Тогда что?

– Говорю же – ничего.

– Ладно, – тихо ответила Лу.

Неужели она ничего не понимает? Понятно, для нее настоящее испытание – жить в состоянии страшного напряжения, каждую секунду ожидая звонка, телеграммы, письма из Центра, но – только пока безрезультатно. И все же…

Скотт снова посмотрел на ее пышное тело, и у него перехватило дыхание.

Его мучило не только физическое желание и не столько оно, сколько страх встретить завтра и послезавтра уже без нее; Скотта изматывал ужас его положения, не поддающегося описанию.

Не несчастный случай вырвет его из ее жизни; не быстротечная болезнь, оставляющая человека в памяти родных и друзей таким, каким он был при жизни, в одночасье, безжалостно лишит его любви Лу; и не продолжительная болезнь, во время которой он, по крайней мере, оставался бы самим собой, и, хоть Лу смотрела бы на него с жалостью и страхом, во всяком случае она видела бы перед собой человека, которого знала еще до начала болезни.

Его беда была страшнее, много ужаснее.

Так пройдут месяцы, может быть, целый год, если врачам не удастся остановить развитие недуга. День за днем они проживут вместе целый год, а он все будет уменьшаться. Они будут есть за одним столом, спать в одной постели, а он все будет уменьшаться. Они будут заботиться о Бет, слушать музыку, видеть друг друга каждый день, а он все будет уменьшаться. И каждый день он будет встречать какую-нибудь новую неприятность, свыкаться с каким-нибудь новым ужасным открытием. Он будет уменьшаться, и весь сложный механизм их взаимоотношений будет претерпевать какие-нибудь изменения каждый день.

Они будут смеяться, ведь это же невозможно – все время ходить с постными лицами. Возможно, однажды посмеются какой-то шутке – и это будет момент веселого забвения всех страхов. А затем снова на них обрушится темным океаном, сметающим на своем пути все преграды, ужас: смех смолкнет, и радости придет конец. И правда, от которой по телу бегут мурашки, правда о том, что он уменьшается, вернет им все их страхи и омрачит жизнь.

– Лу.

Она повернула к нему голову. Скотт наклонился, чтобы поцеловать жену, но не смог дотянуться до ее губ. Придя в раздражение, он отчаянным движением встал коленом на диван и запустил правую руку в копну ее шелковистых волос, нервно надавливая ей на голову кончиками пальцев.

Резким движением отклонив голову Лу назад, Скотт впился в ее губы и вдавил ее своей тяжестью в подушку. Из-за неожиданности происшедшего губы Лу были напряжены.

Он услышал, как упали на пол свитер и клубок и как приятно шуршали в его сжимающихся пальцах ее шелковистые волосы. Скотт провел рукой по ее мягкой податливой груди. Оторвавшись от ее губ, впился своими полуоткрытыми губами в ее шею, сладостно-медленно покусывая зубами ее теплую кожу.

– Скотт! – задыхаясь, произнесла Лу.

От ее голоса он будто вмиг обессилел. Им овладело чувство холодной пустоты внутри. Почти устыдившись того, что он сделал. Скотт отодвинулся от жены. Руки его безвольно сползли с ее тела.

– Милый, что такое? – спросила она.

– Разве ты сама не знаешь? – и Скотт неприятно поразился тем, как дрожит его собственный голос. Быстрым движением он приложил руки к щекам и прочел во взгляде жены, что она вдруг все поняла.

– О, милый мой, – сказала Лу, наклонившись к нему. Своими теплыми губами она прижалась к его губам, а он все так и сидел, будто окаменев. Ее ласки, голос, поцелуй – все было лишено страсти, все было не так как у женщины, страстно желающей своего мужа. В голосе Лу, в ее прикосновениях была только снисходительность доброй женщины, жалеющей беднягу, который захотел близости с ней.

Скотт отвернулся.

– Милый, не надо, – с мольбой в голосе произнесла она и взяла его за руку. – Откуда же мне было знать? Ведь в последние два месяца между нами ничего не было… даже ни одного поцелуя, ни одного…

– У нас совсем не было для этого времени, – сказал он.

– Так в этом-то все и дело, – продолжала она. – Как же я могла сдержать удивление? Разве не так?

Скотт сделал глотательное движение, и в горле у него раздался сухой щелчок.

– Может, и так, – произнес он едва слышно.

– Милый. – И она поцеловала его руку. – Не говори так, будто я… будто я тебя оттолкнула.

Скотт засопел носом.

– Мне кажется, что… что это было бы немножко нелепо, – сказал он, пытаясь показаться спокойным. – Со мной вот таким. Это было бы…

– Милый, прошу тебя. – Она не дала ему докончить. – Ты все усложняешь.

– Посмотри на меня, – сказал он. – Что уж тут усложнять?

– Скотт, Скотт. – И она прижала его маленькую ручку к своей щеке. – Если бы я могла хоть словом помочь.

Он посмотрел мимо нее, не решаясь встретиться с ней взглядом. И сказал:

– Ты здесь ни при чем.

– Почему из Центра-то не звонят? Почему все никак не разгадают тайну болезни?

Теперь он знал, что мужская сила вся из него вышла. И даже помышлять о близости с Лу было как-то глупо.

– Обними меня, Скотт, – сказала Лу.

Несколько секунд он сидел неподвижно, опустив подбородок, с остановившимся, ничего не выражающим взглядом, который делал непроницаемой застывшую на его лице маску отчаяния. Затем отнял от лица правую руку и попробовал обнять ею Лу; казалось, что руки его не хватит, чтобы обхватить ее поясницу. Мышцы его живота свело судорогой. Скотту хотелось подняться с дивана и уйти прочь. Он чувствовал себя тщедушным, нелепым созданием, смешным карликом, который вознамерился совратить нормальную женщину. Скотт сидел, будто застыв, чувствуя сквозь ее шелковую одежду тепло ее тела. И он скорее согласился бы умереть, чем сознаться ей в том, что под тяжестью ее руки у него ломило плечо.

– У нас могло… могло бы получиться, – сказала Лу призывно. – Мы…

Скотт как-то странно завертел головой, как будто высматривая путь к бегству.

– Хватит, Лу. Оставь это. Забудь об этом. Я был дураком…

Он убрал с Лу правую руку и до боли сжал ею косточки пальцев левой руки.

– Просто оставь это, – сказал он. – Оставь.

– Любимый, я бы не сказала, что это очень хорошо с твоей стороны, – запротестовала Лу. – Ты не думаешь, что…

– Нет, я не думаю! – ответил он резко. – И ты тоже так не думаешь.

– Скотт, я знаю, что тебе больно, но…

– Прошу, забудь об этом. – Глаза его были закрыты, сквозь сжатые зубы слова проходили чуть слышно и предостерегающе.

Лу молчала. А Скотт дышал так, будто ему не хватало воздуха. Вся эта комната, в которой они сидели, стала для него местом гибели всех его надежд.

– Ладно, – наконец прошептала Лу.

Скотт покусывал нижнюю губу. Наконец он сказал:

– Ты написала об этом своим родителям?

– Моим родителям? – В глазах жены Скотт прочел удивление.

– Я думаю, тебе следовало бы это сделать, – сказал он, тщательно контролируя свой голос. Потом слабо пожал плечами:

– Узнай, сможешь ли ты у них пожить. Ты понимаешь.

– Я не понимаю, Скотт.

– Ладно… не считаешь ли ты, что было бы полезно посмотреть правде в глаза?

– Скотт, чего ты хочешь?

Он опустил подбородок, чтобы скрыть нервное глотательное движение.

– Я хочу, – сказал он, – сделать необходимые распоряжения по поводу тебя и Бет на тот случай…

– Распоряжения! А что мы…

– Ты перестанешь наконец перебивать меня?

– Распоряжения! Что мы, мебель какая-нибудь, чтобы ты делал распоряжения… распоряжался нами, как имуществом?

– Просто я стараюсь реально смотреть на вещи.

– Ты все время стараешься быть жестоким. И только потому, что я не знала, что…

– О, прекрати это, прекрати. Я вижу, с тобой бессмысленно пытаться говорить по-деловому.

– Ладно, давай по-деловому, – сказала она, и от сдерживаемого гнева у нее напряглось лицо. – Ты предлагаешь мне оставить тебя здесь и уехать с Бет? Это то, что ты называешь деловым подходом?

Руками он вцепился в свои колени.

– А что, если в Центре ничего не найдут? Что, если они никогда ничего не найдут?

– Ты думаешь, что если они ничего не найдут, я должна буду тебя оставить?

– Я думаю, что для тебя это будет лучше всего, – сказал он.

– Но я так не думаю!

И она заплакала, закрыв лицо руками; слезы просачивались между ее пальцами. Скотт же, будто онемев, сидел весь какой-то беспомощный и смотрел на ее вздрагивающие плечи.

– Извини меня, Лу, – сказал он. Но голос его подвел – в нем совсем не было раскаяния.

Она ничего не могла сказать в ответ – ее душили рыдания.

– Лу. Я… – Он протянул свою мертвенно-холодную руку и положил ее на колено Лу. – Не плачь. Я не стою этого.

Она помотала головой, будто оказалась перед сложной, неразрешимой проблемой. Затем шмыгнула носом и вытерла слезы.

– Вот, возьми, – сказал Скотт, протягивая ей носовой платок, который достал из кармана халата. Молча Лу взяла платок и прижала его к своим мокрым щекам.

– Прости, – сказала она.

– Тебе не за что просить прощения. Это я виноват. Я сорвался, потому что почувствовал себя как-то глупо, нелепо.

«А теперь, – подумал Скотт, – я ударился в обратное – в самобичевание, самоуничижение. Воспаленный мозг способен на самые разные направления мысли, вплоть до полностью противоположных».

– Нет. – И она резко прижала ко лбу кончики пальцев. – Я не имею права… – фраза повисла в воздухе. – Я постараюсь быть более понятливой.

На мгновение ее взгляд задержался на полоске белой кожи, которая осталась у него от обручального кольца. Затем, вздохнув, она встала и сказала:

– Я пойду приму душ.

Он проследил взглядом, как она прошла по комнате и вышла в коридор. Он слышал ее шаги и щелчок замка в ванной комнате. Очень медленно Скотт встал и прошел в спальню.

Лежа в темноте, он глядел в потолок.

Пусть поэты и философы утверждают, что человек больше, чем просто кусок плоти, пусть они рассуждают о его непреходящей ценности и о величии его души. Да только все это чушь.

Приходилось ли им обнимать женщину руками, короткими настолько, что их невозможно было свести у нее за спиной? Приходилось ли им спорить о своих мужских достоинствах с мужчиной, которому они едва ли были по пояс?

Лу вошла в спальню, сняла халат и положила его на кровать в ногах. В темноте Скотт услышал сухой шелест материи. Потом она села, и на ее половине прогнулся матрац. Затем она вытянула ноги, и Скотт услышал, как ее голова мягко упала на подушку. Весь в напряжении, он лежал, чего-то ожидая.

Через минуту Скотт услышал шелест шелковой ткани и почувствовал на груди прикосновение ее руки.

– Что это такое? – спросила она тихо.

Скотт молчал.

Она приподнялась на локте.

– Скотт, это твое кольцо, – сказала она. Лу ощупывала кольцо пальцами, – он почувствовал, как тонкая цепочка чуть-чуть врезалась ему в шею.

– И ты давно носишь ее на шее? – спросила она.

– С того времени, как снял кольцо с пальца, – ответил Скотт.

С минуту они молчали. Затем он услышал ее полный любви голос.

– О, любимый! – Ее руки призывно обвились вокруг него, и вдруг он почувствовал через ее шелковую рубашку жар прижимающегося к нему тела. Она впилась в его губы своими ищущими губами и вцепилась в его спину ногтями, как кошка запускает свои когти, и от этого у него по спине пробежал озноб.

И вдруг к нему вернулась вся его сила, и притупленный голод по женскому телу вырвался из него молчаливыми, грубыми ласками. Его руки бегали по ее пылающему телу, трогали и ласкали его. Открытым ртом он жадно хватал ее губы. Темнота комнаты ожила, и их переплетенные тела охватило пламя страсти. Слова были ни к чему. Ищущие руки, нетерпеливые толчки, кипение крови, сладкие мучения, от которых страсть томится еще больше, служили им лучше ненужных слов. Их тела говорили языком куда более понятным.

А когда все закончилось и ночь набросила на сознание Скотта свое черное тяжелое покрывало, он уснул, довольный, в теплых объятиях Лу. И хотя бы на одну ночь к нему вернулся душевный покой, канули в забытье все его страхи.