"Аванпост" - читать интересную книгу автора (Рейто Енё)Глава десятаяНаутро они двинулись дальше, и Голубь теперь уже шел в строю. К искреннему сожалению Троппауэра, на четыре пары сзади. Все бодро и весело трогались в путь, но сейчас, когда, миновав половину пустыни, они оказались в таком месте, где до ближайшего оазиса нужно было шагать три-четыре дня, измученные солдаты едва волочили по песку ноги. Ввечеру разбили в пустыне лагерь. Фельдфебель Латуре уже поджидал их со своим постоянно идущим впереди патрульным отрядом. Посмотрев на старого легионера, никто бы не сказал, что он проделал утомительный путь. Если он и похудел слегка, то только от досады. Словно куча тряпья, свалилась рота на горячий, голый песок. Латуре расставил посты, назначил легионеров в патруль на завтра. Вдруг он заметил Голубя, который стаскивал вещмешок. — Рядовой! — Oui, mon chef! [ — Вам было приказано ехать в повозке. Как вы попали в строй? — По моей просьбе господин лейтенант разрешил мне поменяться местами с более тяжелым больным. — Я надеюсь, что вы… в очень скором времени будете весьма тяжело больны… Утром за полчаса до построения явитесь ко мне, пойдете в патрульный отряд. Rompez! Отойдя, Голубь удовлетворенно потер руки. Старый добрый злюка Латуре уж позаботится о том, чтобы он погиб «при исполнении…». Потом он пошел побродить между холмами: вдруг опять где-нибудь увидит привидение. Нравилась ему эта благородная дама-призрак. Голубь сел и вытащил губную гармошку, чтобы подманить ее. Увы, напрасно… Видно, напугал он покойницу… — Дивный вечер, приятель!… — раздался рядом с ним голос Троппауэра. Приземистая, мощная фигура поэта была серой от пыли с головы до ног. Раскинув руки, он воскликнул: — О, Сахара, царица пустынь, будь благословенна твоя пыль, которой ты приветствуешь великого поэта!… — Какие возвышенные слова, — одобрил Голубь. — Так держать… Не прочитаешь ли чего-нибудь новенького? Я уже который день не наслаждаюсь твоими рифмами. — Было несколько удачных строк… Но сейчас я должен проститься, Голубь, сейчас не могу читать… Пустыня зовет меня. Что-то сегодня бередит мне душу! Какой-то страх. Или мысль… Прощай! И он удалился вразвалку… Перебирать свои наполеоновские пряди и ломать голову над новыми рифмами. Его фигура быстро скрылась в темноте… Голубь же размышлял о том, как ему уладить свои отношения с убитым, чтобы избавиться наконец от угрызений совести. Наверное, он сделает так: просто все упакует и сдаст на склад, где хранятся солдатские вещи. Когда он умрет, сверток вскроют, а там будет адрес с запиской, чтобы деньги и все ценное передали наследникам Анри Гризона. Последний адрес мсье Гризона: авеню Мажента, дом 9. Теперь можно идти… Бах! Выстрел… Голубь вскочил и завертел головой… В лагере уже трубили тревогу. Он бросился к роте. Лейтенант выскакивает из палатки в сетке для волос, а внутри продолжает играть граммофон. Почему в легионе у каждого лейтенанта есть портативный граммофон? — проносится в голове у Голубя. — Откуда стреляли?… — спрашивает лейтенант. Никто не может ему ответить. Во все стороны отправляют поисковые бригады, Через десять минут они возвращаются. Святый Боже! Несут Троппауэра… Бедный поэт… Голубь едва может устоять в строю, ему хочется броситься к другу… — Докладывайте! — обращается к тому лейтенант. — Как было дело? Троппауэр привстал. Рана не серьезная, пуля попала в руку. — Откуда мне знать, кто стрелял и откуда, — сказал он. — Я гулял, погруженный в мечты, я все-таки поэт… Гюмер Троппауэр, если вам не знакомо мое имя, лирик… — Рядовой! — рявкнул лейтенант. — Доложить как полагается! — Пожалуйста, пожалуйста, — успокоил его Троппауэр, которому врач промывал рану. — Я гуляю, вдруг выстрел, один, пуля прошила руку, я падаю. Потому что, побеги я, стрелок пальнул бы из засады еще. А так он решил, что я убит. — Трубите еще раз построение, — бросил лейтенант унтер-офицеру. Загремела труба. — A terre! — скомандовал лейтенант. Все положили ружья. Лейтенант и унтер-офицер переходили от ружья к ружью, проверяя затворы и стволы. У того, кто ранил Троппауэра, не было времени почистить их после выстрела. — Вот оно! — крикнул наконец сержант. В руках у него было ружье Голубя. — Рядовой! Голубь сделал шаг вперед. — Где вы были, когда раздался выстрел? — Гулял, но оружие было не со мной. — Вас кто-нибудь видел? — Рядовой Троппауэр. Мы с ним разговаривали за пять минут до выстрела. — Вы ссорились? — Что вы. Поэт — мой лучший друг. — За мной, марш! Лейтенант пошел к санитарной повозке, где Троппауэру как раз бинтовали руку. Голубя конвоировали два унтер-офицера. — Рядовой! В вас стреляли из ружья этого человека. Троппауэр в изумлении приподнялся. — Это исключено. — Что за тон?! — накинулся на него лейтенант. — Вы виделись с ним перед случившимся? — Да. Голубь просил, чтобы я прочел ему свои стихи, он любит мою поэзию, ведь я, если вы случайно не знаете, поэт, я… — Замолчите! Было у этого человека ружье, когда вы разговаривали? Троппауэр торжествующе воскликнул: — Ничего похожего! Он сидел у подножия холма, посреди Сахары, и не было у него другого оружия, кроме губной гармошки… Лейтенант пошел вымерять расстояние до холма, где сидел Голубь. Посчитал, сколько шагов до лагеря и обратно. Меньше чем в полчаса не уложиться, и то бегом. Значит, Голубь не виновен. — Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил лейтенант Троппауэра. — Верно, какой-нибудь завистник. У художника всегда много завистников. Виновник не объявился. Голубь раздумывал, стоит ли рассказать о привидении. Все-таки это странно: сначала его преследует привидение, потом из его ружья кого-то ранят… Может, это дело рук грустного призрака?… Но Троппауэр-то чем провинился? Голубь остался возле Троппауэра и читал ему его стихи, которые раненый слушал с закрытыми глазами… — Извини, Голубь… Рядом возникла фигура графа. Его мелодичный, нежный голос был сама деликатность и предупредительность. — Милый Троппауэр, — обратился он к больному, — мне так малы твои ботинки. Я даже хромаю. Прошу тебя, давай поменяемся обратно. Поэт обменялся с графом башмаками. Удивленный Голубь поинтересовался, в чем дело. — Еще в Оране, в вечер перед выступлением, — объяснил Троппауэр, — граф попросил меня поменяться ботинками, потому что я все равно иду в город, стало быть, ботинки придется чистить, а он хотел бы лечь, но его обувь заляпана чем-то красным, и он вынужден будет с ней возиться. Ну, ты знаешь, каковы поэты? Я поменялся с ним, а наутро мы уже выступили… Значит, мои ботинки ему малы… Прочитай то место, где я сравниваю любовь со спелым яблоком, когда оно падает с дерева… Голубь стал читать, а поэт слушал, закрыв глаза и млея от наслаждения… |
|
|