"Мимолетный привкус бытия" - читать интересную книгу автора (Типтри-младший Джеймс)

II

…Царственная женщина невиданного роста бредет среди быстро плывущих серых облаков. Охваченная горем, она движется, потрясая густыми волосами; она хватается за голову, за сердце — владычица, погруженная в траур, вышедшая на берег зловещего моря. К ногам ее жмутся закованные в цепи твари: тигр — грустное воплощение былого величия, обезьяна, передразнивающая ее отчаяние. В горе женщина срывает с волос ленты, пуская их по ледяному ветру. Вот она склоняется, чтобы расковать тигра и даровать ему свободу. Однако то, что недавно было зверем, колышется, расползается, снова собирается в комок; тигр уплывает к звёздам где обретает призрачную жизнь. Обезьяна прикорнула у ее ног; женщина проводит длинными пальцами по ее голове, но обезьяна уже обратилась в камень. Женщина начинает петь о смерти, один за другим ломая на морском берегу свои драгоценные браслеты…

Эрон просыпается. Из глаз его сочится сама печаль. Он слышит в собственном горле горестные всхлипы. Он не издавал подобных звуков со времени смерти родителей — сейчас он помнит это с ужасающей точностью. Его подушка успела промокнуть. Что это значит? Как это понять? Проклятые обезьяна и тигр из стишка Лори… Прекрати! Опомнись!

Он с трудом поднимается на ноги. Сейчас глубокая ночь, а вовсе не утро. Подставляя лицо под струю воды, он остро осознаёт, что у его ног прочерчено направление — невидимая линия, ведущая сквозь оболочку корабля к болтающейся в пустоте ракете с инопланетным созданием внутри.

Хорошо, посмотрим фактам в лицо.

Он опять садится на койку, не зажигая света. Верите ли вы в телепатические способности инопланетного существа, доктор Кей? Неужто это создание — а скорее всего, некая растительная форма — ведет трансляцию на доступных человеческой душе волнах, неужто оно тного существа, доктор Кей? ·«/emphasis·неужтоспособно сеять отчаяние?

Не исключено, доктор. Возможно все что угодно, — то есть почти все.

А как же образцы тканей, снимки? Никакой структурной дифференциации, никакой нервной системы. Мозга нет и в помине. Нечто вроде крупного лишайника или цветной капусты, а Лори сравнила его с гроздью крупного винограда. Единственно, что для него характерно, — это обмен веществ и некоторая биолюминесцентность. Слабая клеточная полюсность никак не может генерировать энергию которой подвластны человеческие эмоции. Или может? Он все же склоняется к отрицательному ответу. Даже такие сложные организмы, как люди, не способны на это, а тут… Физическое явление, вроде ультразвука, тоже исключается, ведь вакуум — надежный барьер. К тому же, если бы оно обладало такими способностями, Лори ни за что бы не возвратилась в здравом уме и твердой памяти. Прожить почти год в десяти футах от создания, умеющего насылать кошмары? Такое было не под силу даже Лори. Нет, все дело в самом Эроне.

«Решено: причина во мне».

Он ложится, напомнив себе, что настало время проверить весь экипаж. Надо также провести сеанс свободных ассоциаций: возможно, другие тоже мучаются от последствий стресса. Взять хотя бы эти дурацкие «встречи» с Тигом… В прошлый раз он столкнулся с двумя случаями нарождающейся депрессии. Он займется этим сам, ничего не передоверяя Коби. Приняв такое решение, он ловит себя на тщеславии. Истина заключается в том, что люди гораздо более откровенны с Коби, чем с ним. Возможно, в нем, как и в Лори, они улавливают излишнюю святость… Он забывается с усмешкой на губах.

…Тиг просачивается сквозь стены, свернувшись, как зародыш, но с выраженными половыми признаками. Впрочем, это особенный Тиг: к примеру, он зеленого цвета. К тому же он очень пухлый, как цветная капуста или кучевое облако. Страха он не вызывает; он вообще ничего не вызывает. Эрон спокойно наблюдает, как зеленый и пухлый, облакоподобный Тиг сначала раздувается, потом сжимается и обретает призрачную жизнь среди звезд. Пухлая детская рука медленно машет ему на прощание…

Эрон вздрагивает и просыпается. Наступило утро. Он поднимается, с трудом держится на ногах. Состояние — хуже не придумаешь. Выйдя в коридор, он видит за стеклянной стенкой Соланж, сидящую за столиком. Эрону сразу становится лучше.

– Соли! Куда ты запропастилась?

– Слишком много проблем, Эрон. — Она хмурится и становится похожей на полевой цветок. — Вот выйдешь — тогда видно будет.

– Возможно, я вообще не выйду. — Эрон наливает себе горячей бурды.

– О! — Цветок выражает недоверие и одновременно уныние. — Капитан Йелластон посадил тебя на трехнедельный карантин. Срок истек. Ты полностью здоров.

– Я не чувствую себя таким уж здоровым, Соли.

– Но ты хочешь выйти? — Ее темные глаза крайне выразительны, грудь создана для того, чтобы лежать в мужских ладонях, она греет его даже через стену. Эрон пытается ответить женщине благодарной волной. Вот уже пять лет, как они любовники; он очень ее любит, с поправкой на свою невысокую сексуальность.

– Ты же знаешь, как я этого хочу, Соли. Появляется Коби с историей болезни Эрона.

– Как мои дела, Билл? Есть ли симптомы инопланетной чумы?

Теперь на лице Соланж появляется выражение нежной обеспокоенности. Это как игра, думает Эрон. Если бы при ней бронтозавр занозил лапку, Соли тоже издала бы свое сочувственное «О!» При распятии Спасителя она, наверное, отреагировала бы так же, но Эрон ее не осуждает.

– Ничего особенного, босс, разве что вы неважно спите.

– Знаю. Дурные сны. Слишком много волнений, вот и просыпаются забытые привидения. Когда я выйду отсюда, мы вновь обследуем всю команду.

– Узнаю нашего дока: когда у него появляются какие-то симптомы, он принимается искать их у всех остальных. — Коби весел, всем доволен — что ж, это только приветствуется. — Между прочим, Тайгер проснулся и только что помочился.

– Хорошо. Посмотрим, может, я смогу уговорить его поесть. Эрон застает Тига за попыткой сесть.

– Хочешь выйти и покушать, Тайгер?

Эрон отсоединяет от него все трубки и электроды и помогает выйти в коридор, к раздатчику пищи. Тиг замечает Соланж, и его рука взлетает вверх в прежнем веселом приветствии. Эрон рад столь бойкой реакции; на протяжении нескольких минут с Тигом не происходит ничего необычного. Он как ни в чем не бывало берет поднос и принимается есть. Однако после нескольких глотков из его горла раздается хрип, поднос падает.

– Позволь, Эрон, я должна войти. — Соланж поспешно натягивает изолирующий костюм.

Она приносит новые пленки, и Эрон следует дальше по коридору, чтобы их изучить. Обычно они занимаются обработкой данных в помещении для собеседований. Глядя на привычные нормальные показания, он думает о том, как хорошо постарались создатели «Кентавра». На борту хватило места даже для изолятора. Подумать только, межзвездный корабль! Он сидит внутри корабля, несущегося среди звезд… «Кентавр» — второй в своем роде. Первый назывался «Пионер». Эрон был еще третьеклассником, когда «Пионер» взял курс на звезду Бернарда. Когда он был студентом, от «Пионера» поступил красный сигнал — ничего.

Что там вращается вокруг звезды Бернарда — скала? Газовый клубок? Этого не суждено узнать, поскольку «Пионер» больше не приближался к Земле на расстояние осмысленного сигнала. Эрон работал в ординатуре, когда было объявлено, что корабль потерян. Его регулярный идентифицирующий сигнал перестал звучать, заглушенный радиопомехами. Что произошло? Кто знает… Первый корабль был гораздо меньше и двигался гораздо медленнее. «Кентавр» был спроектирован с учетом сведений, поступивших с «Пионера», пока с ним еще можно было вести переговоры.

Эрон снова погружается в свою работу, автоматически прогнав мысли о судьбе «Пионера». Благодаря специальным тренировкам вся команда научилась не думать на эту тему, как и о том, что Земля не в состоянии выслать новую экспедицию в случае неудачи «Кентавра». Даже если это было бы осуществимо, каким стал бы следующий шаг? Девять световых лет до Сириуса? Безнадежно! Энергия и ресурсы были исчерпаны почти полностью уже при строительстве «Кентавра». Не исключено, что возможные эмигранты успели пасть жертвами каннибалов, и даже если подходящая планета будет обнаружена, это может произойти слишком поздно — их сигнала никто больше не ждет…

Он призывает свое подсознание к порядку и еще раз убеждается, что пленки не содержат ничего нового. Показания деятельности мозга Лори в период отдыха тоже высоковаты, но и они укладываются в норму. Тиг со вчерашнего вечера еще больше сдал. В чем причина?

Пора. Лори и Соланж готовы к окончательному «интервью», как называет это Йелластон. Эрон перемещается в кабину для наблюдений и мобилизует все свое внимание.

Сначала на экране появляется Фрэнк Фой со своими стандартными вопросами. Он еще не закончил, когда входят Йелластон и командиры двух разведывательных кораблей. Как ни возмущает Эрона все это действо, он вынужден признать, что Дон и Тим стараются держаться нейтрально. Сказывается усиленная подготовка к космическим полетам: они знают, как легко можно унизить человека.

Фой закругляется и обращается к Лори.

– Доктор Кей, — говорит он, — теперь речь пойдет о вашем полете обратно на корабль. Грузовой отсек, в который вы поместили инопланетную жизненную форму, снабжен системой наблюдения, связанной с командным отсеком, в котором проживали вы. Отсек оказался заваренным. Вы сами его заварили?

– Да.

– Зачем вы это сделали? Прошу отвечать кратко.

– Из-за недостаточной светоизоляции. Свет из моего отсека мог воздействовать на инопланетный организм. Я решила, что это может; причинить ему вред, поскольку он проявляет признаки излишней светочувствительности. Это наиболее важный биологический образец, когда-либо попадавший нам в руки. Я должна была соблюсти все предосторожности. Грузовой отсек был оборудован реостатами таким образом, чтобы обеспечить суточный ритм в двадцать два часа, как на планете с ее прекрасными длинными вечерами.

Фой укоризненно покашливает.

– Вы провели работу с величайшей тщательностью. Инопланетный организм вызывал у вас страх?

– Нет!

– Повторяю: вы его боялись?

– Нет, не боялась. Хотя в общем в какой-то степени — да. Все-таки мне предстояло провести столько времени в одиночестве! Я не сомневалась в безвредности этой жизненной формы, но полагала, что она может потянуться к свету, даже обрести подвижность. К тому же я опасалась, как бы его собственная люминесцентность не помешала моему сну. У меня были некоторые затруднения со сном.

– Значит, вы считаете, что этот инопланетный" организм может представлять опасность?

– Нет! Теперь я знаю, что ничего этого не произошло. Можете изучить данные.

– Позвольте напомнить вам о необходимости быть более сдержанной, доктор Кей. Вернемся к факту заваривания переходного шлюза. Вы боялись смотреть на инопланетный организм?

– Конечно, нет.

Юный Фрэнк удивлял Эрона все больше: он никак не думал, что у Фоя так развито воображение.

– Доктор Кей, сварочный инструмент остался на планете. Почему?

– Он понадобился командиру Ку.

– На разведывательной ракете отсутствуют все остальные инструменты, которые там должны находиться. Почему?

– Все это потребовалось им. Если бы что-то сломалось, я бы все равно не смогла устранить неисправность.

– Вы боялись иметь в своем распоряжении инструмент, с помощью которого можно было бы снова открыть отсек с инопланетным организмом?

– Нет!

– Я повторяю: доктор Кей, опасались ли вы иметь при себе инструмент, с помощью которого можно было бы вскрыть отсек с инопланетным организмом?

– НЕТ!

Фой делает пометки. Эрону не нужен компьютер — он и так фиксирует преувеличенную искренность. Боже, что она скрывает?

– Доктор Кей, объясните еще раз, почему в компьютере отсутствуют данные — начиная со второго дня вашего пребывания на этой планете.

– Мы собирали данные. Огромное количество данных! Мы загрузили их в компьютер, но они стерлись из-за конденсации влаги. Никто не позаботился проверить конденсацию, потому что обычно подобного не происходит. Страшно обидно, сколько пропало материала! Мей Лин и Лиу провели комплексное геологическое и биосферное исследование, все…

Она кусает губу, как ребенок, веснушчатые щеки покрываются румянцем.

– Вы сами все стерли, доктор Кей.

– НЕТ!

– Спокойнее, доктор Кей. Теперь я освежу вашу память относительно записи голоса, якобы принадлежащего командиру Ку.

Он передвигает рычажки. Раздается тоненький голосок: «Очень… хорошо, доктор Кей… Вы… идете».

Это действительно голос Ку: Эрону знакома его аудиограмма. Однако голос неприятен для человеческого уха.

– Вы утверждаете, что командир Ку находился в добром здравии, когда произносил эти слова?

– Да. Конечно, он был утомлен, как все остальные… Эрон прикрыл глаза. Лори, что ты натворила?

– Повторяю: был ли командир Ку здоров физически и душевно, когда…

– Хватит! — Лори отчаянно трясет головой. — Прекратите! Мне не хочется этого говорить, сэр… — Она рассеянно смотрит на экран, за которым должен находиться капитан Йелластон, делает вдох. — Речь идет о сущей мелочи. Случилось… расхождение во мнениях. На второй день.

Йелластон поднимает палец, предупреждая Фоя. Оба командира-разведчика бесстрастны, словно статуи.

– Двое из экипажа сочли, что могут спокойно снять скафандры. — Лори глотает слюну. — Командир Ку… не согласился. Однако он поступили по-своему. Потом они… не хотели возвращаться в ракету. Им захотелось разбить отдельный лагерь. — Она с мольбой смотрит на своего мучителя. — Поймите, планета — очень приятное место, а мы так долго оставались на корабле…

Фой чует поживу и обнажает клыки.

– Вы хотите сказать, что командир Ку снял скафандр и заболел?

– Нет! Просто вышел… спор, — с трудом выговаривает Лори. — Он получил повреждение в области гортани. Поэтому и… — Лори ерзает чуть не плача.

Йелластон встает, оттирая Фоя от микрофона.

– Все понятно, доктор, — спокойно произносит он. — Я понимаю, с каким трудом вы прошли это испытание после геройского возвращения на базу. Теперь, насколько я понимаю, мы располагаем полной картиной…

Фой не верит своим ушам. У Эрона спадает пелена с глаз. Китайская сверхчувствительность, нежелание выносить сор из избы… Вывод напрашивается сам собой: команда Ку раскололась, поэтому кто-то и стер всю память на корабле-разведчике.

Вот, значит, к чему сводится тайна Лори! Эрон переводит дух, чувствуя эйфорическое облегчение. Все прояснилось.

Однако капитан Йелластон, специалист по разгадыванию скрытых смыслов, не торопится.

– Как мне представляется, доктор, ситуация быстро разрядилась благодаря решению командира Ку приступить к колонизации и его уверенности, что вы передадите отчет командира для дальнейшего препровождения на Землю.

– Да, сэр, — благодарно шепчет Лори. Она все еще дрожит: всем известно, как ее огорчает любое насилие. — Понимаете, даже если б со мной что-нибудь случилось, вторую половину пути корабль прошел бы в автоматическом режиме и в любом случае достиг цели. Вы же его перехватили.

Она оставляет за скобками, что потеряла сознание из-за кровотечения в двенадцатиперстной кишке к тому моменту, когда сигнал «Чайной розы» пробился сквозь помехи, создаваемые солнцами Цен тавра. Дону и Тиму потребовался целый день, чтобы отыскать ее доставить на базу. Эрон смотрит на нее с любовью. Сестренка, суперженщина! Способен ли он на такое? Лучше не спрашивать.

Он радостно слушает, как Йелластон завершает допрос несколькими безобидными вопросами о спутниках планеты и приоткрывает свой экран, чтобы засвидетельствовать благодарность Лори. Фой все еще моргает, оба командира-разведчика выглядят, как два тигра, которых извели щекоткой. Благодатная планета! Они милостиво кивают Лори и смотрят на Йелластона так, словно тот может дать зеленый сигнал одним мановением руки.

Йелластон просит Эрона подписать медицинское заключение о завершении карантина. Эрон подтверждает отсутствие отклонений, что означает: конец ограничительного режима. Соланж снимает с Лори провода. Уходя, Йелластон бросает на Эрона невыразительный взгляд, который тот легко читает: капитан, как обычно, ждет его вечером у себя в каюте.

Эрон наливает себе горячего напитка и идет с чашкой в каюту, чтобы сполна насладиться свершившимся. Лори сделала великое дело. Она была потрясена скандалом среди китайцев (они составляли костяк экипажа «Чайной розы», отсюда и неформальное название разведчика). В детстве она не выносила любого насилия, даже увлечения старшего брата грубой игрой — хоккеем. Теперь она выросла и не допустила просачивания неприятных подробностей в официальный отчет, чтобы не бросать тень на экспедицию. Фой — неисправимый болван. «Ты была на высоте, сестренка, — говорит Эрон, мысленно обращаясь к ней. — Обычно ты не столь снисходительна к нашему несовершенству».

Ему чудится ее загадочная улыбка. Кажется, обычно она не так заботилась о безупречности чести мундира. Эрон хмурится.

Если начистоту, то Лори НИКОГДА не снисходила к людским слабостям. В ней не было ни капли дипломатичности. Если бы не его старания, Лори угодила бы в центр коррекции личности с ожогом коры головного мозга, а не на этот корабль. Неужели год одиночества так преобразил ее?

Эрон погружается в тягостные размышления; он не верит в чудеса. Чтобы Лори сознательно лгала ради сохранения видимости единства? Он качает головой: маловероятно. В голову лезет непрошеная мысль: своим поступком она действительно кого-то — или что-то — спасала. Неужели речь шла о доверии к ней самой! Предположим, свара между китайцами действительно имела место. Не воспользовалась ли этим Лори, чтобы намеренно заставить Фоя вытянуть из нее эту историю и таким образом объяснить дефекты записи? Чтобы успешно пройти испытание на аппарате Фрэнсиса Ксавье Фоя? У нее было время, чтобы продумать все до тонкостей, уйма времени…

Эрона пробирает дрожь. Он выскакивает из каюты и сталкивается с Лори, которая тоже вышла в коридор.

– Привет! — Она держит какую-то сумочку. Эрон вспоминает о камерах над головой.

– Рада, что выходишь? — кисло осведомляется он.

– Я не против испытания. — Она морщит носик. — Рациональная предосторожность, с точки зрения безопасности корабля.

– Ты как будто стала более… терпимой.

– Верно. Ты не знаешь, когда капитан Йелластон намерен приступить к изучению привезенного мною образца?

– Не знаю. Наверное, скоро.

– Это хорошо. — Его выводит из себя ее веселый взгляд.

Он проходит по коридору, погруженный в свои мысли. В журнале значатся еще три жалобы на бессонницу; не спится уже четверым. Элис Берримен, канадка, отвечающая за питание, страдает желудком; Ян Инг, ксенобиолог, мучается болями в кишечнике; у заведующей складом Мириам Штайн мигрень; у Ван Вала, бельгийца химика, снова спазмы в спине. Заведующий фотолабораторией, нигериец, жалуется на усталость глаз, его русский ассистент сломал большой палец на ноге. Плюс перелом кисти у Гомулки. Тот, кого он ударил, не обращался за помощью, разве что он сам сломал Павлу палец на ноге. Для «Кентавра» — это очень длинный список обращений к врачу; наверное, виной всему охватившее команду возбуждение.

В дверях изолятора появляется Соланж. В руках ее — ворох распечаток.

– Нам предстоит много работы, Эрон. Тиг остается? Ты лучше знаешь историю его болезни.

Просто поразительно, какую силу демонстрируют некоторые маленькие женщины. Она как раз из таких соблазнительных крошек. Он знает, что не должен усматривать таинственности и очарования в ее способности устранять любые неисправности в электроприборах, но ничего не может с собой поделать.

– Тиг чахнет, Соли. Может, ты или Билл прогуляетесь с ним, чтобы он встряхнулся. Ни на минуту не оставляйте его одного.

– Знаю, Эрон. — Она по привычке краснеет, но не перестает расставлять приборы. — Знаю.

– У тебя самой нет тревожных симптомов? Может, нехорошие сны?

– Только о тебе. — Она подмигивает, с чувством захлопывает шкаф и подходит к нему вплотную, чтобы погладить по голове. Он благодарно гладит ее бедра.

– Как я по тебе соскучился, Соли!

– Бедненький Эрон! Увы, сейчас у нас большое собрание внизу. Уже через двадцать минут. Ты должен помочь мне с Тигом.

– Все верно. — Он с сожалением расстается с ней.

Он возвращается в состояние относительного равновесия и спускается вниз, на так называемую Лужайку, где гравитация почти не отличается от земной. Конструкторы «Кентавра» задумали Лужайку как центр всего корабля. Здесь действительно очень приятно находиться. Эрон с наслаждением обходит оливковое дерево и оглядывает пространство, усаженное зеленью с фермы. Сотрудники Кавабаты не сидели сложа руки.

Услышав голоса и музыку, он с непривычки пугается. Игра лучей света и теней скрадывает силуэты людей, которых собралось уже очень много. Лучше всего видны ноги, самих обладателей которых нелегко разглядеть. Он не присутствовал при таком скоплении, народа с самого Дня невесомости, их ежегодного праздника, когда вращение «Кентавра» и открывались иллюминаторы в полу. Впрочем в последние годы люди предпочитали не скапливаться, а любоваться зрелищем поодиночке. Сейчас они собрались вместе, оживленно переговариваясь и стараясь подойти поближе к экрану. Эрон идет следом за Мириам Штайн и оказывается перед великолепными снимками.

Перед ним планета Лори.

Ему уже показывали фотографии, сделанные камерой. «Чайной розы», однако они не идут ни в какое сравнение с этими. С орбиты планета смотрится, как ткань, разрисованная цветами. Поверхность кажется древней, сглаженной эрозией. Горы или холмы увенчаны сгустками тумана, неровные лабиринты между ними переливаются бесчисленными оттенками лимонно-желтого, кораллового, изумрудного, золотого, бирюзового, желто-зеленого, оранжевого, лавандового, алого и множества других цветов, для которых Эрон не может подобрать названия. То ли это неведомая растительность, то ли еще что-то. От такого великолепия Эрон широко раскрывает рот. Растительность тянется на много миль!

Следующие снимки сделаны в атмосфере, на них — горизонт и небеса. Небо на плачете Лори фиолетово-синее усеянное перистыми облаками с жемчужными краями. На другом

– Какая прелесть! — шепчет Элис Берримен.

Они вместе бредут дальше, разглядывая новые изображения, зажженные над игровыми площадками Лужайки. Эрон никак не насмотреться на бесконечное разнообразие огромных растенийсамых фантастических форм. Понять, действительно ли они велики, сложно. Иногда на снимках появляются стрелки, указывающие то ли на плоды, то ли на гроздья семян.

Обойдя клетку с птицами, Эрон оказывается перед снимками, сделанными в ночное время и демонстрирующими биосвечение «растений». Безумные краски, позволяющие представить, как они мигают и беспрерывно меняются. В темном небе Эрон замечает две луны, висящие над планетой Лори. Он одергивает себя: хватит называть это «планетой Лори»! Если планету и можно теперь с кем-то ассоциировать, то, скорее, с командиром Ку, хотя ей, вероятнее всего, будет присвоено невыразительное официальное название.

Эрон замечает еще одно изображение, вывешенное в нише для шахматистов: снятые крупным планом гроздья плодов, излучающие в инфракрасном спектре. Подобную гроздь Лори привезла с планеты вместе с образцами почвы и воды. Эрон изучает данные; «фрукты» теплые, излучаемая ими радиация несколько превосходит фон. Обращает на себя внимание также их свечение. Растения висят примерно на уровне его плеча. Исходит ли от них угроза? Уж не в этом ли объяснение его дурных снов? Он внимательно смотрит на фотографию и никакой опасности не усматривает.

За аквариумами его поджидают снимки поверхности планеты, сделанные перед выходом из строя бортового компьютера. Вот фотография первой вылазки на поверхность, почти в натуральную величину: путешественники стоят в скафандрах и в шлемах перед люком «Чайной розы». Рядом простирается бесконечный плоский «пляж», в отдалении виднеется море. Разглядеть лица почти невозможно, но Эрон находит Лори. Рядом с ней стоит австралийка. Ее рука в перчатке почти касается руки штурмана из команды Ку, которого тоже зовут Ку; «малыша» Ку можно опознать по двухметровому росту. Между фотографом и группой — флагшток со стягом Организации объединенных наций. Поразительно… У Эрона сжимается горло. Судя по флагу, его колеблет ветер. На планете дуют ветры! Движение воздуха? Это трудно представить…

Вначале он не обратил внимания на тексты, сопровождающие каждое изображение, но теперь его взгляд выхватывает слово «ветер». «От десяти до сорока узлов, — читает он. — Дует непрерывно. Предполагаем, что доминирующие жизненные формы, являясь бесчерешковыми видами, получают часть питания благодаря постоянному движению ветра сквозь бахрому «листвы» (см. «Состав атмосферы»). Проведены исследования переносимых воздухом клеток, похожих на гаметы или пыльцу. Доминирующие жизненные формы, напоминающие растения, размножаются, судя по всему, методом распыления. Обнаружено более двухсот разнообразных форм — размерами от нескольких метров до одноклеточных. Организмов, способных к самостоятельному передвижению, нет».

Приглядевшись, Эрон замечает, что задний план изображения представляет собой целый ковер из лишайников и мягких стеблей. Он бредет мимо фотографий, на которых команда «Чайной розы» вывозит из корабля транспортные механизмы.

В конце экспозиции зрители собираются в кружок.

– Вы только посмотрите! — говорит кто-то со вздохом. — Нет, взгляните!

Люди расступаются, и Эрон понимает, о чем речь. На последней фотографии он видит трех людей в скафандрах, но со снятыми шлемами.

Эрон широко распахивает глаза. Все его существо замирает. Он видит Мей Лин со взъерошенными ветром короткими волосами, Лиу Эндо, повернувшего непокрытую голову, чтобы полюбоваться грядой холмов, покрытых цветочными замками, и «малыша» Ку, широко улыбающегося прямо в камеру. Позади троицы колышется на ветру пунцовая растительность.

Воздух, свежий воздух! Эрон чует его упоительный аромат и испытывает необоримое желание пройтись по лугу в сторону холмов. Это же рай! Уж не минуту ли спустя команда сорвет с себя скафандры и откажется возвращаться на корабль?

Эрон не может их винить. Когда он, собственно, жил, жил по-настоящему? Ему вспоминается Брюс Янг: вот кому не стоит разглядывать снимок…

Толпа несет его дальше, в просторный зал, который обычно используют как библиотеку или зал заседаний. Кафедра стоит посередине, чтобы оратор находился в центре внимания. Сейчас на ней никого нет; позади кафедры — экран, усеянный звездами. Год за годом Эрон и его спутники наблюдали на этом экране, как растут солнца Центавра, как разделяются на пары. Сейчас на экране осталось одно-единственное солнце — сияющая звезда, вокруг которой вращается планета Лори.

Некоторые не тратят времени на ожидание, уткнувшись в персональные дисплеи. Эрон сидит позади женщины, лейтенанта Паули, выполняющей в команде Тима Брона обязанности штурмана. Эрон видит на ее дисплее титры: «Экспедиция «Гамма Центавра». Выдержки из устного доклада д-ра Лори Кей». Видимо, это первый отчет Лори, не содержащий упоминаний о конфликте.

Паули выключает дисплей. Эрон ловит ее взгляд, но она мечтательно улыбается, глядя сквозь него. Алстрем садится неподалеку и, как ни странно, тоже улыбается. Эрон внимательно смотрит на лица окружающих и понимает, что, находясь три недели взаперти, не догадывался, как на них подействовала планета. На них? Сам он тоже близок к эйфории.

Капитан Йелластон направляется к кафедре, но его продвижение замедляет град вопросов. Эрон уже много лет не видел такого ажиотажа. Господи, что же будет, если придется вернуться на Землю? Эта мысль невыносима. Он вспоминает, как весь первый год путешествия на этом же экране они наблюдали родное Солнце, которое день ото дня становилось все меньше…

Что произойдет, если планета все же окажется непригодной для жилья? Если им придется лечь на обратный курс и еще десять лет наблюдать за растущим желтым Солнцем? Даже думать об этом больно. Такой исход прикончит и его, и всех остальных.

У тебя может возникнуть проблема, доктор, крупная проблема. Нет, эта планета просто обязана оказаться подходящей. Выглядит она, по крайней мере, привлекательной, даже красивой.

В зале устанавливается тишина. Йелластон может начинать. Эрон видит в противоположном конце зала Соли, неподалеку от нее — Коби, между ними сидит Тиг. У другой стены, в компании Дона и Тима, — Лори. Она вся подобралась, как жертва насилия в суде; скорее всего, ее огорчают материалы, которые просматривались на индивидуальных дисплеях до начала выступления. Эрон клянет себя за чувствительность, из-за которой ему передается ее настроение, и спохватывается — по ее вине он пропустил начало выступления Йелластона.

– …надежда, которую мы теперь можем питать. — Йелластон говорит сдержанно, но тепло. «Кентавр» редко слышит его голос: капитана нельзя назвать прирожденным оратором. — Хочу поделиться с вами одним соображением. Несомненно, это пришло в голову не только мне. Располагая в последние годы неограниченным свободным временем, — пауза для ритуальных улыбок, — я коротал досуг за изучением нашей собственной планеты и миграций на ней. Разумеется, большая часть истории затерялась во тьме веков, однако в летописи новых колоний бросается в глаза одно повторяющееся обстоятельство: люди, испытавшие огромные страдания, пытаются найти более подходящие места обитания в рамках нашего родного мира.

Возьмем для примера попытки европейцев обосноваться на северовосточном побережье Америки. Ранние скандинавские колонии просуществовали там, видимо, не одно поколение, прежде чем угасли. Первая английская колония в плодородной Виргинии с ее умеренным климатом плохо кончила, и ее обитатели вернулись обратно. Успех сопутствовал, в конце концов, поселению в Плимуте, но только благодаря постоянным поставкам из Европы и помощи со стороны местного населения. Меня заинтересовала постигшая их катастрофа.

Они приплыли с севера Европы, примерно с пятидесятой широты, где, благодаря Гольфстриму, господствовали мягкие зимы. Путешественники устремлялись на юго-запад, к землям с предположительно более теплым климатом. Массачусетс был тогда покрыт дикими лесами и представлял собой нечто вроде парка; в момент высадки стояло теплое лето. Но с наступлением зимы грянули жестокие холода, каких поселенцы никогда не испытывали: ведь это побережье не согревается теплым морским течением. С нашей точки зрения, все проще простого, но они на своем уровне развития не могли предвидеть подобного. Холода усугубились болезнями и недоеданием. Результат — чудовищная смертность. Вообразите: из семнадцати замужних колонисток пятнадцать погибли в первую же зиму.

Йелластон делает паузу, глядя поверх голов.

– Аналогичные несчастья постигали бесчисленные колонии, чьи обитатели не могли предвидеть жары, засухи, болезней, хищников. Примерами могут служить хотя бы европейские переселенцы, в моей родной Новой Зеландии, в Австралии, а также народы, колонизировавшие острова Тихого океана. Археологические раскопки на Земле постоянно знакомят нас с народами, которые, появившись в каком-то районе, потом бесследно исчезали. Наибольшее впечатление на меня произвело то неоспоримое обстоятельство, что все они происходили в местах, которые мы теперь считаем благоприятными для человека. Люди перебирались на такой же участок земной тверди, им светило то же солнце, и так же действовал закон тяготения. Однако для гибели оказывалось достаточно мельчайших отклонений от привычного стандарта.

Теперь он смотрит на слушателей в упор, неспешно переводя зеленоватые глаза с одного лица на другое.

– Полагаю, нам не следует забывать историю человечества, когда мы рассматриваем захватывающие дух фотографии новой планеты. Это не уголок старушки Земли, но и не безвоздушная марсианская пустыня. Перед нами — первый, совершенно неведомый, живой инопланетный мир, с которым соприкоснулось человечество. Возможно, мы понимаем его сущность не больше, чем первые британские поселенцы новый континент.

Командир Ку и его люди уже проявили отвагу, добровольно вызвавшись проверить пригодность планеты для обитания. На этих фотографиях они предстают веселыми и в добром здравии. Однако я вынужден напомнить, что снимки сделаны год назад. На протяжении этого года они вынуждены были ограничиваться скудными припасами. Мы надеемся и верим, что они до сих пор живы. Однако не следует забывать об угрожающих им непредсказуемых трудностях. Здесь и ранения, и болезни, и нехватка продовольствия. Полагаю, мы должны трезво оценить ситуацию. Сами мы в безопасности, и нам подобает проявлять максимум осторожности. Возможно, им сейчас несравненно хуже, чем нам.

«Очаровательно!» — думает Эрон. Он наблюдает за выражением лиц. Кое-кто кривится, но большинство реагирует так же, как Эрон: они встревожены и отрезвлены.

Йелластон завершает свое выступление поздравлением в адрес Лори. Эрон почему-то вспоминает свои подозрения о том, что она что-то скрывает. А ведь всего десять минут назад он был готов мчаться на ее планету, закусив удила! Он не контролирует себя. Пора положить конец этим скачкам настроения… В голове проклевывается некая мысль, касающаяся Ку. Вот она: при повреждении гортани голос приобретает каркающие или свистящие тона; в голосе Ку он не расслышал ничего похожего. Надо будет проверить.

Люди покидают зал. Эрон выходит вместе со всеми. Лори окружена толпой. Оцепенение прошло, она способна отвечать на вопросы. Сейчас не стоит ее отвлекать. Он бредет вдоль манящих фотографий. Они по-прежнему таят соблазн, но Йелластону удалось бросить тень на сияющую цель. По крайней мере, Эрон уже несколько поостыл. Очень может быть, что все эти счастливчики лежат сейчас бездыханными.

Эрон вздрагивает — кто-то говорит ему в самое ухо:

– Доктор Кей! — Не кто-нибудь, а сам Фрэнк Фой! — Доктор, мне хочется сказать вам… Надеюсь, вы понимаете… Моя вынужденная роль во всей ее неприглядности… Но иногда приходится выполнять долг и совершать отталкивающие поступки. Как медику, вам, возможно, тоже доводилось…

– Не беспокойтесь. — Эрон собирается с мыслями. Почему Фрэнк так смущен? — Ведь это ваша работа.

Фрэнк с признательностью смотрит на него.

– Спасибо, что вы так к этому относитесь! Ваша сестра… я хотел сказать, доктор Лори Кей… она такая замечательная! Просто невероятно, чтобы женщина смогла совершить в одиночку такой перелет!

– Да… Кстати, о невероятном, Фрэнк. Я отлично знаю голос Лори и, кажется, понимаю, что вас встревожило. Более того, я склонен разделить вашу…

– Что вы, Эрон! — перебивает его Фой. — Не надо ничего говорить. Я полностью удовлетворен. Полностью! Ее объяснения все поставили на свои места. — Он перечисляет по пальцам. — Поломку записывающей системы, отсутствие сварочного аппарата и других инструментов, слова командира Ку, причину травмы — а Лори, несомненно, была травмирована. Признание доктора Кей относительно этого… конфликта стало недостающим звеном.

Эрон вынужден с ним согласиться. Он вспоминает, что Фрэнк любит решать шахматные задачи. Страсть к изящным решениям!

– А как насчет того, что она заварила ход к инопланетному организму и боялась на него смотреть? Между нами говоря, мне от него тоже не по себе.

– Верно, — трезво отвечает Фой. — Боюсь, в этом случае я отдал должное своей естественной ксенофобии. Но мы не должны копошиться в потемках. Не вызывает сомнений, что люди командира Ку унесли с корабля все, что только смогли. Какое страшное испытание для вашей сестры, Эрон! Я не стал заставлять ее снова переживать весь этот кошмар. Одна, среди сплошных китайцев, бедняжка!

Наложение ксенофобий… Эрон понимает, что от Фоя не добиться толку, но предпринимает еще одну попытку.

– Еще меня обеспокоили ее отзывы о планете как об идеальном месте, почти рае.

– По-моему, с этим отлично разобрался капитан Йелластон. Возбуждение, восторг… Сперва я неправильно это оценил, но теперь, познакомившись с фотографиями, сам готов прыгать до потолка.

Эрон вздыхает. Фрэнк не только пришел к изящному решению, но и услышал Слово. Капитан Йелластон, высший авторитет, избавил его от колебаний.

– Должен вам признаться, Эрон, я все это НЕНАВИЖУ! — неожиданно произносит Фой и обводит взглядом стены корабля.

Эрон бормочет в ответ что-то бессвязное. Возможно, лейтенант не кривит душой. Во всяком случае, с виду дело обстоит именно так. Улыбаясь и сдерживая слезы умиления, Фой произносит:

– У вас такая замечательная сестра! Она одна сильнее десятерых, ибо чиста душой.

– В общем… — На выручку Эрону приходит бой часов, созывающий на вечернюю трапезу. Он скрывается в ближайшем проходе.

От аромата вкусной еды у Эрона поднимается настроение. Хеморецепторы сильно влияют на примитивное сознание. К тому же в столовой его ждут голоса, музыка, свет.

Мужественно не обращая внимания на ощущение, что инопланетное существо находится прямо у него над головой, Эрон набирает на поднос еды и усаживается рядышком с Коби и Яном Ингом, старшим ксенобиологом, с которым ему предстоит работать завтра. Ян Инг — босс Лори; самой Лори что-то, не видно.

– Ну и народу сегодня!

В последние годы люди на «Кентавре» все чаще принимали пищу в одиночестве, в произвольное время, унося еду в каюты, Теперь же, здесь столпотворение. Океанограф-перуанец принес какой-то график и собрал вокруг себя кучку людей. Мириам Штайн и две ее подруги, разделяют общество Брюса Янга и двоих мужчин из команды Дона. Алестрем поступила оригинально и избрала компанию чернокожего фотографа Акина. Притихший было корабль возвращается к жизни, протирает тигриные глаза, прочищает обезьяньи мозги.

– Обратили внимание, чем нас потчуют, босс? — обращается к Эрону Коби. — Неужто Элис уговорила Кавабату расстаться с парой цыпляток? Объедение!

Все затихают. Элис Берримен демонстрирует десерт — блюдо с настоящими спелыми персиками.

– По половинке на человека! — строго предупреждает она. У нее заложен живой цветок.

– У людей подъем, — делится своим наблюдением Ян Инг. — Как они продержатся еще два года?

– Это если мы полетим на планету, — бормочет Эрон.

– Есть аморальное предложение, — ухмыляется Коби. — Транквилизатор в водичку — и дело с концом.

Никто не смеется.

– Пока что мы обходились без химических препаратов, как сформулировал бы это Фрэнк, — замечает Эрон. — Как нибудь протянем.

– Знаю, знаю! Только не говорите что я вас не предупреждал если до того дойдет.

– На счет завтра, — говорит Ян Инг. — Первое чем мы займемся снимем показания биомонитора из командного отсека разведкатера. Грузовой отсек откроем потом.

– Не возражаю.

– Как только мы проникнем в отсек к инопланетному организму, я возьму пробы на биопсию — строгий минимум. Доктор Кей придерживается мнения, что организм от этого не пострадает. Мы доделываем дистанционные манипуляторы, чтобы работать на расстоянии.

– Сделайте их как можно длиннее, — отвечает Эрон, представляя себе эти щупальца.

– Все это осуществимо только в том случае, если организм еще жив. — Ян Инг выбивает пальцами по столу дробь, похожую на отрывок из Сибелиуса. — Вот получим показания и узнаем.

– Скорее всего, с ним ничего не случилось. — Сейчас Эрону кажется, что эта тварь затаилась за буфетной стойкой. — Слушай, Ян, у тебя не бывает ощущения, что оно как бы присутствует рядом?

– Всякое бывает! — смеется Инг. — Как-никак, величайшее событие в истории науки. Если эта тварь жива, конечно.

– Нехорошие вибрации, босс? Кошмары замучили? — осведомляется Коби.

– Ага. — Эрону не хочется об этом распространяться из-за насмешливого выражения на физиономии Коби. — В душе я ксенофоб.

Они погружаются в обсуждение программы анализа тканей и установки биомониторов в отсеке с инопланетным организмом.

– А вдруг эта штуковина вырвется в коридор? — вмешивается Коби. — Что, если она наплодила там котят или миллион личинок?

– На этот случай есть стандартные обеззараживающие аэрозоли. — Ян хмурится. — Капитан Йелластон сделал особый упор на меры безопасности. Как я понял, он лично встанет у аварийного пульта, с которого быстро устроит в коридоре вакуум в случае неконтролируемых событий. Нам придется работать в скафандрах. Неудобно, но ничего не поделаешь.

– Не беда. — Эрон впивается зубами в божественный персик. Он рад слышать, что палец на кнопке будет держать сам старина Йелластон. — Ян, мы должны гарантировать, что в корабль не проникнет ни крупицы этой дряни.

– Полностью согласен. Мы развернем полную вспомогательную систему, включая подопытных мышей. Но главное — не причинить вреда образцу.

– Конечно.

Лори так и не появилась. Видимо, ест у себя, устав от толпы. Эрон встает в очередь на утилизацию остатков пищи и замечает, что мрачность, обычно присущая этой процедуре, уже успела испариться. Даже Коби на сей раз обходится без непристойных шуточек. Интересно, чем сейчас питаются люди Ку — растениями-телепатами?

Каюта Лори находится в женском отсеке, на противоположной стороне корабля. Эрон начинает подниматься по спирали, пронизывающей весь корабль. Приближение к центральному «стержню», как всегда, сопровождается резким наступлением состояния невесомости. «Стержень» представляет собой широкую шахту, тянущуюся от носа до кормы, — излюбленное место приверженных спорту членов команды. Эрон неуклюже пересекает шахту, наслаждаясь насыщенным кислородом воздухом. Кислород и приятные ароматы рождаются среди зеленовато-голубого свечения вдалеке, в кормовой части: здесь расположены гидропонная ферма и бассейн — еще одно приятное местечко. Он ежится, вспоминая тяжкие месяцы, когда воздух был полон зловония даже здесь, а в проходах царил мрак. Пять лет назад антибиотик из чьего-то кишечного тракта претерпел мутацию, вместо того чтобы расщепиться при прохождении через систему охлаждения реактора. Достигнув гидропонных плантаций, он повел себя, как квазивирус, препятствующий вырабатыванию хлорофилла. Кавабате пришлось уничтожить 75 процентов всех растений, синтезирующих кислород. Началось долгое и тягостное ожидание при выключенных кислородопотребляющих приборах, пока проклюнутся и пройдут контроль новые ростки…

Дальнейший путь к каюте Лори ведет «вниз», мимо складских и служебных отсеков. Каждые несколько метров коридоры дают новые ответвления, ведущие к другим каютам и жилым блокам. «Кентавр» представляет собой сложный лабиринт коридоров, что является одним из достоинств его конструкции.

Эрон подходит к небольшому холлу перед спальной зоной и видит над ящиком с папоротником рыжеволосую голову: как он и догадывался, Лори унесла поднос сюда. Однако он никак не ожидал встретить здесь Дона Парселла, увлеченно беседующего с его сестрой.

Ну и ну! Удивленно качая головой, Эрон пятится в еще один закоулок и устремляется к своему кабинету, шепча слова благодарности в адрес конструкторов корабля. Команда «Пионера» сильно страдала от стресса, порожденного чрезмерностью контактов между людьми. На «Кентавре» было найдено решение: увеличение не площадей, а альтернативных ходов, благодаря которым каждый может перемещаться по своей «орбите», ни с кем не сталкиваясь. Эрон считает, что цель достигнута; за эти годы он успел подметить, что каждый проложил себе по кораблю собственные маршруты. Кавабата, скажем, преодолевает расстояние между фермой и столовой невероятно сложным путем. Сам Эрон тоже проторил себе несколько троп.

В лазарете Брюс Янг развлекает беседой Соланж. Эрон появляется в тот момент, когда тот со значением демонстрирует ей пять растопыренных пальцев. Эрон догадывается, о чем речь.

– Еще пятеро утверждают, будто видели Тига?

– Пять с половиной. Половинка — это я: на этот раз я его только слышал.

– Ты слышал голос Тига? Что же он тебе наговорил?

– Он со мной поздоровался. Вообще-то я не возражаю. — Брюс пытается ухмыльнуться.

– А входят ли в твою пятерку Алстрем и Кавабата?

– Кавабата входит, Алстрем нет. Получается уже шесть. Соланж поражена.

– Они хотя бы понимают, что на самом деле его не видели?

– Кидуа и Морелли — определенно нет. Легерски сомневается: говорит, что Тиг выглядел странно. Насчет Кавабаты не знаю: кто же разберет выражение на восточной физиономии? — Супербелка в своем репертуаре.

– Так… — Эрон тяжело вздыхает. — Если кому-то интересно, то меня с некоторых пор мучают кошмары. В последнем фигурировал Тиг. Он и со мной поздоровался.

Брюс щурится.

– Ты живешь в секции «Бета». Плохо дело!

– Плохо?

– У моей пятерки было кое-что общее, а ты все нарушаешь. Все они обитают в секции «Гамма», да еще вблизи оболочки.

– Понятно… — Эрон сразу схватывает, о чем толкует Брюс. Официальное название «Чайной розы» — «Гамма», поэтому секция над местом ее пристыковки к «Кентавру» тоже именуется «Гаммой». Сейчас стыковочный блок пустует.

– Скажи, Брюс, этот поводок тянется назад? Мы ведь вращаемся. Разведчик болтается сзади?

– Трос расположен под небольшим углом. Когда мы оттолкнули ракету, она уже вращалась вместе с нами.

– Значит, инопланетный организм находится как раз под теми, кому явилось видение Тига.

– Да. Но ты нарушаешь правило. У нас тут секция «Бета». А Алстрем еще дальше.

– Зато сам Тиг здесь, — подсказывает Соланж. — В «Бете», вместе с тобой.

– Это верно. — Эрон откидывается в кресле. — Но не занимаемся ли мы шаманством? Существует и ряд других общих факторов. Все мы давно живем в состоянии стресса, к тому же в настоящем доме с привидениями. Экипаж пережил две встряски: новость о прекрасной планете и появление настоящего инопланетянина, на которого нельзя взглянуть. Ты же видишь, что творится на корабле, Брюс: люди сияют, как рождественские елки. Надежда — страшная штука: с нею приходит страх, что мечта не осуществится. Если подавлять свой страх, он вырывается наружу в виде символа, а бедняга Тайгер всегда считался неудачником. Общие предпосылки настолько вопиющи, что остается удилятся, почему мы до сих пор не видим зеленых человечков.

Эрон удовлетворен: выясняется, что он сам верит в свои доводы. Они звучат весьма убедительно.

– К тому же теперь Тиг связан с этой инопланетной штуковиной

– Как скажешь, док, — небрежно роняет Брюс.

– Да, я утверждаю, что у этого явления имеется достаточно причин. Знаешь правило «бритвы Оккама»?

– Знаю. — Брюс щелкает языком, вскакивает и переносит внимание на раздвижной стальной стержень на столе у Соланж. — Не забывай, Эрон, что старина Уильям в конце концов взялся доказывать, что нас любит Господь. Лучше я продолжу свой счет.

–Сделай одолжение, — хмыкает Эрон.

Брюс подходит к нему вплотную и говорит так, чтобы услышал один Эрон:

– Должен признаться, что я видел еще и Мей Лин.

Эрон не находит слов. Брюс кладет стержень на столик.

– Так я и думал, — сухо бросает Брюс и выходит.

Соланж подходит, чтобы забрать стержень, автоматически копируя жалобное выражение, которое видит на лице Эрона. У Брюса галлюцинация с Мей Лин? Но и это тоже ложится в канву теории Эрона.

– Что это за штука, Соли?

– Продление ручек секатора. К нему прилагается масса проводов. Кошмар!

Ах, Соли! — Эрон заключает ее в объятия и снова ощущает, что жив. — Умница и красавица, красавица и умница! Ты так и пышешь здоровьем. Что бы я без тебя делал? — Он утыкается носом в ее ароматную плоть.

– У тебя накопились вызовы к пациентам. — ласково напоминает она ему аппетитно колыхая бедрами.

– Господи, неужели обязательно прямо сейчас?

– Да, Эрон, обязательно. Подумай как хорошо будет людям.

Эрон уныло отходит и берет чемоданчик. Вспомнив еще об одной своей обязанности, он незаметно для Соланж кладет туда две литровые фляжки.

– Первый — Бустаменте, — сообщает она, заглянув в книгу вызовов. — У него нервное перенапряжение.

– Лучше бы пригласить его сюда и сделать электрокардиограмму.

– Не придет. Так что постарайся. — Она называет еще двоих, которых Эрон уже посетил бы, если б не карантин. — И не забывай о сестре.

– Не забуду.

Закрывая чемоданчик, он в тысячный раз задается вопросом, знает ли Соланж о фляжках. А Коби? Уж Коби-то должен знать: он с первого дня не отходит от дистилляционного аппарата. Скорее всего, бережет свое тайное знание, чтобы потом шантажировать своего «босса». Сможет ли Эрон доказать, что не занимается тем, за что в свое время сам упрекал Коби?

– Пожалуйста, Эрон, записывай разборчивее.

– Обязательно, Соли. Ради тебя.

– Ха!

Ему очень хочется вернуться, но он заставляет себя подняться по трапу. Получается, что он опять приближается к каюте Лори. Дон наверняка давно ушел. Однако Эрон все равно сначала заглядывает в холл. Рыжая головка Лори… А вот и ее собеседник! Эрон отступает, но сперва определяет, что теперь Лори составляет компанию не Дон, а Тимофей Брон.

Эрон уныло бредет по холлам спального отсека. В кого превращается Лори — в мисс «Кентавр»? Какое право они имеют так досаждать его сестре, когда у нее еще не зарубцевалась язва? Разве они не знают, что ей предписан покой? Он — ее врач!.. Внутренний голос присовокупляет, что дело не ограничивается язвой. Если Тим не уберется через полчаса, Эрон вмешается. А что потом?

Он признается себе в намерении допросить сестру, хотя в данный момент не отдает себе отчета, о чем именно будет спрашивать. Впрочем, исповедь полезна и для заживления язвы.

Еще один поворот — и он оказывается неподалеку от жилья одного из пациентов, Игоря. Член команды Тима Брона, он возвратился на «Кентавр» в крайне угнетенном состоянии. Эрон помогал ему со всем усердием и гордился тем, что сумел вовлечь парня в заочные шахматные сражения. Однако дверь его не заперта, комната пуста. Не отлучился ли Игорь в холл? Книжка, в которую он записывает партии, тоже отсутствует. Еще один плюс в пользу планеты, решает Эрон и радостно отправляется к Андре Бачи.

Бачи сидит в кресле. Его худое лицо выглядит почти по-прежнему, если не считать мешков под глазами, свидетельствующих о болезни почек.

– Не думал, что доживу до такого, — говорит он Эрону. — Представляешь, у меня здесь есть настоящая вода — Ян прислал! Самая натуральная, а не та, что уже процедилась сквозь наши организмы. Возможно, она меня вылечит.

– Почему бы и нет? — Убежденность больного растрогала бы и статую. Протянет ли он еще два года — в том случае, конечно, если они отправятся на планету Лори? Не исключено… Пока что Бачи — самый тяжелый больной на борту. Коби блестяще поставил ему диагноз: исключительно редкое заболевание под названием «синдром Мерчана— Бриггса» .

– Теперь я смогу умереть счастливым, — продолжает Бачи. — Надо же, чтобы такое выпало на долю именно химика-органика!

– Есть что-то любопытное? — Эрон указывает на образцы почвы, исследуемые Бачи.

– О да! Фантастика! Тут уйма работы. Я не тороплюсь: исследовал всего два образца.

– Дело твое. — Эрон убирает в чемоданчик баночки с анализами мочи и слюны больного.

Покинув Бачи, он не идет обратно к Лори, а пользуется проходом в центральной части корабля, чтобы попасть на «капитанский мостик». Так зовется на «Кентавре» защищенный носовой модуль, в экстренном случае способный вместить всю команду корабля. Но только теоретически: Эрону не верится, что большинство его спутников согласится тереться друг о друга локтями, даже чтобы выжить. Здесь собрано самое важное оборудование: компьютеры Алстрем, навигационные приборы, запасные генераторы и лазерная система — единственная ниточка, связывающая их с Землей. Йелластон, Дон и Тим обитают в непосредственной близости от «мостика». Эрон проходит мимо компьютерного блока и останавливается перед глазком в двери старшего связиста «Кентавра». Микрофона и камеры не видно.

Внезапно откуда-то из стены в районе его колена раздается надсадный кашель. Эрон подпрыгивает от неожиданности.

– Входите, док, — басит Бустаменте.

Дверь отъезжает в сторону. Эрон несмело перемещается среди колеблющихся силуэтов, из которых то ли шестеро, то ли семеро — крупные негры, внимательно наблюдающие за ним.

– Я как раз занимаюсь вопросом из вашей сферы, док. Сравниваю степень испуга. Зависимость нелинейная: чем ниже тон, тем выше прыжок.

– Любопытно. — Эрон опасливо пробирается среди призраков. У Рэя Бустаменте всегда сталкиваешься с разными чудесами. — Который из всех — вы?

– Прошу сюда. — Эрон наталкивается на зеркальную стену, обходит ее и попадает в более или менее нормальное измерение. Бустаменте лежит на кушетке.

– Закатайте рукав, Рэй. Сами знаете, зачем я к вам хожу.

Бустаменте нехотя подчиняется. Эрон надевает на его внушительный бицепс манжету, отмечая отсутствие жировых отложений. Возможно, верзила последовал наконец его совету. Глядя на табло, Эрон с удовольствием размышляет о Рэе, о том, что он называет про себя его тайной. Рэй — еще одна диковина, прирожденный повелитель. Настоящий оригинал, в сравнении с которым Йелластон — бледная абстракция. Не лидер коллектива, вроде Дона или Тима, а заводила, тиран, мужчина в квадрате, способный любого положить на лопатки, перепить, переорать, перехитрить. Он принудит твою женщину родить от него, но если надо, отправит к праотцам твоих врагов; он будет пестовать тебя — свою собственность, помыкать тобой, а ты будешь с радостью выполнять его повеления. Первобытный силач, поставивший родное племя на ноги; теперь племя уже не видит в нем нужды. Десять лет назад всего этого еще нельзя было разглядеть: тогда это был всего лишь высокий молодой чернокожий американец, морской офицер-электронщик с отличным дипломом, способный собрать сложнейшую электрическую цепь, не снимая боксерских перчаток. Тогда его плечи еще не превратились в бугры, а над пытливыми глазами не нависали тяжелые надбровные дуги.

– Очень советую наведаться к нам в лазарет, Рэй. — Эрон снимает с его руки манжету. — Этот прибор грешит неточностью.

– Чем же вы сможете мне помочь, док? Пропишете дурацкую пилюлю?

– Возможно.

– Я доберусь до этой планеты, док. Живым или мертвым.

– Непременно. — Эрон убирает инструменты, восхищаясь тем, как решил свою проблему Бустаменте. Что делать королю, рожденному среди муравьев и лишенному возможности даже взойти на муравьиный трон? Рэй трезво оценил ситуацию и решил сыграть ва-банк. Приняв решение, он оказался в двадцати триллионах миль от муравьиной кучи, на пути к девственной планете. Возможно, на ней еще осталось место для короля.

Среди зеркал появляется девичий силуэт, превращающийся в Мелани. Мелани — техник кислородного блока, этакая мышка в белом халатике, послушный инструмент в руках Рэя.

– Мы экспериментируем, — с усмешкой сообщает Бустаменте. — Что у нас сегодня на ужин, Мел?

– Корнеплоды, — серьезно отвечает она, отбрасывая назад пепельно-светлые волосы. — Сладко, зато мало протеинов. Сочетается с рыбой или мясом. Как бы тебе не разжиреть. — Она безразлично кивает Эрону и исчезает среди зеркал.

– Я в прекрасной форме. — Бустаменте потягивается и косится на Эрона. — Какой там воздух? Такой же прозрачный, как это выглядит на снимках? Спроси у сестры, хорошо ли там пахнет.

– Загляну к ней вечерком и обязательно спрошу.

– У меня тоже сплошные визитеры. — Неожиданно Бустаменте включает монитор, на который Эрон не обращал прежде внимания. Перед ними — комната связи, вид сверху. Соседняя кабина, откуда ведется управление вращением, пустует. Бустаменте ворчит себе под нос и переключает камеры; на мониторе появляется коридор, ведущий к капитанскому мостику, а затем какие-то иные места, которые Эрон не может сразу идентифицировать. Нигде ни души. Наблюдательная сеть, которой Бустаменте оплел весь корабль, — один из мифов-долгожителей на «Кентавре». Сейчас появилась возможность разобраться, что за мифом стоят камеры, спрятанные в стенах. Как ни странно, Эрон не усматривает в этом повода для упреков.

– Сегодня ко мне заглядывал Тим. Просто так, поболтать. — Бустаменте снова переключается на кабину управления вращением и приближает запертый лазерный пульт. Это зрелище таит в себе некую угрозу; Эрон вспоминает, как Фрэнк Фой пытался наблюдать с помощью камеры за Коби, не согласовав свои намерения со старшим связистом.

Словно угадав его мысли, Бустаменте цокает языком.

– Знаете, как выразился в старину чемпион по боксу в тяжелом весе Джордж Форман? «Миллионы валились с ног, повстречавшись в этих непроходимых джунглях с Большим Джорджем». Я строю собственные планы, Эрон. Мелани — это только начало. Она покрепче, чем кажется на первый взгляд, но, конечно, тщедушна. Ей надо наращивать мышцы. Следующая на примете — Даниэла. Морской биолог, разбирается в рыбах.

Он вызывает на экран новую картину: спина крупной женщины. Видимо, это игровая комната.

– Подбираете себе будущее семейство? — Эрон восхищен дальновидностью и самоуверенностью верзилы. Настоящий монарх!

– Это планы на отдаленное будущее. — Он пристально смотрит на Эрона. — Сначала нужно встать на ноги. У вас будут другие интересы, поэтому третьей я числю Соланж.

– Соли? — Эрон контролирует свои лицевые мускулы. — Но вы хотя бы?.. А что она? Рэй, впереди целых два года! Возможно, мы вообще не…

– Об этом не беспокойтесь док. Считайте, что я вас предупредил. Можете использовать оставшееся время, чтобы научить Соланж, как действовать, когда родятся дети.

– Дети… — У Эрона идет кругом голова. Слово «дети» не звучало на «Кентавре» уже много лет.

– Возможно, вам самому тоже пора задуматься о будущем. Это никогда не бывает преждевременным.

– Хорошая мысль, Рэй.

Эрон выбирается из залитых светом джунглей, надеясь, что его улыбка выражает профессиональную уверенность в выздоровлении пациента, а гнев проигравшего, чью женщину только что уволок более сильный. Соли, единственная отрада! Впрочем, впереди еще долгих два года. За это время; он придумает, как поступить. Или все предрешено заранее?

Перед его мысленным взором встает дурацкая картина: он и Бустаменте дерутся посреди поля гигантских подсолнухов.

Эрон подходит к двери капитана Йелластона. Сейчас он встретит лидерство в более абстрактной форме.

– Входите, Эрон. — Йелластон сидит за столиком и обрабатывает ногти. Взгляд его совершенно нейтрален. Старый пройдоха знает, что такое выдержка.

– Ваша речь задела нужные струны, сэр, — учтиво произносит Эрон.

– Это не надолго. — Йелластон улыбается. Поразительно теплая, почти отеческая улыбка на усталом лице англосакса. Он убирает пилку. — Если вы не торопитесь, мы с вами обсудим пару вопросов.

Эрон садится. У Йелластона снова прорезался лицевой тик — единственное свидетельство давнего сражения с самим собой. Йелластон наделен просто нечеловеческой работоспособностью, не взирая на усиливающееся поражение центральной нервной системы. Эрон навсегда запомнил день, когда «Кентавр» официально прошел орбиту Плутона. Вечером его вызвал Йелластон и без всяких предисловий сообщил: «Доктор, у меня привычка ежевечерне принимать по шесть унций спиртного. Я придерживался этого правила всю жизнь. В этом полете я сокращаю дозу до четырех унций. Ваша задача — обеспечить мне мою норму». Не веря своим ушам, Эрон, заикаясь, спросил, как капитану удалось выдержать весь проверочный год. «Воздерживался», — сказав это, Йелластон помрачнел, выражение его глаз испугало Эрона. — «Если вас заботит успех нашего полета, доктор, то делайте так, как я прошу».

Нарушив свой профессиональный долг, Эрон согласился. Почему? Он не перестает спрашивать себя об этом. Ему известны все клички демонов, которых ежевечерне истребляет капитан. Раздражение, страх, паника — чувства, которым не место в капитанской душе. Впрочем, Эрон подозревает, что на самом деле Йелластон ведет сражение с совсем другим демоном. Имя ему — время, и от него не придумано противоядий. Йелластон представляется ему старой крепостью, устоявшей благодаря колдовским ритуалам. Возможно, демон уже умерщвлен, но он не рискует пытать старика вопросами.

– Ваша сестра — очень смелая девушка, — проникновенно произносит Йелластон.

– Невероятно смелая!

– Мне хочется, чтобы вы отдавали себе отчет, насколько я ценю героизм доктора Кей. Это будет полностью отражено в моем докладе. Я представляю ее к ордену Космического Легиона.

– Благодарю вас, сэр.

Эрон мысленно фиксирует вступление Йелластона в клуб поклонников Лори. Внезапно его охватывает страх: не является ли он свидетелем очередного приступа? Это случалось с Йелластоном уже несколько раз: в оборонительных порядках железного человека появлялась брешь, залатать которую удавалось с большим трудом. Первый такой случай произошел на исходе второго года полета. Причиной послужила Элис Берримен. Йелластон подолгу беседовал с нею. Беседы становились все насыщеннее. Девушка сияла. До поры до времени все оставалось в норме, хотя и вызывало удивление. Элис признавалась Мириам, что капитан излагает причудливые стратегические и философские построения. Кульминация не заставила себя ждать: как-то раз еще до завтрака Эрон нашел ее рыдающей и увлек к себе в кабинет, чтобы вытянуть правду. Услышанное повергло его в ужас: то был не секс, а нечто несравненно более ужасное — бессвязная болтовня ночь напролет, завершившаяся плаксивым впадением в детство. Элис была в отчаянии: восхищение, почтенный трепет сменились отвращением. После тщетных попыток успокоить несчастную Эрон просто-напросто накачал ее наркотиками и внушил, что напилась она сама, а не капитан. Этого требовали интересы экспедиции…

С тех пор он бдительно наблюдал за Йелластоном. Приступы повторялись каждые два года. Эрон сочувствовал бедняге: видимо, детство — единственное время в его жизни, когда он был свободен.

До сих пор Йелластон не использовал Эрона как партнера для расслабления — то ли ценя его как ловкого поставщика зелья, то ли в силу других причин. Неужто теперь сгодится и он?

– Ее отвага и свершения станут источником вдохновения для остальных.

Эрон настороженно кивает.

– Мне хотелось убедиться, что вы понимаете, насколько я доверяю докладу вашей сестры.

«Как она ловко запудрила ему мозги! — думает Эрон в унынии. — Ай да Лори!» Потом он улавливает напряжение, которым пропитана пауза, и поднимает глаза. Куда гнет капитан?

– Ставка слишком велика, Эрон.

– Совершенно справедливо, сэр, — отвечает он с огромным облегчением. — Я придерживаюсь точно такого же мнения.

– Нисколько не умаляя достижений вашей сестры, я должен сказать, что было бы слишком рискованно полагаться на чьи-либо слова, не имея иных подтверждений. Любых! Мы не располагаем объективными сведениями о судьбе экипажа «Гаммы». В связи с этим я намерен по-прежнему передавать желтый, а не зеленый сигнал, пока мы не прибудем на планету и не убедимся во всем сами.

– Слава Богу! — восклицает Эрон, мнящий себя безбожником.

Йелластон смотрит на него с любопытством. Сейчас самое время рассказать капитану о «встречах» с Тигом, о снах, признаться в страхах, связанных с телепатическими способностями инопланетного «укропа». Однако в этом нет необходимости: Йелластон сохранил трезвомыслие, Эрон неверно истолковал элементарную вежливость.

– Я хотел сказать, что полностью поддерживаю ваше решение. Означает ли оно, что мы отправляемся на планету? Вы приняли решение, не дожидаясь результатов проверки образца?

– Совершенно верно. Что бы мы ни выяснили, альтернативы не существует. Но есть одна тонкость… — Йелластон делает выразительную паузу. — Мое решение насчет сигнала не будет популярным. Хотя два года — очень короткий отрезок времени…

– Два года — это вечность, сэр. — Эрон вспоминает загоревшиеся лица, восторженные голоса нетерпения, Бустаменте.

– Я сознаю, что некоторые считают именно так. Я был бы рад сократить этот срок, однако «Кентавр» не располагает ускорителями, в отличие от разведывательных ракет. Тем не менее некоторые члены команды могут придерживаться мнения, что наш долг — как можно быстрее уведомить Землю о находке. Ведь ситуация там обостряется с каждым месяцем.

Оба помолчали, скорбя о родной планете.

– Если с «Кентавром» что-то случится еще до того, как мы проверим пригодность планеты, Земля уже никогда не узнает о ее существовании, — вслух размышлял капитан. — С другой стороны, у нас не зарегистрировано крупных неисправностей и нет оснований опасаться их в дальнейшем. Мы действуем согласно плану. Было бы непростительной ошибкой поторопиться с отправкой зеленого сигнала.

До Эрона доходит, что Йелластон оттачивает предстоящее официальное заявление. Что ж, бутлеггера можно использовать по-разному. Но почему не обратиться к обычным советчикам — Дону и Тиму? Только сейчас Эрон начинает понимать, кого имеет в виду капитан, говоря о «некоторых».

– Так мы обречем на гибель массу людей, хуже того, перечеркнем всякую надежду на успех переселения. В этих условиях поспешность пахнет преступлением. Земля доверилась нам. Мы не можем идти на риск и злоупотреблять ее доверием.

– Аминь.

Йелластон хмурится, потом резко встает и подходит к шкафу. Эрон слышит, как он делает глоток. Старик, должно быть, сэкономил последнюю каплю в ожидании новой дозы.

– Черт бы их побрал! — Йелластон стучит фляжкой о стол. — Напрасно мы взяли в экспедицию женщин.

Эрон не может удержаться от усмешки: он-то не разделяет сожалений старика. Эрон с благодарностью думает о Соли, об Алстрем, о женщинах-специалистах, идущих на «Кентавре» впереди мужчин, о спорах на Земле, не следует ли доверить командование кораблем женщине… Впрочем, он отлично понимает, что имеет в виду Йелластон.

Капитан оборачивается, не пряча от Эрона свою рюмку, — признак небывалого доверия.

– Нас ждут большие испытания, док. Два предстоящих года будут самыми мучительными. С другой стороны, то обстоятельство, что мы направляемся к планете, усмирит большинство команды. — Он опять массирует костяшки пальцев. — Отныне вам следует быть начеку. Напрягите зрение и слух.

Эрон поспешно анализирует сказанное. От врачей, как и от бутлеггеров, тоже бывает толк.

– Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Я сделаю все, что от меня зависит, — обещает Эрон Он надеется на давно намеченное общее обследование команды: возможно, сеансы психоанализа помогут заблаговременно разглядеть зреющие проблемы.

– Отлично. Итак, завтра мы начинаем изучение растительного образца. Первоначально работа будет вестись на месте? — Эрон отвечает утвердительна, соображая при этом, что сейчас «место» инопланетного овоща — слева от него. —В корабль ничего не попадет?

– А вот об этом надо позаботиться особо. Нужна охрана у входов в коридор.

– Сами; всем распоряжайтесь доктор охраной в том числе.

– Отлично. — Эрон массируерт себе шею, вспоминая о содержимом чемоданчика. — Некоторые демонстрируют любопытную психологическую реакцию на присутствие инопланетного организма. Полагаю, ничего серьезного. Вы сами, примеру, не замечали у себя странного ощущения — постоянного интуитивного отслеживания физического расположения этого существа?

– Представьте себе, замечал! Сейчас оно на севере, вон там. — Капитан указывает через правое плечо Эрона. — Это важно, доктор? Эрон облегченно переводит дух.

– Для меня — да. Выходит, что лично я за десять лет так и не научился ориентироваться в пространстве. — Он берет чемоданчик и движется к шкафу. — Мне казалось, что оно примерно у вас под койкой.

Док привычными движениями меняет опорожненные фляги на полные.

– Еще раз передайте своей сестре мои поздравления, Эрон. Не забудьте!

– Не забуду, капитан.

Эрон выходит несколько взволнованный. Ему предстоят нелегкие раздумья, если Дон или Тим взбунтуются, что сможет противопоставить им доктор Эрон Кей? Одновременно он вдохновлен: старик не купился на россказни Лори и не собирается действовать очертя голову.

Решив поразмяться, он бежит по одному из самых длинных коридоров корабля где расположены шесть доков для разведывательных ракет. Здесь особенно сильна гравитация — она даже превышает нормальный земной уровень, поэтому именно это место облюбовали поклонники физических упражнений и игр. Эрон одобряет и этот элемент конструкции корабля.

Его путь лежит в коридор «Бета», названный так по имени разведывательной ракеты Дона Парселла. Сама «Бета» давно наречена «Зверем», или «Фашистским чудовищем», тогда как «Альфа» Тима именуется «Безбожным выродком». «Гамма» командира Ку превратилась просто в «Чайную розу»; теперь эта «розочка» болтается у них за кормой, скрывая в своем чреве загадочный груз.

Этот коридор ничем не отличается от коридора в отсеке «Гамма», где завтра будут исследовать инопланетный организм. Эрон считает на ходу проемы, в которых предстоит выставить охрану. Их набирается четырнадцать — больше, чем он предполагал. Здесь сходятся трапы со всего корабля: разведывательные ракеты при необходимости призваны играть роль спасательных шлюпок. Коридор такой длинный, что конец его теряется в перспективе. Эрон чувствует холодок в ногах: ведь он находится не где-нибудь, а в самом настоящем звездолете! Он — все равно что муха, ползущая по внутренней стенке вращающейся консервной банки, заброшенной в межзвездное пространство; под его ногами горят несчетные солнца.

Он вспоминает церемонию, состоявшуюся в этих коридорах три года назад, когда разведывательные ракеты устремились навстречу солнцам Центавра. Спустя четыре месяца здесь же с грустью встречали сначала Дона, потом Тима, которые не нашли ничего, кроме сгустков метана и камней. Неужели «Зверь» и «Выродок» скоро понесут их к планете Лори? Вернее, не скоро, а через два года, и к планете Ку…

Эрон так занят своими мыслями, что врезается в Дона Парселла, который возвращается из командного отсека «Беты».

– Готовишься к старту, Дон?

Дон ухмыляется. Эта его усмешка годится на все случаи жизни: Эрон подозревает, что с таким же выражением лица Дон шагнул бы в адский огонь. У Дона вид не только рубахи-парня, но и сторонника порядка. Тим ему под стать. К той же породе принадлежит и Ку. Именно такие мужчины должны проложить человечеству новый путь.

Эрон ступает на трап, ведущий к жилищу Лори. Ему представляется, как Дон, все три корабля и вся команда опускаются на планету — мир цветов и меда; как высыпают на поверхность, торопясь создать подобие Земли. Что они там найдут — процветающую колонию Ку или голые кости? Но свобода есть свобода, созидание есть созидание. Потом прибудут корабли с Земли. До этого у них в распоряжении есть лет пятнадцать. Сначала прибудет техника, оборудование, все необходимое для сельского хозяйства. Дальше потянется разнообразный люд: администраторы, их семьи, политики, целые отрасли промышленности, рабочие, техники, инженеры. Все это хлынет на девственную планету, затопит ее, расползется по ней. Что тогда станет с Бустаменте, с ним самим, с Лори?

Он уже стоит у двери сестры. Холл наконец-то опустел.

Она впускает его. Он рад, что застал ее за прозаическим занятием — она делает прическу; черные зубья щетки находят среди рыжих завитков серебристые нити. Впрочем, это выглядит даже привлекательно. Она манит его внутрь, не оставляя своего занятия. Видимо, она вознамерилась сделать сто взмахов расческой.

– Капитан передает тебе личные поздравления. — Садясь, он думает о том, что Фой может прослушивать ее каюту. Впрочем, Фой не рискнул бы установить системы визуального слежения.

– Спасибо, Эрн. Семьдесят… Ты тоже меня поздравляешь?

– А как же! Ты, наверное, устала. Я видел, ты принимала гостей. Хотел заглянуть раньше, но не тут-то было.

– Семьдесят пять… Всем хочется послушать про тамошнюю жизнь. Для них это так важно!

– Понимаю. Кстати, я оценил твой маневр в отношении наших драчливых китайцев. Не ожидал от тебя такого такта, сестренка. Она быстрее заработала щеткой.

– Мне не хотелось все испортить. К тому же они быстро угомонились. Готово! — Она кладет щетку и улыбается. — Что за безмятежное место, Эрн! Кажется, там можно будет зажить по-новому: без насилия, ненависти, алчности. Знаю, знаю, как ты к этому относишься! Но у меня возникло такое чувство…

Небрежный тон не может его обмануть. Лори, заблудшее дитя, мечтает о возвращении в райские кущи. Ее глаза горят, как у Жанны, напоминающей дофину о его священном предназначении. Эрон всегда испытывал сочувствие к бедняге дофину.

– Люди есть люди, Лор: среди них обязательно заведется паршивая овца. А вообще-то они не так уж плохи. Взять хотя бы нас.

– Нас? Опомнись, Эрн! Шестьдесят специально отобранных экспонатов! Разве мы действительно хороши? Разве способны хотя бы щадить друг друга? Худшие чувства подспудно нарастают почти в каждом и ждут случая, чтобы вырваться наружу. Только вчера на корабле произошла драка.

Как она узнала?

– Слишком велико напряжение, Лор. Мы все-таки живые люди.

– Живые люди обязаны меняться.

– Ничего подобного! Я хочу сказать, что основа не требует изменения, — виновато бормочет он. Зачем она так с ним поступает? Она заставляет его выступать в защиту того, что ненавидит он сам. Она права, но… — Лучше бы приняла людей такими, какие они есть. Таков главный завет.

Она вздыхает, поправляет мелочи на тумбочке. Ее каюта похожа на тюремную камеру.

– Почему мы называем «человеческим» то, что на самом деле унаследовали от зверей, Эрн? Агрессивность — якобы человеческая черта. Жестокость, ненависть, жадность — все это вроде бы присуще людям. Но так ли? Так? Чтобы стать настоящими людьми, мы должны избавиться от этих пороков. Почему бы не попробовать?

– Мы пробуем, Лор, пробуем.

– Вы и новый мир превратите в такой же ад, как Земля.

– Ладно, Лор. — Он встает и разворачивает ее. — Я тебя знаю. Говори, что произошло на планете? Что ты скрываешь?

– Ничего! Я все рассказала. Лучше ты скажи, что творится с тобой?

– Дай мне честное слово, Лор, что Ку и его люди в полной безопасности. Поклянись!

– Клянусь. Их окружает красота.

– К черту красоту! Целы ли они, здоровы ли?

– Конечно.

Его по-прежнему озадачивает выражение ее глаз, но он уже растратил весь свой арсенал. Остается уповать на осмотрительность Йелластона.

Она тянется к нему, обжигает прикосновением своей худенькой руки.

– Ты сам все увидишь, Эрн. Разве не чудесно? Мы будем там вместе. Именно это помогло мне преодолеть обратный путь. Завтра я тоже приду посмотреть на образец.

– Нет!

– Я нужна Яну Ингу. По твоим словам, со здоровьем у меня порядок. Не забывай, все-таки я — главный ботаник. — Озорная улыбка.

– По-моему, тебе вредны нагрузки. Ты забыла про язву?

– Ждать в неведении еще хуже. — Она цепляется за его руку. — Скажи, капитан Йелластон пошлет зеленый сигнал?

– Спроси его. Я всего лишь врач.

– Как грустно! Ничего, он сам увидит. Все вы увидите. — Она хлопает его по руке и отворачивается.

– Что мы увидим?

– Покой — что же еще? Послушай, Эрн, древний текст — мученик Роберт Кеннеди процитировал его незадолго до того, как его убили: «Усмирить дикое человеческое сердце, наполнить жизнь в этом мире добротой…» Разве не чудесно?

– Чудесно, Лор.

Он уходит, размышляя о том, что жизнь в этом мире далека от покоя. Лори улетела с Земли не из благих побуждений, а по воле отчаявшихся, жадных до славы человекообразных — заблудшего человечества, которое она ненавидит…

Он машинально избрал путь через главный холл. Под дисплеями, как обычно по вечерам, разыгрываются партии в бридж и в покер, однако ни Дона, ни Тима не видно. Уходя, он слышит, как физик-израильтянин, назначая ставку в карточной игре, вроде бы произносит слово «остров». Остров? Эрон поднимается к лазарету, надеясь, что ослышался.

Соланж ждет его, чтобы сделать записи. Он диктует диагноз Рэя и Бачи. Вспомнив, что появилась еще одна проблема, он гонит дурную мысль прочь. На то, чтобы справиться с Бустаменте, у него есть целых два года.

– Соли, завтра в секторе исследования мне понадобятся обеззараживающие контейнеры, которыми я мог бы воспользоваться самостоятельно. Скажем, сильный фитоцид плюс ртутный фунгицид. Что есть на складе?

– Самое сильное средство — «Декон-семь». Но его ни с чем нельзя смешивать. Придется выставить много контейнеров. — На ее лице читается жалость к растениям, которым грозит смерть, и тревога за команду.

– Пускай их будет много. Главное, чтобы ими можно было воспользоваться, не снимая скафандра. Честно говоря, я побаиваюсь этой инопланетной пакости.

Соли обнимает его маленькими, но сильными руками. Ему удобно и спокойно. «Наполнить жизнь в этом мире добротой…» Его тело истосковалось по ней до боли. Соли зазывно смеется. Он ласкает ее, впервые за несколько недель чувствуя себя самим собой. Неужели я отношусь к тебе, как к своей собственности, Соли? Ничего подобного! Однако перед глазами появляется видение: огромный Бустаменте и маленькая Соли… Желание только усиливается. Возможно, большому черному брату придется пересмотреть свои планы. Эрон и Соли ложатся на удобную койку. Два года — немалый срок…

Наслаждаясь прикосновением теплого тела Соли и погружаясь в сон, Эрон видит огромную, размером со стену, физиономию Тига, украшенную цветами и фруктами, как на детском плакатике из Италии. Розовые и зеленые цветочки почему-то звенят и посвистывают. Та-ра-ра, та-ра-ра… ТА-РА-РА!

Сказочные звуки оказываются сигналом его докторского будильника. Будильнику помогает Соли: она трясет Эрона за плечо. Вызов поступил с капитанского мостика.

Он скатывается с койки, натягивает шорты, толкает плечом дверь и мчится к шахте свободного падения. В руках неведомым образом оказывается чемоданчик. Он не знает, который теперь час. Его терзает страх: неужели у Йелластона случился сердечный приступ? Господи, без Йелластона все они погибнут!

Он отталкивается и парит, неуклюже дергаясь и отчаянно прижимая к себе чемоданчик. Он так погружен в сравнение вариантов лечения, что едва не пролетает мимо нужного коридора, откуда раздаются голоса. Влетев туда ногами вперед, он с трудом выпрямляется и мчится дальше. Его смятение так велико, что он не сразу замечает черные колонны, возвышающиеся над ступеньками блока связи. Приглядевшись, он узнает ноги Бустаменте.

Приблизившись, Эрон наблюдает кошмарную картину: командир Тимофей Брон тщетно пытается вырваться из объятий Бустаменте, но тот не ослабляет хватки; у Тима подбит левый глаз, щека в крови.

– Хватит, хватит… — бормочет он. Бустаменте трясет его, словно грушу.

– Что за утечка энергии? — раздается голос Дона Парселла.

– Спроси у этого мерзавца, — рычит Бустаменте. — Я не успел ему помешать. Он воспользовался моим лазерным лучом! — Рэй встряхивает русского с новой силой.

– Брось, — произносит Тим механическим голосом. — Что сделано, то сделано.

Его левое веко рассечено до крови. Эрон оттаскивает Тима, заставляет сесть и откинуть голову, чтобы остановить кровотечение. В тот момент, когда распахивается докторский чемоданчик, из боковой двери выходит капитан Йелластон.

– Сэр?.. — Эрон еще не избавился от страха за здоровье капитана. Однако странная скованность движений Йелластона подсказывает, что к чему. Господи, только не это! Капитан не болен, просто вдребезги пьян.

Бустаменте распахивает дверь, ведущую к лазерному пульту. Из камеры доносится гудение.

– Я не испортил лазер, — мычит Тим. — При монтаже было установлено кое-какое дополнительное оборудование. Меня обязали им воспользоваться в случае необходимости…

– Сукин сын! — произносит Дон Парселл.

– Что еще за оборудование? — грохочет Бустаменте, перекрикивая гул. — Что ты натворил, дубина?

– Меня отправили сюда со спецзаданием… Планета найдена. Эрон видит, как капитан Йелластон через силу шевелит губами.

– Вы подали… Вы отправили зеленый?..

Присутствующие смотрят на него и по очереди отводят взгляд. Эрон корчится от невыносимой жалости. Он подозревает, что произошла катастрофа, в которую трудно поверить.

– Сукин сын, — повторяет Дон Парселл словно по необходимости. До Эрона с опозданием доходит суть случившегося: на Землю послан зеленый сигнал! Он адресован одним русским, но об открытии узнают все. Теперь события будут нарастать, как снежный ком. Тим положил начало процессу, который нельзя остановить, даже если планета окажется непригодной.

Он машинально обрабатывает рану Тима. Русский встает. Дон Парселл исчез, Бустаменте проверяет камеру резонатором, стараясь не оглядываться на Тима. Йелластон по-прежнему стоит навытяжку, словно проглотил аршин.

– Прибор был спрятан в обшивке, — обращается Тим к Бустаменте. — Контакты под тумблером. Не беспокойся, устройство рассчитано на одноразовое применение.

Эрон выходит следом за ним, все еще не веря. Их поджидает лейтенант Паули; неужели и она замешана во всем этом?

– Откуда такая уверенность, Тим? Ты можешь всех угробить. Тот спокойно смотрит на него одним глазом.

– Приборы не лгут. Данных достаточно. Ничего лучшего нам все равно не найти. А старик ждал бы целую вечность.

Эрон уводит Йелластона. У капитана слегка дрожит рука. Эрон тоже дрожит — от жалости и отвращения. Тим назвал капитана «стариком»… Только сейчас до Эрона доходит весь ужас случившегося.

Два года! К черту планету: возможно, они до нее и не доберутся. Но два года в металлической банке со слабовольным капитаном, стариком, чье пристрастие к выпивке вызывает всеобщий смех… Никто не сможет сплотить команду так, как это делал Йелластон на протяжении тех нескольких трагических недель, когда остро не хватало кислорода, и все были близки к панике. Тогда капитан был олицетворением правоты и силы. Сейчас Тим все перечеркнул. Команда перестала быть единым целым. Положение будет становиться все хуже, день ото дня — и так на протяжении двух лет…

– В… вентилятор… — шепчет Йелластон, с трагическим достоинством позволяя Эрону уложить его в постель. — Это я во всем виноват.

– Подождем до утра, — мягко говорит ему Эрон, прогоняя страх. — Вдруг Рэй что-нибудь придумает…

Он бредет к себе, зная, что не уснет.