Ревич ВсеволодПолигон воображения

ВСЕВОЛОД РЕВИЧ

Полигон воображения

- Вы, должно быть, начитались этих диких псевдонаучных историй, какие сейчас выходят по сотне в неделю, об этих красных жукоглазых марсианах, об ужасных чудищах и так далее?

Лестер покраснел:

- Ну да, я, конечно, прочел кучу историй. Собственно говоря, это и заставило меня заинтересоваться ракетной механикой...

ВОИНСТВЕННЫИ СЫН ЗЕВСА и Геры Арес, который носился по полям сражений в сопровождении двух спутников-сыновей Фобоса и Деймоса, Страха и Ужаса, более известен нам по римскому прозвищу Марс. Среди олимпийской компании он был весьма уважаемой личностью - крупный военачальник! - и оставил после себя заметный след в истории.

Но сегодня, произнося имя "Марс", мы, конечно, прежде всего вспоминаем не самого античного бога, не "потешные марсовые поля", не первый весенний месяц... Оранжевая планета - немерцающая Красная Звезда плывет в окулярах телескопов, вот уже несколько веков интригуя человеческие умы. Ни на одно небесное тело, даже на нашу близкую соседку Луну, не переведено такого количества бумаги, как на Марс, ни о ком, кроме него, не выдвинуто такого количества гипотез, ни по чьему иному адресу не раздавалось столько восхвалений и столько клеветы.

В чем дело - ясно. Хотя обстановка на Марсе и сильно отличается от земной, но все же мы там будем чувствовать себя куда уютнее, чем на других планетах солнечной системы. Там все-таки есть атмосфера и, вероятно, вода, и, очень может быть, растительность, сумерки, ветер, песчаные бури... После того как наша АМС развенчала Венеру, доложив, что голубая красавица слишком горяча для существования какой-либо жизни, Марс остался единственной планетой, на которую - в обозримом будущем - сможет ступить нога космонавта без риска немедленно сгореть, замерзнуть или провалиться.

Но не только близость к Земле подстегивает людское воображение. Именно с Марсом все время происходят воистину странные вещи. Начать с того, что спутники Марса Фобос и Деймос были открыты задолго, за два и даже за три века до их действительного открытия. Первым заговорил о двух - о двух! спутниках Марса Иоганн Кеплер, хотя сам он думал, что честь их обнаружения принадлежит Галилею. С невероятным упорством Кеплер подобрал текст к анаграмме, которую опубликовал Галилей. Таким способом, по обычаю того времени, шифровалось открытие, в котором его автор не очень уверен, а приоритет тем не менее желательно сохранить. У Кеплера получилась осмысленная латинская фраза насчет двух близнецов, порожденных Марсом. Впоследствии выяснилось, что ничего подобного великий итальянец в виду не имел и иметь не мог. Спутники Марса слишком малы, чтобы их разглядеть в слабенькую галилееву трубу. Набором букв ученый закодировал совсем другое, правда, не менее замечательное открытие: кольца Сатурна. Просто Кеплеру очень хотелось, чтобы у Марса были спутники, два спутника, и он заставил непослушные латинские буквы расположиться в нужном ему порядке. Именно таким - волюнтаристским - путем будет происходить в дальнейшем литературное заселение и обживание Марса. В этом смысле Кеплера можно считать родоначальником марсианской фантастики.

Следующий шаг сделал Джонатан Свифт в следующем, XVIII столетии. Он тоже заговорил о спутниках Марса и тоже - заметьте! - о двух. При посещении лапутянской обсерватории Гулливер записал, что тамошние астрономы "открыли две маленькие звезды, или два спутника, обращающиеся около Марса. Ближайший из них удаляется от центра этой планеты на расстояние, равное трети ее диаметра, второй находится от нее на расстоянии пяти таких же диаметров. Первый совершает свое обращение в течение 10 часов, а второй - в течение 21 часа 30 минут. Так что квадраты времени их обращения почти пропорциональны кубам их расстояния от центра Мтрса, каковое обстоятельство с очевидностью показывает, что означенные спутники управляются теми же самыми законами тяготения, которым подчинены другие небесные тела..." Когда в 1877 году, то есть через сто пятьдесят лет, американский ученый Холл обнаружил наконец Фобос и Деймос воочию, то выяснилось, что английский сатирик предсказал периоды их обращения с точностью 25-40 процентов. Не такое уж дурное приближение!

В том же 1877 году - это был год великого противостояния - итальянец Джованни Скиапарелли увидел на Марсе сеть прямолинейных линий, которые назвал каналами, а американец Персиваль Лоуэлл немного позже выдвинул гипотезу, что они созданы руками разумных существ. Это была одна из наиболее сенсационных гипотез в мире. Статья о фантастике не самое подходящее место, чтобы перечислять, сколько усилий затратили серьезные ученые, чтобы разъяснить беспочвенность идей Лоуэлла, достаточно сказать, что отгадать природу этих образований на Марсе до сих пор не удалось. Есть в них некоторые странности, которые не укладываются - пока, конечно - в естественные объяснения: почему, например, они нигде не обрываются или что за сезонные изменения происходят с ними - "темная волна" с постоянной скоростью, 35 километров в сутки, каждую весну прокатывается по каналам, стартуя у белых полярных шапок (на Земле, как известно, весна наступает в обратном направлении) и - самoе удивительное - перехлесывая при этом через экватор. Каналы еще ждут своей разгадки. Случай с марсианскими лунами доказывает, что иные предсказания могут и оправдаться.

Однако у Лоуэлла были не только противники, но и сторонники. Среди последних надо выделить небольшую, но активную группу людей, давнд дожидавшихся чего-либо подобного. Слово "каналы" они поняли совершенно буквально, то есть как водные артерии, даром что ширина этих линий на поверхности Марса может достигать двухсот километров.

Кто эти "они"? Я имею в виду писателей-фантастов.

Таким образом, в конце прошлого века были подготовлены все условия для широкой литературной экспансии на Марс. Правда, транспортных средств, которые могли бы пересекать межпланетные просторы, еще не предвиделось, но подобная мелочь не остановила энтузиастов. Что еще нужно, когда совсем под боком у Земли - каких-нибудь 50100 миллионов километров - крутится-вертится шар с похожей и в то же время непохожей природой, где почти наверняка есть живая материя, и, возможно, горит или горел огонь разума. Даже карт придумывать не надо, их выдала наука. И фантастика не замедлила воспользоваться столь благоприятными возможностями.

Впрочем, Марс продолжает привлекать своими загадками не только писателей, он не оставляет в покое и ученых. Уже в наши дни появляется еще одна сенсация - И. Шкловский заявил о возможности того, что спутники Марса (или, по . крайней мере, один из них-Фобос) искусственного происхождения. Правда, трудно сказать, убежден ли в своих выкладках советский астрофизик или ему просто доставило удовольствие наблюдать, какой шум подняли вокруг,его интервью, журналисты.

Тайнам Марса приходит конец.

Американский "Маринер" уже фотографировал поверхность планеты с расстояния в несколько тысяч километров. Каналов он не нашёл, но зато неожиданно обнаружились кратеры. Скоро на Марс будут посажены автоматические станции, а затем пожалуют и космонавты лично проверять все, что наговорили об этой планете. И можно быть уверенным, что первая экспедиция на Марс перечитает фантастические книги о Красной Звезде, а лучшие из них, наверно, захватит с собой в полет. Вдруг придется дарить марсианам земные сувениры; я полагаю, трудно найти более интересный презент.

В марсианской теме отразилась вся история современной фантастики - и ее генеральная линия, и ее ответвления. Среди книг о Марсе есть широко распространенные, о которых очень много писали, есть вполне доступные, о которых ничего не писали, а есть и неизвестные и недоступные, о существовании которых любителям фантастики, может быть, любопытно будет узнать хотя бы в пересказе.

ВСПОМИНАЯ САМУЮ ПЕРвую книгу о Марсе, каждый наверняка подумает о "Войне миров" Герберта Джорджа Уэллса.

Вообще-то это правильно, хотя предшественники у него все же были. Не станем забираться в глубь веков; до открытия Скиапарелли Марс еще не был Марсом, он ничем .не выделялся среди других планет, поэтому упоминания о нем, скажем, у Лукиана или Вольтера были совершенно случайными.

Начнем с 1880 года, когда на Марс стартовал, возможно, первый описанный в литературе межпланетный корабль "Астронавт", который двигался с помощью "отталкивающейся" энергии. Это произошло в романе Перси Грэга "Через Зодиак". Событие, скажем прямо, никого не взволновало.

Несколькими годами позже марсиане нанесли ответный визит, правда неудачный, их летательный аппарат - прозрачный шар - разбился при приземлении, и видел-то его всего один человек, .которому никто не хотел верить.

Тем не менее этот случай заслуживает быть особо отмеченным, поскольку поведал о нем один из самых знаменитых писателей XIX века, Ги де Мопассан. Рассказ "Марсианин" не принадлежит к избранным созданиям его гения, но показательно само обращение к такой теме для бытового, углубленного в сугубо земные дела Мопассана. .. .

Мир собирается вползать в научно-техническую революцию, и первые признаки ее приближения начинают волновать мыслящих людей. Конечно, всеобщее внимание привлекают лишь открытия и гипотезы, наиболее резко бьющие по устоявшимся представлениям. Именно такими были высказывания Скиапарелли - Лоуэлла (на Скиапарелли есть прямая ссылка в рассказе), несколько позже теория относительности Эйнштейна, затем парадоксы квантoвой механики и т. д. Любопытно проследить, какую трансформацию испытало в рассказе Мопассана слово "здравомыслие". Казалось бы, именно ту голову стоит назвать здравомыслящей, которая не верит ни в каких марсиан, ни в какие каналы или прочие выдумки досужих телескопистов.

В противовес этому анонимный рассказчик яростно кричит: "Разве можно назвать здравомыслящим человека, если он не верит, что существуют обитаемые планеты! Нужно быть круглым дураком, кретином, идиотом, скотиной, чтобы предположить, что миллиарды миров светят и вращаются лишь для того, чтобы развлекать и поражать такое глупое насекомое, как человек..." Не чудом ли спасшийся обитатель Марса, на что намекает автор названием своего рассказа, выкрикивает эти, может быть, не совсем справедливые, но вполне материалистические слова? Если так, то вот вам и первый марсианин, побывавший на Земле.

В девяностых годах состоялось несколько рейсов по маршруту Земля Марс и обратно, описанных по большей части поверхностным научно-популярным стилем, например французами Ле Фором и Графиньи в книге "Вокруг Солнца", которая выходила у нас тремя изданиями. В романе друга и поклонника Жюля Верна Роберта Кроми "Погружение в космос" стоит задержаться на одном эпизоде. Герои романа обнаруживают на Марсе цивилизацию земного образца, но живущую такой идиллической жизнью, что гости со скуки заторопились домой. За время пребывания на Марсе один из путешественников успел пофлиртовать с прекрасной марсианочкой (о красавицах марсианках еще будет речь). Неподалеку от Земли неожиданно выясняется, что в корабле почему-то не хватает запасов воздуха, и, если кто-то не пожертвует собой, задохнутся все. В этот драматический момент и появляется вышеупомянутая девица, которая объясняет, что пробралась в корабль зайцем, чтобы быть со своим возлюбленным. Гуманный экипаж, конечно, очень переживает, но времени для сантиментов уже нет, и несчастную девушку просто-напросто выбрасывают из люка.

Внимательные читатели фантастики, наверно, вспомнят, что в этом эпизоде Р. Кроми предвосхитил известный рассказ Тома Годвина "Неумолимое уравнение", написанный в 1954 году.

Там тоже есть девушка-заяц, которую тоже безжалостно вышвыривают в пространство. Какие бы логические доводы, вроде бы оправдывающие действия астронавтов, ни приводились в этих произведениях, можно быть уверенным, что написаны они с прямо противоположной целью: доказать, что в самых тяжелых, порой безнадёжных ситуациях бесчеловечное решение - это не решение. Высокоразвитое существо, в частности, достигшее эры космических перелетов, не может быть аморальным. В дальнейшем тема нравственной ответственности станет одной из главных тем всей марсианской фантастики - столкновение двух миров придаст ей особую остроту. Земная мораль заявляет о непреходящей ценности человеческой жизни. А нечеловеческой? Или наоборот немарсианской? Стоит так поставить вопрос... Впрочем, так его Уэллс и поставил в "Войне миров", которая в 1897 году увидела свет

О "ВОИНЕ МИРОВ" СТОЛЬКО уже написано, что нет смысла заново разбирать ее по косточкам.

Остановимся на отдельных сторонах замечательной книги. Годы, которые прошли со времени выхода "Войны миров", доказали ее необыкновенную и неумирающую злободневность. Право, лучше бы она не оказалась такой пророческой. Для начала - частный пример. Как известно, химическое оружие еще не существовало ко времени создания романа. Впервые немцы применили ОВ в первой мировой войне. Но вспомните, с какими реалистическими подробностями описывает Уэллс действие "черного газа", которым марсиане травили людей. Кто знает даже - не подсказала ли эта книга самое идею какому-нибудь химику с холодными глазами?

А описание разрушенных городов, разоренной страны? Целая мертвая, вытоптанная страна!

Много ли такого было в конце XIX века? Но разве в описанных Уэллсом руинах Лондона нельзя обнаружить футурологическое видение Герники, Варшавы, Сталинграда? А картины паники, сколько раз они повторялись и в жизни и в книгах?!

Но заслуга писателя не только в конкретности деталей. Книга предсказала общую тревожную ноту, на которой начался новый век; эта сирена не умолкает и до сих пор. Зеленые вспышки марсианских молний служат очень подходящей иллюминацией для грозовой, напряженной атмосферы нашего времени.

Нетрудно увидеть и одну несовременную черту книги. За исключением начальных астрономических сведений о Марсе, в романе нет больше никакой другой науки, нет даже упоминаний о том, что существует такая порода людей, как ученые. Борьбу с марсианами ведет кто угодно, но только не представители академий. Уже после второй мировой войны американцы поставили фильм по роману Уэллса. Действие его перенесено в современность, соответственно изменен и весь антураж. Так, например, против марсиан применяется атомная бомба. Правда, летающее блюдце, в котором передвигаются марсиане (оно заменило устарелые, по мнению авторов картины, треножники), как ни в чем не бывало выскальзывает из грибовидного облака. На земле нет средств, которые были бы в состоянии справиться с марсианскими захватчиками. Но люди все же ищут эти средства. Теперь они прежде всего стараются изучить марсиан, герой даже ухитряется втрубить телевизионный глаз, которым оканчивается марсианское щупальце, и притащить его в лабораторию для исследования. Когда бегущая толпа захватывает грузовик, на котором эвакуируется научное оборудование, герой кричит в отчаянии: "Что вы делаете! Ведь в этом, может быть, наш единственный шанс!" На место марсиан, по перечислению Ю. Кагарлицкого, можно подставить разрушительные войны, социальные катаклизмы, научные открытия, таящие угрозу для человека. И прежде всего на это место почти непрошено становится атомная война. Вот почему гораздо интереснее сравнивать роман Уэллса не со средним фильмом того же названия, а со знаменитым "На берегу" Ст. Креймера.

В фильме "На берегу" изображена ситуация страшная, трагическая и, к несчастью, пока еще не невозможная на Земле. Неожиданно вспыхнувший термоядерный конфликт уничтожил жителей большей части мира. В живых осталось лишь население Австралии, но и на нее движется радиоактивное облако. И когда смотришь на мертвый Сан-Франциско, то вспоминаешь мертвый уэллсовский Лондон, хотя, казалось бы, после "Войны миров" нам рассказали множество апокалипсических историй. - И еще одна мысль приходит в голову при просмотре креймеревского фильма. Почему люди так пассивны, почему они не борются, почему они сами дают своим детям усыпляющие таблетки, вместо того чтобы попытаться их спасти, ну, в подземных убежищах, что ли, ведь радиоактивное заражение не может быть вечным? Почему эта мысль хотя бы не приходит в голову никому из героев? Вот у Уэллса артиллерист размышлял, как продолжить человеческий род вод властью марсиан. Правда, о конкретных рецептах предложенного спасения можно и поспорить, но важно другое. Уэллс реалистически проанализировал выводы из своей фантастической посылки. Он понимал, что никогда не будет такой крайней ситуации, в которой не окажется мужественных, не потерявших голову людей, пытающихся сохранить все, что можно сохранить. И это куда достовернее, чем пессимистическое смирение героев Креймера.

С "Войной миров" связана одна история, какие нечасто случаются с литературными произведениями. И она тоже доказывает не только реалистическую силу уэллсовской фантастики (приведу высказывание Ю. Олеши: "Мы вдруг попадаем под действие странного представления: вдруг нам начинает казаться, что и в самом деле было такое событие, когда марсиане пытались завоевать землю"), не только его мастерство, но и то, насколько точно он сумел угадать неустойчивую общественную психологию нашего времени, легкое шараханье от беспечности к отчаянию.

Я имею в виду нашумевшую радаопостановку по "Войне миров", сделанную осенью 1938 года в США ныне хорошо знакомым по кино американским актером Орсоном Уэллесом.

Уэллес и его коллеги тоже перенесли действие романа в современность и в Америку, а для шутки, как они потом объяснили, построили передачу в виде прямого радиорепортажа с места событий, не предупредив об этом слушателей. Вот, к примеру, как велся такой "репортаж" с "крыши нью-йоркского небоскреба": "...Противник находится в районе Палисадов. Пять гигантских машин... Сначала одна пересекает реку... Она переходит Гудзон вброд, как человек переходит через ручей... Ее стальная, похожая на гигантский колпак голова поднимается вровень с крышами небоскребов... Это конец... Появляется черный дым... Черный дым плывет над городом. Люди... бегут в сторону Ист-Ривер... тысячи людей, спасающихся бегством, как крысы. Теперь дым распространяется быстрее. Он уже обволакивает площадь Тайм-сквер.

Люди пытаются спастись, но тщетно. Они падают, как мухи.

Вот дым заполняет Шестую авеню... Пятую авеню... Он в ста ярдах от меня... в пятидесяти футах...

РАДИСТ. 2X2L вызывает CQ...

2X2L вызывает CQ... 2X2L вызывает CQ... Нью-Йорк! Меня кто-нибудь слышит? Меня кто-нибудь слышит?.. 2X2L... (наступает тишина)". .. . Около миллиона (I) американцев поверили в то, что радио сообщает о действительных событиях и что марсиане и вправду вошли в Нью-Йорк. Конечно, этот факт прежде всего говорит о слабом знакомстве американской публики с Уэллсом, то есть о серьезных пробелах в школьном образовании США. Но не только...

Вспомним, что это было за время. Канун второй мировой войны, предчувствие ее, понимание все большим числом американцев, что на своем континенте отсидеться не удастся. Страх уже давно гостил в сердцах людей; и вот - жуткий реализм постановки. Напряженные нервы не выдержали.

"Тысячи перепуганных людей,-пишет известный американский астроном Дж. Мензел, - готовились к эвакуации или горячо молились о спасении. Некоторые считали, что на страну напали немцы или японцы. Сотни призывали к себе родных и друзей, чтобы сказать им последнее прости. Многие просто бегали как угорелые, сея панику, пока., наконец, не узнали, в чем дело.

В полицию непрерывно звонили люди, взывая о помощи: "Мы уже слышим стрельбу, мне нужен противогаз! - кричал в трубку какой-то житель Бруклина. - Я аккуратно плачу налоги". Дороги и телефонные линии в течение нескольких часов были забиты- до отказа".

Вот так. Дж. Мензел предполагает, что, если бы сейчас повторить эксперимент, результат был бы тем же самым.

Как мы видим, первый серьезный контакт людей с марсианами окончился плачевно и для тех и для других. Можно даже сказать, что марсиане отделались дешево. Правда, они все сдохли, но ведь их и не было, а вот люди переживали на самом деле.

Уэллсовские марсиане вызвали массу продолжений и подражаний, не говоря уже о более глубоком влиянии на фантастику нашего времени. Так, например, явное подражание "Войне миров" - переведенный у нас роман английского писателя Джона Уиндэма "День триффидов", в общем-то по своим идеям и не шагнувший дальше "Войны миров".

Куда более любопытны два произведения советских авторов.

В обоих случаях это вполне самостоятельные работы и их связь с Уэллсом - внешний литературный прием. В книге А. и Б. Стругацких "Второе нашествие марсиан" эта связь вообще не распространяется дальше заголовка. Повесть Стругацких выходит за рамки нашего обзора, потому что в ней марсиане и Марс, собственно говоря, не участвуют, они действуют где-то за горизонтом и служат лишь поводом для того, чтобы прибавить несколько мазков к групповому сатирическому портрету земного мещанства. "Завоевать" эту категорию человечества нетрудно, не нужны ни тепловые лучи, ни черный газ. Жратва и звонкая наличность действуют вполне эффективно.

Памфлет Л. Лапша с длинным стилизованным названием "Майор Велл Эндъю, его наблюдения, переживания, мысли, надежды и далеко идущие планы, записанные им в течение последних пятнадцати дней его жизни" представляют собой, если хотите, развитие "Войны миров". Перекличка здесь не только сюжетная. Ведь роман Уэллса тоже во многом памфлет, в котором писатель заклеймил тупую и бесчеловечную силу, называемую Агрессией. Исследователи творчества Уэллса неоднократно отмечали, что между его марсианами и атакованной ими цивилизованной Европой те же взаимоотношения, что и между цивилизованной Европой и колониальными странами. Тепловые лучи так же относятся к пушкам, как пушки к дротикам.

Будем продолжать эту аналогию. Завоевание колоний было сильно облегчено "благодаря" местным коллаборационистам, пошедшим на службу к захватчикам.

В романе Уэллса приведен такой диалог между рассказчиком и артиллеристом: "- Быть может, марсиане воспитают из некоторых людей своих любимчиков, обучат их разным фокусам, кто знает? Быть может, им вдруг станет жалко какого-нибудь мальчика, который вырос у них на глазах и которого надо зарезать. Некоторых они, быть может, обучат охотиться за нами...

- Нет! - воскликнул я. - Это невозможно. Ни один человек...

- Зачем обманывать себя? - перебил артиллерист. - Найдутся люди, которые с радостью будут это делать. Глупо думать, что не найдется таких..." Итак, Уэллс допускал подобную возможность, хотя он и не "рискнул" дать образ человека, ставшего на сторону питающихся человеческой кровью чудовищ.

"Упущение" Уэллса восполнил Л. Лагин. Его майор Велл Эндъю - это, так сказать, Предатель с бoльшой буквы. Потомственный английский аристократ из "твердолобых", первую гнусность он совершает, спасая свою шкуру, но очень быстро становится предателем с убеждениями, то есть еще более гнусным. Кажется, даже сами марсиане с некоторым изумлением разглядывают столь необыкновенный образец человеческой породы.

Велл Эндъю быстренько конструирует нехитрую философию, долженствующую оправдать его поведение. Он мечтает ни много ни мало о том, как бы с помощью марсиан создать Объединенное государство, которым он и ему подобные будут бесконтрольно управлять.

Марсиане, с железной классовой логикой рассуждает он, отнюдь не заинтересованы в полном или даже более или менее серьезном истреблении человеческого рода. Мне скажут: они питаются человеческой кровью. Правильно, питаются. Но именно по этой причине они и заинтересованы в сохранении человечества как своей питательной базы. Да и много ли им в конце концов потребуется для этой цели людей? Тысячи. Ну, сотни тысяч.

Пусть даже, на самый крайний случай, несколько миллионов голов. Объединенное государство с лихвой обеспечит им это количество за счет политических преступников и цветных. Зато какой прогресс в укреплении порядка!

Под страхом попасть в щупальца марсиан мы в несколько недель добьемся идеального дисциплинирующего эффекта и внутри страны и в колониях..." Он уже заранее ненавидит и боится этих людей "пищевого назначения", которые могут помешать его "далеко идущим планам". Он по собственной инициативе посылает на смерть тех, кто пытается организовать сопротивление, мало того, он измывается над ними, что тоже очень характерно для подобных типов. И в особое исступление его приводит тот факт, что эти люди умирают с гордо поднятой головой, что даже и среди его собственного класса находятся герои, предпочитающие смерть в бою позорному рабству.

Стакан теплой человеческой крови, который преподносят с барского стола своему прихвостню новоявленные властители в знак признательности, - удачно найденная деталь, завершающая образ этого негодяя. И он пьет кровь своих жертв - здесь метафора доведена до реального воплощения, - пьет в общем даже с наслаждением. К черту предрассудки: "Нет ничего красивей и благородней... завоевателя." В переводе на русский имя героя повести "Велл Эндъю" можно прочитать как "Ну, а ты?".

Смысл, вложенный писателем в эту Значимую фамилию, можно истолковать так: ну, а ты, человек, каким окажешься в минуту тяжелых испытаний, останешься ли человеком? ИТАК, С ПЕРВОГО СВОЕГО появления марсиане оказались в гуще нравственных, социальных и политических треволнений Земли.

По мнению братьев Стругацких, "второе нашествие марсиан" произошло после второй мировой войны. Но это утверждение - плод досадного недоразумения. На самом деле в первой половине нашего века марсиане много раз прилетали на Землю, а еще чаще люди наведывались к ним.

Один из таких визитов, состоявшийся еще в 1899 году, довольно забавен. В межпланетное путешествие отправляются двое землян - профессор физики и спекулянт зерном из Чикаго, финансировавший постройку корабля.

На Марсе компаньоны обнаруживают "параллельную жизнь", детально копирующую историю человеческого общества с отставанием по фазе. В данный момент там египетский период, библейские времена - точнее, середина семи "тучных" годов, после: чего, как известно, последуют семь "тощих". Предприимчивый бизнесмен, не теряясь, основывает пшеничный рынок. Впечатления от этого полета путешественники изложили в своих записках, которые опубликовал Эллисворт Дуглас в романе "Маклер фараона".

Как ни слаба была дореволюционная русская фантастика, но и она вполне своевременно откликнулась на марсианскую тему.

В 1901 году в Новгороде была издана маленькая книжечка "На другой планете", принадлежащая перу известного в свое время писателя-этнографа Порфирия Инфантьева. В предисловии к "Повести из жизни обитателей Марса" приведена небезынтересная корреспонденция из газеты "Новое время". В заметке говорится, что американский астроном мистер Дуглас, наблюдая Марс, "был поражен следующим странным фактом: он внезапно заметил серию блестящих огней, расположенных по прямой линии, тянувшейся на несколько сот километров. Эти гигантские огни горели в течение часа и десяти минут и затем исчезли столь же внезапно, как внезапно и появились.

Это расположение огней на прямой линии как бы указывает на волевое, разумное Действие, а одновременность возникновения и исчезновения их подтверждает это предположение".

Скорее всего "разумные" огни почудились астроному, но, между прочим, вспышка, описанная в "Войне миров", существовала в действительности, и зарегистрирована наблюдателями, Не подумайте, кстати, что подобные заявления делались только семьдесят лет назад ио тогдашней научной наивности. Вот вполне современные слова покойного президента Академии наук БССР В. Купревича: "Веру на себя смелость предположить, что и в наше время Марс населен живыми существами. Возможно, даже разумными. Об этом, в частности; свидетельствует внезапное появление на карте Марса Лаокоонова узла .--г- темной области размером с Украину. Действительно: как в течение одногодвух сезонов образовался на столь обширной площади темный голубовато-серый покров? Возможно, не без участия преобразователей природы и необходимых (не будем говорить - технических) средств".

Но это так, мимоходом.

Особой эстетической ценности книга П. Инфантьева не представляет, но в ней выдержан вполне приличный для того времени научный уровень. И это особенно заметно по сравнению со всякого рода халтурой, которая не обошца своим вниманием и Марс. Например, в романе немецкого литератора А. Дейбера "Три года на планете Марс" можно отыскать такие шедевры, как "народ, обитающий здесь, наверху...". По мнению автора книги, Марс расположен выше Земли. Или: "Мы столкнулись, к счастью, очень легко с маленькой Луной Марса, Фобосом".

Столкнулись и полетели дальше.

И в начале века можно было бы знать, что воздухоплавание не подойдет для межпланетных перелетов по причине отсутствия воздуха. Наконец прилетели: "...Слезы счастья, слезы самой чистой радости бежали по обросшим бородами, давно уже не бритым щекам... ученых". Любопытно, что мешало им побриться в дороге?

Но вернемся к П. Инфантьеву.

Самое интереснoе в его повести способ, с помощью которого герой попадает на Марс, - лишнее доказательство того, что новое - это хорошо забытое старое. Уже П. Инфантьев отлично понимал сложность переброски материальных тел через такие гигантские расстояния, поэтому его герои обмениваются разумами - человеческое "я" временно поселяется в теле марсианина, и наоборот, точь-в-точь как в недавней повести В. Тендрякова "Путешествие длиной в век" или в "Обмене разумов" Р. Шекли. Правда, П. Инфантьев и его персонажи еще ничего не знают о радиоволнах, и писателю приходится умолчать о конкретном способе передачи мыслительных излучений.

П. Инфантьевым сделана одна из первых, хотя еще и очень примитивных, попыток описать неземное общество. Внешне его марсиане не похожи на людей, и, когда герой приходит в ужас, осознав себя в теле марсианина с единственным глазом, хоботами вместо рук, клешнями, хвостом и ухом на макушке, ему очень резонно отвечают: "Вы, обитатeли -Земли, привыкли считать себя центром мироздания, венцом творения и, если подозреваете о существовании разумных существ на других планетах, то почему-то воображаете, что эти существа непременно должны быть и по наружному виду похожи на вас...

И поверьте... что обитателю Марса, в первый раз видящему организм человека, он кажется таким же безобразным и внушает такое же отвращение, как и наш организм вам". Вполне материалистическая -и атеистическая точка зрения.

Само же марсианское общество аналогично земному, но сильно ушло вперед по части механизации. "У марсиан применение различных машин доведено до удивительного совершенства, и всюду, где только можно заменить работу разумного существа автоматическим механизмом, это сделано". Описывая научно-технические достижения, передовую систему образования, развитие искусств, П. Инфантьев, правда, обходит стороной вопрос о политическом строе марсианского общества.

Несколькими ступенями выше этих книг стоит изданный примерно в то же время роман некогда популярного и не совсем справедливо забытого немецкого фантаста Курда Ласвица "На двух планетах". Эта книга принадлежит не к уэллсовской, а к жюльверновекой школе. Заслуживает доброго слова попытка К. Ласвица придать научной фантастике черты художественной литературы, пусть даже не во всем удавшиеся. Здесь мы найдем первые индивидуализированные портреты марсиан. По Ласвицу, они вполне похожи на людей, так что между земными кавалерами и марсианскими дамами завязываются романы. Да и попробуй не завяжи роман, если марсианка Ла чудо как хороша: "Ее пышные волосы, свернутые на затылке узлом, были такого цвета, который почти не встречается на Земле: светло-кудрые, с красноватым отливом, они напоминали, пожалуй, чайную розу; обворожительно нежно, подобно сиянию, обрамляли они ее бледное точеное лицо..." Здесь пора сделать небольшое отступление и, сильно забежав вперед, упомянуть о пародийном рассказе американского писателя Э. Гамильтона "Невероятный мир", маленький диалог из которого помещен в эпиграфе этой статьи. "Невероятный мир" не раз приходит на ум при чтении марсианской фантастики.

Два американских астронавта, прилетевшие на Марс, не веря своим глазам, обнаруживают там живых существ самих разнообразных форм и расцветок - жукоглазых людей, нарывоподобных спрутов, уродин с клешнями, хоботами, щупальцами и т. д. Самое потрясающее, что все они отлично говорят по-английски. Выясняется, что это материализовавшиеся создания земной фантастики, очень недовольные своим обликом, приносящим им массу неудобств.

"- Хотел бы я, - говорит один из жукоглазых людей по имени Ок Вок, добраться до того парня, который дал мне мое имя! Я бы так ок-вокнул его!" Писатель высмеивает космическую макулатуру, изображающую различных физических и нравственных чудовищ, вроде "пурпурных", главное и любимое занятие в жизни у которых - это пытки.

"- А не захватили ли вы какой-нибудь прекрасной белокурой профессорской дочки? - вопрошает главарь "пурпурных". - Нет? Очень жаль. Мы могли бы продемонстрировать кое-какие любительские пытки на прекрасной блондинке..." Мы еще познакомимся с творениями, для которых эта цитата может служить эпиграфом.

А вот самое остроумное наблюдение Э. Гамильтона. Астронавты с изумлением замечают, что женщины, которые разгуливают среди страшилищ, все до единой очаровательны, каждая из них, независимо от цвета кожи - бурой, зеленой, синей или красной, - может служить образцом земной красоты. Это правило почти не имеет исключений, оно соблюдается и в самых серьезных произведениях, и в самых несерьезных. Дело, надо думать, в том, что авторы большинства книг - мужчины и для них психологически невозможно оскорбить прекрасный пол, приписывая ему неземные уродства.

Не будем больше нарушать хронологическую последовательность. В романе "На двух планетах" К. Ласвиц описывает марсианско-земную войну, хочется прибавить - "в очередной раз", что было бы несправедливо, так как всего лишь во второй раз. Эта война мало похожа на уэллсовскую. Она возникает случайно, из-за трагических недоразумений, и марсианское общество вовсе не едино, в нем существует сильное антивоенное течение. Хотя и на сей раз марсианам удается одержать верх благодаря более совершенной технике, но их победа непрочна, люди не сдались и не желают мириться с угнетателями, как бы те ни старались задобрить их. "Марсианская культура без марсиан" - под этим лозунгом землянам удается сбросить иго инопланетных властителей, вовсе не отказываясь от общения между мирами.

Несмотря на известные достоинства, роман К. Ласвица все же остался неприметной звездочкой рядом с таким ослепительным светилом, как "Война миров".

Нужны были совсем новые, небывалые, революционные идеи, чтобы выдержать с ним сравнение.

И эти идеи появились в стране, которая готовилась совершить революцию, а затем совершила ее.

В 1908 ГОДУ МАРСИАНЕ снова посетили Землю, но их посещение нельзя назвать нашествием. Внешне эти марсиане опять-таки ничем не отличались от людей, только вот глаза были у них гораздо больше, потому как света на Марсе меньше, чем у нас. Потолкавшись незамеченными некоторое время на земле, чтобы узнать, что здесь происходит; они вернулись на Марс, захватив с собой русского Леонида; по его доброй Воле, конечно. Эти события описаны в романе: Александра Богданова "Красная звезда", появившемся в 1908 году; это второе произведение после "Войны миров", о котором стоит говорить всерьез. По своей форме "Красная звезда", вероятно, последняя классическая утопия мировой литературы. Самой идее сделать Марс страной-Утопией нельзя отказать в плодотворности. Куда скорее можно поверить, что идеальное общество обнаружилось на другой планете, чем на неведомом земном острове. Автора, как и во всякой утопии, волнуют главным образом социально-философские проблемы, поэтому он почти не теряет времени на психологические изыскания, пейзажные зариСовки и прочие беллетристические тонкости. Ему гораздо важнее показать структуру тамошнего общества и марсианскую технику, поэтому его герой, как и положено во всех классических утопиях, превращается в экскурсанта, которого водят, которому показывают и объясняют. Но в "Красной звезде" есть и приобщение к новой, художественной форме фантастики, например в истории любви Леонида и марсианки Нэттй. Определение "красная" в названии книги - это не только цвет марсианских пустынь, это и цвет революции, цвет социализма.

Каким же в изображении А. Богданова предстает марсианский строй, где полностью осуществлены принципы коммунистического общества - от каждого по способностям, каждому по потребностям? .

Социальные преобразования на Марсе дались трудящимся с большей легкостью, чем их земным собратьям. Благодаря природным условиям, отсутствию крупных естественных преград все народы Марса были испокон веков гораздо теснее связаны друг с другом, чем на Земле. У них на всем Марсе и язык один, что опятьтаки облегчало сплочение масс.

Конечно, капиталистическое расслоение происходило и на Марсе, но оно закончилось быстро, так как укрупнение участков было необходимостью: мелкие владельцы не могли противостоять суровой марсианской природе. Рабочим удалось национализировать "землю" и взять власть в свои руки, не прибегая к кровопролитным войнам. Описывая такой спек койный путь общественного развития как некую историческую данность, А. Богданов все время противопоставляет ему Землю, вовсе не собираясь выставлять такой путь в качестве образца.

Теперь на Марсе труд стал активной потребностью каждого, он доставляет творческую радость, рабочий день длится l'/2 часа, хотя желающие и увлеченные своим делом зачастую засиживаются надолго. Люди часто меняют работу. Как же в этих условиях обеспечивается экономическая устойчивость? По плану, который выдают вычислительные машины. Вычислительные машины в 1908 году! Не берусь утверждать, что машины, описанные А. Богдановым, были э л е к т р о н н о-вычислительными, но это скорее всего первое в мировой литературе предвидение века кибернетики - "изобретение" устройства, которое мгновенно перерабатывает огромное количество непрерывно поступающей информации и так же непрерывно выдает сведения, скажем, об избытке или недостатке рабочей силы в тех или иных отраслях промышленности. Впрочем, эти рекомендации отнюдь не обязательны, какое бы то ни было насилие вообще исключено из жизни марсианского общества, оно допускается лишь при воспитании детей, если у них неожиданно проявятся атавистические инстинкты, и с душевнобольными. Юное поколение воспитывается не в семье, а в "домах детей", где ему преподносится широкая образовательная программа, начинающаяся не с книг, а с изучения самой жизни. Зато потом, когда молодые люди переходят к теории, она дается им без скидок, всерьез, с философской глубиной.

Например, учебник по истории начинается с космологического обзора мира, с образования планет из туманностей и возннкновения органических соединений.

Процветают на Марсе и искусства, и надо сказать, что здесь, например в рассуждениях о красоте традиционной ритмической поэзии, совсем не разглядеть Александра Богданова - будущего теоретика Пролеткульта, предлагавшего использовать классику лишь как средство для овладения литературной техникой.

При всем том жизнь марсиан вовсе не сплошные праздники. Им приходится вести суровую и непрерывную борьбу со стихийными силами природы. Это источник конфликтов и даже трагедий.

Так, во время перелета с Земли погиб один из марсиан, закрывший своим телом пробоину. Дело усугубляется тем, что природные ресурсы Марса иссякают и вскоре он уже не сможет "содержать" увеличивающееся народонаселение. Уступить же, ограничить деторождаемость марсиане не хотят, они считают, что такое поражение в битве со слепой стихией - конец всему. В поисках выхода они и посылают разведывательные экспедиции на соседние планеты.

Некоторые черты их социального устройства .вызывают у землянина недоумение. В одном случае Леонид, правда, не слишком последователен. В жизни на Земле он расходится с женой, которая, как ему кажется, ограничивает его свободу. Этот решительный молодой человек утверждает, правда лишь на бумаге, не только возможность, но и желательность многобрачия, которое, по его мнению, способно дать людям и большее богатство личной жизни, и большее разнообразие сочетаний в сфере наследственности.

"На мой взгляд, - размышляет он, - только противоречия буржуазного строя делают в настоящее время многобрачие частью просто неосуществимом, частью привилегией эксплуататоров и паразитов". Но когда Леонид узнает, что на Марсе многобрачие обычное дело и что у его любимой женщины Нэтти было одновременно несколько мужей, его земная натура начинает протестовать.

Еще менее вяжутся с гармонией общественного устройства разрешенные и нередкие самоубийства.

Но с точки зрения марсиан в этом тоже проявляется уважение к свободе выбора.

Вообще есть что-то чрезмерно рациональное, холодноватое в марсианской жизни. Марсиане вежливы, предупредительны, деловиты, в большинстве талантливы, но, как правило, лишены горячей крови, лишены страстей, которые делают земную жизнь столь же труднрй, сколь и привлекательной.

Логика целесообразности зачастую подменяет у них логику сердца.

Только в такой обстановке и мог родиться чудовищный проект математика Стэрни, который внес предложение поголовно уничтожить все человечество для блага ушедших вперед в своей эволюции марсиан, которым Земля подходит для колонизации больше, чем Венера. Математик, конечно, гуманист, он намерен провести это мероприятие незаметно и безболезненно. Правда, Стэрни получает жестокий отпор от сопланетников, для которых неповторимость любых форм жизни священна, но тем не менее из песни слова не выкинешь: такое предложение было произнесено и обсуждено, и никто не судил математика за милитаризм и не упрятал его в психиатрическую лечебницу.

(Суд, или, вернее, самосуд, устраивает над ним не владеющий собой человек с Земли.) Нелепо предполагать, что подобные черты непременно входят, по мнению автора, в коммунистический идеал. Он ведет нас не земными дорогами. В ином мире могут, конечно, быть черты странные и даже вовсе неприемлемые по нашим этическим нормативам.

На молодую бурлящую Землю наиболее мыслящие марсиане смотрят с некоторой завистью. Да, Земля еще не доросла до марсианской техники и до совершенного общественного строя. Но как стремительно она развивается! То, на что марсианам понадобились сотни лет, Земля уложила в десятки, и "ножницы" все время сходятся. Разглядывая в музее скульптуру прекрасного юноши, марсианская поэтесса Энно восклицает: "Это вы, это ваш мир. Это будет чудный мир, но он еще в детстве; и посмотрите, какие смутные грезы, какие тревожные образы волнуют его сознание... Он в полусне, но он проснется, я чувствую это, я глубоко верю в это!" Кто это говорит - Энно или автор? Подлинная Красная звезда - не столько дряхлеющий Марс, сколько юная революционная Земля.

По художественному исполнению нельзя, конечно, сравнивать "Красную звезду" ни с предшествующей "Войной миров", ни с последующей "Аэлитой", но в одном отношении А. Богданов превосходит и Г. Уэллса, и А. Толстого, и вообще большинство научно-фантастических книг. У него поразительно высокая степень научного предвидения. Американцы гордятся книгой Хьюго Гернсбека "Ральф 124 С 41 +'", где действительно развернута целая программа для будущих изобретателей. Но произведение Гернсбека, которое в литературном и проблемном отношении представляет собой нулевую величину, появилось только через три года после выхода "Красной звезды" и по многим чисто техническим вопросам уступает Богданову.

Надо полагать, что А. Богданов слышал о трудах Циолковского или читал его "Исследование мировых пространств реактивными приборами", изданное в 1903 году. В противном случае остается предположить: автор "Красной звезды" самостоятельно приходит к выводу о необходимости именно ракетной техники, настолько осознанно она у него подана, и это, конечно, еще выше поднимает его акции. Ведь в тогдашней фантастике, пожалуй, и самолет-то еще не был как следует освоен.

Хотя в "Войне миров" и есть фраза о том, что марсиане стреляли ракетами, Уэллс не отдает себе отчета, для чего, собственно, они нужны. Повторяя научно несостоятельную идею Жюля Верна, он переносит марсиан на Землю в пушечном ядре. А. Толстой в 1923 году, конечно, отправит героев "Аэлиты" путешествовать в ракете. Но это чисто условная, так сказать, литературная ракета.

Его конструкция не то что до Марса не долетела бы, а и с поверхности Земли не оторвалась.

Я вовсе не критикую А. Толстого за это; подобные технические неувязки не имеют ровно никакого значения для его прекрасного романа. Но отдадим должное научной прозорливости А. Богданова.

Этеронеф - марсианский межпланетный корабль - весьма совершенное и по сей день еще не осуществленное создание технического гения. Движется он энергией ядерного распада, если применить современную терминологию, то есть практически это атомолет.

В последующем мы встретим столь же четкое указание на этот тип двигателя только лет этак через пятьдесят, после изготовления и применения атомной бомбы.

Уже шла речь об описанных А. Богдановым цифровых машинах, управляющих производством, этого также еще очень долго не будет ни у кого. Да и сама идея планового управления народным хозяйством тоже немалого стоит.

Мы находим в романе заводы, в которых осуществились идеи современной технической эстетики, широкое промышленное использование радиоактивных (у Богданова - радиицирующих) элементов, искусственный белок, кинематограф не только звуковой, но даже и стереоскопический, пишущие машинки, способные записывать текст прд диктовку, синтетические волокна... Нет, право же, не так плохо для 1908 года! Возьмем, например, описание автоматизированного поточного производства синтетических тканей: "Несколько раз в месяц с ближайших химических заводов по рельсовым путям доставлялся "материал для пряжи" в виде полужидкого прозрачного вещества в больших цистернах. Из этих цистерн материал при помощи особых аппаратов, устраняющих доступ воздуха, переливался в огромный, высоко подвешенный металлический резервуар, плоское дно которого имело сотни тысяч тончайших микроскопических отверстий. Через отверстия вязкая жидкость продавливалась под большим давлением тончайшими струйками, которые под действием воздуха . затвердевали уже в нескольких сантиметрах и превращались в прочные паутинные волокна. Десятки тысяч механических веретен подхватывали эти волокна, скручивали их десятками в нити различной толщины и плотности и тянули их дальше, передавая готовую "пряжу" в следующее, ткацкое, отделение. Там на ткацких станках нити переплетались в различные ткани, от самых нежных, как кисея и батист, до самых плотных, как сукно и войлок, которые, бесконечными Широкими лентами тянулись еще дальше, в мастерскую кройки.

Здесь их подхватывали новые машины, тщательно складывали во много слоев и вырезывали из них тысячами заранее намеченные и размеренные по чертежам разно-, образные выкройки отдельных частей костюма.

В швейной мастерской сйроенные куски сшивались в готовое платье, но без всяких иголок, ниток и швейных машин..." Эти строки можно, не изменив в них ни единого слова, вставить в современный научно-популярный очерк. Впрочем, клеевое соединение тканей еще только начинает внедряться.

Через несколько лет А. Богданов написал "Инженера Мэнни", тоже марсианскую утопию. Это предыстория общества на Марсе, когда там была еще классовая структура. В романе описывается строительство гигантского канала и зарождение рабочего движения, Образ великого строителя каналов Мэнни, безжалостного эксплуататора, который бросил в болота на погибель десятки тысяч рабочих, явно героизирован. Все же нельзя не отметить, что такой же героической фигурой предстает и вождь рабочих Нэтти, хотя в его борьбе за освобождение труда есть примиренческие тенденции.

Художественно самое сильное место в книге - это, быть может, излагаемая Нэтти теория вампиров. Каждый человек, говорит Нэтти, живет за счет труда других людей, своим существованием он что-то отнимает у жизни, но пока он дает ей больше того, что берет, он увеличивает сумму жизни, он в ней плюс, положительная величина. Но бывает так, что он начинает брать у жизни больше, чем давать ей. И тогда он становится вампиром - живым мертвецом, который пьет соки жизни, и он особенно опасен, если был сильной личностью.

В. И. Ленин дал "Инженеру Мэнни" отрицательную оценку.

Философские взгляды А. Богданова, которые Ленин подверг уничтожающей критике в "Материализме и эмпириокритицизме", хотя и были сформулированы до появления "Красной звезды", к счастью, не нашли в ней отражения. Зато "Инженер Мэнни" пронизан настроениями, которые владели автором, занятым созданием "всеобщей организационной науки", под которой он понимал науку о построении социалистического общества. Этой наукой, по его мнению, должен овладеть пролетариат до того, как он попытается взять власть в свои руки. Такая программа отодвигала проведение социалистической революции в неопределенное будущее. Возражая на подобные взгляды, Ленин позднее писал: "Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный "уровень культуры"...), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы".

ИТАК, В "КРАСНОЙ ЗВЕЗДЕ" более совершенный Марс противостоит раздираемой классовыми противоречиями Земле. Но вот на нашей планете вспыхивает мировая война, а за ней совершается социалистическая революция, и ракеты, которые продолжают курсировать к Марсу, несут последние земные известия. Одна из таких ракет улетает прямо с поля сражения, захватив в последний момент из окопа отравленного газами офицера. Ее поднял в воздух датский писатель Софус Михаэлис, роман которого "Небесный корабль" вышел в 1921 году. На этот раз перед нами бегство, откровенное и притом символическое бегство от ужасов империалистической бойни. Шарообразный корабль "Космополис" строят 13 дезертиров, по одному из каждой воюющей страны, неважно - Соперники они на поле брани или союзники: итальянец, француз, немец, японец, русский...

Автор не пытается нам объяснить, как движется его корабль, но довольно щедро пользуется псевдонаучной терминологией - радиоспектр, солнечная машина и т. д.

На Марсе наши беглецы застают тихое стабилизировавшееся общество, очевидный контраст Земле, засыпаемой снарядами и заливаемой потоками ядовитых газов.

Впрочем, С. Михаэлис изобразил хотя и умиротворенное, но отнюдь не такое уж привлекательное общество. Он явно хочет сказать, что счастье не в успокоенности, не в отсутствии желаний, а отказ от борьбы - не путь, приводящий к счастью. "Они не знали ни искусства как формы выражения человеческих идеалов, ни радостей мореплавателей, ни инстинкта исследователей, ни той жажды знания, которая гонит земные поколение за поколением в опасное море, к ледяным полюсам или на недосягаемые выси гор".

Если воспользоваться современной терминологией, то, видимо, данное общество принадлежит к биологической цивилизации.

Физически марсиане очень похожи на людей, хотя развивались независимо. В книге есть одно любопытное рассуждение, право же, словно взятое у И. Ефремова: "Было, разумеется, космически логично что на Марсе носители высшей жизненной потенции отлились в те же формы, как и на Земле. Не случайность, а естественная необходимость создала человека - с его гордо выпрямленным вертикальным хребтом, с крупным и развитым мозгом в крепком и благородно очерченном черепе, возносящемся к небу, как фонарь на башне маяка, с голой, чувствительной, богатой нервами кожей, с обостренными чувствами и такими совершенными органами тела, как пара ловких рук..." В предыстории Марса были и машины, н разрушительные войны. Автору не хватает только термина "атомная бомба", чтобы обозначить вот такое средство массового уничтожения: "Народы и государства восстали друг на друга с оружием, о видах и силе которого сохранились лишь старые рассказы. Действием его стирались с лица земли не только целые полчища, а даже огромные города".

Теперь же, видимо, как реакция на бурно проведенную молодость, на планете царит почти аркадская идиллия. Но за ее зеркальной поверхностью прячется, например, жестокая евгеника (опять-таки беря современные понятия), пуританская нетерпимость. Перед нами усовершенствованная Спарта, где оставляют жить лишь все самое здоровое и полноценное. Мужчины после рождения в семье определенного количества детей стерилизуются. Брачный союз вечен и нерасторжим, врачующиеся выжигают у себя на груди портреты друг друга, дабы дорогие образы проникли в сердце. Старики расстаются с жизнью добровольно, уплывая на лодке по Каналу Смерти.

Земляне, обыкновенные грубые солдаты, не могут примириться с такой ненормальной обстановкой, они начинают отчаянно тосковать по Земле, совершать опрометчивые поступки и нарушать налаженный строй марсианской жизни.

Бегство не удалось.

Этот во многом наивный роман стоит вспомнить именно как параллель к толстовской "Аэлите", появившейся в 1923 году.

"Аэлита", пожалуй, первое в русской и советской литературе произведение подлинно художественной фантастики. Как я уже говорил, Алексея Толстого вовсе не заботит научная достоверность, его волнуют гораздо более важные для литературы художественно-поэтические задачи. Великолепный пример - это пролет корабля через голову кометы. Гусев стоит у окошка и командует примерно так: "Легче - глыба справа...

Давай полный!.." И как ни странно, такие вещи не производят впечатления ни фальши, ни пародии.

Они органичны в этой книге.

Главное в "Аэлите" - свежий ветер революции, который толкает людей на самые невероятные поступки и подвиги: нет ничего невозможного в этом взлохмаченном, голодном, прекрасном и яростном мире. На Марс так на Марс, за чем дело стало, товарищи! Прочтя объявление инженера Лося, красноармеец Гусев и вообще жители Петрограда даже не слишком удивились. Духом обновления всего: Земли, Марса, человеческих душ - веет со страниц "Аэлиты".

Для чего летит на Марс инженер Лось? В сущности, это тоже бегство: тоска по погибшей жене, душевная неустроенность, даже разочарованность в жизни. Неврастенический, нерешительный Лось резко не похож на будущих традиционных космических капитанов - с лицами и сердцами, словно вытесанными из камня. Почему у А. Толстого получился именно такой характер, нетрудно догадаться. Ведь "Аэлита" писалась в эмиграции, где находился тогда писатель, внутренне уже порвавший с нею, но находящийся еще за границей. Вероятно, этими особенностями душевного состояния автора объясняется и та поразительная лирическая сила, которой пронизана любовь Лося и Аэлиты, любовь, преображающая этого раскисшего, размягченного человека.

Вырвавшись из объятий Аэлиты, он берет маузер и уходит к Гусеву, к восставшим, к борьбе, хотя совсем недавно, поглощенный своими переживаниями, просил оставить его в покое со всякими революциями.

Преображается и Аэлита, огонь очистительной любви так же ярко вспыхивает в этой одурманенной ложной мудростью весталке, как костры, зажженные русским красноармейцем Гусевым на площадях марсианской столицы, где они не загорались тысячу лет.

В книге скрыт какой-то секрет, плохо поддающийся грубому литературоведческому препарированию. Почему образ Аэлиты так поэтичен? Ведь автор не дал нам возможности проникнуть в душу марсианки, не поделился с нами ее мыслями. Мы видим "Рожденную из света звезд" все время со стороны глазами Лося или Гусева. Даже портрет ее дан беглым наброском - кроме постоянного подчеркивания ее хрупкости да пепельных волос и голубовато-белой кожи, мы ничего больше не узнаем. Но это не мешает нам видеть ее совершенно отчетливо, гораздо более отчетливо, чем, скажем, расплывчатого Лося. Правда, не последнее место в формировании облика этой девушки занимают ее рассказы об Атлантиде и песни, которые она поет. Аэлита умна, она носительница древней культуры. Но закостеневшее знание мертво, его нужно оживить потоком свежей крови, принесенной с Красной Звезды, которая на этот раз уже точно никакой не Марс, а молодая, горячая Земля. Только любовь к смелым и сильным людям - таким ей показался инженер Лось может вырвать ее из затхлой повседневности, наполнить жизнь смыслом; такая любовь способна преодолеть все препятствия и даже перемахнуть через космические бездны: - Где ты, где ты, где ты, Сын Неба?

На последних страницах образ Аэлиты расширяется до вселенских масштабов, до образа идеальной женщины: "...Голос Аэлиты, любви, вечности, голос тоски, летит по всей вселенной..." Все те насмешки, которыми встречаешь очередную марсианскую красотку, не липнут к Аэлите, именно потому что она подлинно художественное создание. А ведь задача, которую поставил перед собой автор, очень сложна, и во всей мировой фантастике немного удач подобного рода. Требовалось создать привлекательный образ неземного существа - далекого и чуждого нам, что ясно ощущаешь в Аэлите, но в то же время близкого, понятного, реального.

А что за марсиане поселились на планете с каналами? При полном пренебрежении к научно-технической стороне дела Алексей Толстой все же счел нужным оправдать абсолютную физическую схожесть их и-землян: ведь его марсиане - это потомки магацитлов, людей, некогда улетевших с Земли во время гибели Атлантиды. В подзаголовке первого издания стояло "Закат Марса".

Здесь слышится явный намек на известный в свое время и вышедший как раз в те годы труд немецкого философа О. Шпенглера "Закат Европы", в котором тот развивает пессимистическую концепцию последовательной гибели цивилизаций. На толстовском Марсе тоже гибнет великая цивилизация, Марс пересох, Марс кончается. Правящие классы, лишенные всяких творческих сил, хотели бы превратить это медленное умирание в пышный и торжественный реквием, но вовсе не желают упускать власть из своих рук. Как только дело доходит до восстания рабочих, в правителях пробуждается энергия. Именно в эту неустойчивую среду и врезается яйцеобразная ракета с Земли. Словно именно этой капли земной разгульной крови и не хватало прогрессивным силам на Марсе, чтобы подняться на проржавевшую диктатуру Тускуба.

Изобразив тоталитарное общество с резким классовым расслоением, с подавлением человеческой личности, с застывшими нелепыми обычаями, А. Толстой сделал первые попытки создания романапредупреждения, часы "пик" которого наступят много позже. Появление именно таких картин у А. Толстого не было случайностью, в воздухе Западной Европы уже носилась угроза фашизма; в Германии, откуда и вернулся писатель на родину, уже возглавлял национал-социалистскую партию ефрейтор Адольф Гитлер.

В БОЛЬШИНСТВЕ ПРОИЗВЕДЕНИИ на Марс являются ученые, а сам Марс далеко перегнал Землю и уже поэтому заслуживает пристального рассмотрения. Однако Марс - настолько лакомый литературный кусочек, что было бы неестественным, если бы им не поспешила заняться беллетристика несколько другого рода.

В XIX и начале XX века пышным цветом расцвел приключенческий жанр: Хаггарт, Жаколио, Сабатини, Буссенар, капитан Мариэтт, не говоря уже о Дюма, Жюле Верне, Майн Риде, Стивенсоне, - это наиболее известные его представители. Но было и множество менее известных. Как и всякий иной вид изящной словесности, приключенческое произведение может быть хорошим и может быть плохим.

Приключенческая литература всегда стремится к исключительности, к необычности места действия; самое подходящее - полярнйе области, джунгли, пустыни, где бы ее плечистый, крепко сложенный, неугомонный герой мог в полную меру проявить свои незаурядные способности. На него должны нападать крокодилы и дикие слоны, он должен попадать в центры тайфунов и падать в бездонные пропасти, его должны любить самые красивые женщины на свете и преследовать самые злобные враги. Так как же было не отправить его на Марс?

Загадочность, экзотика и, так сказать, полнейшая безответственность: придумывай что угодно - вот что привлекало на Марсе или вообще вдалеке от Земли. В американской фантастике книги о невероятных приключениях в пространстве получили ироническое наименование - space opera, космическая опера. Ее духовным отцом стал Эдгард Раис Верроуз, имя которого вспоминают главным образом в связи с созданным им циклом романов о пресловутом Тарзане. Этот обезьяний выкормыш известен и нам, правда, не столько по книгам Берроуза, сколько по кинокартинам. О Берроузе придется сказать немало плохого, но в одном стоит стать на его защиту. В книгах Берроуза совершенно отсутствует тот оголтелый расизм, которым пронизана голливудская продукция. Впрочем, сейчас речь не о Тарзане.

Э. Берроуз написал десять книг, действие которых происходит на интересующей нас планете. Он произвел большое впечатление на мировую приключенческую и фантастическую литературу, хотя его влияние и трудно назвать плодотворным. Тем не менее следы Верроуза мы отыщем даже у нас в наши дни. Его имя, а также термин "космическая опера" часто встречаются в статьях по истории фантастики. Что же это, собственно, такое, почему в свое время он имел грандиозный успех и переиздается на Западе до сих пор?

Первый марсианский роман Э. Берроуза при журнальной публикации (в 1912 г.) назывался "Под лунами Марса", при отдельном издании (в 1917 г.) "Принцесса Марса", а в одном из русских переводов (в 1924 г.) "Дочь тысячи джэддаков". Художественный, так сказать, метод, которым автор воспользовался в этом и последующих романах, можно было бы определить словами: "Бога нет, и все дозволено". Разрешается самая невероятная выдумка. Правда, Берроуз в отличие от некоторых своих последователей избегает откровенной мистики, придавая своим произведениям оттенок не реалистичности, нет, это не то слово, а, так сказать, материалистичности. Впрочем, начинает он свою серию как раз с запрещенного приема, перебросив своего героя на Марс потусторонним способом, в момент его смерти. Таким же путем герой возвращается на Землю, передает тетрадь с записями любимому племяннику, а затем умирает снова и снова возвращается на Марс. Уже в предисловии к "публикации" его записок автор профессионально хватает читателя за глотку: "Гробница, в которой лежало его тело, имела ту особенность, что ее массивная дверца запиралась одним только огромным позолоченным пружинным замком, который отпирался только изнутри".

Но пора уже познакомить вас с героем Э. Берроуза. Его зовут капитан Джон Картер, вояка из Вирджинии, который, затосковав от безделья после окончания гражданской войны в. США, отправляется на поиски сокровищ, попадает в какую-то таинственную пещеру, раздваивается и оказывается неожиданно для себя на Марсе в чем мать родила. Впрочем, может ли это смутить бравого капитана, если "он был воплощением мужской красоты. Рост его достигал шести футов и двух дюймов, плечи его были широки, бедра узки... Черты его лица были чрезвычайно правильны и резко очерчены. Его коротко остриженные волосы были черны; стальные глаза были полны огня и инициативы...". Уменьшение силы тяжести на Марсе удесятеряет и без того немалые силы Картера, он способен совершать стофутовые прыжки и бороться с целыми полчищами врагов. Словом, это тот же Тарзан, только что не в джунглях. В различных модификациях этот тип героя становится одним из главных в англо-американской приключенческой и детективной литературе и кино. От Тарзана и Картера идет прямой путь к Джеймсу Бонду. Хотя надо сказать, что в отличие от циничного Бонда и Тарзан и Картер были более простодушны и патриархальны, у них имелись все же кое-какие представления о том, что такое честь, верность, самоотверженность.

Джон Картер попадает в весьма странный мир, мир, в котором причудливым образом сочетаются суровость марсианских пустынь с восточной пышностью городов, а атрибутика родовой формации - дикие кочевники, мечи, дротики - с радиопистолетами, летающими кораблями, электромагнитными лифтами. Эту пеструю картину дополняют весьма пестрые жители. Здесь можно найти кого угодно, начиная от жутких, зеленоватобелых растительноядных людей, которые, впрочем, не брезгают и человеческой кровью. (Вот образчик описания их внешности: "Каждый волос был толщиной с крупного дождевого червя, и когда существо двигало мускулами своего черепа, то эти страшные волосы извивались и ползали по лицу, как будто каждый из них был наделен самостоятельной жизнью". На самом же деле это были вовсе и не волосы, а уши.) В другом романе появляются расы живущих в симбиозе безголовых людей и людей, у которых голова составляет все туловище. Но, конечно, на Марсе есть существа и вполне земного образа и подобия, хотя они и рождаются из яиц. Что бы там было делать такому лихому парню, не встреть он красавицу Дею Торис, дочь короля, или, по-ихнему, джэддака? Естественно, она находится в плену у жестоких кочевников, которые сберегают ее для пыток на своем языческом празднестве.

(Помните "пурпурных" у Гамильтона, правда, здесь они зеленые.) Естественно, принцесса и капитан влюбляются друг в друга, и он, естественно, спасает ее, но снова теряет, и содержание всех трех серий, простите, первых трех томов ("Принцесса Марса", "Боги на Марсе" и "Владыка Марса") составляют его бесконечные поиски перманентно исчезающей принцессы.

Основное и любимое занятие Джона Картера - это рукопашная. Всякое там огнестрельное оружие, хотя и существует, как-то не пользуется популярностью среди воинственных обитателей Марса, уважающие себя воины должны драться на мечах. И Картер дерется почти на каждой странице. Он сильно уменьшил плотность населения планеты своим разящим клинком, он пробивает тараном ворота крепостей, объединяет одни племена и натравливает их на другие, попадает несчетное число раз в темницы и неизменно выбирается из них, разрушает храмы и возрождает королевства, всюду ведя себя как стопроцентный американец: "Я сделал то, что оставалось сделать джентльмену, попавшему в атмосферу грубости, необузданности и полнейшего отсутствия уважения прав чужестранца: я ударил его изо всей силы кулаком по челюсти, и он свалился на бок, как заколотый бык". В конце концов, заслужив славу самого отважного бойца, он становится джэддаком всего Марса.

Сначала действие обладает известной долей увлекательности, но чем дальше, тем яснее становится, что вся эта вседозволенность в общем весьма однообразна.

В четвертой книге - "Тувия, марсианская дева" - за красавицей Тувией, принцессой другого королевства, гоняется по планете уже сын Джона и Деи, в следующем романе-"Марсианские игроки" - их заменяет дочь Тора, в которую, в свою очередь, влюбляется один джэд, и уже он носится за ней.

Затем обнаруживается еще и их внучка Ллана...

Некоторые из романов Берроуза даже американские исследователи его творчества называют халтурой.

Было бы, конечно, ханжеством заявить, что лучшие книги Берроуза лишены всякого интереса. Нет, такие сочинения обладают громадным притягательным воздействием, и если в них проповедуются антигуманистические идеи, то вред их очень велик. Но по части идей у Берроуза вообще слабовато, хотя культ силы проведен достаточно четко; хорошо, впрочем, что его герои рискуют жизнью не из-за денег, а из-за любви.

Однако вы ошибаетесь, если думаете, что у нас не было своей, отечественной "космической оперы". Была. Взять, например, роман Н. Муханова "Космические бездны". Действие его происходит в далеком будущем, в 2423 году, ровно через 500 лет после его создания. Земля накануне войны с Марсом. Конфликт произошел из-за требования Марса очистить астероиды, на которых ведется совместная добыча необходимого для экономики небулия. Земля сама, на свою голову, научила марсиан употреблять это вещество.

Возмутившиеся земляне решают не уступать. Фраза, в которой читатель информируется о реакции землян на ультиматум, в достаточной степени характеризует стиль повествования: "Старушка Земля, казалось, раскрыла миллионовековые недра и изрыгнула из них весь запас своего огненноrd негодования".

И вот начинаются военные действия. Оружие, разумеется, только лучевое, а именно (в порядке возрастания разрушительной силы): сигма-лучи, тау-лучи, фита-лучи и, наконец, новейшее Изобретение землян, их секретная козырная карта - омега-лучи. Впрочем, марсиане тоже не лыком шиты.

У них есть зеленые икс-лучи, которые взрыхляют поверхность Земли за милую душу. Два флота выстраиваются в пространстве и начинают лупцевать друг друга этими самыми лучами. Надо сказать, что в рамках своего задания Н. Муханов довольно умело закрутил сюжет, в котором переплетаются судьбы истинных зачинщиков войны - касты бывших правителей Марса ларгомерогов, ныне ушедших в подполье, великих ученых с обеих планет, одному из которых удается в конце концов прекратить войну, затормозив вращение Марса, двух марсианских раскрасавиц (конечно же!), начальника воздушных сил Земли, любящего их, и т. д. Типичная космическая опера - занимательно и беспроблемно. Н. Муханов во многом предвосхитил популярный в Америке роман Э. Гамильтона "Звездные короли", того самого Гамильтона, который так остроумно высмеял создателей жукоглазых страшилищ, а вот сам не удержался; впрочем, у него уже испепеляют друг друга не планеты, а целые галактики.

Завершая разговор о космической опере, уместно привести цитату из ничем не примечательного в целом сборника Г. Арельского "Повести о Марсе" (1925 г.).

Описание пьесы, которую смотрят отдыхающие марсиане, и сегодня может служить прекрасной пародией на фантастико-межпланетную писанину: "Фабула пьесы была следующая. Сын организатора Межпласо (Межпланетные сообщения. В. Р.) влюбился в одну артистку с Юпитера. Он ее видел только в фильмах и слышал ее голос в "межпланетной радиоопере". Он решается ехать на Юпитер и объясниться ей в любви. Но в то время, когда он совершает свой перелет, происходит столкновение аэромобиля с одним из астероидов, Церерой. Все гибнут. Один только сын организатора попадает на астероид и совершает на нем оборот по его орбите вокруг Солнца.

Межпланетные газеты разносят этот случай по всем планетам и печатают его портреты.

Читая газеты, артистка-юпитерианка, в свою очердь, влюбляется в сына организатора. Она собирает экспедицию и отправляется его спасать. В конце концов она его находит. Все кончается благополучно. Виновник приключения женится на артистке-юпитерианке и выпускает свою книгу впечатлений на Церере, которая делает егр знаменитым писателем".

ПОЖАЛУЙ, ПОРА СНОВА переходить к большой литературе.

Пусть вновь марсиане послужат делу прогресса, потому что сатира верно служит именно ему. Ничего, если для этого нашим бедным соседям придется временно превратиться в кошек. Правда, кошки встали на задние лапы и даже создали свою цивилизацию (кандалы они, например, делают из синт тетических материалов), но остались в глубине души дикими зверь. нами - эгоистичными до кончика хвоста, злыми, жадными, похотливыми, нечистоплотными - а это, между прочим, уже прямая клевета на грациозных домашних животных. Описал кошачье общество на Марсе один из крупнейших китайских писателей нашего времени, Лао Шэ, в "Повести о Кошачьем городе".

Рассказчик летит на Марс из своего такого "великого, светлого, свободного Китая", что "ради чести быть первым китайцем на Марсе стоит и умереть" при посадке. Однако он не умер, а попал в плен к кошкам. Жители кошачьего государства кичатся свoей тысячелетней историей, но совершенно равнодушны к его сегодняшней судьбе; с приходом кошек-иностранцев пришли в упадок ремесла и мораль; иностранцы принесли с собой дурманное дерево, без листьев которого людикошки уже не могут жить, именно эти листья служат источником конфликтов и распрей; владение плантациями дурманного дерева дает богатство и власть; охрана плантаций, чем очень любят заниматься иностранцы, стала одним из главных занятий; в стране процветают грабежи и разврат. Для того чтобы польстить врожденному тщеславию людей-кошек, придумана хитрая система: ученик, поступающий в школу, считается в тот же день окончившим ее, кроме того, все школы признаны высшими, так что число кошек с высшим образованием угрожающе растет, а невежество вокруг полное. Но хотя наука и в загоне, ученые имеются. Это нищие и беспринципные типы, которые распродают национальные богатства страны и пресмыкаются перед власть имущими. Историк, например, пишет верноподданническую записку императору о возрождении старинного вида казни - сдирания кожи с живых соплеменников. Политические движения стоят одно другого. В конце концов всеобщий разброд, зависимость от иностранцев, отсутствие чувства коллективизма, не говоря уже о патриотизме, приводят к тому, что кошачье государство гибнет под ударами беспощадного агрессора, под которым Лао Шэ, надо думать, имел в виду японских империалистов. Но и смертельная опасность не объединила кошек.

В стране продолжаются междоусобицы, генералы ожесточенно борются за право... сдать столицу врагу. Один из немногих трезво мыслящих жителей города. Маленький Скорпион, все понимающий, но ничего не делающий, кончает жизнь самоубийством, а единственный истинный патриот, Большой Ястреб, жертвует собой во имя спасения родины, но напрасно.

Да, пожалуй, ни разу не было еще такого неприглядного Марса.

С болью и горечью смотрит автор на эту, то есть на свою родную, страну, которая в то время находилась под властью Гоминдана.

Картина, нарисованная им, вышла за рамки одного исторического момента. Читая, например, сцены расправы кошачьих студентов с преподавателями (повесть была опубликована в 1933 г.), трудно отделаться от впечатления, что написано это под впечатлением эксцессов "культурной революции".

"Наискосок от "института", который я только что видел, было другое учебное заведение, наполненное юнцами лет по пятнадцатьшестнадцать. Несколько юнцов признали кого-то к земле и явно пытались оперировать. Рядом толпа учащихся связывала сразу двоих. Это, наверно, был семинар по биологии. Хотя подобные опыты показались мне слишком жестокими, я решил досмотреть до конца. Между тем связанных бросили к стене, а у оперируемого отрезали руку и подкинули в возДУх!

- Посмотрим, как он теперь будет руководить нами, дохлая тварь! кричали юнцы. - Ты хотел, чтобы мы учились? И еще не разрешал трогать девушек? Общество разложилось, а ты заставлял нас учиться? Вырвать у негодяя сердце!

В воздух взлетело что-то кроваво-красное".

Лао Шэ, к несчастью, оказался пророком - в 1966 году старый писатель сам стал жертвой дикой расправы хунвэйбинов.

Сатира чаще всего очень конкретна: мы твердо знаем из примечаний, кто стоит за партией лилипутов, разбивающих яйца с острого конца, а кто за партией тупоконечников. Но разве это мешает нам пользоваться замечательным свифтовским образом, не думая ни о каких тори и вигах?

Так же обстоит дело и с повестью Лао Шэ. За каждой ее сценой, каждым образом, более того, почти за каждой фразой таится намек на конкретную действительность.

Зачем Лао Шэ отправил своего героя в столь неожиданное место?

Что вы, это так далеко, это совсем не о вас, и эти люди с кошачьими мордами совсем не смахивают на вас и ваших соседей.

И то правда: разве напоминает что-либо в современном Китае представленное в повести прогрессивное на первых порах движение кошкистов? Их лидеры провозгласили прекрасные лозунги и, вдохновив ими народ, свергли императора, "хозяина всех свор". Но, придя к власти, они стали убивать несогласных. ("Конечно, убийствами никого не удивишь, в Кошачьем городе убивали и раньше".) Не имея никаких понятий об экономике, кошкисты быстро довели страну до прежнего состояния, а под шумок их вождь объявил себя императором.

"Кошачий город" - одно из самых оригинальных и неожиданных произведений в марсианской фантастике. Тем лучше для нее.

КОНЕЧНО, ОТВРАТИТЕЛЬные кошки Лао Шэ не помышляли ни о каких межпланетных перелетах, но все-таки очередь была за марсианами. До сих пор между соседями по Солнечной системе все время происходили какие-то трения. Даже марсиане-социалисты А. Богданова, озабоченные своими внутренними проблемами, и те относились к землянам вежливо, но с холодком, исключая, конечно, влюбленных женщин. (Интересно отметить, что никогда ни один марсианин не влюбился в "землянку", движение происходило только в обратном направлении.) Но вот наконец прозвучали слова об интерпланетной дружбе, и планеты протянули руку помощи друг другу. Это произошло в 1932 году в книге известного грузинского поэта Александра Абашели "Женщина в зеркале", первом научно-фантастическом произведении в грузинской литературе.

Земле грозит столкновение с кометой, о чем мы и не подозреваем. Грядущую катастрофу высчитывает марсианский астроном, она же прекрасная женщина (ох!) Геда Нуаве, которая настаивает на- экспедиции, томимая чувством духовной близости к землянам, хотя в их существовании марсиане еще не уверены.

И вот во исполнение этого плана марсианский инженер Каро прибывает тайком на Землю и, выдав себя за иностранца, становится помощником грузинского инженера Гургена Камарели, который чуть позже влюбился в Гёду на телеэкране. Сначала высокоразвитый марсианин поможет ему осуществить передачу энергии без проводов, а затем, заслужив доверие, сообщает Земле о грозящем бедствии и тут же предлагает план спасения. Движение Земли замедляется ракетными тормозами, работающими на атомном топливе, тайну которого марсиане предусмотрительно решили не раскрывать своим новым друзьям.

"Женщина в зеркале" уже принадлежит фантастике тридцатых годов, более рационалистической, более строгой и - увы! - менее увлекательной. Глобальная катастрофа, на борьбу с которой мобилизуются передовые силы Земли, станет вскоре излюбленным сюжетом. К сожалению, станут традицией и обстоятельные научно-технические объяснения, которые выдают друг другу герои целыми страницами, что сразу лишает их всякого жизнеподобия.

Поскольку фантастика стала претендовать на сугубую научность, начинаешь невольно спотыкаться о всякого рода наивности и нелепости, на кoторые не обращаешь ни малейшего внимания в романтичной фантастике двадцатых годов. Ну, можно ли, например, пройти спокойно мимо такого эпизода у А. Абашели: представители Земли, летя на Марс, захватывают с собой электроплитку и, незамедлительно разыскав розетку (очевидно, и напряжение, и форма штепселя на марсианском корабле оказались такими же, как на Земле), начинают жарить бифштекс в невесомости, придерживая нрыщку пальцами.

НО ИЗ ЭТОГО ВОВСЕ НЕ следует, что точное, реалистическое описание будущего вещь невозможная или ненужная. И- возможная и нужная, хотя и не всегда обязательная. Образец такого, строго научного, но не наукообразного подхода являет нам роман английского ученого, популяризатора науки и одного из самых известных фантастов нашего времени Артура Кларка "Пески Марcа". Эта книга увидела свет в 1952 году. В двадцатилетнем промежутке межпланетных рейсов было маловато, и они прошли бесследно. Не до того было. Фашизм - враг более реальный, чем уэллсовские марсиане, надвигался на Землю. Марсиане хотя бы пили кровь существ другого мира и другой организации; возможно, что лагеря смерти и производство абажуров из татуированной человеческой кожи даже в их глазах выглядели бы достаточно чудовищно. Но и самые лучшие марсиане ничем не могли помочь в борьбе с фашизмом. Народы Земли обошлись своими, земными силами. Когда вторая мировая война закончилась и возродился интерес к жизни во всем ее многообразии, вспомнили и о межпланетных перелетах, и о Марсе, и о его гипотетических обитателях. Но время было другим.

На повестку дня все более и более вставал настоящий, невыдуманный космический полет. Уже в начале пятидесятых годов было ясно, что он не за горами. Пройдет всего пять лет после выхода романа А. Кларка, и первый советский спутник огненной дугой взовьется в околоземное пространство.

Трудно отделаться от впечатления, что писатели примерно до 30-35-х годов считали полет на Марс вполне осуществимой технической задачей. Конечно, они понимали, что это очень трудно, но насколько трудно, все-таки не понимали. Поэтому действие подавляющего большинства произведений происходит либо в настоящем, либо в самом близком будущем, иногда даже в прошлом.

В этих сроках они особой фантастики не усматривали. А новейшие авторы, которые стоят гораздо ближе к реальному полету, уже не отправят человека на Марс сегодня. Их читатели стали весьма образованными в вопросах космонавтики; они ни за что не поверят в это, никакая степень условности тут не поможет. Потому полеты на Марс (там, где автор хочет соблюсти хотя бы внешнее правдоподобие) отнесены минимум лет на 50-100 вперед.

Итак, А. Кларк писал свой роман в преддверии космической эры. И надо отдать ему должное: он предвосхитил важную проблему, которая будет оживленно дебатироваться несколько лет спустя.

Межпланетный корабль неизменно присутствовал почти в каждом романе и до Кларка, но вот первые человеческие поселения на Марсе - это новинка. И очень возможно, что и то и цругое будет выглядеть примерно так, шу- описал Кларк. Звездолет "Арес" похож на гантель, обтекаемая форма ему не нужна, он стартует за пределами атмосферы, в одном шаре - каюты и органы управления кораблем, в другом - ядерный реактор и двигатели. А поселились люди на Марсе под прозрачными пластиковыми куполами. И даже назовут эти города, возможно, так же, как в романе: Скиапарелли и Лоуэлл.

Главный герой романа писатель Мартин Гибсон, прилетевший на Марс в качестве репортера, настроен в общем доброжелательно, но несколько скептически, как и большинство обитателей Земли.

Первый угар космических достижений спал, немедленной отдачи огромные средства, вложенные в освоение Марса, не дают и дать не могут. И все чаще на Земле раздаются голоса здравомыслящих людей: л не прикрыть ли всю эту затею?

Но тот, кто прибывает на Марс, заболевает им и уже не стремится вернуться. Пожив среди этих энтузиастов и тружеников, Мартин и сам незаметно для себя становится патриотом новой планеты, которая Тоже должна стать "планетой людей". Ощутив это, руководители марсианской колонии открывают ему план, который осуществляется втайне от Земли.

"Марсиане" решают покончить с зависимостью от родной планеты, для этого они взрывают Фобос, создав из него маленькое ядерное солнце. Теперь они обеспечены энергией, а следовательно, и всем необходимым. Еще более острую форму кoнфликта, намеченного А, Кларком, мы найдем в рассказе Айзека Азимова "Путь марсиан". Опять-таки Земля отказывается "кормить", или, точнее, "поить", ничего не дающий взамен Марс.

На Марсе нет воды, а без воды дальнейшее освоение планеты невозможно. Значит, надо найти неземные источники, чего бы это ни стоило. И группа молодых межпланетчиков совершает отчаянный полет к Сатурну, кольца которого оказались состоящими из ледяных глыб; герои вмораживают двигатели своих кораблей в айсберг величиной с квадратную милю и переправляют его на Марс как раз вовремя, к приезду ликвидационной комиссии. Таков "путь марсиан" путь смелых и отважных, которым суждено расширить горизонты человечества.

Сейчас, быть может, космос вообще и Марс в частности стали для англо-американской фантастики единственным местом, где она может отыскать героев в прямом смысле этого слова, героев, которых в окружающей действительности западная литература не находит. Именно здесь мы находим самые светлые страницы западной фантастики, в общем-то настроенной в отношении перспектив человечества более чем мрачно.

Вот еще два известных у нас примера: "Универсальный язык" В. Пайпера и "Коровий доктор" У. Моррисона. В первом рассказе воспевается поэзия научного подвига: исследователи проникают в тайны вымершей марсианской цивилизации. А во втором воздается дань уважения скромному немолодому врачу, который трудился на Марсе честно и незаметно, пока не пришел и его час совершить подвиг - спасти редкостное космическое животное. Сходные характеры мы могли бы отыскать, скажем, в рассказах советских писателей об Арктике. Это сходство не случайно, жизнь, заботы, психология близки у людей, которые сейчас осваивают Арктику, штурмуют Антарктиду и в недалеком будущем будут жить на Луне и Марсе.

Что ж, американцы вправе гордиться своими парнями-космопроходцами, в которых воплотились лучшие черты американской нации, сложившиеся во время великого похода в фургонах на Дальний Запад. Но раз так, то в космосе, как на настоящем Дальнем Западе, как в литературе и кинематографе о нем, кроме мужественных трудолюбивых людей, существуют совсем другие типы, и часто именно они и задают тон.

Ведь завоевание Дальнего Запада было ознаменовано и истреблением индейцев, и разгулом бандитизма, и утверждением кулачного права. Американские фантасты - люди, мыслящие очень трезво, они прекраоно понимают, что если в космос будут перенесены нынешние социальные отношения - а об иных они, к сожалению, знать не знают, - то рано или поздно там возобладает тот же самый стиль вестерна, что и в "салунах" Дальнего Запада.

В лучших, прогрессивных произведениях этот "стиль" подвергается уничтожающей критике.

Космос слишком серьезное для человечества дело, нельзя допустить, чтобы он попал в лапы гангстеров, лавочников или монополистов. Вот рассказ Пола Андерсена "Убить марсианина". На место разумного марсианского аборигена Криги нетрудно подставить индейца или негра, а на место космического охотника Райордэна никого подставлять не надо. Он сохранился в неприкосновенности с давних пор, "наследник миллионов транспортной компании, превратившейся благодаря его деятельности в настоящее чудовище, которое опутало своими щупальцами всю Солнечную...", рослый, мускулистый делец и спортсмен.

Такие, как он, торговали еще рабами.

Он явился на Марс, чтобы поохотиться на "филина", так презрительно белые колонизаторы называют покрытых перьями марсиан, вполне разумных существ, хотя и не достигших высот земной цивилизации. Правда, марсиане находятся под защитой закона: после того как первые поселенцы поистребили значительную часть коренного населения и споили остальных, правители спохватились. Ах, история повторяется!

Но какие законы существуют для райордэнов? Дав взятку должностному лицу, межпланетный браконьер отправляется на охоту за одним из немногих марсиан, сохранивших хоть внешне независимый образ жизни. Преследование ведется по всем правилам - кольцо радиоактивного изотопа вместо красных флажков, "сокол" и "гOHчая", дрессированные марсианские хищники, и ружье 45-го калибра, приспособленное для стрельбы в разреженной атмосфере. Что, с этим может сделать маленький Крига, вооруженный луком и стрелами? И все-таки побеждает в неравной схватке он, потому что на его стороне справедливость, на его стороне весь Марс, его родина-планета, ополчившаяся на безжалостного чужаяа-агрессора.

Так же бесславно погибают, выпустив из бутылки джинна, с которым не смогут справиться, и три бандита, пробравшиеся на Марс, чтобы завладеть древним марсианским оружием и стать властелинами Земли. О них поведал Роберт Шекли в новелле "Абсолютное оружие".

Но не только по этим обличительным произведениям, но и по всей без исключения англо-американской фантастике нетрудно ощутить, при какой общественной формации происходит дело. Ведь те конфликты, которые нащупали А. Кларк и А. Азимов, неразрешимы только в мире купли-продажи. Ну, а если бы марсианским храбрецам не удалось найти лед или взорвать Фобос? Что ж тогда? Конец всему? При коммунистических взаимоотношениях такой конфликт едва ли мог возникнуть вообще, а если бы и возник, то был бы разрешен путем совместных усилий. Не личность против общества, не общество против личности, а личность вместе с обществом, только на этой основе возможен истинный прогресс человечества, в том числе и завоевание космоса.

ПРИНЦИПИАЛЬНО ИНАЯ атмосфера царит в "марсианских" рассказах советских писателей, которые тоже уверены, что вскоре на других планетах возникнут первые людские поселки.

Например, сюжетным стержнем повести Аркадия и Бориса Стругацких "Стажеры" служит рейс инспекционного звездолета по населенным пунктам Солнечной системы. Один из таких пунктов - Марс. Точнее, советская научноисследовательская база - Теплый Сырт. Разное видит в своем полете .экипаж "Техмасиба"; еще сохранились в душах людей пережитки, индивидуализма и частного накопительства и не так-то легко их вытравить. Но не они теперь определяют жизнь человечества.

Нормальные, то есть товарищеские, отношения установились между людьми. Примером такого содружества и служит пока еще небольшой, в несколько тысяч, коллектив наших исследователей на Марсе. Собственно, там живут не только советские специалисты, среди них немало ученых из других стран; оговорившись, здесь могут назвать господина Накамуру товарищем Накамурой, но ясно, что "господин Накамура" не обидится на это.

В повести описан эпизод из жизни базы, облава на хищных летающих пиявок, которые нападают на людей и мешают проводить научную работу. В облаве принимает участие подоспевший экипаж звездолета. Об удивительно симпатичном народе рассказывают Стругацкие. Вот человек предельной смелости Феликс Рыбкин, Следопыт, - самая уважаемая профессия на Марсе, - тихо робеющий в присутствии ученой девушки Наташи, за которой он ухаживает, приезжая редкими свободными вечерами к ней на станцию и помогая мыть посуду.

Наташины подчиненные, молодые ребята, весело и незлобно подтрунивают над зарождающейся любовью. Всего одну речь на совещании (вот уж, казалось бы, скука!) произносит начальник ремонтных мастерских Пучко, а характер старого инженера, трудяги и энтузиаста, обозначен очень рельефно.

В ходе облавы совершается выдающееся научное открытие: обнаруживаются развалины каких-то строений нечеловеческого "происхождения". Правда, марсиане не появляются в повести, но можно, быть уверенным: случись этим ребятам обнаружить разумных существ, они не будут устраивать за ними охот или порабощать их.

Подобные мысли просто-напросто не придут им в голову. При этом они вовсе не боги, не античные герои, мы в них верим прежде всего потому, что и сегодня знаем таких парней, таких девушек, они всегда находятся там, где трудно, где опасно. Конечно, на Марсе собрались самые лучшие, но разве может быть иначе?

Действие американских повестей происходит примерно в то же время. Но их авторы никогда не привозят на свои Марсы одних лучших. Что ж, и они правы, у капиталистических отношений есть неприятное свойство разделять, расслаивать людей, а не сближать, сплачивать их. И уж если в космос переносятся эти отношения (другой вопрос: стоит ли их переносить?), то дальше в ход вступают законы художественной логики. И вот на Марсе возникают убийцы, гангстеры, торгаши. Появление же подобных персонажей на наших космических станциях абсолютно невероятно, и вовсе не потому, что наши писатели авансом лакируют будущее.

Предпосылки иные.

А КАК СЕЙЧАС ОБСТОИТ дело с коренными марсианами?

Они существуют и в наше время, они присутствуют почти в каждом произведении. В "Песках Марса" герои находят расу странных животных, похожих на кенгуру, в рассказе А. Кларка "Преступление на Марсе" упоминаются разумные раки, "раки с образованием". Кстати, разумных представителей невысших типов живых существ раньше на Марсе не было, исключая уэллсовских спрутов. Теперь появились и насекомые. У Анатолия Глебова в рассказе "Большой день на планете Чунгр" это, например, муравьи.

Еще дальше пошел Р. Шекли.

В повести "Встреча разумов" он предположил, что обитатели Марса составляли некогда единый сверхорганизм, но не сплошной, как в "Солярисе" Ст. Лема, а, так сказать, дискретный, состоящий из бесчисленного множества особей. Потом они все вымерли, за исключением одного марсианского джентльмена-жука, в котором и сосредоточился весь разум.

Но есть, конечно, и марсианелюди. В юмористической повести Никиты Разговорова "Четыре четырки" очень забавно рассказано, как мучаются бедные марсиане из-за того, что их недальновид ные предки слишком уж прямолинейно поняли лозунг о примате естественных наук над гуманитарными и извели всех "лириков", и как не без косвенной помощи землян марсианским жителям удалось преодолеть этот духовный кризис.

Но не надо считать, что повсеместно наступила научная тишь да гладь. Глядишь, то тут, то там высунутся лихие традиции Берроуза. Я не говорю о том, что отдельное издание последней книги о похождениях капитана Картера и Деи Торис, но уже не на Марсе, а на Юпитере, вышло в 1964 году, то есть совсем недавно, правда, уже после смерти автора. Я не говорю об эпигонах Берроуза в западной фантастике.

Когда пытаешься изобрести что-нибудь невероятное, то начитанноe воображение услужливо подсовывает расхожие штампы - рeакционные жрецы в богатых одеяниях, варварски роскошные дворцы, мрачные подземелья, куда героя Обязательно "бросают", не забудем, разумеется, и про красавиц марсианок.

Как это ни странно, книгу, где мы встречаем весь этот набор, выпустило в 1961 году издательство "Советская Россия". Автор ее - К. Волков, название - "Марс пробуждается".

Там есть жрецы и владыки, странное племя, которое выглядит и разговаривает в самых разных книгах и у самых разных авторов совершенно одинаково, где бы оно ни находилось - в Индии, в империи инков или на Марсе: - Пришельцы со Звезды Тот, повелитель Анта ожидает вас! Войдите без боязни, ибо его сердце открыто!

Там есть варварски роскошные дворцы. "Вдоль стен стояли... страшные изваяния таких огромных размеров, что по сравнению с ними марсианские солдаты казались ничтожными пигмеями. Многие из этих страшилищ держали в лапах массивные золоченые светильники, горевшие голубым и розовым пламенем. Разноцветное сияние разливалось по залу также из глаз и пастей чудовищ".

И уж, конечно, там есть красавица с миндалевидными глазами глубокого синего цвета, "живого и прозрачного, как небо коротких южных сумерек", и носом, "словно изваянным из черного мрамора".

Но есть и шесть советских космонавтов во главе с академиком Яхонтовым, который, несмотря на свой преклонный возраст, по-юношески энергично руководит межпланетной экспедицией. Для разнообразия в состав экспедиции включена женщина. Появляется она там так.. Когда начальник экспедиции совсем уж было собрался отправить списки-предложения по составу, приходит письмо из Индии с просьбой включить в экипаж представителя их страны. Представитель этот приезжает в последнюю минуту и, как в лучших детских боевиках, оказывается существом слабого пола. Разумеется, она миниатюрна и прелестна, она любимица всего экипажа, не только же марсианкам быть миндалевидноглазыми красотками!

Земная экспедиция летит на Марс, чтобы откликнуться на просьбу революционных сил о помощи. Помощь им оказана, хотя для этого честным -советским гражданам приходится совершать побеги из темниц и вступать в рукопашные, словно они всю жизнь только этим и занимались. Ну ладно, можно еще поверить, что марсиане ничего не знали о строении ядра, но чтобы за всю тысячелетнюю цивилизацию Марса никто не догадался заглянуть под поверхность и обнаружить там замерзшую и кристаллизационную воду, и понадобилась подсказка земной девчонки, это уж увольте.

Когда читаешь такие книги, то приходит в голову, что Марс действительно требует помощи, так безжалостно эксплуатируются его фантастические богатства, и не время ли распространить на него сферу действия "Закона об охране природы".

ХОТЯ ЭТО БУДЕТ ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА нашего путешествия, но в ней снова опиеываетея первый полет на Марс. По свидетельству Рея Брэдбери, он состоялся в первый месяц последнего года XX века. Будем надеяться, что на самой деле полет состоится раньше, хотя и до срока, указанного американским фантастом, осталось ждать не так долго, меньше тридцати лет. Но главное пусть те полеты на Марс и на другие планеты, которые совершит человек, совеем не будут похожи на описанные Реем Брэдбери. Пусть не самодовольство, не злоба, не ненависть, не торжествующая пошлость снаряжают в полет земные корабли. Именно для того и написал свою горькую и злую книгу "Марсианские хроники" Рей Брэдбери.

Марс в этом цикле новелл все время разный: то на нем есть марсиане, то их нет, то они вымерли давно, то недавно, то они коварные убийцы, то, наоборот, добрые и нежные души. Но ведь такие же разные и люди, которые начиная с "ракетного лета" 1999 года рвутся на Марс, невзирая ни на что. Туда летят и честные работяги, которым невмоготу жить на раздираемой противоречиями Земле, летят бравые американские парни, которым все равно, что Марс, что Вьетнам, было бы виски, летят негры. "...Высоко в небеса" один из самых горьких рассказов писателя: негры, которым надоело терпеть расовый гнет в этой прекрасной Америке, они купили себе ракеты и снялись все разом, до единого человека. Какой он там, Марс, неизвестно, но хуже, чем здесь, на Миссисипи, не будет.

И Марс полон предчувствием Земли, уже марсианские женщины и дети поют земные песни, хотя никто не знает, откуда они взялись. Но силы, которые противятся сближению людей из разных миров, еще очень велики. Кто погубил первые земные экспедиции?

Может быть, древние марсиане с их утонченной культурой, закосневшие в своей политике изоляционизма? Вовсе нет. Землян погубили обыватели, которые везде и всюду одинаковы: и на Марсе и на Земле.

Первую экспедицию укокошил ревнивый супруг: что ему прилет корабля из другого мира, мелко отомстить жене за недоступный его пониманию интерес к землянам - это куда существеннее.

Вторую экспедицию принимают за сумасшедших. И никакие доводы не могут разбить этого мнения у такого обывателя, как мистер Ыыы, который, увидев что-то не укладывающееся в его привычные представления, скорее поверит в собственное безумие, чем отступится от мысли, что "этого не может быть, потому что этого не может быть никогда".

Третья экспедиция... О ней стоит поговорить поподробнее, нет, не о самой экспедиции, в ней не было ничего особенного, а вот рассказ, который так и называется "Третья экспедиция", особенный. Это один из лучших рассказов цикла, всего творчества Брэдбери, да всей мировой фантастики тоже. Поразительна смелость выдумки в этом рассказе.

Прилетевших астронавтов встречают их давно умершие матери, отцы, братья, мирно живущие здесь в типичном американском городке. Задурманив головы землянам рассказами о "второй попытке", "матери" и "братья" убивают доверчивых "родственников" с Земли. Да еще и издевательски хоронят их. "Духовой оркестр, играя "Колумбия, жемчужина океана", прошагал в такт громыхающей меди..." Это тоже свойство обывателей - глумиться над трупами... Писатель должен был убедить нас в том, что астронавты, трезвые, нерелигиозные люди, поверили в жестокий розыгрыш марсиан. И Брэдбери сумел это сделать.

Фантастика - первое производное от слова "фантазия". Кстати, слово "фантазия", как и "Марс", тоже античного происхождения!

Брата бога сновидений Морфея звали Фантазом, его специальностью было вызывать иллюзии, кажущиеся образы. Фантазия в фантастике - редкое и ценное качество. Легко придумать самолет, летающий в 5 или 50 раз быстрее нынешнего. Труднее придумать, что придет на смену современному самолету, этому довольно-таки ненадежному-транспортному средству.

Но все-таки и это прямая экстраполяция. Много труднее придумать то, что лежит за пределами человеческого опыта, быть первооткрывателем. У таких фантастов, как Берроуз, накопление фантастических элементов чисто количественное - есть люди с шестью конечностями, можно придумать с десятью, есть люди зеленого цвета, в следующей книжке мы найдем фиолетовых и т. д.

У Брэдбери нет никаких травоядных вампиров, но ситуация, придуманная им, куда более фантастична, она насквозь фантастична, но она и насквозь реалистична. Вот это и есть самое трудное - добиться достоверности выдумки, правды условности. Нет ни малейшей натяжки в том, что космонавты приняли маски за действительные лица. Даже капитан, сверхосторожный капитан, который все время помнит, что две предыдущие экспедиции непонятным образом погибли, даже он поддался на эту удочку: насколько точен психологический расчет неземных комедиантов. Они безошибочно сыграли на сентиментальных воспоминаниях детства, на яблочном пироге, приготовленном старой американской бабушкой в чисто выстиранном чепчике. Брэдбери не научный фантаст, его совершенно не занимает вопрос, как марсиане сумели в таком совершенстве воссоздать земной образец, как они проникли в воспоминания, запрятанные в глубинах памяти членов экипажа. (Ст. Лем в "Солярисе" попытался каким-то образом это объяснить.) Не знаю, как в них проникли марсиане, но писатель в них проник не менее глубоко. Скажем, все еще сомневающегося капитана Блэка встречает его невесть откуда взявшийся, давно умерший брат.

"- Ты?.. - пролепетал Блэк.

- Конечно, я, кто же еще!..

- Эд!

- Джон, бездельник!

- Ты великолепно выглядишь, Эд! Но постой, к а к же так? Ты ничуть не изменился за все эти годы. Ведь тебе... тебе же было двадцать шесть, когда ты умер, а мне девятнадцать. Бог ты мой, сколько лет - и вдруг ты здесь. Да что ж это такое?

- Мама ждет, - сказал Эдвард Блэк, улыбаясь.

- Мама?

- И отец тоже.

- Отец? - Капитан пошатнулся, точно от сильного удара, и сделал шаг-другой негнущимися ногами..."

Кто бы мог сохранить хладнокровие в такой ситуации? Сердце самого убежденного атеиста дрогнуло бы. Ведь все-таки это Марс, чужая планета, мало ли какие здесь могут быть чудеса.

В таких сценах фантастика достигает художественных высот отнюдь не вопреки тому, что она фантастика, а благодаря этому.

Здесь есть и человечность, и психологичность, и образность - все то, за отсутствие чего фантастику третируют как литературу второго сорта, и чаще всего справедливо. Но, как мы видим, квазинаучная сухомятица и дурная очерковость вовсе не такие уж непременные признаки жанра. Дело вовсе не в жанре.

Но вернемся к идейной стороне брэдбериевского цикла. В следующей новелле, "И по-прежнему лучами серебрит простор луна...", где описана четвертая экспедиция, мы начинаем подробнее знакомиться с теми, кто прилетает на Марс. И убеждаемся, что, может быть, марсиане не так уж были не правы, столь нелюбезно принимая гостей. Ведь это саранча, которая без разрешения прет на их родную планету и готова немедленно загадить все вокруг.

Но некому встретить распоясавшихся молодцов, марсиан уже нет, они вымерли от болезней, завезенных с Земли, - автор не щадит ни тех, ни других. Однако в рассказах Брэдбери, где часто изображается торжество пошлости, всегда найдется какой-нибудь просвет - непокорный человек или непослушный ребенок, росток, улыбка. Если марсиане сами не могут встать на защиту своей древней культуры, то появится землянин Спендер, который сделает это, который задохнется от ненависти к своим товарищам по кораблю, мечтающим, как бы пог скорее открыть сосисочную среди этих кружевных развалин. Или того хуже: "Ведь вы слышали речи в конгрессе перед нашим вылетом. Мол, если экспедиция... удастся, на Марсе разместят три атомные лаборатории и склады атомных бомб".

Спендер поднимает оружие на эту "саранчу" и сам гибнет от руки капитана, единственного, кто понимает мотивы его поступка, Но все-таки дело мятежника не безнадежно проиграно. Даже среди переселенцев находятся славные люди, которые поддерживают честь человеческого рода, например, герой стихотворения в прозе "Зеленое утро". С такими людьми, оказывается, и марсиане могут завязать контакты, оказывается, у них нежная душа, они стремятся помочь всем ("Марсианин").

Впрочем, где они, эти марсиане? Дети переселенца, бежавшего на Марс от ужасов атомной войны, все время пристают к отцу, прося его показать им жителей планеты. Отец обещает им это, но все откладывает, откладывает свое обещание, пока наконец в один прекрасный вечер не ведет их на берег канала. Вот заключительные строки "Марсианских хроник": - Где же они, папа? Ты ведь обещал.

- Вот они, смотри, - ответил отец. Он посадил Майкла на плечо и указал прямо вниз.

Марсиане!.. Тимоти охватила дрожь.

Марсиане. В канале. Отраженные его гладью, Тимоти, Майкл, Роберт, и мама, и папа.

Долго-долго из журчащей воды на них безмолвно смотрели марсиане..."

НИКАКИХ ДРУГИХ МАРСИАН пока не было. Были только люди, правда замаскировавшиеся, вернее - нет, не так, надевшие маскарадные костюмы. Длинный маскарад, который прошел перед нами, был иногда серьезным, иногда жутковатым, часто смешным.

Очень может быть, что мы были несправедливы к настоящим марсианам, буде такие окажутся, но литература всегда изучает человека, а Марс оказался неплохим испытательным стендом. Как же не быть благодарным его обита телям за то, что .они так любезно представили свою родную планету в долгосрочную аренду.