"Если совершено убийство" - читать интересную книгу автора (Ренделл Рут)

Глава 14

Только в половине седьмого Уэксфорд вышел из полицейского участка. Говард остался там беседовать с неким мистером де Трейнором, который мягко и сочувственно обращался к Грегсону «мой юный клиент». Грегсон выбрал этого адвоката по телефонной книге потому, что ему понравилось звучание его фамилии.

В мистере де Трейноре особенным было не только имя. Его шелковые брови почти полностью исчезали под шелковыми волосами, и, когда он услышал, что против Грегсона пока еще не были выдвинуты обвинения, то есть в действительности его никто ни в чем не мог обвинить, он принялся учить Говарда основам законодательства.

— Правильно ли я понял, что мой юный клиент задержан и содержится здесь не менее трех часов?..

Стараясь избежать встречи с Бейкером, Уэксфорд вышел через обнаруженный им еще раньше черный ход, который вел в узкий вымощенный проход. С одной стороны этого прохода располагалось здание, похожее на сборный дом, а с другой — ряды новеньких гаражей для полицейских машин и фургонов. Все эти постройки были гораздо выше любого сооружения в Кингсмаркхеме, и несколько дней назад это произвело бы на Уэксфорда угнетающее и даже устрашающее впечатление. Однако теперь ни масштабы здешних строений, ни несправедливое отношение Бейкера больше не волновали его. И в столице, и в провинции человеческая природа оставалась одинаковой, а ведь именно благодаря изучению природы человека и особенностей его поведения, связанных исключительно с фактами и обусловленных обстоятельствами, ему раньше и удавалось добиваться успехов. Быстро шагая в направлении Кенберн-Лейн, он говорил себе, что у него перед Бейкером есть преимущество, потому что он никогда не делал и не будет делать вначале ни на чем не основанные выводы, а затем манипулировать подходящими фактами и свойствами человеческой натуры. Правда, ему было немного жаль, что он упустил возможность посетить Сомерсет-Хаус.

Конечно, Уэксфорд предпочел бы поехать на автобусе, который довез бы его до Эрл-Корт, но он отправился к станции метро, которую заметил из полицейской машины. Станция называлась не «Кенберн-Вейл», а «Элм Грин»[15]. Что же произошло с этими знаменитыми деревьями, о которых рассказывал Дербон? Теперь здесь не было никаких вязов — только широкие серые мостовые, заполненные людьми, спешащими в метро среди сверкающих огней по лабиринтам длинных, выложенных кафелем переходов.

На пересадке до «Ноттипг-Хилл-Гейт» он сел не в тот поезд. Прошло полчаса, прежде чем он, борясь с клаустрофобией, наконец, добрался до «Эрл Корт». Кровь стучала у него в висках. И как только эти лондонцы могут жить так!

Невери-Гарденз отличался от других районов огромными площадями, высокими домами, освещающими друг друга сквозь ряды счетчиков для парковки и платанов, кроны которых напоминали волнистые кружева. Льюис Адамс жил на четвертом этаже в одном из этих домов в совершенно нелепой длинной и узкой комнате с крошечной кухней, видневшейся из нее. Уэксфорд никак не мог понять такую странную планировку квартиры, пока наконец до него не дошло, что это был кусок огромной комнаты, отгороженный стеной, и, видимо, разделенной еще на пять-шесть подобных «коробок».

Адамс ужинал какой-то китайской смесью из пророщенных бобов, побегов бамбука и маленьких красных кусочков мяса, перемешанных в глубокой тарелке, которую он пристроил на коленях. На столе перед ним стоял стакан воды, бутылка с соевым соусом и тарелка с оладьями, напоминавшими толстые куски розовой пенорезины.

Хотя сервировка стола была вполне богемной, этого нельзя было сказать о комнате, которую он снимал вместе с Луизой Сэмпсон. Пол покрывал хорошо вычищенный красный ковер, на полках аккуратно стояли книги в мягких дешевых бумажных обложках, пара кресел перед большим телевизором, а из окон были видны верхушки платанов.

— Лучше задавайте мне вопросы, — предложил Адамс. — Я не знаю, что вы хотите узнать. — Говорил он, если можно так выразиться, экономно. У него был поставленный и хорошо управляемый голос с интонациями подающего надежды адвоката или студента-медика, у которого впереди блестящее будущее, однако пока для этого у него был слишком юный вид — такой же юный, как и у Грегсона, хотя Адамс совершенно не был на него похож. Он был маленького роста, аккуратный, с красивыми каштановыми волосами, коротко остриженными у мочек ушей.

«Он говорит только то, что хочет сказать, — ни больше, ни меньше, — подумал Уэксфорд. — Здесь не будет ни высокопарных речей о принципах, ни юношеской драмы».

— Где вы с ней познакомились? — спросил он.

— Она пришла в ресторан, где я работал официантом. — Адамс не стал смущенно улыбаться, как бы извиняясь за свое прошлое (а может быть, и настоящее) занятие. Он закончил есть и поставил тарелку в сторону. — Мы разговорились. Она рассказала, что снимает квартиру вместе с одной девушкой в Баттерси, но там жить неудобно, потому что у них всего одна комната, а к этой девушке приходит ночевать ее друг. Я и спросил ее, не хочет ли она снимать комнату вместе со мной. — И, по-прежнему не улыбаясь, добавил: — Для меня одного квартплата была великовата.

— Она согласилась?

— В тот же день. Собрала свои вещи и переехала в тот же вечер.

Уэксфорд был почти шокирован: неужели теперь у них все так просто делается?

— Хладнокровный поступок, не правда ли?

— Хладнокровный? — Адамс вначале не понял, но когда до него дошел смысл сказанного, был шокирован еще больше Уэксфорда. Лицо его выражало холодное отвращение. — Вы хотите сказать, что она спала со мной, не так ли? Так? — Он затряс головой, постукивая пальцем у брови. — Не понимаю людей вашего поколения! Вы обвиняете нас в беспорядочных, случайных связях и тому подобном, но именно у вас появляются грязные мысли. Честно говоря, мне совершенно безразлично, поверите вы мне или нет, но Лулу жила здесь со мной четыре месяца, и мы никогда не были любовниками. Никогда! Полагаю, вы спросите меня почему? Ответ заключается в том, что в наше время (уж не знаю, как это происходило у вас) можно спать с девушкой в одной комнате и не хотеть заниматься с ней любовью, и не потому, что ты не уверен в себе. Никто больше не может заставить тебя давать противоречащий природе обет безбрачия, ты свободен и можешь выбирать девушку, которую захочешь. Мы просто не привлекали друг друга — вот и все, и мы не были в том положении, когда люди вынуждены делать это в поисках тихой пристани. — Он сделал жест рукой. — Я вовсе не странный и не эксцентричный человек. У меня есть подружки, и я навещаю их. Не сомневаюсь, что и Лулу встречалась со своими париями у них.

— Я верю вам, мистер Адамс.

Тут он впервые улыбнулся. Уэксфорд заметил, что произнесенная небольшая лекция успокоила его, и не удивился, когда юноша сказал:

— Не называйте меня так. Меня зовут Льюис. Нас обычно звали Лью и Лулу.

— Лулу работала?

— У нее были кое-какие деньги, но иногда она подрабатывала, обычно уборщицей. А почему бы и нет? Вполне приличное занятие, причем здесь довольно хорошо оплачиваемое, к тому же все, что получаешь, остается тебе — никаких карточек, печатей, налогов…

— Какой девушкой была Лулу?

— Я восхищался ею, — ответил Адамс. — Она была спокойной, чувствительной и в то же время сдержанной. Мне это очень нравится. От шума и бешеных эмоций можно, знаете ли, заболеть. Кстати, ее отчим, — добавил он, — большой специалист по части шума и бешеных эмоций.

— Он приходил сюда?

— Он был здесь четыре месяца назад. — Адамс выпил воды из стакана и поставил его на поднос. — Она открыла дверь, и, когда он вошел, я услышал ее возглас (я тогда был на кухне): «Стивен, дорогой Стивен, я знала, что однажды ты придешь ко мне!» — Льюис неодобрительно закачал головой и, как показалось Уэксфорду, не только из-за истеричности произнесенной фразы, но и из-за того, что она была услышана из его уст. — Это было так не похоже на нее; она совершенно потеряла над собой контроль. Я был просто потрясен.

— Но он пришел просто узнать, где она живет?

— Он объяснил это так — ну, знаете, некоторые любят эти бесконечные объяснения… Мне он не понравился: огромный неискренний человек, все в нем показное; типичный экстраверт. Лулу говорила немного. Потом она мне сказала, что, когда она его увидела, ей действительно показалось, что он наконец-то захотел встретиться с ней, но то, что она узнала потом, было для нее шоком; это было слишком! Он подумал то же самое, что и вы — что мы были любовниками, — и устроил целый скандал. Я ничего не отрицал и ничего не говорил в свою защиту. С какой стати? Потом произошла безобразная сцена, которую лучше не вспоминать, и он ушел.

— Что за сцена?

Теперь манера говорить не очень соответствовала юной внешности Адамса. Буквально на глазах молодой, подающий надежды адвокат превратился в зрелого и успешного специалиста, ведущего скучное дело и вынужденного в интересах своего клиента обращаться к голым фактам, не желая разглашать информацию, которая может причинить ему неприятности, но при этом дающего ясно понять, что он намеренно опускает все отвратительные детали.

— Каким образом эта информация может помочь вам?

— Любая информация о Луизе может помочь. Я не могу заставить вас говорить, но думаю, вы должны это сделать.

Адамс пожал плечами.

— Я думаю, вы прекрасно знаете свое дело. Отчим — к сожалению, не знаю его фамилии — Стивен какой-то там — в очень бестактной манере говорил Лулу, как он счастлив с ее матерью, и тогда Лулу сказала: «Ты ведь обожаешь детей, Стивен?» Он заявил, что обожает и надеется, что у него будет много собственных детей. И вдруг Лулу взорвалась, как вулкан. Не хочу драматизировать, но у меня создалось впечатление, что она может не выдержать такого давления на психику и не сможет обуздать свои эмоции.

«Вулканы, котлы, — думал Уэксфорд. — Просто испуганная девочка; как все страстные и беспокойные натуры, она страшно боялась дать выход своим чувствам».

— Луиза что-нибудь ответила ему?

— О да! Я же говорил, это было отвратительно. Она сказала: «Только не с моей матерью, Стивен. Она, конечно, не забыла тебе сказать, что, когда мне было пятнадцать, ей удалили матку?» — Лицо Адамса скривилось от отвращения. — Я тогда оставил их и вышел на кухню. Отчим орал на нее, и Лулу тоже иногда кричала. Она не рассказывала мне, о чем они говорили, а потом через неделю ушла.

— Куда она ушла?

— Не сказала. Когда мы расставались, у нас были не очень хорошие отношения. Мне очень жаль, потому что мы всегда доверяли друг другу, но Лулу мне больше не верила. Я отругал ее за то, что она орала на этого Стивена, и Лулу, видимо, решила, что я симпатизирую ее родителям и могу рассказать им, где она, если буду об этом знать.

— И все же, у вас есть какие-нибудь предположения?

— Из всего того, что она говорила, я могу сделать вывод, что, скорее всего, она отправилась в Ноттинг-Хилл, возможно, к своему дружку.

— Как его зовут?

— Был один парень, который часто звонил сюда. Некто по имени Джон. Он всегда, когда спрашивал ее, говорил: «Это Джон».

Утром Уэксфорд попросил показать ему все, что было надето на Лавди Морган в день ее смерти, и ему показали бюстгальтер и колготки из магазинчика розничной торговли, черные туфли, черную дамскую сумочку из пластика, акриловый свитер лимонного цвета и серовато-зеленый брючный костюм.

Он осмотрел также содержимое ее сумочки и все личные вещи, обнаруженные в комнате.

— Чековой книжки не было?

— У нее ее и не могло быть, сэр, — заметил сержант Клементс, бросив на Уэксфорда снисходительный взгляд и поражаясь наивности старого полицейского, считавшего, что каждый женский труп должен принадлежать к группе зажиточных людей. — У нее вообще не было денег, не считая зарплаты.

— Интересно, что произошло со свидетельством о рождении ребенка?

— Оно у бабушки, — решительно сказал Клементс. — А бабушка — либо слепая, либо в дурдоме, иначе давно откликнулась бы. Хотите еще что-нибудь посмотреть, сэр?

— Шарф, которым она была задушена.

Клементс принес его на подносе.

— Предполагается, что она надевала это? — спросил Уэксфорд. — Это очень дорогой шарф, не для девушки, получающей двенадцать фунтов в неделю.

— У них бывают забавные причуды, сэр. Они могут по три-четыре дня не обедать, а потом выбросить целый фунт на шарф.

Уэксфорд медленно ощупал квадратик шелка и, обнаружив этикетку, сказал:

— Этот шарф — от Гуччи, сержант, и стоит он не фунт. Он стоит в восемь или девять раз дороже.

У Клементса отвисла челюсть. «Кто, связанный с этим, мог иметь дорогой шелковый шарф? — размышлял Уэксфорд. — А! Миссис Дербон! Разве не она искала именно шарф перед уходом в понедельник вечером? Она не могла его найти, потому что дочь взяла его ничего не сказав, как это обычно делают дочери, во время ее последнего визита в Лейсбрук-Хаус».