Рейнольдс МакРадикальный центр

Мак РЕЙНОЛЬДС

РАДИКАЛЬНЫЙ ЦЕНТР

Первые смутные подозрения должны были бы зародиться у меня еще в тот раз, когда я зашел в забегаловку на углу и сказал Джерри:

- Дай-ка мне пачку курева.

Джерри знал мой сорт. Вот уже пять лет он перебрасывал мне сигареты через стойку.

- Слушаюсь, сэр, - сказал он. - Получите, мистер Майерс.

Я уставился на незнакомую упаковку.

- Какого черта, что это? - спросил я, не прикасаясь к пачке.

Джерри изобразил идиотскую улыбку.

- То, что вы просили, - ответил он.

- Я курю "Счастливый удар" - это часть моего имиджа, - сказал я мрачно. Мы не были с Джерри друзьями, просто общались несколько лет. Кроме того, этим утром времени у меня было только на чашку кофе.

- Вы просили "Курево", - сказал он.

Я посмотрел на Джерри. Наконец я взял пачку. На этикетке было написано: "Курево".

Я фыркнул, как если бы услышал неудачную шутку клерка, и перевернул пачку - просто чтобы посмотреть, что там есть еще. На торце было написано: "Если от каких-то сигарет вы и заработаете рак легких, то от "Курева" вы получите его наверняка".

- Хорошо, - сказал я. - Попробую.

- Все так делают. - Джерри снова идиотски улыбнулся.

Я не тонкий ценитель табака. Для меня эти сигареты ничем не отличались на вкус от любых других. Скорее всего я купил их с мыслью, чтобы можно было, выудив пачку из кармана, со словами "держи курево" кого-то угостить. "Тонкая" шутка.

Я нашел место, где смог опустить свой "фольксаэро", и продолжил оставшуюся до редакции часть пути пешком.

На витрине винного магазинчика поменялась экспозиция. Пара плакатов была весьма далека от традиционного изображения прихлебывающего из высокого бокала мужчины, за которым с восхищением следит страждущая богиня, сочетающая красоту дюжины секс-символов стереовидения на текущий день.

Один из плакатов изображал трущобного вида типа, который расселся на мусорной куче, прислонившись к кирпичной стене. В одной руке он держал полупустую бутылку и был явно пьян в стельку. Пьян, но счастлив. Глаза его скатились к переносице, а нижняя губа отвисла. Надпись гласила:

НОВОЕ КУКУРУЗНОЕ ВИСКИ

изготовлено не в Кентукки и не в Мэриленде.

Выдержано ровно настолько, чтобы изготовителя

не оштрафовали. При перегонке мы не используем

какой-либо особой воды, и если сусло в чане

прокиснет - мы этого даже не заметим.

Но убедись сам - ты остолбенеешь от

НОВОГО КУКУРУЗНОГО ВИСКИ.

Самогон с похмельем в каждой капле!

На другом плакате была изображена вечеринка в завершающей стадии. Несколько гостей валялись на полу. Две или три бутылки были опрокинуты. Битые и полупустые стаканы разбросаны по всей комнате. Было сильно накурено, и по крайней мере одна сигара тлела на ковре. Смысл надписи был вроде предыдущей.

Я хмыкнул и пошел дальше.

Поднимаясь в отдел городских новостей, я столкнулся в лифте с одной из копировальщиц. Папка с заметками в руке, серьезное выражение глаз, которое они сохраняют первый год после окончания школы журналистов.

- Привет, Счастливчик, - поздоровалась она. - Будь сегодня поосторожней с мистером Блэкстоном. Он вышел на тропу войны.

- Руфи, - сказал я, - мы вежливо-с ответим-с на его вопросы, и тучи-с рассеются.

- Да уж постарайся, - сказала она, выскакивая на третьем этаже.

Итак. Блэкстон вышел на тропу войны. Подобное случалось и раньше, но последний раз это было сразу же после моего успеха с материалом о Долли Теттере, и я избежал снятия скальпа.

На этот раз все могло быть иначе.

Не успел я пересечь порог кабинета, как прогрохотал залп.

- Марс! - возопил он. - Счастливчик Марс!

- Он самый, сэр, - серьезно сказал я, приближаясь к его столу.

- Что за вопиющее безобразие, тебе что здесь - клуб? Где тебя носит? Ты можешь быть любимчиком Уилкинза, но мне-то вешать лапшу на уши не надо!

- Да, сэр, - сказал я ему. - Работаю.

- Работает! - проблеял Старая Головешка. - Кто работает? Вся твоя работа - назанимать у всех, кто не знает тебя получше.

У начальства свои преимущества. Я оценил его bon mot [острота, каламбур (фр.)] легким смешком. Затем, дабы не подвергаться риску, снова стал серьезным.

- Мистер Блэкстон, я веду расследование, и, мне кажется, это будет еще один ударный материал.

- Сачок лепетал то же самое еще неделю назад. - В его глазах светилась злость. - Говоря по чести, Марс, ты не смог бы найти материал даже о пожаре в собственном доме.

Тут уж я не выдержал.

- Да, сэр. Но в этой газетенке я единственный репортер, которого угораздило получить Пулитцера [Пулитцеровская премия - одна из самых престижных премии и США, присуждается в области литературы, журналистики и музыки]. К тому же угораздило дважды.

- Не напоминай мне об этом, Марс. Хочешь меня задеть? Признаюсь, два-три раза тебе незаслуженно повезло. Поэтому-то Уилкинз и настаивает, чтобы тебя не выгоняли. Но Пулитцеровская премия...

- Две, - вставил я.

- ...еще не делает тебя газетчиком.

Как бы то ни было, но обороты он сбавил.

- Что там еще за ударная история?

В голове бешено запрыгали мысли. Старая Головешка был старейшим сотрудником "Джорнал". Южанин, он начинал в провинциальных еженедельных газетах... Трудный путь. Он знал, что я не газетчик, и я знал, что я не газетчик. И что раздражало его больше всего, так это то, что его зарплата почти равнялась моей. Я был самым высокооплачиваемым репортером в штате.

- Мистер Блэкстон, - осторожно сказал я, - пока мне хотелось бы оставить все при себе.

- Готов поспорить, что хотелось бы. Не юли, Счастливчик Марс. Приблизительно, над чем ты работаешь?

Старое заклинание не сработало. Он знал, что я не газетчик, но, с другой стороны, я выдал такие две сенсации, каких в здешних краях и не видывали. Где у него была уверенность, что я не сделаю этого снова? Мог ли он выкинуть меня, испытывая судьбу? А если я пойду в "Ньюз кроникл" и передам им сенсацию года?

Я все еще пытался что-нибудь придумать, но за секунду сделать это было трудно.

- Это - преступление? - низким голосом подозрительно пробурчал он.

Очевидно, он не мог забыть ограбление банка, совершенное Долли Теттером. Когда оно произошло, у меня хватило здравого смысла убедить их в том, что я раскапывал всю эту историю неделями, а не наткнулся на нее случайно.

Но о преступлениях в городском Центре я знал не больше своей малолетней сестры. Кроме того, от одного вида бедолаги, надежно упрятанного за решетку, со стальными браслетами на руках и двумя полицейскими по бокам меня пробирает по коже мороз.

Мне хотелось, чтобы у Блэкстона и мысли не возникло, будто я что-то разнюхиваю о делах мафии в городском Центре.

- Нет, сэр.

- Ну хорошо. Марс, а что это? Балаболка, мне не не нужны детали. Мне было бы достаточно общей идеи того, чем ты предположительно занимаешься, чтобы отработать зарплату.

Я прочистил горло.

- Ну, это больше похоже на заговор, сэр, - сымпровизировал я и задумался. А потом добавил: - Да, сэр.

- Заговор! В городском Центре?! Послушай, Марс, в этом городе последний коммунист умер от старости три года назад.

- Ну, это так, мистер Блэкстон, но они не совсем коммунисты, сэр. - Я поколебался. - По крайней мере я так не думаю.

Выражение его лица стало менее воинственным и более осмысленным.

- Угу. Правые радикалы, а?

Ох-ох. В эти дела я тоже впутываться не хотел. Владельцы "Джорнал" не то чтобы совсем либералы.

- Ну, не совсем так, сэр. Похоже, что это... э-э... новая группа.

- Ни левые, ни правые?

- Да нет, сэр. - Я прочистил горло. - Можно сказать, радикальный центр.

Он долго смотрел на меня так, как если бы опустил в телефон-автомат последнюю монету и не туда попал.

- Марс, - наконец произнес он, - сугубо ради формальности. Хоть что-нибудь, что дало бы мне хотя бы смутное представление, черт побери, чем ты там занят. Приведи хоть один пример, что тебя подтолкнуло на это дело. Хоть что-нибудь, ты слышишь?

Мое воображение оседлало коня и припустило во весь опор. Теперь - пан или пропал. Старая Головешка явно не собирается удовлетвориться моим пышнословием.

Поддавшись импульсу, я вытащил пачку сигарет.

- Вы такое видали? - потребовал я.

- "Курево", - пробурчал он, глядя на нее. - Новый сорт? Ну и что?

Я многозначительно постучал указательным пальцем по упаковке.

- Как они смели себе позволить использовать городском Центр для гнусной атаки на американский образ жизни? Годами считалось, что сигареты - неотъемлемая часть нашего бытия, и, каких бы болячек у нас ни находила медицина, мы ее игнорировали.

- У нас здесь начинается множество пробных кампаний, Счастливчик, сказал он, безучастно глядя на сигареты. - Центр страны. Средний большой город. Что-то в этом духе.

- Ага, - фыркнул я, - а такие нововведения, как "Новое кукурузное виски"? Где это слыхано, чтобы виски было новым? Традиционно и бурбон и хлебная водка неизменно назывались "Старый кто-то там": "Старый лесник", "Старый дед", "Старый ворон" и так далее. Говорю вам, все это - чьи-то коварные происки.

- Подрывают устои под имиджем страны? - невесело спросил он. - Э-э, радикальный центр.

- Мне не хочется говорить о чем-либо еще, сэр, - ответил я. - У меня полно зацепок, но нужен срок.

Некоторое время он обдумывал услышанное.

- Хорошо, Счастливчик, - сказал он наконец с несчастным видом. Предположим, ты - наш разъездной репортер. Разъезжай дальше.

- Есть, сэр! - полушутливо отсалютовал я и повернулся через плечо. Затем сгорбился и пошел на выход, пытаясь изобразить на лице тяжкий мыслительный процесс.

По существу мне это удалось, ибо я решал проблему, как сохранить за собой лучшую в городе работу. Несколько лет назад я вообще отбросил надежду устроиться на работу лучше, чем раскладывать банки на полке супермаркета. Эта - буквально свалилась мне в руки. Удержаться на ней больше года было просто чудом. А в чудеса я не верил, хотя дважды они происходили со мной.

Ну да ладно. Итак, начинать пить было еще рано. Тем не менее я отправился в "Дыру" и, взобравшись на высокий табурет, заказал Сэму "большую" темного пива.

Должно быть, это была первая кружка, которую он наливал в этот день. Пена была слишком высокой. Он взял лопаточку и сбил часть шапки, а затем отодвинул кружку, чтобы пиво отстоялось.

- Знаешь ли ты, сколько стоило пиво во времена, когда я только начинал пить? - уныло спросил я.

- Ага, - ответил он, - пятнадцать центов.

- А теперь целых сорок.

- Ага, - сказал он, вновь подымая кружку.

- А все инфляция, - сказал я обвиняющим тоном. - Правительство должно заморозить цены на товары первой необходимости.

Сэм наполнил кружку до краев и поставил ее передо мной.

- Сколько вы тогда получали? - спросил он.

Я задумался.

- Где-то восемьдесят долларов.

- Вам повезло. А сколько вы делаете сейчас?

- Почти три сотни. - Я взял пиво. - И мне необходим каждый цент. Я единственный человек в мире, который, всего лишь крутанув дверь заведения, ухитряется стать на десять долларов беднее.

- Все уравнивается, мистер Майерс. Знаете, сколько я должен сегодня платить хорошему бармену? Две сотни, и даже тогда он считает, что его ущемляют в правах.

- Ущемляют в правах?

- Ага. У него нет права пользоваться кассовым аппаратом.

- Не говори мне о твоих трудностях. У меня хватает своих.

- Мистер Майерс, вы не знаете, что такое трудности, - сказал Сэм, облокотившись передо мной на стойку. - За просто так вас бы не прозвали Счастливчиком.

- Неужели бы не прозвали, а?

- Нет, сэр. Я так считаю, я должен радоваться, что вы не играете с моими однорукими бандитами. В действительности доходами от них я оплачиваю аренду.

Моя кружка опустела наполовину.

- Должен тебе кое-что поведать, - сказал я. - Знаешь, Сэм, почему я не играю на твоих автоматах?

- Нет. Почему?

- Потому, что я должен сохранять свой имидж. Только никому не говори о том, что я тебе сказал.

Он ждал моих объяснений.

Я погрозил в его сторону пальцем.

- Сэм, удача приходит к удачливым. Когда люди думают, что она к тебе пришла, она действительно приходит. Это вроде как обладать собственностью. Как получать пенсию. И если ты вдобавок обладаешь здравым смыслом, то ты за нее держишься.

Он сморщил некрасивое лицо, осмысливая сказанное.

- Я так считаю, мистер Майерс, - произнес он, - все выравнивается, ну, как в теории вероятности. Возьмите, к примеру, те сто миллионов мужчин в стране. У каждого, в среднем, равные шансы на хорошее и плохое. Но заметьте, я сказал - в среднем. По ходу дела кое-кому из ребят не повезет так, что они пообломают пальцы, ковыряясь в собственных носах. Но, чтобы их уравновесить, существуют такие, как вы. Если бы вы свалились в отстойник, то нашли бы там перстень с бриллиантом, который кто-то уронил в канализацию днем раньше.

Я допил пиво и подтолкнул к нему кружку за новой порцией.

- Это ты так думаешь, - съязвил я. - Давай-ка я тебе расскажу, как все обстоит на самом деле.

- Хорошо, - он стал наполнять вторую кружку, - расскажите, как все обстоит.

- Как я уже говорил, удача может принести удачу. Пусть тебе что-то обломилось - все думают: "Ну что ж, о'кей, ему немного повезло". Но если через короткое время тебе привалит удача посолидней, то тут уже это производит впечатление. Все считают, что на твое плечо присела старая леди Фортуна. Отныне любая счастливая случайность становится частью твоего имиджа. Удача начинает приносить удачу. Ты встречаешь на вечеринке незнакомку. Но вокруг нее уже вьется с полдюжины мужчин. Когда ты со своей общеизвестной удачливостью проявляешь к ней интерес, они думают, что им здесь ловить нечего. Девушка твоя.

Сэм подвинул мне кружку с пивом и, заинтересованный, снова облокотился на стойку.

- Значит, вы считаете, что все происходит именно так?

- Да, - ответил я уныло. - Но никто об этом не задумывается, даже если потом удача оборачивается для тебя ведьмой на помеле.

- Ладно, - сказал Сэм, - может быть, оно и так. Но мне всегда было интересно, почему вместо того, чтобы цепляться за работу репортера, вы не уедете в Вегас покрутить там колеса? Ведь работа репортера вам, во всяком случае не по душе?

- Когда пиво стоит сорок центов за порцию, - мрачно проворчал я, мне по душе любая работа, приносящая три сотни в неделю.

Сэм посмотрел на настенные часы.

- Эй, - воскликнул он, - сейчас будет Дуган.

Он повернулся и включил ящик для идиотов, не обращая внимания на выражение неприязни на моем лице.

- Тебе что, не нравится со мной беседовать? - прорычал я.

- Да нет, мистер Майерс, - ответил он, не переставая возиться с ручками настройки. - Это новый стереовизионный персонаж.

- Никогда о нем не слышал.

- Сейчас, через минуту начнется, - сообщил Сэм, хихикая в предвкушении. - Это новая передача. Предполагается, что он как бы герой, ну вы понимаете? Но внешность у него не то чтобы такая. На самом деле уродлив, как обезьяна. Ну спокойный у него такой характер, и вечно с ним что-то такое случается. Ну и девушки его не любят, и все такое. Он обыкновенный. И можно подумать, что все, кто смотрит стерео, ненавидят его за нахальство. Ну и отчасти это так. Но он не то чтобы деревенщина, вы понимаете? Он - герой. Только у него толком ничего не получается.

- То есть он что - новая звезда? - неприязненно поинтересовался я. А что случилось с такими персонажами, как Кэри Грант и Рок Хадсон? [популярные актеры американских телесериалов]. Хорошие ребята, которые всегда нравились девушкам.

- Хотите еще пива, пока не начался Дуган? - спросил Сэм.

- Да черт с ним, с Дуганом! - прорычал я и, слезая с табурета, швырнул ему доллар. - Мне нужно подумать о радикальном центре.

И тут у меня внутри что-то екнуло.

- Этот Дуган что-то вроде антигероя? - спросил я зло.

- Да-да, я думаю это так, - откликнулся радостно Сэм, пока диктор закруглялся с рекламой.

Тот ратовал за один из новых мини-каров, импортируемых из Японии, и пренебрежительно отзывался о "динозаврах" из Детройта. Эта японская машина имела столько же приборов и хрома, как доисторическая фордовская модель "А", а ее стоимость была в два раза меньше, чем у самого дешевого кара на воздушной подушке. Я знал, что местами их распродажа идет бешеными темпами.

Я снова взобрался на табурет.

- Так тебе нравится этот тип, антигерой, а? - спросил я.

- Ага. Знаете, те парни, которых вы упомянули, ну, как тот Рок Хадсон, - все это такая мура! Они всегда богатые и красивые. Они знакомятся с девушками, и у каждого есть красивый дом; они разъезжают на итальянских спортивных аэрокарах и едят в этих роскошных ресторанах, где все еще есть официанты; шатаются по ночным клубам для миллионеров и пьют шампанское. А девушка? Она может свалиться со скалы, но чтоб при этом из ее прически выбилась хоть одна прядь - никогда! И вся эта мура кончается всегда одинаково: и стали они вмести жить-поживать да добра наживать.

- Не становись циником, Сэм, - сказал я ему, а себе под нос пробормотал: - Значит, сегодня в самых популярных стереошоу хорошие парни девушкам больше не нравятся.

На следующее утро мне не удалось добраться даже до стола городских новостей, чтобы отметиться у Блэкстона. У дверей лифта, как всегда запыхавшаяся, меня поймала Руфи.

- Мистер Майерс, - взахлеб начала она, - я вас искала буквально повсюду.

- Там меня нет, - заверил я. - Меня есть здесь.

- О, мистер Майерс, - она хихикнула, оценив шутку. - Вы всегда такой остроумный! Вас хотел видеть мистер Уилкинз.

- Ох-ох, - сказал я. - Вот я и сразу перестал быть остроумным.

Я направился вдоль по коридору к кабинету коммерческого директора.

Уэнтворт Уилкинз, не в пример редактору отдела городских новостей Блэкстону, был журналистом новой школы. Он получил в наследство большую часть "Джорнал" от своего отца, которую тот в свою очередь унаследовал от своего. Как рассказывают сотрудники-ветераны, папаша Уэнтворта настоял, чтобы тот прошел все ступеньки в редакции снизу доверху. В результате неделю он был копировальщиком, неделю - репортером на побегушках, неделю репортером по происшествиям, неделю - начальником копировального отдела, месяц - ночным редактором, месяц - редактором отдела городских новостей, и с тех пор и по сей день, зная дело от альфы до омеги, он был заместителем главного редактора по коммерческой части.

Не знаю, чем уж я это заслужил, но он мне покровительствовал. Будь на то воля Блэкстона, я бы вылетел с работы через двадцать четыре часа или вылетал по крайней мере с недельной периодичностью с момента поступления на нее. Но старина Уилкинз верил в меня. Возможно, он ожидал, что в ближайшее время я снова притащу супербомбу и тяпну Пулитцера в третий раз, установив таким образом своеобразный рекорд в журналистике.

Я стоял перед дверным экраном и ждал, когда откроется замок. Услышав щелчок, я нажал ручку и вошел.

Мисс Паттон оторвала взгляд от стола и, прежде чем сказать мне: "Доброе утро, Счастливчик", холодно улыбнулась.

- Доброе утро, - ответил я. - Мистер Уилкинз хотел меня видеть.

- Верно. Заходи к нему. Счастливчик.

Я зашел.

Рабочему столу Уэнтворта Уилкинза крупно повезло. Он был девственно чист - даже карандаша не найти.

Когда его хозяину нужно было отдать какое-нибудь распоряжение, достаточно было сказать: "Мисс Паттон!" - и она тут же откликалась. Должно быть, микрофон был встроен в крышку стола. Где он прятал городской телефон, я не знаю.

Стол выглядел так, словно за ним никогда не работали. И он соответствовал хозяину. Уэнтворт Уилкинз, казалось, понятия не имел о том, что такое работа. Даже то, как он одевался, подтверждало это впечатление.

- Сэр, - начал я, - тут одна из копировальщиц передала, что вы хотели меня видеть.

Он поднялся и поздоровался со мной за руку. Мистер Уилкинз у нас очень демократичен. Затем он сел обратно, вытащил из ящика ароматизированную бумажную салфетку, вытер ладони и выбросил ее в мусоропровод.

- Это было пару часов назад. Счастливчик, - сказал он посмеиваясь. Не хочешь же ты сказать, что появился в редакции на два часа позже меня?

Я мог бы ему сказать, что с утра мучился похмельем. Мог бы, но не сказал.

- Сэр, - начал я серьезно, - я занимаюсь интенсивным расследованием для нового очерка. Пожалуй, даже для серии очерков. Мне было необходимо отлучиться, э-э, вниз, в библиотеку.

- Ладно, присаживайся, мой мальчик. - Он провел пальцами по своим французским усикам сводника, как бы проверяя, насколько они отросли. Черныш говорит, что в том, на чем ты носишь свою шляпу, завелась какая-то бредовая идея.

Он был единственным человеком в "Джорнал", который называл Старую Головешку Чернышом. Он вообще всех называл по кличкам, независимо от того, имел ее человек или нет. Это было одним из проявлений его большой демократичности.

- Видите ли, сэр, - сказал я как можно скромнее, - я всего лишь у истоков событий, которые могут иметь весьма серьезные последствия.

Он скептически посмотрел в мою сторону.

- Поразмыслив над всем этим. Черныш пришел ко мне с предложением.

- Да, сэр. - Кажется, мои акции растут. Возможно, мне удастся выжать из этой идеи серию очерков, особенно если они дадут мне в помощь кого-нибудь из стариков.

- Он предложил тебя выгнать.

- Да, сэр. - Кажется, мои акции падают. Нужно было срочно что-то говорить. - То есть я имел в виду, нет, сэр.

- Теперь с этим делом о заговоре и радикальном центре. Что ты можешь о нем рассказать. Счастливчик?

Я напустил на себя серьезный вид, самый серьезный, какой только мог.

- Ну да, сэр. Я думаю, что осуществляется какой-то план по дискредитации духовных ценностей нации. Потеря имиджа нации.

- А?! - Он снова потеребил свои холеные усы.

Что бы этот возглас мог значить?

- Да, сэр, - продолжил я. - Когда я был маленьким, мы часто ходили в кино. Там мы все поголовно переживали за американских пионеров и ковбоев, сражающихся с индейцами. И когда в конце фильма появлялась кавалерия США со знаменосцем во главе, мы встречали их одобрительным свистом.

- Что ты хочешь этим сказать. Счастливчик? - Он неодобрительно посмотрел на меня.

- А сегодня дети в кино свистят индейцам.

- Кажется, я не совсем... - он оставил фразу неоконченной.

- Мистер Уилкинз, не знаю, как давно это началось, - подогревал я его интерес, - но процесс ускоряется.

- Видишь ли. Счастливчик, нужны какие-то примеры, а не общие слова. В его голосе просквозило явное нетерпение.

Думай, Счастливчик Майерс, быстро думай. Соответствуй своей кличке. Стоит только потерять эту работу, мистер Забулдыга, и, после того как прекратится выплата пособия по безработице, ты закончишь жизнь, обслуживая автомат для чистки обуви.

- Хорошо, вернемся назад, - сказал я торопливо. - Возьмем, к примеру, Гэри Пауэрса и скандал с У-2. Когда русские его освобождали, то, возможно, считали, что мы его расстреляем. Вместо этого правительство предоставило ему высокооплачиваемую работу и воздало почести. Ордена даются героям. Очевидно, что пилот У-2 был героем. По-своему, но героем.

- Это было так давно, - грустно сказал Уилкинз.

- Конечно, но тенденции можно было проследить уже тогда. Будучи детьми, мы привыкли читать про Супермена и Бэтмена [Супермен и Бэтмен популярные персонажи книг, комиксов и фильмов] и отождествлять их с великими детективами. Но задолго до этого людям был присущ стадный инстинкт. Они взяли Бэтмена и отсняли телесериал.

- Счастливчик, - нахмурился Уилкинз, - боюсь, до меня не доходит. Никак не могу уловить, к чему ты клонишь?

Я и сам не мог. Или по крайней мере только-только начинал что-то улавливать по ходу собственных рассуждений.

- Ладно, - снова заспешил я, - возьмем другой пример из той же области. Романы про Джеймса Бонда, написанные этим англичанином...

- Яном Флемингом, - подсказал Уилкинз. - Было время, и я читал его триллеры.

- Конечно. Почти все читали. Это была сатира. Сатира, далеко выходящая за рамки смешного. Пародия на таких наших старых сыщиков, как Сэм Спейд, Майк Хаммер, Перри Мейсон и Ниро Вулф [герои наиболее популярных американских детективов]. Большая мистификация, которой зачитывались буквально все. Они устали - или их заставили устать - от старых асов криминалистики.

Мистер Уилкинз погрустнел.

- Счастливчик, - сказал он. - Я никак не пойму, какое отношение все это имеет к тому, что рассказал мне Черныш касательно твоего очерка о заговоре. Твоего - как ты там его называешь? - радикального центра.

- Да, так, сэр. Этот термин я взял из головы. Я не знаю, как они себя называют сами. Я даже не знаю, что у них на уме.

- У кого?

- У того, кто это делает.

- О небеса! Что делает?

- Подкапывается под "американскую мечту", разрушает имидж Америки, заставляет наши лучшие идеалы выглядеть глупо. - От негодования я хмыкнул. - Что случилось с Декларацией независимости? Кто отважится в наши дни встать и произнести что-либо подобное? Да его просто стащат с трибуны!

Мне казалось, что я сработал очень хорошо. Я уже и сам начинал верить в то, что говорил.

Уэнтворт Уилкинз как бы в отчаянии покачал головой.

- Видишь ли, мой мальчик, пора опуститься на землю. Как ты конкретно собираешься вести это свое расследование?

На мгновение мне показалось, что я попался. Я придал своему лицу выражение, как если бы пытался сообразить, как получше представить якобы заранее составленный план. На самом деле я лихорадочно пытался уцепиться хоть за что-нибудь - в данном случае отлично сгодилась бы и соломинка.

- Сэр, - с серьезным видом сказал я, - возможно, мистер Блэкстон попал в точку, когда упомянул о том, что в городском Центре предварительно обкатывается множество рекламных кампаний. Средний американский город, центр страны, ни восток, ни запад. Интуиция мне подсказывает, что эта компашка из радикального центра использует наш город для проверки.

- Проверки на что? - хмыкнул по-прежнему грустный Уилкинз.

Я посмотрел на него.

- Чего они пытаются достичь? - добавил он.

- Это заговор, - слабым голосом ответил я.

- Заговор против чего? Каковы их цели?

Вот тут-то я и попался. Голова отказалась работать. На ум ни черта не шло.

В конце концов Уилкинз снова покачал головой.

- Счастливчик, мальчик мой, билет ты вытащил несчастливый. Нельзя полагаться на то, что твои интуиция и нюх на новости всегда будут безошибочны. Не беспокойся, средняя зарплата сохраняется за тобой, а то, как ты отыскал жертву киднэппинга - похищенного ребенка Шульцев и потрясающие фотографии ограбления банка бандой Долли Теттера, навсегда останется в анналах журналистики.

Я постарался, впрочем не особо напрягаясь, выразить беспокойство.

- Вы думаете, мне стоит бросить это дело, сэр?

- Боюсь, что так. Счастливчик. Боюсь, что я на этом даже настаиваю.

- Хорошо, сэр. Хозяин - барин.

Он лучезарно улыбнулся.

- Не надо ставить так вопрос. Счастливчик. Здесь, в "Джорнал", мы все - одна команда. Работаем в одной упряжке. - Уилкинз снисходительно подмигнул. - Вот только, куда она будет тянуть, решает тот, кто сидит в моем кресле.

- Да, сэр. - Я поднялся, поняв, что свободен.

И тут он меня убил одной фразой:

- Да, и напомни Чернышу, что сейчас ты свободен. Ну, на случай каких-нибудь поручений!

Я вздрогнул. Никогда не знаешь, каким пыльным мешком и из-за какого угла получишь по голове. Другими словами, отныне я не был разъездным репортером и не мог разыскивать материалы для своих статей самостоятельно. С этого момента я должен был выполнять поручения Блэкстона. И я был далек от иллюзий. Не пройдет и недели, как старый профи обнаружит, что я не способен отличить сенсацию от некролога. Он уже и так в этом сомневался.

У Старой Головешки присутствовало чувство юмора, или, по крайней мере, он так думал. Для первого раза он послал меня на банкет Армии Спасения - региональную встречу офицеров рангом от капитана и выше.

У меня тоже было чувство юмора, или, по крайней мере, я так думал. Перед началом банкета я подошел к докладчику и получил текст его речи. После чего сообщил ему, что у меня очень важная встреча, и, вильнув хвостом, исчез в направлении "Дыры".

Беда заключалась в том, что за очередной кружкой "темного" почему-то следовала другая, и в редакции я появился как раз перед тем, как пришла ночная смена.

Блэкстон встретил меня сладенькой улыбкой.

- Счастливчик Майерс, гениальный лауреат Пулитцеровской премии, пробурчал он. - Полагаю, от статьи о священниках, которую собирается написать сачок, раскалятся провода всех телеграфных агентств - от Рейтера до ТАСС.

Остальную часть беседы вспоминать мне бы не хотелось.

После ее окончания я вернулся к темному пиву Сэма.

К счастью, на следующее утро я был свободен. Немедленно бежать в редакцию нужды не было, и я отправился домой к Морту Циммерману, чтобы вытащить его из постели.

Он уставился на меня из дверей. Единственной его одеждой были пижамные штаны. Хилость шеи подчеркивала копна черных волос, которая с равным успехом могла бы служить тюфяком или блошиным зоопарком.

- Что тебе нужно в этот час ночи?

- Сейчас десять часов утра, - ответил я, пролезая мимо него в неопрятную гостиную.

- Черт побери, я пишу с полуночи и до рассвета!

- Знаю, - сказал я. Бросив несколько номеров "Циника" и "Мизантропа" на журнальный столик и сдвинув в сторону пачку "Иконокласта", я освободил себе место на диване.

- Мне нужно с кем-нибудь поговорить, - заявил я усаживаясь.

- Почему со мной?! - взревел он. - Кофе будешь?

- Да. А почему бы и не с тобой? Ты слабее меня и не смог бы выставить меня вон.

- Ничего себе шуточки с утра, - проворчал он, исчезая на кухне.

Пока он отсутствовал, я взял номер "Циника" и стал с грустью перелистывать страницы.

Передовица была посвящена момизму. Из того, что я увидел, можно было заключить, что большую часть материала автор взял из старой классической книги "Поколение насмешников", которая сделала написавшего ее Уайли несостоятельным и безвестным еще несколько десятилетий назад.

В другой статье развивалась мысль о создании организации "Ветераны будущих войн". Идея заключалась в том, чтобы начать выплату пенсий подросткам, дабы те могли насладиться материальными благами, пока достаточно молоды и здоровы. Задавался вопрос: почему ветеранскими льготами, устанавливаемыми правительством, должны пользоваться только те, кто выжил? Те, кто будет убит, должны их тоже получать, пока война даже и не началась.

Со вздохом я отложил журнал обратно на столик. В это время в комнате появился Морт с бумажным пакетом сахара и двумя чашками кофе, из которых торчали ложки.

Я взял чашку, зачерпнул ложкой сахар из пакета и кивнул на журналы.

- Все еще продаешь им свои заметки?

- Да так, по случаю, - равнодушно ответил Морт. Он уселся в мягкое кресло, не обращая внимания на бумаги и грязное полотенце, которые там уже лежали. - Конкуренция становится все жестче. Когда они только начинали выходить, можно было продать все, что ни напишешь. А сейчас в игру вступила куча профессиональных внештатных журналистов, вылетевших из других изданий. Тягаться с именитыми писателями мне не по плечу.

- А что случилось с журналами для мужчин? - спросил я угрюмо. - Ну, этими, которые обычно публиковали статьи о безразмерных купальных халатах и подобных вещах?

Он отхлебнул кофе, но счел его слишком горячим.

- Это был последний всплеск, - пробрюзжал он. - Некоторые выходят до сих пор, да и те перешли на заметки типа публикуемых в "Цинике" и "Иконокласте". Я тут продал на прошлой неделе одну штуку в "Проказливый плейбой" - как избежать призыва в армию.

- Как избежать призыва?

- Вот именно. Существует множество способов. Некоторые даже законны. Один из них - совершить хулиганский поступок. Стащить аэрокар или что-нибудь еще. Ты попадаешь на учет в полицию, а преступники в армии не нужны. Или можно "закосить" на медицинской комиссии, принимая сердечные стимуляторы. Или я знаю парня, который не возражал против призыва, но, попав на призывной пункт, стал все время шататься по баням. В конце концов он предстал перед местными медиками, которые его спросили: "Нравятся ли вам девушки?" Он ответил: "Надеюсь, у них все в порядке", и это был конец его военной карьеры. Потом...

- Мне все это известно, - прервал я. - Я имел в виду другое - мне странно, как они могли подобную статью напечатать?

Его косматые брови полезли вверх.

- А почему бы и нет? У нас свободная страна.

- И с каждым мгновением становится все свободней.

Он снова попробовал кофе, нашел, что тот остыл достаточно, и помахал в мою сторону ложечкой.

- Есть лишь одна причина, по которой существуют законы о воинской повинности, - сказал он с важным видом. - Все из-за того, что твои сограждане не настолько глупы, чтобы служить добровольно. Когда последний раз в нашей стране кто-нибудь пошел служить добровольно?

- Ну, есть кое-кто...

В ответ на мое замечание он неприязненно покачал головой.

- В наши дни те парни, которые идут в армию добровольно, настолько пустоголовы, что они там просто не нужны. Военным нужны люди хоть с толикой мозгов. Канули в Лету те времена, когда коэффициент интеллектуальности у сержантов был ниже девяноста.

- Некоторые идут в армию ради карьеры, - сказал я. - Через двадцать лет ты уходишь в отставку с пенсией и самыми разными льготами.

- Конечно, - согласился он, уже теряя интерес к предмету обсуждения, - но это только исключения. Они не идут из-за таких обветшавших понятий, как патриотизм. Они идут, чтобы застраховаться. И ты можешь себе представить, что это за люди, которые готовы в течение двадцати лет слушать армейский треп о том, что они здесь получат больше, чем где-либо, только потому, что не способны выжить на гражданке. - Морт презрительно фыркнул.

Он поднялся и отправился на кухню за очередной порцией кофе.

Когда он возвратился, я спросил:

- Морт, а над чем ты работаешь сейчас?

- Парочка вещей. Серия, отчасти касающаяся политики. Пахано-перепахано, но я даю это под несколько другим углом.

- И что там о политике?

Он поднял газету и сунул ее мне.

- Видел эту информацию о карманнике, который стал мэром городка в Новой Англии?

- Карманник?

- Ага. - Он горько рассмеялся. - Толстое полицейское досье. Он обнаружил, что для того, чтобы жить честно, ему необходима работа. То есть, если его не изберут, он будет вынужден опять воровать, чтобы заработать на жизнь. И даже если воровать для этого просто необходимо, то лучше делать это, сидя за столом, как это делают политики, а не шататься по театральным сборищам и ярмаркам штата.

Я уставился на Циммермана.

- Ну и как, выбрали?

- О да, все в порядке, выбрали. Под общий хохот - в кабинет.

- Боже праведный! - простонал я. - Куда катится страна?

- Просто избиратели наконец-то становятся такими же циничными, как и политики, - фыркнул Морт. - Ты представить себе не можешь, как много на сегодняшних выборах бюллетеней, где кандидатами внесены Пого-пого или Утенок Доналд.

- Я думал, главная тенденция - не голосовать вообще.

- Кто может их в этом винить? - продолжал оппонировать Морт. - Если даже на принципиальную кампанию собирается пятьдесят процентов потенциальных избирателей - уже необычно.

- Ну ладно, - согласился я, - но ведь, если избирателям не нравится то, что происходит, они могут поставить другого человека.

- А могут ли? - потребовал он ответа. - Старая песня, все это фикция, когда оба кандидата обычно выступают за одно и то же. Сколько из них сдерживают свои обещания, укатив из округа? Ты голосуешь за человека, ибо он на твоей стороне против другого, но стоит ему усесться в кресло, как он преображается. Вспомни старые времена Джонсона и Голдуотера.

Он снова помахал ложечкой в мою сторону.

- Это один из вопросов, о которых я собираюсь написать. Растущий в людях цинизм - это отношение ко всему, что будут делать политики. Мы перестали ждать от них что-либо, кроме показухи. Счастливчик, со времен Вудро Вильсона в Белом доме не было ни одного настоящего романтика, он был анахронизмом и, возможно, немножко дурачком для битья.

- Хорошо, но ведь был Рузвельт, - слабо возразил я.

- Был ли? Знаешь, кто выдвигал его кандидатуру первый раз? Хьюи Лонг [политический деятель США 20-30-х годов, известный как демагог, не выполнявший предвыборных обещаний]. Среди других больших политических машин: Тэмени-холл [штаб Демократической партии в Нью-Йорке], Фрэнк Хейг [представитель деловых и политических кругов Нью-Йорка в 30-е годы], машина Келли-Нэша [политические и деловые группировки в крупных городах США]. А откуда он взял своего третьего вице-президента? Из Канзас-Сити, машина Пендергаста, Счастливчик, друг мой, как ты думаешь, что пообещал а позднее и сделал - этим людям суперлиберал Рузвельт, чтобы заручиться их поддержкой? - Морт потихоньку распалялся. - А что мы имели с тех пор? Клоуны и вояки, которые проводили все восемь лет за игрой в гольф...

- Ну, - я неуютно поежился, - был еще Джон...

- А ирландская мафия, а? Это был тот самый единственный случай, когда Мэдисон-авеню [улица в Нью-Йорке - центр рекламной индустрии] действительно выиграла выборы. Когда общественный имидж и телегеничность значат больше, чем платформа и партийные принципы. Парень выиграл президентские выборы потому, что его соперник недостаточно чисто побрился перед телевизионными дебатами. Еще один большой либерал - первым одобрил фиаско в заливе Свиней и начал эскалацию войны в Азии. - Морт Циммерман фыркнул. - Должен признать, по крайней мере у него было чувство собственного достоинства. У него и у его семьи. Он не был одним из тех клоунов, которые пришли позже.

По-моему, его слегка занесло в сторону.

- Послушай, мы отвлекаемся от темы, - прервал я. - Мы говорили о цинизме избирателей.

- А почему бы им и не быть циниками? Ведь почти каждые два года всплывают новые случаи с полицейскими, которые оказываются самыми крупными грабителями и ворами города. Я могу отследить по годам. Денвер, Чикаго, Лос-Анджелес, Детройт, Айдахо-Фолс и еще масса недавних примеров. И это только в полиции. Цветочки по сравнению с коррупцией среди администраций.

- А я по-прежнему утверждаю, что избиратели могут их убрать, если захотят, - наполовину сердито сказал я.

Он покачал головой.

- Даже это становится невозможным. Ты знаком с избирательными законами, которые сегодня превалируют? Отныне в половине штатов третья партия попросту не может зарегистрироваться. В некоторых из них положение о выборах участия третьей партии вообще не предусматривает; в других условия таковы, что Республиканская партия Линкольна середины 1800-х годов не смогла бы даже бороться за власть, ибо ее кандидат не удовлетворил бы всем требованиям.

- Конечно, ты можешь голосовать за ту или иную партию, но они обе выступают за одно и то же. Давно ли существовала хоть какая-то разница между их национальными платформами?

В конце концов я сдался под его словесным огнем.

- Ладно, - сказал я, - вчера мне все это было бы более интересно. Сегодня я вынужден помечтать о чем-нибудь еще, помимо растущего цинизма избирателей.

- О? Что случилось. Счастливчик?

- Похоже, люди снова будут называть меня Чарли.

Его лицо стало вопрошающим.

- Сомневаюсь, что мое пребывание на работе продлится до конца недели.

- На самом деле. Счастливчик, - проворчал Морт, - ты никогда особо не был журналистом.

- Мне все об этом постоянно твердят, - вздохнул я. - Однако мне нужны деньги. Я - самый расточительный человек в мире. Я могу нырнуть в собственный бассейн на заднем дворе и вылезти оттуда, став беднее на три доллара.

Он странно на меня посмотрел.

- Как ты ухитрился откопать эту нашумевшую историю с банком и Долли Теттером?

Мне начинало становиться все равно.

- Моя младшая сестренка не знала, как достать кассету с пленкой из нового фотоаппарата, - впрочем, как и я, - поэтому мне пришлось отнести его в магазин. По пути обратно, снаружи здания Первого банка Америки, я столкнулся с Долли Теттером, или он столкнулся со мной. Он тащил одно из этих новых ракетных ружей с гироприцелом - типа базуки для бедных - и прикрывал спокойный отход троих парней из своей команды, которые только что взяли четверть миллиона.

Это застигло Морта врасплох.

- Так ты на все это просто наткнулся?

- Все правильно, - сказал я с полным самоосуждением. - Долли шмалял по двум группам полицейских - по одной вверх по улице, по другой вниз. А у полиции было что-то вроде скачек с препятствиями. На улице находилась масса невинных прохожих, а, кроме того, они стояли лицом к лицу с Врагом Общества Номер Один, опаснейшим преступником со времен легендарного Диллинджера [Джон Диллинджер - печально известный в начале века грабитель банков; дважды бежал из тюрьмы, убит агентами ФБР в 1934 г.]. Они не настолько жаждали отработать свою зарплату.

- А что делал ты?

- Не знаю, что я делал. Просто стоял. Как бы застыл. Слишком испугался, чтобы броситься на тротуар. Я находился не далее чем в пятнадцати футах от Долли. Он был само хладнокровие. Еще что-то сам себе насвистывал, выпустив парочку тринадцатимиллиметровых ракет по полицейским, сначала в одну сторону, потом - в другую. Его люди выбежали с награбленным из банка и нырнули в бронированный автомобиль, который ждал на улице, пока они сделают дело. Ну, и я тоже сделал несколько снимков.

Морт с душевной болью закрыл глаза.

- Тоже сделал?

- Ага. Вспомни снимки.

- Я думал, ты снимал телеобъективом откуда-то там, - пробормотал он. - Продолжай.

- Итак, когда Долли меня заметил, он поднял свой гироракетный карабин - или что там у него было, - чтобы разок в меня пальнуть.

Глаза Морта вновь широко открылись.

- Но, очевидно, в обойме кончились патроны, а времени перезарядить у него не было. Забираясь вслед за своей командой в машину, он попытался схватить камеру, но к этому времени я вышел из столбняка и сделал шаг назад, немного поспешно, и шлепнулся прямо на задницу.

Как бы то ни было, я отнес фотоаппарат в отдел иллюстраций и оставил его старшему технику фотолаборатории. Я сказал ему, что там, возможно, есть что-то по поводу ограбления, но он лишь бросил взгляд на детскую камеру и вернулся к обычным снимкам, которые приносили штатные корреспонденты: улица снаружи банка, трое раненых полицейских, вскрытый сейф, взорванный Долли и его ребятами. Прошло немало времени, прежде чем они обнаружили, что на каждом из моих снимков все, как живое. К тому моменту я оправился от потрясений и зашел сюда, к тебе. Ты как раз работал над этой поистине детективной статьей о банде Теттера и имел всю неофициальную информацию. Таким образом, строго между нами, мы просто состряпали эту статью, и я взял и представил ее Блэкстону. Вот так я и получил Пулитцера второй раз.

- И заплатил мне четыреста зеленых за то, что я ее написал, простонал Морт. Он посмотрел на меня и закачал головой. - Просто не могу себе представить, что у тебя хватило мужества вот так вот стоять и снимать кадр за кадром все происходящее.

- Я не могу тоже. Не могу вспомнить, как я это делал. Камера была автоматическая - самопротяжка кассеты и все такое. Может быть, у меня просто дрожал палец.

- Слушай, - потребовал он, - а как ты ухитрился отыскать ребенка Шульцев? Ну, это дело с первой Пулитцеровской премией?

- Ты мне просто не поверишь, - ответил я поднимаясь. - Ладно, пойду-ка я лучше по своим делам.

- О, грандиозно! - воскликнул он. - Это теперь, когда я совсем проснулся?! - Он взъерошил копну своих волос и обиженно высунул язык.

Я не отправился по своим обычным воскресным делам - прачечная, магазины и тому подобное. Мои чувства пребывали в расстройстве.

То, что должно было произойти, было очевидным. Старая Головешка Блэкстон так и будет поручать мне задания для салаг. А я, в свою очередь, так и буду прокалываться на каждом из них. Все это не тот материал, который я мог бы принести к Морту Циммерману на обработку. Я мог себе позволить присутствие его призрака лишь в действительно больших статьях. За прошедший год я обращался к нему раз восемь-десять, включая оба известных случая, и каждый раз он с задачей справлялся. А почему бы и нет? Двадцатилетний свободный художник.

Покинув его дом и забравшись в свой "фольксаэро", я заметил мужчину, который уставился в витрину соседней бакалейной лавки-автомата, находившейся рядом с подъездом Морта Циммермана. Подобные витрины не настолько интересны, чтобы так пристально их разглядывать, но мое внимание привлекло не это.

У меня возникло смутное чувство, что мы знакомы и что надо бы поздороваться, но я никак не мог вспомнить его имя.

Я включил воздушную подушку и выжал педаль газа. Миновав полквартала, я вспомнил. Это было не совсем знакомство. Прошлым вечером я видел его в "Дыре". Он сидел в кабинке сразу позади меня. Мне он показался одиноким посетителем; пока я там был, он ни разу не двинулся с места, а просидел до закрытия.

Не представляя себе точно зачем, я зашел в библиотеку. Думаю, у меня была смутная мысль попытаться найти что-нибудь новенькое, чем можно было бы привести в восторг Уэнтворта Уилкинза. Приди я с по-настоящему взрывоподобной темой, то, вероятно, смог бы использовать Морта для написания статьи и сохранить свой имидж, если не перед Старой Головешкой, то перед коммерческим директором "Джорнал". Тогда я снова приобрел бы статус специального корреспондента, то есть имел бы условия, когда фактически не нес бы ответственности перед Блэкстоном и никому по-настоящему не был бы подотчетен.

В библиотеке я ничего не нашел. Так или иначе, я непроизвольно занялся проверкой утверждений Морта о политике. При этом не могу сказать, что политика когда-либо меня особо интересовала.

Насчет двухпартийной системы он был прав. Третья партия стала делом позапрошлых лет. Я проверил данные по местным выборам. С каждыми проходящими выборами партии меньшинств становились все патетичней, а количество штатов, где они попадали в бюллетени, становилось все меньше. Прогибиционистская партия [партия сторонников запрета на продажу спиртного] - одна из трех старейших в стране - была включена в бюллетени только в одиннадцати штатах и имела менее двадцати тысяч голосов. Социалистическая лейбористская партия - третья в стране по величине, набравшая почти миллион голосов при Юджине Дебзе [Юджин Виктор Дэбз (1885-1926) - американский лидер социалистического и рабочего движения], на последних выборах добилась успеха в семнадцати штатах; правда, в некоторых из них регистрация кандидатов была чисто формальной - фактически они не баллотировались.

Не знаю, почему это вызывало мое беспокойство. Мне это было неинтересно.

В то же время я просмотрел кое-какую статистику по преступности.

Количество преступлений, а особенно мелких и среди несовершеннолетних, росло не как-нибудь, а в геометрической прогрессии. Количество же наказаний, очевидно для компенсации, уменьшалось почти с той же скоростью. Какой-нибудь молодой подонок мог натворить все что угодно, кроме, быть может, убийства или крупного ограбления, и отделаться тем, что его лишь слегка пожурят. К тому времени, когда он станет завзятым нарушителем, может статься, у него появятся покровители, которые замяли бы и более серьезные дела.

Идей, которые могли бы произвести впечатление на Уилкинза, у меня не было. Старо как мир. Подобной статистикой людей забрасывали так долго, что она просто перестала их волновать.

Мне пришло в голову, что существует множество вещей, которые перестали волновать людей. Вещей, которыми они были сыты по горло и к которым они относились с цинизмом.

Наступал разгар дня. Я сказал себе: "Шабаш", решив отправиться в "Дыру", как только получу чек с зарплатой.

По совпадению, когда я выходил из библиотеки, вдоль по улице прошел человек, которого я видел у автоматической бакалеи рядом с домом Морта Циммермана.

В заведении Сэма я болтаюсь, по сути дела, по двум причинам. По трем, если учесть тот факт, что он гасит мои чеки. Остальные две - это темное пиво и то, что заведение находится в боковой улочке, где всегда можно найти стоянку.

Я нашел свободное место, выключив воздушную подушку, опустил "фольксаэро" и зашел в "Дыру".

Пока я забирался на свой обычный табурет, Сэм продолжал вяло протирать стойку бара тряпкой.

- Хай, мистер Майерс, - поздоровался он. - Тут сегодня один парень спрашивал о вас.

- Обо мне? - сердито переспросил я.

- Угу. - Он взял кружку и направился к крану.

- Что ему было нужно?

- Я так и не понял, - сказал он. - Мне показалось, что он больше хотел узнать о _в_а_с_, нежели чем, где вы находитесь или когда вы обычно сюда заваливаетесь.

- Странно, почему он искал меня не в редакции?

- Мистер Майерс, нет ли у вас каких-нибудь врагов? - спросил Сэм.

- У меня? Да кому я нужен!

- Ага, - он кивнул головой, как бы соглашаясь, - пожалуй, что так.

- Да так оно и есть! - гаркнул я, неожиданно разозлившись. Представь на секунду: что если я буду иметь дело с выпивкой у кого-нибудь еще?

- Господи, мистер Майерс! - воскликнул Сэм с широко раскрытыми глазами. - Да я не имел в виду ничего такого. Вы - мой лучший клиент.

- Ха! - фыркнул я. - Так что там с этим парнем?

- Он задал кучу, ну, вроде как наводящих вопросов.

- Каких именно?

- По большей части не припомню. Да и ответов дать я на них не мог. Вроде того как, над чем вы сейчас работаете, о чем вы мне говорили. Черт, я только-то и сказал ему, что вы вообще никогда не говорите чего-то, заслуживающего особого внимания.

Я одарил его долгим пристальным взглядом.

Кто-то вошел и проскользнул в кабинку, находившуюся как раз за моей спиной. Я обернулся, но громила с ничего не выражающим лицом был мне незнаком.

Кружка следовала за кружкой. Вечер тянулся медленно, Сэм был не очень занят, а потому большую часть времени слушал мое нытье. Выплакав в его жилетку все, что накопилось, я завел речь о вещах, которые мы обсуждали с Мортом Циммерманом с утра. О цинизме в обществе по отношению к политике, уменьшении процента голосующих среди избирателей и тому подобных делах.

Сэм в основном выражал свое согласие.

Когда я наконец рассчитался, снаружи был темно, а внутри у меня приятно.

О громиле, сидевшем позади меня в кабинке, я уже забыл. Когда я соскользнул с табурета, он тоже расплатился по счету и последовал за мной.

Пивом я нагрузился изрядно, и меня слегка заботило: не лучше ли поймать автокэб, а "фольксаэро" оставить там, где он стоит.

Но редкий пьяница оставит свою машину только из-за того, что он перебрал. Я к их числу не отношусь.

Добравшись до того места, где я припарковал маленький аэрокар, я обнаружил там незнакомца, который небрежно прислонился к моей машине. Только это был не незнакомец. Это был тот самый тип, которого я видел рядом с домом Морта, а позже возле библиотеки, не говоря уже о том, что накануне вечером он сидел в кабинке за моей спиной.

Сзади доносились шаги похожего на бандита мужчины, который провел вечер в той же кабинке сегодня, прихлебывая выпивку и слушая наши с Сэмом разговоры.

Можете оценить, как быстро я соображаю. Только теперь до меня стало доходить, что пахнет жареным.

Я ковылял вдоль улицы небольшими зигзагами, прикрыв, чтобы лучше видеть, один глаз.

- Значит, так, э-э, Майерс, - вкрадчиво промолвил тот, что прислонился к машине. - Ты не можешь не совать свой шнобель в чужие дела даже после того, как тебя предупредили?

Я услышал, что шаги за моей спиной неожиданно участились.

Силясь добраться до машины, чтобы опереться хотя бы одной рукой, в обычной ситуации я сделал бы "чиг", но я сделал "заг".

Мимо моей головы просвистел кулак и, даже не задев первоначальной цели, ударил по другой голове - того, кто только что говорил.

Я до сих пор затрудняюсь четко восстановить в памяти последующие несколько минут. Лишь смутно припоминаю колоссальной силы удар ногой, направленный в мои ребра в тот самый момент, когда я споткнулся и упал на одно колено. Не менее смутно я припоминаю жуткий звук, как если бы об асфальт раскололи арбуз, когда нападавший, промахнувшись, потерял равновесие и врезался головой в тротуар. А также - хрипы, стоны, рычание и звуки беспорядочной возни, пока они старались хоть как-то скоординировать свои действия, пытаясь добраться до меня. И - о да! - мои собственные вопли ужаса, по мере того как все эти события происходили одно за другим.

Наконец-то я услышал, как кто-то бежит в нашу сторону.

Это были Сэм и два или три посетителя "Дыры".

Сэм что-то орал. В правой окорокообразной руке он сжимал жесткий резиновый шланг от бочки. Когда он опустил его на голову одного из нападавших - того, что был еще способен сидеть на краю тротуара, - меня передернуло.

После того как страсти немного поостыли, Сэм уставился на меня.

- У вас ни одной царапины, - обвиняюще произнес он. - Как такое может быть?

- Ни одной? - переспросил я, придерживаясь сбоку за аэрокар.

- Что случилось? - потребовал он.

- Откуда я знаю?

Сэм смотрел на меня. Как и остальные.

Очевидно, мой ответ не удовлетворил никого.

Я прочистил горло и сказал:

- Похоже, они вроде как бы поколотили друг друга... случайно.

Сэм по-прежнему смотрел на меня.

- Итак, удача приходит к удаче, а? - проворчал он. - Все, что я могу сказать: ваши удачи, должно быть, регулярно сходят с конвейера.

Когда на улицу ворвались полицейские машины, вызванные Сэмом по телефону, произошло еще несколько неуклюжих стычек. Нам всем пришлось помогать упаковывать обоих налетчиков. Полицейские задали мне кучу путаных вопросов, на которые я дал кучу не менее путаных ответов, которым они явно не поверили.

Наконец я добрался до дома и завалился спать.

Следующий день был рабочим. С натяжкой можно было считать, что в редакцию я пришел почти вовремя.

Очевидно, расположение духа у Старой Головешки было не таким уж плохим. Он дал мне поручение сходить в зоопарк и написать заметку о новорожденном бегемоте. То, каким ехидным тоном он это сделал, я проигнорировал.

В течение некоторого времени я простоял рядом с бассейном для бегемотов, уставившись на новорожденного. Дальше того, что он выглядел как маленькая копия своей мамаши, мои мысли не шли.

- Как его зовут? - спросил я у смотрителя.

- Кого?

- Детеныша.

- Пока никак.

Я еще немного посмотрел на бегемотика.

- Сколько он весит? - наконец спросил я.

- Откуда мне знать?

Я бросил это дело и вернулся в редакцию, где сказал Блэкстону, что никакой заметки о бегемотике не может быть.

По сравнению с тем, что было утром, его настроение упало. Он бросил на меня сердитый взгляд. На столе перед ним лежал экземпляр газеты "Ньюз-кроникл" - нашего заклятого врага. Он прихлопнул его тыльной стороной руки.

- Глянь-ка на эту сенсацию! - громко проблеял он. - На нашем собственном заднем дворе при покушении на убийство, во время вооруженного нападения, задержаны Лагз и Бенни Онассис. Самые крутые боевики в списках преступного синдиката. И что мы имеем? Ни слова о происходящем! До чего дошла наша полицейская хроника. Марс?

- Но, мистер Блэкстон, я не отвечаю за полицейскую хронику, - слабым голосом ответил я.

- И слава Богу! - прорычал он. Редактор снова уставился на газету. Лагз и Бенни! За пределами Чикаго о них редко что-нибудь услышишь. Должно быть, их послали сюда с особым заданием. Очевидно, чтобы покончить с этим... этим Чарлзом Майерсом. - Его речь стала медленной. - Чарлз Майерс? - Он посмотрел на меня, его лицо стало принимать угрожающий вид. Счастливчик, как тебя зовут на самом деле?

Я прочистил горло.

- Чарлз.

Он закрыл глаза и долго их не открывал. Я предполагаю, он считал про себя.

Когда он их наконец-то открыл, то очень спокойно спросил:

- Почему сачок не позвонил?

- Я забыл. Мне не пришло в голову, - добавил я извиняющимся тоном. Прошлым вечером я был вроде как выпивши.

Он закрыл глаза еще на некоторое время. На этот раз он не считал. Его причитания походили скорее на молитву.

- Счастливчик, - наконец произнес он, - возможно, мы еще сможем что-то спасти. Почему эти два головореза на тебя набросились?

Я покачал головой, пытаясь хоть как-то быть полезным.

- Не знаю, мистер Блэкстон. Действительно не знаю.

- Подумай, не могли ли они быть старыми дружками бандитов Долли Теттера или, возможно, похитителей, которые пытались стащить ребенка Шульцев?

Не говоря ни слова, я покачал головой.

Он снова закрыл глаза.

Наконец, на этот раз не поднимая век, он произнес ровным голосом:

- Ты уволен, слышишь? Меня не волнует, что там говорит Уилкинз. Или сачок, или я. Если он не позволит мне тебя уволить, я подам в отставку. Забирай из стола свои манатки и убирайся отсюда вон, ты слышишь?

Я подошел к своему столу и пристально его осмотрел. Ничего такого, что нужно было бы забрать с собой, там не было.

Поэтому я покинул комнату городских новостей и направился к лифтам.

Как всегда запыхавшаяся, меня догнала Руфи.

- Ох, мистер Майерс, я поймала вас как раз вовремя. Вас как можно скорее хочет видеть мистер Уилкинз.

Я задумался. А стоит ли беспокоиться, чтобы увидеть Уэнтворта Уилкинза еще раз? Возможно ли, что мне удастся спасти работу? Нет. На этот раз Старая Головешка действительно меня достал. Даже если Уилкинз и заступится, долго продолжаться это не может. Не с Блэкстоном на моем хвосте. Будь я даже приличным репортером, ожидать, что я смог бы выстоять против собственного редактора городских новостей, было бы глупо. А посему - какой толк? Он уже дал мне понять, в чем заключается редакторская немилость - Армия Спасения и новорожденные бегемоты.

Тем не менее я направился к кабинету Уилкинза. Как только я встал перед дверным экраном, замок тут же щелкнул.

Когда я вошел, миссис Паттон поспешно произнесла:

- Мистер Майерс, мистер Уилкинз ждет вас.

Однако - "мистер Майерс". Уже не "Счастливчик".

Я зашел в sanctum sanctorum [святая святых (лат.)].

Уилкинз сидел за своим блестящим, как зубы овчарки, столом, в окружении двух незнакомцев, которые вполне могли сойти за его близнецов. Троица живьем олицетворяла несколько миллионов долларов.

Уэнтворт Уилкинз - как никогда демократичный и общительный - встал из-за стола. Пожав мою руку, он забыл после этого протереть свою. Куда уж больше демократии.

- Джентльмены, - произнес он, - это Счастливчик Майерс, наш дважды лауреат Пулитцеровской премии. - Он взглянул на меня. - Э-э, Счастливчик, вот этот джентльмен - из Большого Нью-Йорка, а вот этот - из Вашингтона. По причинам, которые ты уяснишь себе позже, сегодня мы обойдемся без имен.

Причины, видимо, были своеобразные. Мое-то имя он только что назвал.

- Пожалуйста, Счастливчик, присаживайся. - Он прямо-таки светился.

Я взял стул.

- Просто на всякий случай, если вы еще не в курсе - мистер Блэкстон несколько минут назад меня уволил, - прочистив горло, сказал я.

- Из-за этого дела прошлым вечером?

Я кивнул, в моем горле встал ком.

- Хорошо, - ответил он.

Чего уж тут хорошего? Может быть, удастся найти работу в каком-нибудь дешевом кафетерии, где не могут себе позволить купить посудомоечный автомат.

- Уэнти, - произнес один из безымянных джентльменов, глядя на часы, не пора ли перейти к делу?

Я посмотрел на Уэнтворта Уилкинза. Мне никогда не приходило в голову, что у него тоже есть кличка. Однако ж - Уэнти!

- Хм-м, - Уилкинз кивнул головой, наводя ногтем лоск на свои усы. Конечно. - Он продолжал лучезарно улыбаться. - Счастливчик, мальчик мой, после того, как прошлым вечером ты проявил изрядную силу духа и сообразительность, мы тут еще разок кое-что прикинули.

- Сообразительность, - повторил я.

Уилкинз кивнул, и то же самое сделал его сосед справа. Сосед слева сохранял задумчивый вид.

- Несмотря на преимущество нашего положения ввиду того, что ты известный журналист, удайся тебе... э-э... приостановить рекламный ажиотаж, это могло стать весьма... э-э... обременительным. Счастливчик.

Возможно, в том, что он говорил и таился какой-то смысл. Пока же обнаружилось, что мне лучше держать рот на замке и сделать вид, что понимаю происходящее.

Я навесил замок и сделал вид.

- В общем так, - оживленно продолжил Уилкинз, - как только стало очевидным, что ты хотел бы быть на нашей стороне, мы решили тебя принять.

Слово "принять" можно толковать по-разному.

Я держал рот на замке и делал вид.

Он стукнул ухоженным пальцем по столу.

- Мы обнаружили, что ты помимо уже хорошо известной журналистской интуиции - почти невозможно в это поверить, - весьма компетентен в, э-э, потасовках.

Он обернулся к собеседникам.

- Представляете, голыми руками уделать двух лучших боевиков, которых только смог нам прислать Чикаго!

Тот, что был справа, выразил согласие. Тот, что слева, сохранял задумчивый вид.

Уилкинз повернулся ко мне.

- Но самое большое впечатление на меня произвело то, как ты повел себя с полицией и прессой, - он оценивающе хихикнул, - включая наше собственное издание. - Он покачал головой. - Если бы история угодила к Чернышу, боюсь, он с утра поместил бы ее на первой полосе до моего выхода на сцену. И боюсь, что кое-кто послужил бы мишенью для нападок. Для радикального центра. Счастливчик, мой мальчик, это, конечно же, могло выйти боком.

- Радикальный центр, - произнес я, стараясь, чтобы мой голос не звучал совсем по-идиотски.

Он снова хихикнул.

- Нам нравится название, которое ты придумал. Очень подходит. Мы так и будем его называть, по крайней мере между собой.

- О, - воскликнул я.

Тот, что был слева, вновь посмотрел на часы.

- Мальчик мой, - сказал Уилкинз, - ты принят.

- Да, сэр, - честно согласился я. - Куда? То есть я хотел сказать: как?

Это тоже звучало не совсем здорово. Я решил, что лучше будет опять закрыть рот и сделать соответствующий вид.

- Берем быка за рога, а. Счастливчик? - с осуждением в голосе хохотнул он. - Ладно, мой мальчик, как бы для тебя прозвучало: "тысяча"?

Какой бы новая работа ни была, так хорошо, как на старой, платить не будут. _З_а_р_п_л_а_т_а_ тысяча долларов в месяц - совсем не прибавка к тремстам в неделю _к_о_м_а_н_д_и_р_о_в_о_ч_н_ы_х_ разъездного репортера. Должно быть, отсутствие энтузиазма отразилось на моем лице.

Коллега справа шевельнулся и пробурчал:

- Доход почти пятьдесят тысяч в год - вполне достаточно для бывшего журналиста, независимо от его квалификации.

Мои челюсти отчетливо щелкнули.

Уилкинз кивнул.

- Боюсь, Счастливчик, это то, с чего тебе придется начать. Теперь, я полагаю, хоть ты, очевидно, и выведал о нашей основной, общей, долговременной, э-э, схеме, у тебя накопились вопросы.

- Ну, э-э, не могли бы вы для меня все просуммировать, сэр. Тут есть, ну что ли, частности.

- Конечно, конечно. - Он потеребил свои роскошные усы. - Если начать с самых основ. Счастливчик, то сколько различных способов скинуть правительство или социально-экономическую систему с целью захвата власти другой группой ты мог бы назвать?

Наверно, я моргнул.

- Ну, можно их перестрелять... - начал я.

Кто-то из коллег фыркнул.

- Конечно, можешь, - расцвел в улыбке Уилкинз. - Но сложность в том, что, начиная стрелять, ты не знаешь, кого расшевелишь и кто начнет стрелять в ответ. Подобные революции заходят в тупик. Вспомни, как Керенский и меньшевики начали революцию в России в 1917-м? Конечно, когда дым рассеялся, царь и его окружение были не у дел. Но не у дел были и Керенский с меньшевиками. Их либо поубивали, либо, э-э, выпороли. У дел были большевики.

- Да, это правда, - кивнул я с весьма задумчивым видом, хотя, честно говоря, ни о Керенском, ни о меньше... - или как он их там назвал - я никогда не слышал.

- Конечно, - продолжил Уилкинз, - прецеденты случаев насилия как метода борьбы обязательно можно найти. В своей "Золотой ветви" Фрэзер [Джеймс Дж.Фрэзер (1854-1941) - знаменитый английский ученый, исследователь истории религии] рассказывает о некоем древнем короле-жреце с озера Нимай, который терял свое положение только после того, как кому-то удавалось прокрасться в лес в окрестностях его храма и стащить из старого дуба веточку белой омелы. Тогда вор получал право сразиться с королем-жрецом. Если он побеждал, то становился новым главой епархии.

Он скривил лицо в фальшивой гримасе.

- Позже, понятно, насилие было присуще эксплуатируемому большинству, которое выходило на улицы, возводило баррикады и разделывалось с последователями старого режима. Тому пример - Французская революция. Или Американская, которая от нее отличается лишь немногим, по крайней мере ее лидеры являлись лучшими представителями колоний.

Тот, что нервничал по поводу времени, нетерпеливо шевельнулся.

- Затем, - Уилкинз заторопился, - настало время выборов. Во всяком случае в Англии именно так была изменена вся социально-экономическая система. Конечно, по прошествии продолжительного периода времени. От феодализма шаг за шагом пришли к капитализму. Насилие время от времени имело место, но единой кровавой революции, как в других странах, там не было. Остатки феодализма, такие, как палата лордов и королевская семья, сохранялись еще веками, но феодализм per se [сам по себе (лат.)] был определенно упразднен.

Чем дольше он говорил, тем меньше я понимал, о чем.

Он скривил губы в очередной гримасе.

- Затем, конечно же, существовали правительства, навязанные извне. Отличный пример - вторая мировая война. Но народы Чехословакии, Польши и Восточной Германии так и не привыкли к советской модели коммунизма. Югославия, которая совершила свою собственную революцию, приспособив ее к местным условиям, достигла гораздо большего. С другой стороны, Греция являет собой пример еще одной неудачной попытки навязать правительство извне. Там партизаны в очень похожей на югославов Тито манере вышвырнули нацистов из страны, но сначала британская, а потом американская помощь позволили старому режиму вернуться. И в последующие двадцать лет Греция пыталась выпутаться из положения, подобно Польше и Восточной Германии. Люди в целом были связаны. Принесла ли им адаптация коммунизма к местным условиям какую-либо пользу - вопрос спорный. Но факт остается фактом жили они хуже югославов, несмотря на неимоверные усилия Запада по оказанию помощи.

- О Господи, Уэнти! - воскликнул с отвращением один из его коллег. Где ты все это выкопал?

Уэнтворт Уилкинз испепелил его взглядом.

- В качестве хобби я выбрал историю революций. Настоящую историю, а не кашку, которой мы кормим простофиль. И учитывая наше положение, на твоем месте я сделал бы то же самое.

Он повернулся ко мне.

- В любом случае провести Счастливчика нам бы не удалось, даже если бы мы очень захотели. Он один из _н_а_с_. А значит - в высшем эшелоне.

- Давай заканчивать, Уэнти, - поторопил тот, что был с часами. - Меня ждет ракетоплан. Хотелось бы убедиться в настроениях мистера Майерса, но у меня назначено заседание комитета в Денвере и через час оно начнется.

Уилкинз, немного раздраженный, вновь обратился ко мне:

- Я клоню к тому, Счастливчик, что необходимо разработать новый метод захвата власти. Ни один из старых в нашей сегодняшней ситуации непригоден. Насилие с современным оружием под рукой слишком непредсказуемо. Вопрос о новой социоэкономической системе, навязанной извне, учитывая, что ничего хорошего они навязать не склонны, отпадает.

Необходимо было что-то сказать, иначе я выглядел бы совсем глуповатым. Поэтому я поспешил спросить:

- А что не так с выборами?

- Хм-м, - задумчиво посмотрел на меня Уэнтворт Уилкинз. - Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но мы тебя обогнали. Счастливчик. Что неудивительно, поскольку мы работаем над этим уже очень долго. Ты, очевидно, осведомлен, что выборы в старом, классическом смысле слова себя изжили. Мы и не хотим возврата к выборам в _с_т_а_р_о_м_ смысле слова. Ведь всякое может случиться, когда с помощью наших долговременных кампаний все старые ценности почти полностью обесценены. Но ты, конечно, подразумеваешь выборы в _н_о_в_о_м_ смысле этого слова?

- Конечно, - сказал я. А что я мог еще сказать?

- Мы это используем. Как ширму. Мы долго работали, чтобы вселить в избирателей апатию. Теперь, чтобы выиграть выборы, вовсе не нужно иметь большинства голосов среди избирателей. Достаточно иметь большинство среди тех, кто действительно ходит голосовать. Сделай оппозицию безразличной, зарази энтузиазмом своих приверженцев - и ты выиграл выборы. Даже если "твои" составляют лишь пять процентов от общего числа избирателей.

Я чувствовал себя так, как если бы опоздал к началу разговора. Или опоздал, или как если бы каждое третье предложение опускалось. Я вернулся к своей старой тактике - рот на замок и умный вид.

- А это, мой мальчик, равнозначно тому, что мы победим с помощью циничного безразличия со стороны населения. Мы победим потому, что отныне всем все стало до чертиков.

Я постарался, чтобы мои глаза не раскрывались слишком широко.

- Грядет день радикального центра, - сказал он с удовлетворением. Нации равно наплевать и на правых радикалов, и на левых. Более того, их вообще меньше всего волнует, кто возьмет в руки бразды правления. Они слишком заняты, живя согласно новому моральному кодексу.

- "Уматывай, Джек, и без тебя все в порядке", - пробормотал один из его дружков.

Другой холодно улыбнулся и сказал:

- Или "если я не воспользуюсь преимуществом ситуации, это сделает кто-то другой".

Уэнтворт Уилкинз, уловив общее настроение, добавил:

- "Уделай соседа прежде, чем он это сделает с тобой".

Они посмотрели на меня.

- Вы подразумеваете что-то вроде, - я проглотил ком в горле, "никогда не суйте булыжник сосунку"?

Все трое рассмеялись.

- Новая мораль, - сказал тот, кого ждал ракетоплан. Но тут же быстро добавил: - Итак, мистер Майерс, вы с нами?

- Хорошо, - осторожно ответил я, - какие у меня будут обязанности?

- Обязанности? - протестующе воскликнул Уилкинз. - Мой милый мальчик, на подобном уровне ты не должен мыслить такими категориями. Ты доказал, чего ты стоишь. Ты будешь одним из нас. Ты будешь решать вопросы большой политики и тому подобные вещи. Несомненно, твоя интуиция проявится в виде неординарных идей лишь раз или два в году. Возможно, эти идеи натолкнут нас на верный путь или предостерегут от совершения неверных шагов. Например, что ты скажешь по поводу названия "Демократичные республиканцы" для предполагаемого отражения деятельности политической партии?

Тот, что все время поглядывал на часы, прервал его ровным голосом:

- Прежде чем обсуждать политику радикального центра, хотелось бы знать наверняка - по чью сторону баррикад находится мистер Майерс?

Все это не моего носа дело. Но когда речь одновременно заходит о том, что либо его оторвут, либо ты держишь его по ветру, я иду в ногу со временем.

Антигерой - вот кто отныне Счастливчик Майерс.