"Запоздавшее возмездие или Русская сага" - читать интересную книгу автора (Карасик Аркадий)

Глава 20

«… Последний разговор с Нечитайло поколебал мою, невесть откуда взявшуюся, уверенность в том, что мужа убил Прошка. Почему именно он, если во время налета мессеров на поле лежали десятки бойцов и командиров? Многие из них стреляли по вражеским самолетам…»

Из блокнота бывшей батальонной фельдшерицы.

С того самого часа, когда потрясенная гибелью мужа вдова узнала, что он погиб не от фашистской пули или осколка — от кого-то своего, она не уставала искать мерзкого убийцу. Сотрудники СМЕРШ работают по законам своей профессии, они выполняют служебную обязанность. Вдова — по велению сердца.

Первая мысль — Семенку убил Прошка Сидякин. Из зависти, из чувства трусливой ненависти. А может быть все значительно проще — устранил соперника. Женщину обмауть трудно, Видову — вдвойне: Прошка любил ее. По своему, по сидякински, но любил.

Подтверждение — короткий разговор в Ковыльском гарнизоне возле красноармейской столовой. Старшина привел роту на обед, но садиться за специальный, «сержантский» стол не стал. Прогуливался возле входа, строгий, в начищенных сапогах и гимнастерке, перетянутой в талии не брезентовым — кожаным ремнем.

Встреча произошла почти сразу после неожиданной женитьбы Сидякина, о которой судачили все женщины полка.

Клавдия торопилась в лавку военторга. Присмотреть для мужа новое белье, сапожный крем и прочие мелочи. Увидев прогуливающегося Прохора, остановилась.

— Добрый день, Прошка. Как жизнь?

— Нормальная жизнь, — удыбчиво ответил Сидякин. — Как и положено в армии… А у тебя как? Надеюсь, Семка не опозорился, работает в полную силу?

— Пошляк ты, — мучительно покраснев и опустив глаза, ответила молодая женщина. — Пошляком был в детстве, сейчас — все тот же. Не стыдно?

— А чего стыдиться-то? — изобразив недоумение старшина. — Дело обычное, аисты детишек не приносят… Ладно, Клавка, прости.

Помолчали. Клавдии хотелось поскорей уйти от этого неприятного человека, общаться с которым — мазать себя вонючей, липкой грязью. Удерживала мысль о том, что Прошка сочтет ее бегство своей победой. И порадуется.

— Как живешь с Галилеей?

— Как все мужики живут с бабами, так и я, — ответил Прохор очередной грубостью. — Кажется, заделал пацаненка. Если верить гарнизонным слухам, у Семки тоже должен появиться наследник. Правда или — брехня?

— Правда, все правда! — выкрикнула женщина, высоко подняв гордую голову. Успокаиваясь, переступила с ноги на ногу. — Скажи, Прошка, зачем ты женился? Ведь не любишь ты Галилею — все об этом знают.

— А ты хочешь, чтобы Семка и здесь меня обскакал? — с ожесточением прорычал Сидякин. — В школе — секретарь, а я пешка, он — в военную школу, а меня — на свиноферму, он — комбат, а я — всего лишь старшина. Выбрал себе в жены школьную подружку — и здесь учительский сынок опередил — отобрал… Теперь поглядим у кого первым сынок родится… А что до Галилеи, прости за прямоту, все бабы снизу одинаковы, мне с ней не по балам-приемам разгуливать.

Терпеть и дальше гнусные высказывания бывшего детского друга Клавдия не стала — резко повернулась и, не оборачиваясь, пошла к военторгу…

Именно этот разговор и лег в основание выстроенной пирамиды, доказывающей вину Прошки. Но «пирамида» с каждым днем становилась ниже, подпирающие опоры-фвкты шатались и разъезжались в стороны. Если бы старшина на самом деле убил соперника, вряд ли пускался бы в опасные откровения.

Долго, очень долго, женщина искала убийцу. Сидякин — запасной вариант, прежде чем уличить его не мешает отработать множество других. Убедиться в их несостоятельности.

И вот, наконец, после встречи с Нечитайло, в темном провале появились светлые проблески. Михаил не устоял перед просьбой сына своего погибшего командира.

Клавдия снова и снова перечитывала коротенький список из пяти фамилий. Ездовой Хомяков, разведчик Фоменко, телефонист Яковлев, рядовой Кочерыгин, артиллерист Федоров. Все они, по утверждению бывшего начальника штаба, лежали вблизи комбата. Остальные рассеялись по полю, втиснувшись в высокую траву, думая только о сохранении своей жизни. А эти, задыхаясь от ненависти, встречали наседающих мессеров автоматным и винтовочным огнем.

Она вычеркнула Федорова — в первые же минуты налета его прошила пулеметная очередь. На фамилии ездового появился жирный вопрос — он никогда не контактировал с грубым комбатом, следовательно не было причин для убийства.

Под подозрением остались Хоменко, Яковлев и Кочерыгин. Трое.

Слава Богу, Нечитайло неизвестно откуда знал адреса подозреваемых.

Всех, кроме вычеркнутого артиллериста. Правда, Фоменко сейчас живет на

Украине, под Харьковым, но, если понадобится, она найдет его в космосе, вытащит на свет Божий из-под льдов Северного океана!

Закутавшись в пуховый платок, Клавдия сидела на кухне. Карп пошел на свидание с какой-то девушкой и, по расчетам матери, давно должен был вернуться. Не попал ли он в автоаварию, не прицепились ли к нему расплодившиеся в Москве бандиты?

Сын появился в половине первого ночи, когда Клавдия, оставив в покое заветную четвертушку бумаги, бегала по комнатам и прихожей, прислушивалась к шорохам за дверью. Схватит потертое пальтишко, накинет на плечи… Куда бежать? В милицию? В ближайший морг? Или — просто на улицу? Бездействие вконец измучило женщину.

— Извини, мама, задержался. Так получилось.

Что именно получилось — видно с первого взгляда. Следы губной помады на шее, оторванная пуговица рубашки, взлохмаченная прическа.

— Ничего страшного, — усмехнулась она. — Бывает… Есть хочешь?

— Спасибо, сыт.

Интересно, какой «пищей» он насытился, если денег в кошельке — только на транспорт — Клавдия сама вложила.

— Тогда — в постель. Завтра — тяжелый день. Как смотришь — пропустить лекции?

— Если нужно — пропущу.

— Очень хорошо. Я тоже взяла отпуск за свой счет.

Об отпечатке губнушки на шее — ни слова. Захочет — сам расскажет. Между матерью и сыном давно сложились доверительные, дружеские отношения, без секретов и лжи. Сегодняшняя неправда — не в счет, ибо она — во благо.

— Мама, спишь? — позвал Карп из своей комнаты. — Если не легла, зайди, пожалуйста. Хочу серьезно поговорить.

Все же не выдержал, дамский угодник, с доброй насмешкой подумала Клавдия. Сейчас признается в страстной любви к какой-нибудь девчонке, попросит материского совета… Нет, не попросит — дурацкая видовская гордость не позволит унизиться до просьб. Даже матери.

Карп лежал в постели, по пояс накрытый простыней. Руки — под головой, глаза смотрят на потолок, на высоком чистом лбу — неожиданные, не по возрасту, две морщинки.

— Только не падай в обморок, мама, ладно? — помолчал, дождался легкой улыбки, показывающей согласие на выдвинутое условие, продолжил. — Я женюсь.

Клавдия тихо, по женски, ойкнула. Она ожидала смущенных полупризнаний, предложения познакомиться с подругой, и вдруг — женюсь!

— Ты хорошо подумал? Первокурсник, студент, пойдут дети — как собираешься обеспечить семью? На стипендию? Смешно даже помыслить. А моей зарплаты на всех не хватит.

— Перейду на вечерний, поступлю на работу, — не сдавался Карп. — Как-нибудь проживем. Тебя стеснять не собираюсь — попрошу комнатку в студенческом общежитии…

На этот раз Клавдия не ойкнула — поднялась со стула, заходила по комнате. Пересиливала ярость, но она, на подобии вала воды, перехлестывающего наспех насыпанную плотину, будоражила сознание, выбрасывалась наружу какими-то шипящими звуками.

— Выбрось из головы! Лучше я возьму дополнительную работу. Одной мало

— две, три! Подумать только, сын героя войны, капитана собирается жить в каком-то общежитии! Только — со мной, понятно, Карп, только вместе! И никаких подработок, никаких вечерних факультетов — будешь учиться на дневном! Все понял или повторить?

— Ладно, мама, успокойся. Подумаю, посоветуюсь с Наташкой, уклончиво ответил кандидат в новобрачного. — Решим.

Значит, будущую невестку звать Натальей? Неплохое имячко. Но дело не в имени-фамилии — что она из себя представляет? Нет, не внешне, в таком возрасте все девчонки — симпатичные и красивые, сдобные и изящные, какой характер, привычки?

Недоброжелательство по отношению к будущей невестки одолело Клавдию.

Она не первая и не последняя мать, отдающая своего сына другой женщине, поэтому мысленно взваливает на «соперницу» все мыслимые и немыслимые недостатки.

— Надеюсь, познакомишь? До свадьбы.

— Обязательно… Давай — на следующей неделе.

Когда сын уснул, Клавдия, плотно прикрыла дверь в его комнату.

Улыбаясь и хмурясь, долго ходила по прихожей и своей спальне. Устав от ходьбы, присела к кухонному столику. Взгляд натолкнулся на листок бумаги с пятью фамилиями. Проблемы, связанные с женитьбой сына потускнели, потеряли свою значимость.

Главное — найти убийцу мужа.

Уснула она только под утро. Это так говорится — уснула, на самом деле — тревожная дремота, сравнимая разве с отупением.

Разбудил ее Карп. Спортивный костюм красиво облегал его мускулистую фигуру, на губах — все та же смущенная полуулыбка.

— Поднимайся, мама, завтрак — на столе. Ожидаю на кухне… Кстати, вчера мы так и не закончили беседу. Ты упомянула о каком-то деле, попросила пропусить лекции…

Меню свежеиспеченного студента такое же, как и у вчерашнего школьника

— овсяная кашка, чай, бутерброды с плавленным сыром. В вазочке, поставленной в центре кухонного стола — букетик ромашек.

Значит, Карпуша успел сделать пятнадцатиминутную зарядку, завершив ее пробежкой по микрорайону. Муж тоже поднимался ни свет, ни заря, до общего под"ема изматывал себя сложными упражнениями, возвращался энергичный, потный и сразу — под ледяной душ.

— Прости, задумалась. Что ты сказал?

— Даешь, мама! Спишь на ходу… Зачем взяла отпуск, почему сорвала меня с занятий?

— Ты невнимательный, сын. Когда были в гостях, бывший начштаба продиктовал несколько фамилий. Помнишь? С адресами. Мы с тобой начнем с Фоменко…

— Ты уверена…

— Нет, просто надеюсь…

Паровичек трудолюбиво пыхтел, коптя небо сгустками черного дыма. За окном стыдливо ежились под мелким дождем нищенские деревушки. Плакали деревья, никли кустарники вдоль речушек, корчились под дождевыми струйками поля.

Настроение у пассажиров — подстать погоде. Сидят, нахохлившись, хмурые, неразговорчивые, опасливо поглядывая на разгуливающих по проходу подвыпивших парней, прижимая к себе узлы и чемоданы.

Клавдия думала о своем. Иногда понимающе поглядывала на задумчиво улыбающегося сына. И снова мысли уходили куда-то в сторону, концентрировались на так и не разгаданной гибели мужа. Вдруг Фоменко либо признается в преступлении, либо поможет жене и сыну комбата выйти на верный след? Любое признание, даже легкий намек — бесценно.

От железнодорожной станции до деревни Остапино — пятнадцать километров непролазной грязи, бездонных луж. Преодолеть их пешком — зряшная надежда. Единственный выход — искать попутный транспорт. Не машину, конечно, она застрянет сразу по выезде из городишки — телегу-вездеход с запряженным в нее коньком-горбунком.

Легко сказать — найти! Привокзальная площадь пуста — ни одной повозки. Только валяются пучки сена, обрывки газет, какие-то тряпки. Под навесом прячутся приехавшие мужики и бабы, они так же, как Видовы, ожидают попуток, заранее ощупывают замотанные в трапицу измятые рублевки. Пахнет табачищем, потом.

— Мама, пойдем прогуляемся?

— Под дождем?

— Разве это дождь? Обычная изморозь. Видишь, вывеска — закусочная. Попьем горячего чая, испробуем местные лакомства…

Ответить Клавдия не успела — в разговор вмешался могучий старик в брезентовом дождевике, с распущенной по выпуклой груди седой бородой. Окутал городских едучим самосадным дымом и насмешливо пророкотал.

— Тамоче окромя дерьмового самогона ничего нету. На закус дадут ржавую селедку под уксусом — намаетесь… Куда едете?

— В Остапино.

— Дак это ж близехонько! Мы с бабой дожидаемся телеги с Панкратовки. Полсотни верст, да ищщо с узлами, не осилим… А к кому — в Остапино? Я тама многих мужиков знаю.

— К Фоменко.

Старик выпустил из-за завесы бороды такой клуб дыма, что Клавдия зашлась в приступе мучительного кашля, а Карп зачихал.

— Знаю такого. Сильный мужик, могутный… Вот что, ребятенки, видите на краю площади изба крытая соломой? Там проживает свояк Фоменко, пожальтесь ему, авось, подмогнет.

Поблагодарив старика, Клавдия в сопровождении сына пошла к бедняцкой избенке. Известие о том, что фронтовик жив и здоров, показались ей добрым предзнаменованием. Значит, можно надеяться на откровенность бывшего разведчика.

Когда-то заасфальтированная привокзальная площадь покрыта грязью и выбоинами, напоминающими воронки на поле сражения. Легко поскользнуться и шлепнуться в грязное месиво либо подвернуть ногу. Поэтому Клавдия шла медленно и осторожно. Карп, наоборот, почти бежал, беспричинно смеясь и напевая. Ничего не поделаешь, парня будоражат молодость и любовь.

— Перестань мельтешить перед глазами, — попросила мать. — Иди рядом. Как и подобает студенту.

Несмотря на высокое звание студента и на свойственную парню самостоятельность, он с детства привык прислушиваться к советам матери. Вот и сейчас послушно пристроился рядом с ней, взял под руку.

— Только не волнуйся, мама. не переживай, все будет в норме.

— Я тоже так думаю. И все же тревожат какие-то дурацкие предчувствия,

— помолчала и продолжила разговор совсем на другую, не связанную с предстоящим посещением фронтовика, тему. — Если не секрет, кто родители твоей невесты? Где живут, чем занимаются? Кстати, ты мне назвал имя — Наташа, а как ее по фамилии?

— Отец давно умер. Рак. В доме всеми вертит дед. Несмотря на возраст, еще работает. Точно не знаю — то ли лаборантом в институте, то ли протирает штаны в учреждении. Мать — домохозяйка. Братьев и сестер Наташка не имеет. Что до фамилии — смешная она, несовременная, зарегистрируемся — возьмет мою… нашу.

— И все же?

— Кочерыгина. Наталья Кочерыгина. Смешно, правда?

Клавдии не до смеха. Остановилась, покачнулась, прижала ладонью взбунтовавшееся сердце. Вот оно, сбываются недобрые предчувствия! Вдруг сын вечного комбата возьмет в жены внучку его убийцы? Об этом страшно подумать.

— Что с тобой, мама? — встревожился Карп. — Сердце, да? — он беспомощно огляделся. — Постой немного, обопрись на меня… Дать таблетку валидола?

— Не нужно… Пройдет… Помнишь, говорила Нечитайло продиктовал несколько фамилий? Тех, кто в сорок первом лежал под бомбежкой… четвертушку бумаги с написанными там пятью фамилиями?

— Ну, помню.

— Одна из них — Кочерыгин.

Карп вынужденно посмеялся. Будто откашлялся.

— Фантазерка ты, мама, тебе бы вместе со Стругацкими романы писать.

Да разве мало в России однофамильцев — одних только Ивановых, наверняка, миллионы.

— Так то — Ивановы, — постепенно успокаиваясь, возразила Клавдия. — А Кочерыгины — редкая фамилия… Впрочем, проверим… Говоришь, дед все еще работает. Как его по имени-батюшке?

Имя и отчество людей, подозреваемых в убийстве комбата, Нечитайло не сообщил. То ли сам не знал, то ли намеренно скрыл… Глупо, зачем ему что-то скрывать, какой резон, сама себе возразила вдова.

Вдруг Карпуша прав и дед невесты — однофамилиц фронтовику? Ведь Михаил сказал — Кочерыгин проживает в Орле. А Наташкин дед — москвич.

Впрочем, загадывать не стоит, жизнь все расставит на свои места. Сейчас на очереди — разведчик Фоменко.

— Ну что, мама, полегчало?

Вместо ответа Клавдия улыбнулась, взяла сына под руку. Они все так же медленно двинулись к дому под соломенной крышей…

Калитка не заперта, во дворе стоит распряженная телега, под навесом меланхолически жует сено пегая кобылка. Рядом с ней свернулся калачиком рыжий пес. При появлении незнакомых людей несколько раз предупреждающе тявкнул, но не поднялся — лень.

— Хозяева дома? — крикнул Карп, на всякий случай положил руку на прислоненную к забору жердь. Вдруг пес передумает и набросится на непрошенных гостей.

— Кого Бог послал? — густым, неженским баском спросила появившаяся на высоком крыльце полная женщина. — У нас все дома.

— Простите за беспокойство, — остановила сына Клавдия. — Мы едем в Остапино, а — ни автобуса, ни лошадей. Сказали, вы можете помочь.

Хозяйка зачем-то огладила себя по жирным бокам. Поглядела на кухонное оконце, в котором — небритая мужская физиономия.

— Отчего ж не помочь хорошим людям. К кому вы — в Остапино?

— К Фоменко.

— Тамоче полдеревни Фоменковых. И Федор, и Сидор, и Тимошка. Всех не перечтешь.

— Нам нужен тот, который был на фронте. Разведчиком.

— Почитай добра половина мужиков воевала… Разведчиком говоришь? Тимошка, как зальет поллитровку, брешет без остановки про свои боевые подвиги. Все напирает — разведка — великое дело, без нее никаких тебе побед — одни поражения.

— Значит — он, — уверенно подтврдила Клавдия. — Как же нам добраться до деревни?

— А зачем добираться? — удивилась хозяйка. — Тимошка сидит у нас на кухне и с моим мужиком жрет самогонку. Заходьте, будьте ласковы, попразднуем вместе.

Явная удача! Отпала необходимость ехать на тряской телеге по бездонным грязным лужам, переваливаясь с одного ухаба на другой. Не нужно бродить по деревне, выспрашивая в какой именно избе проживает Тимофей Фоменко. Одна незадача — сидеть за столом, не зная что отмечается: день рождения, именины, религиозный праздник? Максимально осторожно Клавдия задала нелегкий вопрос. Не дай Бог, обидится хозяйка — от ворот поворот.

Не обиделась — удивилась.

— Как енто какой? Рази приезд свояка не причина?

На кухне — уже потревоженные угощения и ополовиненная бутыль самогона. Два бородача о чем-то спорят. На печи — любопытные ребячьи мордашки.

При виде незнакомой женщины явно городского обличья и мускулистого парня, мужики недоуменно переглянулись. Потом один из них вгляделся в Карпа и огорошенно завертел башкой.

— Богородица, спаси и помилуй! — перекрестился он. — Чистый наш комбат, токо гимнастерки с петлицами не хватает! Неужто, ожил бедолага?

Слава Богу, обстановка прояснилась, теперь ясно, кто хозяин, а кто искомый Фоменко.

— Простите, Тимофей… как вас по батюшке?

— Батюшка, матушка, — проворчал разведчик, все еще не сводя с Карпа удивленного взгляда. — Тимошка и — все тут. Енто в городе спрашивают об отечестве, в деревне — имячко… Кажись, и тебя тоже знаю, — перевел он хмельной взгляд на Клавдию. — Батальонная фельдшерица, ппж нашего комбата, царство ему небесное. Не обшибся?

— Нет, не ошиблись. Карп — сын капитана.

— Слава Богу, чисто христианское имячко, — с облегчением вздохнул Фоменко. — Присаживайтесь к столу, помянем капитана.

С любопытством глядящий на встречу однополчан хозяин мигом извлек из-под лавки непочатую бутылку. Хозяйка расторопно поставила на стол миски с моченными яблочками, огурцами-помидорами, солеными грибками, подрезала хлеба.

Предчувствуя непростую беседу приезжих со сватом, хозяин решил не смущать их своим присутствием. Мало ли о чем они станут говорить, может быть, не для чужих ушей? Поднялся, повелительно кивнул жене и, пошатываясь, вышел из кухни. Жена, еще раз окинув оценивающим взглядом заставленный мисками стол, вышла вслед за ним.

Неожиданно Карп устыдился своего поведения. Укрываться за спиной матери, на подобии пай-мальчика — позорно, недостойно настофщего мужчины! Придвинулся к столу, облокотится на него.

— Бомбежку батальонной колонны помните?

Фоменко смешливо подвигал густыми бровями, расчесал пятерней бороду. Ни малейшего намека на смущение.

— Было такое. Дальше?

— Вы лежали на поле неподалеку от комбата?

— Ну, лежал.

— Кто мог выстрелить в капитана? — в лоб спросил Карп. — Если точно не знаете, то хотя бы частично. Кого подозреваете?

На этот раз пятерня принялась утюжить разлохмаченную голову. Так усердно, что, казалось, волосы полетят клочьями. Несколько минут — молчание, нарушаемое тяжелым мужским дыханием да скрипом скамей.

Фоменко плеснул в стакан гостя самогон, подлил себе. Не приглашая, не произнося тостов, выпил. Карп с независимым видом тоже опрокинул стакан. Выпивать он начал еще в восьмом классе, но водки не любил, уважал портвейн. Поэтому едучее пойло мгновенно бросилось в голову.

— Хорош самогончик! — аппетитно хрустя упругим огурчиком, похвалил разведчик. — Сватья самолично делает из ягод да свеклы. Их участковый денег не берет — сторожится, а вот от сватьиного самогончика не отказывается… Значит, кого подозреваю?

— Вот именно — подозреваете, — с трудом владея хмельным языком, подтвердил сын комбата. — Ведь рядом были…

— Рядом да не рядом! — Фоменко неожиданно громыхнул густым басом, стукнул по столу кулаком, смахивающим на молот средних размеров. — Тебя бы, сосунок, под пули да осколки — понял бы цену житухи. Пусть обгрызанной, пусть обосраной… Енто такие идейные, как наш капитан, могли стрелять по самолетам стоя, не хоронясь! — видимо, стараясь успокоиться, не пугать гостей, он выглотал еще один стакан. — А я думал тогда токо об одном — возвернуться к жинке живым!

Клавдия отошла в сторону, села на лавочку около печи. Предоставила двум мужчинам возможность говорить без свидетелей. Заглянувшая хозяйка стащила с печи любопытных ребятишек, увела с собой.

— И все же вы не могли ничего не замечать, — не отступал Карп, потихоньку спрятав за разлапистую хлебницу налитый бородатым собеседником стакан. — Кто мог убить комбата?

Странно, но на этот раз Фоменко не обиделся, не взорвался. Наоборот, расслабился, раздумчиво помотал кудлатой головой. Пятерня снова — в затылок.

— Кто ж его знает? На комбата многие зуб имели, ндравный был мужик, царствие ему небесное. Но грешить не стану — точно не скажу. Без меня разбирайтесь.

— Может быть, вы случайно повели стволом автомата? Бывает же такое.

Бывший разведчик не возмутился — отрицательно покачал кудлатой головой.

— А старшина Сидякин не мог? — наседал Карп. — Где он тогда находился?

Глаза мужика оглядели дощатый потолок.

— А Кочерыгин? — не дождавшись ответа, выдал еще одну версию настырный пацан. — Он тоже стрелял по самолетам?

Теперь Фоменко с интересом уставился на начищенный до зеркального блеска ведерный самовар. Кажется, говорить он не собирается. Единственная реакция на вопросы, которыми его упрямо обстреливает сын комбата, мотание головой да неисчислимое количество опрокидываемых стакашек.

И все же, когда обескураженный Видов, умолк, разведчик неожиданно ожил.

— Стыдно, конешное дело, признаваться, но тогда я обеспамятел. Хоронился за травушкой, голову втискивал в ямку. До стрельбы ли да оглядываний вокруг? Одно скажу: капитана я не убивал. Ни намеренно, ни случайно… Кажись, ротный старшина лежал на спине и палил в небо… Кочерыгина не упомню — таких солдат в нашем взводе, навроде, не было… Телефониста Яковлева знаю, но тогда на поле не видел. Тоже, наверно, нюхал цветочки, токо поодаль… Вот и весь сказ!

Высказался, опростал грешную душу и снова прочно замолк…

Сын с матерью вовратились домой в подавленном настроении. Поездка оказалась бесполезной — ничего нового они так и не узнали. Вычеркивать фамилию разведчика или пока оставить?

Только на следующий день Клавдия более или менее успокоилась. Поездка — далеко не бесполезная, Фоменко подтвердил присутствие рядом с Семенкой ротного старшины. Правда это не доказательство, даже не легкое подозрение — маленький фактик, но если допросы двух остальных «свидетелей» ничего не дадут, «фактик» можно прорастить, превратить в развесистое «растение».

Сейчас на очереди — Кочерыгин, дедушка избраницы Карпа.

Вдова мысленно переключилась на предстоящие «смотрины». Главное — осторожно, не акцентируя особого внимания, разузнать о Кочерыгине. Где жил в годы войны, на каком фронте сражался, в какой части — стрелковой, танковой, авиационной? Конечно, узнав фамилию Видовой, убийца, если дед Натальи действительно убийца, насторожится, уйдет в глухую защиту, но они с Карпом постараются добраться до самых потаенных уголков сознания подозреваемого.

В назначенный день Клавдия поднялась рано утром. За окном едва посветлело, лифт еще не работал, в противоположном доме — слепые окна. Начавшийся вчера нудный осенний дождь не прекратился — по оконному стеклу стекают слезливые капли.

Отложив уборку на более позднее время, когда Карп, позавтракав, убежит в институт, Клавдия орудовала на кухне. Все заранее куплено, остается нарезать, натереть, вскрыть те же банки консервов. Поставила тесто, приготовила начинку для пирогов.

Из комнаты сына донеслись резкие вдохи-выдохи, стук об пол тяжелых гантелей, шорох убираемой постели. Потом негромкий стук открываемой двери в ванную — непременный душ. Сын проснулся, торопится, пора готовить завтрак. Овсяная каша, чашка кофе с бутербродом — ежедневное спартанское меню.

— Как чувствуешь себя, мама? Вчера был у тебя какой-то непонятный приступ. Проводишь меня — сходи в поликлинику, пусть проверят сердечко.

— Какая там поликлиника, — отмахнулась Клавдия. — Дел по горло… Лучше скажи, когда вас ожидать?

Карп, наверно, уловил в голосе матери тщательно скрываемые ревнивые нотки. Нахмурился и почти сразу же рассмеялся. Характер, как и внешность — отцовский, Семенка долго сердиться не мог, злость либо взрывалась яростным гневом либо переходила в добродушный смех.

— Ты, кажется, решила закатить грандиозный пир? Не получится, никаких шампанских, никаких деликатесов. Обычный чай с печеньем, без тортов и твоих вкуснейших пирожков.

— Не лезь, сын, в бабьи дела, сама разберусь, — шутливо прикрикнула Клавдия. — Еще раз спрашиваю — когда вас ожидать?

Парень долго высчитывал, вспоминал. На самом деле, все было давно оговорено и утвержденно Наташкой. После лекций она пригласила жениха на семейный обед — дедуля желает познакомиться с будущим родственником. Это займет никак не меньше двух часов. Потом — по магазинам, появляться у матери жениха без подарка Наталья категорически отказалась. Еще, полтора часа. Дорога отнимет столько же.

— Приедем к семи вечера.

— Почему так поздно? Сейчас столько совершается преступлений, как твоя Наташа будет возвращиться домой?

— А зачем ей возвращаться — заночует у нас…

— Но это безнравственно! — возмутилась Клавдия, позабыв, что перед войной она тоже легла в постель с Семенкой без штампа в паспорте. — Зарегистрируетесь — пожалуйста, хоть на головах ходите.

— До чего же ты несовременна! У нас с Натальей первая брачная ночь уже позади, вторая ничего не прибавит и не убавит… Все, побежал, опаздываю!

Проводив сына, Клавдия включила пылесос, намочила тряпку и принялась за работу. Руки заняты привычным делом, голова — тревожными мыслями. Изредка поглядывает на портрет мужа — будто советуется с ним.

К шести вечера квартира блестит. На красивой скатерти — изящная ваза со скромным букетиком. Остальное — в посудном шкафу и холодильнике — достать и снарядить праздничный стол — дело несколких минут.

В начале седьмого женщина сняла синий рабочий халат, заменила его на старомодное платьице с рюшами и оборками — оно куплено Семенкой в военторге Ковыльского гарнизона.

Без четверти семь — молчание. Вдруг звонок в дверях либо неисправен, либо в очередной раз отключили электричество. Клавдия проверила — работает. Значит, задерживаются молодые.

Ожидание становится нетерпимым, не помогают ни попытки успокоиться, ни валокордин, ни валерьянка. Неужели что-то произошло? Девчонка может передумать, а Карп, как все влюбленые мужики, выполнит любое желание невесты. Или Кочерыгин-дед, услышав фамилию жениха передумал и запретил внучке встречаться с ним? Если хорошенько подумать и взвесить — вполне возможный вариант.

Без пятнадцати восемь не выдержала — накинула плащ, повязала голову косынкой и спустилась в холл. Минут десять колебалась, решая выйти на улицу или подождать около лията. В конце концов, решилась — вышла под навес, венчающий вход в подъезд.

Добрых полчаса простояла, мысленно репетируя разговор с будущей невесткой. До конца додумать не успела. От автобусной остановки к дому идут трое — два мужчины и девушка. Карпа она узнала сразу — о чем-то рассказывает, смеется, жестикулирует. Рядом с ним толстушка… А третий — кто? Юркий, щуплый старикашка, подвижный, будто разлитая ртуть.

— Мама, ты почему на улице? Ключ забыла дома, да?

Признаться — дожидается не хочется.

— Решила подышать свежим воздухом.

Толстушка сморщила крохотный носик, насмешливо улыбнулась. Дескать, разве это воздух — противная сырость, промозглый ветер продувает насквозь. Наверняка ожидали драгоценного сыночка. Но вслух ничего не сказала.

Вошли в подъезд, остановились возле занятого лифта.

— Придется знакомиться на нейтралке, — высокопарно произнес Карп. —

Это — Наташенька, моя будущея жена. А это — Николай Терентьевич Кочерыгин, ее дедушка. Познакомьтесь с моей мамой — Видова Клавдия Ивановна.

Подумать только, на полдороге в Остапино появляется Фоменко, не успела добраться до Кочерыгина — он тут как тут! Хорошо это или плохо?

Старикашка изогнулся и неожиданно приложился мокрыми губами к протянутой для рукопожатия ручке женщины. Так неожиданно, что Клавдия вздрогнула и подалась назад.

— Никогда бы не подумал, что мать жениха Наташеньки такая молодая женщина, — визгливым голосом выдал он прицельный комплимент. — Сестра — да, тетя — может быть, но только не родительница!

Карп засмеялся, девчонка покривилась. Видимо, кавалерский комплимент деда пришелся ей не по вкусу.

Усадив гостей в гостиной, Клавдия опоясалась новым передником и принялась накрывать на стол. Наталья уединилась с Карпом на диване, бесстыдно, не обращая внимание на деда, стала обцеловывать лицо парня.

Кочерыгин садиться не стал — запрыгал по комнате. Покачивая полулысой головой, погладил хрустальную вазу. Будто приценился. Изучил старенький телевизор, осуждающе пожевал губами. И надолго застрял возле комода с портретом комбата.

Неужели узнал своего убитого командира? Клавдия остановилась в дверях, прижала ладонью сердце. Если узнал, значит служили вместе, значит, тогда на поле…

— Муж? — тихо спросил гость хозяйку. — Бравый мужчина, красивый. Убит или — болезнь?

На остром личике — соболезнующая гримаска. Так притворяться невозможно, дед Натальи — обычный однофамилец красноармейца Кочерыгина.

И все же…

— Погиб на фронте… Вы тоже воевали?

— Тогда вся страна сражалась, — с патриотическим пафосом воскликнул Кочерыгин. Выпятил цыплячью грудь, задрал голову. — Могу представиться: старшина первой статьи Северного флота. Медалей не ношу — на груди не помещаются, а носить на пузе — зазорно. Врать не стану, Героя не присвоили, но дружки-приятели считают зря. Потому-что в таких переделках довелось побывать, — приснятся ночью — аж подскакиваешь… Помню высадку десанта…

И полились обильным бурным потоком воспоминания фронтовика. Чего только не намешано! Добрая половина, наверняка, чистейшая фантазия. Вдова не решалась прервать разговорчивого ветерана, уйти не позволяло невесть от кого полученное интеллигентное воспитание.

— Дедуля, перестань хвалиться — слушать тошно, — оторвалась от жениха Наташка. — Ты мешаешь хозяйке!

— Простите, ради Бога, старого ворчуна, — повинно склонил блестящую лысину бывший старшина первой статьи. — Я, действительно, разболтался.

Напряженность сменилась слабостью. Укрывшись в кухне, Клавдия в изнеможении опустилась на табуретку. Вторая неудача доконала ее. Даже мелькнула мысль прекратить бесплодные поиски убийцы, положиться на Божье наказание, которое обязательно настигнет нелюдя.

Появилась эта иысль, скользнула в сознании и исчезла. Не оставила ни радости, ни горечи. Вместо нее закружились другие.

Нет, она не отступит! Кто на очереди? Яковлев. Ежели знакомство с ним ничего не даст — останется один Прошка. Орловский Кочерыгин выпал из сознания, будто он — обычное повторение московского…