"Божественная сила" - читать интересную книгу автора (Рейнольдс Мак)

6

— Отлично, — сказал Эд Уандер. — Я за тобой заеду.

— Погоди, парень, — репортер вытащил сигару изо рта, чтобы воспользоваться ей, как указкой. — Не исключено, что старый лопух слегка рассержен на тебя, но уж на меня-то он зол всерьез. Это ведь я над ним насмехался и вывел его из себя. Это я заставил его говорить в гневе, как это называет его дочь. Думаю, будет лучше, если он для начала увидит только твою милую физиономию.

— Используем меня как приманку, чтобы дразнить тигра, а?

— Это была твоя идея снова найти его. Ты сказал, что ввязался в эту историю с самого начала. Бравый парень. Крутой мужик.

— Ты сказал, что тоже встрял в историю с самого начала, — проворчал Эд.

— Да, и я намерен в ней оставаться, но на расстоянии, парень, на расстоянии. Послушай, я не посмел даже заговорить об этом со Старой Язвой, городским редактором, но ты не рассказывай об этом никому, кроме меня, так что у «Таймс-Трибьюн» будут эксклюзивные права на эту информацию, и уж мы найдем способ выразить нашу благодарность. Это сенсация, Крошка Эд. Сенсация века.

До Эда Уандера только в этот момент дошло, насколько велика эта сенсация. Перед его мысленным взором замелькали картины. Он может продать ее в иллюстрированный журнал «Лук эт Лайф». Он может продать ее…

Картины перед мысленным взором погасли. Никуда ему этого не продать. Если Баззо даже не посмел заговорить об этом с городским редактором такого заштатного городишки, как Кингсбург, кто будет слушать Эда Уандера в Ультра-Нью-Йорке?

Он подозревал, что из всех вовлеченных и историю единственными, кто действительно знал, что «Домотканый стиль» и помехи на радио и телевидении — это результат проклятий Таббера, были он сам, Базз и Элен. За исключением, разумеется, самого Таббера, Нефертити и нескольких его последователей, «следующих слову», или как там они себя называют.

— Ну? — нетерпеливо сказал Базз.

Эд не знал, откуда у него взялась храбрость, но он ответил:

— Ладно. Я отправлюсь в Согерти, что бы из этого не вышло. Буду держать тебя в курсе. Помни, если из этого получатся деньги, я участвую в дележе.

Репортер вытаращил глаза в преувеличенном торжественном обещании.

— Де Кемп всегда держит слово, — провозгласил он.

— Угу, — проворчал Эд, протягивая руку выключить телефон.

Эд спустился подъемником в подземный гараж, взял Фольксховер, включил его, поднял на полфута над полом, выехал по скату на улицу и взял направление на север. Толпы на улицах были несусветные. Он никогда не представлял, сколько народу живет в этом городе. В далеком прошлом, надо полагать, большинство проводило день на рабочем месте, вечер за телевизором, в кино, или слушая радио. В последние годы, по мере того, как число нужных профессий все уменьшалось и уменьшалось, так что в конце концов безработных стало больше, чем работающих, средний горожанин стал вести более сидячий образ жизни. Эд где-то встречал такие данные, что средний человек проводит восемь часов в день, будучи развлекаем средствами массовой информации.

Теперь этот порядок нарушился.

Эд направлялся на север на высоте примерно десяти футов и обратил внимание, что движение гораздо интенсивнее, чем можно было бы ожидать в это время дня. Не нужно было долго думать, чем это вызвано. Горожане выбрались к ближайшей воде искупаться или к ближайшему лесу на пикник. В основном их лица при этом не выражали надежды хорошо повеселиться. Вероятно, потому, что их переносные приемники и телевизоры не работали.

Эду Уандеру пришло в голову, что такие развлечения прошлого, как пикники и плавание, вышли из моды еще в те времена, когда он был ребенком. В его дни детвора еще развлекалась самостоятельно — плавали, ловили рыбу, играли в бейсбол, путешествовали пешком, ездили в лагеря. Теперь ничего этого не делали, потому что это помешало бы смотреть ту или другую любимую программу. Отправьтесь в лагерь и пропустите «Час Роберта Хоупа Третьего», или «Я с ума схожу по Мери», не говоря уж о «Садистских Сказках». Конечно, всегда можно взять с собой переносной телевизор, но тогда придется смотреть передачи, сидя у костра, вместо того чтобы делать то же самое у себя дома в полном комфорте и с гораздо меньшим количеством комаров.

Рыбалка. Он вспомнил, как мальчишкой ездил с отцом на рыбалку. И самостоятельно тоже ездил, кстати сказать. Он мог вовсе ничего не поймать или принести домой жалкую связку окуней, но ему это нравилось. Сегодня мальчишки предпочитают посмотреть, как кто-то другой в Гольфстриме или у берегов Перу поймал марлина весом в полтонны или попал острогой в гигантского ската, ныряя с Большого Барьерного Рифа Австралии. Чужое сильное волнение игры с десятифутовой акулой-людоедом, как видно, гораздо сильнее, чем утомительное ожидание, пока четырехдюймовый окунь схватит твоего червяка.

Согерти был одним из этих неизменных городов новоанглийского типа. Большие деревянные дома. Одноэтажные, двухэтажные, редко когда более чем трехэтажные, даже в деловой части города. Деревня-переросток, которая заставляет удивляться, как она вообще существует, и по какой причине ее жители не переселились в более приятное место.

Эд Уандер остановил свой маленький ховеркар перед Торнтонским Мемориальным Театром, перед которым, как перед кинотеатрами в его собственном городе, стояла большая очередь. У обочины тротуара стояло три или четыре горожанина не в духе, которые явно сочли очередь слишком длинной, так что надеяться попасть внутрь безнадежно.

— Эй, парень, можешь мне сказать, где поставил свои палатки… ээ… преподобный Таббер?

— Никогда о нем не слышал, — сказал парень.

— А ты, приятель? — спросил Эд.

Приятель почесал в затылке.

— Чего-то я такое читал в газете про палаточный митинг возрождения религии или вроде того. Э, слушайте, так это идея! Можно туда пойти! Послушать про это возрождение.

— Ах ты черт, — радостно сказал парень. — Слушайте, я сейчас пойду домой, захвачу свою старуху, детей и бегом туда, пока все места не заняли.

— Вы мне можете сказать, где они остановились? — терпеливо спросил Эд.

— Ага, — сказал приятель, очевидно увлеченный идеей парня и уже сам собравшийся бежать. — Вон по той улице три квартала, потом поверни налево и двигайся, пока не доберешься до парка. Не ошибешься. — Последние слова он договаривал уже на бегу.

Эд проехал три квартала, свернул налево и через некоторое время добрался до парка. Похоже, парень и приятель будут разочарованы. Перед палаткой Таббера уже выстроилась длинная очередь. До вечера было далеко, но очередь уже стояла здесь.

— Только стоячие места, — пробормотал Эд, нажимая на рычаг спуска. Интересно, подумал он, бывают ли у Таббера утренние выступления? Он припарковал машину и направился ко входу.

— Эй, ты, стань в очередь, — проворчал кто-то в его адрес. К нему повернулись враждебные лица.

— Я пришел не для того, чтобы слушать… ээ… проповедь, — торопливо сказал Эд. — Я…

— Ну конечно, конечно, умник. Ты просто стань в очередь, и все. Я тут стою уже два часа. Только попробуй влезть без очереди, так получишь, что родная мать не узнает, понял?

При угрозе физического насилия у Эда, как обычно, сжался желудок, и он отступил на два шага назад. Он растерянно посмотрел на трех-четырех приверженцев Таббера, которые изо всех сил старались навести порядок.

— Каждый услышит Говорящего Слово, — повторял один из них по кругу, как заведенный. — Он сократил свою речь до получаса, чтобы каждый смог услышать, по очереди. Пожалуйста, проявите терпение. Каждый услышит Говорящего Слово.

Один из стоящих в очереди пробурчал:

— Полчаса? Они что, хотят сказать, что я стою здесь столько времени ради получасового шоу?

— Это не вполне шоу, друг, — сказал Эд Уандер.

Он отошел от очереди. Чтобы добраться до входа, придется потратить несколько часов. Кроме того, это был неподходящий способ посоветоваться с Таббером. Он хотел поговорить с пророком, если это было подходящее название для Таббера, наедине. Причем с минуты на минуту затея нравилась ему все меньше.

Он обошел большую палатку вокруг, оказался позади нее и обнаружил, что, как и раньше, за ней скрывается маленькая палатка. Некоторое время Эд колебался. Он обошел вокруг полотняного жилища. Там был старомодный фермерский вагон и мирно пасущаяся лошадь.

Эд набрал в грудь побольше воздуха и вернулся ко входу. Как, интересно, постучать в дверь палатки? Он откашлялся и крикнул:

— Кто-нибудь дома?

Внутри послышалось шевеление, затем клапан палатки откинулся, и показалась Нефертити Таббер.

Она посмотрела на Эда и залилась румянцем.

— Здравствуй, добрая душа, — сказала она. Затем в быстром порыве, все сразу:

— О, Эд, мне так жаль, что все так вышло тогда. Я… Мне не следовало приводить отца…

— «Жаль», — резко сказал он. — Всему миру жаль. Послушай, ты знаешь, что случилось?

Она молча кивнула.

— Сейчас я тебе расскажу, что случилось, — начал он.

Она быстро осмотрелась по сторонам, затем откинула клапан палатки.

— Пожалуйста, войди, Эд.

Он последовал за ней. Палатка оказалась на удивление большой. Она была удобно разделена на три комнаты, две из которых имели собственные клапаны, закрывающие входы. Спальни, решил Эд. Большая комната представляла собой комбинацию кухни, столовой и гостиной. Часть земляного пола даже была застеклена ковром. Самодельным ковром, каких Эд Уандер не видел с детства.

Вокруг стола стояли складные стулья, и Нефертити нерешительно указала на один из них. То, что самого Иезекиля Джошуа Таббера не было дома, придало Эду храбрости.

— Все теле— и радиостанции в мире молчат, — сказал он обвиняющим тоном.

Она кивнула.

— Я узнала об этом только час или два назад. Я ходила в город взять припасы у одного и следующих по пути, который живет не в Элизиуме.

Эд пропустил мимо ушей вторую часть ее фразы, которая звучала, как стопроцентное сумасшествие, и прицепился к первой части фразы.

— Ты видела всех этих людей на улицах?

Она молча кивнула.

— Как долго это уже продолжается?

Она поняла, о чем он спрашивает, вне всякого сомнения.

— Ты имеешь в виду… Силу? Власть выдохнуть слово?

Эд Уандер закрыл глаза в невыразимой усталости.

— Давай на время оставим эту идиотскую манеру выражаться. Что твой отец ДЕЛАЕТ на самом деле?

Она посмотрела на него так, словно ничто не могло быть более очевидным.

— Он пользуется Силой и произносит слово. Но, разумеется, как правило, только когда он в гневе. Ты и твой друг Базз Де Кемп разгневали его. Так же как Элен Фонтейн перед тем.

— Вот так все просто, да? — саркастически произнес Эд.

— Не сердись, добрая душа, — девушка озадаченно нахмурилась. — До сих пор это не было так сильно. — Ее лицо прояснилось. — Может быть, раньше его никогда не выводили из себя настолько.

— Но послушай, как у него получается ДЕЛАТЬ такие вещи?

— Но он — Говорящий Слово, учитель пути в Элизиум и возлюбленный Всеобщей Матери.

— О, господи боже, — страдальчески пробормотал Эд. — Задай дурацкий вопрос и получишь дурацкий ответ.

Он машинально протянул руку и положил ее на руку девушки.

— Послушай, Нефертити, это важно…

Ее глаза слегка расширились, а рот округлился. Эд отдернул руку.

— Прошу прощения!

Ее голос был хриплым:

— Ничего.

Эду и самому пришлось откашляться. Ему хотелось бы знать, сколько лет Нефертити Таббер. Он только сейчас сообразил, что до нее, наверное, никогда не дотрагивался ни один мужчина. Во всяком случае, мужчина ее возрастной группы.

— Послушай, — сказал он снова, — мне все время кажется, когда я с вами всеми разговариваю, что я вступил в беседу на несколько веков позже, чем нужно. Скажи, чего хочет добиться твой старик… то есть, твой отец. Что это за разговоры о том, что коммунисты для него слишком мягкие. Они недостаточно радикальны для него?

Голос из-за его спины произнес:

— Мгм, у нас гость.

Эд вздрогнул, ожидая удара молнии между лопатками, и обернулся.

Лицо человека, стоящего позади него, было преисполнено всеобъемлющего понимания и печали. Таббер выглядел примерно таким же опасным, как богоматерь с младенцем кисти Микеланджело.

Эд Уандер тем не менее поднялся с места.

— А… мм… здравствуйте, сэр… уух, простите, не сэр… ээ… Иезекиль… мм… добрая душа.

— Здравствуй, Эдвард. — Седобородый пророк просиял ему навстречу. — Ты ищешь дальнейшего просветления на пути в Элизиум?

Старик со вздохом уселся на один из складных стульев. Он явно не питал обиды по поводу того, что произошло в прошлый раз.

Нефертити тоже встала. Она принесла отцу стакан воды, которую налила из ковша. Эд Уандер помимо воли обратил внимание, что она двигается, как малайские женщины, которых он видел в передачах о путешествиях — голова и плечи гордо выпрямлены, бедра мягко колышутся.

— Н-ну, ээ, да, — торопливо сказал Эд. — Захватывающая тема. Насколько я понимаю, вы стремитесь к чему-то вроде Утопии. Мм…

Иезекиль Джошуа Таббер нахмурился.

— Добрая душа, тебе не удается понять слово. Мы не ищем Утопии. Предполагается, что Утопия — это совершенное общество, а любое совершенство автоматически перестает расти. Следовательно, концепция Утопии консервативна, если не реакционна. Это ошибка многих, в том числе так называемых коммунистов. Они думают, что как только их земля обетованная будет достигнута, всякий прогресс остановится, и будет достигнуто тысячелетнее блаженство. Чушь! Всеобщая Мать не знает остановок. Путь в Элизиум бесконечен!

Эду показалось, что некоторое время он следил за ходом мысли старика, но к концу все это превратилось в абракадабру.

Но Эду Уандеру часто приходилось иметь дело с чокнутыми. Неважно, что у этого были невероятные способности, с которыми Эд никогда до сих пор не сталкивался. Все равно это был псих. Эд сказал успокаивающе:

— Ага, после того, как вы объяснили, мне стало ясно. Утопия реакционна.

Таббер вопросительно посмотрел на него.

— Я понимаю, добрая душа, что твои мотивы для посещения нас могут быть иными, нежели интерес к пути. — Таббер благожелательно улыбнулся и посмотрел на Нефертити, которая все это время не сводила с Эда Уандера глаз. Она покраснела. Эта девушка непрерывно краснеет, подумал Эд Уандер. Не может быть, чтобы она на самом деле была настолько застенчива.

— Возможно ли, что ты пришел сюда из-за моей дочери? — мягко спросил Таббер.

Может быть, это и было сказано мягко, но Эд Уандер едва усидел на стуле. Все инстинкты умоляли его вскочить. Вскочить и бежать прочь!

— О нет, — запротестовал он. — Ээ…

— Отец! — сказала Нефертити.

Эд не смотрел на нее. Он подозревал, что Нефертити Таббер приобрела кирпичный цвет — если уж она способна порозоветь при одном только виде мужчины. Эд, заикаясь, пробормотал:

— О нет. Нет. Я пришел по поводу телевидения и радио.

Иезекиль Джошуа Таббер нахмурился, но лицо его было таким, что хмурое выражение было добрее, чем улыбка иного человека. Он печально сказал:

— Как жаль. Поистине, путь Всеобщей Матери, путь в Элизиум освещается романтической любовью юных. И я боюсь, Нефертити из-за меня ведет такую жизнь, что утрачивает возможности встретить пилигримов ее собственного возраста. — Он вздохнул и сказал:

— Но что у тебя за дело, Эдвард, по поводу телевидения и радио? Ты ведь знаешь, что мне не нравится направление, которого придерживаются наши средства массовой информации в последние годы.

Тихая манера собеседника позволила Эду расхрабриться. Похоже, Таббер совсем не был зол на него за фиаско на станции в ту ночь.

— Ну, вы бы могли все же не доводить это до такой крайности. Я имею в виду ваше отсутствие симпатии к ним.

Таббер был озадачен.

— Не думаю, что я понимаю тебя, добрая душа.

— Проклятие, — нетерпеливо сказал Эд. — Проклятие, которое вы наложили на телевидение и радио. Боже правый, только не говорите мне, что вы забыли, что это сделали!

Таббер ошеломленно переводил взгляд с Эда на Нефертити. Пристальное внимание девушки, сосредоточенное на Эде, постепенно рассеивалось по мере того, как росло понимание. Она сказала:

— Отец, ты, быть может, забыл, но тогда ночью в радиопередаче Эда ты был вне себя от гнева. Ты… воззвал к силе, чтобы проклясть радио.

— И теперь в мире нет ни одной работающей теле— или радиостанции, — выложил Эд.

Таббер тупо посмотрел на них.

— Вы хотите сказать, что я призвал гнев на эти, как признано, извращенные институции, и… это СРАБОТАЛО?

— Сработало, а как же, — мрачно сказал Эд. — Я теперь безработный. В этой отрасли были задействованы несколько миллионов человек, и все они, в разных частях света, безработные.

— Во ВСЕМ мире? — спросил Таббер в изумлении.

— Ах, отец, — запротестовала Нефертити. — Те же знаешь, что тебе дана сила. Помнишь того молодого человека, который постоянно играл на гитаре свою народную музыку?

Таббер потрясенно уставился на Эда. Он ответил дочери:

— Да, но порвать пятидолларовые струны на гитаре на расстоянии нескольких футов — это совсем не…

— Или неоновая реклама, на которую ты жаловался, что глаза будто вот-вот выскочат у тебя из головы, — сказала Нефертити.

— Вы что, хотите сказать, что не знали, что это подействовало? — спросил Эд. — Не знали, что после того, как вы прокляли радио, теперь не осталось ни одной работающей теле— или радиостанции?

Таббер произнес в благоговейном ужасе:

— Силы, которыми может наделить Всеобщая Мать, поистине достойны удивления.

— Достойны-то достойны, — резко сказал Эд. — Но вопрос в том, сможете ли вы их обратить назад? Люди впадают в отчаяние. Даже в таком маленьком городке, как этот, тысячи людей бродят по улицам, не имея, чем заняться. Даже небольшой палаточный митинг вроде вашего забит до отказа и… — он оборвал фразу. Лицо Иезекиля Джошуа Таббера внезапно стало пустым, трагически пустым.

— Ты хочешь сказать… добрая душа… — с трудом произнес Таббер, — что внезапно привлеченные нами огромные толпы, аудитория столь обширная, что я должен держать дюжину проповедей в день, что все это вызвано…

— Они пришли сюда, потому что больше нет места, где бы их развлекали, — резко сказал Эд.

Нефертити сказала тоном мягкого сочувствия:

— Я собиралась сказать тебе об этом, отец. Множество людей слоняется по улицам. Они отчаянно ищут развлечений.

К добродушному Табберу, на мгновение сломленному известием, медленно возвращалась сила.

— Развлечений!

— Иезекиль, неужели ты не видишь? — сказал Эд. — Люди должны что-то делать со своим временем. Они хотят, чтобы их развлекали. Люди имеют право немножко повеселиться. Это можно понять, верно? Они любят радио, они любят телевизор. Им нельзя в этом помешать. Ну так вот, они не знают, куда себя деть. Им нужно как-то убить время.

— Убить время! Убить время! — загремел Таббер. — Убивать время, добрая душа, это не значит совершать убийство, это значит совершать самоубийство. Мы совершаем самоубийство нации, влача пустую бессмысленную жизнь. Человек должен встать на путь к Элизиуму, а не искать способов прожигать жизнь!

— Да, но разве ты не видишь… ээ… добрая душа? — сказал Эд. — Люди не желают прислушиваться к твоим словам. Они настроены совсем на другое. Они хотят, чтобы их развлекали. И им нельзя помешать. Можно, конечно, отобрать у них радио, отобрать телевизор…

Еще продолжая говорить, захваченный спором, Эд Уандер понял, что уже сказал слишком много. Иезекиль Джошуа Таббер вырос ростом в гневе.

— Да? — громовым тоном вопросил он. — Отобрать у них радио и телевизор, и что они станут делать?

Эд старался вывернуться, но сила старика держала его в кулаке почти физически. Держала и требовала ответа. Он сказал:

— Ну, они обратятся к таким вещам, как кино.

— Неужели?

Эд Уандер измученно закрыл глаза.

Раздался чей-то незнакомый голос:

— Тебя ожидает свежая аудитория, добрая душа. Мы вывели предыдущую группу из палатки, и новая группа ждет, когда им явят слово.

Эд посмотрел вверх. Это был один из последователей Таббера, которого Эд видел перед входом в большую палатку.

Таббер стоял, выпрямившись во весь рост — футов семь, не меньше, и веса в нем было фунтов триста.

— Ах, они ожидают! Ну так они услышат истинное слово!

Эд Уандер, потеряв дар речи, взглянул на Нефертити. Она сидела с локтями, прижатыми к бокам, как будто в женском протесте против мужской психической силы, исходящей от ее отца.

Пророк бурей вырвался из палатки.

Эд снова взглянул на девушку. Все, что ему пришло в голову сказать:

— Я рад, что не упомянул карнавалы и цирк.

Нефертити покачала головой.

— Отец любит цирк, — сказала она.

Они некоторое время сидели в ожидании. Никто из них не мог бы сказать, как долго. В молчании они прислушивались к шумам, доносящимся из соседней палатки, и наконец раздался громовой рев голоса Таббера.

Нефертити начала что-то говорить, но Эд прервал ее.

— Я знаю, — сказал он. — Он говорит в гневе.

Она молча кивнула. Голос Таббера достиг максимальной высоты.

— Это Сила, — сказал Эд. И мрачно добавил. — А я так хотел увидеть новый фильм «Бен Гур снова в седле»…

Он угадал. О, он угадал в точности.

Доказательства появились, когда он отвел маленький Фольксховер обратно в Кингсбург. Впервые в своей жизни Эд Уандер наткнулся на линчующую толпу. Кричащая, визжащая, исходящая ненавистью толпа клубилась в невероятном беспорядке. Кричали, чтобы кто-то нашел веревку. Кричали, что надо пойти в парк и найти подходящую ветку. Другие наоборот кричали, что фонарь вполне сойдет. Где-то в середине толпы воющая, охваченная страхом жертва билась в хватке трех человек с дикими лицами, вытаращенными глазами, которые, похоже, были вожаками беспорядка. Если правомерно сказать, что у линчующей толпы есть вожаки.

Эд мог бы подняться над демонстрацией и проехать мимо. Все его инстинкты, страх физического насилия заставляли Эда немедленно убраться отсюда и побыстрее, в целях личной безопасности. Но полная невероятность происходящего захватила его. Он опустился на землю и стал смотреть.

Их было не меньше пяти сотен, и они были в бешенстве. Вопли и ругань, визг женщин, участвующих в беспорядке, все в целом было совершенно бессмысленно.

Эд крикнул проходящему участнику демонстрации:

— Что, черт побери, происходит? Где полиция?

— Мы их прогнали на фиг, — рявкнул в ответ разъяренный прохожий.

Эд продолжал смотреть. Кто-то сказал:

— Туземцы сегодня неспокойны, а? Пойдем вмешаемся, Крошка Эд. А то они убьют этого несчастного придурка.

Эд повернул голову. Это был Базз Де Кемп. Эд снова глянул на бушующую толпу.

— По-твоему, я совсем спятил?

Его желудок съежился от ужаса при одной только мысли о том, чтобы подойти к толпе.

— Ну кто-то же должен ему помочь, — буркнул Базз. Он вытащил сигару изо рта и швырнул ее в водосточный желоб. — Иначе это плохо кончится, — и он направился к толпе.

Эд Уандер вылез из ховеркара и сделал несколько шагов вслед за Баззом.

— Баззо! Ты куда?

Базз не оглянулся и исчез в клубящейся толпе.

Эд схватил за руку стоящего в отдалении типа, который вроде бы тоже наблюдал сцену, а сам в ней не участвовал.

— Что случилось? — спросил Эд.

Издалека раздался вой пожарных сирен.

Наблюдатель посмотрел на Эда и выдернул руку.

— Киномеханик, — крикнул он, перекрывая рев. — Люди часами стояли в очереди, а он сломал проектор и утверждал, что не может починить.

Эд Уандер уставился на него.

— Ты хочешь сказать, что они собираются повесить этого типа за то, что у него сломался проектор? Не может быть, чтобы кто-то рехнулся до такой степени!

— Вполне может быть, парень, — буркнул его собеседник. — Все уже дошли до предела. Эти ребята простояли несколько часов, чтобы посмотреть новое шоу. А этот недоумок испортил проектор.

С Эдом Уандером произошло нечто, чего он так не сможет объяснить до конца жизни. Что-то щелкнуло. Страх толпы куда-то исчез, и свободный от страха рассудок подтолкнул его к действиям, о которых он две минуты назад даже подумать не мог. Он начал вслед за Баззом Де Кемпом проталкиваться в середину толпы.

Эд слышал собственный крик на пределе возможности легких:

— Он не виноват! Он не виноват! Это как радио и телевизор! Это во всем мире. Все кинопроекторы в мире вышли из строя. Он не виноват! Кино нигде не работает! Кино нигде не работает!

Каким-то невероятным образом он пробился в середину орущей толпы, где три вожака тащили жертву к ближайшему фонарю. Веревку к этому моменту уже нашли.

Голос Эда сорвался, когда он пытался перекричать рев толпы:

— Он не виноват! Кино нигде не работает!

Один из вожаков отпихнул его так, что Эд растянулся на земле. Он смутно интересовался, где Базз Де Кемп, поднимаясь на ноги и хватаясь за парализованного страхом киномеханика.

— Он не виноват! Кино нигде не работает!

В этот момент в них ударила струя воды под давлением.