"Яма слепых" - читать интересную книгу автора (Редол Антонио Алвес)Глава XIIIДва дня Диого Релвас не решался начать разговор с Мигелом Жоаном, боясь, что гот поймет всю глубину нанесенной ему раны. Он должен терпеть. И он терпел. Господь еще может спасти его: научить жить, презирая боль. Или господь надеется посеять в нем сомнение? Нет, в сомнениях и смирении он не нуждался. Он отвергал их, как потачку слабым. Он нуждался в мести, да, в мести, которая все уничтожит, коль защитить свою поруганную честь иным путем он не видел возможности. Диого Релвас не спрашивал себя, кто из них двоих — Мария до Пилар или Зе Педро — повинен больше. Они были виноваты оба в равной мере. И их нужно было уничтожить. Возможно, чтобы уничтожить и какую-то часть себя, невидимую для других, но знать, что месть совершилась. К ночи он оставил Башню, чтобы, под предлогом болезни, лечь в постель. Ведь его пребывание в Башне говорит о событиях чрезвычайных. А он не мог дать повод к подозрениям Теперь правосудие должно свершиться тайно — печальный факт наступивших времен. И он не должен выдавать себя, во всяком случае сразу. Потом, конечно, все узнают, что вершил его он, а не кто другой, хотя указать на него пальцем вряд ли посмеют. Чтобы оправдать свое бегство от общества, он пригласил доктора Гонсалвеса, который нашел его в комнате сидящим в кресле. Несмотря на жару, у Диого Релваса не было сил снять пиджак: страдания его вымотали. Глаза красноречиво говорили о пролитых ночью и, видно, иссякнувших полностью слезах. — На что сеньор Диого Релвас жалуется? — спросил его врач. — На все. На то, что вам будет угодно, — тут же добавил Релвас. — Любое недомогание сгодится. — Разрешите я вас послушаю. — А, конечно, послушайте сердце, если оно еще есть… Он хотел знать, может ли разлететься сердце, как, скажем, камень, на мелкие кусочки, если в него выстрелят подобным образом. Сейчас он ощущал, что оно разлетелось. — У вас сердце юноши, — заключил Бернардино Гонсалвес. — Это вы серьезно, доктор? — Вы же знаете, что я вас никогда не обманывал. Диого Релвас вдруг почувствовал себя легче, не очень понимая, что меняют слова врача. И принялся говорить о политике, возможно чтобы оглушить себя, призывая гром и молнии на голову правительства по поводу махинаций с монополией на табак. Это, по его словам, был жалкий маневр тех, в чьих руках были спички, и допустимый — тут сомнений быть не может — при определенной заинтересованности со стороны министров, которые желают взять бразды правления в свои руки. Какой стыд! Какая грязь!… Непонятно только при всем этом поведение короля. Он верил Жоану Франко, и даже когда тот вошел в новую партию, изменив так низко своей и защищая либерализм, точно это было чем-то, что спасало от смерти или давало кому-то гарантии в том, что спасет. Доктор привел ему в пример Коста Кабрала [ — А для чего же ружья? — спросил взбешенный Диого Релвас. — Должно быть, чтобы стрелять… — Тогда чего они ждут? Ждут, что те тоже за них возьмутся?… Бернардино Гонсалвес заметил, что, разволновавшись, Диого Релвас побледнел и снова сел, схватившись за сердце. — Они нас потихоньку убивают, — сказал Диого Релвас с горечью, вдруг вспомнив жест зятя в тот день, когда он умер. — Не раздражайтесь, Диого Релвас. Израсходовав последние силы, он было решил отпустить врача, чтобы, избавившись от него, остаться наедине с тем, что его волновало и стало неотвратимой реальностью. В докторе его бесило безразличие. Ему хотелось припереть того к стенке, спросив, уж не думает ли он, что политику делают микстурами и припарками. И тут он потащил его к окну и принялся без всякого перехода тихо говорить ему: — Скажите домашним что-либо, что сочтете возможным, скажите, что я нуждаюсь в покое и не должен никого видеть. Нет, не хочу пока никого видеть. — Барышня очень обеспокоена… — Неспроста. Сказав «неспроста», он хотел улыбнуться, но тело его заныло. Он почувствовал испарину. — Объясните, что ничего серьезного, нужен покой. И никакого шума. — Будьте покойны. Ну и хорошо, а-а, как хорошо! Он может быть покоен. И он провел два дня, не снимая одежды, то полеживая, то сидя в кресле. Он пил воду и питался страданиями, то плача, го загораясь ненавистью, но понимая: в мести своей надо быть непреклонным, хотя дело касалось самой любимой дочери. Он видел ее маленькой девочкой и взрослой женщиной, теперь. И только сейчас отдал себе отчет в том, что жена умерла, чтобы дать ей жизнь. Только теперь он понял враждебность всех остальных своих детей к Марии до Пилар. Должно быть, у детей особая интуиция. Ведь он тоже что-то предчувствовал, да, предчувствовал, когда как-то утром, оказавшись на манеже, увидел, как Зе Педро держит поводья и смотрит на нее глазами влюбленного. Еще тогда он испытал желание всыпать ему розгами. Теперь-то он находил объяснение ее болезни, которую никто не мог распознать, и связывал ее с нежеланием ходить на манеж и ездить на лошади, которую она выбрала для поездки на ярмарку в Севилью. Ведь это он, да, он сам заставил ее вернуться на манеж, ведь она-то противилась. Он искал виновника, главного виновника того, что произошло, но голова Диого Релваса шла кругом и отказывалась осознавать факты. Он приказал позвать сына. Мигел Жоан вошел с опаской, уверенный, что отец заперся в комнате после того, как узнал, что произошло на охоте. Вошел униженно, с тем, чтобы просить прощения, но тут же понял, что отца не заботили его ухаживания за Жулиньей Кинтела, ни ухаживания, ни взбучка, которую получил То Ролин. Как видно, разговор на эту тему пойдет в другой раз. Отец никогда ничего не оставлял без внимания — это было не в его правилах. — Садитесь, — сухо сказал он, обняв Мигела Жоана. — Вам лучше? — Да, уже лучше… Диого Релвас подошел к окну, чтобы открыть внутренние ставни, он делал это медленно, очень медленно, точно руки не слушались. Думая, что сын видит его взволнованность, он тут же распахнул не только ставни, но и окно. Потом высунулся из окна и посмотрел в сторону манежа. Нахмурился, но сдержался. — Как сын и жена? — попытался он спросить как можно естественнее. — Диого Луис прекрасно, только сегодня о вас спрашивал. Изабел ничего. Похоже, забеременела… два дня, как объявила мне об этом. — Ну что ж… Ему было трудно начать. Он все время медлил, медлил сказать то, что хотел, хотя знал, что после того, как начнет говорить, проще будет скрывать свое состояние от Мигела Жоана. А может, нужно не скрывать, а быть откровенным, раз уж он рассчитывает на его сообщество? «Хотя, возможно, это сообщество ему и ни к чему», — подумал он с горечью. В другое время он бы все сделал сам, в одиночку, а вот теперь нуждается в помощи. Но все— таки решение они должны принять вместе. Он подходил к Мигелу Жоану, вопрошая себя: «Что это: спокойствие или осторожность? Да, чтобы все обдумать, нужно спокойствие». Потом решился. И первую фразу даже выпалил: — Мы должны решить очень серьезное дело. Мигел вскинул на него глаза, словно сказанное того заслуживало. И снова подумал об охоте. — Да, очень серьезное… Он беспокойно провел рукой по глазам, потом по усам, где задержал ее, как будто собирался их пригладить. — Что вы думаете о Зе Педро?… Да, что вы думаете об этом типе? — настойчиво спросил он. — Мы ему всегда доверяли. — Он пытался понять по выражению отцовского лица причину такого вопроса. — Что он сделал?… Диого Релвас притворился, что не расслышал вопроса. — Вы что-нибудь… заметили Почувствовав тик левого глаза, Мигел Жоан кивнул головой и встал. — Я даже приказал Манелу Атоугиа следить за ними… Я заподозрил… И даже был уверен, что он любовник этой… что была здесь… — Все подозревали, кроме меня. — Потом у меня было предчувствие… — Почему же вы ничего не сказали мне? — Я не был уверен и не хотел вас беспокоить понапрасну. — Он повернулся к окну. — Подумал, что вы сочтете мое сомнение злонамеренным. Она ведь… — Я знаю, знаю. Увольте меня от воспоминаний, — быстро вставил Диого Релвас. — Ну, и к чему вы пришли? Он пошел за сигарой к ночному столику и протянул одну сыну. — Курите, можете курить… — Он чиркнул спичкой и закурил, разжевывая конец сигары. — Так к чему вы пришли? — Ни к чему… Я знал только, что они часто разговаривают, ездят вдвоем в лес. Но не удивлялся… — Да, понимаю. — Он оборвал его. — С детства я разрешал им быть вместе. Так?! Не об этом ли вы думали? — закричал он, тут же спохватившись, что кто-нибудь там, за окном, услышит. Он подошел к окну и закрыл его, удостоверившись, что под окном никого нет. Только у конюшни, как всегда, сидел Таранта. Он посмотрел на него. — Да, я знаю, что виновен… Однако это уже не исправишь. — Он больше ничего не скрывал. — Он ее любовник. Да, я в этом уверен. То, что я видел, сомнений не оставляет, да и не нужно было так долго смотреть… Такое, сказать по чести, я увидеть не ожидал, нет. Испытываемые и тем и другим чувства были неодинаковы, и все же оба они не хотели верить действительности. Диого Релвас прислонился к косяку двери — — У нас нет другого выхода… — Какого? — спросил Диого Релвас. — Надо убить его! При этих словах землевладелец опустил голову, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы, что жгли ему веки. И ответил: — Конечно! Они стояли друг против друга и смотрели друг другу в лицо. — Я могу это взять на себя, — добавил Мигел Жоан. — Надо только продумать… чтобы ни на кого не пало подозрение… — Нет, это надо делать иначе… Простите! К несчастью, я старше чуточку. Они помолчали. — Конечно, никто не должен указать на нас пальцем, но все Должны знать, что это мы. Мы это сделали, мы, а не кто иной. Вот так! — Пожалуй! Взяв Мигела Жоана за руку, Диого Релвас повел его в глубь комнаты, подальше от двери, на которую он нет-нет да поглядывал с недоверием по непонятной причине. Это было инстинктивное движение, которое он, хотя и считал нелепым, подавить не мог. — Как вы думаете это сделать?… — Еще не знаю… Шико Счастливчик — вот кто способен… — вдруг вспомнил Мигел Жоан. — Да, но раньше нужно подготовить Зе Педро… чтобы он ничего не заподозрил. Нужно, чтобы оба были спокойны. — Конечно. Тяжелее всего будет сказать это Марии до Пилар. — Должно быть. — Он выпрямился. — Можете сказать, что я сойду к столу. Диого Релвас почувствовал, что вопрос решен. Не думал он, что после того, как переговорит с сыном, ему так полегчает. А впрочем, почему же? Разговор должен был помочь ему успокоиться и помог. Да, он успокоился, теперь он это мог сказать. — Мы встретимся с Шико Счастливчиком в моем доме, — сказал Мигел Жоан. — Так будет лучше… — Согласен. Он проводил сына до двери и пожал ему руку. — Все должны знать, что с Релвасами не шутят. Это опасно! |
||
|