"Яма слепых" - читать интересную книгу автора (Редол Антонио Алвес)

Глава VI

Глава республиканцев поселка имел обыкновение говорить, но по секрету и среди особо доверенных единомышленников (упаси боже! Потому что и в республиканскую среду могла затесаться всякая нечисть!), что Релвас уже двадцать лет носит в себе короля, но, как видно, так никогда и не разродится, поскольку плод, похоже, начал подгнивать и сеньор Алдебарана страдает от интоксикации.

Совершенно ясно, это был политический навет, подхваченный многими злыми языками.

Так дали бы ему развернуться: создать монархию в соответствии с его темпераментом, который он, Релвас, бросит весь, целиком, на разработку кое-каких оригинальных законов, хотя и в старых добрых португальских традициях, наиболее ему приятных. Ведь еще с дедовских времен — Релвасы не отрицали этого, нет, — в их доме никто не брезговал либеральными реформами, однако они прибирали к рукам те наследные владения и ту монастырскую собственность, которые были им особенно выгодны, и использовали затруднения казны, чтобы грабить национальное достояние, отданное на произвол судьбы.

Никто никогда не слышал, чтобы они были против пира во время чумы.

В их доме в большом зале на первом этаже висело чучело головы коня его величества короля Дона Педро, хотя тут же, рядом, висела и другая голова — коня, принадлежавшего любимому сыну Карлоты Жоакины. [Карлота Жоакина де Борбон — королева Португалии (1785-1830), противница либеральных идей, мать Дона Мигела]. Согласно высказываниям самого Диого Релваса, неблагодарность в их семье приюта не находила, однако и слепого послушания заколебавшимся устоям он гарантировать не мог. Нужно танцевать под ту музыку, которая звучит.

— А если музыка дрянь? — спросил его как-то Доминго Ролин.

— Тогда мы должны сменить музыкантов, чтобы новые играли то, что нам больше по душе. И сменить потихоньку, без шума, не дав старым понять, что мы навязываем им хозяина.

— А если новые окажутся республиканцами?

— А-а, вот оно что, старина!… Но если подобное несчастье и случится, то будут разбиты их инструменты… Коли дойдет до этого, все средства хороши!

Институты со временем вырождаются, в том сомнения нет. Вот свобода, например, появилась на свет здоровенькой, без малейшего изъяна, а сделалась уродиной, законченным пугалом — так покалечили ее все, кому было не лень. Жаркое солнце полуострова портит вещи снаружи, а слабых людей изнутри. На митингах можно было нести любую чушь, лишь бы понравиться народу, которому задурили голову этим самым словом «свобода», а что было в действительности, какова была почва для свобод?

Да народ был не готов к использованию свобод, особенно их французского варианта, наиболее распространенного. «Что где рождается, там и пригождается». Зачем вонючей португальской деревенщине изысканные французские духи? Да для португальской вони они — худшее отдушивающее средство. Лучше бы закрыть Пиренеи, положив конец контрабанде идей, ведь через закрытую границу ни люди, ни идеи не пройдут, и пусть кривят рожу недовольные. Нам-то что. Мы должны быть самостоятельны — в данном случае! — и обходиться без соседей. А мир еще отблагодарит нас за этот урок. Слышать слова благодарности нам не впервой.

С годами Диого Релвас отказывался от своего умеренного либерализма и переходил на позиции абсолютизма. Теперь иной возможности все поставить на свои места он не видел. В Африке еще хватало места для тех, кого высылали из страны, — пусть там попытаются создать республику, вместе с черными, раз и те и Другие принадлежат к одной семье каннибалов.

Любой, кто увидел бы Диого Релваса таким раздраженным, счел бы, что резкость его высказываний в определенной степени вызвана неблагодарностью Розалии. В такое состояние мужчина, как правило, приходит не без женского участия. Так что же между ними произошло?

А то, что галисийка, войдя во владение двумя магазинами на Шиадо, начала выдвигать Релвасу свои требования, вплоть до требования жениться. Интересно, из какой, она считала, тьмутаракани он свалился на ее голову?! Из Бразилии, должно быть… Лисичка подловила Релваса, получив его подпись о фиктивной продаже доли в акционерном обществе, обязуясь отдавать ему проценты с прибыли, бумаги, действующей, пока он жив, — он ведь не был уверен, что после его смерти она удовлетворится одними магазинами, а дети получат все остальное. Он уступил ей — о, простодушие!… Однако и полгода не прошло, как Розалия заговорила по-иному: она боялась, видите ли, потерять клиентуру, если узнают, что она всего лишь любовница, и так далее, и тому подобное, он же должен понять щепетильность положения, нет, она не о себе, она о клиентуре, о тех, от кого зависит процветание ее дела, они-то должны быть спокойны. Все это вызвало у Релваса улыбку: «О Розалия, уж не хочешь ли ты мне сказать, что из-за клиентуры я должен с тобой сочетаться законным браком?!»

И тут он увидел ее во всей красе: злобную, не скупящуюся на крепкие слова — подобное землевладелец вполне допускал в определенные моменты близости, но не сейчас, когда разговор шел о серьезном деле. И это он ей сказал. Тогда-то она, точно уповая на поддержку и помощь дьявола, и решила поставить на карту все, подпустив шпильку, что в таком серьезном деле, о котором шел разговор, самым смешным будет, конечно, ее согласие стать женой старика.

— Розалия, ты, как видно, за обедом выпила лишнего и, похоже, забыла, в чем я однажды тебе поклялся… Не вынуждай меня, чтобы я тебе это напомнил!

Но она все-таки вынудила его это сделать, и Релвас, не дожидаясь вторичной просьбы, сломал ей руку — господи боже! — в локте. И тут же отвез ее в больницу, а услышав из уст врача, что рука сломана, оставил ее на попечение медицины, зашедшуюся в криках и не знавшую, на что решиться — пожаловаться в полицию или промолчать. И она решила промолчать, все из-за той же клиентуры, именно так сказала Розалия одному их общему другу, подосланному к ней Релвасом с целью узнать настроение любовницы. «Розалия со своим пониманием чести торговки, неизвестно от кого унаследованной, пойдет далеко, пожалуй, еще станет президентом Ассоциации торговцев», — сообщил тот Релвасу с удовлетворением. Несколько недель спустя опять тот же общий друг пришел, но теперь к Релвасу, чтобы сообщить, что галисийку видели на Шиадо с молодым человеком, державшим ее под руку. Так лет двадцати с небольшим… По всему похоже, Розалия в ближайшие месяцы с магазинами расстанется.

Дней восемь Диого Релвас исходил желчью. То он мечтал подстроить банкротство своей бывшей любовницы, то поджечь ее торговые помещения, то сломать ей другую руку. И вдруг, доходя в жажде мести до исступления, вспомнил о Капитолине — юном живчике Алдебарана. Да он из нее принцессу сделает! Вся сложность только в том, чтобы не скомпрометировать честь Релвасов. А выход один — увезти Капитолину из деревни. Для того он и решил поговорить с ней и получить ее согласие жить в Лиссабоне, где для нее будет снят дом. Несколько дней он обмозговывал план действий, стараясь избежать опрометчивых поступков, что были уже не к лицу такому почтенному человеку. И тут вдруг на его голову обрушилось известие о том, что его внука Руя Диого видели с Капитолиной: они вдвоем, ну просто как два голубка, сидели на крупе лошади — похоже, возвращались с Тежо, во всяком случае, ехали с той стороны. Нет, дьявол над ним, над Диого Релвасом, не посмеется! И землевладелец тут же, воспользовавшись англичанкой как предлогом, отправил Руя к матери и перестал думать о нем как о достойном наследнике его владений. В Мигела Жоана Релвас не верил никогда и полагал, что будет лучше, если все им нажитое унаследуют его внуки и дети сообща, с тем чтобы после его смерти состояние не было пущено по ветру. Главную роль в этом сообществе должен был играть Руй Диого, которому он обеспечит более половины капитала.

И вот план полетел ко всем чертям.

Теперь он сам себе признавался, что упустил одну маленькую, но важную деталь: у внука были голубые и холодные глаза Араужо, и, кроме них, от отца своего он унаследовал болезнь араужской крови — безделье и высокомерие.

Именно это он и сказал Эмилии Аделаиде, когда та пришла к нему, чтобы своими собственными ушами услышать о прегрешениях Руя. Но Диого Релвас знал, что она не снизойдет до того, чтобы просить его о снисхождении к молодому человеку. Тем лучше. Что ж, он может гордиться, что она одна-единственная из его детей пошла в него! И то, что она пошла в него, на этот раз поможет ему освободиться от Руя без сложностей. Диого Релвасу Доставило удовольствие сказать ей, что он хотел дать внуку в будущем, доверив ему управление всем, что имеется в Рибатежо, конечно не раньше, чем лет через пять. Мигел Жоан остался бы с имением Дона Торкато, которое он, Релвас, купил ему в подарок по случаю женитьбы, ну и еще с кое-какими землями Алентежо. Но теперь он повременит несколько годков, пока подрастет Антонио Диого — старший сын умершего Антонио Лусио, подождет, когда тот достигнет возраста, позволяющего иметь обязанности. Этот его не обманет, он уверен. Он — настоящий Релвас с головы до пят.

Эмилия Аделаиде ответила, как всегда:

— Ну что ж, тогда все к лучшему. Я бы не хотела видеть моего сына кормящим тех, кому по праву принадлежит этот дом в той же мере, что и ему.

— Вы забываете, что этот дом пока мой, и только мой! И я в нем что хочу, то и делаю…

— Я не знала, что вы способны назначить наследника по выбору…

— Это единственная возможность отдать лучшему должное. Во всех я не верю. Высшие места должны быть в руках лучших.

— Тогда я должна вас поблагодарить за те надежды, что возлагали вы на моего сына…

— Да, я в него верил.

— Это меня немало удивляет. Он же Араужо… и, следовательно, слабый.

— Ты первая это поняла и раньше других сказала об этом. — Он не называл ее Милан и не смотрел на нее прямо. — Я ждал, что он окажется настоящим Релвасом, — продолжал землевладелец.

— Хотелось бы знать, что вы вкладываете в это понятие — быть Релвасом. Мы ведь все-Релвасы, но такие разные!… К тому же я не раз от вас слышала, что Вильяверде с большими дефектами. А ваши дети — и Релвасы и Вильяверде в одно и то же время…

— Да, это так…

— Вы обманулись во мне и в Антонио… Да и Мигел Жоан, похоже, тоже вам не по вкусу. Выходит, настоящая Релвас — это Мария до Пилар?!

Землевладелец разозлился.

— Не вызывайте меня на то, чтобы я сказал вам, что вы…

— Что я в вашем доме.

— Что вы должны уважать меня! — крикнул Диого Релвас.

— А я вас уважаю. Я только пытаюсь понять, действительно ли из-за безнравственной англичанки мой сын перестал быть вашим внуком…

— Я его предупреждал…

— А Марию до Пилар вы тоже предупреждали?

— Что вы хотите этим сказать? На что намекаете?! Я знаю, что она вам не нравится…

Они оба стояли на большом расстоянии друг от друга, но избегали встречаться взглядами.

— Я только хотела вам напомнить, что Мария до Пилар и англичанка были близкими подругами… И Зе Педро может кое-что рассказать вам об их дружбе.

— Дружба эта всем известна, и первому — мне…

— Не знаю, все ли вам известно…

— Так скажите то, что известно вам!

— Я не живу в этом доме. И говорю только о том, что вижу собственными глазами. И даже не обо всем, что вижу…

— Это правильно.

Он опустил голову и, заложив руки за спину, стал прохаживаться по комнате, глядя в выходившее на лес окно. Своим молчанием Диого Релвас давал понять, что не намерен выслушивать намеки и она может уйти. И тут же увидел, что дочь раскаивается в возникшей теперь враждебности, раскаивается, но любую попытку примириться подавляет. И все же он ждал, что она что-нибудь скажет.

Кто— то открыл дверь. Диого Релвас обернулся. Дочь уходила.

— Вы уходите?!

— Думаю, что мы все сказали друг другу.

— Нет, я сказал не все.

И, не испытывая прежней неловкости, он подошел к ней, чтобы сказать то, во что он теперь был посвящен.

— Избегайте… я не о себе забочусь… не о себе и не о вас… а о ваших детях.

— Что?!

— Избегайте быть притчей во языцех… Я получил письмо, в котором мне рассказывают…

На ее лице появилось презрительное выражение.

— Я не думала, что вы верите подметным письмам…

— Когда-то, что известно мне самому, становится общественным достоянием, верю. Вам лучше держаться подальше от общества графини…

— Я вполне способна сама решить вопрос о моих привязанностях.

— Тем лучше… Только решите и то, кому вы отдадите предпочтение — ей или своей семье, так как то и другое несовместимо.

Он видел ясно, что такого поворота Эмилия Аделаиде никак не ожидала. Она побледнела и занервничала. Что-то хотела возразить, но отцовский взгляд остановил ее. И только взявшись опять за ручку двери, она решилась:

— Открыли бы глаза на то, что творится у вас под носом.

Она почувствовала спиной, что отец бросился ей вслед, хотела было выскользнуть из комнаты, но решила не делать итого. Он протянул к ней руку.

— Вы запрещаете мне давать вам советы?…

Вопрос нес в себе издевку. Диого Рол вас слегка коснулся рукой ее щеки.

— Я запрещаю тебе быть низкой…

Он выставил ее за дверь и тут же заперся, представляя, как дочь идет по коридору. Диого Релвас знал, что теперь они встретятся только тогда, когда один из них будет на смертном одре.

Так вот: нет, не подгнивший плод отравлял и портил кровь Релваса, как поговаривали его недруги. А то же самое, что заставляло вырождаться институты и людей. И детей… даже детей! Что же еще уготовит ему господь?!