"Неопознанный взрыв" - читать интересную книгу автора (Карасик Аркадий)

Глава 20

В соответствии с неписанными правилами всеобщего недоверия людей, стоящих по другую сторону закона, Пудель никому не верит. Точно так же, как никому не верил почивший Пузан и не доверяет ныне здравствующий Кавказец. Ибо подозрительность — залог безопасности.

Иногда Железнов, он же Васин, он же Гоголев, ловил себя на страшном — недоверии… к самому себе. Тогда он старался наиболее серьезные замыслы загонять поглубже в сознание, чтобы ненароком не выдать их.

И все же несколько человек из самого ближайшего окружения главаря были посвящены в некоторые секреты. К сожалению, без минимальной открытости не обойтись, самому всего не осилить. Но и эти посвященные время от времени подвергаются «чистке».

Уничтожен ставший опасным Взяток. В целях своеобразной «профилактики» застрелена Стелла. Теперь лежит под выворотнем и помалкивает. Похоронена под обломками семья дяди Семена…

На очереди — Штырь, но с ним — проблема: повязан с институтом. Если подтвердятся факты «двойного дна» — придется отправить вслед за Взятком и Стеллой. Вместо него подставить того же Завирюху. Правда, придется доверить болтливому весельчаку дополнительную информацию, но без этого не обойтись.

Расставаться с фантазером рано, он ещё не выработал запаса полезности. К тому же Пудель испытывал непонятное тяготение к веселому парню.

Завирюха отлично изучил беспощадный характер босса и не строил особых иллюзий в отношении своего будущего. На него давит тяжесть доверенных секретов. Но ему неизвестен объем пресловутой «критической массы», которая, в конце концов, отправит парня вслед за предшественником. Тем же Взятком или… Звонарем.

Они дружили — Завирюха и Звонарь. Не то, чтобы посвящали друг друга во все тонкости нелегкой своей житухи или шептались по поводу того, чтобы во время оторваться от Пуделя, завести свое «дело» либо завязать. Старательно прятали взаимную симпатию от хозяина, бывало даже ругались при дележе добычи, демонстрируя отчужденность и неприязнь.И тем не менее — дружили.

Полной откровенности между шестерками не существовало — побаивались. Но и те скупые фразы, которыми они обменивались в отсутствии босса, вносили в черные будни теплую струю, согревающую души.

Тогда Пудель буквально замотал «курьера»: то отправлял его с устным посланием, то — на разборку с конкурентами, то — незаметно проследить за подозрительным фрайером. Ничего особенного — служба, работа. Так уж складывалось, что два парня почти всегда были рядом друг с другом. Плюс — схожесть кликух, над которыми вволю издевались другие шестерки. Что Завирюха не сбрешет, то Звонарь растрезвонит — обычная присказка во время застолья.

Однажды хозяин отправил Звонаря проследить за какой-то телкой из научно-исследовательского института. Никаких действий — держать на виду. С кем потрепется, куда заглянет по дороге с работы домой, с кеи переспит.

Роль топтуна Звонарю выполнять не впервые — босс частенько и прежде поручал ему аналогичные задания. А куда ещё девать слабосильного пацана, у которого силы не больше, чем у лягушки? Боевиком? Боевик из него, как из котенка сторожевой пес.

Странно, но на этот раз никто его не подстраховывал. Один только Завирюха проводил друга к ближайшей автобусной остановке. Ушел и… сгинул. Позже стало известно: зарезали парня в подворотне неподалеку от института.

Кто? Не менты же? Те ножами не балуются, если и замочат «при попытке бегства» — пулей… Конкуренты? А чем насолил конкурентам безобидный парняга? Значит, от слишком много знающего курьера избавился Пудель. В очередной раз «почистил» свое окружение.

Зато резко увеличилась нагрузка на Завирюху. Он усердно выполнял все поручения хозяина. Старательно прятал тоску по убитому дружану, маскировал её трепотней и лучезарной улыбкой. Понимал — раскусит его Пудель — отправит вслед за Звонарем…

Пудель охотно слушал россказни шестерки, хрипел, изображая смех. И грузил на парня все новые и новые задания, одно таинственней другого…

В пяти километрах от военного санатория находился дачный коттеджный поселок. Названия он не имел. То ли не успел заслужить, то ли его жители не видели в этом особую необходимость. Главное — все виды комфортного проживания: электричество, холодная и горячая вода, канализация, газ, прямая связь с Москвой. Что прибавит к этому или убавит самое вычурное название? «Дачи» и весь сказ. Легко и удобно.

Огородился поселок железобетонными панелями, выдвинул к дороге крытую остановку для автобусов. Да и эта остановка — лишнее баловство, на каждом участке имеется свой гараж, в котором дремлет иномарка. Раскочегаришь и жми хоть до Москвы, хоть до Крыма.

Двух— трехэтажные особняки не стоят на прямой линии -вольно разбрелись каждый на своем участке, разодеты в бело-красную кипень яблоневых садов, в причудливые узоры рабаток и клумб. Здесь же — увитые зеленью беседки, подсиненная вода бессейнов, шезлонги и садовые скамьи. Внутри — комнаты с дорогой мебелью, сауны, биллиардные, библиотеки, стены увешаны дорогими картинами.

Единственно, что напоминает Россию — непременные лавочки возле ворот. Вечерами здесь отдыхают скучающие от капиталистического великолепия старушки и старички, вздыхают, вспоминая свою молодость.

Один из коттеджей арендовал сибирский предприниматель, финансовый воротила Апанасов. Он же — Железнов, он же — Гоголев, он же — Васин, он же — Пудель. Не для себя арендовал — дела требовали постоянного его присутствия в белокаменной — для больного отца, сестры и её мужа.

Внимательный и заботливый бизнесмен нанял для любимых родственников прислугу — трех парней. Одним из них, старшим охранником, был Завирюха. Ковригина взяла на себя по совместительству кухонные проблемы, боевики — охрану, уборку и доставку продуктов. Завирюха следил за порядком, важно расхаживал по комнатам, тыкал пальцем в грязь, неодобрительно что-то бурчал себе под нос.

А чем ещё прикажете заниматься? Не удивлять же боевиков фантастическими историями собственного производства? Не подглядывать же за учеными с вывихнутыми мозгами? Первое ничего, кроме скуки, не вызывает, второе — слишком опасно. Пудель предупредил: станешь мешать — ноги выдерну.

Неожиданно нашлось развлечение.

Сторожиха соседнего коттеджа, немолодая женщина с выпуклыми бедрами и могучей грудью, свисающей на перинообразный живот, по вечерам устраивалась на лавочке возле ворот. Глядела строго перед собой. Изучала прыгающих воробьев, отмахивалась от атакующих её комаров и зевала.

Похоже, Евдокия тоже не знала, как убить время. В качестве сексуального партнера поначалу она парня не интересовала. А вот потренировать на соседке соскучившийся язык не помешает.

Знакомство состоялось на редкость быстро и просто. Завирюха молча подсел к бабенке, пару раз интригующе вздохнул. Сторожиха ответила тем же.

— Скучаете, красавица?

Евдокия захлопнула губастый рот, опутила на колени зеленую ветку, с интересом посмотрела на парня. Комары, воспользовавшись передышкой, принялись жалить с удвоенной силой.

— Конечное дело, одной не весело. Сижу вот, птичками любуюсь, комариков давлю… Вы тожеть скучаете?

Завирюха откинулся на спинку скамейки, забросил правую ногу на левую, положил руку поближе к пышной спине собеседницы. Не для того, чтобы ощупать её — обычный знак внимания.

— Я, как и вы, одинок… Скучно сидеть в доме, да и на улице не легче…

— Из-за комарья? Вот нечисть бесовская, так и кружится…

Завязывается солидный разговор с перспективой на развитие. Правда, было бы намного приятней пообщаться с телкой помоложе и потоньше, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.

— Разве это комары? Маленькие, аккуратные, долго выбирают удобное для укусов место, кусаются, будто целуются. В Сибири вкалывают без промедления.

— Вы и в Сибири побывали? — завистливо заохала сторожиха, всплеснув пухлыми ручками. — Как же я завидую путешественниками! Сколько они узнают, какими красотами любуются!… Простите, как вас по имени и по батюшке?

Завирюха приосанился, придвинулся поближе к собеседнице. Та не отодвинулась, только задышала чаще и слегка покраснела. Груди запрыгали на подобии лодок во время шторма.

— Только вам откроюсь, — до предела понизив голос, парень склонился к заалевшему женскому ушку. — Фамилия и отчество у меня знаменитые, потому прячу их от людей.

— И какая же фамилия? — запинаясь, спросила женщина, разнежившись от поглаживания по жирному плечику. С перспективой перебраться на грудь. — Только не надо гладить меня, как кошку. Щекотно.

— Нет, вы не кошка — кошечка, — опустил руку ниже Завирюха. — Скорее даже — котеночек… Что же до моей фамилии — папаша наградил. Скрестился шалун на Урале с одной молодкой, обрабатывал её, почитай, каждую ночь. До того старался, что, простите, заделал пацаненка, то-есть, меня. А вот ожениться на молодке ему запретило партийное начальство. Сказали, оставишь законную супругу — положишь партбилет. Вместе с высокой должностью, солидным окладом, персональной машиной и дачей… Струсил батя и отвалил.

Доверчивая бабенка широко раскрыла глазки и размягчила спелые губы. Ее так и распирало любопытство, даже стало трудно дышать. Груди просто взбесились. Завирюха протянул руку и поддержал их — как бы ненароком не отвалились. Они оказались более твердыми, чем он думал.

— Зря вы так волнуетесь, здоровью навредите. Вон как колышитесь.

Женщина нерешительно отвела дерзкую руку. Дескать, не торопись, мужичок, всему свое время. Сам видишь, я не против, даже наоборот, но не на улице же ласкаться.

Завирюха понимающе кивнул и перенес руку с пышной груди на круглое колено. Естественно, под подолом. Возражений не последовало.

— А почему вы сами не взяли отцовскую фамилию? Ну, мать — другое дело, а сын…Полное право имели.

— Папаша запретил. Сказал: пока не свершишь героического поступка зовись Завирюхой. Сделаешься героем — признаю… Мать ему: пожалей сыночка, весь он в тебя — такой же рослый и курносый, дело ли жить безродному да незаконному. А батя уперся навроде барана. Не нужен, говорит, мне тюха-растюха, каких на Руси, как весной комаров, хочу геройского сына и все тут.

— Ишь какой мужик, — не то с осуждением, не то уважительно покачала женщина головой. Но крепкой руки, сжимающей её колено не убрала. Вроде, не заметила. — Героя ему подавай… Сам-то кто будет?

— Боюсь сказать — вдруг подслушают. Тайна не моя — государственная. Мигом снесут голову, а она у меня одна, запасной природа не придумала.

Увлеченный фантастическим враньем Завирюха и наэлектризованная мужскими ласками Евдокия начисто позабыли о позднем времени и об атакующих комарах.

— Кто здесь подслушает? — стыдливо поправила она задранный подол. — Вокруг — никого, все уже спят.

— И все же лучше — в доме.

Настойчивые поглаживания и нестерпимое любопытство сделали свое дело. Женщина заколебалась. Она отлично понимала, что собеседник напрашивается к ней «в гости» вовсе не от боязни быть кем-то услышанным, что его желание имеет более приземленную основу.

Ну, и что? Вот уже пятый год, как муж — на зоне, а она — живой человек, не бездушный манекен, одиночество для любой женщины — пытка, впору завыть волчицей.

Поколебавшись для вида, сторожиха поднялась и направилась к особняку. Едва не подпрыгивая от нетерпения, Завирюха последовал вслед за ней.

В комнате на первом этаже продолжение разговора не состоялось. Нет, Завирюха не набросился на женщину, как сокол на беззащитную куропатку, не стал срывать с неё одежду, не повалил на кровать. Подобные действия парень считал слабостью, недостойной мужчины. Он демонстративно снял обувь, расстегнул пояс брюк.

Евдокия часто задышала, с жирных щек скатываются капли пота. Нерешительно стащила кофтенку, откинула покрывало и вопросительно поглядела на партнера. Самой раздеваться или он поможет?

Завирюха помог. Не прошло и десяти минут, как голая баба забралась под простынь и закрыла глаза.

У парня — особая «технология секса», неоднократно испытанная. В последний раз он опробовал её на дочери дяди Семена — Дарьюшке. Та осталась довольной. Сначала дать телке понять, что он её хочет, потом осторожненько довести до любовной кондиции, раздуть тлеющий уголек, превратив его в жаркий костер. Уж после — настоящий приступ…

Обстановка — спокойная, торопиться некуда, никто и ничто любовникам не помешает. Евдокия сторожит особняк богатых «новых русских». Хозяева наведываются редко, больше обитают на собственой вилле где-то в Италии или Франции. Приедут в нищую Россию, с месяц поживут, поморщатся и улетают за границу.

Практически Евдокия живет одна. Холодильники забиты продуктами, тепло, сухо и, как говорил муж, мухи не кусают. Скучно, конечно, не без этого. Но и скука перестала донимать женщину с тех пор, как в соседнем особняке появились новые жильцы. В том числе, парень — весельчак, крепкий, красивый, вроде, без комплексов.

Заманивать не пришлось — сам подвалился. Затеял вечернюю беседу, когда вредные старушки-соседки разбрелись по своим норкам. Понимающий, опасается очернить её, дать сладкую пищу сплетням. Не потащил в заросли кустов возле забора, культурно намекнул на желание посетить её комнату.

И вот они вдвоем в пустом особняке.

Евдокия размышляла о неожиданном везении, прикрыв опухшими веками глаза, следила за раздевающимся парнем. Культурный мужичок, с понятием. Не набросился, не повалил, подождал пока «дама» не разденется и не ляжет в постель.

Завирюха деловито стянул штаны. Огорченно вздохнул. Вместо того, чтобы заниматься любовью с образованной красавицей, приходится разминать жирные телеса…

Заскрипела кровать, послышался очередной глубокий вздох женщины. Будто гудок тепловоза перед черным провалом тоннеля. Боевик рассмеялся. Надо же, вздыхает. Будто предстоят не сладостные обьятия, а средневековые пытки с последующим сожжениием на костре инквизиции.

Парень забрался на жирное бабье тело на подобии наездника, оседлавшего рослого скакуна. Приспосабливаясь, поерзал, потискал груди, помял жирный живот. Сладкие вздохи женщины участились, перешли в зверинный вой. Разогревать любовницу не пришлось — она окольцевала медлительного парня руками и ногами, с неженской силой втиснула его в себя…

— И как же звать твоего отца? — умиротворенно промяукала сторожиха, навалившись мягкой грудью на мускулистое тело боевика. — Теперь никто не подслушает… Получил свое — отвечай… Или недоволен? Можно повторить…

Вот это уже ни к чему, поморщился Завирюха. Расплывчатые формы женщины в сочетании с идиотской стыдливостью и откровенными ласками вызвали в нем приступ тошноты.

— Можно и поговорить, — увильнул он от согласия «повторить». — Как батю звать? Неужто сама не догадалась? Вот уйдет на пенсию — выдвину свою кандидатуру. Выберут, точно выберут! Ведь во мне шевелятся президентские гены… Только бы совершить какой-нибудь героический поступок… Какой именно, не подскажешь? С бутылкой под танк броситься или амбразуру закрыть своим телом?

— Амбразуру, — спрятала голову под мышкой парня сторожиха — С бутылками мне муженек надоел, каждый день — пьяный, каждое утро похмеляется. Мужняя баба или холостячка — не поймешь-разберешь… Так что лучше — амбразуру…

Снова обхватила руками и ногами, придавила грудью — не вырваться.

— Спать пора. Завтра продолжим. Ежели пожелаешь, конечно. Брать бабу силком никакого тебе удовольствия, слаще — добровольно…Надо итти, не то дружаны бросятся искать.

Завирюха потянулся за одеждой.

Евдокия поняла — парня не удержать, он насытился. Лучше согласиться на завтрашнее продолжение. Авось удатся оставить в своей постели до утра. Соскочила с кровати, обмоталась по самое горло простыней, зажгла свет.

— Погоди… как тебя величать?

— Сергеем, — поспешно «признался» Завирюха. — Зови Сергеем.

За время пребывания в банде он начисто позабыл свое имя, назвался первым пришедшим в голову.

— Сичас я тебе, Сереженька, яблочек соберу. Сам полакомишься, друзей угостишь. Хорошие яблочки, кислосладкие, сочные. Они в погребе лежат — свеженькие, будто вчера с дерева сняты. Я ими в военном санатории торгую — прямо-таки хватают, за полчаса — цельный мешок.

Любовник молча принял пакет с яблоками и вышел из особняка…

В арендованном двухэтажном коттедже — восемь комнат. Пять — на втором этаже, три — на первом. Генерал с лысым доходягой и вертлявой мамзелькой заняли верхотуру. Там у них — компьютеры, какие-то мигающие приборы, завалы книг и исписанной бумаги.

Одно слово — наука!

Внизу — Завирюха и два боевика. Угрюмые парни, лишнего слова не выдавишь, улыбаются только при виде бутылки или пухлого задка молочницы, продающей владельцам коттеджей свою продукцию. Парни, вроде, надежные, но вот беда — мозги проворачиваются со скрипом, пока дойдет до них сигнал тревоги — можно трижды доехать до Москвы и возвратиться обратно.

Поэтому и тревожится Завирюха, старается пореже покидать особняк.

Официально: крупный бизнесмен проживает с дочкой и её мужем. Побаивается покушения и поэтому содержит телохранителей. На вполне законных основаниях. Не верите? Проверяйте. Все бумаги в полном порядке.

Версия подкреплена солидными удостоверениями и паспортами, на виду лежит арендный договор, справки, выданные разными администрациями и префектурами. Настоящие, не поддельные. Один Бог знает сколько баксов перекочевало из кармана Пуделя в карманы чиновников.

Сунулся было в особняк участковый — познакомиться с новыми владельцами, заодно проверить, что они из себя представляют. Завирюха охотно впустил его в вестибюль, одарил приветливой улыбочкой. Здороваясь за руку, оставил в ладони лейтенанта сто баксов. И — замер, как охотничья собака при виде фазана. Как отреагирует на подобную вольность представитель власти? Возмутится или примет, как должное?

В соседней комнате боевики с автоматами в руках прижались к стене по обе стороны от двери.

Принял. Можно сказать, скушал с удовольствием. Даже многозначительно облизнулся, выпрашивая добавку.

— Где хозяин? — доброжелательно спросил он, пряча купюру в карман. — Дома?

— Занят, — обьяснил Завирюха. — Запретил беспокоить. Выпей, друг, за его здоровье.

Успокоенные боевики спрятали оружие. Один из них, повинуясь зову старшего, внес в вестибюль на разукрашенном подносе бутылку коньяка и две рюмки.

Выпили, зажевали дольками лимона, посыпанными сахарной пудрой.

— Здоров ли хозяин? — заботливо спросил мент. — В таком возрасте частенько сердце беспокоит…

Опытный мужик, изучая паспорт Иванчишина, даже возраст взял на заметку.

Завирюха взбодрил и без того пышную свою прическу. Вежливо склонился к участковому. Будто приготовился поведать ему важную тайну.

— Точно — болен. Сердце — чепуха, у него болячка пострашней. Недержание мочи. Круглосуточно сидит в обнимку с уткой. Не успеваем её опрастывать… Пьет и писает, писает и пьет… Прямо беда — замучились.

— Да, болячка_ядри её в корень, не позавидуешь. — посочувствовал лейтенант. На всякий случай осведомился. — У тебя и твоих ребят паспорта в порядке?… Понимаешь, требует начальство всех проверять, — неуклюже заизвинялся он. — Особо черных…

— У нас все белые. Коричневых, черных, голубых не держим, — беззаботно рассмеялся парень. — И все документы — в норме.

— Слава Богу, — облегченно задышал лейтенант. — И мне, и вам спокойней.

Он небрежно полистал поданные Завирюхой книжицы. В первой же нашел дополнительные сто баксов. Жестом фокусника слизал и эту бумажку. И снова облизнулся.

Шалишь, мент, здесь тебе не банк, больше не получишь. Касса закрывается.

Разочарованный участковый откланялся. Все в порядке, живите и радуйтесь, ваша милиция вас бережет. Выискивая желанную зацепку, придирчиво оглядывал стены вестибюля, фигуры кланяющихся боевиков, Медленно пошел к выходу — вдруг остановят.

С тех пор лейтенант один раз в неделю появляется в особняке. Будто в кассу для получения зарплаты. Жмется, мнется, снова и снова обнюхивает поданные паспорта, осведомляется о состоянии здоровья болящего хозяина, о работе водопровода и канализации, радио и телевидения. Покидает полюбившийся коттедж только после того, как положит в карман зеленую бумажку. Иногда — две. Так сказать, авансом, за слепоту и глухоту.

Повадился на халяву, каждый раз злобствовал Завирюха. Платил он, конечно, не из своих кровных — Пудель, не считая и, даже не спрашивая, субсидировал своего помощника.

Мысль о возможности сжульничать, к примеру, сказать, что участковому плачено значительно больше, не приходила в голову. Не потому, что действовали некие моральные законы — одолевала боязнь расправы. Слищком уж жестоко карал Пудель за более мелкие прегрешения. Узнает — под молотки. Так отделают провинившегося — ни одна больница не излечивает…

Дни шли за днями, недели — за неделями.

Иванчишин с помощниками вкалывал по черному. Старик поднимал Ковригину и Коврова в шесть утра. Торопливо пили поданный боевиками кофе с булочками и усаживались за столы. Часовой перерыв на обед и послеобеденный отдых, получасовой — на ужин. Отбой — в одинадцать.

Никаких телевизоров, никаких прогулок. Работать, друзья, работать, подгонял помощников генерал, отдыхать будем на том свете — времени отведено предостаточно.

Судя по веселому настроению старика, что-то у них получается, что-то склеивается. Ходит он, подпрыгивая, прищелкивая пальцами, напевая невесть какую игривую песенку.

Однажды, когда в коттедж доставили с какого-то завода небольшой продолговатый предмет, похожий по форме и по размерам на граненный стакан, ученые потребовали шампанского. Чокались, пили, произносили малопонятные тосты, смеялись.

Завирюхи все это — до фени. Он откровенно скучал. Охранять ученых бездельников с поехавшей крышей, следить за ними, наводить в особняке порядок — разве это можно называть работой, достойной настоящего мужчины?

Бурный, взрывчатый характер парня настойчиво требовал более активной жизни. Пусть с опасностями, но — жизни, а не прозябания.

Серые будни немного скрашивало общение с Евдокией, глупой и наивной бабой, которая верила в трепотню любовника. Только перед ней можно рисовать фантастические картины своего, якобы, высокого происхождения.

Но телка, похоже, вошла во вкус сексувльных упражнений и требовала многократного их повторения.

— Что я тебе бык-производитель? — не выдержал однажды Завирюха. — Получаешь два раза в неделю — хватит. Думаешь легко заполнить такую емкость, — раздраженно шлепал он по жирному, оплывшему животу. — Кормила бы салом да мясом — ладно, а то даешь одни любимые, черт бы их жрал, яблочки…

— Когда приманивал, што обещал? — обиженно верещала сторожиха, наваливаясь на парня. — Все вы — козлы вонючие, только и добиваетесь справить свое удовольствие. Бабы, мол, все стерпят, им так природой дадено — терпеть, наслаждаться не обязательно…А я вот хочу! — заканчивала она страстный монолог на самой высокой ноте.

— Наслаждайся на здоровье, разве я запрещаю? Только два раза в неделю, не больше, — устало отбрехивался Завирюха. — От твоих «наслаждений» скоро копыта отброшу, уже не хожу — передвигаюсь. С пшенки да макарон разве на любовь потянет?

— Говоришь, кормлю плохо? — наседала сторожиха. — А на прошлой неделе нахваливал жаркое… Сказано, целуй! — переходила она на приказную форму обольщения. — Покрепче и послаще! После накормлю — пельмени накрутила!

Пришлось подчиниться. Ради пельменей, по части приготовления которых Евдокия была настоящей мастерицей. Звериный вой, потное бабье тело, жирные груди — все это уже не возбуждало любовника — приелось.

Дошло до того, что Завирюха постепенно сократил общение с излишне страстной телкой сначала до одного раза в неделю, после — двух раз в месяц.

По вечерам Евдокия заявлялась в соседний особняк, отлавливала неверного мужика, красноречиво кивала ему в сторону своего коттеджа. Шагай, дескать, милок, ожидает тебя и мясцо и сальцо, и все остальное.

Угрюмые боевики многозначительно переглядывались, ехидно ухмылялись. Не подменить ли тебя, братан, на ночку другую? Мы со всем нашим удовольствием, постараемся, не подведем.

Отощавший и поблекший Завирюха отчаянно матерился, но, подстегиваемый повелительными взглядами сторожихи, плелся в её осточертевшую комнату. Не устраивать же «семейный» скандал!

Скоро произошли события, заставившие героя-любовника позабыть все свои горести. На третий или на четвертый день после праздника на верхотуре, Иванчишин потребовал к себе Завирюху.

— Подавай мне твоего бандитского босса, — счастливо улыбаясь, потребовал он. — Да поскорей, дело не терпит…