"Дочь банкира" - читать интересную книгу автора (Карасик Аркадий)

Глава 3

В очередной раз выпросив у матери третью часть скудной её зарплаты, Николай предупредил: возможно, появится только утром, друзья по школе организуют пикник на даче, в восьмидесяти километрах от Москвы. Заодно, появилась надежда устроиться на высокооплачиваемую работу. С первой же зарплаты вернет все долги, купит матери новую зимнюю обувку.

Не отводил предельно честных глаз, ласково улыбался. Постепенно он научился врать — делал это мастерски, с фантазией, ни разу не повторяясь. Ольга Вадимовна чувствовала вранье сына, но ей так хотелось, чтобы все это было правдой, что невольно она верила. Да и что страшного, если тридцатилетний парень немного развлечется в компании своих сверстников?

— Конечно, развлекись, Коленька, — согласилась она. — Устроишься на работу — не отдохнешь…

В десять вечера в распивочной — самый разгар веселья. Столиков и стульев хозяин не держал — выпивохи отоваривались возле стойки, сидя на высоких табуретах, или стоя за длинной, во всю комнату, полкой, сбитой из трех досок. Из напитков наиболее ценилась водка, запиваемая пивом. Закуска разнообразная, начиная с традиционной русской селедочки и кончая многочисленными сортами колбас.

В помещении — дымно, накурено. Отовсюду слышится мат, пьяный смех, женские взвизгивания.

Родимцев впервые занимался рэкетом, не знал, как подойти к очень уж щепетильному вопросу, что сказать? Но полагался на присущую ему способность фантазировать.

В первую очередь он осторожно оглядел дымное помещение. Ни один из пьяных мужиков не походит на боевика «крыши». Наверно, парни сидят вв задней комнате, пока их вызовут и они раскочегарятся, новоявленный рэкетир успеет слинять.

— Хозяин, можно побазарить без свидетелей?

Грузный, за сто килограммов, полуармянин-полугрузин что-то приказал подавальщице и та подхватила под руку навалившегося на стойку пьяного, потащила его в угол. Больше рядом никого не было — посетители предпочитают пировать в полутьме возле стен.

— Гавари.

Николай помедлил, ещё раз оглядел помещение. В основном — алкаши. На всякий случай наклонился над стойкой. Полуармянин тоже приблизил голову к парню. Ходили упорные слухи — подрабатывает наркотой, если так — решил: спортивного телосложения парень попросит дозу.

— Время сейчас аховое — убивают, грабят, — издали начал Родимцев. — Вот и твою распивочную могут пустить под молотки. Опомниться не успеешь — нищий. Перебьют оборудование, расколошматят мебель, дай Бог, самому остаться живым.

— Нэ гавары, друг, страшно жить…

— Вот-вот, страшно. А я могу помочь. В десантных войсках служил, разным приемчикам, и с оружием и без оружия, обучен. Возьму недорого. Не согласишься — пожар может быть, землетрясение, витрины побьют, посуду — в крошево. Сам должен понимать, что случается, когда отказываешься платить.

Он ожидал испуга, когда лицо собеседника бледнеет и глаза расширяются. Был готов к тому, что хозяин бросится к телефону вызвать милицию. Но того, что произошло даже представить себе не мог. Полуармянин безбоязненно ухмыльнулся, ещё ближе наклонился к рэкетиру.

— Ай, спасыбо, дарагой, вэк буду малыться. Жену и дэтэй заставлю. Хочешь охранять мое заведение, крышей сделаться, да?

Еще чего не хватает — охранять? Главная и единственная задача — выкачать у владельца распивочной пару тысяч баксов. На полгода райского блаженства с Симочкой.

— Что-то вроде этого, — «рэкетир» неопределенно пошевелил перед носом полуармянина пальцами. — Сейчас выплатишь авансик и — трудись, замолачивай деньгу.

— Авансик, гаварыш, дарагой? — издевательски расхохотался хозяин. — Так вот, есть уже у меня крыша, отстегиваю ей…

Не переставая благодарить и сочувствовать, он кому-то кивнул. Сразу же из-за стойки вышли два накачанных парня и медленно, с показной ленцой, подошли к новоявленному конкуренту. Хозяин предусмотрительно отошел в сторону — как бы не пострадать во время неминуемой схватки.

— Не будем, мужик, мешать коммерсанту — выйдем, побазарим на свежем воздухе.

— А мне и здесь неплохо, — чувствуя наплывающую злость, которая медленно туманила сознание, сквозь зубы прошипел Родимцев. И здесь тоже схвачено! Значит, и сегодня к Симке ему не попасть. — Если вам душно, разрешаю прогуляться!

Он ожидал взрыва, был готов нырнуть под посланный в него здоровенный кулак и ответить ударом в челюсть. Но белобрысый внезапно рассмеялся.

Зато его напарник — чернявый, наверняка, кавказец — наклонил голову, на подобии быка, которому сунули под нос красную тряпку.

— Вот что, сявка подзаборная, шевели ходулями, пока они целы.

В доказательство откинул полу клетчатого, «клубного» пиджака и показал заткнутый за ремень пистолет.

Неожиданно туман нестерпимой ярости рассеялся, вместо него — болезненное любопытство. Наличие у противника оружия не особенно взволновало недавнего десантника — во время армейской службы научился защищаться и нападать. Но для задуманной расправы над рэкетирами, захватившими е г о заведение, требуется простор. Родимцев терпеть не может замкнутых помещений, где не развернуться, не уйти от удара, тем более, от пули. Поэтому он лениво потянулся, пренебрежительно бросил на мокрую от пива стойку сотенную бумажку.

— Ну, ежели приспичило побазарить на улице, ради Бога… Хозяин, плачу и за себя и за этих фрайеров!

И пошел впереди, покосившись на большое зеркало возле дверей. Так и есть, у белобрысого — тоже пушка, только не за ремнем — в боковом кармане пиджака. То-то он ощупывает левую сторону груди и показательно морщится. Дескать, сердце прихватило, как бы не окочуриться.

Из— за стойки выглянул ещё один парень -сильный, здоровенный, одетый в такую же куртку, как и его дружаны. Третий? Пожалуй, многовато, особенно, если у него тоже пушка.

Дело предстоит не шуточное — с голыми руками против двух, а то и трех, «макарычей». Удивительно, но грозная опасность предстоящей расправы успокоила Родимцева. Он мысленно пробежался по тренированным мышцам, одним приказал расслабиться, но быть в готовности, другим — отрепетировать знакомые приемчики.

Слава Богу, третий телохранитель полуармянина на улицу не пошел. Наверно, решил, что два дружка и без его участия легко отметелят наглого конкурента.

— О чем базар? — Николай остановился спиной к стене дома, в двух шагах от угла улицы. — Или вы держите заведение для собственных нужд?

— Именно так, — прошипел чернявый, доставая пистолет и покачивая его на ладони. — Уматывая отсюда, щипач, и забудь адрес… Понятно? Иначе — залетишь за беспредел. Ежели останешься живым, долго станешь ремонтироваться в больницах.

— Ну, зачем так грубо? — остановил напарника белобрысый. — Мальчик — хороший, понятливый, он сделает все, что ему дяденьки скажут… Ведь сделаешь? — благодушно спросил он у Николай, вынимая из кармана пистолет. — У нас за непослушание одно наказание — пуля, — уже не скрывая угрозы, внятно проговорил он.

— Ах, даже так? — притворно заюлил Родимцев. — Ой, как страшно! С неделю не усну… от смеха!

Внезапно он обеими руками ухватил запястье белобрысого, рванул на себя и с силой ударил его локтевым сгибом о подставленное колено. Хрустнул сломанный сустав, белобрысый взвыл дурным голосом. Николай подхватил выпавший из сломанной руки пистолет и метнулся за угол. Во время — чернявый несколько раз выстрелил и бросился следом. Ответный выстрел беглеца свалил его на тротуар.

Поворот… ещё поворот… Проходной двор, который на всякий случай Родимцев изучил перед посещением распивочной… Слава Богу, подвернулся автобус…

Перед тем, как войти в материнскую квартиру, неудачник с полчаса посидел на скамейке. Успокаивался и репетировал предстоящее об»яснение.

Черт дернул ввязаться в драку, покаянно думал он, выписывая веткой на пыльной земле замысловатые вензеля. Сказал бы: извините, парни, думал, что заведение бесхозное, сижу на мели, в кармане — пустыня Сахара. Чернявый побрызгал бы слюной, белобрысый посмеялся. Все дела. А он испортил руку одному, придырявил второго. Значит, неприятности — впереди, бандиты не любят, когда им наступают на мозоль.

Еще одна проблема — пистолет! Выбрасывать на помойку не хочется — с детских лет Родимцев сохранил какое-то трепетное отношение к оружию. Держать дома — опасно, вдруг нагрянут с обыском? Спрятать? Где?

Николай оглядел территорию двора. Детская площадка, заставленная легковушками, сиротливо висящие качели, палисадник со сломанным ограждением… Все — на виду.

И вдруг парень представил себе небольшой лесок, отделяющий жилой дом от детского садика. Там растет толстенный развесистый дуб, в котором наверняка имеется подходящее дупло.

Интуиция не обманула — чуть выше человеческого роста — незаметное с земли углубление. Завернутый в носовой платок «макарыч» вошел в него, будто в родную кобуру. Придирчиво оглядев со всех сторон дерево, Родимцев удовлетворенно кивнул и пошел к родному под»езду…

— Коленька, ты? Говорил — утром появишься, а сам… Что, пикник не состоялся, да?

— Какой там пикник, — досадливо отмахнулся сын. — Фимка заболел, а мы собирались — к нему на дачу, — с ходу придумал он несокрушимую версию несостоявшейся пьянки. — Пришлось перенести на следующую неделю, — Николай на всякий случай зарезервировал возможное исчезновение. — Симка не звонила?

Мать поджала губы, насупилась. После первого же знакомства она невзлюбила любовницу Коленьки. Скорей всего эта необ»яснимая на первый взгляд антипатия шла от материнской ревности. А может быть, от материнского прозрения? Усмотрела невесть какую опасность, грозящую её «птенцу».

— Заколдовала она тебя, Коленька, заколдовала. Я была у одной бабушки, показала ваши фото: твою и Симкину…

— Мама, перестань верить разным проходимцам! Вроде, культурный человек, инженер, а шастаешь по колдуньям… Значит, никто не звонил?

Вдруг мать скрывает звонок Симки, вдруг та соскучилась и разыскивает исчезнувшего любовника?

— Как же, как же, — заторопилась Ольга Вадимовна. — Твой армейский дружок об»явился. Тыркин. Просил позвонить.

Недобрые предчувствия охватили Родимцева. Окурок не терпит телефонной трескотни, если нарисовался — наверняка, по серьезному делу.

Николай плотно закрыл дверь в свою комнату, набрал знакомый номер.

— Окурок, ты?

— А кто еще? Наташка хахалем ещё не обзавелась — устраивает мое «обслуживание»… Слушай, Колька, базар не для телефона — обязательно нужно встретиться.

— Где? Когда?

Длительное молчание. Видимо, Семка мысленно ищет свободное «окно» в своем перегруженном расписании. Казалось бы, человек работает на одном месте — в морге, больше ничем не занимается, свободен, как птаха. Но Окурок всегда занят, не может валяться на диване перед телеком или балдеть на улице, обязательно должен с кем-то встречаться, кого-то ожидать. Непременный посетитель всех выставок, презентаций, премьер. Неизвестно, как он узнает об этих мероприятиях, но неизменно появляется с широкой улыбкой на скуластом лице и несокрушимой уверенностью — пропустят, не откажут.

— Давай завтра у входа в метро «1905 года», возле памятника. В двенадцать сможешь? Только без опозданий, у меня каждая минута на счету.

— Буду.

Николай постарался не опоздать. Правда, для этого пришлось выйти из дому с запасом в сорок минут, но после короткой схватки возле распивочной нужно быть максимально осторожным. Белобрысого он не боялся — сейчас, небось, валяется на больничной койке с загипсованной лапой. Чернявый тоже либо убит, либо подранен — после выстрела покачнулся и сполз по стене на землю. Но из головы не выходит третий телохранитель, выглянувший тогда из-за стойки. Вдруг там он был не один?

Поэтому Родимцев ежеминутно оглядывался, старался держаться подальше от припаркованных легковушек и от подозрительных, по его мнению, прохожих. Все эти меры предосторожности требовали затрат времени и нервов — постоянное напряжение ззмучило парня.

И все же он успел ровно в двенадцать появиться возле громоздкого памятника. Тыркин уже был на месте — расхаживал, поглядывая на часы и недовольно морщась.

— Наконец, появился. С тобой лучше не сговариваться, обязательно подведешь под монастырь!

— Выбрось свои тикалки! Сейчас — без трех минут двенадцать… Снова торопишься куда-то, торопыга?

Семка довольно рассмеялся. Будто по душе ему пришлось новое прозвище — торопыга.

— Ретро-парад легковушек. Неужто не слыхал? — Родимцев, сдерживая улыбку, отрицательно покачал головой. В ответ — соболезнующая гримаса. Дескать, сочувствую. — Тачки-старушки, начиная аж с середины прошлого века… Представляешь картинку?… Начинается в час дня. Оттуда проскочу на Старый Арбат — художники-модернисты показывают свои работы. Потом…

— В Белый Дом на брифинг не собираешься? Или не пригласили?

Возмущенный бестактным предположением — не пригласили! — Тыркин замахал ручищами наподобии корабельного сигнальщика. Язык заработал с удвоенной скоростью. Николай слушал, одновременно отслеживал появившуюся из метро группу парней. Не по его ли душу? Нет, слава Богу, прошли мимо, к рынку. А это кто? Похож на вчерашнего чернявого, которого он пометил пулей…

— Все, Окурок, кончай трепаться! И ты торопишься, и мне недосуг бредни выслушивать. Зачем звал?

Остановленный «на скаку» Окурок застыл в уморительной позе. Правая рука — на затылке, левая поднята на уровень подбородка, рот открыт, глаза недоуменно расширены.

— Звал, говоришь?… Ах, да, вспомнил! — Семка с такой силой стукнул открытой ладонью по своему массивному лбу, что обычный человеческий череп не выдержал бы — раскололся. — Только одно условие — молчок. Прознает Наташка — рухнет моя семейная житуха. Обещаешь?

Николай вспомнил школьные манеры, щелкнул ногтями по зубам, провел ребром ладони по гортани. В дословном переводе — ничего мне не кусать и не глотать, если растреплюсь.

— То-то, — удовлетворился клятвой Окурок. — Вообще-то, я поклялся Наташке никому ни слова, но мужская дружба — прежде всего.

— Да, кончай ты вилять хвостом, будто провинившийся пес. Дело говори!

Окурок обреченно вздохнул, ещё раз проверил ладонью прочность своего лба. Видимо, нелегко давалось ему нарушение слова, данного жене.

— Моя Наташка и твоя Симка — давнишние подружки. Об этом я тебе уже говорил… Секретов друг от друга у них не существует. Вот и открылась Симка… Хахаль у ней завелся, и не простой — фээсбэшник, не то капитан, не то майор — врать не буду.

— Как это — хахаль? — не понял Николай. — А я кто?

— В том то и дело, дружан! Ловко устроилась эта сука — с двух мужиков тянет. Наташка говорит: фээсбэшник — Антоном его звать — нательный крест Симке подарил, с бриллиантами… Хвасталась, лярва вонючая. И ещё сказала: Колька, дескать, больше ей подходит, в постели лучше «работает», но нищий он, а Антон — богатый… Представляешь? Наташка, конечно, возмутилась, но что этой шкуре до возмущений честной девахи?

Родимцев вспомнил какими страстными ласками одаривает его любовница, когда он приносит ей очередную порцию баксов, как стонет под ним или на нем, осыпая ласковыми словечками. На душе сделалось мерзко, будто туда высыпали целый самосвал мусора.

А Окурок, преодолев данную жене клятву молчать, безостановочно поливал Симку самыми дурнопахнущими сравнениями и кличками. Говорил, с каким бы он наслаждением разорвал её пополам, засунул меж ног бутылку из-под шампанского, вырезал груди, располосовал живот.

— Только ты, Колька, не особо переживай. На наш век баб предостаточно, успевай приходовать. У Наташки ещё одна подружка имеется — сдобная, веселая, аппетитная. Не чета вонючей Симке. Сговоримся — познакомлю… Ой, время-то! — вскрикнул Семка, глянув на часы. — Ретро-парад вот-вот начнется… Будь здрав, дружан, звони, не забывай!

Расталкивая очередную, выплеснувшую из метро, толпу пассажиров, Окурок исчез.

Первое желание оскорбленного парня — достать из дупла пистолет и выпустить в Симку всю обойму. Представил себе мертвую девушку и ужаснулся. Нет, убивать её он не станет — пусть живет. Просто покажет ей ствол пистолета, посмотрит в лживые глаза, повернется и уйдет. Навсегда.

Через несколько дней буря, поднятая в душе парня откровениями Окурка, поутихла. Где гарантия того, что Наташка не соврала? Позавидовала счастью подружки и решила полить это счастье вонючим варевом. И такое ведь может быть! Значит, единственный выход — навестить симкину квартиру и откровенно поговорить. Но это решение выполнимо только при наличии минимум двухсот баксов — за меньшую сумму Симка не откроет дверь.

И Родимцев бросился к знакомым матери. Родственники отработаны, ни цента не дадут, друзья, типа Окурка, сами сидят на подсосе. Невостребованными остались люди, вместе с которыми мать работает. Но как это сделать? Возьмет та же Надежда Викторовна и позвонит матери. Так и так, твой сын обратился с просьбой дать в долг. Реакция может быть ужасной — вплоть до сердечного приступа, мать — слишком самолюбива.

И все же придется рисковать!

Надежда Викторовна выбрана из-за того, что — состоятельная женщина. Сама, конечно, как и мать, получает мизер — в институте вот уже полгода не выдают зарплату. Но у неё муж — владелец престижного магазина женской одежды. Напрямую обращаться к нему не только бесполезно, но и опасно — не только ни копейки не даст, жмот вонючий, но и растрезвонит повсюду о нищих Родимцевых.

Жили Егоровы в районе Беляево. Рано утром Николай занял наблюдательный пост на соседней с домом детской площадке. Сел на лавочку под прикрытие разросшихся кустов и принялся наблюдать за под»ездом. Ровно в половине девятого, сыто отрыгивая, появился бизнесмен. Огляделся по сторонам, взглянул на небо — не группируются ли там тучи, угрожая дождем? — и успокоенный уселся в ожидающую его иномарку.

Выждав минут пятнадцать — не возвратится ли предприниматель за забытым дипломатом? — Родимцев вошел в под»езд, поднялся на лифте и позвонил в дверь, оббитую по металлу коричневой кожей.

— Кто там? — опасливо спросил мелодичный женский голос.

— Это я, сын Ольги Вадимовны, — в меру взволнованно представился Николай.

— Коля? Что-то по голосу не признаю… Встань, милый, напротив глазка.

Пришлось изобразить на лице подхалимистое выражение, передвинуться на середину лестничной площадки. Будто позирует перед об»ективом фотоаппарата. Женщина, убедившись в том, что за дверью — не убийца или грабитель, а сын подруги, открыла.

— Ты уж прости, милый Коленька, приходится прятаться дома, по нескольку раз перепроверяться… Проходи на кухню, присаживайся. Сейчас сварю кофе, достану булочки.

— Да я ненадолго, теть Надя. Тороплюсь на работу… Просьба есть… Маленькая, но для меня — очень важная…

— Слушаю тебя.

Надежда Викторовна уселась по другую сторону кухонного стола, скрестила под массивной грудью полные руки. Отказ от предложенного угощения немного обидел её, но она отлично понимала — парень не на гулянку торопится, на работу. А это для супруги предпринимателя — святая святых.

— Поверьте, теть Надя, мне стыдно просить, — в ответ — поощрительный кивок. Дескать, ничего стыдного, чай, свои люди. — Мама бедствует — ни приличной обуви, ни нарядов. Сами знаете, каково сейчас нам. У отца — другая семья, я зарабатываю мизер… Вот и приходится…

— Можешь не извиняться — все понятно. Хороший ты мальчик, Коленька, не чета нынешней молодежи, о маме заботишься, — расчувствовалась женщина, даже вытерла выступившие слезы. — Сколько?

Николай заколебался. Запросить мало — прогадать, много — вдруг откажет.

— Вы же знаете, теть Надя, сколько сейчас стоит та же модная обувь. А покупать маме старье — стыдно.

— Шестьсот долларов хватит?

Конечно, маловато — максимум на две недели проживания в раю, но не торговаться же.

— Должно хватить, — уклончиво проговорил он. — Вы не сомневайтесь, на работе пообещали выплатить сразу за три месяца. Думаю, через пару недель верну долг.

— Не к спеху, не волнуйся. Когда получишь, тогда и вернешь…

Возвращался от Егоровых осчастливленный парень бегом. Даже напевал какую-то сумбурную мелодию. Может быть поэтому не сразу заметил двух амбалов сидящих в белом «жигуленке».

— Он?

— Точно. Мелкая сявка, но вредная, навроде клопа. Длинному руку повредил, Кабану плечо пулей пометил… Давим?

— Давай. Уйдет в метро — не достать.

«Жигуль» рванул с места и помчался на беззаботно напевающего Родимцева. Спасла его от гибели интуиция и ловкость. Неожиданно обернулся и тут же прыгнул на капот машины, развернулся, ногами вышиб лобовое стекло, ослепил водителя. Перекатился и спрыгнул с машины за мгновение до её столкновения с припаркованным возле какого-то магазина грузовиком.

Крик боли, взрыв бензобака. Родимцев не стал дожидаться появления милиции — добежал до входа в метро, слетел по лестнице.

Через час с небольшим, начисто позабыв о трагическом происшествии на улице, он названивал в знакомую дверь. Радостный, торжествующий победу. В этот момент он не думал ни о преследующих его бандитах, ни о любовнике Симки, ни о недавнем решении разобраться с ней.

— Кто?

Услышав голос девушки, Николай, вместо ответа, поднес к глазку бумажку в сто баксов.

— И это все? — не открывая, презрительно спросила Симка. — На полчаса хватит — чаем напою и — адью, милый, до следующей зарплаты.

Она открыла дверь, запахнула халатик и, присев на корточки, достала из шкафчика знакомые шлепанцы. Видимо, звонок разбудил её — заспанная, теплая. Направилась на кухню готовить обещанный чай, но Николай остановил. Молча выложил на тумбочку все добытые баксы.

— Вот это другое дело, — промурлыкала девушка. — Тогда можешь переодеться…

Чаепитие завершилось постелью. Симка была необычайно нежна и активна, стонала, именовала его «котенком», «силачем», «любимым». Уставший, разнеженный, парень более или менее пришел в себя только через несколько дней. Если всего-навсего за шестьсот баксов такое блаженство, то что будет, когда он приенесет пару тысяч? Только откуда их взять?

Через неделю жизнь вошла в норму. По утрам девушка приносила завтрак в постель, полуголая устраивалась рядом с Николаем, дурачась, кормила его с ложечки, подавала подсушенные, горячие бутерброды.

Ничто не предвещала грозу, но спустя полмесяца она все же разразилась.

— Так и будешь сидеть на моей шее? — сухо спросила Симка за ужином. — Или рассчитываешь, что несчастных шестьсот баксов хватит на всю оставшуюся жизнь?

— Разве ничего от них не осталось? — глупо улыбаясь, спросил Родимцев, поглаживая оголенное девичье коленко. — Или твой фээсбэшник платит больше?

Девушка побледнела. Не от страха разоблачения — от уязвленной гордости. Отшвырнула дерзкую мужскую руку, запахнула халатик. Встала во весь рост.

— Ты что меня за проститутку держишь, щипач несчастный? Да, Антон, не в пример тебе, способен обеспечить любимую женщину. Собирай свои шмотки и забудь мой адрес, понял?

Выставила на пол в прихожей вместительную сумку, принялась сбрасывать в неё мужское белье, рубашки, спортивный костюм, обувь, туалетные принадлежности. Застегнула сумку, выпрямилась…

— Долго прикажешь ожидать? Кому сказано, уматывай!

Гнев захлестнул парня. Он поднял сжатый кулак и… опустил его. Прямо в лицо ему смотрел пистолетный ствол. Тонкий пальчик лежал на спуске, ещё мгновение и вылетит пуля.

— И ты сможешь выстрелить?

— Не сомневайся. Считаю до трех. Раз!

— Значит, выгоняешь? А как же быть со стиральной машиной, которую я купил? С видаком? С мягкой мебелью?

— Я тебе стирала, убиралась, готовила еду, спала с тобой. Поэтому все, что здесь есть — мое… Два!

Левый глаз прищурен, пистолетный ствол переместился, нацелившись на левую половину груди.

Родимцев решил не искушать судьбу — вышел не лестничную площадку. Вслед вылетала тяжелая сумка. Остановился, не позволяя выдвинутой ногой захлопнуть дверь.

— Слушай меня внимательно, сучонка. Наш базар ещё не закончен — он впереди. Все равно достану тебя, так и знай!

И ушел. Естественно, к матери — в единственное убежище от всех невзгод. Автобусом не воспользовался — тащил плотно набитую пожитками сумку и мечтал о… примирении с неверной любовницей.

Утром следующего дня его разбудил телефонный звонок. Николай подумал — звонит опомнившаяся Симка. Извинится, пригласит окончательно переселиться к ней. Господи, какое это будет счастье! Еще не распакованная сумка стоит в углу прихожей, будто приглашает хозяина отправиться на постоянное местожительство.

Но звонила не Симка. В трубке — мужской голос. Некая помесь баса и тенора.

— Николай Родимцев?

— Я… Кто это?

— Слушай меня внимательно, парень. Говорит с тобой Антон… Слыхал такое имячко?

— Слыхал, — выдохнул Родимцев, чувствуя, как в нем зарождается ярость.

— Вот и хорошо, что слыхал, — с легкой насмешкой проговорил фээсбэшник. — Просто решил тебя предупредить. Еще один визит к Симочке, тем более, попытка угрожать ей и я отправлю тебя туда, где ни мать, ни друзья не отыщут. Как говорится, на всю оставшуюся жизнь… Понятно излагаю?

— Мои отношения с телкой — только мои. А угрожать мне не стоит — сам кого-угодно могу пустить под молотки. В том числе, и тебя.

— Ну-ну, — все так же спокойно и насмешливо, без раздражения или гнева, промолвил Антон. — Мое дело предупредить. Раз ты не согласен пойти на мировую — приму свои меры… Будь здрав, будущий зек!

Родимцев положил трубку и забегал по квартире. Ненависть к сопернику переполняла его, требовала немедленного выхода. Вспомнил о спрятанном в дупле дуба «макарыче». Достать бы его, купить на подпольном рынке запасную снаряженую обойму, подстеречь Антона возле симкиного дома и разрядить в него пистолет.

Он понимал, не мог не понимать, что противостояние с представителем могущественной Службы госбезопасности ни к чему хорошему не приведет. Тем более, с учетом пасущих его бандитов. Слишком разные «весовые категории» и возможности. И все же сдаваться Николай не собирался.

— Что с тобой происходит, Коленька? — испуганно спросила Ольга Вадимовна. — Что случилось?

— Ничего особенного, мама… У меня — просьба. Будут стучать в дверь — не открывай. Если даже милиция. К телефону не подходи и сама старайся звонить пореже. По вечерам задергивай шторы, по возможности не зажигай свет…

— Ты чего-то боишься? Думаешь, мы долго выдержим жизнь запечных тараканов? Ты что-то скрываешь, милый, лучше скажи честно, кто тебе угрожает?

Николай, не отвечая, заперся в совмещенном туалете, открыл воду и, бездумно глядя на наполняющуюся ванну, принялся строить планы подпольной своей жизни.

Сидеть в темноте, прислушиваясь к каждому звуку вне квартиры, не подходить к телефону, громко не разговаривать, короче самого себя похоронить — действительно, долго не выдержать. О матери Родимцев не думал, по его мнению, все они, родительницы, созданы только для того, чтобы охранять покой своих детей, обеспечивать им беззаботное и, главное, безопасное существование.

— Коленька, у тебя все в порядке? — забеспокоилась за дверью мать. — Сердце не болит?

— Нормально, — недовольно буркнул Николай. — Успокойся, мама, ничего мне не грозит. Просто не люблю ментов. А они могут появиться. Тот же участковый… Ежели позвонит, скажи: уехал, мол, сын, на Север зашибать деньгу.

— Скажу, — покорно согласилась Ольга Вадимовна…