"Узорчатая парча" - читать интересную книгу автора (Миямото Тэру)
Госпожа Аки Кацунума!
Прочел Ваше письмо. Изначально я не намеревался писать ответ. Но прошло какое-то время, и я осознал, что и у меня накопилось немало невысказанного, так что после некоторых сомнений и колебаний я все же решил взяться за перо.
Вы изволили написать, что наш разрыв носил какой-то необъяснимый, сумбурный характер. На это могу сказать, что Вы абсолютно неправы. Лично у меня имелись вполне определенные, ясные причины. Я имею в виду ту самую злополучную историю, что произошла со мной. Будучи женатым человеком, я вступил в связь с посторонней женщиной, в результате чего попал в крайне неприглядную ситуацию. Такому не может быть оправдания. Считаю это достаточно веской причина для развода. Я поставил в неловкое положение очень многих людей. Я и сам пострадал, но рана, нанесенная мне, была ничтожной по сравнению с Вашей. Я также нанес огромный моральный ущерб Вашему отцу и компании «Хосидзима кэнсэцу». Так что вполне естественно, что я попросил у Вас развод. Полагаю, на этом данную тему можно закрыть.
Свое письмо я хотел бы начать с другого. Я хочу рассказать о том, какой характер носили наши отношения с Юкако Сэо. Наверное, это необходимо сделать хотя бы из соображений приличия и уважения к Вам. Потом я хочу принести Вам свои извинения за то, что столь долгое время обманывал Вас. Так что, надеюсь, Вы поймете, почему я умолчал об этом при разводе.
Возможно, Вы сочтете мое заявление чересчур театральным, но дело в том, что мне не хотелось причинять Вам еще большую боль. Однако и Вы скрыли от меня то, что встречались с отцом Юкако Сэо! Признайся Вы в этом, может статься, и я бы умерил гордыню и рассказал все, как было, – еще в тот день, когда мы гуляли в больничном дворе. Но Вы промолчали. Вы пишете мне о своей интуиции. Читая письмо, я убедился в том, какая же это страшная штука – женская интуиция! Она позволяет проникнуть в сокровенную суть вещей…
С Юкако Сэо я познакомился еще в школьные годы, когда учился во втором классе школы средней ступени. После смерти родителей меня забрали к себе родственники по матери, жившие в городке Майдзуру. Это была супружеская пара по фамилии Огата. Детьми они не обзавелись, и даже, кажется, собирались усыновить меня. Но я тогда был в очень трудном возрасте, четырнадцать лет, а потому ни я сам, ни Огата не знали, как сложатся у нас отношения, и мы решили какое-то время просто пожить вместе, не оформляя бумаг, посмотреть, что из этого выйдет. Таким образом я оказался в доме Огата и стал ходить в местную среднюю школу. С той поры прошло двадцать лет, и я почти не помню тот период – каким я был, какие мысли занимали меня. Лишь одно я помню отчетливо даже теперь – чувство жуткого одиночества, какой-то богооставленности, что охватило меня, когда я сошел на станции Хигаси-Майдзуру. У меня даже сердце сжалось тогда от тоски. Городок Хигаси-Майдзуру, насквозь продуваемый леденящим ветром с моря, показался мне убогой дырой, загадочно мрачной и унылой. На самом деле то был тихий городишко в северной части префектуры Киото, на берегу Японского моря. Зимой он завален снегом, летом там влажно, как в бане, весной же и осенью небо застилают плотные тяжелые тучи. На улицах редко встретишь прохожего, только соленый ветер несет клубы пыли… Не могу передать, сколь остро мне захотелось обратно, в Осаку. Но возвращаться было некуда. Супруги Огата, похоже, вскоре горько пожалели о том, что взяли меня к себе. Мы так и не смогли привыкнуть друг к другу. Проходили дни, а я все стеснялся и дичился, Огата тоже чувствовали себя не в своей тарелке. Дядя служил в городской пожарной команде и был честным, добросовестным человеком. Тетка, родившаяся и выросшая в Майдзуру, отличалась ровным, спокойным нравом. Они оба просто из кожи лезли, пытаясь заменить мне родителей, но я наглухо закрыл свое сердце, и они стали явно тяготиться мною.
И в школе я ни с кем так и не подружился. Наверное, мои одноклассники тоже не знали, как держать себя с молчаливым мальчиком из большого города, только что потерявшим родителей. Прошло несколько месяцев, а я так и не мог привыкнуть ни к школе, ни к дому супругов Огата. Однако за это время произошло нечто такое, что перевернуло всю мою душу. Я безумно влюбился. Девчонки обожают всякие сплетни, и они постоянно шушукались об одной моей однокласснице, что та, мол, крутит роман с каким-то парнем из старшей школы, что уже познала мужчин, что из-за нее устроили драку мальчишки из дурных компаний, ну и так далее. За ней прямо-таки тянулся шлейф подобных слухов. Так вот, единственной радостью за время непродолжительной жизни в Майдзуру была для меня любовь к этой девочке, которую звали Юкако Сэо. Запершись в своей комнате, которую отдачи мне супруги Огата, я писал Юкако Сэо письма, ни одно из которых так и не опустил в ящик. Написав письмо, я запечатывал его в конверт, несколько дней хранил в столе, спрятав под бумагами, а потом сжигал на пустыре за домом. Вспоминая сейчас о тех днях, я прихожу к выводу, что это была не мимолетная влюбленность зеленого юнца, а безумная, всепоглощающая страсть. Возможно, таким образом я просто пытался как-то заполнить тоскливую пустоту души. Как бы там ни было, я только издали, украдкой любовался ее профилем, ее движениями, и даже не пытался заговорить с ней, высказать ей свои чувства. Да, чувства мои были глубокими и обжигающе-пылкими, но все-таки я в свои четырнадцать лет еще оставался сущим ребенком. А Юкако Сэо на фоне своих ровесниц казалась такой изысканной, такой взрослой… Она и смеялась, и разговаривала, и ходила как-то иначе, чем все. Даже ногу на ногу клала как-то особенно, по-своему. Возможно, сама атмосфера мрачноватого и почти безлюдного приморского городка придавала особую, мистическую загадочность окружавшей эту девочку ауре. Всякий раз, выслушивая очередную непристойную историю про Юкако Сэо, я ощущал, как вскипает во мне любовное чувство. Мне казалось, что эти толки и пересуды, отдававшие некой греховностью, даже «шли» ей, делали еще привлекательней. Мне она казалась просто блистательной красавицей.
В тот день в начале ноября дул характерный для Майдзуру отвратительный холодный ветер. (Вы, возможно, посмеетесь над тем, что я, расчувствовавшись, пустился в воспоминания, но всякий раз, когда я думаю о том, как Юкако Сэо сама оборвала свою жизнь в гостиничном номере, мне с болезненной отчетливостью вспоминаются те события двадцатилетней давности.)
После занятий в школе я решил немного прогуляться и вышел из дома, направившись в сторону порта. Уже не помню, куда и зачем я тогда шел. В восточной части извилистого залива Майдзуру был полузаброшенный порт Майдзуру-Хигаси, где швартовались небольшие рыбацкие суденышки. Ломаная линия грязного волнолома, пронзительные крики чаек, перекрывающие рев дизельных моторов… Облокотившись на волнолом, я постоял, созерцая портовый пейзаж. В то время сам вид моря наводил на меня гнетущую тоску, и мне отчаянно хотелось назад, в Осаку. Я смотрел на небо, и оно казалось мне ужасающе мрачным, меня затопляла любовь к покойным родителям. В тот день на меня нашло такое же настроение. Глядя на неторопливые волны, я предался мечтам о том, как мне вернуться в Осаку. Человек – престранное создание. Порой в памяти с потрясающей яркостью сохраняется какой-нибудь очень далекий и совершенно незначительный эпизод. Я, например, отчетливо помню, как позади меня проехала на велосипеде женщина с сидевшим на багажнике ребенком. Голова у нее была повязана полотенцем. Лишь на мгновенье я встретился взглядом с захлебывавшимся от плача малышом, но до сих пор помню его припухшие от плача глаза. Когда его плач стих в дали, я повернулся в сторону порта, снова облокотившись о волнолом, – и вдруг увидел медленно бредущую Юкако Сэо. Она была в школьной матроске. Погруженная в свои мысли, девочка не замечала меня. Едва не уткнувшись в меня, Юкако резко остановилась. Я замер в полной растерянности, а она сердито уставилась на меня. Хотя мы учились в одном классе, до того дня не обменялись друг с другом ни словом. Но тут Юкако вдруг спросила, что это я делаю в таком месте. Я промямлил что-то невразумительное, запинаясь и путаясь. Как-то задумчиво, словно прикидывая что-то, она сообщила, что собралась прокатиться на катере, и спросила, не составлю ли я ей компанию. Я поинтересовался, куда она собирается плыть, и Юкако пояснила, что хочет сделать один кружок по заливу. При этом она взглянула на пришвартованный неподалеку катер. Пробормотав себе под нос какую-то малопонятную фразу, вроде того, что «знай он, как обернется дело, ни за что не пригласил бы кататься», Юкако зашагала к лодке. Мне почему-то казалось, что у нее нет особого желания кататься. Правда, меня одолевало какое-то нехорошее предчувствие, но все же до смерти не хотелось расставаться с Юкако, и я продолжал шагать за ней, обдуваемый морским бризом.
Лодка называлась «Осуги-мару». В ней стоял молодой парень. Заметив Юкако, он улыбнулся и помахал рукой. Но при виде меня глаза у него недобро заблестели. Парень был пострижен под ноль, и поначалу я принял его за ученика школы высшей ступени, но, присмотревшись, понял, что лет ему гораздо больше, наверное, года двадцать два – двадцать три. Юкако окинула парня взглядом и сообщила, что я – ее одноклассник, что меня перевели в Майдзуру из Осаки и что я тоже хочу покататься, а потому она захватила меня с собой. Парень оценивающе оглядел меня, потом легонько кивнул и, пройдя в кабину, завел мотор, потом пригласил нас на борт. Едва катер отчалил, он громко спросил, умею ли я плавать. Я ответил, что, в общем, держусь на воде. Тогда парень выскочил из кабинки и, схватив меня за шиворот, швырнул в воду. Вынырнув, я успел увидеть, как вслед за мной в воду прыгнула Юкако – прямо в матроске. Парень что-то кричал нам вслед, но мы изо всех сил гребли к причалу, не обращая на него внимания. Я первым выбрался на причал, помог забраться Юкако – и бросился бежать. Вода стекала с меня ручьями. Однако, пробежав несколько шагов, я остановился. Дело в том, что я испугался, что парень бросится за нами в погоню. Но лодка неслась вперед по заливу. Парень, похоже, и не думал поворачивать обратно. Ботинки свалились с ног, пока мы плыли, и мы стояли в мокрых носках. Юкако подбежала ко мне, схватила за руку и принялась извиняться, а потом вдруг громко расхохоталась. Я даже растерялся – уж очень странный у нее вышел смех. Она стояла, вцепившись в мою руку, мокрая, как мышь, и смеялась, дрожа всем телом. Отсмеявшись, она пригласила меня домой. В ноябре море в Майдзуру холодное, я просто заледенел и тоже начал дрожать мелкой дрожью. Юкако предложила мне переодеться в одежду ее старшего брата. Мы рысцой потрусили от порта в город, под удивленными взглядами прохожих.
Дом Юкако находился на окраине города – неподалеку от дома дяди Огата, рядом с сушильней, где вялили рыбу. Сушильня представляла собой крытый почерневшим шифером сарай, который окружал деревянный забор. Все вокруг, казалось, пропиталось запахом рыбы. Вокруг составленных штабелями деревянных ящиков с рыбой кружили стаи одичавших псов.
На двухэтажном доме Юкако красовалась вывеска табачной лавки. У входа в лавку сидела мать Юкако. Увидев нас в таком виде, она даже вскрикнула от удивления. Юкако сказала, что мы играли на причале, но нечаянно свалились в воду, и попросила у матери разрешения дать мне одежду брата. Пока Юкако переодевалась у себя на втором этаже, я тоже скинул промокшую форму и белье и натянул пропахшую нафталином одежду, которую принесла мне мать. Брат Юкако как раз в том году закончил школу высшей ступени и уехал в Осаку, работать на автомобильном заводе. Я знал, что у Юкако есть брат, но никогда не видел его. Переодевшись, Юкако позвала меня наверх, и я поднялся к ней на второй этаж. Она надела алый свитер и теперь вытирала мокрые волосы полотенцем. Чтобы не простудиться, надо согреться, сказала она и вытащила на середину комнаты электроплитку. Мать подала нам горячего чаю, и мы с Юкако, сидя у раскалившейся докрасна печки, какое-то время молча прихлебывали из чашек. На столе у Юкако стояли электрическая лампа, маленькая деревянная шкатулка и глиняная кукла. Я помню до сих пор, что все это было расставлено как-то по-девчачьи. И вообще все в этой комнате было каким-то по-детски чистым, не вязавшимся с окружавшими Юкако сплетнями. Длинные, распущенные по плечам волосы Юкако отливали влажным черным глянцем, на щеках играл красноватый отсвет раскалившейся плитки. Она словно испускала некий аромат чувственности, в котором было сокрыто нечто темное, тайное. Мне вдруг почудилось, что передо мной зрелая женщина, которая только что приняла ванну и теперь сушит волосы, погруженная в свои мысли. Нет, пожалуй, нельзя сказать, что я воспринимал ее так тогда. Правильней будет сказать, что такой она кажется мне сейчас, когда я вспоминаю школьницу Юкако двадцатилетней давности. «Зачем ты прыгнула в воду?» – спросил я ее. Она озорно улыбнулась и сказала, что не захотела оставаться вдвоем с тем парнем. Зачем же она тогда вообще захотела кататься на лодке, не унимался я. В ответ Юкако бросила на меня косой, своенравный взгляд, а потом нахмурилась и замолчала. В конце концов, она рассказала, что парень давно липнет к ней, даже несколько раз подкарауливал ее после занятий, вот она и подумала, что он, наконец, отвяжется от нее, если Юкако хотя бы разок уступит его домогательствам. Тогда я поведал о том, что говорят о ней в школе, и спросил, правда ли это. Что-то правда, а что-то – вранье, как-то уклончиво сказала она – и попросила никому не говорить о том, что случилось сегодня. От жара маленькой плитки руки мои согрелись, щеки пылали, дрожь унялась. Напряжение стало спадать, мне становилось легко и спокойно. Меня охватило призрачное ощущение, что нас с Юкако связывают узы какой-то давней, невинной близости. Я принялся корить ее за то, что она сама заигрывает с парнями и невольно дает им повод для приставаний. «И вовсе нет!» – резко ответила она и, прикусив нижнюю губу, посмотрела на меня долгим взглядом. Глаза при этом у нее были почему-то печальные-печальные, от чего Юкако показалась мне еще красивей. От этих печальных глаз на меня вдруг нахлынуло привычное чувство тоскливого, непреодолимого одиночества. И я поведал ей, как ненавижу этот самый Майдзуру и как мечтаю вернуться обратно в Осаку. Солнце зашло, в комнате стало темно, светилась только витая спираль электроплитки…
Я написал эти строки, и мне показалось, что все это было со мной только вчера. Тот вечер живет в моем сердце, как призрачная, мимолетная, невозвратимая мечта – и невосполнимая утрата… Я повзрослел, стал жить в обществе, женился на Вас, но воспоминания возвращались ко мне снова и снова.
…Она протянула ко мне руки, прижала ладони к моим щекам, спокойно прислонилась лбом к моему лицу и, заглянув мне в глаза, как-то сдержанно рассмеялась.
Нет, что ни говори, четырнадцатилетние девочки так себя не ведут. На мгновение я опешил. Но тут же впал в какой-то пьянящий экстаз. Юкако прошептала, что я давно нравился ей, но сегодня она влюбилась по-настоящему, и, прижавшись, вдруг поцеловала меня. Сегодня, наверное, можно сказать, что такая прямолинейная смелость с мужчинами была кармической сущностью человека по имени Юкако Сэо – даже в ее четырнадцать лет. Я не очень отчетливо понимаю, какой подтекст таит в себе эта фраза – «кармическая сущность». Но всякий раз, когда я вспоминаю Юкако Сэо, в моей голове всплывают именно эти слова. Мне кажется, они наиболее точно выражают ее женскую суть.
На лестнице послышались чьи-то шаги, и мы отпрянули друг от друга. Это оказался отец Юкако, который пришел с работы и теперь поднимался на второй этаж. В то время он не только держал табачную лавку, но и прирабатывал на фирме по переработке морепродуктов. Юкако представила меня, пояснив: я потерял родителей и меня забрала к себе в Майдзуру семья дяди. Она разговаривала с отцом в какой-то ребячливой манере, словно была еще маленькой «папиной дочкой», а вовсе не взрослой девушкой. В ней не осталось даже намека на ту Юкако, что еще минуту назад прижималась ко мне и нашептывала сладкие слова.
Мать Юкако завязала в фуросики [3] мою промокшую одежду, и я покинул дом Юкако Сэо. Юкако проводила меня до сушильни – и распрощалась с самым невозмутимым видом, словно бы ничего и не произошло. Но вышло так, что это была для нас первая и последняя встреча в Майдзуру. Возвратившись домой, я обнаружил там брата отца, который жил в Осаке, в районе Икуно. Похоже, между ним и семьей Огата все уже было договорено, поскольку он приехал, чтобы забрать меня к себе. Он сказал, что с самого начала хотел забрать меня, но уступил настоятельным просьбам Огата и потому отправил в Майдзуру. Он сказал: «Тебе лучше жить в Осаке с точки зрения будущей карьеры. Я не слишком богат, ты и сам это знаешь, но все же постараюсь заменить тебе отца и буду заботиться о тебе до тех пор, пока ты не встанешь на ноги и не начнешь обеспечивать себя сам», – после чего предложил мне собрать мои вещи, если я согласен с его предложением.
По сути дела, вопрос был решен, хотя я и рта не успел открыть. Разумеется, возвращение в Осаку было верхом блаженства, но дать согласие сразу же было бы неприлично по отношению к супругам Огата, а потому я попросил дать мне время все хорошенько обдумать и поднялся к себе на второй этаж. Все мое тело горело от недавних прикосновений Юкако Сэо, так что меня раздирали самые противоречивые чувства. Я прислонился к стене в своей комнате и задумался. Мне ужасно хотелось в Осаку, хотя признание Юкако Сэо в любви потрясло меня до глубины души. К тому же я хорошо понимал, как тяготятся мной тетя и дядя, а ведь мне было тогда всего четырнадцать лет. А потому я должен был уехать в Осаку. У меня просто не было выбора.
В тот же вечер мы с дядей зашли домой к нашему классному руководителю и сообщили о том, что завтра отправляемся в Осаку, хотя это несколько неожиданно. Наутро я отправился к Юкако Сэо, чтобы вернуть вещи старшего брата. Но вышло так, что мы разминулись: Юкако уже ушла в школу. Я вкратце рассказал отцу Юкако о своих обстоятельствах, попросил адрес и побежал на станцию, где ждал меня дядя. До отправления поезда оставалось совсем мало времени, и он уже нервничал. Так я покинул Майдзуру, впопыхах не успев проститься ни с Юкако, ни с одноклассниками.
Сразу же после приезда в Осаку я послал Юкако письмо. Сейчас уже не помню, что я там написал, помню только, что она сразу же ответила мне. Потом я ежемесячно отправлял в Майдзуру письма. Юкако тоже прислала два-три письма, а потом замолчала. Тем временем я поступил в школу высшей ступени. Время от времени лицо Юкако всплывало в памяти с такой отчетливостью, что казалось, я сойду с ума. Сколько раз я был готов ринуться в Майдзуру, чтобы увидеться с ней! Но, несмотря на исступленную, обжигающую любовь, я тоже перестал писать к Юкако. Она не отвечала, и постепенно превратилась в далекую, недосягаемую мечту. Я начал склоняться к мысли, что все, что происходило в тот вечер в комнате Юкако, было не более чем ее сиюминутным капризом. Она теперь перешла в школу высшей ступени, и пересуды о ее искрометных романах стали еще более впечатляющими и цветистыми, так что она, конечно же, просто забыла о том, что было у нас с ней, – говорил я себе. А тут пришло время и мне готовиться к экзаменам в университет. Занятия отнимали очень много времени. Юкако Сэо, казалось, совершенно исчезла из моей памяти, но временами перед глазами всплывала ее фигурка в тот предзакатный час, в комнатке на втором этаже, ее мокрые, распущенные по плечам волосы, ее сдавленный, тихий смешок, ее шепот…
На третьем курсе университета я познакомился с Вами. Даже после свадьбы Вы без конца приставали ко мне, чтобы я снова и снова рассказывал, как мое сердце похитила одна студентка, которая лакомилась мороженым в компании приятелей на лужайке университетского кампуса. Честно признаться, Вы просто достали меня этими шуточками… Сейчас, наверное, мои слова прозвучат очень глупо, но тем не менее я снова могу повторить эту фразу. Это была любовь с первого взгляда. Что я только не вытворял, чтобы привлечь Ваше внимание. Юкако Сэо совершенно истерлась из памяти, ее заменила некая бойкая и живая девчонка из хорошей семьи. Однако, как выяснилось, Юкако Сэо, обитавшая в моем сердце, лишь затаилась на время. Я осознал это спустя долгое время.
Потом я женился на Вас, поступил на работу в фирму «Хосидзима кэнсэцу». После этого прошло еще около года. И вот некая машиностроительная фирма поручила нам строительство завода в Майдзуру, но на условиях, что работы будут вестись совместно с одной местной строительной фирмой. Вместе с отвечавшим за строительство человеком и главным проектировщиком мы выехали в Майдзуру, чтобы осмотреть строительную площадку. Прошло десять лет с того дня, когда я последний раз видел город. С делами мы управились довольно скоро, потом зашли в привокзальную гостиницу и поужинали, хотя час был довольно ранний. Меня вдруг охватили ностальгические чувства, мне захотелось взглянуть на город и порт, и я в одиночестве отправился побродить по Майдзуру. Прежде всего я заглянул в дом супругов Огата. Два года назад дядя ушел в мир иной, так что я предположил, что тетя в доме одна. Однако я не застал ее и от нечего делать побрел в сторону порта. Тут мне вспомнилась Юкако. Интересно, что с ней сталось, подумал я. Может, уже и замуж вышла, и ребенка родила Ноги сами понесли меня на окраину, к дому Юкако Сэо. За прошедшие десять лет Майдзуру разительно переменился. На месте бывшей сушильни выросла большая фабрика по переработке морепродуктов, и только дом с табачной лавкой остался точно таким же, как годы назад. За прилавком сидела ужасно постаревшая мать Юкако. Я купил сигарет, заглянул в глубь лавочки – и потом все же решился заговорить с хозяйкой. Я назвал свое имя, пояснив, что учился с ее дочерью в средней школе и что однажды даже заходил к ним в дом, чтобы переодеться в сухое, когда свалился в гавани в воду. Потом поинтересовался, здорова ли Юкако, как у нее дела. Женщина на мгновенье задумалась, но потом все же, похоже, вспомнила меня. «Вы, верно, и есть тот юноша, который уехал в Осаку, а потом еще письма слал?» – уточнила она. Я утвердительно кивнул. Тогда мать Юкако радостно заулыбалась и даже вышла ко мне из-за прилавка. Она вежливо поклонилась, потом рассказала, что Юкако теперь служит в Киото, в одном универмаге, расположенном в квартале Каварамати. Насколько ей известно, она работает в отделе постельных принадлежностей. «Окажетесь в Киото, непременно загляните к ней», – добавила она. Я сказал, что думал, она уж и замуж вышла, и ребенка уже родила, на что ее мать рассмеялась: Юкако, мол, совсем не слушает родителей и до сих пор живет, как ей вздумается, одни развлечения на уме, вот было бы счастье, если какой-нибудь хороший человек взял бы дочку в жены и позаботился о ней… Солнце уже зашло. Я прогулялся по тихим улочкам Майдзуру и добрел до порта. Постоял, опершись на волнолом и вглядываясь в мелькавшие у входа в гавань огоньки. И тут мне в голову пришла мысль, что память о Юкако, живущая в моей душе, наверное, не более чем отзвук далеких дней, затянувшаяся рана прошлого, которая есть, наверное, в душе каждого человека. И на меня нахлынули сладкие воспоминания о том, как мы когда-то случайно повстречались здесь с Юкако, как тот незнакомый парень сбросил меня в море. Я принялся вспоминать, чем были заняты мои мысли в те далекие дни, когда я после смерти родителей оказался в Майдзуру в доме Огата, страдая от тоски и одиночества. И еще мне подумалось, какой, в сущности, странной девочкой была эта Юкако Сэо… Я долго-долго стоял на берегу, под пронизывающим морским ветром, во власти воспоминаний. И тут вдруг дух Юкако Сэо словно растаял, покинул меня. В самом деле, исчез, оставил меня в покое. Я буквально физически почувствовал это. С наслаждением выкурив несколько сигарет, я возвратился в привокзальную гостиницу.
Прошло еще несколько недель. Был дождливый день, когда я выехал на машине в Киото. Мне нужно было навестить лежавшего в больнице неподалеку от парка Маруяма одного человека – начальника производственного отдела фирмы-заказчика. На светофоре я осмотрелся в поисках какой-нибудь зеленной лавочки. Прямо передо мной был универмаг. Попросив водителя обождать, я вошел туда, чтобы купить для больного дыню. Пока продавщица заворачивала покупку, я вдруг сообразил, что в этом же универмаге должна работать Юкако Сэо – только в отделе постельных принадлежностей. И тут сердце мое затрепетало… (Ничего не скажешь, хорош! Только год, как женился, прекрасная жена… Но, видно, так уж устроены мужчины, попытайтесь понять это, прошу Вас.) Я поднялся на шестой этаж в отдел постельных принадлежностей. У меня и в мыслях не было даже вступать с ней в какие-то разговоры. Мне только хотелось одним глазком посмотреть на нее, просто любопытство взяло – какой она стала женщиной. Ничего другого на уме у меня не было. Я внимательно оглядел всех продавщиц отдела, но никто из них не был похож на Юкако Сэо. На груди у всех девушек были прикреплены карточки с именами, но фамилии Сэо я не обнаружил. Сейчас я иногда думаю, что вот если бы тогда так и ушел ни с чем, ничего бы и не случилось, но в жизни, похоже, нас подстерегают невидимые западни, из которых выбраться невозможно. Вот я и спросил у одной из продавщиц, не работает ли у них девушка по имени Юкако Сэо. Тогда она, приоткрыв дверь, ведущую в подсобное помещение, крикнула: «Сэо-сан! К Вам пришли!» Я даже не успел остановить ее. Вскоре из подсобки вышла сама Юкако и с некоторым недоумением воззрилась на меня. Мне ничего другого не оставалось, как объясниться.
Я представился и посмотрел на ее реакцию. Она снова с удивлением уставилась на меня. Тогда я скороговоркой повторил ей все то, что несколько недель назад говорил ее матери. И присовокупил, что, случайно оказавшись в этом универмаге, вспомнил детские годы и решил заглянуть к ней в отдел.
Тут Юкако, наконец, вспомнила меня. Ее лицо осветилось точно такой же девчоночьей улыбкой, что была у нее десять с лишним лет назад. В форме продавщицы она выглядела куда скромнее, чем я ее воображал, но когда она распахнула свои огромные глазищи и засмеялась, мне тут же вспомнилась прежняя красотка, о которой ходили невероятные, сказочные истории. Да, это была она, та самая Юкако. Я даже невольно оторопел при виде такой девической свежести. Ведь многие женщины, входя в возраст, как-то грубеют, теряют свою миловидность.
Она со щемящей, теплой грустью взглянула на меня и сказала, что разговаривать стоя как-то неловко, и пригласила зайти в небольшое кафе по соседству с универмагом. Ничего, мол, страшного не случится, если она улизнет с работы на полчаса. Но когда мы сели за столик друг против друга, оказалось, что и говорить-то особо не о чем, поэтому я пустился в воспоминания о Майдзуру. Когда же я на мгновение закрыл рот, Юкако невпопад сказала: «А я увольняюсь из универмага!» На мой вопрос, чем она собирается заниматься, Юкако сообщила, что и раньше частенько подрабатывала в одном из клубов квартала Гион, а теперь, после долгих раздумий, все же решила перейти туда на постоянную работу. Она достала из карманчика форменного платья спичечный коробок с телефоном и адресом заведения. Я ответил, что наша фирма как раз собирается пользоваться услугами клубов в квартале Гион, для того чтобы «подмазывать» заказчиков. На что Юкако со смехом сказала: «Ну, тогда приводи их к нам!» И через месяц я действительно привел в клуб «Арле» пару важных персон из фирмы-заказчика.
Я взялся за перо, чтобы начистоту, без утайки рассказать Вам все про свои отношения с Юкако Сэо, но если я сейчас не остановлюсь, то письмо у меня получится даже длиннее Вашего. Мой рассказ и так чересчур затянулся. Мне даже писать надоело. Все равно ничего не изменишь. Но теперь Вам должно быть понятно, как зародившееся чувство вылилось в банальную связь между мужчиной и женщиной. Почему Юкако Сэо оборвала свою жизнь? Почему решила всадить в меня нож? Подумав, я понял, что не обязан излагать все, что касается этого дела, до мельчайших подробностей. Что же касается существования между мною и Юкако «страстной тайной любви», не оставлявшей, как Вы написали, места ни для кого другого, могу лишь сказать, что сейчас все это представляется мне каким-то смутным и непонятным сном. Сейчас мне кажется, что исступленная любовь существовала лишь в детстве, в Майдзуру, а по прошествии десяти лет мною владело только грубое вожделение. Как бы там ни было, примите мои извинения за причиненную Вам боль, за страдания, за предательство. Я уже устал писать и плохо соображаю, но в заключение позвольте пожелать Вашей семье счастья. На этом заканчиваю,