"Чародей и летающий город" - читать интересную книгу автора (Раули Кристофер)

Глава 10

Ясное и солнечное утро обещало перейти в великолепный день. По лазурному небу летели на юг случайные кудрявые белые облачка. Эвандер проснулся рано, мысли его все еще были заняты волнующими событиями вчерашнего вечера.

Выйдя на улицу, он отправился осматривать чудеса Монжона – теперь уже при ярком солнце. Город был построен в форме трех концентрических кругов и постепенно поднимался по мере приближения к центру. Диаметр центральной части города равнялся примерно миле. Посреди пятнадцатиэтажных зданий – огромных кубов из серого и розового кирпича – возвышался дворец. Самые высокие строения уступали ему не меньше чем на пятьдесят футов. Его золоченые овальные купола вырастали в небо, словно цветы. Во дворце и хранился Тимнал. Именно отсюда растекалась магия, которая не только прославила, но и обогатила город Монжон.

Вскоре улицы заполнили монжонцы и немногочисленные торговцы из других частей света. Юноша заметил несколько бледных чардханцев, очень немногих кассимцев и даже парочку светло-шоколадных торговцев в саржевых шальварах и шелковых камзолах – явно выходцев из далекого Аргоната.

Размеренным шагом Эвандер дошел по широкой Фагеста-авеню до центра города. Королевский дворец нависал над приземистым храмом Тимнала. Храм был пристроен к одной из стен дворца и увенчан высоченной зеленой черепичной крышей.

Ко входу в храм уже выстроились очереди. Сотни просителей – слепые и хромые, безрукие и безногие, больные на носилках, слишком слабые для того, чтобы ходить самостоятельно, – стеклись сюда еще до рассвета, собираясь молить Тимнал о милости.

Эвандера поразило, что в толпе были и кассимцы, одетые в свои характерные джеллабы и просторные брюки. Например, состоятельная семья из Седимо-Кассима. Эвандер немного знал отца семейства: их познакомили на игре в поло, а затем они несколько раз встречались на званых обедах во время больших празднеств. Юноша тут же нырнул в гущу толпы. Седимская семья сидела на стульях в самом начале очереди. Слуги толпились в стороне, достаточно далеко, чтобы не казаться навязчивыми, и ожидали знака приблизиться.

Эвандер подумал о том, как он выглядит со стороны: худой – он здорово похудел с тех пор, как покинул седимский дворец; кожа потемнела – он сильно загорел за время своих морских путешествий. Юноша сомневался, что кто-нибудь сумеет его узнать. Даже одежда на нем сидела нелепо, дополнительно искажая его облик, – одежда утоли, несмотря на героические портновские усилия Элсу, была все-таки маловата для человека.

Эвандер рассмеялся про себя, и его опасения рассеялись. Никто никогда его не узнает. Никто не признает в худощавом загорелом юноше принца Седимо. Убийцам не найти его.

Принц с интересом изучал толпу. Следом за кассимцами стояли баканцы, съехавшиеся из всех городов плодородной долины, и темнокожие выходцы из Центрального Эйго. Гигантским ростом выделялся крэхинский аристократ. На щеке у него красовалась татуировка – алые слезы.

Сутулый мужчина в отрепьях, бывших когда-то военной формой, занял очередь за Эвандером, бросил взгляд на крэхинского аристократа и прошипел что-то неразборчивое, но явно нелестное.

Эвандер обернулся. У мужчины не было одной ноги, ее заменяла истертая деревяшка.

Солдат встретился взглядом с глазами юноши:

– Это последователь ихнего пророка. Сам видел, как они пьют кровь. Грязные людоеды! – Одноногий смачно плюнул.

Эвандеру доводилось слышать о жутком пророке крэхинцев, о Том Кто Должен. Этот пророк насаждал культ гордыни и кровожадности и был неимоверно почитаем в сердце континента. В тех местах разразилась ужасная война. Армии со всего мира выступили против пророка и его предполагаемых союзников – Повелителей из Падмасы. Эвандер знал, что в этой кампании, провозглашенной древними Великими Ведьмами Кунфшона, приняли участие и добровольцы из Кассима. Возможно, несчастный одноногий солдат как раз и был ветераном этой войны. Может быть, он пронес свои обтрепанные лохмотья через тысячи миль боевых походов и потерял ногу на поле битвы.

Откуда-то сверху громко прозвучал гонг. Двери храма со скрипом распахнулись. Наружу вышли жрецы в одеяниях цвета шафрана и занялись впуском просителей.

Прямо в дверях были установлены огромные медные чаши для пожертвовании, и за каждой внимательно надзирали жрецы. Посетители могли сделать пожертвование на содержание слуг Тимнала. Тех, кто проявлял щедрость, немедленно уводили за бархатный занавес, видневшийся в конце коридора.

Всех остальных согнали в огромное пустое помещение со стенами из необработанного камня. Затем туда вплыли жрецы, неся на головах черные лакированные ларцы, и расставили небольшие квадратные столы и стулья. Тем, кто смиренно молил благословенный Тимнал о милосердии, предстояло собеседование.

Эвандер прождал час, и наконец его подозвали к одному из столов. По его наблюдениям, за все это время только один-два просителя были допущены далее, во внутреннюю часть храма. Остальных отослали.

Юноша молча встал у стола. Распорядитель милосердия благословенного Тимнала с головой ушел в свои записи. В конце концов он поднял голову:

– Говорите на фурду?

– Да, говорю.

– Назовите свое имя и причину, по которой вы просите доступа к лучам благословенного Тимнала. – Жрец говорил на фурду почти без акцента, словно изучал язык прямо в Молутна Ганге.

– Меня зовут Эвандер.., э-э… Седимо, и я пришел сюда из-за проклятия, которое навел на меня один чародей.

– Какого рода проклятие?

Эвандер постарался, как мог, описать события в Порт-Тарквиле и последующее путешествие в Монжон. По ходу объяснений распорядитель делал записи, периодически прерывая Эвандера повелительным жестом, чтобы успеть зафиксировать его рассказ на чистой бумаге кремового цвета.

Эвандер закончил говорить, но распорядитель еще некоторое время продолжал писать и только потом оторвал взгляд от бумаг.

– Итак, вам нечего пожертвовать в пользу благословенного Тимнала?

– Меня выбросили за борт. Украли все мои вещи. У меня нет ничего, кроме одежды, которая сейчас на мне.

Распорядитель пристально посмотрел на юношу:

– Мы уже заметили, что на вас вещи уличного торговца из народа утоли. Тем не менее вы к утоли явно не принадлежите, так как вышеназванная раса, как правило, отличается крайне высокими умственными способностями.

Эвандер вспыхнул, но сдержался. Он уже хорошо представлял себе, что такое бумажная волокита. С тех пор как юноша покинул королевский дворец Седимо и превратился в скитальца, Косперо успел многому его научить. Лучше не отвечать на подобные оскорбления бюрократов. Скитаясь по прибрежным водам Эйго в поисках безопасного убежища, Эвандер и Косперо вдоволь насмотрелись на жаждущих власти мелких чиновников и мелкопоместных тиранов. Любая мелочь могла восстановить такого человека против просителя и заранее обречь на неудачу все его попытки. А он должен был увидеть Тимнал!

– Уголи нашли меня и отнеслись ко мне с величайшей добротой, – наконец произнес юноша.

– Вне всяких сомнений, так оно и было. Возможно, они проявили терпимость. В чем состоит ваше увечье?

Эвандер покраснел:

– На плечах кожа превратилась в шкуру какого-то животного, уж не знаю какого. Я стал чудовищем. Надеюсь, что лучи благословенного Тимнала снимут заклятие, и моя кожа станет прежней.

– Ага, н-да, ясно, ясно. – Перо вновь заскрипело по бумаге. Потом жрец вновь поднял на юношу свои глаза-бусинки.

– Избавление от уродств магического характера предоставляется не слишком часто. В случаях жабьей кожи или бубонных пятен, а также прочих поражений кожных покровов влияние лучей благословенного Тимнала может оказаться поистине целительным. Но, как известно, лучи сии при взаимодействии с разного рода магией дают непредсказуемые результаты. Я подам прошение от вашего имени. Вам придется подождать. Возможно, потребуется повторное собеседование.

Эвандеру вручили квадратик из розовой бумаги.

– Возьмите это и предъявите при повторном визите. Вас известят в ближайшие несколько дней. – Жрец постучал пером по бумаге. – И вы бы несравненно, несравненно упростили дело, если бы изыскали способ пожертвовать некоторую сумму серебром. Все мы обязаны утолять жажду благословенного Тимнала.

Эвандер гадал, во что могут вылиться «непредсказуемые результаты». Что если жуткая кожа вдобавок покроется мехом? Или перьями? Жрец удивленно уставился на юношу. Проситель должен был уже давным-давно уйти.

– А какую сумму можно считать достаточной? Лицо жреца вытянулось, глаза смотрели обвиняюще:

– Нет пределов щедрым пожертвованиям благословенному Тимналу.

– Да, конечно, но, видите ли.., э-э.., мне ведь придется начинать с нуля.

– Крайне непредусмотрительно с вашей стороны.

– К сожалению, мне не дали возможности выбрать.

– Наша жизнь – это процесс непрерывного выбора. Заручитесь поддержкой священнослужителей и пожертвуйте в пользу благословенного Тимнала свою лепту серебром.

– Боюсь, мне все же нужно знать размер этой лепты.

В глазах жреца мелькнуло раздражение.

– Минимально достаточной считается сумма от десяти крон серебром.

Выйдя из храма, Эвандер все еще ощущал на груди и спине проклятую толстую бугристую кожу. Наслаждаться прелестями Монжона уже не хотелось. Не то что накануне вечером.

Жрец ясно дал понять, что если Эвандер хочет предстать перед целительными лучами благословенного Тимнала, то ему придется где-то раздобыть денег. Десять крон казались юноше огромной суммой, но, возможно, это не так уж и много. Эвандер признался сам себе, что не знает даже ориентировочной стоимости десяти монжонских крон.

– Они и тебя вышвырнули, а, паломник? – раздался голос из-за спины Эвандера. Это оказался одноногий солдат.

– Ну да, им нужны деньги, а у меня их нет.

– Так-то, паломник, первый блин комом. Нет денег – не будет тебе лучей благословенного Тимнала.

– Они требуют десять крон.

– У тебя, наверное, какая-то жуткая хворь. Надеюсь, ее не так-то просто подцепить. Мои соболезнования.

– А что, десять крон – это много?

– Они согласились дать мне шанс заиметь новую ногу, попросив пять крон. И это за то, чтобы подставить мою культяшку под лучи благословенного Тимнала на несколько минут!

– В этом чувствуется некоторая расчетливость, не правда ли?

– Расчетливость? Да клянусь дыханием славного Пернаксо, мой юный друг, они просто треклятые скопидомы и жмоты, причем жмоты откровенные. Скупердяи несчастные, вот они кто!

– Да, но ведь они распоряжаются доступом к благословенному Тимналу.

– Вот то-то и оно, так что если у тебя есть проблемы, но нет денег, твое дело дрянь. Знаю, я прошу немало, но я потерял ногу, сражаясь за все Баканское побережье, так что, думаю, это стоит пары минут под лучами благословенного Тимнала.

Эвандер заинтересовался:

– Так вы были на войне?

– Да, молодой человек, был. Воевал в самых что ни на есть землях Крэхина. Чего мы там только не повидали! Чудовищ! Рептилии футов двадцать в высоту с пастью, полной зубов размером с вашу руку! Своими глазами видел. Сколько жестокостей я насмотрелся в землях Крэхина – даже когда просто вспоминаю об этом, чувствую, что схожу с ума. Там-то я и ногу потерял. Плохо нам там пришлось, молодой человек, плохо и жарко.

Юноша понимающе кивнул. История с добровольным походом против Пророка Смерти захлестнула все побережье Мерасского моря. Было время, когда в тавернах в Молутна Ганге только об этом и говорили. У Эвандера голова шла кругом от многочисленных немыслимых историй о жизни в глубине далекого континента.

– Я, правда, долгое время провел в открытом море, но в каждом порту рассказывали о великой войне в сердце континента Эйго и о поражении Крэхина.

Сердце континента Эйго, далекие земли за горами, за великой пустыней, на юго-восток от Монжона…

Ветеран грустно улыбнулся и пожал плечами:

– Да, все это так. Действительно, разразилась великая битва. Но я мало что помню – именно тогда мне ударом молнии оторвало ногу. Враг, знаешь ли, бил по нашим войскам молниями, и, к несчастью, успешно. Эти молнии сметали все на своем пути. Даже земля иногда шла трещинами прямо у нас под ногами. Людей поднимало в воздух и разрывало надвое. Все это я видел собственными глазами. – Солдат на минуту замолчал, подавленный воспоминаниями. – Мне что-то не хочется продолжать разговор на эту тему, молодой человек.

Брови Эвандера удивленно поползли вверх при мысли о таком фантастическом способе ведения боя. Это казалось одновременно захватывающим и ужасающим. Молнии? В эту минуту Эвандер вспомнил о том, что его всегда интересовало:

– Простите, что спрашиваю, но, я слышал, в походе добровольцев принимали участие воины с далекого востока и они привели с собой своих знаменитых боевых драконов. Вы видели их?

– Ну конечно же, мой юный друг, видел, и никогда этого не забуду. Эти драконы дрались мечами длиной с человеческий рост. Рубили все. Но в тот день от молний гибли и драконы. В песнях поется, что тогда мы одержали победу, но старый Ларзли знает, как все было на самом деле. После битвы мы отступали восемь дней подряд и оставляли за собой горы трупов наших солдат. Мы все думали, что наша песенка спета, и вот взорвался вулкан Кости. Я решил, что наступил конец света. Земля задрожала. Мы стояли лагерем на берегу какого-то огромного озера, и по воде прошла волна пятидесяти футов высотой. Лодки застряли в ветвях деревьев. Несколько часов все небо было ярко освещено – облако дыма кружило в воздухе и наконец заслонило весь небосвод.

Оба – и солдат, и юноша – минуту молчали, захваченные мыслями о столь необычных вещах.

Затем старый Ларзли продолжил:

– Войну мы выиграли только после всего этого, вот в чем штука. Мы повернули назад и перешли в наступление, а воины Крэхина уже не сопротивлялись. Их пророк был мертв, и гнезду зла на острове Кости пришел конец. Так что все, в конце концов, кончилось хорошо.

Мужчины кивнули друг другу.

– Только вот я остался без ноги.

Оба поглядели на деревянную ногу ветерана. Эвандер понял, что солдат может часами говорить о своей ноге.

– Я очень много слышал о боевых драконах из восточных земель. Говорят, что они царят на любом поле битвы и могут выстоять даже против троллей из Падмасы, которые нанесли такой страшный урон нашим войскам в борьбе с силами тьмы.

– Ну, как сказать… – Ларзли прочистил горло. – Я-то всего этого не знал. Я был простым лесорубом до того, как вступил в армию. Меня взяли не за боевые способности, а за умение плотничать. Но думаю, что они, то бишь драконы, могут справиться с любым врагом. Видел я, как один дракон разрубил мечом чудовище из древнего леса. Это была здоровая и очень опасная тварь. Дракон прикончил ее одним ударом. Жуткое было зрелище. Но когда дело дошло до молний, драконы гибли так же, как люди, лошади и все живое.

Эвандер удивленно покачал головой. Поход добровольцев был именно таким захватывающим, как юноша и представлял себе, слушая песни в портовых тавернах на побережье моря Мерассы. Естественно, старый добрый Косперо запретил Эвандеру даже думать об участии в этом походе. Как принц Седимо-Кассимский, Эвандер был обязан остаться в живых, а Косперо отвечал за то, чтобы принц выполнил эту свою обязанность.

На всех крупных улицах Монжона колокола прозвонили время. Эвандер извинился и направился прочь от храма по широкой Фагеста-авеню. Теперь предстояло сообщить Юми дурные новости.

Юми только что вернулся после успешного пробного посещения Постремы, ведьмы-Ткачихи. К большому удовольствию Юми, ведьма охотно согласилась заняться прекрасным древним ковром и отозвалась о нем крайне лестно. Уголи собирался отнести ковер ведьме этой же ночью.

Мужчины, большой и маленький, спустились в бар, и Юми заказал два кувшина эля, жареных угрей и блюдо плова. Оба призадумались – где раздобыть десять крон.

К сожалению, Юми не мог дать Эвандеру необходимую сумму. Все его деньги должны были уйти на починку ковра и оплату гостиницы. Юми с Элсу сами нуждались в займе для покупки земли под новую цветочную плантацию.

На то, чтобы скопить десять монжонских крон, у Эвандера ушли бы годы, займись он черной работой трактирного слуги или конюха. Его роста не хватало, чтобы стать носильщиком портшеза у какого-нибудь богача – носильщикам в Монжоне платили сравнительно неплохо. Портшезы с шестерками носильщиков казались основным местным видом транспорта, так часто они встречались на улицах. Эвандер, однако, был совершенно не подготовлен к такой работе – тем более что он всю свою жизнь готовился стать королем Седимо.

Юми пришла в голову мысль:

– Мы обратимся в Банк Уголи, что на набережной. Ты возьмешь ссуду и спустя некоторое время выплатишь ее.

– Прекрасная идея, но чем я обеспечу подобную ссуду? У меня ничего нет, кроме этой одежды, да и ту мне дала Элсу.

– Верно, но у нас есть связи с Банком. Нас с Элсу послушают.

Юми пообещал переговорить с Элсу. Он ничего не гарантировал, но сказал, что у них есть несколько вещей, подходящих для залога под ссуду в десять крон, – тогда Эвандер сможет предстать перед лучами благословенного Тимнала.

Однако первым делом надлежало отнести ковер в лавку ведьмы-Ткачихи, в квартал Знахарей. Юми, опасаясь за драгоценный груз, попросил Эвандера сопровождать его в путешествии по городским улицам. Внушительная фигура и ловкость юноши служили хорошей защитой. Как и любой большой город, Монжон мог похвастать бесчисленными ворами и грабителями.

Доев угрей и плов, Юми с Эвандером забрали ковер из хранилища у хозяина гостиницы и отправились в квартал Знахарей. Квартал лежал в Среднем круге городских строений. Уже стемнело, и повсюду зажигались несравненные монжонские светильники. Везде мерцали огоньки: янтарные – в окнах домов, и разноцветные – в эмблемах многочисленных великих гильдий и сообществ Монжона. На Фагеста-авеню было светло почти как днем. Без приключений они шагали по широкой главной улице Монжона, но тем не менее Юми часто оглядывался, подозревая, что за ними следят еще от гостиницы.

Вокруг не было видно никаких зловещих фигур, но это не ослабляло подозрений маленького уголи. Вскоре друзья вошли во второй городской круг, образованный зданиями в четыре этажа и выше, и почти сразу свернули на узкую улочку с многочисленными лавками целителей, травников, зубодеров и алхимиков. С лотков здесь продавали простейшие средства от мигрени и женских недомоганий. У продавца ядовитых змей был отдельный лоток. Один торговец предлагал крыс, приготовленных всевозможными способами – вплоть до крысиной колбасы.

Большинство прохожих здесь носили повязки. Чаще всего обвязана была ноющая челюсть, ибо основных клиентов в квартал Знахарей приводила зубная боль. Зубодерни работали круглые сутки – слава монжонских дантистов гремела по Баканскому побережью. Из ярко освещенных окон то и дело доносились стоны. Это выдергивали из десны очередной зуб. Характерные крики боли слышались со всех сторон и смешивались с привычными зазываниями лоточников и уличных торговцев. Квартал полнился этим необычным шумом, вдобавок к нему примешивалась музыка: из окон случайных ресторанов раздавались завывания урдхских волынок; в ночном воздухе плыл манящий аромат экзотических блюд…. Эвандера покорил подлинный дух большого города. Он не видел ничего подобного с тех пор, как они с Косперо покинули великую Молутна Гангу. Города Эйго по размеру и развитию не могли сравниться с большими городами Арны и Ианты. Но в волшебном Монжоне Эвандер вновь ощутил дыхание столичного города и почувствовал, как долго он был в бегах. С тех пор как они с Косперо оставили Молутна Гангу и пересекли Мерасское море, прошел ровно год.

Эти воспоминания вернули юношу к мыслям о Косперо. Старый друг очень помогал Эвандеру в их кочевой жизни – равно как и до нее. Молодой принц Седимо-Кассима Данаис Эвандер был не очень-то подготовлен к жизни в огромном внешнем мире. Не будь рядом Косперо, он сумел бы сбежать от узурпатора только для того, чтобы погибнуть где-нибудь на улицах Молутна Гаити. Эвандер беззвучно вздохнул – он скучал по другу.

Юноша вспомнил, как давным-давно Косперо помог ему пережить страшное разочарование – Эвандер участвовал в скачках и проиграл. Он тогда впервые выступал на своей собственной лошади, и дело обернулось полным провалом. Его замечательный жеребец Киприо вышел из подчинения и проиграл – проиграл унизительно: слишком энергично стартовал и выбился из сил на прямом отрезке дистанции, как раз когда все остальные участники скачек проносились мимо. Эвандер потерял контроль над лошадью и не мог ничего сделать до тех пор, пока Киприо не обессилел. К несчастью, на протяжении нескольких недель до скачек Эвандер похвалялся, что Киприо непременно выиграет забег. Над принцем потешался весь дворец. Четырнадцатилетний мальчик был совершенно подавлен неудачей, Но Косперо не позволил Эвандеру впасть в отчаяние. Юному принцу предстояло освоить премудрости скалолазания и дуэльного мастерства, стрельбы из лука и рукопашного боя; стать знатоком живописи и ткацкого искусства; изучить все традиционные навыки, подобающие аристократу из Седимо-Кассима, вплоть до игры на волынке… И Косперо свято верил, что принц – его принц – справится. И не просто освоит вышеперечисленные навыки, а преуспеет в них. Косперо стал для Эвандера той каменной стеной, опираясь на которую, юноша смог оправиться после унизительного поражения. По сути, этот позорный проигрыш стал для принца сравнительно безболезненным уроком жизнестойкости, но в то время первое разочарование чуть не сломало мальчика. Увы, ученик не смог отплатить своему учителю Косперо добром за добро.

Наконец друзья подошли к лавке Постремы. На деревянной вывеске ярко горело изображение ковра.

Ткань переливалась яркими цветами – зеленым, красным, коричневым, – и орнамент на ней, казалось, постоянно менялся: «елочка», рисунок пейсли, геральдические лилии.

Лавка располагалась на первом этаже небольшого четырехэтажного дома светло-коричневого цвета. Дверь и рамы были свежевыкрашены. Во всем чувствовался хороший вкус и ухоженность. Юми распахнул дверь, и мужчины вошли в мир ткацкого искусства. На стенах висели ковры невообразимых расцветок. В стеклянных рамках были представлены образцы искусно сотканных тканей. В воздухе разливалось ненавязчивое благоухание, а где-то над головой раздавались звуки урдхских волынок.

Клиентов встретили два странных человека – а может быть, и не совсем человека, – приземистых, с толстыми губами и нависшими бровями. Эвандер предположил было, что это монстры, разновидность многочисленных жутких тварей, созданных Повелителями из Падмасы, но передумал: слуги все же больше были похожи на людей.

Пострема появилась внезапно, словно выпорхнула из ниоткуда. Ведьма выглядела утомленной, словно уже потеряла счет неделям, проведенным за ткацким станком.

– О, друг уголи, ты вернулся! – Пострема бросила оценивающий взгляд на Эвандера и одарила его улыбкой. – И привел с собой увечного юношу.

Юми едва заметно кивнул, развернул и расстелил древний ковер.

– Сначала мы разберемся с моим ковром.

– Ну конечно, само собой разумеется. – Пострема с трудом отвела взгляд от юноши. «Какой красавец!» – подумалось ведьме. Мысль ее лихорадочно заработала. Затем она сосредоточилась на ковре и сразу поняла, что он подлинный – тканная работа школы Хиш Вэн, и в саму ее основу вплетено сильное волшебство. Украсть ковер будет непросто, а перепродать без ведома ассоциаций уголи, имеющих большое влияние на Баканском побережье, и того труднее. С другой стороны, ведьму весьма заинтересовал юноша.

Юми показал мастерице, в каких местах ковер нуждается в починке. Пострема отметила поблекшие цвета и почти вытертые участки ткани. Ковер многие годы принадлежал женщине из народа уголи. Она не представляла себе, какой силой обладает ковер, и даже ходила по нему ногами! Отец Юми спас ковер от печальной участи половика, но материал ослабел и нуждался в энергетической подпитке.

Пострема долго изучала ковер с помощью большого увеличительного стекла и прощупывала ткань. Она даже что-то шептала с закрытыми глазами, положив ладони на ковер и делая вид, что входит с ним в контакт. Конечно, это в основном была работа на публику, так как сама ведьма уже прекрасно знала, как она поступит с ковром и даже сколько возьмет за работу.

– Это стоит много-много крон, мой друг уголи.

– Знаю. Мы готовы хорошо заплатить за починку нашего верного, старенького ковра. Пострема улыбнулась и назвала свою цену:

– Шестнадцать крон, и работа будет сделана за три дня, может быть, быстрее.

Юми предложил десять крон. Ведьма настаивала на шестнадцати. Юми пригрозил, что отнесет ковер другому мастеру, ковроделу Эйскюлю или Оккантер Маппам.

– Оба возьмут дороже и потребуют больше времени. Эйскюль вообще не имеет опыта работы с такими древними экземплярами. Он вряд ли знает хоть что-нибудь о Хиш Вэн.

Конечно, Юми знал все это сам. В их споре у Постремы было неоспоримое преимущество – она одна во всем Монжоне по-настоящему умела работать с древними волшебными коврами утоли.

Юми неохотно повысил цену. В конце концов сошлись на четырнадцати кронах. Эвандер закусил губу. Волшебство стоит дорого, если приходится за него платить.

– А теперь другое дело, о котором ты упоминал. – Пострема кивнула на Эвандера.

Юми предложил юноше показать изуродованную кожу ведьме – возможно, она порекомендует какое-нибудь средство.

Было что-то неуловимо зловещее в костлявой фигуре старой ведьмы. Ее глаза так странно поблескивали, что Эвандеру стало не по себе, но, замявшись на мгновение, он все же послушался Юми. Юноша сказал себе, что терять ему в любом случае нечего, и понадеялся, что за эту работу Пострема возьмет меньше.

Глаза ведьмы-Ткачихи загорелись, когда она увидела бугристую жесткую жабью кожу на груди и на спине красивого парня. Старуха была себе на уме и собиралась в ближайшее время уйти на покой. Она мечтала о вилле на зеуксадском побережье, чтобы проводить все время в собственном саду и, может быть, варить домашнее вино.

За паренька, похоже, можно было выручить достаточно денег, чтобы приобрести виллу. На урдхском рынке необычных невольников для чувственных наслаждений парень пошел бы на ура. Кожный покров и вправду впечатлял, будучи чем-то средним между крокодильей, змеиной и жабьей кожей. На ощупь он был твердым и блестел, как кожа самого лучшего качества.

За тысячи лет управления землей вкусы аристократии древнего Урдха стали весьма причудливыми. В Порт-Тарквиле живет купец по имени Негус; можно скооперироваться с ним при условии равного раздела барышей и даже получить свои пятьдесят процентов вперед – до того как юношу увезут в Урдх.

Пострема уже почти чувствовала под ногами мрамор собственной зеуксадской виллы. Свежий морской воздух, солнечная погода, легкое, созерцательное существование – именно это ей и нужно на старости лет.

Осматривая юношу, ведьма незаметно выдернула у него волос, потом пообещала миниатюрному утоли, что постарается выяснить причину феномена жабьей кожи и других волшебных изменений и на следующее утро известит, что у нее получилось. Затем она распрощалась с клиентами, и Юми с Эвандером вышли из лавки просветленными и обнадеженными.

По разоренным землям Ортонда – мира, обреченного на гибель, – эхом прокатился зов. Старейший Магистр сзывал Орден Искателей к себе, в невидимую крепость над Канаксом. Искатели покинули тайные пещеры, одинокие вершины, заброшенные хижины и разрушенные дворцы и обратили свои взоры к Канаксу. Никто другой, кроме Верховного Магистра, не обладал правом так созывать искателей, этих заносчивых гордецов с лошадиными лицами. Разобщенность всегда была слабым местом элимов, чем и воспользовался Великий Враг, дабы уничтожить их.

Перспакс, наследник Санока, спустился с холодных северных холмов. Путешествие было напряженным и тяжелым, за исключением нескольких отрезков пути, где цивилизация – уединенная страна или горсточка высокогорных деревушек все еще держалась на плаву. Только там огонь no– стоялых дворов по-прежнему гостеприимно поджидал утомленных путешественников, а кружка эля и горячий ужин облегчали путь. Но подобных мест становилось все меньше и меньше. Чаще всего приходилось ночевать под открытым небом, не разводя костра, и питаться собственными скудными запасами. По зловещему сумеречному миру, за мертвыми просторами которого пристально следили сотни глаз, пришлый путник пробирался украдкой. Здесь правили слуги темного духом Сауронлорда. Великого Обманщика, Ваакзаама, врага мира Ортонд.

Искатели собрались в зале бывшей общественной купальни, скрытой в подземелье, под развалинами разрушенного города. С грустью в сердце Перспакс отметил, что на скамьях собрания Ордена опустело еще несколько мест. Риок Мамсэттэр погиб где-то на севере, в когтях гросс-медведя. Умер от чумы Спулвин. Рабранка принял смерть в бою от вражеского топора.

Перед Перспаксом траурной вереницей пронеслись лица тех, кто пал за горькие, долгие годы борьбы против Сауронлорда. Никогда уже не возродиться славе лордов Элима. Она превратилась в пыль, и кости погибших лордов покоились под обломками разрушенного Ортонда, на полях кровопролитных битв. Временами Перспакс удивлялся, почему он, обломок тех давних дней, все еще жив? Почему именно ему было суждено выжить? Почему именно ему выпало помнить всех павших?

В назначенное время появился Верховный Магистр и произнес пророчество, слова которого исходили от богов. Во сне боги явились ему и велели ждать знака – известия об избавлении.

Магистр Шадрейхт рассказал собравшимся свой сон.

А затем вопросил:

– Разве не сказано: труды элимов что пепел на ветру в грозовой ночи? Разве не сказано: вознесясь в славе своей, возгордились элимы, и гордыня их стала корнем их погибели? Разве не сказано: будет знак терпеливым и чистым сердцем, знак о конце зла?

Искатели закивали: они хорошо знали сказанные Магистром слова.

– И был знак. Боги спустились ко мне и произнесли странные сладкие устрашающие слова.

Так говорил Шадрейхт, а искатели внимали вестям о знаке грядущих перемен.

Увы, даже боги не ведали, когда явится знак, они лишь оповестили Мудреца, что знамение положит начало последнего похода против Ваакзаама. Искатели должны найти этот знак! Чем бы он ни был, нельзя допустить, чтобы им завладели слуги Сауронлорда.

Шадрейхт был последним из Верховных Магистров и обладал немалым могуществом. Много лет он боролся против Великого Врага и научился читать его мысли. Шадрейхт сумел сохранить свою жизнь и свою крепость, а значит. Повелителю Двенадцати миров не удалось почувствовать его или обнаружить его убежище. Все искатели признавали его главой Ордена и беспрекословно подчинялись его приказам.

Разве не было сказано: в самую злую минуту будет им знак и выведет знак народ элимов из долины смерти на просторные светлые нагорья?.. Разве не было сказано, что в горниле пламени забьет источник прохладной воды?.. А в черноте бездны зародится искра жизни?..

Но, покидая Канакс, дабы обойти дозором пустынные просторы Ортонда, усомнился Перспакс, есть ли на свете сила, способная побороть гнет Сауронлорда Ваакзаама, Великого Повелителя Двенадцати миров, перемоловшего на своей мукомольне гордый народ элимов. Горстка пепла – вот и все, что осталось от былой славы.