"Ястреб на перчатке" - читать интересную книгу автора (Рау Александр)

ГЛАВА 7

Кармен ля Турмеда, любовница и домоправительница графа Кардеса, любила последние дни весны.

Они проходят очень быстро, селяне закончили сев, и молодежь проводит время в игрищах и танцах. И никто не знает, расстанется завтра пара, что сегодня вместе прыгает через костер, или, наоборот, любовь уже навсегда связала их вместе.

Горожане тоже не отстают, ремесленные цеха устраивают пирушки, выставляя столы на всю улицу, прижимистые купцы сообща дают деньги на общественные праздники, а что уж говорить о свадьбах! На них золото и серебро в Кардесе никогда не жалели!

Весь Камоэнс справляет свадьбы осенью, считается, что это самое удачное время, но Кардес — особое графство, здесь свои обычаи. И весну тут уважают не меньше, чем осень. Есть время между севом и покосом — так почему же не справить свадебку?

Горожане, хоть и не знают полевых работ, но тоже одну недельку отводят под свадьбы. И нет выше чести для молодых, если сам граф с графиней подведут к священнику для святого обряда!

Кармен только что вернулась из города и очень обрадовалась, увидев Патрицию.

Та сидела в кресле на веранде, навес спасал ее от солнца. Скучая, она листала книжку — сборник сонетов известного в Мендоре поэта Луиса де Кордовы.

Девушка помнила большой скандал, что разразился осенью в столице, одновременно с ее историей. Поэт спорил с королевским магом Гийомом из-за своей невесты Изабеллы и, хоть силы были не равны, добился своего, заставил мага отступить. Вот только платой за это стало лицо. Пару «Изабелла и Луис» при дворе за глаза называли «Красавицей и Чудовищем».

Где-то рядом запел соловей. Патриция подняла взор и увидела Кармен. Приветливо улыбнулась.

— Здравствуй, Кармен.

— Доброе утро, Пат.

— Тебе идет это новое платье, Кармен.

— Спасибо, долго искала нужный оттенок атласа. Почему-то светло-розовый цвет нигде не достать. Торговец Хью Вискайно клялся, что ему пришлось его заказывать непосредственно в Остии.

— Ну, проблемы с тканью — это еще не самое страшное. Помню, как я не могла найти достойную швею перед балом в Мендоре. Когда мы приехал, все мастерицы уже работали на столичных дам. — Пат замолкла, это воспоминание ей не понравилось.

— Кстати, Пат, у меня к тебе просьба, — перевела разговор на другую тему Кармен.

— Слушаю.

— Сегодня ко мне обратились члены городского совета Осбена. У нас есть обычай. Граф с супругой могут оказать большую честь своим подданным, если побывают на свадьбе и поздравят молодых.

— Я не супруга графа де Веги, — холодно ответила Патриция.

— Нет, это необязательно. Я неточно объяснила. Граф и женщина его ранга. Это может быть родственница, гостья, как ты. Такое уже бывало раньше, два года назад, когда приезжал граф Ла Клава с сестрой. Она была спутницей Риккардо. Очень неприятная, скажу я тебе, девушка, хоть и привлекательная. Смотрелись они ужасно.

— А почему ты не подходишь на эту роль? — спросила Патриция, проигнорировав попытку Кармен перевести ее внимание на менее важную тему.

— Осбенцы меня уважают, но я все же дочь простого рыцаря, а не гранда, — улыбнулась Кармен. — А это для них важно. Прошу — порадуй горожан. Они будут счастливы видеть тебя на своем празднике. Ты им понравилась.

— И когда же я успела им приглянуться? — удивилась Пат.

— Они видели тебя в городе во время прогулок. Отметили красоту и приветливость. Соглашайся, Пат. Будет весело и забавно.

— Хорошо, — улыбнулась Пат, — надеюсь, мои ожидания не обманутся. — Но тут вдруг девушка внезапно помрачнела. — Нет, Кармен, не выйдет.

— Почему? — удивилась та.

— Я ношу траур. Не время для праздников.

— Этим ты никак не оскорбишь память близких, Пат. Я уверена, твой муж был бы рад видеть тебя улыбающейся. Он не хотел бы, чтобы ты засохла в тоске и печали.

— Все равно я не могу снять траур. Он испортит праздник жениху и невесте. А я не хочу никому омрачать счастье, — печально сказала Пат.

— Это не проблема. В Кардесе не носят траур. Мы считаем, что близкие наши были бы рады видеть нас в радости, а не в горе. Просто не носим одежду ярких цветов, не одеваем украшений и вплетаем в волосы черную ленточку. Стань на день кардеской.

— Я не знаю, что тебе ответить…

— Соглашайся. Мы сошьем тебе милое светло-голубое платье. Без роскоши и изысков, но так, чтобы твоя красота не умалилась.

— Хорошо, Кармен. Ты меня уговорила. — Патриция хотела чуточку веселья, хоть на миг да освободиться от печали, окружавшей ее, забыться, развеяться.

— Вот и прекрасно.

За ужином Кармен сказала де Веге, что Патриция хочет принять участие в свадебной церемонии. Риккардо обрадовался:

— Замечательно! Патриция, я вам благодарен, вы уважили моих подданных. Откроюсь — я сам хотел вам это предложить, но не решался.

— Почему же? — улыбнулась девушка. Ее синие глаза сегодня излучали тепло.

Риккардо с трудом оторвал от них взгляд.

— Боялся отказа.

— Тот, кто не знает поражений, не знает и побед, — ответила ему Пат. У нее было просто прекрасное настроение.

— Раз уж так все удачно складывается, я навещу сегодня нашего старого волшебника Руфа, попробую уговорить его устроить фейерверк в ночном небе.

— У вас еще и волшебник есть? — удивилась Патриция.

— А как же без него? Конечно, по силе и способностям он и в подметки не годится королевскому магу Гийому, но амулеты, фейерверки и магические светильники он делать умеет.

— У нас даже есть настоящий алхимик! Такой забавный старичок Педро, вы бы видели, как они с магом ругаются! — рассмеялась Кармен.

— А потом, наверное, мирятся за кружкой пива? — сделал предположение Феррейра.

— Нет, пьют они не пиво, а какую-то огненную алхимическую жидкость, — ответила Кармен, снова улыбнувшись.

Риккардо видел, что гвардеец ей нравится. «Кармен, — подумал он с улыбкой, — ты боишься меня обидеть, не зная, как я буду рад, если ты найдешь свое счастье. Ты достойна большего, чем я, не способный полюбить тебя».

— Изобретение Педро — пшеничный спирт. Разбавляется в пропорции один к одному. Одна кружка этого напитка валит с ног. Поэтому они смакуют его наперстками, — Риккардо поделился впечатлениями.

— Педро… Педро… — вспоминал Феррейра. — Уж не тот ли это Педро, что изобрел «дракона»? — спросил он у де Веги.

— Да, Блас, но об этом мы поговорим как-нибудь потом, — граф Кардес не хотел омрачать приятный обед воспоминаниями.

Свадьбы должны были состояться на следующий день. Кармен и Патриция тщательно подбирали ткань, оттенки цвета, фасон. Их увлекала излюбленная игра девушек всех времен и народов.

Де Вега попробовал заглянуть в комнату, где происходило священнодейство, но был с позором изгнан. Оставил эту затею и отправился писать дальше. Он честно выполнял заключенный с королем договор. Оставалось написать еще две главы.

Но вечером он все же зашел в покои Патриции.

— А где же твое новое платье? — разочарованно спросил Риккардо.

Девушка по-прежнему была в черном.

— Завтра увидишь, — улыбнулась она.

— Кстати, Патриция, я пришел спросить тебя — какую из трех пар ты выбрала?

Вопрос озадачил девушку.

— Как какую?

— Тебе разве Кармен не говорила? Завтра выходит замуж дочь мэра. Один крупный торговец женит сына, и мой рыцарь Августо наконец-то нашел себе невесту.

— Я побываю на каждой свадьбе! — решительно сказала Патриция. — Не хочу никого обижать. — Она вспомнила, как ей самой было обидно, когда первая леди Мендоры герцогиня де Тавора в последний момент отказалась от приглашения на ее свадьбу в пользу светского приема у тронтовского посла.

— Прекрасно, — обрадовался Риккардо. — Знаешь, мне в голову пришла идея — провести все свадьбы в одном месте. На площади перед моей резиденцией. Поздравлю молодых и преподнесу им богатые дары. Открою для горожан кладовые. Этот день они будут долго вспоминать.

— Хочешь, чтобы щедрость твою запомнили? — спросила Пат.

— Да, — ответил Риккардо. Он не стал продолжать, объясняя, что это, может, последний праздник, который он устраивает Осбену.

Праздник удался на славу. Де Вега был прав, говоря, это горожане надолго запомнят этот день.

Риккардо и Патриция встречали женихов и невест у храма Единого. Согласно кардесским обычаям, де Вега брал под руку пунцовую от смущения невесту, Патриция же позволяла бледному от гордости жениху касаться ее ладони. Они отводили их в храм, возвращались за следующими. И так, пока все три счастливые пары не предстали пред алтарем и настоятель не обручил их пред лицом Бога.

Потом праздник переместился на площадь города, центр ее оставили открытым для танцев, по краям и на соседних улицах выставили столы, ломившиеся от яств и напитков. Граф сдержал слово. Музыканты старались, отрабатывая удесятеренную плату, музыка разносилась над городом. Для простых людей устраивались доступные конкурсы типа перетягивания каната, борьбы с медведем, лазания на столб, соревнований — кто больше или быстрей съест или выпьет за отведенное время.

Дворяне и купцы — или «буржуа», на остийский манер, — цвет публики Кардеса развлекались по-другому. Играли вальсы, и, хоть мостовая совсем не походила на паркетные залы дворцов, публика с удовольствием танцевала.

Юноши и девушки использовали каждый миг, каждый танец, боясь упустить, потерять хоть часть этого вечера. Старшие, наблюдая за ними, улыбались, зная, что многие из сложившихся в этот вечер молодых пар сыграют свадьбы осенью.

Мужья и жены вспоминали былые чувства, и не в одной семье восстановил любовь и согласие устроенный графом праздник. Даже степенные старики, главы родов, и милые старушки, любимые бабушки, выходили в центр площади, чтобы сделать несколько па, на один вечер вернуть молодость.

Риккардо не отводил глаз от Пат, он никак не мог налюбоваться ею.

Девушка была прекрасна, траурный наряд по-кардесски — скромное платье, лишенное украшений, — лишь подчеркивал ее красоту.

Граф знал, что его внимание к Пат не остается незамеченным. Опытные кумушки, что устраивали все браки, смотря на него сегодня, значительно улыбались и перемигивались.

Горожане сочувственно перешептывались, видя черную ленту в золотых волосах Пат. Они жалели гостью графа Риккардо, такую молодую и прелестную девушку.

Патриция не хотела танцевать, хотя ее тянуло отдаться ритму музыки и закружиться в ритмах вальса. Но она помнила о своем вдовьем статусе.

— Патриция, не бойтесь, — обратился к ней Риккардо, — один только танец, открыть этот вечер. Нас все ждут. — Граф указал взглядом на три молодые пары, что выжидающе смотрели на них. — Таков обычай. Мы первые.

— Только ради обычая, Риккардо, — сказала Патриция и подала ему руку.

Спустя миг грянула музыка, и Патрицию с Риккардо закружило в вальсе.

Этот танец показался Пат не похожим на все те, что были до него. Наверное, в Кардесе даже его играли по-своему.

— Риккардо, слишком быстро! — шептала она ему на ухо.

— Ничего не поделаешь, так у нас принято, — смеялся Риккардо.

Де Вега был счастлив. Он словно вернулся в прошлое и танцевал свой первый танец с Патрицией, любимой Пат — женщиной, которую он страстно любил и ненавидел, мечтал забыть, но не смог. С его судьбой, роком, фатумом, несчастьем и удачей.

Время имеет удивительное свойство, оно то растягивается, то сжимается, то ускоряет свой бег, то замедляет его. Риккардо не мог сказать, сколько длился танец — вечность или один миг. Он впал в счастливое забытье, чувствуя ее рядом, вдыхая запах духов, кожа ее пахла цветущей вишней. Из этого прекрасного сна его вывел голос Пат:

— Благодарю тебя, Риккардо, мне было приятно. А теперь, прошу, отойдем.

Патриция танцевала лишь один раз, как и обещала сама себе. Риккардо не стал больше настаивать, не желая разрушить ту чудесную атмосферу, что окутывала их, сближала, щедро даря радость и улыбку.

Он просто был весь вечер рядом с ней. Развлекал, неназойливо ухаживал, выполнял мелкие просьбы, поручения, знакомил с горожанами, друзьями и гостями.

Когда Патриция на время оставила де Бегу, он впервые обратил внимание на то, что творилось вокруг. Оглядел веселящихся людей, с интересом пробежал взглядом по танцующим парам. Вдруг заметил Кармен, она скучала, нет, не в одиночестве, среди знакомых. Но все-таки одна. Он ощутил ее грусть. Вместе с этим к нему пришло и чувство вины.

— Блас! — радостно воскликнул он, завидев гвардейца. — Как вам праздник?

— Все просто замечательно, граф. Давно я так не веселился. Но, по-моему, вы разлагаете моих солдат. Уже ни одного не вижу трезвым или без красивой подружки, — рассмеялся Феррейра.

— А почему же вы одиноки, Блас?

Тот лишь улыбнулся.

— Тогда у меня к вам просьба.

— Говорите.

— Видите Кармен? Она скучает. Ей одиноко. Я не хочу, чтобы она в этот день грустила. Пожалуйста, Блас, развеселите ее, пригласите на танец.

— Я не знаю, согласится ли она, — к удивлению Риккардо, Феррейра потупил взор.

— Блас, вы же гвардия — гроза прекрасных дам! Смелее!

Граф понимал колебания гвардейца. Ухаживать за многолетней любовницей хозяина дома, в котором сам пребываешь, — это немыслимо для честного человека. Но Риккардо видел, что симпатии Кармен и Бласа взаимны, он желал девушке лишь добра, поэтому тут же добавил:

— Будет упираться — скажите, такова моя воля!

— Думаю, этого не понадобится, — заверил его Блас и решительным шагом направился к Кармен.

Ночью спокойствие звездного неба разорвали огни фейерверка. Сотни огненных шаров взрывались в воздухе, опадая на землю тысячами разноцветных огней. Картина завораживала.

Риккардо и Патриция восхищенно наблюдали за небом, полыхающим буйством красок.

Граф смотрел и думал о том, что старый упрямец Руф сегодня превзошел сам себя, заслужив этим законную любовь всего города. Но теперь ему придется не меньше месяца избегать колдовства, восстанавливая силы.

Пат вдруг оступилась — каблук попал в щель между камнями. Риккардо подхватил ее. Под тонкой тканью платья ее тело было обжигающе горячим. Она не обратила внимания на то, что он одной рукой обнимает ее.

— Как красиво! — восхищенно прошептала Патриция. — Я уже давно, очень давно ничего подобного не видела. Спасибо.

— За что?

— Ты уговорил мага и подарил мне этот вечер.

Риккардо улыбнулся.

— Пат.

— Да?

— Ничего, я просто хотел еще раз насладиться звуком твоего имени.

— Ты все такой же галантный, Рик, нисколько не изменился. Всегда пытаешься сказать комплимент.

— Ты прекрасна, Пат.

— Вот опять льстишь, — улыбнулась она, забыв о прошлом и будущем, для нее сейчас существовал только этот вечер и огни в небе над городом.

— Это не лесть — правда. Даже преуменьшенная.

— Я не люблю лесть, ты же знаешь.

— Я врал тебе, — признался Риккардо, он развернулся и теперь смотрел ей в глаза. — Я врал тебе, Пат, говоря, что забыл тебя. Я хранил твой облик на внутренней стороне век, и, стоило мне хоть на миг прикрыть глаза, я видел тебя. Красивую, улыбающуюся, манящую, желанную.

Пат не ответила.

Риккардо поцеловал ее в губы. Безумно, горячо, не думая о последствиях. Через один удар сердца ее руки оттолкнули его.

— Не надо, Рик. Не порть мне этот вечер. То, что ушло, уже не вернуть.

Он послушно отступил, но остался рядом с нею.

— Хорошо.

Через некоторое время услышал:

— А ночи еще прохладные.

— Послать за грогом? — встрепенулся Риккардо и набросил на ее плечи свой камзол, оставшись в рубашке.

— Да, будь так любезен, — попросила она.

Расторопный слуга быстро принес две большие глиняные чашки с разогретым вином, приправленным корицей.

Горячая кружка грела руки. Но еще больше грело ощущение того, что Пат рядом.

— Посмотри на звезды, Риккардо. Сколько их на небе сегодня! Так редко бывает: безоблачное небо и сотни тысяч звезд. Вот Охотница и Лев, правее Корабль и Райский Цветок.

— А рядом Ромб Надежды, звезда моряков, путешественников и влюбленных.

— Надежды обманчивы, Риккардо, на них нельзя полагаться. Проводи меня до резиденции, я устала.

Черная башня. Внутри нее было тихо, как в склепе, сюда не долетает гул затихающего людского праздника. Балкон, нависший над темной пустотой, дна не видно. Луны и звезды освещают лишь верх башни, ниже их свет не проникает.

Граф Кардес смотрит на руки, они кажутся белыми в этом колдовском свете. Он знает, что не должен здесь быть, знает, но не уходит.

Он старался говорить четко и громко — так, чтобы голос казался спокойным. Тот, Кто Слушает, не должен слышать его слабым, не уверенным в себе.

— Давным-давно — время уже стерло следы тех лет — я метался, не зная, куда приложить свои силы, мне казалось, что главная проблема в жизни — выбрать путь, по которому сможешь идти с честью, путь, что отвечал бы чаяниям твоей души. Я ошибался. Путь выбрать легко. Трудно идти по нему не сворачивая, не меняя идеалов, не вступая в сговор с темной стороной своей натуры. Трудно быть честным с самим собой. Я старался выполнять эти условия, придерживаюсь их до сих пор. Но как часто злоба и ненависть овладевают моим сердцем! Нелегко их сдержать, видя крушение надежд, что острой бритвой режут по глазам, ослепляя, не оставляя желания открывать их еще раз, кинжалом пронзают сердце, мое израненное сердце, заставляя выть.

Патриция! Моя любовь, моя ненависть! Мой мираж и мой кошмар! Время, проведенное с ней, — это страшная притягательная пытка. Обливаешься кровью и вновь идешь навстречу боли.

Как я хочу смерти! Не знаю, своей или чужой! Мне все равно, я и так умираю, медленно, час за часом, незаметно для всех. Пат хочет моей гибели, еще не зная, что убьет она лишь тело, души уже здесь нет!

Вот мой меч! — Риккардо достал из ножен длинный клинок, сверкнувший смертоносными гранями. Он вспомнил, как радовался, когда получил его в подарок на день совершеннолетия. — Возьми его как залог того, что желание мое исполнится! Кто знает — может, тебе повезет! Граф взял меч за рукоять лезвием вниз и отпустил. Звука падения он так и не услышал.

Толстый рыжий кот, всю сознательную жизнь проведший на кухне и в ее окрестностях, обнаглел сверх меры и, добираясь до свежего молока, уронил кувшин, а рассерженная служанка в погоне за ним свалила с плиты котел с супом для стражников. Молока ей было не жалко, но вот солдаты, среди которых она часто находила ухажеров, могли и обидеться на свою «курочку» из-за задержки с едой.

Поэтому усатый разбойник отведал кипятка, из-за чего возмущенно заорал, оповещая тенистые аллеи о людском коварстве и несправедливости.

Окно спальни Патриции выходило в сад. Она открыла глаза, потянулась, встала с кровати и подошла к окну в надежде разглядеть виновника ее пробуждения, но котяра уже скрылся в кустах.

Было уже за полдень. Девушка решила, что проспала достаточно. И пришло время завтрака.

Компанию за едой ей составила Кармен. О том, что она вчера хорошо провела время, говорили лишь чуть заметные круги под глазами. Мужчины встали раньше и уже давно занимались своими делами.

Погода за окном оставляла желать лучшего. Хмурые тучи затянули небо, грозя скорым дождем. Природа брала реванш за вчерашнее благолепие. Выходить из помещения не хотелось.

Патриция решила прогуляться по резиденции графов Кардесов, оставалось еще немало залов, где она не была. Огромный комплекс зданий, построенный при знаменитом отце Риккардо, был рассчитан на несколько сотен человек, но де Вега не держал двор, обходясь минимумом слуг, поэтому помещения пустовали.

У графа была огромная коллекция картин работы мастеров всех Благословенных земель, но какой-либо вкус напрочь отсутствовал.

Патриция подозревала, что в большинстве своем картины — часть награбленной в походах добычи, а не плод любви к искусству одного из рода де Вега. Род, которому покровительствовал Ястреб, больше любил военные трофеи. Им было отведено несколько галерей.

У стены, посвященной основателю рода, девушка увидела несколько мечей старинной работы и огромный вытянутый череп, вооруженный десятком клыков длиной в два локтя. Что это было за чудовище, может, даже дракон, история умалчивала. Никакой таблички — думай, что хочешь.

На пути из прошлого в настоящее экспозиция слабо менялась: все то же оружие, доспехи поверженных врагов, истлевшие платья прекрасных сеньор давно ушедших эпох, стяги, знамена, личные вещи. Оживление внесла коллекция редкостей со всего обитаемого мира, собранная одним графом, на редкость миролюбивым, судя по тому, что больше он ничем не прославился.

Черноволосый чародей — прапрапрадед и тезка Риккардо — оставил после себя несколько массивных запыленных книг — Патриция не решилась их открыть — да полуистлевший свиток с обвинением в колдовстве, с печатями инквизиции. И биографию, написанную преданным советником после его смерти, крайне загадочной. Пат не поленилась и полистала тяжелые страницы. Без колдовства в гибели или исчезновении этого графа Кардеса точно не обошлось.

Еще предок оставил после себя измененный родовой стяг, взятый потомком-тезкой — алый ястреб на белом поле, а не наоборот, — и футляр, в котором, по преданию и согласно табличке, хранились три алых пера, данные ему Ястребом. Футляр был закрыт. Патриция подумала, что перья давно уже истлели.

Отец Риккардо — Энрике де Вега — был великим полководцем, гордостью Камоэнса. Его трофеи занимали самый большой участок галереи. Патриция почти не обратила на них внимания, оружие и знамена ей надоели. Девушку интересовали достижения сына знаменитого отца.

Галерея резко заворачивала вправо.

За углом Пат ждал высокий рыцарь, держащий в руках меч и щит с изображением меча и кубка.

Она едва не вскрикнула.

Герб! Альфонс. Ее Альфонс!

Латы во вмятинах, кровавые разводы. В плече и груди по толстой арбалетной стреле. Патриция дрожащими руками подняла забрало шлема.

На нее взглянула пустота. Девушка оперлась о стену, ноги дрожали. Конечно, она знала, что де Вега не стал бы держать тело здесь — что за глупость? Но ей нужно было убедиться…

Коллекцию дополняли здоровенный лист пергамента, начинавшийся словами «Хартия Прав и Вольностей жителей графства Кардес», большой лук в рост человека и меч с рукояткой, богато украшенной драгоценными камнями. Под мечом была подпись: «Взят как выкуп у Агриппы д'Обинье, маршала Камоэнса».

Патриция решительным шагом направилась в кабинет де Веги. Она знала, где искать графа. Но ее гнев и раздражение уменьшались пропорционально пройденным коридорам.

Что она скажет Риккардо? Убери доспех Альфонса?! Глупо. Это трофей, такой же, как и оружие, взятое в бою его предками. Несмотря на то что Альфонс был подло убит стрелой. Рассказы чудом уцелевших вильенцев подтверждались.

Нет, она не будет ничего говорить. И все-таки, откуда взялся меч Агриппы д'Обинье, ведь этот маршал, ставший героем, разбил мятежного графа, а не наоборот?

Из-за прикрытой двери кабинета было слышно, как Риккардо что-то напевал под гитару. Патриция улыбнулась. Он не умел ни петь, ни играть. Она всегда деликатно просила его замолчать, когда он забывался и принимался напевать ту или иную песню. А знал их граф Кардес немало.

Патриция открыла дверь и вошла. Де Вега с излишней поспешностью отложил гитару.

— Добрый день, Пат, — поприветствовал он ее.

Под глазами графа были большие круги, девушка засомневалась, а спал ли он сегодня вообще?

— Какой же он добрый, Риккардо? — усмехнулась она. — Ты что, уже совсем не разбираешься в погоде?

На улице хлестал дождь. Погода за то время, пока Пат рассматривала коллекции, окончательно испортилась. Одно из трех окон было распахнуто, в кабинет влетали капли влаги, ветер заносил холодный воздух и трепал бумаги на столе, заботливо придавленные чем-нибудь тяжелым: двумя печатями, книгой, пресс-папье, статуэткой и чернильницей.

В углу горел камин, согревая воздух. Очевидно, графу было лень закрыть окно.

— Прекрасная погода, — ответил Риккардо. — Люблю, когда дождь барабанит по стеклам.

Пат подошла к столу. Рядом с графом стояла большая фарфоровая чашка из страны джанов, наполненная дымящимся кофе. По аромату она поняла — в чашке не только кофе. Да и глаза Риккардо чуть блестели.

Вспомнились слова Кармен. Пат оглядела комнату.

Столов в кабинете было два, располагались они буквой «Т». Перекладину вверху образовывал массивный стол черного дерева, заваленный бумагами. За ним сидел Риккардо. Вертикальную «палочку» — другой стол, попроще и поменьше. Заставленный… Пат потеряла дар речи. Заставленный фигурками воинов искусной работы. Де Вега расставил на нем свои игрушки. Каких солдатиков здесь только не было: мечники, лучники, копейщики, рыцари и алькасарские наездники, Пат увидела даже две колесницы и огромное диковинное животное, которое, как она вспомнила, называлось «слон».

Девушка осторожно покосилась на Риккардо. Граф был спокоен. Сделал большой глоток своего напитка и выжидающе посмотрел на нее.

— Риккардо, что с тобой? Вернулся в милое беззаботное детство? Хочешь, кукол пришлю? — наконец спросила Патриция.

Он рассмеялся.

— Ты не первая, кто меня об этом спрашивает. Нельзя писать книгу о войне, анализируя те или иные битвы, не имея их реконструкции перед глазами. — Риккардо замолк. — Так вот, детские игрушки прекрасно подходят для этих целей. Это мои любимые фигурки, помню, их подарил мне отец, еще лет в семь, это был последний его подарок.

Пат улыбнулась:

— Это не единственная твоя странность.

Одеяние Риккардо повергло ее в шок. Бесформенные широкие штаны — в них можно было бы поместить двух графов Кардесов — и простая льняная рубаха с короткими рукавами, на ней было всего две пуговицы огромной величины, причем верхняя явно намеревалась оторваться — висела на одной нитке. Портрет дополнял черный наруч на левой руке…

— Ты сам себе это сшил? Не удивлюсь, судя по швам, это так и есть.

— Нет, это подарок — одежда паасинов.

— Лесные жители носят это? Наверное, шум и неуклюжесть способствуют успешной охоте? — ехидно произнесла Пат.

— Это наряд жреца, — скупо ответил Риккардо.

— Граф Кардес стал шаманом полудикого племени? Поздравляю! — захлопала в ладоши девушка, теперь она сидела в кресле для гостей, напротив де Веги.

— Нет, но я имею право носить эту одежду. Она удобна и нравится мне.

— Риккардо, знаешь, я жалею, что так быстро рассталась с тобой, нужно было потратить на это больше времени. Ты совсем плох. — Пат грустно вздохнула. Де Вега ее уже не смешил, а пугал.

— Да. Ты ушла, и я свихнулся без твоей заботы, — зло бросил де Вега.

Он демонстративно отвернулся и раскрыл большую книгу в массивном кожаном переплете. Патриция встала, сделала два быстрых шага и взяла книгу из его рук, Риккардо недовольно посмотрел на нее.

— «Три рыцаря»[32], — задумчиво прочитала она. — О чем книга?

— Хочу огорчить, картинок там нет, — заметил Риккардо.

Это было слишком. Пат отреагировала немедленно.

— Сейчас дам пощечину! Я серьезно!

— Вот, уже угрозы пошли, — пожаловался сам себе де Вега. — Это повесть о настоящей любви и дружбе. О том, что так редко встречается в нашем мире. Но читать нужно осторожно, первая часть ее вызывает радость, вторая слезы… Рекомендую. Я ее не раз перечитывал.

— Как-нибудь прочту, — пообещала Пат и положила книгу на край стола.

Неудачно. Тяжелая книга упала на пол. Риккардо резко наклонился за ней.

Пуговица оторвалась, рубашка раскрылась. Пат едва не закричала. Попыталась, но язык отказал. Грудь и живот Риккардо были изуродованы страшными шрамами. Такие раны смертельны. Патриция знала, что он никогда не дрался на дуэли и в сражении не был ни разу ранен.

Де Вега никогда не упоминал ни о чем, что могло быть причиной ранений. А Патриция думала, что знает о нем все.

— Что случилось? — Риккардо попытался улыбнуться. — А, пуговица отлетела? Да, не умею я их пришивать. А эту рубашку слугам поручить нельзя. Самому надо.

— Другое, — нервно произнесла Патриция. — Что с тобой? — она указала рукой на разошедшуюся рубашку.

— А, это! — помедлил с ответом де Вега. — Так, было дело, волк подрал.

— На охоте? — переспросила она.

Риккардо никогда не охотился сам, хотя и принимал участие в охотах, устраиваемых другими, чем вызывал насмешки.

— Нет, в гостях у паасинов.

— Что они с тобой сделали?

Граф Кардес, скорее всего, понял, что будет проще рассказать всю правду, чем упорствовать. Он знал — она не отстанет.

— У паасинов есть такой обряд, — начал Риккардо. — Когда юноша становится мужчиной, ему дают нож, и он дерется один на один против большого черного волка. Если побеждает — устраивают праздник в его честь, а волка хоронят, как паасина, на родовом кладбище.

— Если нет?

— Хоронят человека. Хоронят и забывают. Навсегда.

— Ты победил?

— Нет.

— Как это? — удивилась Пат. — И вообще, при чем здесь ты?

— Я узнал об этом обряде и захотел доказать себе, что я мужчина. Паасины долго не соглашались, но я сумел их убедить. Волк был просто огромный, выше, чем мне по пояс. А у меня только большой нож против его клыков и когтей. Умирать в восемнадцать лет страшно. Что было, помню плохо. Только конец: волк повалил меня на землю, вцепился в левую руку, я успел закрыть ею горло.

Он рвал мне когтями живот и грудь, я бил его ножом в брюхо. Потом… потом он вдруг отступил. Мы долго смотрели глаза в глаза, наконец он развернулся и скрылся в лесу. Меня приняли в племя паасинов. Я теперь один из них. До меня из всех людей это удалось лишь моему тезке.

— Тому, что был колдуном? — уточнила она.

— Да, но не «был», а слыл! — поправил ее Риккардо.

— Почему я об этом не знала? — Пат решила, что оправилась настолько, что может уже возмущаться.

Риккардо обидно рассмеялся.

— Пат, милая, ты привыкла к тому, что я все рассказывал тебе, но есть вещи, о которых следует молчать. Мы ведь тесно не общались, до свадьбы дело не дошло, — Пат почувствовала, что краснеет, — поэтому моя маленькая тайна осталась тебе неизвестной.

— Не верю, — логика у нее работала хорошо, — откуда в Кардесе столько черных волков, если каждый паасин должен убить одного?

— А в Кардесе черных волков нет, — ответил де Вега. — Только серые, но их паасины не трогают. Священны.

Патриция замерла, чуть приоткрыв рот. Риккардо улыбнулся.

— Волка призывают жрецы-шаманы. Это бой не с животным, а с самим собой. С отражением. С темной стороной натуры, эмоциями и чувствами, что затмевают разум. Воин должен уметь их обуздать, победить.

— Но ты ведь его не победил? — перебила его Пат.

— Нет, мы разошлись мирно. Это случается крайне редко. Такой человек становится шаманом, он сможет вновь призвать волка, но уже для других.

— А ты можешь?

— Для других — нет, для себя — могу, — если Риккардо и лгал, то виртуозно. — Если захочешь, я могу тебе это показать, — предложил он. — Раз в год я бываю в гостях у паасинов, навещаю шаманов. Хочу побывать там и в этом году. Пока я еще жив.

— Хочу, — не задумываясь, ответила Пат, сделав вид, что не заметила последней ремарки.

— А как же вера? Церковь ведь осуждает язычество и их обряды.

— Буду знать, что они собой представляют и как с ними бороться. — Он хотел ее этим смутить? Не выйдет.

Риккардо одернул рубашку, но закрыть покрытую шрамами грудь полностью все равно не удалось.

— Сними наруч, — вдруг неожиданно для самой себя потребовала Пат.

— Нет, — мотнул головой Риккардо.

— Сними!

— Пат, любимая, давно прошло то время, когда я выполнял все твои просьбы и требования по первому же слову. Я изменился…

— В худшую сторону!

— Может быть, — согласился он. — Но ты больше не можешь требовать. Мы не связаны ничем, кроме старых чувств, которые у тебя уже погасли, а у меня еще теплятся.

— Пожалуйста, сними наруч, — попросила она.

— Зачем, Пат? — тихо спросил он.

— Я так хочу. Мне нужно, нужно увидеть, что под ним.

— А что ты хочешь увидеть? Адскую печать, подтверждающую, что я продал душу в обмен на разрушение твоей жизни? Ее там нет.

— Этот наруч — твое изменение. Я не узнаю того Риккардо, которого знала. Он был мил, добр, ласков, заботлив…

— Но ты его все равно не любила…

— Нет, — твердо сказала она. — Не любила, но была к нему привязана. Считала другом.

— Другом… — как эхо повторил Риккардо. — Твой друг умер, Васкес его убил. Его шпага, направляемая и твоей рукой, вошла не в плечо, как думали Карл де Санчо и врач, а в сердце.

— Ты дрался с Альфонсом?! — воскликнула Пат.

— Да, после того как не смог поговорить с тобой. Он победил. Я хотел его застрелить из арбалета, Санчо остановил меня. Это все неважно. Тот де Вега мертв. И этот скоро умрет. Это мой путь. Путь, что я выбрал сам. И спасибо Ястребу, он дал мне силы пройти его достойно. — Риккардо расшнуровал наруч.

На белой, давно не видевшей света коже, жутко смотрелись шрамы-ожоги — следы двух птичьих лап, обхвативших локоть.

Пат сглотнула, представив себе, какой была рана вначале, если даже сейчас от одного взгляда ей стало дурно.

— Он прилетел мне на руку. Алый Ястреб. Я звал его, и он пришел, — медленно говорил Риккардо. — Было больно, очень больно. Ожоги — лишь часть той боли, что пронзало все тело. Главное — выстоять. Доказать — нет, не ему, самому себе, — что сможешь принять его дар.

— Что он дал тебе? Силу, власть, богатство? Что продал ты ему взамен — душу?! — Пат не выдержала и закричала на него.

— Он ничего не берет взамен. А душу, душу нельзя продать, — усмехнулся Риккардо. — Поверь, я знаю, это единственная вещь, что не имеет цены, что всегда с тобой. Ястреб, он дает ясность ума, новый взгляд на мир. Ты видишь путь. Путь, по которому идешь, хотя раньше и не замечал. Путь чести, долга и совести. Ястреб дает тебе свободу. Ты несешь эту свободу в душе, с ней не страшны темницы, надо лишь закрыть глаза… — мечтательно закончил он.

— А взамен, что ты отдал демону взамен, Риккардо? — Пат пыталась удержать влагу в уголках глаз.

— Ничего. Лишь взял его с собой. Пошел по указанному им пути. Научился уважать путь других. Я отказался от мести тебе, раз ты полюбила другого. Это твой путь. Не простил, но понял Альфонса. Это его путь. Его любовь. Отозвал убийц. Если бы он не пришел ко мне с мечом, может быть, в старости мы вместе бы пили вино, вспоминая эти дни.

Патриция не нашла, что ответить. Не таясь, вытерла глаза платком. Она столкнулась с неведомым и непонятным.

Риккардо верит в то, что говорит. Как переубедить его? Да и нужно, нужно ли его переубеждать?

Ответа не было.

— Зачем ты носишь наруч? — спросила она, чтобы не молчать.

— Мой тезка носил его. Я верю, что Ястреб вновь прилетит ко мне на перчатку, как прилетал к прапрапрадеду. Ему неудобно будет сидеть на голой руке, а я не знаю, смогу ли вновь выдержать его прикосновение.

— Ты бредишь, Риккардо.

— Нет, Пат.

Вновь повисло молчание. Пат, поднялась, подошла к столу, стала перебирать бумаги. Ей нужно было себя чем-нибудь занять.

— Доклад по добыче железа. У тебя в графстве есть шахты? — спросила она, рассматривая официальную переписку.

— Да, на самой границе со Скаем. Запасы руды нашли еще при деде, но лишь мне удалось обустроить шахты, плавильные мастерские и кузницы, пригласить опытных горняков и ремесленников. Столько золота потратил — отец бы узнал, в гробу перевернулся — вот куда ушла еще одна часть его наследства. Зато теперь там полный цикл производства.

— Но я не слышала, чтобы купцы торговали кардесским железом или прочими металлическими товарами.

— До недавнего времени там делали только оружие и доспехи, — просто ответил де Вега. — Для меня и графства. Милицию нужно было вооружать. Да и соседям оружием помогал.

— Ты всегда думал о войне, Риккардо. Даже твой демон тут ни при чем. Жаждал битв, крови и славы. Ждал лишь удобного случая, — зло сказала Пат.

Она взяла два листка, исписанных мелким небрежным почерком. Смогла прочитать заголовки: «Перестройка батальона на марше» и «Каре — сильные и слабые стороны».

— Убивал сам и теперь учишь других? Где разделы: «Как правильно добивать раненых и резать пленных»? Где наставления по подлому убийству тех, кто бросил честный вызов? Где они, Риккардо? — горько спросила Пат.

— Таких разделов нет. Вильенцы и саттинцы были не простыми разбойниками, а «рыцарями Веры», шли не просто грабить и убивать, но и рушить храмы, резать еретиков, насиловать их жен и дочерей, сжигать заживо, «очищая огнем», их на это благословил епископ Грамон. Еретики ведь не люди.

— Не верю!

— Спроси тех, кто уцелел, зачем они шли? Под какими знаменами? Я спас Камоэнс от болезни, что страшней чумы! Но спрашивай лучше пьяных — они врать не станут.

— Альфонс, его доспех, как чучело, в галерее!

— Я не мог драться с ним.

— Струсил, побоялся. Подло убил, когда он того не ожидал.

— Не буду с тобой спорить, Пат. Я не мог с ним драться. Я его не убивал, — устало ответил Риккардо и прикрыл глаза.

— Где твоя книга? — спросила Пат, ее переполняла вновь проснувшаяся ненависть.

— Вот, Пат. Рукопись. Возьми, — он протянул ей сшитые вместе листы, зачастую разного размера — писал граф на чем придется и в любое время.

Пат подошла к камину. Поднесла папку к огню.

— Я сейчас сожгу твой труд, Риккардо. Твою рукопись, пропитанную чужой кровью! — Она взглянула ему в глаза, но не нашла там ни ярости, ни злости, ни желания борьбы.

Граф смотрел на нее мягко, почти ласково. Смотрел и молчал.

— Жги, Пат, — произнес он наконец. — Сожги его. Убей мой труд. Единственное, что у меня осталось. Сделай это, если тебе потом станет легче. Мне для тебя ничего не жалко. Я отдал бы жизнь, но ты ее возьмешь сама. К лукавому короля и его хитрого мага, к черту договор. Жги, Пат. Нужно тебе — сделай это!

Она убрала папку от огня.

— Не могу жечь книгу. Рукопись ведь тоже книга. — Она брезгливо кинула ее на пол.

— Я не сделаю мир хуже или лучше своей книгой. Как убивали, так и будут убивать, — отрешенно сказал Риккардо. — Но спасибо, что пощадила ее. Я все-таки вложил в этот чертов трактат частичку души.

— Поэтому я его и не сожгла, — призналась она, опускаясь обратно в кресло. — Не смогла отнять у тебя последнюю забаву.

— Спасибо, Пат.

— Замолчи! Ты мне это уже говорил, надоело.

— Я благодарю тебя не за книгу. За то, что ты приехала сюда. Пусть как моя Смерть. За то, что дала мне возможность увидеть тебя снова, поговорить, прикоснуться. Знаешь, как больно, тоскливо и тяжко гнить здесь в одиночку…

Его слова почему-то ранили. Его боль — убийцы мужа и подруги — находила отклик в ее сердце.

— Ты не один, у тебя есть Кармен.

— Кармен. Моя любимая домоправительница. Жаль, что я на ней не женился четыре года назад. Жаль, что она отказалась, а я с тех пор и не настаивал. Была бы прекрасной графиней. Жаль, что я ее не люблю.

— Она тебя любит, — задумчиво сказала Пат.

— Да, но я ее — нет.

— Вот теперь ты можешь меня понять, Риккардо. Я тебя тоже не люблю. Это больно, но это так.

— Альфонс. Его ты любила?

— Любила и люблю. Ты был мне другом, Рик. Он стал любимым. Я нашла свою вторую половинку. Знаешь эту легенду? — Она раскрыла перед ним свою душу. Решилась, потому что он не скрывал ничего.

— Знаю, но мне всегда казалось, эта моя половинка — ты.

— Ты просто зациклился на мне. Не искал свою единственную.

— Это ты.

— Нет. Я не твоя. Чужая. Другая. Я никогда не говорила тебе, но пару лет назад мы с Анной ходили к гадалке. К нам в Вильену приезжала сама Оливия из Мендоры. Она показала мне образ моего будущего мужа. Сказала: «Девочка, тебе несказанно повезло. Ты выйдешь за любимого, и он тоже будет любить тебя. Больше жизни».

— Больше жизни, — глухо повторил Риккардо.

— И каково было мое удивление, когда в давно знакомом кавалере я узнала Его. Моего суженого. И он стал ухаживать за мной. Прости, Рик. Но это судьба. Альфонс любил меня больше жизни. Я знала, я чувствовала это в каждом его взгляде, в каждом прикосновении…

Она замолчала, смахнула рукой предательскую слезинку. Отвела глаза, не выдержав взгляда Риккардо. Он не говорил ни слова.

Порыв ветра с шумом ворвался в распахнутое окно. Патриция поежилась. Ветер сорвал со стола листок бумаги, что лежал у Риккардо под рукой, и бросил к ногам Патриции. Граф выскочил из кресла, бросился за ним, но Пат успела первой.

Прочитала тщательно выписанные строки.

— Я написал эти строчки в ночь твоего приезда, но не решался показать их тебе, — услышала она голос Риккардо.

— Прости, Рик, но я не смогу тебя полюбить. Это судьба. Это мой путь.

Вечером, перед ужином де Вега поставил точку в конце очередной главы и отнес исписанные листки в библиотеку. Патриция не знала, что все его работы сразу же переписываются двумя опытными писцами. Риккардо не хотел, чтобы из-за какой-нибудь глупой случайности погиб его труд. Недоучившийся богослов Луис готовил первый выпуск в типографии Осбена. Первая часть трактата уже была набрана.