"Не входи в этот город" - читать интересную книгу автора (Раткевич Элеонора Генриховна)

Не входи в этот город

Жить и воспитывать детей бок о бок с эльфами – сущее удовольствие, но и сущее наказание. Конечно, детки растут крепкие, веселые, нельзя похаять. Но время среди эльфов течет по-иному. Если бы Ахатани и Халлис не спрашивали у эльфов, мы бы напрочь запутались с днями рождения. Однажды мы дожидались праздничного пирога без малого два года, зато в другой раз я чуть не рехнулся, справляя два дня рождения Тайона с разрывом всего в полторы недели. Опять же, наблюдая за играми, никогда не знаешь, то ли похвалить мальчиков за несвойственную их возрасту смекалку и храбрость, то ли поругать за то, что в их возрасте проводить время за такими детскими забавами просто стыдно. Когда я спрашивал эльфов, они неизменно пожимали плечами и недоуменно спрашивали: «А какая разница?» В конце концов я перестал допытываться.

Вот, скажем, сегодня. Пристала ли Тайону и Тенхалю такая игра? А эльфы им потакают. Совсем разбаловали. Хотя стоит ли их винить? Лодочку-то вырезал я сам.

Тайон и Тенхаль, визжа от восторга, гоняли лодочку взад-вперед по ручью. Эррон, тот самый эльф, с которым мы так славно в свое время пели у костра, стоял в ручье с закатанными до колен штанами и присматривал, чтоб забава не зашла слишком далеко: в лодочке сидел молодой эльф и ловко справлялся с парусом к полному восторгу обоих сопляков. Опять же понять не могу: на самом деле эльфы могут менять свой рост по желанию, или оно только так кажется? Эррон в ответ на мои расспросы только смеялся: «Конечно, по-настоящему. Как же иначе мы могли бы переночевать в чашечке цветка, если иного крова нет?»

В чашечке цветка, как же! Что-то я ни разу не видел, чтобы хоть один эльф с утра пораньше или в какое иное время щеголял, измазанный пыльцой. Впрочем, а кто их знает? С ними никогда ничего не поймешь.

– Тайон! Тенхаль! Обедать!

Мальчики оторвались от игры с сожалением, но безропотно. Я даже зажмурился, когда Тайон едва не наступил мне на нос.

– Вылезай, Наемник, – окликнул меня Эррон. Я, ворча, поднялся во весь рост. Ума не приложу, зачем эльфам понадобился Страж Границы? Затаиться в их обществе совершенно невозможно. Я-то думал, что на сей раз мне удалось – оказывается, нет. Пора бы уже перестать и пробовать.

Молодой эльф шагнул с лодочки на берег, мгновенно обретая свой истинный рост. Во всяком случае, думаю, что истинный. Эррон сел рядом со мной и привел закатанные штаны в надлежащий вид.

– А я раньше думал, что вы не можете ступить в текучую воду, – вспомнились мне мои прежние представления об эльфах.

– Побасенки, – засмеялся Эррон. – Сам видишь.

– Вижу.

– Это Силы Зла не могут, но сплетни кого угодно с кем угодно перепутают.

– Тоже верно, – я сел и потянулся. – Искупаться, что ли?

– Да нет, – покачал головой Эррон. – Времени мало. Тебе сегодня будет не до купания.

– Отчего так?

– У тебя сегодня гости.

Я с подозрением взглянул на Эррона.

– Очередной эльфийский розыгрыш?

– Если бы! – Эррон поморщился. – Нет, гости настоящие.

– Хотя бы приятные? – Я все еще не воспринял его слова полностью всерьез.

– Не сказал бы, – Эррон досадливо повел головой. – Во всяком случае, один из них тебе очень не понравится.

Кажется, именно в этот момент я ему поверил. Мое хорошее настроение словно испарилось.

– Интересно, хватит ли им обеда? – вслух подумал я.

– Они прибудут после обеда. И я тебе советую заставить их дождаться ужина.

– Не накормить людей с дороги?! – я ушам своим не верил.

– Вот именно. Так оно будет лучше.

Вспоминая этот во всех отношениях примечательный ужин, я до сих пор не знаю – а не было ли происшедшее в этот вечер одним большим эльфийским розыгрышем? Ведь Эррон знал откуда-то заранее. Или предчувствовал. Понятия не имею. Ничего с эльфами нельзя знать наверняка.

Гости действительно заявились, едва мы успели отобедать. Загорелый высокий парень представился Фархом. Второй, бледный и худой, с неправдоподобно широкими для его сложения плечами, назвался Харраном. Оба они носили знаки различия Боевого Ордена, но у Харрана не было с собой Клинка Боли. Отчего бы это? К тому же на нем были еще какие-то цацки, мне неизвестные. Стоит призадуматься.

Загадка разрешилась сама собой, когда я пригласил гостей помыться с дороги: уж в чем-чем, а в горячей бане у эльфов толк знают. Харран оживился и тут же принялся стаскивать с себя пропотевшие в дороге одежды, а Фарх заюлил, заныл: дескать, и голову ему напекло, и задницу он седлом натер, и вообще он лучше посидит в холодке. И Харран, уже полураздетый, вдруг мигом ощутил боль в животе и принялся вновь одеваться. С трудом подавляя ярость, я принялся уговаривать Фарха все же помыться: нет, мол, лучшего средства от хворей. Для перегретого человека с натертой задницей Фарх согласился необыкновенно легко. Харран же мигом последовал его примеру: вдруг да и ему полегчает?

Спровадив их обоих в баню, я сел на крыльце и сжал голову обеими руками, словно гнев иначе разорвал бы ее. Дело ясное: Фарх хотел что-то сказать мне без Харрана, а Харран упорно не желает оставить его со мной наедине. Да и не только со мной. Похоже, он считает, что я кого-то спрятал в бане, с кем Фарх хочет перекинуться словом. Неужели такое могло произойти в нашем Боевом Ордене? Да, темные дела творятся в мире людей.

Вскоре заявился Тенах с охапкой чистой одежды для путников, вошел в баню и вышел оттуда почти сразу. В выражении его лица нельзя было ошибиться, хотя определить его подходящим словом я бы затруднился. Гнев? Негодование? Презрение?

– Тебе тоже не понравился Харран? – осведомился я.

– С-стукач столичный! – прошипел Тенах.

Значит, моя догадка верна.

– А ты не ошибаешься? – на всякий случай спросил я.

– Какое там! – Тенах безнадежно махнул рукой. – Уж поверь мне. Я в свою бытность настоятелем этой мрази понавидался знаешь, сколько? Я их теперь прямо под землей чую.

– Я тоже подумал что-то в этом роде, – признался я. – Клинка Боли у него нет.

– Ожога, между прочим, тоже, – Тенах выразительно сплюнул. – Мерзавцы! Привыкли чужими руками жар загребать!

Я его понял. Действительно, после того, как Боевой Орден обзавелся оружием, разящим нечисть, столичные умники попытались конфисковать его в свою пользу. То-то вытянулись у них физиономии, когда выяснилось, что чудесные свойства такой клинок обретает только в руках истинного владельца! Возможно, именно это свойство нашего оружия и спасло Орден от расформирования.

– А вот Фарх, похоже, наш, – предположил я.

– Этот – да. Я еще его старшего брата знавал. Фарх был тогда еще совсем пацаненком сопливым, но узнать можно. Хороший парень. И вся семья у них такая. Нет, Фарх – свой. Интересно, что за весточку он нам привез? Видно, что-то важное, раз столичные штукари приставили к нему своего человека.

– Выясним. Только прежде, чем говорить с Фархом, Харрана надо куда-то убрать.

– Уберешь его! Тенах выглядел не столько разъяренным, сколько попросту усталым. – Пристал, как репей к собачьему хвосту. И не мечтай даже!

– Если понадобится, я его свяжу и засуну в дупло, – пообещал я.

Но связывать Харрана не пришлось.

Покуда гости мылись и переодевались, в доме творилось нечто вроде малой гражданской войны. Халлис и Ахатани головы ломали, куда бы поселить нежданно нагрянувших гонцов, и не придумали ничего лучшего, чем освободить для них комнату Тенхаля и Тайона, а мальчишек уложить спать на кухне. Кровати и лежанки заняли неподобающее им место. Нечего и говорить, что Тайон с Тенхалем были возмущены подобным оборотом дела, и приструнить их удалось лишь с большим трудом. Они ворчали, бурчали, бухтели и высказывались всякими иными способами. Однако к ужину они затихли и выглядели неестественно вежливыми и покладистыми. Я уже знал на собственном горьком опыте, что когда дети слишком внезапно становятся паиньками, это не к добру. Ой, не к добру! Но я не стал их ни о чем расспрашивать. Не до них мне было.

Оно и к лучшему.

За ужином я просто любовался Фархом. Светскую беседу он вел с изысканным мастерством. Красота эльфийских владений, изумительная погода, смышленые глазки наших мальчиков и кулинарные таланты Халлис и Ахатани были обсуждены подробно и с удовольствием. Харран поначалу пытался склонить беседу к причинам приезда гонцов в наши края, но Фарх знай похваливал жаркое, вино и эльфийские традиции. Харрану волей-неволей пришлось помалкивать: вежливость, как-никак обязывает. Он вертелся на стуле, словно я его на чесоточный порошок усадил. Поначалу я приписывал это его нетерпению. Однако внезапно лицо Харрана приобрело поэтичный светло-зеленый оттенок, он охнул, резко перегнулся пополам и опрометью ринулся вон.

– Брюхо схватило, – мстительно прокомментировал Тенах. – Давай, Фарх, выкладывай, зачем приехал. Только поживей, а то скоро этот гад вернется.

– Скоро он не вернется! – в один голос воскликнули Тайон и Тенхаль, после чего обалдело уставились друг на друга и так же одновременно спросили. – А откуда ты знаешь?

Та-ак.

Паинек незамедлительно подвергли допросу. Оба тут же с явной гордостью сознались в содеянном. Действительно, смышленые детки. Оказалось, что они оба, независимо друг от друга, догадались, кем является Харран. Сообразив, что никто из родителей не жаждет обсуждать дела в его присутствии, милые мальчики решили оказать посильную помощь. Советоваться было некогда. Догадливые ребеночки, опять же независимо друг от друга, наведались в ту часть кладовой, где хранились целебные травы, и каждый выбрал снадобье по своему разумению.

Уяснив, что же именно попало в желудок незадачливого Харрана, я хохотал до головной боли. Ахатани, Тенах и Фарх вторили мне так же долго, почти истерически, с провизгом. Халлис отсмеялась гораздо раньше. Что ж, она не из наших краев, ей не понять.

– У-ух! – утирая слезы, простонал я. – Никогда бы не подумал, что воочию увижу старый анекдот насчет снотворного и слабительного в исполнении столичного шпиона. Детки правы, это надолго.

– Надеюсь, он так и уснет под кустиком со спущенными штанами, – мечтательно произнес Фарх. – И комары его заедят.

Дети хрюкнули.

– А ну, тихо, – прикрикнул я, – не то спать отправлю. Фарх, излагай. Что у вас там стряслось? И почему с тобой этот позор рода человеческого, да еще в орденских одеждах?

– Если бы только со мной! – печально отозвался Фарх.

Рассказывал он излишне красочно, но его можно понять. Если же отбросить излишнюю словесность вроде «ослов», «козлов» и прочих не идущих к делу определений, вкратце рассказ его сводился к следующему.

Поскольку Орден был единственным в своем роде средством управиться с нечистью, популярность он завоевал прямо-таки бешеную. Столичная церковь, обеспокоенная ростом его влияния, удумала организовать свой собственный боевой орден. Бойцов туда набрали и настоящих, и жаждущих амнистии бандитов, и просто шваль самого последнего разбора. Прямо скажем, пользы от них было, как ювелиру от дышла, ибо Клинки Боли завести себе пожелал далеко не каждый, а без них тебя любая нечисть сожрет и не подавится. Способ изготовления Клинков вовсе не держался в секрете, просто не каждый так мучительно остро осознает свой долг, чтобы обниматься с раскаленным железом. Как только столичные бойцы начали гибнуть почем зря, их высокое начальство сменило тактику и отправило остатки воинства прямехонько к нам. И попробуй их не прими! Орден поскрипел зубами, но смирился. Однако смирился весьма своеобразно: из вновь прибывшего пополнения сформировали особые группы, и на дело они ходили сами по себе. Ни на что серьезное они не годились, и с настоящим передрягами наши ребята справились самостоятельно, не посылая столичных шпионов туда, где требуется настоящее оружие и настоящий опыт.

– Поначалу-то оно неплохо шло, – тусклым усталым голосом рассказывал Фарх. – Ну, а потом из столицы письмо прибыло. Мол, пропало несколько деревень, и нам настоятельно повелевают заняться этим исчезновением. Мы, грешным делом, подумали, что нечисть тут не при чем. Сбежал народишко от налогов непомерных

– ну, и в добрый путь. И послали разбираться обалдуев этих столичных. Они не то, что беглых – они собственную задницу не найдут, если пинка не дать.

Да, а дальше, по словам Фарха, произошло нечто невероятное. Посланные разобраться обалдуи пропали с концами. И следа их не осталось. Разумеется, никто в Ордене по ним не страдал, но порядок есть порядок: выслали для проверки еще одну группу столичных охламонов. И те сгинули столь же бесследно. Тут-то в Ордене сообразили, что это не промашка и не оплошность, а нечто куда похуже. За такие дела Орден могут, самое малое, запретить. Ведь не докажешь, что не нарочно на верную гибель отправили пришельцев из столицы. Сходили сами, поразведали. Обнаружили, что на голом месте воздвигся город, а деревни окрестные и впрямь почти пусты, причем никаких следов битвы и прочего насилия. Словно обезлюдели тамошние края в одночасье. От немногих найденных жителей толку было мало: все они слегка рехнулись. Со страху, что ли? Несли какую-то околесицу, что во всем виноват город, люди входят туда, а, вернуться никто еще не возвращался. Сильно их напугал этот город. Разведчики сперва хотели войти потом рассудили, что их планам не соответствует войти куда-то и не вернуться. Наоборот, они обязаны вернуться и честь по чести обо всем увиденном рассказать.

Узнав о городе, где сгинул цвет столичных соглядатаев, Орден обеспокоился еще сильнее. Решено было отрядить гонца к нам с Тенахом, дабы испросить совета: понятное дело, не только срочно, но и втайне от столицы. К немалому удивлению простодушных орденских бойцов, более привычных нечисть громить, нежели в хитросплетениях интриг разбираться, столица почему-то тоже решила послать к нам вестника. Им оказался Харран, так что поехали они с Фархом вдвоем, и неизвестно еще, кто за кем присматривал.

– Ох, надоел он мне! – признался Фарх. – Уж не знаю, чего им в голову взбрело к вам человека отправлять.

– А чего тут непонятного? – парировал я. – Все как раз очень понятно. Раз люди исчезли, стало некому платить налоги. Эдак, глядишь, и вовсе без подданных можно остаться. Так что город этот таинственный для столицы – как кость в горле. Но ведь мы с Тенахом – тоже. Хоть и убрались с глаз долой, куда подальше, на эльфийскую границу, а все равно кость в горле. Тенах ведь у нас святой, как-никак. И меня тоже в угол не задвинешь. Вот и выходит: если мы займемся городом, либо город нами подавится, либо мы – городом. Самое разлюбезное, если взаимно.

– Дрянь дело, – вздохнул Фарх.

– И отказать мы не можем, – хмуро подытожил Тенах.

– Еще бы. Люди, как не крути, пропадают – это раз. Если оставить эти чудеса без присмотра, может случиться, они и сюда доползут – это два. Место вроде бы не так, чтобы особо далекое. Ну, и нам ничего хорошего ждать не придется, если откажемся. А Ордену – тем более.

– Когда выступаем? – кратко спросила доселе молчавшая Халлис.

– Мы?! – переспросил Тенах.

– Но вы же не думаете, что мы отпустим вас одних? – возмутилась Ахатани.

Я засмеялся.

– Они правы, Тенах. Очень даже может быть, что вдвоем нам не справиться. Вспомни хотя бы Перекресток Тьмы и Тьмы. Может, нашей силы и не хватит. Я, грешным делом, предпочитаю, чтоб Ахатани была со мной. Надежнее как-то.

Моя маленькая святая расцвела от таких слов.

– Да и дети уже не маленькие. Если хочешь знать, эльфы за ними получше нашего присмотрят. Даже рады будут. Эррон, к примеру, отчего-то в них души не чает.

– Как?! Вы нас не возьмете?! – взвыл смертельно обиженный Тайон.

– Нишкни! – оборвал я его. – Ну и дети пошли.

Тенхаль, как ни странно, отчего-то даже не пытался протестовать.

– Сегодня выспимся как следует, а завтра с рассветом выходим, – объявил я.

Выспались мы хорошо, собирались недолго и с рассветом отправились в путь. Дети простились с нами хмуро, но тут же гордо рассмеялись. Да и нам перед уходом согрело душу дивное зрелище: Харран сидел на корточках и громогласно храпел.

Присутствие Города ощущалось издалека. Округа действительно обезлюдела, причем пустые деревни начали попадаться раньше, чем мы ожидали. Не то Орденские разведчики ошиблись, не то зараза расползается. Кто как, а я в ошибку не верю.

Пустые деревни. Действительно, никаких следов борьбы. Кое-где на прогнивших от дождя веревках висело полусгнившее белье. Двери притворены, но не заперты. Да, отсюда никто не уходил навсегда, ни даже надолго – люди явно собирались вскоре вернуться. Скотные дворы пусты: обезумевшая от голода скотина вырвалась на свободу и удрала. В одной из деревень на нас напала одичавшая курица. Из жителей деревень остались только дряхлые старушки, оставленные присмотреть за младенцами. Что ж, спасибо и на том. Но у меня заныло сердце при виде этих детей. Именно тогда я и понял, что мы идем на войну. Ибо война – это и есть ненормальное состояние страны, когда старые отцы переживают молодых сыновей и воспитывают внуков. А война до конца – это когда и отцов не остается. Здесь их не было. Большинство старушек действительно повредились в уме, и мы их не расспрашивали о случившемся. Но одна старушка в своем уме нам все-таки встретилась. Хотя я и не могу назвать эту могучую древнюю годами женщину старушкой.

Она выросла перед нами словно из под земли, когда стены Города уже были отчетливо видны. На них мы и уставились, вот и проглядели ее появление.

– Как полагаешь, далеко еще? – спросил меня усталый Тенах.

– Мм… пожалуй, час пути, – ответил я, – даже и меньше.

– Не ходите туда, сынки, – печально и твердо произнес негромкий женский голос.

Я едва не подпрыгнул.

Одежда на старухе была ветхой, но удивительно опрятной. Младенец у нее на руках уютно причмокивал во сне. Ее костлявые руки держали малыша ласково и уверенно. Старуха выглядела ужасающе худой, но ребенок был вполне упитанным. Похоже, что все скудное пропитание, которое ей удавалось добыть, она отдавала младенцу, себе оставляя ровно столько, чтобы выжить. Ее худоба произвела впечатление даже на меня, а уж меня после схватки с Тем, Чего Нет торчащими костями удивить трудно. Словно по команде, мы скинули с плеч дорожные сумки и принялись выкладывать съестные припасы.

– Спасибо, сынки, – тихо сказала старуха. – Я вижу, вы хорошие мальчики. Вы туда не ходите. И девочек молоденьких своих не пускайте. В этом городе людям не место.

Мы переглянулись. Редкая удача! Старуха в полном рассудке, и от нее можно хоть что-то узнать. Неприятно все-таки соваться невесть куда совсем уж очертя голову.

Халлис быстро переложила свои пожитки в сумку Ахатани, а в свою упаковала еду для старухи. Ахатани упросила дать ей подержать младенца – тот даже не проснулся. Старуха с явным облегчением села прямо на мох. Лишь теперь стало заметно, насколько она устала. Я вновь раскрыл сумку.

– Перекусим на дорожку, – предложил я, быстро поделив запасы на пять частей.

– Как на дорожку? – рука старухи застыла с куском хлеба.

Темнить смысла не было.

– Мы должны туда идти, – сказал я.

– Вот и все идут. Всех этот Город сожрал, – тихо сказала старуха. – И деток моих. И внуков. Всех сожрал.

– Мы вернем тебе детей, – сдавленным голосом пообещал Тенах.

– Те, что были до вас, тоже так говорили, – горестно вздохнула старуха. – Не ходите. Не надо.

– До нас? Кто такие?

Выслушав старуху, я твердо решил: если выживу, непременно надеру уши нынешнему главе Ордена. Послать-то за нами послали, но дождаться терпежу не хватило. Двое бойцов Ордена уже здесь побывали. И не вернулись.

– Тем более, мы должны идти, – мрачно произнес я. – Эти люди – наши ученики. Раз уж они не справились… настал наш черед. Только нам нужно все разузнать, как следует.

Старуха оказалась бесценным кладезем сведений. Вот только сведения эти мало чем могли нам помочь. Судите сами: Город воздвигся сразу, сам собой, и отчего-то все окрестные жители ощутили неодолимое желание войти в него. И вошли, благо городские ворота открыты.

– Открыты? – невольно переспросил я.

– Открыты, – подтвердила старуха. – Настежь. Всегда открыты. Это самое страшное и есть. Я ведь поначалу подходила к воротам, звала. И не слышит никто.

– А что… там? – поежившись спросила Ахатани.

– Веселятся, – кратко ответила старуха. – Пляшут. Пируют. Всяко…

– А тебе самой не хотелось? – спросила Халлис.

– А кто бы тогда за ним присмотрел? – и старуха указала на младенца, мирно спящего в объятиях Ахатани.

Похоже, старушке на ребеночка этого просто молиться следует. Хотя… родителей он не смог спасти. Очень уж им хотелось войти в Город. И не мне их винить. Я уже начинал ощущать безумное желание войти в открытые ворота. Только мой опыт подсказывал мне, что желание слишком мучительно остро, чтобы быть настоящим, а пиры и пляски рисуются моему воображению слишком привлекательными, чтобы не насторожиться. Я ведь и вообще не любитель шумного застолья. Не приучен Гимаром к излишествам. Гимар… ох, как пригодился бы нам его совет! Но мы не можем терять времени, отправляя Халлис или Ахатани к Повелителю Мертвых. Слишком большой крюк пришлось бы делать. От эльфийской границы до Города ближе.

Трапеза окончилась, мы встали. Халлис помогла старухе надеть сумку. Ахатани передала ей младенца и поцеловала в худую щеку.

– Все будет хорошо, – сказала она.

Хотел бы и я иметь уверенность в том, что все будет хорошо.

Несмотря на усталость, дорога до Города оказалась на удивление легкой. Подавленное настроение взмыло до небес, колотье в боку отпустило, натруженные ноги готовы были пуститься в пляс. Мы перебрасывались легкомысленными шуточками.

Город открылся нашему взору внезапно, как цветок, яркий и ароматный. Сверху, с холма было отлично видно, как в чашечке этого цветка копошатся муравьи и пчелы. Только не один цветок не смог бы вынести такое множество насекомых. И довершая сходство, подобно лепесткам цветка, городские ворота были распахнуты настежь.

– Войдем в одни ворота или в разные? – нарушила очарование минуты Халлис.

– Ммм… по-моему, лучше пойти вместе, – предложила Ахатани.

– А я полагаю, лучше по отдельности, – не согласился Тенах. – Быстрее все успеем осмотреть поодиночке. И потом, если с кем из нас что случится, остальные смогут его выручить… или хотя бы закончить дело.

Интересно, как бы все повернулось, не прими я точку зрения Тенаха?

Мы разделились.

Ахатани пошла к ближайшим воротам, Халлис – к левым, Тенах двинулся направо, а мне пришлось обогнуть городскую стену, чтобы найти четвертые ворота, Впрочем, в том, что я их найду, я не сомневался.

Ворота как ворота. Вот разве что поток теплого ветра, обмахнувший мое лицо, когда я входил.

Хотя я и согласился с Тенахом, одному мне было как-то не по себе. Я все время думал об Ахатани. Пожалуй, мне не стоило оставлять ее одну. Все эти годы, хоть и наполненные опасностями, не поколебали моего спокойствия хотя бы в одном: моя жена и мой сын рядом со мной, и если какая-то опасность вздумает показать им зубы, я всегда успею на помощь. Удивительно, как быстро человек привыкает к подобным вещам. За Тайона я не беспокоился, под присмотром эльфов он в полнейшей безопасности, но вот Ахатани… впервые за долгие годы меня не было рядом с ней. Я, как дурак, оставил ее одну. Мне ее не хватало. Я, как потерянный, бродил по улицам, отмахивался от назойливых соблазнов обступившей меня ярмарки.

Мне хотелось есть и пить, я не прочь был побродить в торговых рядах в поисках красивого ожерелья для Ахатани, и я уже заприметил недурной нож для Тайона. Я чуть было не остановился прицениться и купить его, но снедавшее меня беспокойство гнало меня мимо, мимо лавок, мимо палаток фокусников и шпагоглотателей, мимо певцов и сказителей, мимо торговцев жареными колбасками и сластями, мимо, все ускоряя шаг, пока я не найду свою жену и не удостоверюсь, что с ней все в порядке.

Ахатани я отыскал в пестрой суматохе у карусели. Платье ее еще колыхалось от недавнего веселого кружения, глаза блестели смехом, щеки раскраснелись.

– Прокатимся еще разок? – крикнула она.

В любое другое время я бы с удовольствием прокатился с Ахатани. Я так люблю, с детства люблю тугие объятия встречного воздуха пополам с музыкой. Но меня, признаться, уже подташнивало от голода. С тех пор, как я расстался с доброй половиной своей плоти, ем я больше и чаще. Я был зверски голоден. Карусель на пустой желудок… брр! Нет уж, спасибо.

– Знаешь, давай пойдем поедим, – предложил я.

– Что-то не хочется, – возразила Ахатани, сделав умильную рожицу. – Давай лучше покатаемся. Так весело!

Конечно, мне следовало напомнить ей, что не затем мы пришли сюда, но я испытывал огромное облегчение от того, что мои дурацкие страхи не подтвердились.

– Ладно, детеныш. Иди катайся. Я поем и приду. Договорились?

Ахатани бегло поцеловала меня в щеку и умчалась, я отправился искать, где бы перекусить. Пока я видел карусель, все было в порядке. Но по мере того, как я от нее удалялся, беспокойство мало-помалу возвращалось ко мне – странное, ничем не обоснованное: ведь я только что видел живую и невредимую Ахатани. Однако что-то терзало меня, и я чуть не застонал от облегчения, увидев Тенаха, с аппетитом жующего сардельку. Вот и замечательно! От радости мне даже есть расхотелось. Сейчас я возьму с собой Тенаха, и вдвоем мы как-нибудь уговорим Ахатани слезть с карусели, а потом пойдем все вместе и отыщем Халлис. Хватит дурака валять! Одна на карусели кружится, другой сардельками наслаждается. Хотя это я, пожалуй, из вредности, самому хочется сардельками понаслаждаться. Да и от карусели я бы не отказался. Ничего, вот соберу всех вместе, а потом уже и понаслаждаюсь.

Тенах запивал сардельку темным вином – или оно только казалось таким в его глиняной кружке? Я провел языком по небу, ощутил его пыльную сухость. Составить, что ли, компанию Тенаху? Ну, нет. Я вредный. Сначала всех соберу, а уже потом…

– Как сардельки? – спросил я Тенаха, протолкавшись поближе к нему.

– У нас дома лучше, – пожал плечами Тенах.

– Ну, еще бы! – фыркнул я.

– Но с голодухи сгодятся, – заключил Тенах, дожевывая сардельку.

– Вот допьешь вино, и пойдем. Надо найти Халлис. Ахатани я уже нашел, она на карусели.

– Ладно, – кивнул Тенах, – сейчас.

Он допил вино и, к моему немалому изумлению, пристроился в хвост очереди к бойкому продавцу сарделек.

– Тенах! – обалдело воззвал я. – Нам же надо идти.

Тенах обернулся ко мне.

– Может, ты и успел где перекусить, а у меня с утра крошки во рту не было, – ответил он. – Погоди, вот сейчас поем, тогда и пойдем.

Пальцы его и губы маслянисто поблескивали после предыдущей сардельки.

Я почувствовал, что от ужаса у меня отнимаются руки.

Тенах взял новую сардельку и вино, уплатил и съел сардельку, и выпил вино до дна, и снова встал в очередь, не слушая никаких уговоров. Он повторил: «Вот сейчас поем и пойдем.» Несмотря на ужас, во мне проснулось некоторое любопытство: сколько сарделек может потребить человек, пусть и околдованный? Но я не стремился узнать ответ. Я не нашел в себе силы созерцать Тенаха, поглощающего одну сардельку за другой, с невозмутимостью коровы, уронившей свою лепешку на волшебный жезл. Я бежал прочь, сам не зная куда, и как долго, и лишь остановившись перевести дух, понял, что бежал.

Боги, Мертвые мои Боги! Так вот почему никто не вышел из Города! Вот как он околдовывает людей. Стоит тут что-то начать, и ты уже не можешь остановиться. Ты обречен делать это вновь и вновь. Или нет? Ведь я не купил ни нож, ни сардельку, ни даже билет на карусель. Ни купил… вот оно! Город – ярмарка, город

– торжище. Здесь просто невозможно ничего не купить. Город-цветок. Прекрасная ловушка для хлопотливых пчелок и трудолюбивых муравьев. Трудишься от зари до зари, на жизнь все равно едва хватает. Коровы дохнут, дети болеют, теще загорелось купить новый платок, у жены башмаки прохудились, да и сборщик налогов давеча грозился… А тут – праздник. И какой! Карусель, стрельба по мишеням, певцы, акробаты… И торговые ряды так и ломятся от изобилия, и ведь за дешево! Когда я приценился к ножу, меня самого поразили здешние цены. А едва ты достал медяк из кармана и отдал его торговцу – все, пропал человек! Попробуй, удержись – все так и зовет, так и манит. Даже в Город еще не зашел, а уже манит. Не иначе, решив разделиться, мы уже были под властью Города.

Все мы задним умом крепки. Ну, и что теперь делать? Одна надежда, что Халлис ничего не успела купить. Женщина она хозяйственная, с деньгами расстается нелегко, жизнь на севере небогатая, цену деньгам там знают.

– Эй, приятель, здесь сидеть нельзя! – окликнул меня какой-то парень.

– Извини, – я соскочил с низенькой ограды. Поглощенный своими размышлениями, я и не заметил, как присел на нее. Несмотря на усталость, я не рассердился на окликнувшего. Тем более, что он показался мне смутно знакомым. Интересно, где я его видел? Я попытался припомнить, и сообразил, что не только обстоятельства нашего знакомства, но и лицо парня напрочь стерлись у меня из памяти. Шуточки, однако, шутит со мной Город: обычно у меня хорошая память на лица, да и забыть только что увиденную физиономию более чем странно. Ладно, успею еще вспомнить. Сейчас нужно поскорее найти Халлис. Вот только где ее искать? Ест она в чужих местах неохотно, на карусель ее не заманить. Певцы? Благовония? Детские игрушки? Что могло бы пробудить ее интерес?

После долгих блужданий по торговым рядам я нашел Халлис на одной из площадей. В дальнем конце площади стояли мишени для стрельбы из лука. И как я не подумал, что северянку Халлис, отменную лучницу, привлечет эта забава?

Халлис натягивала тугой лук легко, уверенно. Свои стрелы она спускала с тетивы, почти не целясь, но они точно находили мишень. Другим лучникам везло меньше. Окончив стрельбу, Халлис подошла к тощему стрельнику, сидевшему недалеко со своим товаром, уплатила, взяла стрелы и вернулась к черте. Некоторое время я просто наблюдал за ней, понимая, что окликать бесполезно. Потом начал соображать, что здесь что-то не так, хотя и не мог понять, что именно. Сосредоточиться и пустить в ход мозги мне мешало одно странное ощущение: я понимал, что вокруг меня развернулся дурной сон, но отчего-то мне было весело. В этом жутком оцепенении веселья я смотрел, как Халлис уже в который раз отходит от черты, платит стрельнику и возвращается. Смотрел – смотрел, да и сообразил, наконец. И только теперь мне стало по-настоящему страшно.

У Халлис почти не было денег. По дороге в одной из еще населенных деревень мы зашли перекусить в трактир, и там у нее вытащили кошелек. Мы хотели сложиться все вместе и поделить деньги на четверых, но Халлис не согласилась, сказав: «Так мне и надо, растяпе.» Взяла только самую малость. Я совершенно точно знаю, сколько у Халлис денег. Они давно должны были кончиться. Но во сне деньги не кончаются. И Халлис по-прежнему вынимает из кармана монетку, отдает ее за пучок стрел и возвращается к черте.

Я понимал, что это кошмар, но мне было весело.

В толпе лучников я разглядел двоих в орденской одежде. Бойцы с нечистью стойко отвернулись от всех соблазнов, но не смогли удержаться и не пострелять.

Я повернулся и пошел прочь. Ни единой толковой мысли у меня в голове не было. Они не могли прорваться сквозь овладевавшее моим рассудком вязкое веселье. Я не мог решить, что делать. Спасать жену и друзей? Но как? Или выйти из города и привести сюда людей. Ведь если они будут знать, что покупать ничего нельзя, они и не купят. Во всяком случае, если сюда бойцов Ордена, да еще и предупредить их… с лица земли сроют эту проклятую ловушку. Да, но Ахатани? Но Халлис, Тенах? Оставить их здесь? А чем я могу им помочь? Нет, решено: я иду за подмогой.

Вот за тем углом будет переулок, а он выведет меня к воротам.

Я повернулся… и к своему удивлению, оказался на площади. И как это я ухитрился перепутать улицы, пусть даже и похожие? Надо получше смотреть по сторонам, Наемник. Правда, есть и пить хочется прямо разпрозверски, аж в голове мутится. Ничего, вот выйду из Города, поем. Ах, если бы не женщина с ребенком, была бы у меня сейчас хоть лепешечка. Стыдись, Наемник, ты ли это? Ничего, ничего, уже недолго осталось. Вон по той улице ты входил в Город. Точно! Вот и навес в красную и белую полоску, вот и накренившееся дерево…

На сей раз я угодил в прямехонько ювелирные ряды. Выбирался я из них долго. А выбравшись, попытался подавить неуместное веселье и призадумался.

Я точно помнил улицу, помнил ее приметы. Да и мое чувство направления подсказывало мне, что я иду в нужную сторону. Не может же воин-маг, пусть и не до конца обученный, так позорно заблудиться, даже и в не знакомом месте. И все же я дважды, нимало не сомневаясь, самым невероятным образом очутился не там, куда шел.

Похоже, выбраться из Города будет не так-то просто.

Я предпринял еще несколько попыток. Не тут-то было! Я не только не мог добраться до ворот, но даже не мог уследить, когда улица меняет направление, выводя меня в самую гущу торговых палаток. Каждый раз до самого последнего мгновения я был уверен, что приближаюсь к воротам.

После того, как меня вторично вынесло к ювелирам, я сдался и решил немного отдохнуть: голова горела, ноги уже не держали. Кое-как выбравшись из толчеи, я стал раздумывать, куда бы мне сесть и передохнуть. В любом другом городе я составил бы компанию нищим, сидящим на паперти у храма, но здесь нет храмов. Я не видел ни одного, и нетрудно догадаться – почему. Не мог я сесть и на край фонтана. Будь в Городе фонтаны, была бы и дармовая вода – хоть что-то непокупное. Помыкавшись какое-то время, я уселся на ступеньки первого попавшегося дома.

– Здесь нельзя сидеть! – окликнул меня кто-то знакомый, и я послушно встал. И снова, не успев вспомнить, кто же этот знакомец, забыл его лицо, едва отвернулся. И снова вяло побрел прочь, даже не дав себе труда удивиться. Потом меня согнали со ступеней еще одного дома, и я устало задумался: интересно, кто живет в этих домах, да и живет ли вообще? На какое-то мгновение у меня возникла мысль: а не попытаться ли проникнуть в один из домов? Потом подумал, что не стоит. Если уж Город-ловушка, то дома – тем более. Попытавшись войти, я рискую просто-напросто не вернуться. Не выйти не только из Города, но даже не ступить вновь на его проклятые улицы. Не дома мне сейчас нужны, а ворота.

Отчаявшись выбраться к воротам нормальным путем, я изменил тактику. Если улицы, ведущие к выходу, ведут на самом деле в другую сторону, значит, надо идти в другую сторону, а в голове все время держать, что направляешься к воротам. Таким способом мне дважды удалось выйти к городской стене, но даже вдоль ее я не мог добраться до ворот, неизменно оказываясь где-нибудь еще.

Город не выпускал свою добычу.

У стены не росло ни одно дерево. И за нее не цеплялся ни один крюк. Она была высокой и идеально гладкой. Не то, что кончиками пальцев, зацепиться за какой-нибудь выступ – ноготь просунуть некуда. Я снова сел отдохнуть и подумать, и снова меня согнали с места. И снова я подчинился, не размышляя, хотя и твердо вознамерился сидеть. Пока меня парой коней с места не стронут. Ноги гудели все сильней. Я не могу выбраться из Города, но и продолжать так я тоже больше не могу. Без еды, без воды, без отдыха. О да, конечно, продержаться я могу дольше обычного человека. Но в конце-то концов я окажусь перед выбором: или околеть от голода, жажды и усталости, или что-нибудь купить. Кусок хлеба. Чашку воды у пробегающего мимо водоноса. Все равно, что. И купив, я буду так же обречен, как и все остальные, так же, как если бы я решился подохнуть среди ослепительного изобилия ярмарки.

И эти доброжелательные соглядатаи, сгоняющие меня с места! Их лица, такие знакомые, пока я на них смотрю, и так быстро и надежно ускользающие из памяти, лишь только я отвернусь!

Я снова вышел к стене. На сей раз я не стал идти вдоль нее, чтобы вновь оказаться далеко от цели. Я стоял и думал, как же мне перебраться через эту преграду, пока у меня не подкосились ноги. Я сел прямо наземь у стены.

– Эй, парень, здесь сидеть не разрешается!

Снова неуловимо знакомое лицо. И снова непонятная сила подняла меня. Но на сей раз я рассвирепел. Ноги мои разъезжались, но я шагнул навстречу навязчивому доброжелателю и схватил его за шиворот прежде, чем он успел исчезнуть.

– Ах, вот как! – процедил я и трясущейся от усталости рукой тряхнул его как следует. – Сидеть нельзя! А головой стену ломать можно?

Какое безумие, какое вдохновенное отчаянье подсказало мне эти слова?

Парень как-то странно скособочился.

– Н-не знаю, – неуверенно протянул он. – На этот счет в правилах ничего не сказано…

– Не сказано, говоришь? Тогда брысь! – и я нетвердой ногой дал ему пинка. А потом я вздохнул поглубже, по-детски шмыгнул носом, и совершил самый поразительный трюк воинов-магов – с размаху прошел сквозь стену.

Раньше мне не пришло это в голову, поскольку я этого никогда еще не делал. Гимар объяснял мне, как именно проделывают подобные штуки, но считал, что я для них еще зелен. Согласитесь, одно дело – знать, а совсем другое – сделать. Стена оказалась вязкой и обжигающе холодной. Оказавшись снаружи, я через некоторое время обнаружил, что изрядно отморозил мочки ушей и кончики пальцев на левой руке. Но это было потом. А сначала я обрадовался… Или нет, обрадовался я тоже потом. Сначала я в ужасе смотрел сквозь стену и видел Город. Вернее, то, чем он был на самом деле.

Смотрел сквозь стену – это еще не так сказано. Вроде она и была на прежнем месте, а вроде ее и не было. Она была прозрачной и непрозрачной одновременно. И Город вместе существовал и не существовал. Товары и лавки, стрельбища и карусели… при желании я мог бы видеть и их, но их не было. Совершенно жуткое зрелище. Лучники, улыбаясь, натягивали ничто и посылали несуществующие стрелы в ничто. Кто-то жевал ничто, кто-то надевал ничто на пальцы или шею, кто-то заботливо заворачивал свежекупленное ничто в несуществующее. Лавки отсутствовали, они были нарисованы – кое-где на стенах, красками, а кое-где торопливо нацарапаны прутиком на земле. И люди… меня просто холод продрал: многие уже были полупрозрачны, от некоторых еще виднелись лишь стертые очертания и тень. Так вот зачем явился Город в наших краях. Не просто приманка, не просто ловушка. Он высасывает силу у своих жертв. Так вот почему я чувствовал такую невероятную усталость! Но они, эти люди, они ее не чувствуют. Город пожирает их заживо. И в нем осталась моя жена. И Тенах. И лучница Халлис. И если я вот прямо сейчас ничего не придумаю, я не увижу их никогда.

Я думал и думал, и все впустую. И не заметил, как к открытым воротам в несуществующей стене подошли двое. Я смотрел только на Город. Я заметил их уже в Городе.

Тайон и Тенхаль здорово вытянулись за неделю нашего отсутствия. Ох уж это эльфийское время. Я даже не сразу узнал их. А узнав, с воплем рванулся сквозь стену обратно. Только не это! Боги, Мертвые мои Боги, только не дети!

Я опоздал. Прежде, чем я успел добежать или хотя бы крикнуть, Тайон вынул из кармана монетку и небрежно бросил ее торговцу. Я хотел закричать: «Тайон, не бери!»

Поздно.

Тайон взял в руки купленный нож.

Повертел равнодушно, скомкал, как платок, и бросил.

Смятый нож даже не таял, он исчезал, как сгорающая тряпка, только не дымил и не обугливался. Он корчился и исчезал постепенно, А потом исчез совсем.

От того места, где только что был нож, потянулась странная рябь. Словно поверхность воды, этой рябью подернулись лавки, товары, лица торговцев. Они корежились, сминались, опадали. Больше всего это походило на рожицу, нарисованную на надутом пузыре, который взяли и проткнули.

Тайон и Тенхаль шли сквозь Город, и за ними по пятам шла смерть несуществующего. От их небрежного прикосновения прахом рассыпались лавки, под их ногами исчезала мостовая. Они шли, такие веселые и спокойные, а я стоял и смотрел, и с необыкновенным умиротворением думал, что я дурак.

Город исчез быстро. На самом деле он был совсем небольшой. Это мне он показался большим, когда я метался в поисках выхода. И, когда Города не стало, произошло нечто совсем уж необыкновенное. В полупризрачных людей разом вернулась плоть. Мгновением позже ветер донес до нас далекий, почти беззвучный хлопок, словно неловкий удар порвал детский мячик.

Я с облегчением увидел идущую ко мне Ахатани, немного погодя – Тенаха и Халлис. Даже недолгое прибывание в Городе истончило их пальцы и обвело глаза темными кругами, но ничего худшего не случилось.

А потом мы подошли к нашим непослушным детям, которые все-таки удрали из-под опеки эльфов и последовали за нами. Я с умилением взирал на Тенхаля, который придумал весь план побега, и на Тайона, сделавшего то, что не догадался сделать: купить, и тут же, не воспользовавшись, выбросить. Теперь, когда решение найдено, оно кажется таким очевидным.

– Сынок, – я никогда не называл его иначе, нежели по имени, – как ты догадался выбросить нож?

– Так ведь он был ненастоящим, – ответил мне маленький ученик эльфийского кузнеца.

Если вы думаете, что на этом все благополучно закончилось, то вы крупно заблуждаетесь: Тут-то все и началось. Ораву спасенных предстояло накормить – и чем скорее, тем лучше. Недоставало еще, чтобы они померли от голода, когда спасение уже приспело. К сожалению, это было очень и очень возможно-теперь, когда Города нет, голод и усталость, неощутимые раньше, могут прикончить их в два счета.

На охоту отправились Халлис и я. При всем моем уважении к Тенаху должен заметить, что стреляет он значительно хуже. Так что Тенаху мы поручили разделку добычи, Ахатани готовила еду при посильной помощи тех, кто еще мог подняться, а Тайон и Тенхаль били мелкого зверя, заявив, что они мужчины, а значит, охотники. Мда. Отправившись в колдовской Город, мы ожидали, что нам придется совершать невесть какие подвиги. Обошлось без подвигов, наоборот, мы вляпались по самые уши. Зато нам пришлось трудиться, не покладая рук. Мне частенько приходилось работать тяжело, но никогда – так быстро. И все равно мы бы не управились, если бы не эльфы.

Эррон обладает редкостным талантом появляться вовремя. Он подошел тихо, незаметно. По счастью, люди были слишком измучены, чтобы заметить присутствие эльфа, не то могла бы возникнуть некрасивая перебранка, а то и ссора. Эльфов теперь в наших краях не больно-то жалуют.

Я только-только вернулся с очередной добычей и смотрел, как Ахатани оделяет голодных мясом и мясным отваром. Капля в море! Эррон тоже смотрел. Потом он подошел к Ахатани, коснулся указательным пальцем края котелка (я невольно зажмурился), и пробормотал несколько эльфийских слов – таких древних, что даже мне, прожившему бок о бок с эльфами не один год, они были неизвестны и непонятны.

– Теперь на всех хватит, – сказал он Ахатани, – только не останавливайся.

Старое заклятье, которым эльфы частенько помогали людям. Оно не может сделать тебя богатым, и уж никоим образом не прибавит денег в кошельке – эльфы такими делами не занимаются. Но покуда ты отмеряешь полотно, черпаешь муку из ларя или наливаешь вино, они не кончатся, пока ты не прекратишь делать то, что делал. Не до бесконечности, разумеется: самого сильного заклятия хватает на сутки, а обычный срок его действия – от восхода до заката. Но пока оно действует, знай работай. Главное – не останавливаться. И еще важно, чтобы штука полотна, ларь с мукой или кувшин вина были действительно последними в доме: если есть еще припасы, заклятие не подействует. Котелок, из которого черпала Ахатани, был последним и уже наполовину опустел, а мою добычу еще предстояло освежевать, разделять и приготовить. Но теперь в этом уже не было нужды. Ахатани черпала и черпала из котелка, валясь с ног от усталости, но не останавливалась. И до тех пор, пока все не насытились, мясо и отвар в котелке не убывали, и подкрепляли силы куда лучше обычной еды.

Увидев, что спасенные, по крайней мере, с голоду не помрут, мы с Тенахом и Халлис занялись другим делом. Надо было разобраться, кто из каких краев, а ведь не все даже имя свое помнили. Мы помогали им вспомнить до рассвета, и когда последний из спасенных, обрел, наконец, рассудок, я едва не потерял от усталости свой. Делал я это не без задней мысли: мне хотелось как можно скорее обнаружить столичных соглядатаев. Мы их нашли, собрали вместе, и велели отправляться, откуда пришли, иначе хуже будет. На мой взгляд, хуже некуда, но они поверили. Тайон и Тенхаль, бродившие где попало, лишь бы не соваться Эррону на глаза, вскоре принесли мне довольно странную находку.

– Смотри, – сказал Тенхаль, вываливая передо мной нечто странное, – это все, что осталось от Города. Больше мы тут ничего не нашли.

Я нагнулся и посмотрел. Это были куклы. Тела их были проработаны резчиком очень тщательно, одежда сшита на совесть, но лиц у кукол не было. Даже глаза или рот не намечены. У одной из кукол был порван воротник. Вглядевшись, я по одежде признал того доброжелателя, которого тряс за шиворот у городской стены.

Когда настала пора отправляться домой, все мы едва на ногах стояли, но отдыхать здесь, в этом жутком месте я не хотел. И никто не хотел. Пошатываясь, держась руками за головы, мы двинулись в путь. Перед глазами все плыло. Может, от усталости, а может, и нет. Во всяком случае, мы прошли недельный путь за день. И не вздумайте спрашивать меня, как! Почем я знаю? С нами был Эррон, а эльфы на такие штуки – мастера. И все тут.

Не помню, что мы ели. Наверное, что-то очень вкусное. Эльфийская еда и повседневная слаще меда, пьянее вина и сытнее хлеба, а к нашему возвращению они расстарались по-праздничному. Но я был не в силах разобрать – то ли мне снится, что я ем, то ли я засыпаю за едой. До сих пор понятия не имею, что из этих явств я съел на самом деле, а что мне приснилось. Проснулся я утром в своей постели, хотя и напрочь не помню, как я туда попал.

Позднее утро уже плавно перетекало в полдень, когда мы вчетвером собрались под раскидистым деревом, расположились в холодке и принялись уплетать остатки вчерашнего пиршества. Чуть позже к нам присоединился Фарх. Мы с удовольствием выслушали его рассказ о злоключениях Харрана, которого заели-таки комары. Какое-то время он отлеживался на четвереньках, покусанной задницей кверху, а когда смог толком распрямить закоченевшее тело, убрался с глаз долой. Еще бы – после такого позора. Фарх радовался, как ребенок. Я же понимал, что столица не простит нам ничего. Ни своих людей, изгнанных нами обратно, ни Харранову задницу. Но думать об этом сейчас мне не хотелось. Мирное, тихое утро, и надо им наслаждаться. Подумать обо всяких пакостях всегда успею.

Как всегда, неслышно подошел Эррон.

– У меня для вас новости, – сказал он. – Приятные.

Мы, разумеется, тут же принялись его расспрашивать.

– Этот ваш Город, оказывается, не просто ловушка. Маги Зла высасывали силы из живых людей для своего чародейства. Крепость на этой силе построили даже. А когда Город исчез, вся сила вернулась к людям обратно. Представляете, что сталось с этой крепостью?

Я представил, и видение схлопывающейся внутрь крепости почти уничтожило память о том, как выглядел Город сквозь пробитую мной стену. Он лежал передо мной, как развалившееся сырое мясо. После слов Эррона я, пожалуй, смогу забыть, это зрелище.

– Ну, если б не дети… Кстати, а где они? – спросила Ахатани.

– Я их с утра не видела.

– Где им и следует быть, – ответил Эррон, – в кузнице. Сегодня они в первый раз будут работать самостоятельно.

– Вот бы посмотреть! – невольно вырвалось у Тенаха и Халлис.

Эррон улыбнулся и покачал головой.

– Нельзя. Вот разве только Наемнику можно. Он сам – кузнец и оружейный мастер. А если кто другой, ничего не выйдет.

– Что поделаешь, – вздохнул Тенах. – Иди, Наемник, посмотри. Потом расскажешь.

Нечего и говорить, что я не заставил себя упрашивать.

Но рассказывать об увиденном… не знаю, как и рассказать. Но я понял, почему эльфийских кузнецов учат с малолетства. Все другое. Совсем-совсем другое. Я видел, что делают Тайон и Тенхаль, и почти всегда понимал, но сам не смог бы. И никто из обычных людей не смог бы. Даже Гимар.

Лица мальчиков были отрешенными и бледными, несмотря на жар пылавшего горна. Я смотрел, как околдованный. Я видел, какие чары вплавлялись в сталь. Этот клинок никогда не подведет своего бойца. Эльфийское оружие никогда не подводит.

Клинок, возникавший у меня на глазах, не был особенно ярким или блестящим. Но по сравнению с ним даже лучшая сталь, вышедшая из рук человека, казалась пористой, ломкой, тусклой и какой-то потной.

Труд был окончен к вечеру, когда туман уже заволакивает низины. На сей раз он был густым, как молоко. Эльфы сгустили его для того, чтобы мальчики могли правильно закончить отпуск стали. Тенхаль вскочил на заранее оседланного коня, Тайон подал ему меч, и мгновением позже всадник исчез в тумане.

– Неплохо для первого раза, а, Наемник? – одобрительно сказал Эррон.

– И это ты называешь «неплохо»? – возмутился я, не в силах изгнать из памяти дивное сияние клинка. Эррон истолковал мои слова по-своему.

– По-моему, неплохо. Конечно, это еще далеко до совершенства, но для первого раза вполне недурная работа. Скажу тебе по-секрету: они собираются подарить меч тебе. Надеюсь, ты не побрезгуешь.

Я засмеялся.

– Еще бы! И вот что, Эррон. У меня есть одна маленькая просьба. Когда ты подходишь ко мне, топай сапогами погромче, ладно?

Эррон тоже засмеялся.

– Тебе это не поможет. Учись слышать. Ничего, еще годик-другой, и ты научишься.

И с этими словами он развернулся и исчез в тумане.

Я побрел домой, все еще очарованный увиденным.

Ахатани, как всегда, не ложилась, дожидаясь меня. Мы перекусили на скорую руку, переговариваясь шепотом. А потом я, по своему обыкновению, с разбега прыгнул в постель. И тут же с воплем вылетел обратно. Простыня волочилась за мной. Ее приклеило к моей голой спине что-то липкое и донельзя холодное.

– Ч-что это?! – возопил я, переводя дыхание.

Ахатани обследовала меня со всей тщательностью.

– По-моему, вишневый сироп, – сказала она. – Холодненький, из погреба, со льда.

– Тайон, паршивец! Так вот зачем он лазил в погреб!

Носик у Ахатани сморщился от усилия сдержать смех, но верхняя губа предательски дрожала.

– Смейся, смейся! – проворчал я. – Вот если бы ты вляпалась…

– То тебе было бы меня очень жалко. – Ахатани приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в кончик носа. – Пойдем, это надо отмыть.

– Да уж, – буркнул я, завернувшись в простыню, окончательно к ней приклеившись, и последовал за Ахатани.

– Ну и жизнь, – бурчал я, пока Ахатани поливала меня теплой водой, – делаешь детей, не спишь, так они же тебе и потом спать не дают.